"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 6.

Около четырех сотен лет назад, в год 7324 от сотворения мира и 120-й от создания Церковного союза Папа Декстер II повелел заложить город. Как записано в Скрижалях, которые хранятся в Главном Соборе: 'Дабы могли собираться пастыри Веры и говорить о чаяниях душ людских'.

Тысячи мастеров более шестидесяти лет трудились над его возведением. Небывалый по величине, с широкими улицами, мощенными красным гранитом, где с легкостью могли разъехаться, не зацепив друг друга повозки, с домами не ниже двух этажей и фигурно постриженными деревьями возле них, он потрясал воображение людей. Длинная белоснежная набережная, триумфальные арки на въездах, стелы и храмы, часовни, молельни, маленькие алтари, которые по сей день продолжают строиться наряду с обычными домами.

На площади Всех Соборов расположились храмы десяти Боевых Орденов и одиннадцати духовных, каждый из них был непохож на другой. Все стремились перещеголять соседей пышностью отделки фасада и сложностью резьбы. Их шпили взмывали вверх на добрые четыре сотни футов, где каждый фрагмент, несмотря на высоту, столь же тщательно прорабатывался и украшался. Многоцветные витражные порталы, стрельчатые арки, бестиарий на карнизах…(Ордена Слушающих и Ответственных считаются тайными и храмов не имеют. Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской к тому моменту не был основан, он представлен небольшой часовней в восточном конце площади.)

Единственный Святой Город или Solus Sanctus Urbs, как называли его все служители церкви, действительно поражал своим великолепием и царственностью, а так же грандиозными размерами. Он раскинулся на берегу Аплийского залива в одном из живописнейших мест, где берег полого опускался к морю. Защищенный с запада от холодных осенних ветров невысокими в зеленоватой дымке лесов горами, он долго нежился в тепле уходящего лета.

Люди, привыкшие жить в тесноте обычных городов, где во главу угла поставлена безопасность, а не красота, однажды побывав здесь, навсегда оставались покоренными его величественностью.

Большинство спешивших по своим делам, были облачены в рясы и сутаны священнослужителей, потому как Sanctus Urbs – центр религиозной жизни союза. Здесь на одного обычного человека приходилось по три, а то и четыре духовных лица. Каждое утро начиналось с плывущего над домами многоголосого колокольного звона созывающего на молитву, и горожане от мала до велика шли либо в храмы, либо в ближайшие часовни, чтоб прочесть ее, начав день праведно.

Повозок на дорогах практически не было, потому что транспортом разрешалось пользоваться только верховному духовенству. Крестьяне и торговцы, доставлявшие продовольствие на телегах и тачках проезжали по малым узким проулкам, прячущимся за домами параллельно основным улицам. Там у черного входа или хозяйственных дверей продуктовых лавок они разгружались, а затем незаметно спешили обратно. Рынка, который обычно найдешь в любом городе, тут не было. Лавочники, закупающие товар оптом, раз в неделю собирались на базарной площади ближе к окраине города, и без ругани и громких споров договаривались с поставщиками. Выражения их, пусть и тихие, отличались цветистой заковыристостью.

– О, если ты, неблагочестивый Карипок, еще раз привезешь мне увядшую зелень, то ниспошлет тебе Пресвятой Риарио дожди на три недели и гусениц на огороды! – с достоинством тихо выговаривал один.

– Да простит меня Святая Витеге! Если бы твой плешивый помощник меньше копался, протирая свои неосвященные утренней молитвой глаза, и вовремя поставил ее в воду, то моя чудеснейшая петрушка не поникла бы как кающийся Ивон! – столь же неспешно раздавалось ему в ответ.

Знание всех святых и грешников было обязательным залогом успешного ведения дел.

Марк, впервые приехавший в город Святого Престола, вертел головой по сторонам, стараясь узреть как можно больше. Домов и зданий такой красоты он прежде не видел, от величия многочисленных соборов захватывало дух. Даже брат Боклерк постоянно сопровождающий епископа в поездках, каждый раз возвращаясь сюда, не оставался равнодушным.

Погода была теплая и мальчик, сидя радом с возницей смотрел как они неспешно, все ближе и ближе подъезжают к высокой арке, на барельефе которой многочисленные всадники на длинногривых лошадях салютуют своему полководцу. Каменные фигуры словно бы застыли на мгновение, и чудилось, что с их губ вот-вот сорвется победный кличь.

– Пос-тав-ле-но сие в честь Глав-но-го Бей-ли-фа Эппо, при-сое-ди-нив-шего в год 288 Пре-а-тию… – вслух прочел он надпись, выполненную футовыми буквами под копытами лошади, на которой восседал запечатленный в камне главнокомандующий. – Ух ты! Здорово!

Повозка втянулась в проезд, и Марк закинул голову, рассматривая густо орнаментированный сводчатый потолок.

– Красотища! – ща-ща-ща… покатилось отраженное от стен эхо, перекрывая небольшой шум толпы.

Секретарь высунул свою кислую физиономию в окошко и недовольно глянул на виновника безобразия. Парнишка стушевался и слегка присмирел. Но вы попробуйте утихомирить двенадцатилетнего ребенка, увидевшего единым махом столько нового и необычного. Это не возможно!

Карруса проехала триумфальную арку, и Марк с прежним интересом и энергией принялся рассматривать все вокруг, то привставал на сиденье, то восклицал удивленно, благо его возгласов не было слышно из-за гула спешивших по своим делам людей.

Двадцать дней проведенных в дороге непоседливому мальчишке дались тяжело, пока шли дожди, приходилось сидеть в тряской повозке, которая подпрыгивала на каждой кочке или выбоине. Епископ, привычный к подобному способу передвижения, дремал или читал книгу, не обращая внимания на неудобства. Брат Боклерк с постным лицом сидел напротив его преосвященства и глядел на медленно проплывающие за окном пейзажи. Изредка Констанс задавал ему вопросы, а тот отвечал на них ровным, не выражающим ни толики эмоций голосом. Робкие расспросы мальчика или редкие попытки затеять разговор, заканчивались ничем. Ни епископ, ни его секретарь не удостаивали мальчика своим вниманием. И если выдавался погожий день, ему приносило гораздо большее удовольствие сидеть рядом с возницей, задавать кучу 'отчего' и 'почему', весело болтая на разные темы, чем безучастно созерцать потолок каррусы.

Его преосвященство епископ Констанс возвращался обратно спустя полтора месяца. Въехав в северные ворота, повозка пересекла центр города – площадь Всех Соборов и повернула на запад к замку ордена Святого Варфоломея Карающего. Ворота аубергов всех орденов были обращены внутрь города, в сторону Главного Собора. Sanctus Urbs не нужны были крепостные стены, его защитой служили орденские цитадели, замкнутые вокруг него в кольцо, оставляя лишь небольшой промежуток для набережной и четырех врат сориентированных по сторонам света. Двадцать три ауберга – двадцать три неприступных крепости на пути сумасшедшего; если ли таковой отыщется и рискнет захватить город и Паласт Святого Престола, расположенный внутри города. (Паласт – неукрепленный дворец)

Проезжая по улицам епископ Констанс решал, какие действия перво-наперво необходимо предпринять, ведь против него играло время – самый неумолимый соперник. Он не знал, с как быстро распространяются сведения, сообщенные в письме, неважно правдивые или ложные, однако использовать их собирался себе во благо. Если допустить: что данные верны, то исполнение задуманной интриги, которую он планировал и выстраивал в течение нескольких лет, придется отложить.

Продемонстрировав герб ордена изображенный на бортовых щитах, тем самым заявив всем любопытным, кто именно прибыл в Sanctus Urbs, карруса неспешно подкатила к воротам ауберга ордена Святого Варфоломея. Перед ними в карауле в парадных доспехах с гвизармами в руках застыла тройка боевых братьев. Их обязанностью была не столько охрана, сколько демонстрация богатства и силы ордена. Солнечные лучи, слепя глаза, играли на начищенных до зеркального блеска нагрудниках кирас, избегая красного простеганного жупона, они перескакивали на наголенники, отражались от сабатонов и вновь взмывали вверх к шапелям. Попасть сюда в стражники считалось почетным, и при желании можно было сделать неплохую карьеру. Правда, после такой синекуры многие седели раньше положенного срока, да на старости лет просили о переводе куда подальше, а не в фирмари при ауберге. (Гвизарма – вид алебарды с длинным узким, слегка изогнутым наконечником, имеющим прямое, заостренное на конце ответвление. Первый клинок, прямой и длинный, служил для поражения врага, а вторым искривленным клинком перерезали сухожилия у лошади противника. Жупон – простеганная шерстью или льном куртка приталенная по фигуре, достигает середины бедра, может быть расклешена от талии, к нему на плетеных шнурах крепились части доспеха. Жупон так же служил повседневной одеждой. Сабатон – латный ботинок. Шапель – шапель-де-фер – шлем пехотинца с полями по форме напоминающий шляпу. Синекура – (без заботы (лат.)) должность, дающая хороший доход, но не требующая труда. Фирмари – больница в орденском замке, служившая одновременно приютом для престарелых боевых братьев.)

Повозка, миновав внешний двор, въехала во внутренний, и едва успела остановиться, как к ней подбежали двое братьев-прислужников и опустили борт. Епископ, кряхтя и опираясь на протянутые руки, спустился на мощеный плитами двор. Утвердившись на ногах, с трудом выпрямил согнутую спину и расправил плечи. Растрясло в дороге – все-таки не молодой юноша.

Брат Болерк выбрался следом, держа в руках оставленные внутри книги и походный сундучок, а помощники, что помогали епископу выбраться из каррусы, принялись за разгрузку вещей.

Его преосвященство Констанс хозяйским взором окинул двор – как ни крути второй человек в ордене после командора – и неторопливо направился в свои апартаменты, расположенные в правом крыле. Марк не зная, что делать, потянулся, было за ним следом. Но секретарь, подозвав одного из братьев вышедших поглядеть на прибытие, перепоручил заботу о мальчике, а потом устремился за Констансом.

Двор крепости был чрезвычайно просторен. Посреди него, притягивая к себе взгляды, возвышался белоснежный каменный исполин – бергфрид – главная башня замка, которая должна была служить последним оплотом для обороняющихся на случай захвата. Однако при отсутствии военной опасности на протяжении нескольких веков, она была перестроена и дополнена всеми удобствами для проживания командора. Справа и слева от башни, во флигелях располагались апартаменты епархиальных епископов и их свиты. Несмотря на кажущуюся простоту отделки фасадов, все говорило о достатке, непрозрачно намекая на финансовые возможности его обитателей. Вход в апартаменты его преосвященства епископа Констанса ничем не отличался от прочих: лестница из белого мрамора, перила и надвратная арка, покрытые резьбой из перевитых виноградных листьев и лоз, дверь из мореного дуба с бронзовой головой льва посередине, держащая в пасти кольцо с молоточком.

Брат Боклерк, опередив епископа, спешно поднялся по лестнице и коротко постучал. Дверь почти сразу пошла вовнутрь, ее с натугой открывал прислужник. Он был облачен в серую рясу, подпоясанную широким ремнем, поверх был одет скалипур того же цвета, только капюшон оказался откинутым на плечи, что по уставу разрешалось лишь старшим братьям.

– Слава Господу! – произнес он, явно обрадованный приездом главы своей епархии.

– Во веки веков! – сухо ответил секретарь.

– Аминь, – Констанс поднялся и подставил руку для поцелуя. Брат коснулся губами аметистового перстня и отступил в сторону, продолжая удерживать массивную дверь.

– С приездом ваше преосвященство, – поприветствовал прислужник, не спеша более выражать свою радость, поскольку прекрасно знал – епископ не любит словоохотливых.

– Спасибо, Эжен, – поблагодарил тот брата отворившего дверь и, войдя в холл, отдал распоряжения: – Как можно скорее подготовь купальню, и воду сделай погорячее, я весьма устал в дороге. А после подай легкий ужин в мой кабинет. Предай брату Джарвису, чтоб тот поспешил доложить Боклерку о произошедшем за мое отсутствие. Командор сейчас в ауберге?

Вот так, сей же миг разговор пошел о делах. Брат-прислужник привычный к особенности епископа озадачивать массой дел сразу, ответил на все разом.

– Купальня будет готова через пол часа. Рулады из кроликов в имбирно-клюквеном соусе с зеленым горошком, печеные перепелиные яйца, сдобные хлебцы с паштетом из гусиной печени, галеты из устриц и буженину с медово-коричной корочкой подадут, как только вы пожелаете. Командор в Паласте Святого Престола и неизвестно когда прибудет.

Изнутри апартаменты выглядели не столь сдержано, как снаружи: затянутые цветными шпалерами стены, мебель из торинского розового дерева, мозаичный пол. На второй этаж, непосредственно в епископские покои вела лестница, покрытая яшмовыми плитками. Брат-прислужник еще раз поклонился и пошел на кухню. Констанс начал подниматься к себе, секретарь двинулся следом, зная, что теперь последуют приказания для него; верно – они посыпались как из рога изобилия.

– Боклерк, к утру собери сведения о матери настоятельнице боевого женского ордена, появившейся так некстати с этим посланием. Выясни, по-прежнему ли наше высокопреосвященство Сикст и Папа на ножах, это обязательно сделать до того, как мне придется явиться к нему на аудиенцию. Узнай как дела у нашего 'непримиримого епископата', не слишком ли сильно они продвинулись в своих намерениях, и что предпринял по этому поводу командор. А то опять мне придется в этом… – он слегка шевельнул кистью, будто бы стараясь подобрать слово помягче. – В этом серпентарии наводить порядок. Как там наш secundus fidem merens (второй достойный доверия)? Я ему не слишком доверяю, – епископ слегка приподнял уголки губ, улыбнувшись своему каламбуру. – Жду тебя после завтрака. Когда командор прибудет, сообщи ему, что я прошу принять меня завтра, после вечерней молитвы. Так что еще?

Пока его преосвященство отдавал распоряжения, они поднялись по лестнице, прошли по коридору. Секретарь отворил дверь, и они вошли в личный кабинет епископа, смежный со спальней и купальной комнатой. Интерьер помещения, выдержанный в светлых тонах, столь модных в этом десятилетии, радовал глаз своей изысканностью. Небесного цвета портьеры на окнах гармонировали с серо-голубой обивкой кресел и стульев. Тончайшая резьба на мебели из розового дерева повторяла сложный узор ковра на полу.

Боклерк положил сундучок в кресло, стоявшее подле двери.

– И узнай так же: внес ли Сисварий положенную для него мзду, и насколько велики были эти поступления. Уж слишком часто он вновь замелькал возле Святого Престола. Теперь все, можешь идти.

Секретарь коротко поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. Епископ Констанс выглянул в узкое окно – каррусу уже убрали. Внизу хлопнула дверь, значит, скоро принесут его вещи. Что ж, здравствуй омут церковной жизни, полной скрытых страстей! Кто бы тогда в его молодости мог подумать, что он четвертый сын, пусть и очень знатного рода д'Гем, несмотря на субтильное телосложение и малый рост станет епископом, а затем и primus fidem merens (первый достойный доверия) в одном из самых больших и могущественных боевых орденов. Правда, его уже не устраивало, что он на протяжении двенадцати лет остается епископом. Что ж пора бы исправить подобное упущение.

Главой боевого ордена Святого Варфоломея Карающего являлся командор Сикст, в его непосредственном подчинении находилось двадцать епископов, распоряжающихся делами епархии. Среди них выделялись трое – fidem merens – достойные доверия, имеющие право вместе с главой ордена заседать в совете при папском престоле – конвенте. Впрочем, иерархия священнослужителей любого другого ордена, боевого или духовного, не разнилась между собой. Отличие было лишь в том, что во главе духовников стоял кардинал, а не командор. И во всех тоже было по двадцать епархиальных епископов, чтобы ни один из орденов не имел перевеса в количестве сановников высшего духовенства. Так же три достойных доверия и около сотни епископов-суффраганов – не входящих в совет, подчиняющихся лично епископу своей провинции и не имеющих апартаментов в ауберге. А уж им в свою очередь были подконтрольны настоятели монастырей, а духовным еще и священнослужители приходов. (Епископ-суффраган – (автор)- епископ не входящий в конвент и подчиняющийся епископу своего ордена. У епископа в подчинении может быть до четырех-пяти епископов-суффраганов, не имеет личных апартаментов в ауберге. На самом деле структура управленческого аппарата гораздо запутаннее и я распишу ее для любопытных читателей в терминах более подробно)

Констанс сидел в кресле на протяжении часа и ожидал, когда маршал Сикст соизволит его принять. Епископ, имеющий немалый сан вынужден томиться в библиотеке, словно аббат из захудалого прихода. Возможно, ему следовало бы возмутиться или дать выход своему раздражению, позволить чувству собственного достоинства взять верх. Но как человек опытный в делах церковных, он счел, что поступать подобным образом было бы опрометчиво, и даже глупо. Констанс прекрасно понимал, почему командор держит его здесь – это прямой и непрозрачный намек на его неподчинение, ведь он не явился 'засвидетельствовать свое почтение' вчера вечером, или на худой конец сегодня утром. И заодно решили напомнить о его положении в иерархической лестнице – ведь он первый ПОСЛЕ, а не просто первый. Впрочем, ничего страшного в этом нет. Неприятно – да. Своеобразный щелчок по носу, досадная мелочь.

В последние пару лет отношения между ним и командором сильно накалились, разговоры приобрели двойной смысл, скрывая в каждой фразе завуалированный выпад. Со временем их пикировки не ослабели, а лишь приобретали еще большую ярость и глубину. И приди ныне епископ на аудиенцию неподготовленный, без нужных сведений о произошедшем в ауберге, он совершил бы большую глупость. А Констанс был отнюдь не глуп.

Но вот двери открылись, и командор вошел в комнату. Его высокопреосвященство главный маршал ордена Командор Сикст, как и большинство варфоломейцев был высок и крепко сложен. Ширококостная фигура, мощные руки делали его похожим на кузнеца. Короткая шея и мутноватый взгляд светлых глаз исподлобья, придавали вид угрюмого и недалекого человека. Если подобные выводы принять за истину, то можно сделать крупную ошибку. Во-первых: маршал был умен и изворотлив, а значит опасен. Во-вторых: глядя на его плечи и дышащий силой торс, опытному человеку становилось ясно – его высокопреосвященство Сикст не перестал браться за оружие, и мог доставить сопернику неприятности как в церковно-политическом, так и физическом плане.

Едва командор успел сделать пару шагов, как епископ с видимым усилием поднялся и пошел ему навстречу, при этом нарочито сутулясь и горбя спину. Поскольку ложь на словах – это грех, неправда тела совсем другая история.

– Слава Господу нашему, – учтиво произнес он, целуя руку маршалу Сиксту.

– Во веки веков, сын мой, – в устах более молодого командора подобное выглядело слегка неуместно, но что поделаешь, таковы правила.

– Я рад, что вы смогли прийти именно сегодня, – между словами проглядывало: 'наконец-то вы соизволили прийти', а если копнуть еще глубже, то: 'вы обязаны были явиться еще вчера, а имели наглость тянуть до сегодняшнего вечера!'.

– Ваше высокопреосвященство, я тоже безмерно рад, что вы наконец-то можете уделить мне малую толику своего времени, – 'Вы заставили меня ждать!'. Главный маршал и его fidem merens обменялись приветствиями и первыми словесными уколами. – Надеюсь, что мое отсутствие при заседании конвента не принесло НЕПРИЯТНЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ.

– Вы правильно НАДЕЯТЕСЬ, сын мой. Должен сообщить вам, что наши пять рьяных епископов и два поддерживающих их монастыря, теперь занимают НЕ СТОЛЬ устойчивую позицию.

– Из ВАШИХ уст я слышу благие вести, – снова обмен ударами. Констанс прекрасно знал – заверение командора прозвучало для отвода глаз. Оно было призвано скрыть реальное положение дел, потому что старания отколовшихся епископов в любой момент могли увенчаться успехом. – Но увы, ваше высокопреосвященство, сегодня мне придется выступить посланцем дурных известий, – продолжил он, изобразив на лице мировую скорбь, хотя приносить своему сопернику любые плохие новости было делом весьма приятным.

– Что ж, это печально. Известия сии интересны всему конвенту, или…

– Всему конвенту, ваше высокопреосвященство, – печально подтвердил епископ, но тайно злорадствуя.

Командор подошел к одному из столов, находящихся в библиотеке, опустился в кресло, неторопливо поправил полы сутаны и тщательно расправил складки на мантии. Несмотря на столь позднее время, маршал Сикст был в полном облачении, даже биретта присутствовала. (На плечах поверх сутаны епархиальные епископы и прочие вышестоящие священнослужители носят пелерину, именуемую мантией. Биретта – квадратная в плане шапка с помпоном посередине для кардиналов и командоров.)

– Сын мой, присаживайтесь, я ВИЖУ, что дорога далась вам нелегко, – язвительно заметил маршал, намекая на сгорбленную спину его преосвященства.

– Я всеми силами стремился добраться в ауберг как можно скорее, – словно бы не заметил поддевки Констанс. – Прежде всего, я хотел передать письмо. Вот с него список, само послание пришло нам в неприглядном виде.

Епископ шаркающей походкой приблизился к командору и протянул копию письма, в котором он приказал внести небольшие изменения. Если уж новости стали известны первому, то почему не воспользоваться ими, и не подтолкнуть командора в удобном для него направлении. Оригинал же Констанс оставил у себя, к тому же тот действительно неблагопристойно выглядел – слегка измялся у сестры в дороге. Усевшись напротив Сикста, епископ стал внимательно следить за тем как тот небрежным движением руки, развернул лист, поднес поближе к свечам и принялся читать. Закончив, маршал резким движением бросил лист на стол, и о чем-то задумался. А Констанс терпеливо ждал.

– Вот как?! Нурбан готовится к войне с нами?! – наконец произнес Сикст. – И, я так понимаю, вы доверяете этим сведениям?!

– Ваше высокопреосвященство, – осторожно начал епископ, сложив руки на коленях. – Мать настоятельница Ордена Софии Костелийской ее высокопреподобие Серафима женщина прямолинейная, отличающаяся особым неуемным правдолюбием, но всегда была верной дочерью Церкви. Подозреваю, что без веских на то оснований, она не стала бы посылать столь… – он замолчал, подбирая подходящее слово. – Столь странных известий. Осмелюсь даже предположить, что ей известно более чем пишется в этом послании, – его преосвященство очень аккуратно строил фразы, стараясь не вызвать у командора и тени подозрения в свою сторону. Чтобы у того и мысли не возникло, что Констанс причастен к небольшому сгущению красок и усугублению содержания послания.

Командор Сикст прочитав письмо, прекрасно понял, чем грозят подобные новости для него лично. В случае начала военных действий, он как Главный Маршал самого многочисленного боевого ордена в единый миг должен будет отправиться на место возможных сражений. Сейчас, когда оппозиция из пяти епископов и двух настоятелей вместе со своими монастырями в Винете стремятся отколоться от ордена и основать собственный, это равносильно политическому самоубийству. Впрочем, на отказ ехать Папа прореагирует соответственно, и такой вариант тоже будет для него лично весьма неудобоварим. Вдобавок положение обострялось тем, что другой главный маршал второго по силе и величине боевого ордена Святого Августина, находился сейчас с папским посольством в Бувине.

Епископ же прекрасно отдавал себе отчет, что едва маршалу поступит приказ выдвинуться на позиции, его захватят с собой, ведь Сикст ни за что не оставит его без присмотра. А это уже не устраивало его преосвященство. И чтоб такого наверняка не произошло, Констанс намеренно переправил послание от настоятельницы, расписав вероятность начала войны в более мрачных тонах. Тем самым епископ добавил себе лишний шанс, когда известие будет оглашено на конвенте, командору станет не до интриг, и в суматохе предвоенной подготовки ему удастся выкрутиться и остаться в Святом Городе.

– Когда было доставлено послание, и кому оно еще было отправлено? – наконец Сикст озвучил вопрос, который его больше всего интересовал.

– Письмо прибыло в последний день лета, и я тотчас же отбыл из монастыря, чтобы доставить его вам лично. А отправлено, я подозреваю, еще в ордена Иеронима и Августина, но я не знаю, как скоро их доставят. Возможно в ближайшее время, а возможно… – епископ многозначительно замолчал, предоставляя командору самому ломать голову над скоростью и направлением развития ситуации.

– Замечательно, – маршал выдохнул с явным облегчением. А Констанс едва не выдал себя улыбкой, командор поступал именно так, как ожидалось, как и рассчитывалось. И теперь епископ не спускал взгляда с лица Сикста, стараясь не пропустить и толику нужной ему реакции. А маршал тем временем продолжал: – Я попрошу братьев из 'тишайших' проверить сведения. В случае неприятного развития ситуации, я извещу вас, сын мой, и мы вместе понесем это тяжкое бремя, – все же в бочке меда, оказалась ложка дегтя. В последней фразе командор не преминул указать, что все же не оставит епископа без своего внимания.

Сделав столь недвусмысленный намек, Сикст встал и направился к выходу, давая тем самым понять – аудиенция завершена.

Его преподобие поклонился вслед уходящему командору, стремясь всеми силами удержать на своем лице безмятежное выражение, хотя у него скулы сводило судорогой от раздражения на прозвучавшее замечание.

С раннего утра епископ активно приступил к делам. В этот день он запланировал многочисленные встречи: одни должны были состояться с представителями своего ордена, другие с церковниками из прочих. Но самая важная из них, была назначена после обеда возле паласта Святого Престола, с епископом ордена Святого Иеронима. Лабиринты дворцового парка с затейливо постриженными туями, где полным полно укромных уголков, являлись самым лучшим местом для беседы без опасения быть подслушанными.

На встречи его преосвященство прихватил с собой послушника Марка. Шустрому парнишке всегда можно поручить сбегать за кем или чем-либо, а так же попросить последить не вызвав подозрения. И теперь четверо крепких братьев несли паланкин с сидящим в нем Констансом, а мальчик шел справа, украдкой поглядывая по сторонам: любопытно же, уж слишком необычным и красивым был город.

Сначала они посетили книжную лавку, где епископ пробыл около часа, затем лекаря – там застряли на полтора, потом к портному. Примерка длилась тоже не меньше двух часов. На самом деле епископ Констанс под видом совершено невинных дел встретился со своими осведомителями, для дальнейшего прояснения нынешнего политического положения в Sanctus Urbs. У него была большая и разветвленная сеть информаторов и доносчиков. И все: портной, продавец книг, лекарь были обязаны ему, и поэтому предоставляли для тайных встреч задние комнаты своих лавок и магазинчиков. Проследить с кем произойдет встреча, было практически невозможно. Каждый дом имел две двери: одна из них вела на главную улицу, откуда заходил епископ, другая в тесный проулок, отсюда приходил информатор.

Первая и самая короткая была с мелким клириком из ордена Святого Георга. Епископ со всеми удобствами расположился в личном кабинете торговца книг, потягивая из тонкостенной чашки новомодный напиток каффее, завезенный из-за моря в позапрошлом году. Его преосвященству нравилось пить его по утрам, так как казалось, что он дает бодрость и особую ясность мысли. Торговец, зная о подобной слабости, стремился угодить епископу, несмотря на безумную дороговизну продукта. Нередкие визиты столь высокопоставленного лица служили рекламой его лавке, и в свою очередь приносили ощутимый доход.

Клирик не замедлил явиться, едва Констанс выпил половину чашечки. Это была серая ничем непримечательная и невзрачная личность, в темно синей сутане положенной служителям ордена охраны Святого Престола. Невысокого роста мужчина с обыкновенным незапоминающимся лицом, подходящим для шпиона, поклонился епископу и опустился на предложенный стул.

– Рад нашей встречи, Гийом, надеюсь, ты получил повышение, и тебя назначили старшим ризничным, – первым начал разговор его преосвященство.

Он всегда выражал радость встречи с мелкими служителями и интересовался делами, создавая ощущение их собственной значимости, хоть на самом деле это было не так. Однако такой простой ход приносил немалую пользу: люди охотнее выбалтывали чужие тайны, причем за гораздо меньшие суммы. И не стремились найти нового покровителя, словно не замечая прицепленного к ним поводка.

– Я безмерно счастлив, ваше преосвященство, что моя скромная персона интересует вас на протяжении столь длительного времени, – голос был столь же сер и бесцветен, под стать внешности.

– Полно, полно Гийом, не будем… – махнул рукой епископ и достал из-за широкого пояса небольшой тихо звякнувший мешочек. Он аккуратно положил кошелек на край столика, на котором стоял поднос с недопитой чашкой и маленькими сахарными печеньицами. – Думается мне, что и эти скромные средства пойдут на благие дела.

– Благодарствую, – клирик склонил голову, но не прикоснулся к деньгам. – Мои знания не столь велики как в прошлый раз, но надеюсь, и они принесут вам хоть какую-то пользу. – Констанс молчал, ожидая, когда ризничий продолжит. – Две недели тому назад, на день покровителя Святого Георга Его Святейшество Папа Геласий IX лично присутствовали в соборе ордена, без dominus vocis. (dominus vocis (обладатель голоса) – титул доверенного лица Папы, заменяющего его при случае, его 'правая рука', решения которого равносильны решениям главы Единой Церкви; второй человек в церковной политике)

Констанс припомнил, что в последнее время все отчетливее слышались разговоры о размолвке между кардиналом Джованне – обладателем голоса и Папой, на почве решения о присоединении свободного княжества Приолонь к Лукерму.

При Папе Геласии VII за особые заслуги владение побережным районом Приолонь было передано князьям Бурфелидам. Свободолюбивые князья в отсутствие войны, а с Нурбаном мир длился уже на протяжении ста пятидесяти лет, откололись от Лукерма – государства одного из первых вошедшего в союз. Мощные крепости княжества являлись неприступным клином, о который разбивалась не одна военная компания империи. Его преосвященство кардинал Джованне противился возвращению княжества в прежние границы, видимо надеясь на предоставление личного протектората для этого района. Что ж, контроль над проливом Мирмиот – это весьма соблазнительный кусок.

Теперь в свете предполагаемых военных действий многое выглядело по-другому. Вопрос по объединению территорий, который прежде обсуждался ни шатко, ни валко, будет решен в два счета и далеко не в пользу амбициозного кардинала.

– Кардинал Джованне отбыл в Винет, как было озвучено, по приказу его святейшества, но поговаривают, папа очень гневались, узнав о его самовольном отъезде, – продолжал рассказывать Гийом. – Наш командор за последние четыре недели уже девять раз был приглашен в Паласт Святого Престола, а Его Святейшество Геласий трижды почтил своим присутствием праздничные службы в соборе. Это было на день святых апостолов Фалька и Мартина, день основания ордена и последний раз в день покровителя Святого Георга. И дважды на дни ордена он был без dominus vocis.

Клирик замолчал, ожидая замечаний или расспросов от епископа, но тот задумался о своем.

– Хорошо Гийом, если подобной важности сведения появятся у тебя еще, извещай меня о них немедленно, – после непродолжительного размышления выдал его преосвященство. – Скажи мне, тепло ли Его Святейшество приветствовал бейлифа Цемпа на последней службе? (Бейлиф – титул главы ордена Святого Георга)

– Довольно тепло, ваше преосвященство, – подтвердил ризничий. – Папа Геласий возложил руку на голову его высокопреосвященства, при целовании перстня. А командор Цемп приложился не только губами, но и лбом.

– Замечательно, – кивнул своим мыслям епископ. – Гийом все твои труды, что ты совершаешь, служат только благим делам и на пользу Церкви. Думается мне, что в дальнейшем, ты достигнешь значительных высот.

– Благодарю за столь лестную оценку, – с этими словами клирик встал, поклонился Констансу, и, взяв со столика кошелек, тихо вышел.

Старший ризничий ушел, а епископ продолжал сидеть в кабинете торговца. Прошло четверть часа, прежде чем хозяин заглянул в комнату. Он старался никогда не видеть, с кем встречается его преосвященство Констанс. Как говорится: меньше знаешь – крепче сон, да и у братьев Ответственных в чрезвычайном случае вопросов лишних не будет.

– Ваше преосвященство? – осторожно подал голос тот

– Заходи, – разрешил епископ, поднимаясь с кресла. – Ты еще обещал показать мне старинную книгу с гравюрами двухсотого года от образования.

– Сею секунду, ваше преосвященство, сею секунду!

Книготорговец подошел к одному из шкафов, открыл дверцу и достал старинный фолиант, переплетенный в деревянные пластины, соединенные между собой широкими серебряными скобами. С видимым усилием положил его на рабочий стол и отступил на два шага.

– Вот! – с пиететом провозгласил он. Но затем вновь метнулся к столу, достал из висящего на поясе кошеля ключ, открыл замок скрепляющий книгу и опять отошел. – Прошу!

Епископ провел пальцем по переплету, а затем поднес его к носу и вдохнул.

– Вальмитовое? – торговец кивнул. – Хм-м.

Вальмитовое дерево обладало множеством достоинств, среди которых были стойкий в течение многих веков аромат и сохранность проложенного между его дощечками любого материала, будь то бумага, пергамент, ткань или даже редчайший в этих местах папирус. В футлярах из вальмита хранили дневники Святого Симеона, мощи апостолов, и оригиналы святых писаний дошедших со дней возникновения Единой Церкви. Это было очень редкое и ценное дерево, чтобы растрачивать его по пустякам. Констанс поднял драгоценную обложку, под ней на пергаментном листе было выведено Оmnis aetas sanctus Benedict (Вся жизнь святого Бенедикта). Пролистал пару страниц, пока не натолкнулся на первую гравюру, слегка выцветшую, отчего чернила, которыми ее выполнили, приобрели коричневатый оттенок. Он внимательно принялся рассматривать рисунок. Спустя пять или семь минут пролистнул еще с десяток листов и дошел до второй гравюры, так же внимательно изучил, а затем обратился к хозяину.

– Это действительно подлинник? А то мне не хотелось бы… – он не закончил фразу, но книготорговец все прекрасно понял, чего именно не хотелось бы его преосвященству.

– Безусловно! – жарко и без колебаний заверил тот. – Достоверность гарантирована! Она перекуплена мною у младшего сына барона Кроке, тот в свою очередь был племянником маршала Бонифация, которому эту книгу подарил папа Филипп VII. Барон разорился и распродает ценнейшие вещи, собранные многими поколениями его семьи! Это такой ужас!

Хотя Констанс являлся ценителем и коллекционером старинных рукописей и книг, все же проигнорировал столь соблазнительную информацию, и равнодушно произнес:

– Я беру ее. Книгу переправишь в ауберг, моему секретарю, там же и получишь деньги или вексель, на твое усмотрение. А теперь проводи меня.

Все то время, пока его преосвященство разговаривал с клириком, братья и послушник Марк постояли снаружи на улице. Наконец дверь открылась, и появился епископ. Хозяин вышел следом, чтобы попрощаться со столь почетным гостем.

– Ваше преосвященство, прошу вас, загляните на следующей неделе, у меня должен появиться редчайший экземпляр жизнеописания Святого Руассара, датированный еще шесть тысяч девятьсот сороковыми годами!

– Постараюсь, – суховато ответил тот, делая знак рукой братьям, чтобы подошли к нему.

Носильщики, ухватившись за ручки, подняли резной паланкин с тротуара и поднесли к дверям. Торговец приложился к епископскому перстню губами, затем лбом, выражая великое почтение, и остался стоять в поклоне, пока тот, подобрав серый шелковый плащ, опускался на сидение. Марк задвинул бархатные занавеси, скрывая Констанса, и братья двинулись к другому запланированному на сегодня месту встречи. Мальчик держался рядом.

Они прошли пару длинных улиц и пересекли площадь с шестью часовнями, прежде чем добрались до дома, на жестяной вывеске которого гордо красовались ланцет и клистир. Послушник подергал за шнур, который вел к повешенному где-то внутри колокольчику. Раздавшийся звон было слышно, несмотря на закрытую дверь. Отворил сам лекарь, облаченный в белую хламиду с тремя зелеными полосами по краю подола, положенную ему по роду занятий.

– Ваше преосвященство, неужели?! Прошу вас, – он суетливо отступил вглубь прихожей.

Епископ неспешно выбрался, опираясь на плечо подошедшего к паланкину Марка. Встал, расправил складки подбитого мехом пелиссона, и неспешно зашел внутрь.

Довольно частое посещение лекаря у епископского окружения вызывало ложное чувство его немощности, а может быть даже скорой кончины. На самом деле Констанс был довольно крепок в свою вторую половину шестого десятка, и не собирался на тот свет еще как минимум лет двадцать. Вселять ложные надежды о своем здоровье было для него любимой шуткой, а так же хорошим подспорьем в делах. Кто будет принимать тебя за серьезного соперника, если все думают, что ты стоишь одной ногой в могиле.

Дом лекаря епископ покидал в приподнятом расположении духа. Он бодрым шагом спустился с крыльца, нетерпеливым жестом подозвал к себе носильщиков, и приказав: 'На улицу Урсулы Заступницы!' шустро забрался во внутрь и даже самостоятельно задернул занавес.

Марк устало поплелся следом. Время еще не перевалило за полдень, а он бедный уже был измотан от непрестанного хождения по улицам и утомительного стояния возле закрытых дверей. Красоты города перестали интересовать его, любопытство было сведено 'на нет' долгим однообразным ожиданием. По утру, он обращал внимание на разодетых дам и кавалеров. У некоторых особо богатых женщин на руках были милые зверьки с блестящим мехом – хорьки, других дам несли в открытых портшезах. Вот по улице промаршировал отряд из ордена Бедных Братьев Святого Симеона в сверкающих доспехах с корсеками на плечах. (Корсека(рунка) – древковое оружие с длинным колющим наконечником, от основания которого отходят два уса в форме полумесяца) Но до этого ему не было ни какого дела, хотелось одного – куда-нибудь сесть. Братья, что носили паланкин епископа, были молчаливы, стояли в стороне и даже словом не перекидывались между собой, на мальчика они совсем не обращали внимания. То, что по началу казалось радостным приключением, теперь обернулось невыносимой скукой и бесконечным ожиданием. У дверей портного Марк, было, не выдержал и хотел уже опуститься на мостовую, но ему не позволили. Один из носильщиков не слова ни говоря, вздернул его за шкирку и поставил на гудящие ноги.

Когда его преосвященство Констанс вышел, повторился прежний ритуал. Портной, как и хозяева прочих заведений, раскланялся, поцеловал руку, заверяя про следующую неделю. После епископ вновь уселся в паланкин, дав новое приказание направляться к паласту Святого Престола.

Дворец папы находился в стороне от центра города, ближе к крепостям боевых орденов и добираться до него пришлось около часа. Даже дюжие братья начали выказывать признаки усталости, чего уж говорить о мальчике: он плелся, позади процессии, едва переставляя ноги.

Дворец Святого Престола казался необыкновенно изящным и воздушным, четырех этажное здание с тремя парадными входами под высокими ажурными арками. Самый большой срединный – для Его Святейшества Папы, два других по бокам поменьше: левый для лиц духовных орденов, правый для представителей боевых. Перед правой аркой его преосвященство приказал остановиться и выбрался из паланкина. Братья подхватили его и быстро ушли куда-то в сторону, а Марк остался рядом с епископом.

– Пойдем, не отставай, – бросил он и неспешным шагом двинулся, огибая здание с правой стороны.

Негласные традиции, устоявшиеся веками, не позволяли церковникам бейлифата входить или обходить паласт с левой стороны, а епископата соответственно с правой. Сделать подобное означало выказать дурной тон. В жизни Sanctus Urbs всегда было много условностей и неписаных правил, соблюдать которые требовалось неукоснительно.

Миновав дворец, его преосвященство Констанс направился по дорожке посыпанной розовым песком вдоль разноцветных клумб, через аллею уже отцветших олеандров и магнолий, туда, где парк переходил в рукотворные лабиринты из туи, при входе в который стояли стражами вечнозеленые кипарисы.

На пути им встречались пары и тройки, степенно прогуливающихся церковников, с одними из них епископ поздоровался, другим только кивнул головой, на третьих не обратил никакого внимания. Перед входом в лабиринт он сказал Марку:

– Следуй за мной не ближе чем на двадцать шагов, смотри не потеряйся. Когда я стану беседовать с одним человеком, начнешь читать молитву Dies irae (день гнева). Говори громко, так чтобы я тебя слышал, как закончишь, начнешь снова. Понятно?!

– Да ваше преосвященство, понятно, но только зачем…

– Раз понятно, пойдем! – оборвал его Констанс и, развернувшись, направился по дорожке ведущей к первому повороту.

Прошло совсем немного времени, епископ еще не успел, как следует углубиться в парковый лабиринт, как навстречу ему вышел широкоплечий мужчина в черной сутане. Он был довольно молод, высок и подтянут. На черноволосой голове, без единого намека на седину, красовалась круглая епископская шапочка. Отсутствие мантии и перстня указывало на его звание – епископ-суффраган. (Епископская шапочка – небольшой круглый головной убор одевается на макушку)

– Ваше преосвященство, Господь посреди нас, – поприветствовал Констанса более молодой церковник, слегка поклонившись.

– Есть и будет, ваше преосвященство, – ответил тот, лишь слегка наклонив голову. Все-таки степень у епископа Констанса была выше. Повернувшись к послушнику, он повелел: – Начинай.

Марк произнес первые строки.

– Dies irae, dies ilia solvet saeclum in favilla… (День гнева, день тот обратит столетия в прах…)

Молодой епископ улыбнулся, указывая на мальчика:

– У вас замечательный способ быть услышанным, но не подслушанным, ваше преосвященство.

– Рад, что вам понравилось, епископ Герран, но к делу: чем меньше нас видят вместе, тем лучше.

– Как угодно, ваше преосвященство, как вам будет угодно.

– Несмотря на довольно юный возраст, вы имеете значительную должность, но не останавливаетесь на этом и стремитесь занять степень повыше, – начал Констанс.

– Я не столь юн, как многим кажется, – более резко, чем следовало бы, отозвался собеседник.

– Мало кто может похвастаться, что занимает должность епископа-суффрагана в тридцать четыре, – прервал его Констанс. – Не собираюсь льстить вам, но вы не за счет знатности рода забрались столь высоко, а благодаря своему уму. И занимаете этот пост по праву. Еще знаю, что стремитесь выше, но места в конвенте пока нет, хоть вы и находитесь в числе первых в списке на повышение.

– Несмотря на то, что вас не было в городе больше месяца, вы прекрасно обо всем осведомлены епископ, – позволил себе легкую улыбку Герран.

За беседой они двигались по дорожке к центру насаждений. Говоривших не было слышно, все перекрывали слова молитвы, произносимые послушником.

– И так, скажите же мне, наконец, зачем я вам понадобился? – спросил епископ-суффраган после небольшой паузы. – Ведь не для того чтобы услышать строки из воскресной мессы?

– Не для того, – согласился Констанс. – Я сообщу информацию, которой вы можете воспользоваться на свое усмотрение. За эти сведения вы не будете мне ничем обязаны.

– Так не бывает, всем что-нибудь нужно. Ничего не хотят только блаженные или мертвые, – тонко заметил собеседник.

– И все же не будем об этом. Думаю что уже ни для кого не секрет, что командор вашего ордена, адмирал Форсин уже более двух лет страдает подагрой.

– Это не секрет, – кивнул мужчина.

– Боюсь, что эти сведения ложны.

– Вот как? Вы хотите сказать, что адмирал здоров как бык? – молодой церковник выгнул бровь, демонстрируя свое неверие.

– Я хочу сказать, что подагра это такая же ложь, как обещания Искусителя. Сахарная гангрена или проще говоря у вашего замечательного командора гниют ноги и на них отпадают пальцы. Он болен, но при должном уходе может прожить еще пару лет. ((авт) – подразумевается гангрена при сахарном диабете)

– Откуда подобная информация и насколько она точна? – сразу же деловым тоном осведомился Герран.

– Пять дней назад в ауберг пригласили очень надежного лекаря, тому пришлось отнять у адмирала часть пальцев на левой ноге и все на правой, – пояснил Констанс.

На что суффраган едко ухмыльнулся:

– Теперь мне думается, что надежных лекарей не бывает.

– Ну почему же, для меня он очень надежный, – мягко заметил епископ.

– Ваши сведения подтвердятся?

– Командор не сможет прибыть в конвент, если вы это имеете в виду, – по законам военных орденов физически неспособный лично возглавить командование на месте боевых действий не может быть командором ордена. – Любой малограмотный лекарь по решению совета сможет все засвидетельствовать, – заверил собеседника Констанс.

– Ну что ж! Это любопытно, и наша встреча была не напрасной, – согласился Герран. – Но все же скажите мне, любезный епископ, зачем вам служителю совершенно другого ордена сообщать мне подобные новости? Что вам с того? Чего вы добьетесь, сообщив мне подобный секрет? – напор суффрагана был весьма ощутим, недаром он слыл одним из самых целеустремленных священнослужителей ордена Святого Иеронима.

– Молодой человек, позвольте дать вам один совет, – после недолгого молчания произнес епископ. – Это не очень уместный вопрос, и не следует на нем настаивать. Я бы рекомендовал вам впредь стараться задавать вопросы, ответ на которые возможно услышать. С подобным умением вы можете далеко пойти. А если беспокоитесь, что я использую вас, как это говорится у смердов, в темную, то напрасно. Я слишком стар, чтобы играть на несколько фронтов.

– Умение и похвалить и указать на место в одном ответе. Браво! Это достойно! Недаром вас зовут 'хитрым варфоломейским лисом' – ухмыльнулся Герран.

– А вас 'молодым морским волком' за цепкую хватку, – не остался в долгу Констанс.

– Значит, ответа не последует?! – уточнил суффраган.

– И еще вас считают слишком настойчивым в решении некоторых вопросов. Постарайтесь сдерживать порывы, епископ, пока ваши зубы не станут достаточно остры.

– Для вас еще недостаточно?

– Пока нет, но вижу, что вам осталось немного, – заверил того Констанс. – Желаю вам удачных трудов, и позвольте откланяться, а то мой послушник охрипнет, читая молитву в четвертый раз.

– Всего доброго, ваше преосвященство, – молодой мужчина слегка склонил голову и направился в противоположную от епископа сторону.

Измученный, с пересохшим горлом, Марк подошел к Констансу.

– Возвращаемся в ауберг, – услышал он долгожданные слова.