"Океаны Айдена" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 3 В зеленом потоке

— Хозяин! Хозяин! Скала!

Одинцов открыл глаза. Грид тряс его за плечо, показывая рукой вперед, где за облаками белесого тумана маячило нечто массивное, темное.

Мгновенно сдвинув дверцу кабины со своей стороны, он выставил наружу протянутое Гридом весло и начал грести изо всех сил, упираясь коленом в пульт. Брызги летели фонтаном, каждый раз, когда он погружал лопасть в воду, быстрое течение пыталось вырвать весло из рук. Сбоку раздался слабый шорох — молодой трог без напоминаний открыл вторую дверцу и, навалившись всем весом на грубо оструганную рукоять шеста, тормозил.

Скала приближалась, вырастая с каждой секундой. Неприятное место, совсем не похожее на галечный пляж Ай-Рита! Черные лоснящиеся камни в кружеве пены торчали из воды, образуя первую смертоносную линию укреплений. Над ними нависал мрачный утес, покрытый пятнами соли, изъеденный у основания стремительным потоком. Зеленовато-синие струи били и резали его, но он еще сопротивлялся — и будет бороться еще многие годы, пока в один прекрасный день, подточенный у самых гранитных корней, не рухнет в волны с оглушительным грохотом. Этот грядущий катаклизм мало волновал Одинцова, он старательно греб, пытаясь удержаться в той струе течения, которая огибала скалу на безопасном расстоянии.

Рев прибоя, набегавшего на берег, громом отдавался в ушах. Черные и серые клыки мелькнули в пятнадцати метрах от суденышка и торопливо умчались назад — они проскочили мимо острова секунд за тридцать.

— Чуть в Полночь не съехали, дружок! — сказал Одинцов на русском и, перейдя на айденский, похвалил: — А ты у меня молодец! Старательный парень!

Грид понял и расплылся в улыбке. В отличие от своих мохнатых соплеменников он умел улыбаться почти по-человечески.

Одинцов вытащил весло, швырнул его назад, за пилотское сиденье, и закрыл дверь. Грид старательно повторил все манипуляции с веслом. Кабина была полна пара, и климатизатор, расположенный где-то в хвостовой части, жалобно стонал и завывал. Иногда Одинцов с ужасом задумывался, хватит ли до конца пути энергии в аккумуляторах — или что там еще питало их драгоценный кондиционер? Шел уже третий день плавания, а суденышко преодолело всего пару тысяч километров — или чуть больше.

Правда, они путешествовали только днем. Ночью с воды скалы были почти незаметны за дымкой тумана, хотя Одинцов предусмотрительно отправился в путь, когда Баст, серебристый спутник Айдена, приближался к полнолунию. Еще в первые сутки, в светлое время, он уяснил — не без помощи Грида, — что возникающие по курсу островки нужно различать за километр, тогда, при умелом обращении с веслом, их удавалось обогнуть. Времени хватало лишь на сорок-пятьдесят яростных гребков, километр они проскакивали за минуту.

Грид оказался настоящим кладезем знаний по части навигации в Потоке. Теперь Одинцов благословлял то мгновение, когда вытащил его из шеренги пленников, ибо без этого парня вряд ли смог бы пережить первый день плавания. Солнце еще висело на локоть над горизонтом, а молодой трог уже начал присматриваться к возникающим впереди островкам, иногда даже высовываясь на секунду-другую из кабины и втягивая воздух широкими ноздрями. Одинцов быстро сообразил, что его спутник ищет удобную и надежную гавань, что-то наподобие бухточки с галечным пляжем на западной оконечности Ай-Рита. Таких островков попадалось немало, чуть ли не каждый пятый, но Грид браковал их один за другим. Наконец, издав протяжный возглас, он торопливо сунул в руки Одинцову весло. Тот повиновался и стал грести, полагаясь на инстинкт дикаря и оставив расспросы на потом.

Они благополучно пристали к крошечному островку, почти начисто разъеденному теплым соленым потоком. Однако камни его все еще торчали над водой на три-четыре метра, и между ними пряталась бухточка с отлогим, усеянным галькой дном. Юный трог и его хозяин вытянули флаер, ставший заурядной лодкой, за линию прибоя, потом отправились с копьями на рыбную ловлю.

Солнце садилось. Одинцов знал, что этот предзакатный час особенно ценился у трогов, как и начало рассвета. В эти минуты можно было находиться на Поверхности, а скупой солнечный свет все же был ярче сияния Баста и помогал рыбакам выслеживать добычу. Грид ловко обращался с копьем, и вскоре на плоской вершине гранитного обломка, раскаленного за день так, что нельзя было приложить руку, уже пеклись выпотрошенные тушки нескольких рыбин.

В эту ночь, и в следующую тоже, Одинцов вел долгие трудные беседы со своим «вторым». На Ай-Рите он прожил с Гридом восемь дней, дожидаясь подходящей фазы Баста, но узнал немногое. Все время занимала подготовка к побегу, которая велась с максимальной осторожностью, хотя Одинцов давно отучил местную публику совать нос в свои дела. Работы хватало. Он размонтировал и выбросил заднее сиденье в кабине флаера, чтобы освободить место для припасов, нашел шесть длинных дубинок и, обстругав кинжалом толстые комли, изготовил грубое подобие весел, наконец отобрал десяток прочных копий, рассчитывая, что они пригодятся в качестве шестов. Мешки из рыбьей кожи с запасом пресной воды, высушенным лишайником и вяленой рыбой довершили снаряжение путников, больше из пещерного мира брать было нечего — разве что лук со стрелами для Грида. Все это добро, включая мешок Одинцова, пришлось потихоньку перетаскивать во флаер. К счастью, Бур и его подданные, притомившись от обильных пиршеств, большую часть суток спали. В остальное время вождь ел или делал «хорошо» с новыми самками.

В одно прекрасное утро Одинцов с помощником не вернулись в айритские Пещеры. Дождавшись, пока последний из рыболовов скроется в темном отверстии тоннеля, они выложили дорожку из бревен от флаера к берегу и скатили по ней аппарат в воду. Весил он немного, однако остатки плотов, на которых прибыли соплеменники Грида, до сих пор не убранные, порядком облегчили труд.

После, на островке, удаленном от Ай-Рита на пятьсот километров, Одинцов учинил подробный допрос своему проводнику. Через пару часов выяснилось, что Грид невероятно сметлив и понятлив — по меркам трогов, разумеется. Он знал несколько сотен айденских слов — может быть, даже тысячу — и понимал вдвое больше. Этот поразительный факт вначале ошарашил Одинцова, но вскоре выяснилось, что его помощник родом с самых Верховьев, из тех краев у Западного океана, где берет начало Зеленый Поток. Его племя было гораздо более развитым, чем айритские троглодиты. Как поведал Грид, его клан произошел от смешения местных трогов с людьми, прибывшими с севера на большой лодке, случилось же это в незапамятные, почти легендарные времена — как подозревал Одинцов, лет сто или двести назад.

Но главное заключалось в том, что какие-то айденские мореходы сумели пробиться до самого экватора по водам Западного океана! Бар Занкор, мудрый целитель, рассказывал Одинцову о нескольких морских походах на Юг — конечно, пропавших без вести, — и теперь было ясно, чем закончился один из них. Видимо, айдениты не смогли вернуться и осели на островах Потока доживать жизнь среди мохнатых троглодитов. Возможно, они даже истребили мужчин какого-то местного племени и, не питая брезгливости к их женщинам, произвели расу метисов, к которой принадлежал Грид.

В его клане, многочисленном, плодовитом и занимавшем довольно крупный островок, не практиковали каннибализма. Из океана в Верховья Потока довольно часто попадала крупная рыба и еще какие-то гигантские существа, похожие, по описанию юноши, на морских змеев. Иногда их выбрасывало на берег, иногда они несколько дней пытались преодолеть течение под защитой острова и вернуться в океанский простор. Обессилев, эти горы мяса, жира и прочных костей становились легкой добычей.

Пищи, как правило, хватало всем. Случались, однако, и плохие годы, когда не удавалось поймать больших морских зверей, и тогда часть молодежи уходила вниз по Потоку в поисках нового дома. Такие экспедиции — без возврата, ибо никто не сумел бы выгрести против течения, — случались и в другие времена, уже не в силу необходимости, а из-за любопытства и тяги к странствиям. Как понял Одинцов, Верховья Потока были уже все заселены народом Грида, и молодежь продолжала двигаться на восток, вытесняя исконных трогов или смешиваясь с ними.

Далеко не везде путников встречали с оружием в руках. От побережья Западного океана на тысячу километров простиралась область, где пришельцы с Верховьев были желанными гостями. С ними менялись женщинами и охотно оставляли у себя их мужчин, иногда десяток-другой местных присоединялся к их каравану. Партия, с которой плыл Грид, состояла из метисов уже едва ли на десятую часть, и все они — если не считать нынешнего спутника Одинцова — пали в битве на айритской скале. Остальные были обычными трогами — может, чуть полюбопытней, чем сородичи Бура.

Из этих рассказов Одинцов уяснил одно: его угораздило шлепнуться в середину Потока, в самый людоедский, самый мерзкий край. А места дальше на восток были еще хуже, еще омерзительней.

На вторую ночь, поужинав опостылевшей рыбой, он продолжил расспросы. На этот раз его интересовала навигация. Они с Гридом могли плыть днем благодаря драгоценному климатизатору и чудесным свойствам корпуса их суденышка, не пропускавшего солнечной радиации. Но как же путешествовали примитивные мореплаватели Верховий?

Выяснилось, что они передвигались на своих плотах потихоньку, полегоньку, плыли лишь полтора-два часа в сутки, покрывая за переход от шестидесяти до ста километров. В принципе, за два месяца странники могли добраться от Западного до Южнокинтанского океана, но гораздо раньше они либо попадали в котел, либо оседали в более гостеприимных местах.

Очередной бросок совершался вечером, перед закатом солнца, и никто не мог предугадать, что встретит их в конце дороги. Путники могли вообще не обнаружить подходящего для высадки островка, и тогда их ожидало ночное плавание в неизведанных, полных опасностей водах. Троги, пещерные жители, хорошо видели в темноте, но даже они не сумели бы разглядеть сквозь туман внезапно появившуюся по курсу скалу. Видимо, многие плоты гибли именно таким образом, — Одинцов помнил, что иногда течение выносило на пляж Ай-Рита отдельные бревна.

Если находился подходящий остров, пришельцы высаживались и принимали бой либо начинали мирные переговоры. Существовала, однако, и третья возможность, о которой Одинцов уже знал: скала могла оказаться необитаемой. Это относилось к тем вершинам подводного хребта, в которых не было пещер, и каждый такой случай с равной вероятностью сулил путникам-трогам жизнь или смерть. Если на острове имелись глубокие ниши, трещины или хотя бы заполненные спокойной водой каналы между камнями, то, навалив сверху плоты на манер кровли, можно было пересидеть светлое время суток. Не каждый дотягивал до вечера, однако основная часть переселенцев выживала. Если же островок представлял собой голый монолитный утес, погибали все.

Вероятно, и троги, и соплеменники Грида обладали врожденным чутьем, помогавшим делать верный выбор. Большую роль здесь играло множество едва уловимых факторов, чуть заметных признаков, среди которых важнейшим являлся запах. По-видимому, таким образом Грид отличал обитаемые островки, хотя Одинцов не мог представить, что именно вынюхивает его спутник. Запах дыма? Смрад фекалий и человеческих тел? Как ухитрялся Грид учуять эти признаки жизни сквозь стену пара, на расстоянии нескольких сотен метров?

Однако он делал это и, учитывая, что они с Одинцовым представляли слишком незначительную боевую силу, выбирал необитаемые груды камня. Впрочем, даже обостренный инстинкт дикаря имел свои пределы. На шестую ночь, когда путники уже приближались к устью Зеленого Потока, Грид ошибся.

На закате они подплыли к двум почти одинаковым островкам, расположенным друг за другом на расстоянии километра. Поведение молодого трога вдруг стало неуверенным: он нюхал воздух и, морща лоб, всматривался в быстро надвигавшийся берег. Они еще могли свернуть и направиться ко второй скале, но с каждой секундой произвести такой маневр становилось все труднее. Наконец Грид решил возложить выбор на своего хозяина.

— Люди. — Он вытянул волосатую руку к темнеющим впереди утесам. — Там… там…

— На первом? На втором камне? — попытался уточнить Одинцов, знавший, что в словаре его спутника отсутствует слово «или».

— Первый… второй… Грид не знает… — В темных глазах плавала растерянность.

Островки расположены слишком близко, запахи смешиваются, догадался Одинцов. Возможно, обитаемы оба, возможно, только один. Из тактических соображений проверку надо было начинать с первого — тогда хотя бы оставался шанс сбежать на второй. Он уверенно вытянул руку в сторону каменистой отмели:

— Сюда! Плывем сюда!

Десяток мощных гребков, и волны выбросили флаер на галечный пляж. Одинцов осторожно высунул голову из-под прозрачного колпака и поглядел на запад — оранжевое солнце садилось в тучах. Хотя до заката было не меньше двух часов, можно, пожалуй, рискнуть и выйти наружу.

Грид не раздумывал. Он уже стоял на берегу, плотно, как учил хозяин, задвинув за собой дверцу. Юноша принюхивался, покачивая лохматой головой, и с каждой секундой его огромные губы кривились все сильнее и сильнее. Ошибка, понял Одинцов и, прихватив чель, без колебаний выбрался наружу.

— Люди? — спросил он, широким жестом обведя скалу.

— Люди, — с убитым видом подтвердил Грид и, подумав, добавил: — Много люди… плохой, очень плохой. Для этот люди хозяин, Грид — мясо…

— Надо убираться отсюда, — произнес Одинцов, чувствуя, как по его вискам, груди и спине струится пот. Висевшее низко над горизонтом солнце даже сквозь тучи палило немилосердно, но с востока, с океанских просторов, чуть заметно тянуло свежим ветерком — скорее намеком на ветерок, чем настоящим бризом.

Кивнув Гриду, он сунул оружие обратно в кабину и навалился справа на острое крыло аппарата. Его спутник пристроился с другой стороны, и суденышко, скрипя днищем по камням, поползло к линии прибоя. Их босые ноги погрузились в воду по щиколотку, затем — по колено, флаер закачался на волнах. Теперь надо было провести его метров тридцать вдоль берега спокойной бухточки и обогнуть мыс — там стремительное течение подхватит легкий корпус и помчит к другой скале. Главным в этой операции было вовремя залезть в кабину, но Одинцов давно разработал надежную страховку.

Когда они приблизились к монолитному камню, похожему на голову припавшего к воде пса, за левой щекой которого ревел Поток, Одинцов, толкавший аппарат со стороны берега, открыл дверцу и вытянул из-под сиденья веревку. Он обвязал ее вокруг пояса и перебросил второй конец Гриду — тот уже сдвинул секцию прозрачного фонаря со своей стороны. Вскоре они оба болтались на концах каната метров пяти длиной, протянутого через кабину, — это несколько снижало их подвижность, зато являлось полной гарантией того, что стремительный Поток не отбросит их от суденышка.

Набегавшее течение прижимало легкий флаер к скале, острый край стреловидного крыла царапал по камню, прямо по нижней челюсти гранитного пса. С усилием толкая вперед скользкий от влаги корпус, Одинцов пробирался у самого утеса, под низко нависшим козырьком — широким «собачьим носом». Грид пыхтел с другой стороны, там было глубже, и он шел по пояс в воде.

Вдруг они оба почувствовали, как быстрое течение, подхватив флаер, потащило его прочь от берега. Одинцов уцепился за высокий порожек, готовясь нырнуть под колпак. Грид, согнув колени, стоял с другой стороны, ухватившись левой рукой за спинку кресла и придерживая правой полуоткрытую дверь, — нижняя половина туловища трога уже была в кабине. Неожиданно он выпрямился, задрав голову вверх — видимо, хотел бросить последний взгляд на стремительно убегавший берег.

И в следующий миг стрела, чиркнув по верху кабины кремневым наконечником, вонзилась ему в шею.

Со сдавленным криком Грид покачнулся, схватив обеими руками древко, какое-то мгновенье тело его балансировало на пороге, готовое рухнуть в поток. Одинцов, сильно дернув веревку, втащил трога внутрь и одновременно сам перевалился в кабину. Резкая боль пронзила левую икру, — скосив глаза, он увидел, что из его ноги, пониже колена, тоже торчит стрела. Затем рой снарядов вспенил воду в нескольких метрах от суденышка, но через десять секунд широкая водная преграда легла между ним и лучниками.

Заскрипев зубами от боли, горечи и унижения, он погрозил берегу кулаком. Эти твари все-таки выследили их! Подобрались сверху, с макушки утеса, и пустили в ход луки и пращи! Как бы он хотел очутиться сейчас среди этого стада с клинками в руках! Злые бессильные слезы жгли глаза, из груди вырвалось глухое звериное рычание.

Через секунду он успокоился. Столь сильные эмоции являлись, несомненно, наследством Рахи, они приходили от его молодого крепкого тела, еще не знавшего ран, — во всяком случае, не в таком количестве, какое накопил Георгий Одинцов за четверть века службы и командировок в «горячие» точки. Но с Рахи было давно покончено, и его наследник, подтянув колени, уселся в кресло и начал спокойно взвешивать свои потери.

Первым делом он вырвал из ноги стрелу, стараясь не думать о чешуйках кремня, наверняка застрявших в ране. Затем Одинцов бросил взгляд вперед. Течение уже протащило их мимо второго островка, и километров на десять по курсу не маячило никаких препятствий. Значит, у него было как минимум минут пятнадцать.

Он развязал веревку на поясе, отрезал кинжалом небольшой кусок и быстро наложил жгут повыше раны, из которой толчками била кровь. Затем склонился над Гридом — тот, запрокинув голову, лежал в кресле.

Дела молодого трога были плохи. Безнадежны, если говорить начистоту. Стрела, попавшая в правую половину шеи, вроде бы не задела сонную артерию, но наполовину перерезала горло и проткнула мышечные ткани — кремневый наконечник вышел на два пальца под самым затылком. Возможно, в земной клинике сумели бы спасти ему жизнь, но Одинцов мог только продлить его агонию.

Тем не менее он срезал древко у самой кожи, потом, положив голову Грида себе на колено лицом вниз, сделал концом кинжала крестообразный надрез около кремневого острия и запустил пальцы в страшную рану. Юноша слабо дернулся, но сознание уже покинуло его. Одинцов нащупал закраину наконечника, сжал ее покрепче и резко дернул, протаскивая камень и дерево сквозь живую плоть. Грид захрипел, поток крови выплеснулся из сквозной раны.

Бормоча проклятья и стараясь зажать ладонью входное и выходное отверстия, Одинцов другой рукой отодрал длинный лоскут от своей набедренной повязки и начал заматывать им шею трога. Ткань сразу набухла кровью, потом кровотечение как будто приостановилось. Одинцов стащил с бедер остатки мокрой ткани, выжал ее и обмотал вокруг шеи Грида в пять или шесть слоев. Затем он достал из мешка свою рубаху, разорвал ее на бинты и занялся собственной ногой.

Ему надо было в ближайший час найти безопасное убежище, необитаемый островок, на котором можно отсидеться три-четыре дня. Он не сомневался, что Грид умрет — удивительно, как трог не погиб на месте! И он не питал иллюзий насчет своего ранения. Стрела пробила мягкую часть икры, не задев кость, не порвав связок, в другой ситуации он просто забинтовал бы эту дырку и позабыл о ней. Но сейчас его плоть ужалил кремневый наконечник, и Одинцов хорошо представлял все ужасающие последствия случившегося.

Троги никогда не пользовались отравленными стрелами, ибо в том не было нужды. Любая рана, нанесенная кремневым оружием — наконечником стрелы, копья или лезвием топора, — вскоре воспалялась из-за мельчайших каменных чешуек, отщепившихся при ударе и проникших в плоть. Дальнейшее было делом случая — либо живая ткань отторгала инородные тела и воспаление проходило, либо пораженное место начинало гноиться. Гангрена и смерть — тут не имелось других альтернатив!

Припомнив действия шамана Касса в подобных случаях, Одинцов разжевал сухой лишайник, размотал повязку на ноге и, морщась, затолкал жидкую кашицу поглубже в рану. Затем он снова туго забинтовал икру.

Прошел час. Грид тихо хрипел рядом, из-под многослойной повязки текли струйки крови, и таким же кровавым цветом наливались тучи на западе. Солнце садилось. Одинцов был теперь на сорок километров ближе к устью Зеленого Потока, и с каждой минутой гаснущего света его шансы на спасение падали. Он открыл дверцу, привстал и высунулся из кабины, стараясь не опираться на больную ногу. Так все-таки повыше… может, удастся разглядеть что-нибудь подходящее…

И он разглядел.

Впереди, уже совсем близко, горизонт словно заворачивался кверху ровной синевато-серой полосой. Эта кайма, озаренная алым светом заходящего солнца, тянулась налево и направо сколько хватало глаз, казалось, что она сливается с небом и уходит в бесконечность. Небесный купол опирался на нее, словно на нерушимое основание из сизой стали, и первые звезды робко поднимались над этим бескрайним, необъятным, замершим в безмолвном спокойствии и мощи монолитом.

Одинцов долго всматривался в горизонт, пока быстрое течение несло легкое суденышко — почти километр каждую минуту, — потом тяжело опустился на сиденье и бросил взгляд на Грида. Бедный парень! Не дожил до океана каких-то полутора часов!

Затем он погрузился в размышления. Пониже синей океанской ленты, символа простора и свободы, просматривалась россыпь черных точек — несомненно, скалистые островки в устье Потока. Левее от них, к северу, лежало нечто обширное, плоское и серое, — как подозревал Одинцов, песчаная или галечная отмель. Днем там не сыщешь защиты от солнца, но светлое время можно пересидеть во флаере, если не откажет кондиционер. Хуже, что на отмели наверняка нет пресной воды, но во время предыдущей стоянки им повезло — Грид разыскал маленький источник в глубине темной ниши, где они провели ночь. Четыре ведра из рыбьей кожи были полны — там литров двадцать, не меньше…

Грид разыскал… Грид больше ничего не разыщет. Бросив взгляд на покрытое кровью и смертным потом лицо своего спутника, Одинцов решительно передвинул его на свое место и, открыв правую дверцу, начал загребать веслом.

Через несколько минут он миновал острые черные зубцы утесов, оставив их правее. Скорость течения ощутимо упала — вероятно, основной поток слегка отклонялся к югу, огибая какую-то невидимую подводную возвышенность или иное препятствие. Быстро темнело, и надвигавшаяся серая полоса, которую он принял за отмель, стала совсем не видна на фоне налившегося чернотой моря. Это образование могло оказаться чем угодно — выступающим из океанских глубин каменным плато, необозримым полем водорослей или просто иллюзией. Но вскоре под днищем флаера скрипнул песок, волны протащили его еще немного, и аппарат встал. Поздравив себя со счастливым исходом, Одинцов вылез из кабины, — мокрый песок под голыми ступнями казался почти прохладным. Ему снова повезло. Жаль, что удачи не хватило на Грида…

Его сердце болезненно сжалось. Он вытащил молодого трога из кабины и устроил около фюзеляжа под коротким остроконечным крылом. Затем сам растянулся на песке, положив рядом мягкий пузырь с водой. Есть не хотелось, только пить. Одинцов чувствовал, как пульсирующий жар растекается в раненой ноге, поднимаясь все выше и выше. Ладно, до утра он доживет и сумеет забраться обратно под колпак, даже если его начнет трепать лихорадка. Главное, он выбрался из Потока, из гнусных пещер, пропитанных человеческой кровью, из этой душной мерзкой душегубки… Выбрался… выбрался… выбрался…

Теплый морской бриз овеял его лицо — может быть, то прилетел из далекой Хайры золотогривый нежный Майр, чтобы подбодрить и утешить странника. Одинцов спал, что-то шепча иногда потрескавшимися губами.

— Георгий… Георгий Леонидович… — хриплые полустоны-полурыдания пробудили его. Он приподнялся, хватая горячий воздух запекшимся ртом. В висках гремел набат, нога распухла, как бревно, а сердце судорожными толчками гнало кровь, и вместе с ней лихорадочный жар растекался по телу. Одинцов стиснул руками виски. Кажется, кто-то звал его? Во сне или наяву? Или звук его имени, которого в этом мире не знал никто, являлся порождением горячечного бреда?

— Георгий… Георгий Леонидович…

Снова! Одинцов ошеломленно завертел головой, и это движение отдалось болью во всем теле. Он бросил взгляд вверх: Баст, круглый, серебристый, сияющий, висел над самым горизонтом, знаменуя конец ночи, диск айденской луны двоился перед глазами, окруженный бешеным хороводом звезд.

Лихорадка! У него, несомненно, лихорадка! Рана начала воспаляться!

Рука Одинцова скользнула к раненой ноге. Даже под повязкой чувствовалось, как она горяча. Надо очистить рану, промыть пресной водой и приложить новую порцию зелья… если оно поможет… Его дрожащие пальцы не могли справиться с завязками бинта, заскорузлого от крови.

— Больно… Горло… шея… Георгий Леонидович, что со мной?

Горло? Шея? Мгновенно видение пробитой стрелой шеи Грида возникло перед ним. Волоча ногу, тяжелую, как колода, он пополз к флаеру.

Грид по-прежнему лежал на спине, под крылом аппарата. Замотанная тканью шея превращала его голову в какой-то выпуклый нарост, торчавший прямо из плеч. Свет луны падал ему в лицо, и Одинцов увидел широко раскрытые темные глаза, в которых плескался океан муки и отчаяния. И что-то еще… Недоумение? Упорство, с которым он пытался преодолеть страх? Но как бы то ни было, юный трог еще не умер. Он продолжал жить. Поразительно, но в этом не приходилось сомневаться! Кажется, он что-то сказал?

— Георгий Леонидович… полковник, где вы? Я ничего не вижу… отзовитесь…

Георгий Леонидович! Полковник! Он бредит? Кто мог назвать его полковником — здесь, в ином измерении, в самом гиблом месте этой планеты?

Черные губы Грида шевельнулись, и Одинцов вдруг с ошеломляющей ясностью понял, что не спит, не бредит и не является жертвой звуковой галлюцинации, порожденной горячкой. Этот трог — полуживотное-получеловек, дикарь, обитавший в подземном мире, всю жизнь прятавшийся от яростного экваториального солнца Айдена, звал его земным именем! И как звал! Молил, хрипел, мучительно выталкивая звуки из пересохшей глотки…

Протянув руку, Одинцов нашарил мягкую поверхность мешка с водой и наклонил его над подбородком трога. Струя прозрачной жидкости хлынула в черный провал рта, Грид мучительно закашлялся, потом глотнул — раз, другой… Судорога передернула его заросшее коротким рыжеватым волосом лицо.

— Так… хорошо… — Голос был тихим, но сейчас в нем чувствовалось спокойствие и какая-то сдержанная сила. Неожиданно Одинцов понял, что слышит русскую речь. Он прижал мокрую ладонь к пылающему лбу, несмотря на жар и лихорадочное возбуждение, он находился в трезвом рассудке. Кажется, перед ним оборотень — такой же, как он сам! Кто-то из «ходоков»-испытателей? Ну, не повезло парню! Попал в тело пещерного троглодита, да еще полумертвого!

— Полковник, это я, Ртищев… Отзовитесь! Я знаю, чувствую… вы где-то рядом… Эта вода… Спасибо…

Память Одинцова ожила. Тренировочный зал в Баргузине, блеск снега за окном, блеск сабель на помосте и молодой лейтенант, упрямо называвший его полковником… Ртищев! Любимый ученик! Как он тут оказался? Не в Айдене вообще, а здесь, на острове у Зеленого Потока?

Одинцов коснулся щеки Грида… Нет, уже не Грида! Костя Ртищев лежал перед ним на песке под холодным светом Баста — и умирал!

— Костя, Я здесь. Чувствуешь мою руку? Слышишь меня?

— Слышу… слышу, Георгий Леонидович… Но темнота… не вижу ничего… и ничего не чувствую, кроме боли… — Теперь в его хриплом голосе была заметна неподдельная радость. — Я пришел за вами… следом за вами… Шахов сказал… попали в беду… надо выручить… я согласился…

Горло у Одинцова перехватило, на глаза навернулись слезы. Через неведомую бездну пространства и времени ученик пришел за своим учителем!

Костя торопливо продолжал говорить. В пробитом горле булькало и свистело.

— Вы не вернулись… так долго, и не вернулись… В Баргузине не знают, что думать. Виролайнен… он пытался много раз… пытался дотянуться до вас, помочь… безрезультатно… Что… что случилось?

— Почему он переслал тебя в это тело? — вопросом на вопрос ответил Одинцов. — В тело умирающего?

— Умирающего? А! Тогда понятно… Я испытал шок и чуть не соскользнул… чуть не ушел отсюда… Но Виролайнен… он был уверен, что я окажусь где-то рядом с вами… надо было лишь позвать… — На мгновение Ртищев смолк, то ли размышляя, то ли собираясь с силами. — Боль… Я вытерплю, Георгий Леонидович, вытерплю. Главное, мы можем поговорить, пока этот человек жив… Только боль… такая боль… Воды…

Одинцов снова наклонил край кожаного мешка над его губами. Костя глотнул.

— Боль ничего не значит… ничего… Я вернусь… вернусь в свое настоящее тело, и боли не будет… — Он шептал и шептал, словно читая заклинания. — Нужно, чтобы вы знали… У Виролайнена теперь есть способ… способ послать испытателя туда, где вы… в тело ближайшего человека… вы — как якорь в этом мире… — Ртищев сглотнул. — Ведь этот мир… огромный мир… похожий на Землю… Так, Георгий Леонидович?

«Ну и умелец Виролайнен! — мелькнуло у Одинцова в голове. — Своего добьется, не мытьем, так катаньем!»

На губах Ртищева, на обезьяньем лице Грида, блуждала странная улыбка.

— Огромный… мир… — медленно повторил он, уставившись незрячими глазами в нависающее над ним крыло.

— Да, Костя. Этот мир огромен, не меньше Земли, и полон чудес. Жаль, что ты его не видишь. Все тут есть — то, что у нас было, и, возможно, то, что будет.

— Полон чудес… Поэтому вы не хотите возвращаться?

— Нет, не только поэтому. Во всяком случае, чудеса не главное. Я отправился сюда на пять минут, а пробыл восемь месяцев… Теперь у меня есть тут дела, есть близкие люди, и я не могу их покинуть. Не могу и не хочу. — Подумав о раненой ноге, о пожаре, что бушевал в его крови, Одинцов добавил: — Может быть, я вернусь… вернусь, если не будет иного выхода… если так сложатся обстоятельства…

— Понимаю, — прохрипел Ртищев, — я понимаю, Георгий Леонидович. Но что мне сказать генералу? Что сказать Виролайнену?

— Скажи, пусть оставят меня в покое, — твердо произнес Одинцов. — Пусть не мешают! Я нахожусь в отличном теле, в здравом уме и твердой памяти. И я могу вернуться без их помощи — в любой момент, когда сочту необходимым!

— Передам… я передам, что вы… — Тело Грида мучительно изогнулось, и из горла хлынул поток темной крови. — Боль… какая боль… — невнятно пробормотал Ртищев. — Но я постараюсь еще выдержать… постараюсь… — Вдруг на его лице появилось тревожное выражение, странно исказившее грубые черты трога. — Георгий Леонидович… полковник… Почему… умирает… этот… человек? Был… бой?.. Вы… Вы в порядке?

— Случилась мелкая стычка, и моему напарнику не повезло, — голос Одинцова был ровен и спокоен. — Но я в порядке, в полном порядке, а вот о тебе этого не скажешь. Ты должен уйти, Костя. Если ты умрешь… если умрет тело твоего носителя, твоя гибель тоже неизбежна. Ты ведь знаешь, что случилось с Черновым и другими ребятами.

— Знаю… знаю и сейчас уйду. Но так хотелось бы взглянуть… увидеть этот мир… хотя бы раз… хотя бы на мгновение…

Преодолевая собственную немощь, Одинцов схватил за плечи легкое тело трога, вытащил из-под крыла и положил его голову себе на колени.

— Смотри, Костя! Смотри же! Постарайся разглядеть! — Он говорил торопливо, поглаживая ладонями мохнатую голову, словно передавая умирающему часть своей жизненной силы. — Над нами черно-фиолетовое небо и звезды, тысячи ярких звезд! Луна… Огромная, серебристая, больше, чем у нас! Она стоит над самым горизонтом… над океаном… таким океаном, какого нет на Земле! И завтра я поплыву туда… Ты видишь?..

— Да, полковник… — Черные губы дрогнули в улыбке. — Я вижу, вижу… Спасибо вам… Я… я ухожу.

Внезапно он напрягся, что-то зашептал, и через секунду поникшая голова скатилась с колен Одинцова. Наклонившись, тот посмотрел на мертвеца и быстрым движением ладони опустил веки на незрячие глаза. Потом пробормотал:

— Просто… как просто! Погрузился, вынырнул… Здесь, и через мгновение — Там…