"А.Кутолин. ХРОМОЕ ВРЕМЯ ИМПЕРИИ." - читать интересную книгу автора (С)

Международная Академия Наук International Academy of Sciences Центра Ноосферной Защиты Centre Noospheric of Defence Сергей Кутолин ХРОМОЕ ВРЕМЯ ИМПЕРИИ (Опыт рефлексии фэнтэзи ) Новосибирск, 2010

– ОСОЗНАНИЕ СМЫСЛА РЕФЛЕКСИИ –

– Дзержинский, – сказал я на прощание этому чрезвычайно уверенному в своих идеях человеку, – вы мне все же симпатичны, надеюсь, что мы еще увидимся с ва-ми при более благоприятных обстоятельствах.

– С удовольствием, – ответил Дзержинский, которого глубоко тронули его слова. – Я только не понимаю, почему вы считаете мое нынешнее положение таким уж непри-ятным, – с некоторой долей иронии произнес он. Мой дорогой Орлов, неужели вы действительно верите в то, что я пробуду в Сибири двадцать лет?

Дзержинский сбежал с каторги уже через полгода.А теперь он стоял перед ним, Орловым, собственной персоной.

– Вы Орлов? – спокойно спросил его самый могущественный человек Советской России. Выражение его лица при этом нисколько не изменилось.

– Да, – только и ответил он.

Дзержинский протянул руку:

– Это очень хорошо, Орлов, что вы сейчас на нашей стороне. Нам нужны такие квалифицированные юристы, как вы. Если вам когда-нибудь что-то понадобится, обращайтесь прямо ко мне в Москву. А сейчас прошу извинить меня, я очень спешу. Я только хотел убедиться, что я не ошибся. До свидания.

Висилица или расстрел отступили до дальнейшего распоряжения.

Месяц спустя, Орлов, помыкавшись по Москве в поисках жилья, решил обратиться к Дзержинскому с просьбой снять номер в гостинице. Тот сразу же откликнулся на его звонок,а удостоверение ЧК Орлова открыло ему доступ в здание этой комиссии, глава которой обладал такой прекрасной памятью на лица…

Дзержинский сидел в своем кабинете и пил чай из оловянной кружки. Рядом стояла тарелка и лежала оловянная ложка. Он только что закончил ужинать.

Из жилетного кармана он вытащил ключ и протянул их Орлову со словами:

– Это ключ от моего номера в гостинице "Националь". Вы можете жить там, сколько хотите, а я постоянно живу здесь. – И он указал на угол комнаты, где за складной ширмой стояла походная кровать, а на вешалке висели какие-то вещи и кожаные бриджи. У Дзержинского совсем не было личной жизни. Но это только казалось бывшему действительному статскому советнику, поскольку он не мог себе представить, что у руководителй этой новой России было время на всё: и на семью, и на детей, любовниц и даже на воспитание целых поколений беспризорников, для которых рай земной начинался, например, в толстых стенах монастырей, взятых у Церкви для перевоспитания беспризорных, чтобы в короткий срок сотворить из них членов партии молодого поколения, которое не будет помнить заслуг своих отцов – революционеров, а будет помнить их вины перед революцией, чтобы в свое время и по указанию нового вождя уничтожить эту прослойку старых партийцев или бывших политкаторжан.

Во время восстания левых эсеров Дзержинский был арестован на несколько часов, но потом отпущен на свободу. После этого он приказал арестовать своего лучшего друга и соратника Александровского, с которым работал в течение нескольких лет. Перед тем как Александровского увели на расстрел, Дзержинский обнял его. Идея значила больше, чем человеческие чувства. Десять минут спустя Александровский был расстрелян.

Время натягивало свои струны на судьбы и жизни людей, распределяя их давление в зависимости от Промысла обстоятельств. И сами обстоятельства, оказывалось, вмещали в себя совсем уж неправдоподобные факты, но эти факты были самой сутью жизни, а вовсе еще не смерти.

Дзержинский и его соратники располагались в стране надолго или навсегда, а потому чувствовали себя хозяевами и творцами новой жизни, законодателями моды на науку, искусство, технику. Они были везде, во все вникали и всё видоизменяли с правилами их видения будущего, где они становились плоть от плоти и кровь от крови всей живой ткани партийного аппарата, когда всё в новой жизни, о чём они говорили и ратовали среди населения, именуемого классами в своей массе, а потому это масса могла и даже должна была уменьщаться в своем объёме и числен-ности, так как массы решали всё, т.е. делали то, что нужно было партии, а о благополучии этой массы речь могла идти только на словах и бумаге, поскольку и слова, и бумага всё вынесут, а вот массой можно пробить все трудности текущей пролетарской жизни, где можно сделать почин бес-платного субботника, а затем превратить эти субботники в меру перевоспитания этих несознательных масс, где мерой самого уничтожения массы является мера рабского труда этой, в таком случае, самосокращающейся нежела-тельной массы, что и обеспечит неслыханные темпы строительства нового, нигде в мире еще невиданного государства, построенного по принципу социализма, строителями и созидателями которого является сама изничтожаемая масса.

КЛЮЧ ТРЕТИЙ

Перевоспитывая, массу можно уничтожить, а личность можно истереть в порошок независимо от того, кто он или она – эта личность. Сегодня она может быть военоначаль-ником, прокурором, министром или просто посудомойкой, но, коли выяснено или предполагается, что это классовый враг, т.е. неизвестно "черт знает что такое",– ни то, ни сё, но не свое, то самое время применить к нему методы пере-воспитания, натягивая его тело, его кожу на муляж правоверного гражданина социалстической республики, вкручивая ему в мозги слова – кальки заветов Ильича. И тогда в искусстве, науке, технике, руководстве массами возникает тот тип и стиль руководителя, для которого "делать жизнь с кого…" не есть что – то удивительное, но есть коллективный разум целого государства. И пусть рычат, беснуются и стращают всякими бедами молодую советскую власть все эти буржуазно – выморочные подонки, – им не заставить сойти с пути правильно начертанного вождями революции нового государства, в котором диктатура, это дикратутра большинства над меньшинством, это диктатура над лю-бым инакомыслием, т.е. врагом, который если не поддается перевоспитанию трудом и мнением ВЧК, ЧК, ОГПУ, КГБ и другим всяким хитроумным буквосопряжением, то тако-го врага уничтожают;

"Голые выбеленные, стены. Голый квадрат окна. Глухая дверь, с глазком. С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лацпочка, В ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко в этой мере воспитания. Даже складки одеяла на плоской постели словно одеревенели. Этот свет – наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься. Ходишь ли маятником с поворотами через пять шагов или, закружившись, сядешь на табурет, – глаза, уставшие от знакомых потеков краски на параше, трещинок штукатурки, щелей между половицами, от пересчитанных сто раз головок болтов в двери, помимо воли обращаются кверху, чтобы тут же, ослепленными, метнуться по углам. И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняю-щего бесконечной усталостью…Эта оголенность предме-тов под постоянным сильным освещением рождает обостренные представления. Рассудок отбрасывает прочь затеняющие, смягчающие покровы, и на короткие мгно-вения прозреваешь все вокруг и свою судьбу безнадежно трезвыми очами. Это – луч прожектора, каким пог-раничники вдруг вырвут из мрака темные береговые камни или вдавшуюся в море песчаную косу с обсевшими ее серокрылыми, захваченными врасплох морскими птицами".

А затем, время от времени, теплые душеспасительные беседы с представителями этой самой буквосжимаемой, буквовыжимаемой, буквоуничтожаемой организацией, т.е. БББО. И весь вопрос только в том, в какой степени вы ей нужны и в какой степени ваших признаний или действий она, эта самая БББО на вас расчитывает. Если она расчитывает на вас как на свидетеля против близких или дальних родствеников, или она думаает использовать вас на территории противника как на добытчика материала для родной республики, а может ей кажется, что пригодны вы сегодня и завтра свистеть в уши о всех окружающих вас соседях и, конечно, не только по лестничной клетке, работе, забулдыгах по общему делу "на троих", – понятии странном и непонятном нынешнему поколению. Но БББО знает точно, зачем вы ей нужны и, если она не применяет к вам более серьёные меры устрашения, чем свет, если она не выводит вас через два дня на третий на расстрел, то у вас еще может быть все впереди. И если вас не сбросят в лестничный проем после покаянного суда, определив жить дальше вашим споспешникам и соратникам по противо-правному делу, чтобы они позднее, через десятилетия, рассказывали о БББО анекдоты о благородности, честно-сти, неподкупности и справедливости этой почтенной ор-ганизации, которая многих поставила на путь правды, служения обществу самого Государства, то может быть вас перекуют и сотворят из вас классного разведчика, у которого в конце концов будет имя Кузнецова, Маневича или даже Рихарда Зорге, как знать. Ведь вы будете человеком с другой совестью, с другим сознанием, с другим мироощу-щением и восприятием широкой стези жизни, где БББО есть и останется прообразом гоголевского городничего, ко-торый не бил, но кормил своих "сидельцев" только селедкой. Как хорошо было жить во времена Н.В.Гоголя!

Велика была бездна, затопившая четвертую часть земного шара. Но эта бездна радовалась жизни, ростила детей и была готова жить так, только чтобы ее не беспокоили.

В середине тридцатых годов, во время генеральных репетиций кровавых мистерий тридцать седьмого, он успел пройти через круги двух следствий и последующих отсидок в Соловецком лагере: "Теперь, находясь на пороге третьего срока, он всем существом, кожей ощущал полную безнаказанность насилия. И если до этого внезапного озарения – или помрачения? – обрубившего крылья надежде, он со страстью, усиленной гонениями, прибегал к тайной утешительной молитве, упрямо держался за веру отцов и бывал жертвенно настроен, то после всего сделалось невозможным даже заставить себя перекреститься… И уже отторженными от него вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником. То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали.Для мирян, прибегнувших к помощи религии, введено было удлинение срока – пятилетний "довесок". И все же отец Иоанн, уже не прежний благообразный священник в рясе и с бородкой, а сутулый, немощный и униженный арестант в грязном, залатанном обмундировании, ухитрялся выбраться за зону…. И уходил в лес для сотворения молитвы".

КЛЮЧ ЧЕТВЕРТЫЙ

Но если те, что мыкались по соловецким монастырям еще верили, то эти, выметенные революцией на горбушку власти, с удивлением и помрачением стали замечать, что все их усилия, усилия сверхчеловеческие по преобразованию старого общества в новое являют собой усилия труда Сизифа, а сама роль их, облеченных в маршальские кафтаны с кучей ответственных званий и орденов на груди упирается в людей необразованных, глухих к современным требованиям ведения стратегии, тактики и политической работы в войсках, что, по их менению, какое – там тормозит, просто разваливает государство, за которое за-плачено не только кровью недавних товарищей, сгинувших в боях за Новую Власть рабочих и самих крестьян, но и заплачено кровью, смертями и слезами тех, за счастье которых они уничтожали села, деревни, районы и области, применяя для непокорных от кулацкой необразованщины отравляющие газы, пулеметы, уничтожение заложников целыми деревнями и семьями.

И тогда они, эти генералы, взалкали. И тайный рык свой краснозведные маршалы и генералы направили против тех, кого считали, но никак не себя, виновными в те-кущих неустройствах и армии, и общества. Они стали тайно хорохориться против партии Ленина – Сталина и её преданного военоначальника, прославляемого всенародно Клима Ворошилова, Луганского слесаря с двуклассным об-разованием, забывая почему – то опущенный ими истори-ческий факт, что нигде, никогда ни в какие века государством не управляло и не будет управлять образованное большинство, а только то меньшинство, что без страха входит в горящие избы, ими же поджигаемые и помогает выйти из горящих изб только тем слабым, которые до конца дней своих будут служить своим спасителям верой и правдой, как тот денщик, что позволил съесть себя своему начальнику, поскольку тот в пылу быстрой жизни шибко оголодал. И тем более Земля Советская, которую начали обустраивать, обустраивалась. Плохо обустраивалась это значит, что голодоморы повсеместно возникали по всей стране, а не только на какой – то пашнями и жнивьем обильной Украине, где сам Бог велел земле рожать, хлеб собирать и им снабжать еле двигающее ноги население. А поскольку с этим дело обстояло из рук вон плохо, то в ши-рокоразвитых мозгах военоначальников от Украины до Белоруссии у заместителя Ворошилова по нашей дорогой Красной Армии Тухачевского, Уборевича, Косиора и даже самого управляющего Политармией товарища Гамарника возникли злокозненные планы Ворошилова извести пулей снайпера во время учений в Белоруссии, а самого дорогого товарища Сталина, который по мнению этих самых военспецов был не просто не "дорогой", а самый обыкновенный "стукач" еще самой царской охранки. Ну не понимали умные головы Красной Армии, что и Ильич не был осведомителем Николаи, а коли и брал золото от Генштаба Герма-нии то с определенной целью – откупиться этим золотом, когда потребуется. И потребовалось во время Брестского Мира. Ну, не понимали умные головы Красной Армией, что дорогой товариш Сталин был и оставался всегда тем, кем он хотел быть и даже герцог Мальборо – Черчилль ста-новился втупик, когда что – то замышлял дядя Джо, как он именовался этим самым герцогом, а другими, кто в разведке за кордоном работал и золото из Испании в Союз скачивал, был он Иваном Васильевичем. А умным маршалам и генералам и невдомек было, почему так дорогой товарищ Сталин не только тренирует своих летчиков и военных специалистов в Испании, но и, вообще, горой за Республиканскую Испанию.

И вот эти самые умные головы, Красной Армии командиры, сами не без греха, чего таить по женской линии и неустроенности своей личной жизни, и, вообще позабыв отвратительный пример поведения растлителя детей дорогого до недавнего времени всем товарища Енукидзе, эти самые Красные командиры решили вербовать к себе в сотоварищи аж самого всероссийского старосту товарища Михаила Ивановича Калинина, который просто имел обыкновение омолаживать свой стреющий организм не иначе как ученицами Хореографического училища при самом Большом Театре. Срам, да и только. Но разве шалости своих соподвижников не были известны дорогому Иосифу Виссарионовичу? Он и казнил, Он и миловал. Как Енукидзе. Вмиг его расстрелял. Но не мог Коба разбрасы-ваться такими людьми как Калинин, он покаялся, его про-стили, и Семен Михайлович Буденный покаялся, что совращали его бесы Тухачевского и компании. И тоже был прощен! А жене его тогдашнй, что о всех делах семейных и несемейных стучала действительно английскому шпиону – её любовнику, засветил очень длинный срок в местах не столь отдаленных, где негаснущий свет от лампочки, – легкий сон. А сам Семен Михайлович продолжил строевую службу маршала, обзавелся приятной женой, любящими детьми, и прожил жизнь свою с обидами в сердце, дрекольем в душе до самого, что ни на есть преклонного возраста. Шибко умные были эти красные маршалы и командармы. И чтобы не казалось срамным их достали не из нутри, а снаружи, т.е. как бы германских шпионов, т.е. на "утку", запушенную англоманами через Германию уже теперь Адольфа Гитлера, которому не с Англией воевать нужно было, для чего и послан был к ним аж сам Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по партии (так и прожил с этой тайной чуть не до 95 лет, пока его не задушили те же англича-не). А дорогой товарищ Сталин, как мыслитель многоходовый, и рад был. Не изнутри, а снаружи прихлопнуть эту команду маршала Тухачевского. Да и по совести назначил всем им суд, где судьями были идущие в следующий заход на смерть и маршал Блюхер, и командарм Белов, и "исторический фрукт", бывший прапорщих Дыбенко, любовник нашей многоумной и на разных языках глаголающей великой дамы дипломатического света Колонтай, всеми и всякими орденами от дружественных и не очень дружест-венных стран награжденной. Суд состоялся, приговор – расстрел исполнили, после применения изощренных средств мучений, гле смерть есть счастье.

КВАДРАТУРА КРУГА III

Атлантический океан жил сегодня тихой жизнью и еле плескался у ног порта Монровия, что в Либерии, освежая своими теплыми воздушными ласками лицо не то что старого, а просто древнего человека, глаза которого блестели как сталь турецкого ятагана, лысый череп покрывала белая кипа и тонкий дорогого шелка халат уютно располо-жился на его почти голом теле в кресле красного дерева. Пальцы кистей рук лысого человека украшали кольца с крупными и необычными по своему блеску и красоте не то, что крупными, а просто неповторимыми бриллиантами с максимально возможным числом граней, а на мизинце громоздился перстень с громадным черным иризирующим опалом. В это раннее для Монровии утро его никто не беспокоил, а друг его Табмен, президент Либерии, еще видел далеко не последний сон в своей опочивальне.

Старец думал. Думы его не были простыми и откровенными, они были глубоко философическими, они были о светоносности дня, начале любви, единстве чудес, обрете-нии сознания, тварности породы, ритмическом алфавите небосвода, рождении символом и символах откровений, аналогиях в мире тоски, прославлении материальности диалектики мира, орбите дисгармоний и гармонии мира, из которых истекает жизнь и творение жизни, где покой сливается с самим движением, и превращается в мир перевоплощений, из которых истекает как факт материали-зация желаний. Старец готовился к перевоплощению, для которого площадь квадрата и площадь круга сливаются в возможность построения квадратуры круга, где всякая иррациональность исчезает, так как снимается тайной постижения высших миров еврейского учения Каббалы, но остается как осадок в форме числа "пи" для всех остальных людей человечества, полагающих, что свою историю они решают сами, обольщаясь формой логического квадрата с точки зрения истинности и ложности суждений в традиционной истории Человека, а на самом деле человеческого заблуждения о добре, зле, счастье.

Почему – то именно в этот раз ему на память приходила земная кончина Великого Князя Николая Николаевича и, то, как он задыхался от воспаления легких в Антибе, и сердце, наконец, остановилось болезнью 5 января 1929г. Почему эти мысли беспокоили его? Странный вопрос. Ведь сам он уже многие десятки лет находился не в Германии, Франции и вообще Европе, а именно здесь на берегу Атлантического окаена в Либерии и уже создал здесь штаб огранки драгоценных камней и алмазов в бриллианты, стране, где производилась вся бриллиантовая продукция Африканского континента, а только затем уже отправлялась в Антверпен и на другие биржи по продаже алмазных изделий, а также изделий из драгоценных камней, оправленных и в платину, и в золото. Как давно это было по че-ловеческим меркам…Арон Самуилович Симанович прикрыл глаза, отхлебывая маленькими глотками горячий местный кисловато – горький кофе, иногда вливая в себя капельку тонизирующего его кровь напитка – коньяка. В отличие от всех этих почивших и отправленных на тот свет венценосных Романовых, да и других, в том числе его бывших единоверцев, в той же, далекой теперь уже Советской России, где эти самые единоверцы отправляли не учение Каббалы, а учение тех гоев, что способны были теперь уничтожать себя заговорами и оговорами, совершая кровавые тризны почти так же, как это было во времена короля Ричарда, хромого герцога Глостерского или несколькими столетиями позднее в той же Англии во времена Оливера Кромвеля, или позднейшей Реставрации. История течет и изменяется временем. Но она, как он это давно понял, не изменяет тварной природы сущего, назначение которой избавляться от изначально злого в природе Чело-века. Но это возможно было, по его мнению, только путем познания тайн внешних миров. Арон Самуилович понимал, что история только переписывается временем в новых музыкальных ритмах постижения иных миров, и такие гои как Адольф Шигльгрубер, известный как Адольф Гитлер, произведенный на свет его еврейской полукровкой отцом и племянницей его отца, его матерью, лишь выражают пример генетического сбоя в структуре поколений, приводящие к изничтожению еврейского населения планеты, ну почти так же, как если бы сын своего отца, вернувшийся из мест заключения в Сибири, вдруг, убил, освежевал и съел его…Пример заразителен.

Он, Симанович, прекрасно помнил и видел маршала Петена, присутствовавшего на торжественных похоронах Великого Князя, он видел там и бывшего президента Республики Мильерана, он помнил опубликованные соболезнования семье Николая Николаевича от имени короля Италии, женатого на родной сестре жены Великого князя, и даже присутствовал на торжественном богослужении в Белграде вместе с сербским королем Александром, при дворе которого три дня продолжался траур. Вот и успокился боевой потомок императора Николая I, чья бурная натура в порыве негодования могла даже срубить саблей голову любимой собаке. Теперь он отлеживался в гробу г. Канн, помещенном при тамошней православной церкви в храме, и полный набор георгиевских крестов трех степе-ней украшал форму кавказских казачьих войск, в которую был облачен Николай Николаевич, а плита зеленого мрамора, по углам которой находились серебряные государственные российские гербы, прикрывала вход в склеп, будучи украшена черно – желтыми лентами, а на них были выведены даты рождения и смерти Великого Князя.

Казалась бы Историей поставлена Точка. Казалось бы все движения в альтруистическом мире и все действия в эгоистическом душевном состоянии человека сосредото-чились в точке "я" для Николая Николаевича. Но Арон Са-муилович был поражен действиями Творца, когда обнару-жил через умозримое время, что без всякого перевоплоще-ния Великий Князь Николай Николаевич и даже счетное число его российского зарубежного воинства оказалось существует в каком – то совсем ему неизвестном пространстве, но во всяком случае не в пространстве текущем для него и всех известных ему людей, а в пространстве, которое он мог бы назвать "пространством мыслимой, реконст-руируемой Истории, где творилась какая – то новая История Европы, которой на самом деле не было, но которая как бы в реконструируемой форме могла существовать. Это было самое удивительное из форм миропониманий его жизни. Это было решение задачи квадратуры круга, сня-тие проблем которой происходило не тайной Каббалы, не реальностью иррационального числа "пи", но каким – то другим способом, конструируемым автоматом – "компью-терра", – Земли, имеющей свой собственный Счет Времени. И это хромое Время существовало. И только позднее, уже в новом воплощении он понял, что в такого рода собы-тиях нет ничего удивительного, скорее всего сами люди не видят в этом ничего удивительного, так как давно уже пе-рестали быть просто "гомо сапиенс", а стали "людьми новыми", поскольку с наслаждением читают конструирова-ние истории как по Льву Гумилеву, сыну убиенного боль-шевиками поэта, как бы забывая, что существует и реальная История, например, Руси, по Б.А.Рыбакову, а многие вообще зачитываются расчетами школы математика Фоменко, который, по мнению пристяжных историков от фактов, а не воображения, пишет уже всякую Чушь. Но именно эта Чушь не просто привлекает ныне живущее поколение, а взахеб усваивается ей как реальность Бытия, как способность мага вернуть отца в семью по фотографии пассами "битвы экстрасенсов".

И эта реальность Бытия не являлась формой тайного учения Каббала евреев, а была какой – то новой формой существования и проявления Единого Бога, которая испы-тывала людей на прочность Духа и Единоверия, в которой привычка оставалась старой натурой, где сокрытие своего духовного уровня не являлось необходимым и достаточ-ным условием духовного возвышения, но, в конечном сче-те, вело к духовному падению – злому началу (эцер ра) – (Я создал зло и Тору для его исправления), где невозможно не отождествлять себя со своим телом, как это мог делать он, Симанович, ощущая раскрытие света Творца, именуемого жизнью. Поэтому внешняя, реальная жизнь отделялась от него, Симановича, миром Торы, а для людей "Компью – торы", т.е. "компью-терры" являлся расчетный мир автома-тического альтруизма, где реальный мир – мир поиска квадратуры круга был миром синтеза "эцер ра" – миром зла, миром людских падений.

И этот мир "хромого времени", мир "компьютерры", мир "эцер ра" буйствовал в России как бы в параллель с миром Советской России, именуемого уже даже иначе – "Союзом Советских Социалистических республик", где фраза Клима Ворошилова: "троцкистское охвостье", брошенное компа-нии К.Радека тут же возвращалось к нему эпиграммой: "Ах, Клим, пустая голова, навозом доверху завалена! Не лучше ль быть хвостом у Льва, чем задницей у Сталина? ".

Мир Великого Князя Николая Николаевича был тоже диктатурой, но диктатурой Престола во главе с императором Николаем Николаевичем и приближенным к нему воинством, вошедшим в новый мир под именем "зарубежное воинство". Это воинство охраняло заводы, фабрики, возделываемые поля, являя собой новый вид опричнины при новом императоре. Высокими темпами развивались наука, искусство, образование, ориентируемое на способную или очень способную часть населения, остальная часть "народного образования" сводилась к получению необходимого комплекса знаний для квалифицрованного выполнения предстоящих во взрослой жизни любых технических операций. От этих людей не требовалось открыть частицу в новом квартале, но тербовалось жесткое и неукоснительное выполнение операций, поддерживающих экономическую и техни-ческую жизнь на уровне обслуживания существующего уклада жизни, за которой следовало достойное для жизни вознаграждение. Как таковой капитализм отсутствовал. Но Человек с рублем и ружьем был самим Государством, каравшим смертью и даже четвертованием самое нарушение Закона. Коррупция отстуствовала за ненадоб-ностью, выслеживалась в корне, и даже самые истоки ее зверски подавлялись "опричниной зарубежного воинства", воспитание которого осуществлялось в поселениях имени Аракчеева, чей культ был сутью Нового государства, а на памятнике И.А.Крылову были высечены слова, обращенные "дедушкой" к потомкам: "…о милые зверята, какие выросши, вы будете скоты! ". Так хромало Время, где нации и народности отправляли свою культуру и традиции в рамках Новой Империи, имея и национальные гвардии, и национальные ордена, и национальные столицы, и национальных князей, структура и назначение которых подчинялась беспрекословно центральной власти в силу прямой заинтересованности сохранения собственной сущности традиций в форме абсолютной монархии. Ценз оседлости касался только одной богоизбранной нации, поскольку сам Император специальным рескриптом запретил поселение в столице и крупных гордах "людей рубля", но всячески содействовал сплоченности единоверцев за пределами хромающего времени "Русофилии", как называлась теперь эта страна, выплачивая для расселения этого населения по всему остальному миру необходимое количество золота для того, чтобы единоверцы расселялись по всему остальному желаемому им миру и неглас-но властвовали везде в тех странах, где требовалась надежная дипломатия русофилии. Для этой цели были даже созданы специальные фонды для расселения единоверцев в Германии, Англии, Северной и Южной Америке, и, конечно же, в Палестине, как оплоте Хромого Времени в защите цивилизованного Мира Европы от нашествия Востока, поскольку восточные рубежи самой Русофилии были надежно защищены от Империй Китая, Ирана, Ирака и Турции собственными границами национальнх Хартий Русофилии, закреплявшими права собственности за национальными князьями границ страны. В силу того, что национальные культуры свободно развивались, не смеши-ваясь, а притираясь друг к другу, формировался путь единой культуры нации.Такой конгломерат национальных культур приводил к возниковению монолита нации русофилов, где противоречия снимались традициями самих культур, приводя к свободному языковому обращению между всеми нациями Русофилии, т.е. восстановлению до вавилонского понимания между народами.Язык становил-ся культом психологии, где снимался парадокс "всякое по-нимание есть вместе с тем непонимание": "молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои!". Все понимали друг друга ради собственной безпасности, ради собственного благополучия себя и своих близких", где каждый не был осужден на ужасающее одиночество, поскольку всегда улыбался и говорил "да".