"Годы войны" - читать интересную книгу автора (Гроссман Василий Семенович)

Дневники полков

«8 октября 1941 г. Красноармеец Кравцов, 3-я минрота, систематически на марше пытался делать привалы без разрешения командира, чем терроризировал роту.

13/Х 1941 г. Отличился из конной разведки красноармеец Матросов, который погиб. Одно наше отделение сдалось в плен под лозунгом „Долой советскую власть“.

19/Х-1941 г. В восьмой роте расстрелян красноармеец Панук за содействие побегу на сторону врага. Приступили к организации минометной роты. Приступили к подготовке уничтожения элеватора и мельницы на станции Лихачево.

20/X-194I г. Заняли рубеж обороны. Нет чая. Проработали: все на разгром гитлеровской банды.

24/X-194I г. Командир отделения Марченко не уверен в победе Красной Армии. Говорит: „Загонит нас Гитлер в Сибирь“.

29/Х-1941 г. 7-я стрелковая рота вела бой с разведкой противника взято в плен четыре немецких фашиста и один убит.

12/XI-1941 г. Убитых, раненых и дезертиров нет.

15/XI-1941 г. Пулеметчик Сизов заявил: „Доклад т. Сталина прибавил мне силу“. Красноармеец Оска заявил: „Даю вам, товарищ Сталин, клятву, пока стучит сердце, буду бить врага“.

Красноармеец роты связи Панорин одобряет Указ Президиума Верх. Совета о преобразовании Наркомата Общего машиностроения в Наркомат Минометного Вооружения.

Ходатайствую о расстреле двух немцев, лично убивших моего бойца 9-й стрелковой роты тов. Горелова.

Красноармеец Рябоштан сказал: „Сейчас я выкопаю окоп, и никакой огонь не заставит меня уйти отсюда“.

Красноармеец 9-й роты Козырев сказал: „Тяжело сдавать свою землю, если бы скорее наступать“.

Ветфельдшер Бобров внес в фонд обороны 1100 рублей.

Политрук Глянько ворвался с криком „ура“ в село Купчиновка.

Красноармеец Кравченко заявил: „Для Родины не пожалею жизни“.

Красноармеец Манюк заявил: „Каждый день ходить в наряд — это отдыха не будет“.

Сделаны козырьки от минометного огня.

Красноармеец Журба заявил: „Лучше смерть, чем фашистский плен“.

Красноармеец Бурак отказался взять ручной пулемет: больные глаза. Комроты Коваленко стал выражаться на него нецензурными словами.

Заваптекой Подус производит хищение аптечного спирта, остатки разбавляет водой.

В первой пулеметной роте работает струнный оркестр.

Арестован Особым Отделом бывший дезертир боец Манжуля, который явился сам.

На квартире, где расположена 6-я рота, хозяйка враждебно относится к бойцам: в чай подсыпает золы и пускает дым в квартиру.

Красноармейская художественная самодеятельность организована в масштабе батальона. Была поставлена постановка „В хуторе Федоровка“. Ездовой Клочко захвачен немцами, они повели его к хате, где стояли бойцы, у порога, перед входом, Клочко крикнул: „Старшина, немцы!“

Красноармеец Пилюгин сказал: „Генерал Мороз бодро нам помогает. Гибнут козявки и от его войска“.

Начались холода, орудия очищены от пушечного сала, смазаны веретенным маслом.

Созданы группы истребителей танков, идут занятия.

В батарее, где политрук Малышев работает, прекрасный хоровой кружок.

Своими силами организованы бани.

Ненависть к врагу выливается наружу из уст бойцов и командиров.

Тов. Косорщевский продекламировал стих. тов. Закривидорога.

В бою за село Залиман раненый красноармеец зашел во двор к гр. Якименко. Якименко Галя хотела оказать ему помощь. Во двор ворвался немецкий фашист и застрелил красноармейца, а также Галю и пытался застрелить сына Якименко 14 лет. Сосед старик Белявцев Семен схватил палку и ударил фашиста по голове. Подскочил боец Петров, и пристрелил немца.

Врач Доленко. Ее муж ушел с партизанами, а врач Доленко уехала с немцами.

Для комсостава проведена лекция по философии».

«Красноармеец Казаков сказал комвзвода: „У меня на тебя давно винтовка заряжена“.

Массовое настроение бойцов насчет того, что плохо работает полевая почта.

Красноармеец Евстреев отказался идти на пост, мотивируя тем, что он мокрый. 20 октября самовольно ушел с поста, оставив пулеметный расчет. Ушел в седьмую роту, где среди бойцов говорил: „Командиры с нас издеваются, пьют последнюю кровь, сами обжираются“. При разговоре политрука вступил в пререкание, заявив, что „придет скоро время, что мы вас тоже поднимем на штыки“. Политрук застрелил его из пистолета.

Политико-моральное состояние хорошее. Расстрелян перед строем дезертир Тороков.

Бойцы командира Кашалова (минрота) заявили: „Какие бы ни были трудности, будем переносить, лишь бы продвигаться вперед“.

Комвзвода Меликов устроил пьянку в честь своих именин, где были и комроты и политрук.

Лейтенант Богинава бросил ночью взвод и пошел к одной девчонке Марусе, которая ничего общего с ним не имела. Богинава предупредил ее, что если она не выйдет за него замуж — угрожал расстрелом.

Охотники говорят: „У шахтеров рука не дрогнет ради спасения Родины“.

Красноармеец Голяперов заявил: „Буду принимать присягу только с крестом“.

Мужественно и геройски вел себя тов. Василенко. Погиб как герой за Родину.

Младший лейтенант Евдокимов (1922 года рождения, образование 10 кл., комсомолец) случайно ранил в живот младшего лейтенанта Зорина, после чего мл. лейтенант Евдокимов сделал самоубийство.

Тов. Мышковский геройски дрался и уничтожил до взвода фашистов пулеметным огнем. Умер от ран.

В ночь на 11 ноября организовали разведку в село Залиман. Противник вдоль по берегу привязал гусей, которые подняли шум при нашем приближении.

Колхозница из села Красная Поляна заявила: „Жгите у меня все, чтоб скорее немцы сдохли“.

Помкомвзвода Анохин и старшина Манохин выпили содержимое из флаконов с противоипритной жидкостью. Помкомвзвода Анохин умер сразу же, старшина умер по дороге.

Меламед Наум Моисеевич храбро дрался со своим взводом, взял трофеи. Меламед убит.

Минометчик Сивоконь безжалостно громил врага.

22 декабря в 15.00 похоронен командир полка тов. Аваков, павший смертью героя. С прахом командира прощались все подразделения. На похоронах были и местные жители.

Политрук Усачев забросал немцев гранатами, перешел в штыковую атаку. Усачев погиб геройски».

Девушки в оккупированных селах надевают отрепья, мажут лица золой.

В Залимане шесть красавиц девушек ушли с немцами.

Песочин говорит певуче, выслушивая боевые донесения: «А, боже ты мой».

Сницер говорит по телефону: «Вы уже завтракали, видно, не доходит по фитилю». «Ага, вот теперь дошло по фитилю».

Деревенский мальчик отправился в разведку и, придя поздно вечером домой, сказал стоявшему на постое командиру полка, что выследил немцев. Сиплым голосом проговорил: «Дайте водки, замерз». Командир полка, ужинавший в это время, всполошился, захлопотал: «Ваня, водки выпей, Ваня, курочки». Он выпил, закусил курочкой и стал рассказывать. В это время пришла мать и жестоко выпорола разведчика. Оказывается, он никуда не ходил, все выдумал.

Обращение Гитлера: «Мои солдаты! Я требую, чтобы вы не отступили ни на шаг с завоеванной вашей кровью земли. Пусть пожары русских деревень, освещая пути подхода резервов, вселяют в них дух бодрости. Мои солдаты, я сделал все для вас, теперь сделайте то, что в ваших силах, для меня». (Со слов военнопленного.)

Из письма немецкого солдата: «Не беспокойся и не огорчайся, так как чем раньше я буду под землей, тем больше мучений я себе сэкономлю».

Из письма немецкой девушки: «Я постепенно схожу с ума, вернись, мой любимый. Надеюсь, что ты выживешь, потому что иначе для меня война проиграна. Прощай, мое сокровище, прощай, Мицци».

Из письма: «Часто мы думаем — ну, теперь Россия должна капитулировать, но, увы, эти безграмотные люди слишком тупы, чтобы это понять».

Из письма: «У нас теперь есть русские пленные, но, поверь мне, если бы население могло действовать по своему усмотрению, ни один из этой сволочи не остался бы в живых».

Из письма: «С питанием у нас неплохо: вчера закололи свинью в 150 кг на семь человек, натопили 30 килограммов сала».

Из письма: «Мы варим галушки. Сперва мы положили слишком много муки, потом слишком много картофеля. Всего сделали 47 штук, для троих достаточно. Теперь я варю капусту и яблоки. Не знаю, как удастся, во всяком случае, без косточек. Мы все забираем у населения. Некогда писать, все время варим. Так приятно в армии! Нас четверо, мы зарезали себе свинку. Я здесь нашел массу меда, как раз то, что мне нужно».

Из письма: «Здесь ты могла бы узнать, что такое жуть. При малейшем шорохе я нажимаю на спусковой курок и сноп трассирующих пуль вырывается из пулемета».

Тема — немцы в деревне. Девушки. Немцы-постояльцы гадят на простыни, не хотят по нужде выходить даже в сени. Бой. Раненый старик с палкой.

Песочин лупит командиров. Комиссар дивизии полковой комиссар Серафим Сницер лупит политруков. Каждый бьет по своей линии. Оба огромные, массивные, с толстыми пухлыми кулаками. На обоих дела в армейской парткомиссии, они дают обещания, но как пьяницы не могут удержаться, каждый раз срываются. Вчера Сницер отлупил танкиста, с которым поссорился из-за трофеев.

Красноармейский ансамбль армейский (Степанов). Существует около двух месяцев. С людьми разучивают песни. Непомнящий написал на текст Алтаузена, она отпечатана, раздается бойцам, а затем разучивается запевалами. Обслужили десятки тысяч народу. Краснов руководитель. Мезепенко читает рассказ о дружбе, передовую «Красной звезды» «Завещание 28». Баянист Терещенко («Утро в колхозе», «Мазурки Шопена»). Сметанин и Котляров исполняют «Котенок», «Ой, орал мужик край дороги». Копара хормейстер. Калистый, работник трибунала, поет: «Ой, Днипро, Днипро, ты течешь вдали и вода твоя, как слеза». Когда поют эту песню, плачут не только слушатели, но и участники ансамбля. Участники ансамбля — бойцы, пехотинцы, артиллеристы, танкисты. Одеты они плохо, один обморожен. Их обстреливают. Как-то корректировщик заметил машину и чуть не разбил ее минами. Концерты обычно дают перед боем. В одном селе Дуброва участники ансамбля перебежками, по одному, оставив машины, перебегали к месту концерта в лесу. Вышла старуха Василиса Ничволода и под баян танцевала с Котляровым, ей 75 лет. После концерта она сказала: «Спасибо, сыночки, живите много, много лет, бейте фашистов».

«Выступление ансамбля — это меткий выстрел по фашизму» (из отзывов).

Зиновьев, Герой Советского Союза, 1905 г. рождения, крестьянин. «Я мужик», — говорит о себе. В 1927 году пошел в Красную Армию, служил в Средней Азии в пограничных войсках. Во время финской кампании командовал ротой. 57 дней был в окружении. Там получил звание Героя Советского Союза. Зиновьев рассказывает: «Самое страшное, когда ползут они, бьешь по ним из пулеметов, бьешь их минами, артиллерией, кричишь на них, а они ползут, ползут, ползут! Вот теперь я так своих красноармейцев убеждаю: „Ползите!“» Он окончил Академию, но говорит трудно, теряется, смущается, стесняется своей простоты.

Дивизия шахтерская. Сплошь шахтеры из Донбасса. Немцы зовут ее «Черная дивизия». Шахтеры не хотели отступать. «За Северный Донец ни одного немца не пустим!» Красноармейцы-шахтеры говорят о командире дивизии: «Наш Чапаев». В первом бою сто немецких танков атаковали дивизию, шахтеры отразили атаку. При прорыве фланга дивизии Зиновьев верхом промчался перед передним краем с криком: «Вперед, шахтеры!» «Шахтеры назад не идут!» закричали красноармейцы. Бойцы спят в лесу при морозе 35 градусов. Они не боятся танков, привыкли к врубовым машинам. «В шахте страшней», — говорят шахтеры. Зиновьев говорит: «Главный человек на войне — красноармеец, ведь он кладет свою жизнь, ведь он в 35-градусный мороз спит на снегу. А отдать жизнь нелегко, жить всем хочется, и героям жить хочется. Завоевывать авторитет нужно каждодневным общением с бойцами, каждодневной беседой с ним, боец должен не только знать задачу, но и понимать задачу. С бойцом нужно беседовать, и спеть, и сплясать. Но авторитет у командира должен быть не дешевый, а дорогой. И командиры отделения, и взвода, и роты, и батальона, и полка должны каждый день, каждый час завоевывать свой дорогой авторитет у бойца. Этому, — говорит Зиновьев, — меня научила служба в пограничных частях, когда боец верит — он все исполнит и пойдет на смерть. Надо городок занять, надо дорогу перерезать, я знаю: займут, перережут».

Жестокие морозы. Скрипучий снег. Ледяной воздух перехватывает дыхание. Слипаются ноздри, ломит зубы. На дорогах нашего наступления лежат замерзшие немцы. Тела совершенно целы. Их убили не мы — их убил мороз. Шутники ставят замерзших немцев на ноги, на четвереньки, создают затейливые, фантастические скульптурные группы. Замерзшие стоят с поднятыми кулаками, с растопыренными пальцами, некоторые словно бегут, вжав головы в плечи. На них худые ботинки, худые шинелишки, бумажные, не держащие тепла, фуфайки. Ночью при яркой луне снежные поля кажутся синими, и в синем снегу стоят расставленные шутниками темные тела замерзших немецких солдат.

В только что освобожденной деревне, на площади, лежат трупы пяти убитых немцев и одного красноармейца. Площадь пустынна, спросить некого, и не спрашивая можно прочесть эту драму. Один немец убит штыком, второй убит прикладом, третий штыком, двое застрелены. И порешивший их красноармеец застрелен в спину.

Немцы покинули село. Два дня в селе не было ни наших, ни немцев, как говорят, стояло пустое, хотя все жители были в своих хатах. И вот что рассказывают жители: «С двух противоположных концов села одновременно въехали два разведчика, оба конные, как два рыцаря. Немец на огромной лошади, наш — на маленькой. Вся деревня наблюдала, затаив дыхание, бой. Немец издали закричал: „Ком, русь“ — и они сразились, стали стрелять. Немец погиб, наш осилил».

Всюду на снегу следы. Эти следы рассказывают, как немцы бежали из деревни на дороги, а с дорог в яры, бросая снаряжение.

Опять стоящие немцы. Один в белье, в бумажном свитере.

У убитых и замерзших немцев отрубают ноги с сапогами, ставят на печку, и когда они оттаивают, вынимают ноги из сапог. Мне рассказывали, что один старик с утра выходил на работу с пилой и топором, приносил к вечеру мешок ног.

В избе тесно от десятков людей, неразбериха, штаб еще не разместился. Красавица девушка в шинели не по росту, в шапке-ушанке, наползающей на глаза, в огромных валенках, и под всем этим серым, обезображивающим ее угадывается милая, стройная девушка. Она стоит растерянно, не знает где присесть, держит в руках красную сумочку. Удивительно печально выглядит эта помятая, когда-то нарядная дамская сумочка в этой серой военной хате. Боец шутя хлопнул девушку с размаху по спине, она внезапно заплакала. Боец сказал ей: «Прости, Лидочка, рука тяжелая, шахтерская».

Хозяева избы рассказывают, что немцы бежали из села уже под огнем нашей артиллерии, с несвязанными вещами, бежали панически, некоторые падали в снег, плакали навзрыд.

Хозяин избы рассказывает: «У нас стоял немец-шофер, рядовой, он с Полтавы кошку с собой привез, она его так знала, только он вернется из поездки, войдет в хату, она к нему шасть, об сапоги трется, он ее смальцем кормил, чистым смальцем кормил. А как стали бежать, он эту кошку с собой забрал, очень ее любил».

«А у нас на квартире стоял дивизионный врач Артц, все ночи напролет работал, как бык работал, пишет, пишет, потом кричит по телефону, как ворон: „Камышеваха! Камышеваха!“, потом снова пишет, на свет даже не смотрел, как бык работал. А денщику кричал: „Почему русского не слышно“ любил, когда я по утрам дрова колол, нарочно будили меня».

Баба рассказывает: «Она была справная корова, молодая, они ее поймали, хочут что пожирнейши сожрать».

Октябрь месяц.

Отсекр. комсомола Еретик, умирая с тяжелой раной, хотел бросить гранату в набегавших немцев, но бросить не было сил. Граната взорвалась у него в руке, убила набежавших немцев и Еретика.

Тяжело ранен редактор дивизионной газеты Пустовалов. При следовании на санитарной двуколке в село Малиновку Пустовалов умер. Похоронен в селе Гавриловке.

Вывезли на волах подбитый самолет.

Двенадцать километров несли бойцы своего раненого командира Муратова.

Четвертая батарея вела бой до последнего патрона, до последнего бойца. Весь расчет, сражаясь за Родину, героически погиб.

Красноармеец Петров заявил: «У нас на фронте плохое руководство».

Разведка из шести бойцов во главе с младшим лейтенантом Дроздом не вернулась. Потом Дрозд был обнаружен с двумя штыковыми ранами, мертвый, без нагана, но с документами и деньгами. Бойцы не обнаружены.

Начальник штаба артиллерийского полка старший лейтенант Платонов говорит: «Придется пулю в лоб себе пустить».

Порвали партийные билеты Турилин и Лихатов.

Гуляев заявил: «Зачем окапываться, все это напрасно».

Красноармеец Тихий пытался изнасиловать хозяйку, где ночевал. Боясь ответственности, Тихий выскочил из квартиры, взял винтовку, вскочил на лошадь и уехал в неизвестном направлении. Розыск пока положительного результата не дал.

Имеются массовые жалобы бойцов на полное отсутствие писем.

Беспартийный красноармеец заявил: «Мы имеем хорошую технику, но применить ее так, как стахановцы применяют, как отбойный молоток, еще не применили».

В городе Ямполе была сброшена листовка, писанная от руки: «В городе Иерусалиме во время утренней службы был слышен голос Спасителя. Кто помолится, хоть раз, тот будет спасен».

Младший лейтенант Чурелко кричал бойцам: «Вы, сволочи, не любите меня, потому что я цыган». После чего вскочил на лошадь, хотел поехать на передовую линию, но его не пустили. После чего он хотел застрелиться.

Красноармеец Дуванский гнал вола и ударял по волу прикладом. Приклад сломался при ударе по волу и произошел выстрел, ранивший Дуванского. Дуванский отправлен в санроту и привлечен к ответственности.

Коммунист Евсеев потерял блокнот. Красноармейцы этот блокнот нашли. В нем хранилась переписанная молитва.

Разведчики Капитонов и Дейга переоделись в гражданское платье и попали на собрание, где немцы выбирали старосту. Немцы крикнули, кто не здешний выходи. Разведчики встали и их арестовали.

В ответ на доклад т. Сталина медсестра Рудь дала своей крови 250 куб. см., а Тарабрина — 350 куб. см.

Приняты срочные меры по ликвидации вшивости. Устроены вошебойки.

В штабной батарее, во время завтрака, в супе была обнаружена лягушка.

Бойцу Назаренко, вытащившему 2-х тяжело раненных из огня, а затем убившему 10 немецких солдат — одного ефрейтора и одного офицера, сказали: «Ты герой». Он ответил: «Что это за героизм, вот дойти до Берлина — это героизм!» Он сказал: «С политруком Чернышевым в бою не пропадешь! Он в разгаре боя подполз ко мне, засмеялся и развеселил меня».

Меню немецкой солдатской кухни: утром завтрак — кофе, обычно без сахара, с хлебом, намазанным жирами, свиным смальцем. Обед из одного блюда — суп мясной. Ужин — кофе с хлебом. Один раз в неделю дают мясное второе.

Шахтеры бойцы. Автоматчик Дмитрий Сычев из Горловки убил до сорока человек фашистов. Разведчик Михаил Савенков, машинист электровоза, ранен, представлен к награде. Учитель Лазовой Антон Михайлович погиб в бою. Денисенко Савелий выдвинулся из рядовых, командир взвода. До войны шахтный электромонтер. Изерский Григорий, ученик знатного шахтера Рябошапка, заместителя председателя Верховного Совета УССР, разведчик, представлен к правительственной награде. Эти люди главным образом из части Григорьева. Люди одной шахты часто служат в одном подразделении. Кадровики шахтеры Савенков и Сулименко, тоже машинист электровоза, пробились вдвоем из окружения. До войны они работали на одной шахте, дружили, соревновались. Многие из их подразделения сдались, увидя танки, но они отбивались до ночи, а ночью закопали пулеметы в снег и ушли к своим. Семья Красноголовцевых. Отец 25 лет работал на шахте Центральная № 1, Красноармейского района в Донбассе. Из десяти членов семьи пять ушли на фронт. Брат Александр крепильщик — теперь помощник командира взвода. Он убил немецкого офицера, и сестра прислала ему письмо. Пишет: «Молодец, Шура!» Брат Яков — коммунист, электрик, дважды ранен, теперь снова на фронте. Великолепный стрелок. Брат Петр. «Сколько радости было в нашем доме, когда повел он шахтный электровоз». Теперь он водитель танка. Под Новограт-Волынском бил в упор по немецким танкам, ранен, теперь снова на фронт. Анна — сестра, военфельдшер.

Кульбицкий из горловской газеты. Горский — редактор.

В поле ночью наши бойцы заметили у стогов трех немецких автоматчиков. Стали окружать их, потом закричали: «Сдавайтесь!» Немцы молчат. Оказывается, стояли мертвые, замерзшие, прислонившись к стогу, видимо, днем их расставили шутники.

В мирное время мы всегда путали в передней галоши, теперь, когда в избе спит десять, пятнадцать человек фотографов и корреспондентов, утром, в темных, зимних рассветных сумерках каждый раз начинается ералаш: чьи валенки, портянки, рукавица, шапка — ведь все одинаковое, на глаз вчерашнего гражданского человека — все на одно лицо, как китайцы. Военные не путаются.

О командирах дивизии: «Я стою»… «Этот рубеж занимаю я»… «Это я прорывал»… Вечное: «Сосед слева»… «Сосед справа»… «Сосед подводит»… «Сосед опоздал»… «Сосед наврал в донесении». «Ох, сосед, сосед»… «Это мои трофеи»… «Это мои зенитчики сбили немца, а упал он к соседу, и сосед заявляет, что это он сбил»… «Беда с соседями»…

Избы в морозное, сорокаградусное, ясное утро, все, как одна, дымят, словно линкоры в порту. Ветра нет. Не шелохнет, и много десятков дымовых столбов стоят, как подпоры между снежной белизной земли и голубым жестоким небом.

В украинской деревне, освобожденной от немцев, бабы мажут хаты не как перед праздником, а как после заразной, тяжелой болезни, посетившей село.

Утром в только что освобожденную деревню возвратился Кузьма Оглоблин, председатель сельсовета, ходивший в партизанах. Он чугунный, в черном тулупе с винтовкой. В избу набилось полно народу. Оглоблин говорит: «Не бойтесь ничего, живите смело… Вот сапоги немецкие сдавайте… Я, например, подбил гранатой машину, в ней было триста пар сапог, мне сапоги очень нужны были, но я ни одной пары не взял… Зачем вам документы? Мы ведь люди свои, смелей, смелей живите, немцам конец, они не вернутся…» (К сожалению, Оглоблин ошибся, летом немцы вернулись.)

«Как немцы в хату, кошки с хаты и три месяца не входили в хату. Это не только у нас — во всех деревнях, рассказывают так. В общем они чувствуют чужой народ, чи запах от немцев».

Сразу же после боя толпа деревенских баб вылезла из погребов и кинулась в поле, в немецкие окопы за своими одеялами и подушками.

Выехали в метель из Залимана в Сватово. Дорогу замело. Вскоре застряли совершенно безнадежно. К счастью, проходивший танк заметил нас, мы влезли на броню, и танк довез нас до Залимана, машину тащил на буксире.

Возвращение в Воронеж. Ночью в санлетучке. Знакомство с врачом в темноте, при слабеньком свете углей в печке. Докторша разговорилась, разволновалась, читает стихи, философствует. «Скажите, вы блондинка?» спрашивает Розенфельд. «Нет, я совершенно седая», — отвечает она. Наступает молчание. Смутился Розенфельд, смутилась докторша, за компанию смутился и я.

Утром в санлетучке. Тяжелораненым в виде лакомства дается маленький кусочек селедки. Девушки-санитарки режут крошечные кусочки чрезвычайно бережно, священнодействуют. Бедность, бедность.

Старшина Койда говорит: «А раненые все прибуют и прибуют».

Раненый: «Товарищ майор, произошел скандал, разрешите к вам обратиться?» Майор испуганно: «Что, что случилось?» — «Да спорим — будет ли Германия после войны».

Летучка стоит на путях. Кругом воинские эшелоны. Как только Ульяша, Галя, Лена лезут в теплушку, сразу же из-под земли появляются бойцы: подсаживать сестер. Визг и хохот на всю сортировочную.

В Лисках расстались с летучкой. Снова вспомнил, как по дороге на фронт зашел голодный к коменданту и передо мной поставили полную тарелку роскошного украинского домашнего борща. В тот момент, когда я подносил первую ложку ко рту, ворвался Буковский и крикнул: «Скорей, бегом, эшелон уже тронулся». Я кинулся за ним. Этот борщ неделями преследовал меня.

Пересели в обычный поезд. Теснота, давка. Контролер говорит человеку в черном пальто: «Пусть сядет боец, который сегодня едет, а завтра его нет». Узбек-красноармеец поет по-узбекски, громко, на весь вагон. Дикие для нашего слуха звуки, непонятные слова. Красноармейцы слушают внимательно, с каким-то бережным и стыдливым выражением, ни одной усмешки, ни одной улыбки.

Если командир дивизии вырвался вперед, он говорит: «Не могу дальше развивать успех, меня задерживает сосед». А тот, чья дивизия задержалась, отстает, говорит: «Еще бы отстал, я принял на себя всю силу удара, а соседу, конечно, легко переть вперед!»

Старик ждал немцев. Накрыл стол скатертью, поставил угощение. Пришли немцы и все разграбили. Старик повесился.

Командир полка Крамер Карл Эдуардович. Отчаянно лупит немцев. Толстяк. Обжора. Во время боя заболел. Температура сорок. В бочку налили кипятку, толстяк влез в бочку и выздоровел.

Из директивы генерала от артиллерии Иванова командующим седьмой, восьмой, девятой и одиннадцатой армиями:

«26 января 1916 года. Почти все наши атаки в последних боях представляли собой одну и ту же характерную картину: войска врывались на участок неприятельской позиции, выбрасывали из окопов и укреплений остатки его передовых войск, неудержимо устремлялись за ними и затем, атакованные, в свою очередь, соседними его частями или резервами, отходили не только к захваченным с боя укреплениям, но, закрепив их за собой и не имея вследствие этого в них опоры, отбрасывались назад, часто в положении, которое занималось перед атакой, понеся при этом обыкновенно большие потери».

Оттуда же: «…современное развитие подготовленных, укрепленных позиций в глубину, в связи с установившимся у австрийцев и германцев методом обороны этих позиций, когда непосредственно оборона передовых линий возлагается, главным образом, на пулеметы и артиллерию, а войска сохраняются для контратак…»

Из разговора генерала Алексеева с генералом Куропаткиным по прямому проводу 9 июня 1916 года: «Каждая вновь подвозимая неприятелем дивизия увеличивает трудности борьбы и грозит свести на нет все то, что до сих пор сделано, нашу тактическую победу обратить в ничто, хотя тактическая победа без стратегических результатов — это дорогая, красивая, но бесполезная игрушка».

Разительное сходство этих генеральских соображений и наблюдений с соображениями и наблюдениями в районе Залимана нынешней зимой.

Еще о бедности. Бедность печальна, но она прекрасная бедность, какая-то народная бедность. Раненые, их угощение — кусочек селедки тяжелым и пятьдесят граммов водки. У летчиков-истребителей, совершающих великие дела, стаканы сделаны из неровно обрезанных зеленых бутылок. У некоторых летчиков унты без пяток. Комиссар истребительного полка говорит старшине: «Надо бы дать ему другие унты, у него ведь пятки мерзнут!» Старшина мотает головой: «У меня нету». Летчик говорит: «Да ничего, мне тепло и так!»

Русский человек на войне надевает на душу белую рубашку. Он умеет жить грешно, но умирает свято. На фронте у многих чистота помыслов и души, у многих какая-то монашеская скромность.

В танковой бригаде Хасина командир мотострелкового батальона капитан Козлов ночью философствовал со мной о жизни и смерти. Он молодой человек с бородкой, до войны учился пению в Московской консерватории. Козлов говорит: «Я сказал себе: все равно я убит, и не все ли равно, сегодня или завтра это будет. И живу я после этого решения легко, просто и даже чисто как-то. На душе очень спокойно, в бой хожу совершенно бесстрашно, ничего не жду, твердо знаю, что человек, командующий мотострелковым батальоном, должен быть убит, выжить не может. Если бы не эта вера в неминуемость смерти, мне было бы плохо и, вероятно, я не мог бы быть таким веселым и спокойным и храбрым в бою».

Козлов рассказывал мне, как осенью 1941 года в Брянском лесу он по ночам пел перед немецкими окопами арии из классических опер; немцы обычно, послушав немного, начинали бить из пулеметов по певцу, может быть, им просто не нравилось его пение.

Козлов сказал мне, что, по его мнению, евреи недостаточно хорошо воюют, он говорит, что они воюют обыкновенно, а евреи в такой войне, как эта, должны воевать как фанатики.

Тыл живет другим законом, и никогда он не может морально слиться с фронтом. Его закон — жизнь, борьба за жизнь, а жить свято мы не умеем, мы умеем свято умирать. Фронт — святость русской смерти, тыл — грех русской жизни.

Страшно то, что непривычно, привыкают ко всему. Но вот к смерти — нет. Вероятно, оттого, что умирают один раз. А с первого раза ведь не привыкнешь.

Терпение на фронте, безропотность к тяжестям невообразимым — это терпение сильных людей. Это терпение войска огромного, в нем и величие души народа.

Война — искусство. В ней дружат элементы расчета, холодного знания и умного опыта с вдохновением, случаем и чем-то совсем иррациональным. (Борьба за Залиман у Песочина.) Дружат, дружат, а иногда и враждуют. Это как музыкальная импровизация, которая немыслима без гениальной техники.

Русский человек очень тяжело трудится и нелегко живет, но в душе своей он не имеет ощущения неизбежности этого тяжелого труда и нелегкой жизни. На войне я наблюдал лишь два чувства по отношению к совершающемуся: либо необычайный оптимизм, либо полную, беспросветную мрачность. Переходы от оптимизма к мраку быстры и резки, легки. Середины нет. Никто не живет мыслью, что война надолго, что лишь тяжкий труд на войне, беспрерывный из месяца в месяц приведет к победе, и даже те, кто говорит об этом таким образом, и те не верят этому. Есть лишь эти два ощущения: враг разбит первое, врага нельзя разбить — второе.

Луна над снежным полем боя.

Острие расистской ненависти направлено против ортодоксальных евреев, которые, по существу, являются фанатиками чистоты еврейской крови, расистами. Два полюса: на одном — расисты, угнетатели мира, на другом евреи-расисты, угнетеннейшие в мире.

Кутузовский миф стратегии 1812 года. Кровавое тело войны обряжают в белоснежные одежды идеологической, стратегической и художественной условности. Те, кто видел отступление, и те, кто обряжал его. Миф — первой и второй Отечественной войны.

Богачев Ал. Мих., 1918 г., Ленинград. Работал на Кировском заводе слесарем, на «Русском дизеле». В армии с октября 1939 г. В апреле 1941 г. попал в бат. т. Карпова, гор. Львов. Механиком-водителем.

«Командиром у меня был старший лейтенант Крючкин — хороший к-р, бесстрашный к-р. Крючкин давил пехоту, ПТО, орудия, подбил танк, много сделал. Ему оторвало половину тела, когда он высунулся из люка. Первый раз я был контужен 15 июля в районе Казатина. Бегал в дивизию, просил вывезти подбитую машину. Полмесяца был в походном госпитале. Хотели меня направить в другую часть, я побежал к командиру гор. Золотоноша. В штабе встретил знакомого лейтенанта, тот объяснил, где часть. Знакомый шофер по дороге подвез. Первым увидел меня политрук Мартынов, потом позвал Карпов. Расспрашивал.

Встреча с товарищами — Андреев — старый друг, Дудников механик-водитель; Шишло — Герой Советского Союза, командир машины. Снова стал водителем капитана Карпова.

1 октября под Штеповкой. Поддерживал атаку кавалеристов. Грязь, темно, шел с полуоткрытым люком, подорвался на мине, не мог ходить 15 дней.

Ст. Рубежное, лежал в госпитале. Лежал 2 месяца. Лежать скучно. Не мог писать, все время менялись адреса. 9 декабря вышел из госпиталя. Пошел к нач. пересыльного пункта, стал проситься в 1-ю танковую бригаду. Направили. В штаб заходит Дудников, мл. лейтенант, спрашивает, как здоровье, как себя чувствую. Встретился с Шишлом, Карповым. Командир машины Андреев, еще до войны знали друг друга. Дома мать и две сестры. Здесь живешь как со своей семьей, в другом месте как не в своей тарелке».

Ср. танк.

Командир машины ст. лейт. Крючкин, погибший, заряжающий — к-ц Бобров, радист-стрелок Солей и механик-водитель. Командир стреляет.

Тяж. танк.

Командир танка, к-р орудия, механик-водитель, старший моторист, он же заряжающий, радист, стрелок.

Криворотов Мих. Павл. 22-й год. С 20-го года работал в совхозе комбайнером в Башкирии. Мать получила благодарность от Воен. Совета 21-й армии и от колхоза.

В 1940 г. в декабре пошел в армию. «Я танков сроду не видел, с первого взгляда очень понравились, я их полюбил до невозможности. Вообще танк очень красив. Работал механиком-водителем. Машина, мощная своим огнем, мощная своей силой, золотые танки.

На 3-й скорости (очень хорошая скорость) семь раз ходил под Штеповкой.

У них пушки, минометы, мы овраг переехали, ворвались в деревню. Я кричу: „Пушка с левого фланга!“ Уничтожили пушку, пулеметы. В левый бок ударил снаряд. Танк загорелся. Экипаж выскочил, а я в горящем танке подавил батарею. Немного спину нагрело — все горит. Быстрая машина. Жалко машину было бросать. Очень жалко. Доехал к себе — в верхний люк, через огонь проскочил, все равно как щука проскочил.

В танке горели масло, краска.

Атак очень много, я не считал».

(Огромный парень; синие глаза.)

Командир танка Т-34. Андреев Ник. Род. в 1921 г., Ленинградск. обл., окончил техникум, призвался в 1941 г. в танковую часть.

«Под Гомовом я стоял на дороге, на меня полным ходом 6 машин. Ушел за бугорок, видна одна башня. Дал огонь. Со второго снаряда подбил. Штук 10 танков у меня уже есть. Я попадаю со второго снаряда.

Маневрируешь на месте, чтобы не пристрелялись.

Увидели 5 танков. Крючкин высунулся из люка: „Давай, Андреев, вдвоем их ударим“. „Давай“».

Майор Карпов — розовощекий, тонкий овал лица, рыже-золотистые волосы, золотистые ресницы. Очень синие глаза.

Седов Мих. Степан., с 1917 г.

«Работал на автозаводе в лаборат. и механич. сборочном цехе. Я там всю свою жизнь получил, всю силу. Направили в аэроклуб. На заводе вызвали: „Мы вас освободим“. Но мне авиация была уже дороже завода. Таран не геройство. Геройство, когда побольше собьешь».

Саломатин Ал. Фролович, 21 г., маленький, белый, широкий.

«В чем геройство — спор? Таран геройство, не мог видеть, как полетели на бомбардировщиков. Отбил их, а сам погиб».

«…Шли на задание. Заметили ударную группу истребителей: к линии фронта шли бомбардировщики под прикрытием М. На ударную группу пошли Мартынов и Король. Я сразу в стайку на „мессеров“… Смотрю, наши колупаются, а бомбардировщики подходят к линии фронта.

Когда группа пошла в атаку — пошел и Седов. Седов атаковал „мессера“, который шел на Мартынова. Седову зашло двое в хвост, я пошел на них в атаку. Преследую первого, после двух очередей из пушки и пулемета он задымил.

В это время по мне открыли огонь. Почувствовал по удару в козырек, и мне разбили очки. Я сорвал очки. Смотрю: MC, что дымился, вниз идет; я на него в атаку, очередь дал по нему, он загорелся и упал в лес. Еремин атакует MC, я тоже его атаковал, но мешали слезы, и летели стекла из козырька. Вышел из боя и наверху огляделся.

Капитан Еремин помахал крыльями, я к нему пристроился. Сразу нашел Седова, который прикрывал Скотного, севшего. С Седовым пристроились к общей группе и пошли домой».

Скотной, 1914 г., Василий Яковлевич. Украинец.

«Работал на паровозостроительном заводе электрообмотчиком, был бригадиром комсомольской бригады. Работал с 31-го г. по 36-й г. Аэроклуб был от меня километров пять, после работы ночью возвращался, язык на плечо. В 1937 г. — в тренировочный отряд. Присвоили звание старшины, меня устроили в истребительную авиацию».

Летал на Миге. Сбитых 2.

О бое. «Я шел в воздушном звене, вел капитан Еремин, Запрягаев и я. Вначале был я атакован Ю-88, нажал на всё, всем оружием. Тот закоптился и пошел вниз. Ему поспешал MC на выручку. Пошли мы с ним лоб в лоб. Он мне пробил радиатор, а я его поджег.

Я пошел на выручку Еремину. Один MC меня зажег — масляный бак, трубки бензиновые. Внутри самолет горел и пару много. Пошел на снижение. Седов меня прикрыл. Я-то не обгорел, а сапоги обгорели. Вылез, помахал Седову мол, иди. Самолет мой совсем сгорел».

Ст. сержант Король Дм. Бор. 21-го г. рождения, харьковчанин.

«Закончил 9 классов в 1940 г., пошел в авиацию. С октября в полку. Первый вылет. Я сидел и дежурил. Часто мимо нас Ю летали бомбить район знакомый, школа тут была.

…С Соломатиным взлетели по тревоге и сбили. Очень приятное чувство. Летишь, все прикидываешь, как бы лучше сделать. У меня 20 вылетов, 5 воздушных боев, 5 в группе, 1 мой MC.

Командир мне объясняет, я его понимаю, что он хочет. Договоренность на земле: покачал крыльями — приготовиться к атаке. Бой. Мы шли левыми ведомыми. Он мне покачал. Мне показалось, что вспыхнули разрывы зенитных снарядов, так их много было. Каша. Я сел поудобней: ну, будет дело. Они в три яруса — точно как комары. Я сразу узнал Ю-87, хотя раньше не видел: ноги торчат, нос желтый.

Вижу MC внизу, я сразу по нему. Видно, как трасса кончается в его черных плоскостях. MC — длинный, как щука. Смотрю, метрах в 20 — желтый нос; я дал вираж, но запоздал, вижу: по мне огоньки и синяя трасса. В это время Мартынов как кинется на него, он отвалился. „Чайки“, надо „чаечек“ прикрывать, там все люди хорошие.

Интересно, конечно, увлекаешься здорово».

Еремин Бор. Ник. 29 лет. В авиации с 1932 г.

«Участвовал на Хасане, бомбил. В финской не удалось. Главный принцип слетанность парами, дружба. Они слетаны — знают особенности один другого.

Мартынов (пом. ком.) летает с Королем, натаскал его. Они между собой беседуют. 2-я пара — летч. Балашов и Седов. Я со Скотным летаю».

Майор Фатьянов Иван Сидорович.

«Бомбардируя противника, ходит на высоте 1500–2000 метров. Отсюда задача — высота истребителям 1700–2000 м. Учитывается, что бомбардировщики ходят строем звеньев, а перед бомбометанием выстраиваются в колонну, по одному пикируют. Истребители ходят 2 группами — 1-я, наиболее сильная, прикрывает сверху, 2-я группа ходит над землей 700-1000 метров, она прикрывает выход из пикирования. Истребители стараются разбить строй и одиночек бьют парами.

Наши ходят парами (даже бросают жертву, чтобы быть с товарищем). Идут парами — по вертикали, одна от другой в 50-100 метрах — верхняя смотрит вперед, в стороны, вниз; вторая — вниз и в стороны, третья — вверх и в стороны. Пара, заметившая противника, выдвигается вперед, дает знать: „Вижу“, — и первая атакует.

Главное, мы верим в друга, в несчастье помогаем. Обычай не нами заведен, но свято соблюдается нами. Вера в матчасть у нас есть, не подводил ни мотор, ни самолет. Знание своих сильных сторон по сравнению с противником. В процессе боя я собрал группу и отбил атаку MC, обеспечили выход Седова. Нет, нельзя сказать, что я отбил, я прикрыл (скромность).

Этот бой — результат нашего опыта прежних боев над Лозовой. Мы знаем, что они не лезут в бой массой, что их пары не так крепки, их легче разбить,

О немцах. Они прикрывают Ю при входе в атаку и при выходе. (Стрижен, серо-зелен, глаза, бронзовое лицо.) Не выносят резких эволюции. У немцев слабо товарищеское чувство, пары легко разбиваются, уходят, стараясь использовать скорость. Они уходят от активного противника, но в раненых вцепляются зубами. Я бы не сказал, что у меня большой опыт. (Сама скромность. Был ранен в ночном полете.) Нет, не тяжело, в челюсть, выбило челюсть».

Капитан Запрягаев Иван Иванович. (Курит трубку; белый.)

«С 1933 г. в авиации. Из Кинешмы. В армии с 29-го г., пошел добровольцем. 1909 г. Кончил школу командиров звеньев в 1934 г., был инструктором с 1934 г. по 1937 г. Учил испанцев. С 1939 г. тренировал летный состав в Забайкалье, был пом. ком. эскадрильи, затем комиссаром эскадрильи. В партии с 27-го года. До военной службы работал электриком на фабрике. В 1940 г. тренировал летный состав Действующей армии под Ленинградом. В 1941 г. в Черновицах, Первый день войны в Черновицах. В пятом часу была объявлена тревога, прибежали на аэродром, произвел взлет под бомбежкой. Второй вылет с разбомбленного аэродрома. Ушли на запасный аэродром и оттуда сделали вылет».

О погибшем Демидове.

Прибыл 7 августа из Балтийского училища. Хороший организатор, всегда просился вылетать на боевое задание.

Вылетели пятеркой, шли не компактно. На него и Бондаренко навалились 12 «мессеров», 2 пошли за Федотовым.

Демидов вступил в бой с 8 «мессерами». Дрался сильно, бой длился около 17 минут. Они прикрывали бомбардировщиков. Демидов спас их, приняв на себя главный удар.

Демидов всех заражал своей смелостью. Баранов при вручении орденов заплакал. Первый тост за Сталина, второй — за погибшего Демидова,

Балашов, лейт., 7 августа. Прекрасный техник, организатор, выдвинут на командира эскадрильи.

О Демидове: «Пел хорошо, бывший артист; он учился в Москве, пел нам песни. Много летал. Любил петь и летать. Особенно следил за отстающими товарищами. Посмертно представлен к ордену. 1919 г. рождения, грамотный, развитой.

Бой был 4 марта над Краснопавловкой. Замечательный товарищ, замечательный летчик, шел на риск, но глупо не рисковал. Пел Вертинского, жил в Москве, на Сущевском валу. Это такой друг, в нем ты мог быть уверен больше, чем в самом себе. Этот никогда не бросит. Упал он у нас; его похоронили, еще двух командиров.

…Я кинулся на них и сбросил 2 эреса. Врезаюсь в середину, одного чуть не задел крылом. Я свалился с солнца, они не стреляли. Со вторым чуть не столкнулся, на расстоянии 25 метров сбил его пушкой, эресом, пулеметом.

Потом разворачиваюсь и общий огонь.

Второе звено — ведущий у меня под животом метpax в 2; меня волной кинуло, я пикировал и ушел от 9 „мессеров“. Я хотел выбить „мистера“ из-под хвоста нашего Яка, но не успел (на нем лейт. Скотной), он ушел на планирование; но второго „мистера“ я отогнал, его прикрыл. Он сел, я сделал два виража, чтобы его не убили; вижу, что живой, помахал рукой».

Еремин поддержал инициативу ведомого лейтенанта Мартынова, который первым увидел противника и кинулся на него (в звене Еремина капитан Запрягаев и лейт. Скотной).

Седов шел с Саломатиным на Ю-87.

Мартынов с Королем на «мессеров».

Бой длился 10–15 минут, был в 13.30, вылетели в 13.15, это было западнее Балаклеи. День был ясный, порой дымка. Ударили по врагу от солнца. Солнце способствовало этому делу. Полк за последний месяц сбил 23 самолета, за 1-й период сбито 14 самолетов, уничтожено до 9000 солдат и около 300 машин и цистерн, 15 танков, 300 лошадей.

За последний месяц — 23 самолета, 320 солдат, 39 атомашин, 51 повозка с грузом, 89 лошадей, сожжено 6 домов, 9 зенитных точек, склад с боеприпасами и склад с горючим.

Сами за месяц — 3 убитых и 1 без вести, самолетов — 5.

Я всегда ввязываюсь в бой, я хочу не отличий, хочу немцев разбить, жертвуя своей жизнью.

Таран — это русская натура, это советское воспитание.

Седов (играет самолетом: что сказал, то сделал).

Саломатин Ал. Ф. 1921 г.

Учился в гидротехникуме (аэроклуб).

Кашинскую школу в 38-40-м гг.

В Батайскую школу инструктором.

Война. 7 августа прилетел в полк.

Сбитых — один индивидуально, пять групповых.

Летал на И-16, теперь Як.

Ведомый у Седова.

Лейтенант Саломатин:

«Ведущий идет лоб в лоб ко мне, я самолета не трогаю. Он не выдержал, отвернул. Таран был бы удобнее. Один на один — ерунда. Боишься, как бы не навалилась орава, а увидишь ораву, радуешься, все забываешь, входишь в азарт: „Идут же бомбить наши войска!“»

О таране: «Истребитель сменять на Ю очень хорошо, целесообразная вещь. Но звание за это не стал бы присваивать, потому что каждый это сделает. У меня насчет тарана мысль давно есть, ударю винтурой. Он ведь может причинить много вреда».

(Скотной: «Какой же он герой, если не сбил полным боекомплектом и таранил».)

Саломатин: «Я не борюсь за награду, мне бы помочь пехоте. Я забываю мать родную, когда иду в бой.

Таран на догоне, вот таран!»

Седов: «В бою все может быть при полном азарте».

Скотной — молчаливый, грустный. «Вот в хороший клуб пройти я бы стеснялся, с девушкой бы постеснялся говорить». (Мы идем по снегу, прожектор.)

Качества: 1-е — знать матчасть, чтобы играть ею; 2-е — уверенность и любовь к своей машине; 3-е — смелость, холодный ум и горячее сердце; 4-е чувство товарищества; 5-е — беззаветность в бою, преданность Родине, ненависть. Всегда ссоры: «Почему не я получил боевое задание?»

Мартынов Ал. Вас., 1919 г.: «Ораниенбаум, района, с 1936 г. на планеришках, с 1937 г. на самолетах. Кончил фабзавуч, работал на заводе в Ленинграде и учился в аэроклубе — за всю зиму ни одного выходного. Окончил Чугуевскую школу, был оставлен инструктором-летчиком. В детстве змеев пускал. По счастливой случайности я сразу из школы вылетел 7 июля на фронт.

Первая встреча с „хейнкелем“ 11-го — я его атаковал 12 раз, он подзакоптился (под Знаменкой). Первый раз страшновато.

Первый сбитый над плотиной в Запорожье, двое меня зажгли. MC-109. Пробоин я привозил много, раз меня избили, как старую куропатку. Когда снаряд попадает на метров 20–30 кверху, подкачаешь — и самолет слушается. 130 вылетов боевых.

3 самолета лично (3 „мессера“) и в группе — 4.

8-го: сбил при патрулировании, заметил 2 MC, идут и бьют по колонне. Я решил во что бы то ни стало сбить. Мне помог Саломатин, который выбил с хвоста у меня „мессера“, я первого загнал в землю с дымом, газом.

9-го: первым я заметил его и первым бросился в атаку. Был миг колебания? Нет».

23-го: снова бой, потери с обеих сторон.

Горел в воздухе, был сбит зенитной артиллерией (обгорел, ранен). Пролежал несколько дней. Эвакуировался в Запорожье. 1 месяц лежал в госпитале. Был командиром эскадрильи по прикрытию Днепропетровской плотины. В сентябре был зам. командира полка.

На ЮЗФ участвовал в 2 воздушных боях.

1-й бой. Я с лейтенантом Седовым вел бой с двумя «мессерами» в районе Андреевки.

2-й бой. 9/III я шел прикрывающим в звене Еремина.

Гляжу — черные точки.

Мы развернулись, пошли в атаку на истребителей. Мы шли со стороны солнца. Я кинулся за Мартыновым. Получилась собачья свалка. Я был не парный и кидался вышибать MC у тех, кто нуждался в помощи. Седов разогнал бомбардировщиков. Пока мы вели этот бой, наши «чайки» штурмовали цель. Мы их прикрыли.

Лейтенант Скотной выбил у меня и у Еремина «мессера» из-под хвоста. Нет, я не боялся, когда горел, — страху не было, некогда было пугаться, шел бой.

При атаке важно ударить сразу всеми самолетами, разбить их группы. 9-го благодаря массирован, и прицельному огню сразу три M были уничтожены. Седов врезался в шестерку бомбардировщиков в лоб, чуть не задел плоскостями. Сразу же эресом сбил одного.

Враг не любит боя на горизонталях, на виражах и старается перейти на вертикальный бой. У противника все плавно — отрывается от резких виражей. На горизонт, скольжении можно уйти, он не ведет прицельного огня. Слетанность пар — залог успеха. Слежу за ведущим, он дает сигнал «выйти из боя» (головной дает сигнал «выхода», когда не хватает горючего, либо для нового массированного удара).

(Еремин — 1 «мессер». Мартынов — 11. Саломатин — 11. Король — 11. Седов — Ю-87. Скотной — MC и Ю-88.)

Узнаешь напарника по характеру летчика, а характер летчика весь виден в полете машины. Определять летчика в воздушном бою очень сложно. Противника я определяю, который сильный, настойчивый.

Один на один, пусть у него и две железки, я его возьму. В прямом воздушном бою фрицу тяжеловато. Прямой поединок до последней капли крови. Они ловят простачков, клюют сзади. Я вынужден спасти товарища, чем сбить несчастного фрица.