"Собрание сочинений (Том 4)" - читать интересную книгу автора (Панова Вера Федоровна)ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕВ квартире О л ь г и И в а н о в н ы Е л ь н и к о в о й. Комната с старинным комодом и высоким сундуком. Передняя. Кухня. В переднюю выходят двери еще двух комнат. Вечер, в углу комнаты горит лампа под абажуром. Остальная часть квартиры освещена светом, падающим через кухонное окно из окон дома, расположенного напротив. Под лампой О л ь г а И в а н о в н а гадает М а н е ч к е на картах. С е д о в починяет радиорепродуктор. О л ь г а И в а н о в н а. Легла карта ничего себе. Очень шикарно легла карта. Видите, какая красная и веселая. Можете смело перестать волноваться. М а н е ч к а (углубленно). Четыре туза - исполнение желаний? О л ь г а И в а н о в н а. Четыре? Да что вы! А я и не заметила смотрите, пожалуйста... Конечно, исполнение желаний, полное исполнение желаний... Ну, что же вам сказать, чтобы не соврать? В прошлом у вас разлука, удар, слезы... Это в прошлом, в прошлом! Видите сами, что позади... Предстоит вам известие из казенного дома - вот казенный дом! от военного короля. М а н е ч к а. Плохое известие? О л ь г а И в а н о в н а. Наоборот, червонное известие, радостное известие, чудное известие... А на сердце - марьяжный король. М а н е ч к а. Знаете, Ольга Ивановна, мне иной раз кажется - уж лучше плохое известие, чем никакого. О л ь г а И в а н о в н а. Ну, что вы, Манечка... М а н е ч к а. Нет, правда. А то вот так ждешь, ждешь седьмой месяц, и чего ни придумаешь, особенно по ночам... С е д о в. А вот ничего не придумывай, и все. О л ь г а И в а н о в н а. Придумывать нехорошо. Придумываньем этим самым можно и беду накликать. М а н е ч к а. Ну, Ольга Ивановна, я не такая суеверная. О л ь г а И в а н о в н а. Эх, голубчик, станешь суеверной... Вы думаете, я до войны занималась этой ерундой? А как началось, да как уехал мой Саша на фронт, да как пошел у нас немец города брать, тут я эту науку и изучила. Приду из госпиталя с дежурства, чем отдохнуть, выспаться - сижу и картами шлепаю: для дома, для сердца... Входит З и н а, слушает. Всего бояться стала: зеркало разбил квартирант - жил у меня тут инженер с семьей из Киева - так даже поясница разболелась, верите слову? Думаю, обязательно будет несчастье! З и н а. Было? О л ь г а И в а н о в н а. Нет, слава богу, обошлось: даже было, наоборот, счастье, - тринадцатого декабря это случилось, помните, девочки, какой день? С е д о в. Немцев отогнали от Москвы... О л ь г а И в а н о в н а. Даже так, что с того разбитого зеркала пошли дела на поправку. Теперь, слава богу, конец завиднелся. Я даже заметила себе, что разбитое зеркало - к счастью... Манечка, не отчаивайтесь вы, голубчик, вот вам мое слово: дождетесь вы мужа, а я дождусь сына, муж войдет, вы ему деточку свою покажете, и счастье будет, и радость будет, и уж как мы эту радость будем теперь ценить, Манечка, верно? М а н е ч к а. Какая я была... Ветреная, или глупая, или просто дрянь? Бывало, смотрю на него и думаю: есть лучше... могла выбрать повиднее, поласковее... не такого хмурого... Он хмурый был. Вдруг что-нибудь смешно ему покажется, он захохочет и сразу опять замолчит, насупится, грызет свою папироску... Войди он сейчас в эту дверь, да скажи: Маня! - и ничего больше не надо... Молчание. З и н а. Ольга Ивановна, расскажите про вашего сына! О л ь г а И в а н о в н а. Чего ж особенного рассказывать... З и н а. Ну, как чего особенного! О л ь г а И в а н о в н а. Сын как сын... С е д о в. Ольга Ивановна, у вас не найдется вот такой медной штучки, вот такой, не толще? О л ь г а И в а н о в н а. Поищу... (Роется в ящике.) З и н а. Расскажите, какой он знаменитый у вас. О л ь г а И в а н о в н а. Знаменитый не для всех, а для тех, кто музыку уважает. Вон, Вася - тот и не знает, что есть на свете скрипач Александр Ельников. З и н а. Ну, Вася! А вот папа знает. Правда, папа, ты знаешь? С е д о в. Видал на афишах... О л ь г а И в а н о в н а. Потому что культурный человек, жил в столице. Двести миллионов людей под одну марку не подгонишь. Но, конечно, Сашу знают многие. Особенно в Москве. Вот такая штучка подойдет, Иван Иваныч?.. Он в Москве и консерваторию кончал, и женился, и другой раз женился, а ко мне приезжал два раза всего, последний раз перед фронтом. Приехал усталый такой - дорога трудная была, много эвакуированных к нам ехало... Прости, говорит, мать, закружился в жизни, забывал тебя, а тебя одну, говорит, мне бы и помнить... На, говорит, тебе душу мою, оставляю на хранение. И оставил скрипку. М а н е ч к а. Жалко, Зина, жили мы в Москве столько лет, и ни разу не послушали... З и н а. Манечка, а я слышала. Я скажу, когда это было: в финскую кампанию. Ночь была, стужа - у-у-у! - я бежала домой откуда-то - от тети... И на Смоленской площади - пусто было, буран - и вдруг слышу, скрипка! Над бураном, понимаешь, над ночью, выше домов, выше всего скрипка! По радио. Я остановилась, слушала... Потом мне сказали, что это Ельников играл. О л ь г а И в а н о в н а. Да, и по радио играл, как угодно. У меня целая папка громадная с газетными вырезками и портретами. Откровенно говоря, ни один портрет не похож, а все-таки приятно. А вот здесь (показывает карточку), здесь он как живой... З и н а. А кто с ним? О л ь г а И в а н о в н а. Жена. З и н а. Не очень красивая. О л ь г а И в а н о в н а. Хороший человек была. Тоже с ним играла: он на скрипке, она на рояле. Не сошлись характерами, разошелся, женился на другой. З и н а. А другая - красивая? О л ь г а И в а н о в н а. Красивая, бог с ней. Очень красивая. Тоже знаменитая: певица. З и н а. Почему вы так говорите? О л ь г а И в а н о в н а. Как говорю? З и н а. Как будто вы ее не очень любите. О л ь г а И в а н о в н а. Как можно не любить. Я ее и не видала, за что мне ее не любить? А почему-то все-таки душу - перед тем как на смертное дело идти - ей не доверил? Как об этом думаешь? (Помолчав.) Ему бы можно и не идти вовсе. Его не пускали. Орден у него за талант... Пошел и воевал на передовых позициях, в госпитале побывал - ну, уж теперь все слава богу. Да и рана, пишет, пустяковая, миловал бог... Звонок. Зина отворяет входную дверь В а л ь к е. В а л ь к а (с порога). Мама велела передать, что в шестом магазине дают мозги! З и н а. Хорошо... О л ь г а И в а н о в н а. Мальчик! Постой! Какие мозги? В а л ь к а. Ну, какие? Обыкновенные. О л ь г а И в а н о в н а. Телячьи, бараньи? В а л ь к а. А я не в курсе... (Уходит.) О л ь г а И в а н о в н а. Какой бестолковый мальчик. Это чей? З и н а. А это Валька, кассиршин сын, в музыкальной учится. Тоже скрипач. О л ь г а И в а н о в н а. Тоже скрипач?.. Главное дело: сообщает, когда уже магазин закрывается. Который там час? З и н а. Поздно, Ольга Ивановна, уже без десяти девять. О л ь г а И в а н о в н а. Придется завтра с утра. Саша обожал мозги в сухарях. Входит в переднюю В а с я, отворив входную дверь ключом. А кто там? В а с я (из передней). Я. (Зажигает свет в передней и в кухне, моет руки.) О л ь г а И в а н о в н а. Чай будешь пить, Вася? В а с я. Не хочу. О л ь г а И в а н о в н а. Врешь, будешь. (Идет в кухню, хозяйничает.) А Иван Иваныч мне радио починяет! В а с я. Вот и прекрасно. О л ь г а И в а н о в н а. Конечно, прекрасно. Любезный у тебя разговор, В а с я. В а с я. Марья Ивановна дома? О л ь г а И в а н о в н а. Дома. В а с я. Почему на работе не была? О л ь г а И в а н о в н а. А она с сегодняшнего дня в отпуску. В а с я. Почему в отпуску? О л ь г а И в а н о в н а. Вася ты, Вася. Почему в отпуску. Потому что в декретном. В а с я. В декретном? О л ь г а И в а н о в н а. С ней теперь надо осторожно. Ты вот, Вася, иногда хлопнешь маленько и выражаешься вслух, а это ей может повредить. В а с я. Я не про нее выражаюсь. О л ь г а И в а н о в н а. Мало чего не про нее. Все грубое, нехорошее может сейчас повредить. У нее и так на сердце тяжко, от мужа седьмой месяц ни строчки... (Манечка выходит в кухню.) Я говорю, Манечка, давайте накипятим полведра воды, да напьемся вместе, как одна семья. М а н е ч к а. Не хочется. Я лучше лягу. Знобит меня как-то... В а с я. Я, между прочим, что хочу сказать: мне такая большая комната абсолютно ни к чему. Вы, Марья Ивановна, ее забирайте к чертям. М а н е ч к а. Спасибо, а вы где будете? В а с я. А мне что надо? Переспать? Я в ванной могу. Ольга Ивановна, пустите ночевать в ванную? О л ь г а И в а н о в н а. Вот, голубчик, скажу откровенно: чего не могу, того не могу. Ванна, говоря откровенно, не для того, чтобы в ней спать. В а с я. Я не собираюсь в ней спать. Я бы сверху доски, а на доски тюфяк. О л ь г а И в а н о в н а. А на тюфяк одеялишко. А на одеялишко шинель. А на подоконник окурки. И готово дело: не ванная, а холостяцкая ночлежка. В а с я. Пожалуйста. Соблюдайте свою чистоту. Мне что, мне наплевать. Я хотел для Ивана Иваныча... Я чаю не хочу. (Уходит в свою комнату.) М а н е ч к а. Обидели Васю. О л ь г а И в а н о в н а. Чем же я-то его обидела? М а н е ч к а. В ванную не пустили. О л ь г а И в а н о в н а. Извините, не пущу. (Зина входит в кухню.) Ему вам в жертву себя принести хочется, а дело-то простое, как редька: пускай он Ивана Иваныча пустит к себе в комнату, а вы с Зиной и с ребеночком там останетесь. И ванной не лишимся, и будет прекрасно. М а н е ч к а (устало). Да, будет прекрасно. (Уходит к себе в комнату.) О л ь г а И в а н о в н а. А то вишь - в ванну ему понадобилось. Прыткий какой. З и н а. Ольга Ивановна, а цветы ему подносили? О л ь г а И в а н о в н а. Куда там! Надя писала - бывало, забрасывали цветами. З и н а. Какая Надя? О л ь г а И в а н о в н а. Первая жена. (Тушит свет в передней.) Вася, опять забыл потушить! Г о л о с В а с и з а д в е р ь ю. К черту! О л ь г а И в а н о в н а. Вася, Вася, деликатнее! (Идет в свою комнату.) Иди сюда, Зинуша, я тебе что-то покажу. (Приподнимает крышку сундука.) Вот она. Я ее на клубки шерсти положила, чтоб помягче ей... Чтоб нигде не давило, понимаешь? Это особенная скрипка, не простая, из государственной сокровищницы выдана. Она тоже у нас на карточку снятая. Лежит, как на облачке, моя Дорогая... Сашина душа! (Звонок.) А кто там? Спроси, Зинуша. З и н а (у двери). Кто там? Г о л о с Е л ь н и к о в а. Свои. З и н а. Кто свои? Г о л о с Е л ь н и к о в а. Отворите, пожалуйста. Зина отворяет дверь. Входит Е л ь н и к о в. Он в штатском с заплечным мешком. Оглядывает переднюю. Заглядывает в кухню. З и н а. Вам кого нужно? Е л ь н и к о в. Вы здесь живете? З и н а. Да... Е л ь н и к о в. А Ольга Ивановна живет? З и н а. Живет... Е л ь н и к о в. Где она? З и н а. У себя в комнате. Е л ь н и к о в. Тут? О л ь г а И в а н о в н а (на пороге). А кто тут? З и н а. Вас спрашивают... О л ь г а И в а н о в н а (поворачивает выключатель). Саша! (Обнимает Ельникова.) Сашенька! Е л ь н и к о в. Только не плакать, мама, только не плакать... О л ь г а И в а н о в н а. Родной мой, господи, не верится! Зинуша, милая... (Обнимает Зину.) Господи, да снимай же мешок... Иди сюда, здесь снимай. (Вводит Ельникова в комнату, помогает ему снять мешок.) Иван Иваныч, это Саша, Саша! Живой... С е д о в. Разрешите... (Помогает Ельникову снять мешок; уходит, собрав инструменты.) О л ь г а И в а н о в н а. Зинуша, скидывай чайник с плитки, к чертям, ставь суп разогревать! Саша, господи боже... Сядь, сядь, что ж ты стоишь! Сюда, в кресло, - так! Умываться будешь? Ванну прими... Зинуша, Зинуша! Е л ь н и к о в (смотрит вслед Седову.) Что это за человек? О л ь г а И в а н о в н а. Квартирант, радио мне починяет. Мы всё приказы теперь слушаем, тем живем... Зинуша! З и н а (из передней). Что, Ольга Ивановна? О л ь г а И в а н о в н а. Ванную нужно истопить. Вот видишь, Зинуша, пустили бы Васю в ванну с тюфяком - где бы он сейчас мылся? З и н а. Затопить в ванной? О л ь г а И в а н о в н а. Да, да, да. (Зина уходит.) Сейчас все будет, Саша, - ванна, яичница, суп, белье... Саша, а завтра зажарю тебе мозги в сухарях, в нашем магазине дают, с утра пойду, как нарочно, такая удача!.. Ноги, поди, устали? Со станции пешком, автобус не ходит... Всю войну не ходит... Разуть тебя? Е л ь н и к о в. Не нужно. Сядь, мама, вот тут, я посмотрю на тебя. О л ь г а И в а н о в н а. Ну на, смотри, смотри. Е л ь н и к о в. Здорова? О л ь г а И в а н о в н а. Как тебе сказать, Саша, здорова-то здорова, да не так, чтобы очень. Тучна становлюсь, и, знаешь, бывают боли в пояснице. Как начнет стрелять вот тут, и тут, и тут... Только и спасаюсь гомеопатической растиркой. Е л ь н и к о в. Не помолодели мы с тобой. О л ь г а И в а н о в н а. Об чем толк, Саша, не это главное. Мы и такие друг дружке милы, верно? (Молчание.) Сашенька, ты из госпиталя? Е л ь н и к о в. Угу. О л ь г а И в а н о в н а. Надолго? Е л ь н и к о в. Совсем. О л ь г а И в а н о в н а. Отпустили тебя? Е л ь н и к о в. Отпустили... О л ь г а И в а н о в н а. Ленточка. Что за ленточка? Е л ь н и к о в. Красного Знамени. О л ь г а И в а н о в н а. Хороший орден, старинный... Ну что ж, Саша, теперь и в тылу не стыдно побыть... Саша, а почему отпустили, ведь ты писал, что здоров? Е л ь н и к о в. Я здоров. (Вася кашляет в своей комнате.) Что за люди у тебя? О л ь г а И в а н о в н а. Квартиранты. По ордерам вселились, бог с ними. Ничего люди. Рабочие. Этот, что кашляет, наш здешний, а еще московская семья живет - отец и две дочери. Старшая дочь ребенка ждет, муж на фронте то же самое, младшая в десятом классе. Ничего, славные девочки, привязались ко мне... Сейчас у нас еще просторно, слава богу, а что было первые годы, столько эвакуированных - по десять душ в комнате. Теперь разъехались... Е л ь н и к о в. Московские? О л ь г а И в а н о в н а. И московские, и ленинградские, и украинские - все поехали в свои места. А ихний завод тут осел, да есть слух, что так у нас и останется, ну - и они останутся, должно быть. Я, знаешь, буду рада. Все не так одиноко жить... Е л ь н и к о в. Этот старик - московский? Что вышел сейчас. О л ь г а И в а н о в н а. Московский, да. Е л ь н и к о в. Я в Москве его видел, значит. О л ь г а И в а н о в н а. Да что ты! Вполне может быть. Е л ь н и к о в. Я его помню. Он стоял в дверях, как в раме, и смотрел на меня так сурово... Где это было? О л ь г а И в а н о в н а. Да может, Саша, тебе кажется? Он никогда не говорил, что встречал тебя. Е л ь н и к о в. Не говорил? О л ь г а И в а н о в н а. Ни разу. Е л ь н и к о в. Он - кто? О л ь г а И в а н о в н а. Вот не скажу тебе. По специальности слесарь, а черную работу не работает, и зарабатывает много. Е л ь н и к о в. Где я его видел? О л ь г а И в а н о в н а. Да ну, бог с ним. Чего ради ему смотреть на тебя сурово! Ты у меня все-таки погостишь, Саша? Е л ь н и к о в. Я, мама, совсем приехал. О л ь г а И в а н о в н а. Как, Саша, совсем? Е л ь н и к о в. Ну - совсем. О л ь г а И в а н о в н а. А в Москву? Е л ь н и к о в. В Москву - нет. О л ь г а И в а н о в н а. Здесь будешь жить? Е л ь н и к о в. Здесь. О л ь г а И в а н о в н а. Саша! Почему тебя отпустили? Увечье у тебя - какое? Почему ты не снял перчатку?.. Саша!.. Е л ь н и к о в. Покажи скрипку. (Ольга Ивановна достает из сундука скрипку в футляре, уходит. Ельников открывает футляр, смотрит. Ольга Ивановна плачет в передней.) Мама! О л ь г а И в а н о в н а (возвращается). Здесь я, Саша. Е л ь н и к о в. Спрячь. (Ольга Ивановна прячет скрипку. Слышен кашель Васи.) Он всегда так кашляет? О л ь г а И в а н о в н а. Сашенька, он днем не бывает. Он только на ночь приходит. Но если тебя беспокоит, я ему скажу... Е л ь н и к о в. У нас в роте один так кашлял. Катар горла, что ли... Мы его лечили картофельной ингаляцией. Наварим котелок картошки, откроем крышку, и он вдыхает горячий пар... Ничего, помогало. З и н а (из передней). Ольга Ивановна, суп уже кипит. О л ь г а И в а н о в н а. Кипит?.. Саша, ты поешь, покуда ванна согреется... Поешь? Е л ь н и к о в. Хорошо, давай. Очень далеко - в дальнем репродукторе - слышится скрипка. Молчание. О л ь г а И в а н о в н а. Поешь, потом вымоешься, потом чаю попьем... Будем жить, Саша. Работать будем, музыку слушать будем... Верно, Саша? Будем слушать музыку. Саша, а где твоя жена? Е л ь н и к о в. Надя? В Москве. Замужем. О л ь г а И в а н о в н а. Нет, я про ту, другую... Е л ь н и к о в. Мама, вот об этом совсем и никогда ничего, хорошо? Я к тебе пришел, потому что мне больше не к кому. Принимай сына! Безрукий к тебе пришел на твои руки опереться, на милые твои руки, мамочка... Та же декорация. Глубокая ночь. Луна в окнах. О л ь г а И в а н о в н а лежит на кровати. На диване Е л ь н и к о в. Он зажигает спичку, смотрит на часы. Закуривает. Встает. Тихо открывает сундук, достает скрипку. Почти беззвучно трогает струны смычком. О л ь г а И в а н о в н а (садится на кровати). Который час? Е л ь н и к о в. Половина четвертого. (Кладет скрипку на место.) Ты чего не спишь? Спи! О л ь г а И в а н о в н а. Я спала как убитая. Слава богу, выспалась всласть. Старикам немного нужно сна... А вот ты опять глаз не сомкнул, по голосу слышу. Люминал нужно принимать. Немцы не убили, так бессонница убьет. Все люди спят. Е л ь н и к о в. Между прочим, кроме Зины, никто не спит. Вася все время ворочается у себя. Иван Иваныч еще не приходил. Манечка в два часа ночи почему-то принимала ванну. О л ь г а И в а н о в н а. Манечка принимала ванну? Е л ь н и к о в. В общем, муравейник у тебя, мать. О л ь г а И в а н о в н а (зажигает лампу, одевается). Я, Саша, всю жизнь прожила в муравейнике. На людях, милый друг, и горе легче, и веселье веселей. Мне одной в этой квартире, говоря откровенно, довольно тоскливо было. Только потому терпела, что надеялась внуков иметь. Думала - вы с Надей птицы перелетные, отдадите детишек мне, а я... Это неспроста она принимала ванну! (Идет в переднюю, ей навстречу выходит из своей комнаты З и н а.) Ну? Я к вам. З и н а. Ольга Ивановна, зайдите, пожалуйста, мы с Манечкой ничего не понимаем. О л ь г а И в а н о в н а. А почему не стукнули раньше? Я все равно почти не спала. Бестолковые... Уходит с Зиной в комнату Седовых. Ельников садится к столу, пишет; насвистывает. В а с я выходит в переднюю; он несет бутылку и кружку. В а с я (из передней). У вас почему свет? Е л ь н и к о в. А у вас почему свет? В а с я (переступает порог). Не возражаете? Е л ь н и к о в. Допустим. В а с я (ставит бутылку и кружку на стол). Не возражаете? (Садится.) Е л ь н и к о в. Если бы я и возражал, это ни к чему не привело бы. Вы не скоро встанете с этого стула. В а с я. Счастливое у вас существование. Завидую. Е л ь н и к о в. Счастливое, да? В а с я. За такой мамашей - как за каменной стеной. Ни за холодную воду... подано, принято... Моя жизнь абсолютно собачья. Знаете, сколько я заработал за этот месяц? Шесть тысяч. В газете портрет мой видели? Е л ь н и к о в. Видел и поздравил вас, помнится... В а с я. Директор столько не получает в получку, сколько я. А чем я закусываю? Морковкой! (Ест морковку.) Ха-ха! За свои шесть тысяч имею морковку... анекдот! Е л ь н и к о в. Как же это так получается? В а с я. Порядка нет. Черт разберет, куда расходятся деньги. Никакого порядка. Купил давеча колбасу - потерялась. Е л ь н и к о в. Как потерялась? В а с я. Черт ее знает, в комнате где-то потерялась... Надо жениться или не надо? Е л ь н и к о в. По-видимому - надо. В а с я. Десять тысяч!.. Чего там: сто тысяч женщин скажут - да. Вам понятно? Е л ь н и к о в. Приблизительно. В а с я. А мне ни одну из них за две копейки не нужно. Она мне сказала... Ну, что может сказать хорошая женщина? Я, говорит, люблю мужа; ты мне не говори... Дай, хозяин, чистый стакан, я тебе налью. Е л ь н и к о в. Спасибо, не хочется. О л ь г а И в а н о в н а (выходит в переднюю, стучится к Васе). Вася! Вася! Е л ь н и к о в. Ты что, мама? Он здесь. О л ь г а И в а н о в н а (входит в свою комнату). Нет, куда же он годится? Придется тебе сбегать, Саша. Е л ь н и к о в. Куда? О л ь г а И в а н о в н а. В аптеку, к телефону. Вызовешь скорую помощь. Она сама уже не дойдет. В а с я. Кому скорую помощь? (Встает.) Марье Ивановне? О л ь г а И в а н о в н а. Нет, нет, не годишься! Саша, беги, пожалуйста... В а с я. Не сметь ходить! Я иду! Вы слышали? (Хватает Ельникова за плечо). Я иду!! О л ь г а И в а н о в н а. Вася, Вася, не сходи с ума... Пусть идет, Саша, ничего... (Вася уходит.) Вишь, сразу отрезвел. Без пальто помчался по морозу, бедняга... Стон из комнаты Седовых. Выбегает З и н а. З и н а. Ольга Ивановна, ради бога! С ней что-то ужасное начинается! О л ь г а И в а н о в н а. Ну да, ужасное... Ничего ужасного нет. Досидели... Ей еще с вечера надо было в больницу. (Идет в комнату Седовых. Зине.) А тебе там делать нечего, только ее пугаешь своим страхом! Сиди тут! (Уходит.) З и н а. Александр Андреич... Е л ь н и к о в. Дать вам воды? З и н а. Мне? Зачем? Е л ь н и к о в. Вы дрожите. Не нужно так бояться. З и н а. А вы разве не боитесь? Е л ь н и к о в. Нет. З и н а. Да, потому что это не ваша сестра! Е л ь н и к о в. Это рождается жизнь. Это не страшно. Это прекрасно, мне кажется. З и н а. Видели бы вы Манечкино лицо, так не говорили бы, что прекрасно. Е л ь н и к о в. Ей больно. Зато, когда все кончится, она будет очень счастлива... вероятно. З и н а. Александр Андреич, а почему у вас нет детей?.. Александр Андреич, извините, я ужасная дура, что спрашиваю о таких вещах. Е л ь н и к о в. Вы - маленькая девочка, которая хочет слишком много знать... У вас лицо измученное. Хотите, я уйду из комнаты, а вы прилягте. З и н а. Зачем же вам уходить? Я могу и при вас. Только я не лягу. Разве можно сейчас спать, лежать, есть? Е л ь н и к о в. Можно. Каждую секунду в мире рождаются дети, а люди спят, едят, воюют, любят... З и н а (сонная). Дети - над всем, да? Над войной, над едой, над любовью? Над ночью, над домами? Как скрипка? Е л ь н и к о в. Как вы сказали? Почему вы это сказали? З и н а. Так... Е л ь н и к о в. Странная девочка. (Молчание.) Вас зовут Зина, а можно называть Заинька. З и н а. Почему Заинька? Е л ь н и к о в. Хорошее имя, правда? З и н а. Ничего. Только немножко игрушечное, по-моему. Вы сами его придумали? Е л ь н и к о в. Нет... З и н а. Так звали какую-нибудь вашу знакомую? Е л ь н и к о в. Да, знакомую. В переднюю, отворив входную дверь ключом извне, входит С е д о в. З и н а. Папа! Иди сюда. Папа! У Манечки началось. С е д о в (входит в комнату Ельниковых, садится). А где она? З и н а. У себя. С е д о в. Давно? З и н а. Уже часа три. С е д о в. Скорую помощь вызвали? З и н а. Вася пошел. С е д о в. Фу ты, понимаешь, а я, как нарочно, задержался на вторую смену... Ольга Ивановна у нее? З и н а. У нее... О л ь г а И в а н о в н а (входит). Кто пришел?.. Говорю ей - кричи, легче будет! - а она стесняется... (Роется в комоде.) Иван Иваныч, слава богу, что пришли, как бы не пришлось ее в карету на руках сносить... (Уходит.) С е д о в (смотрит на стол). Васина сервировка. Давно он пошел? З и н а. Нет, недавно. Е л ь н и к о в. Я смотрю на ваше лицо, Иван Иваныч, и мне все кажется, что я вас видел раньше. Очень близко видел, а где - не вспомню... С е д о в. Один раз мы с вами повстречались близко, это верно. Е л ь н и к о в. Ну вот, я же знаю! Где? С е д о в (не сразу). У Крамина, Владимира Ипполитовича. Е л ь н и к о в (встает). Вы знали Крамина? С е д о в. Я и теперь с ним переписываюсь. Е л ь н и к о в. Он в Москве? С е д о в. Да, конечно. Он и не выезжал из Москвы. Большим человеком стал. Е л ь н и к о в. Он не мог не стать большим человеком. С е д о в. Да, это совершенно верно. Фантазер, ах, какой фантазер... Он мог бы писать романы, знаете, про марсиан, и прочую такую историю... Если бы у него было время, конечно. Какие знания, какая память... Вся техника у него в голове разложена, как инструмент у хорошего мастера. Большое удовольствие работать с ним. Е л ь н и к о в. Вы работали? С е д о в. И теперь работаю. Скоро пятнадцать лет, как работаю по его заданиям. Е л ь н и к о в. Я был у него один-единственный раз в жизни... И вы были там? С е д о в. Да, как раз был там. Я бывал у него часто. Е л ь н и к о в (помолчав). Он женат? С е д о в. Нет, конечно. Нет, нет, Александр Андреич, он не женат. (Молчание.) Когда приступаете к работе, Александр Андреич? Е л ь н и к о в. С понедельника. С е д о в. Вот и хорошо. Удары в дверь и отчаянный звонок. Седов и Зина бросаются отворять. О л ь г а И в а н о в н а (выглядывает в переднюю). Это Вася! (Входят врач и Вася.) Доктор, - сюда, сюда пожалуйте! Скорее!.. Врач. Что значит скорее? (Уходит с Ольгой Ивановной в комнату Седовых.) В а с я. Иван Иваныч! С е д о в. Ну, что, Вася? В а с я. Скоро, черти, приехали! С е д о в. Да - скорая помощь... В а с я. Я ждал внизу. Чтобы сразу их сюда... Быстро сварганилось дело! С е д о в. Ты, Вася, молодец. Спасибо тебе. Молчание. В а с я. Неужели умрет? С е д о в. Ну, что ты, понимаешь... Крик из комнаты Седовых. Зина бросается туда. Ельников удерживает ее. Е л ь н и к о в. Спокойно, спокойно... З и н а. Что это? Зачем? Е л ь н и к о в. Рождается человек. В а с я. Неужели умрет? Тишина. В тишине крик ребенка. Е л ь н и к о в. Человек подает голос. В а с я. Уже?! О л ь г а И в а н о в н а (выходит). С новым вас соседом!.. Мальчик!.. С е д о в. Манечка что? О л ь г а И в а н о в н а. Все отлично, все хорошо! Даже пальчики ему уже сосчитала. Ну, характер, скажу я вам!.. Не ожидала. З и н а. Ольга Ивановна, мне можно теперь туда? О л ь г а И в а н о в н а. Нечего, нечего! Сидишь и сиди! Ты девушка! (Уходит.) З и н а. Как просто! И как удивительно... Правда, папа, удивительно? С е д о в. Да. Был бы Николай дома - порадовался бы... З и н а. Папа, скажи им, чтобы показали мальчика. Пойди туда. С е д о в. Да вот видишь, не признают нас с тобой. Как я пойду? (Наливает из бутылки в кружку.) За здоровье внука! (Пьет.) Присоединяйтесь. За этого мальчика надо выпить - у него отец на войне. Все пьют. В а с я. Иван Иваныч! Вы понимаете, что она теперь мать? Мать! Святыня! В сто раз святее, чем была вчера! С е д о в (заливается смехом). Да ты чего ликуешь, чудак такой, жена она тебе, что ли, вот чудак... В а с я. Выпьем еще! Жертвую два пол-Федора ради такого дела! С е д о в. Иди к черту. Иди теперь и выспись, дорогой человек... В а с я. Иван Иваныч! Ни в одном глазу. Слушайте, до чего здорово, а? У Марьи Ивановны - и вдруг ребенок. По пяти пальчиков на ручках... С е д о в. И на ножках. Иди, иди! Время хозяину дать покой. (Выпроваживает Васю.) Зинуша... З и н а (с закрытыми глазами). Я подожду, пока покажут мальчика. С е д о в. Александр Андреич, а вы без сна которую ночь? Легли бы да задали храповицкого, чего там!.. Александр Андреич, скоро в Берлине будем, скоро войне капут, народ радуется, - и вы ведь тоже этот путь в Берлин прокладывали, - ну бросьте вы это, голубчик!.. Не даром руку отдали, добровольно шли, значит, понимаете, что не даром... Вон зять мой, Николай, восемь месяцев ни слуху ни духу - ну, что же делать, что делать? Война... Е л ь н и к о в. Это не то. Спасибо за утешение, но это совсем не то, не то... С е д о в. Ну, тогда я не знаю... Е л ь н и к о в. Вы думаете, я не сплю оттого, что мне плохо? Я не сплю оттого, что мне хорошо, Иван Иваныч... С е д о в. Ну, как хотите. Очень рад. (Ольга Ивановна и врач выходят в переднюю.) Ну как там, доктор, все в порядке? В р а ч. Чудный ребенок, чудная мать... С е д о в. Опасности, значит, нет? В р а ч. Что значит опасность? Только прекратите шум, пусть спят, что за разговоры по ночам... О л ь г а И в а н о в н а. Большое вам спасибо, доктор! Очень вам благодарны! Извините за беспокойство! В р а ч. Что значит беспокойство? (Уходит. Ольга Ивановна и Седов шепчутся у Манечкиной двери.) З и н а (сонная). Когда-нибудь покажут мальчика? Е л ь н и к о в. Как вы сказали? Заинька! Над бураном, над любовью, над войной?.. Зина спит. Та же декорация. Зимний день. Е л ь н и к о в и З и н а. З и н а. И вам было ужасно жалко прежнюю жизнь! Е л ь н и к о в. Об этом, к счастью, не думалось. Злость была, и желание добиться цели, и страх по временам, и хотелось есть и спать, а жалеть было некогда. З и н а. Страшно все-таки, да? Е л ь н и к о в. Как вам сказать? Не особенно, потому что человек во всяких условиях остается наблюдателем... как бы со стороны глядит на себя и на опасность... Настоящий ужас, такой, как вот в романах описывают, что пот выступает на лбу и замирает сердце, - такой ужас я почувствовал только тогда, когда пришел в сознание и увидел свою руку. В бинтах, толстую, неподвижную... Я не сразу понял; потом понял... З и н а. Все-таки лучше, что не правая. Е л ь н и к о в. Нет, хуже. Правой, я, может быть, мог бы водить смычком. (Молчание.) Потом ужас прошел. Довольно скоро прошло чувство ужаса. Но оно было, в сущности, не так тяжело по сравнению с тем, что теперь... З и н а. Да, да, да. Е л ь н и к о в. Вы же ничего не понимаете; зачем же вы говорите "да"? Вы думаете так: война и гибель, и холод, и изуродованная рука - все это было чрезмерно преувеличено, неправдоподобно, как сон. А во сне не бывает острого отчаяния. Вы так думаете. З и н а. Да! Е л ь н и к о в. А то, что сейчас, - думаете вы, - уже не сон. Война с ее фантастическими преувеличениями отодвинулась куда-то... Канонады нет, ходит трамвай, обедаем на скатерти... Действительность. И в этой действительности существую я с вот этой моей рукой и отдельно существует моя скрипка... И это самое ужасное. Так думаете вы. З и н а. Вы ужасно правильно все рассказали! Е л ь н и к о в. И отдельно скрипка... Это был мой самый счастливый день, когда я ее получил! Я тогда только что окончил консерваторию. Это было такое признание, такое благословение... Заинька! Будет еще такой день? З и н а. Будет. Е л ь н и к о в. Вы предрекли это так важно и убежденно, а ведь сами вы этому не верите, сознайтесь... Вы думаете: пусть мечтает, беспалый калека, не надо отнимать у него надежду. Ну, а вдруг он все-таки будет, этот день? Если это не обман, не бред, не галлюцинации от бессонницы?.. Война отодвинулась, с другого края земли я слышу ее... Вой и грохот, и рыданья, и стоны смерти, и ликованье победы... И над смертью и ликованьем... Самообман? З и н а. Вы опять не спали всю ночь? Е л ь н и к о в. Спал. З и н а. Неправда. Е л ь н и к о в. Ну - неправда, ну - не спал, почему это всех занимает?.. Слушайте: я не хочу видеть никого из прежних знакомых. Никого... Но одного человека я бы хотел встретить. С глазу на глаз. Глаза у него как льдины, голос ровный, тихий - но это маска. Самый горячий, самый бурный человек, какого я знал. Я бы ему сказал: богач, я так же богат, как ты!.. Только вот в чем вопрос: имею я право так сказать или нет? Вдруг все бред, мираж? Вдруг то, что я слышу по ночам, когда вы все спите, как мухи на потолке, - вдруг это в действительности безобразная какофония, и я нищий, беспалый инвалид, бывшая знаменитость, - убожество, мерзость!.. (Молчание.) Я не трус, но не знаю, решусь ли я проверить это. (Молчание.) З и н а. Александр Андреич! Вы мне еще почти ничего не рассказали о школе. Е л ь н и к о в. А что вам нужно о школе? З и н а. Что вы им сегодня рассказывали? Е л ь н и к о в. А, глупости! Это не интересно ни вам, ни мне, ни им! З и н а. А все-таки? Е л ь н и к о в. Была тема - влияние Бетховена на русских композиторов. Вам интересно? З и н а. Мне - нет. Так ведь я не учусь в музыкальной школе. Е л ь н и к о в. А я учился. И мне такие вещи были неинтересны. Я хотел играть Бетховена и русских композиторов. Я научился их играть. А кто на кого влиял, мне было наплевать. З и н а (подумав). По-моему, вы совершенно не правы. Е л ь н и к о в. Ах, по-вашему!.. Слушайте, девочка, вместо того, чтобы поучать меня, сослужите-ка мне службу: достаньте мне нотной бумаги. Только много. Очень много. В магазинах нет. З и н а. Наверно, на толкучке есть. Е л ь н и к о в. Вот вы сходите на толкучку и купите. З и н а. Вдруг я не то куплю? Если бы вы пошли со мной... Е л ь н и к о в. Нет, уж пожалуйста, вы сами. Я не умею ходить по толкучкам. З и н а. Хорошо, я схожу. (Помолчав.) Сказать вам одну вещь? Е л ь н и к о в. Что такое? З и н а. Вы не обидитесь? Е л ь н и к о в. Нет. З и н а. По-моему, ужасно трудно быть вашей женой. Е л ь н и к о в. Почему вы так думаете? З и н а. Вот Васиной женой очень легко быть. Е л ь н и к о в. Так в чем же дело? Выходите за Васю. З и н а. Я, во-первых, не собираюсь. Меня удивляет, Александр Андреич, что вы смеетесь... Если хотите знать, Вася любит Манечку. Он ей уже восемь раз объяснялся в любви. Е л ь н и к о в. Вы точно знаете, что восемь? З и н а. Да, точно. Е л ь н и к о в. А кто ведет счет - вы или Манечка? З и н а. Мы обе. Нехорошо смеяться. Е л ь н и к о в. Я не над вами, я над Васей. З и н а. А над Васей еще хуже. Он страшно страдает. Е л ь н и к о в. О, да! Это видно по его лицу. З и н а. Знаете, Александр Андреич, по-моему, у вас нет ничего святого. Е л ь н и к о в (смеется). У меня есть святое. Честное слово, есть. Только у нас с вами неодинаковые понятия о святынях. М а н е ч к а (входит). Я на смех пришла. Угостите меня смехом. З и н а. Это Александр Андреич угощает. Бесплатное угощенье, и очень дешевое. Е л ь н и к о в. Ого! До чего по-взрослому... Заинька, покажитесь мне. (Берет Зину за плечи.) Я никак не пойму - вы большая или маленькая? М а н е ч к а. Она маленькая. З и н а. Я большая. Молчание. Е л ь н и к о в (полушутливо). Будем знать. Входит О л ь г а И в а н о в н а. О л ь г а И в а н о в н а. Колька спит? М а н е ч к а. Укачала. Ольга Ивановна, я его вам дарю, берите. У вас он попищит с минутку, заведет глаза - и готов. А надо мной целый час издевался. О л ь г а И в а н о в н а. Мамашино нервное состояние ему передается, вот и все, и ничего нет удивительного... (Манечка плачет.) Ах, господи... Нельзя так, вы ребенка кормите!.. М а н е ч к а (плачет). Я больше не могу ничего не знать, не могу, не могу. Его немцы замучили, он в плен попал, они его замучили... О л ь г а И в а н о в н а. Манечка... Детка хорошая, ну перестань! Такой молодец, и такие глупости... Почему обязательно в плен? Какой сейчас может быть плен? М а н е ч к а. Пускай похоронная, только узнать, что с ним... О л ь г а И в а н о в н а. А вот я не желаю похоронную! Я тебе нагадала исполнение желаний, какая может быть похоронная! Звонок. Зина отворяет. Входит В а л ь к а. В а л ь к а. Здравствуйте! Мама велела вам сказать... З и н а. Тише!.. Ну, что мама велела? В а л ь к а. Что она взяла чересчур много, и вот она вам посылает вымя. З и н а. Это - вымя? В а л ь к а. Вымя. З и н а. Почему оно какое-то серое? В а л ь к а. Ну, уж это не по моей части. Зина! Вы получили мое письмо? З и н а. Я никогда не видала, чтобы оно было такое серое... Я получила письмо и сожгла его в печке, к твоему сведению. В а л ь к а. Положим, это неправда. З и н а. Положим, правда. В а л ь к а. Странно. Я только задавал вам вопрос, пойдете вы со мной в кино или нет. З и н а. Чего ради я пойду с тобой? В а л ь к а (холодно). Мама сказала, с вас за вымя семь рублей шестьдесят копеек. З и н а (еще холоднее). Пожалуйста... Входит п о с ы л ь н а я. Валька уходит. П о с ы л ь н а я. Марья Ивановна Седова здесь? З и н а. Здесь... П о с ы л ь н а я. Телеграмма. М а н е ч к а (идет в переднюю). От кого?.. П о с ы л ь н а я. А не знаю. Распишитесь. Манечка расписывается, посыльная вручает телеграмму и уходит. М а н е ч к а (тихо). Догони ее, Зина. З и н а. Зачем? М а н е ч к а. Дай ей... денег дай. Я всегда давала. З и н а. С ума сошла! Читай телеграмму! М а н е ч к а (вскрывает телеграмму; так же тихо). От Николая. (Садится на стул.) З и н а (вырывает у нее телеграмму, читает вслух). Сообщаю адрес... Полевая почта... Телеграфируй здоровье... Подробности письмом... Манечка! М а н е ч к а. Ну что, Зина? Ну, жив, и слава богу! А почему не писал девять месяцев? Свинство! З и н а. Знаешь, Манька? Лучше молчи. Я тебя могу ударить! (Со смехом и слезами.) Ольга Ивановна, вы когда-нибудь видели такую сумасшедшую? О л ь г а И в а н о в н а. Манечка? Что я говорила? Поздравляю, голубчик! (Целует.) М а н е ч к а. Ольга Ивановна! Разве не свинство? О л ь г а И в а н о в н а. Слушать не хочу! М а н е ч к а. Свинство, свинство! З и н а. Ударю! М а н е ч к а. Знал, что я буду рожать, знал, знал! И молчал! (Другим тоном.) Колька пищит! (Уходит к себе, Зина - за нею.) О л ь г а И в а н о в н а. Слава богу! Слышал, Саша? Радость-то у нашей солдатки. Е л ь н и к о в. Слышал... О л ь г а И в а н о в н а. И за нее, и за мальчика - слава богу! Уходит в кухню. Ельников один. В дверь, которая осталась незапертой, входит Н е д е л ь с к и й. Это грузный старик в дорогой шубе. Н е д е л ь с к и й. Александр Андреевич Ельников? Моя фамилия Недельский. Е л ь н и к о в (не сразу). Сюда, пожалуйста. (Подает стул. Недельский садится.) Н е д е л ь с к и й. Вам знакомо мое имя? Е л ь н и к о в. Да. (Молчание.) Н е д е л ь с к и й. Вы - мужчина. Вы хорошо вели себя на войне. Е л ь н и к о в. Вы можете просто сказать: давайте ее сюда! - и я дам. Н е д е л ь с к и й. Хорошо, давайте ее сюда! Е л ь н и к о в (отпирает сундук, достает футляр со скрипкой, подает Недельскому). Н е д е л ь с к и й (встает; он словно помолодел, стал быстр и ловок; он осторожно трогает струны, обдувает деку и, вскинув скрипку к подбородку, с силой опускает смычок; долгий чистый звук). Инструмент немного залежался. Е л ь н и к о в. Немного... Н е д е л ь с к и й. Я слышал ее. В тысяча девятьсот тридцать восьмом. Чистота тона, единственная, а? (Укладывает скрипку в футляр, достает трубку.) Вы позволите? Е л ь н и к о в. Пожалуйста. (Подает огня.) Н е д е л ь с к и й (курит с закрытыми глазами). Верная подруга, а? Е л ь н и к о в. Я получил ее от государства, и государство имеет право... Н е д е л ь с к и й. Нет, нет. Слишком грубо. Вы не так чувствуете. Хороших скрипок на свете меньше, чем хороших скрипачей. Вы отдадите ее потому, что вы мужчина. Входит О л ь г а И в а н о в н а, останавливается в дверях. Е л ь н и к о в. Я уже отдал. Н е д е л ь с к и й. Она пережила с вами все. Успех, счастье. В ней жила ваша душа. Нехорошо, когда душа бездомна. Найдите ей новый дом. Тогда сами принесете инструмент. Е л ь н и к о в. Не подойдет. Н е д е л ь с к и й. Почему? Е л ь н и к о в. Вам придется, возможно, долго ждать. Новые дома строятся не скоро. Н е д е л ь с к и й. Но ведь музыка-то осталась, а? Е л ь н и к о в. Я был творцом музыки, а не слушателем. Н е д е л ь с к и й. Простите великодушно: мы, музыкальные крысы, называли вас исполнителем. Превосходный исполнитель чужих творений. Не обижайтесь: творец - это другое. Ваша душа обитала в этой коробке, так сказать, на чужих харчах. Обиделись? Е л ь н и к о в. Нет. Н е д е л ь с к и й. А вы обидьтесь. Спустите меня с лестницы. Ведь врет музыкальная крыса, а? Е л ь н и к о в. Нет, не врет. Н е д е л ь с к и й. Врет, врет. Все крысы врут. Один музыкант всегда прав. Он творец: создает бессмертное. Сколько ваших выступлений записано на пластинки? Е л ь н и к о в. Не считал. Н е д е л ь с к и й. Долго еще вас будут слушать. По радио, в граммофонах... Великая, оказывается, вещь - граммофон. Е л ь н и к о в. Да, великая вещь... Как мы оформим передачу? Н е д е л ь с к и й. Да что ж. Мы актик еще в Москве составили. Благоволите подписать. (Подписывают акт.) Е л ь н и к о в. Все? Н е д е л ь с к и й. Александр Андреевич. Желаете - пусть она пока у вас. Я приеду месяца через два. Е л ь н и к о в. Подписано... Н е д е л ь с к и й. Бумажка! Полежит в портфеле. О л ь г а И в а н о в н а. Саша, ну зачем - простите, не знаю по имени-отчеству - зачем им другой раз утруждать себя? Сразу сделать, что должно быть сделано, - по крайней мере, с плеч долой, думки не будет. Позвольте, я ее, может, заверну в простынку? Н е д е л ь с к и й. Не беспокойтесь; футляра достаточно. (Надевает шубу.) О л ь г а И в а н о в н а. Позвольте, помогу вам... Вы же остерегайтесь в вагоне, не украли бы. Н е д е л ь с к и й. Что вы. Мы с нею в отдельном купе. (Молча жмет руку Ельникову. Выходит в переднюю, Ольга Ивановна за ним.) Сын? О л ь г а И в а н о в н а. Сын... (Недельский кланяется, уходит. Ольга Ивановна возвращается в комнату.) Саша! (Подбирает клубки шерсти, выпавшие из сундука.) Саша! Так нельзя. Я так не согласна. Можно подумать - покойника из дома вынесли... Е л ь н и к о в. Постой. О л ь г а И в а н о в н а. Не это главное, ты сам прекрасно знаешь, что не это... Сашенька! Живем, друг, и надо жить, и хотим жить... Е л ь н и к о в. Постой. Минутку. О л ь г а И в а н о в н а. Что ты слушаешь? Е л ь н и к о в. Какая у нас акустика на лестнице; я не замечал... Слышишь, как он шаркает по ступенькам? Надо было проводить. Не догадались... Ему дай бог, чтоб семьдесят пять, а то все восемьдесят... (Засмеялся.) Музыкальная крыса... На втором этаже глуше. Сейчас дверь хлопнет... (Внизу хлопает дверь.) Как она хлопает, обратила внимание? Как лопнувшая струна. З а н а в е с. |
||
|