"Профессор Криминале" - читать интересную книгу автора (Брэдбери Малькольм)

10. «Гранд-отель Бароло» был не так уж плох...

Должен признать, что «Гранд-отель Бароло», располагавшийся посреди деревни, на самом берегу озера, оказался совсем неплох, да и вид на пристань из его окон был вполне живописен. Просторный сад, застекленная терраса, уютный ресторан (три звездочки) — очень даже мило, особенно если вы прибыли на остров откуда-нибудь издалека и в первый раз. Внушительный фасад, ухоженный парк, собственная лодочная станция, по вечерам в баре — симпатичный старомодный оркестрик из трех музыкантов. Одним словом, мечта какого-нибудь миланского предпринимателя, уставшего от деловой активности и желающего провести очаровательный уик-энд в обществе своей (а чаще чужой) супруги.

Но на человека, только что обретавшегося в раю, «Гранд-отель» производил, увы, совсем иное впечатление. Нам с Илдико его обширные залы показались тусклыми и убогими, постояльцы — жалкими и скучными, скатерти — сыроватыми, столовое серебро — несеребряным, меню — угнетающим, номер — тесным и несвежим. Вилла Бароло, надменно парившая над деревней, делала для отеля любое сравнение губительным. Но зато деревенская гостиница обладала одним неоспоримым преимуществом: в отличие от парадиза, изрыгнувшего нас из своих кущ, она была готова предоставить нам кров.

Этот прискорбный эпизод произошел на следующее утро после великой бури, которую, должно быть, вспоминают на Бароло и поныне. Когда мы с Илдико восстали ото сна, нас приветствовало ясное, абсолютно безмятежное утро. Под окнами Мемориальной купальни плескалось кроткое озеро, горы дышали свежестью и спокойствием. Я шел по парку, направляясь на завтрак (Илдико по своему обыкновению предпочла остаться в постели), разглядывал сломанные ветки и расщепленные стволы, разоренные клумбы и поваленные скамейки. Садовники уже приступили к работе, устраняя ущерб и восстанавливая поруганное совершенство. Прислуга во дворце тоже была при деле — убирала следы вчерашних разрушений, выравнивала покосившиеся картины. Но шторм оставил-таки на конференции свою мету, атмосфера неопределимым, но вполне ощутимым образом переменилась. Я понял это, едва вошел в столовую, где делегаты поглощали яичницу с беконом в странно торжественном молчании. Обведя зал взглядом, установил причину столь необычного поведения: Басло Криминале отсутствовал.

Неужели так и не вернулся? Через несколько секунд после того, как я занял место за столом, появилась Сепульхра «Ну и ночка. Эта буря совершенно выбила меня из колеи!» — громогласно объявила она, высоко вскинув свою величественную прическу. Все молча смотрели, как она наливает чашку кофе, предназначенную отсутствующему титану. Сепульхра замерла, обернулась и спросила: «А где же Басло?» Соседи недоуменно пожали плечами. «Как, вы его не видели? Может быть, пошел погулять?» Сепульхра не казалась особенно обеспокоенной — видимо, успела привыкнуть к внезапным исчезновениям супруга. Я предпочел умолчать о вчерашних событиях и быстро закончил завтрак. Мне все еще казалось вполне вероятным, что Криминале сбежал с концерта, осененный очередной гениальной     идеей.     Возможно,     решил     изучить какую-нибудь статую или картину. Наконец, просто отправился почитать газету. Что же до мисс Белли, то она, будучи девушкой тактичной, составила великому мыслителю компанию. Вскоре она приведет его в целости и сохранности. Ну, не она, так полиция доставит рассеянного философа в служебном автомобиле.

До начала заседания оставалось полчаса, и я вышел в вестибюль, собираясь наведаться в старую Купальню — разбудить Илдико и накормить ее похищенным со стола рогаликом. Тут ко мне подошел дворецкий и очень вежливо попросил немедленно подняться к миссис Валерии Маньо — я знал, что падрона занимает апартаменты на верхнем этаже виллы. Поднимаясь по лестнице и глядя в накрахмаленную спину хозяйкиного вассала, я впервые ощутил нечто вроде нехорошего предчувствия. Неужели нашелся низкий человек, сообщивший падроне, что я попал на конгресс — ну не то чтобы мошенническим, но, скажем, не совсем честным путем. Если так, то кто мой разоблачитель? Опереточная Козима Брукнер со своими еврофантазиями, в которые, надо признаться, я ничуточки не поверил? Или же герр профессор доктор Отто Кодичил, приветствовавший меня накануне вечером самым ледяным образом? Ведь Герстенбаккер предупреждал, что Кодичил мне враг, и враг опасный.

Апартаменты миссис Маньо, как и следовало ожидать, были обширны и величественны. Дворецкий провел меня сначала через вестибюль, потом через гостиную, столовую, гардеробную в необъятных размеров спальню. Под окнами ползала горничная с ведром и тряпкой, истребляя натекшую во время бури лужу. Сама хозяйка сидела перед туалетным столиком в умопомрачительной пижаме и изучала в зеркале собственное отражение. Вид у нее был озабоченный, словно буря могла оставить разрушительный след и на ее дивных чертах. Рядом стоял профессор Монца в галстуке с эмблемой Корпуса королевских инженеров и печатью волнения на смуглом личике. В кресле у окна обозначилась солидная туша доктора Кодичила. «Вот он, наглый самозванец», — возопил герр профессор. Итак, все-таки Кодичил.

Хозяйка обернулась, оглядела меня с головы до ног. «Вы Фрэнсис Джей?» «Да». «Наш проф говорит, что вы всех тут надули. Ну-ка, Отто, повтори, что ты нам рассказал». «Во-первых, этот молодой нахал самым воровским образом злоупотребил вашим гостеприимством, — начал Кодичил. — Это уже непростительно». «Боюсси, это моя упущенья, — взмахнул руками профессор Монца. — Вы пониматти, сеньора Маньо, организационе большой конгрессе — очень сложная задачча». «Да ладно тебе, Массимо, — успокоила его миссис Маньо. — Ты шикарно все организовал. В журнальчик всех переписал, как положено». «Ах, я должен был проверятти его документи!» — причитал безутешный Монца. «Чего еще ожидать от коварных служителей индустрии обмана? — вернул себе слово Кодичил. — Не буду скрывать, даже я поначалу попался на его удочку». «Что-то я не врублюсь, — сказала меценатка, заштукатуривая какую-то трещину в своем фасаде. — Он журналист, что ли?» «Именно так», — подтвердил Кодичил. «Мы же вроде решили, что на этот раз пустим прессу?» «Да, но этот субъект мошенник и самозванец, в чем я имел возможность убедиться еще в Вене», — наябедничал Кодичил. «Да? Ну давай, выкладывай», — велела падрона. «Если позволите, я буду говорить прямо, не миндальничая». «Валяй, не стесняйся, — подбодрила его миссис Маньо. — Мы, калифорнийцы, всякие слова слыхали».

«Ну так слушайте. — Кодичил встал и принялся расхаживать по комнате. — Этот субъект, никчемная, малограмотная личность, объявился в Вене несколько дней тому назад и обратился ко мне за помощью. Сказал, что готовит телевизионное шоу о нашем многоуважаемом друге Басло Криминале». «Почему же он пришел к тебе, а не к Басло?» — спросила хозяйка, румяня щеку. «Моя дорогая леди, — уязвленно ответил Кодичил, — вы погружены в светскую жизнь и, вероятно, не знаете, что моему перу принадлежит фундаментальное исследование, посвященное жизни и творчеству титана мысли». Я хотел было оспорить это утверждение, но решил не усугублять своего и без того сложного положения. «Я согласился встретиться с этим проходимцем, — продолжал повествовать Кодичил. — С первого же взгляда я понял, с кем имею дело — с недостойным, нечесаным, неотесанным мужланом». «Да, у него и в самом деле такой брутальный вид», —. задумчиво сказала миссис Маньо, внимательно меня разглядывая. «Разве возможно, чтобы этакий тип делал передачу о самом Криминале? — воскликнул герр профессор. — Вспомните Хайдеггера, который решительно отверг #246;ffentlichkeit, то есть внимание публики». «Еще бы. У него были на то веские причины», — прокомментировала падрона.

«И тем не менее я пошел ему навстречу, — скороговоркой продолжил Кодичил. — Он получил и кофе, и пирожные в лучшем из венских кафе, причем счет оплачивал я. Я предоставил в его распоряжение на целых два дня своего незаменимого помощника Герстенбаккера, дабы британский гость ни в чем не испытывал неудобства». «Какой ты пуся», — одобрила его миссис Маньо. «Но на душе у меня было неспокойно. Мне не нравилась вся их затея». «Недостаточно кошерная?» — осведомилась хозяйка. «От нее — прощу простить за резкость — попахивало. К счастью, у меня на свете много влиятельных друзей. Я позвонил старому товарищу в Лондон, попросил навести кое-какие справки, и буквально через несколько часов чудовищный обман был разоблачен. Этот авантюрист утверждал, что представляет солидную телекомпанию, а на самом деле он работает на сомнительную фирму, где заправляют девчонки и молокососы. Занимаются они грязными сплетнями и дешевыми сенсациями. Судя по почтовому адресу, их контора расположена в самой непрестижной части Сохо, наимерзейшего из лондонских районов. Полагаю, вам известна репутация этого рассадника порока. Хотя, надеюсь, что нет». «К сожалению, котик, только про репутацию и слышала. Так ты считаешь, что это афера?» «Боюсь, именно так это и называется, — закручинился Кодичил. — И худшее еще впереди».

«Могу я тоже сказать пару слов?» — не выдержал я. «Чуть позже, котик, — сказала миссис Маньо. — Сначала хочу послушать профессора». «Так вот, далее выяснилось, что этот наглец нанял профессиональную соблазнительницу, поручив ей совратить моего ассистента, юношу безупречной чистоты, стал собирать про меня грязные сплетни! Тогда, во имя справедливости и благопристойности, я решил положить конец всей их мерзкой телеинтриге. Я строго-настрого велел британскому послу даже не помышлять о подобном шоу, причем выразил свою позицию по данному вопросу с предельной ясностью. Затем я отправился на Бароло. Кстати говоря, мне безумно неудобно, что я опоздал к началу конгресса. У профессора столько неотложных дел — лекции, экзамены...» «Ничего страшного, — успокоила его падрона, — мы тебя вообще-то и не ждали». «Итак, прибываю я на Бароло и кого же я здесь вижу? Прибегнув к новой чудовищной лжи, наш аферист угнездился на конгрессе и продолжает заниматься своими неблаговидными делишками». «Можно вопрос? — подал я голос. — Интересно, с чего это профессор взял, что ему позволят вмешиваться в судьбу серьезной телевизионной программы?»

«Помолчи пока, паренек, — заткнула меня хозяйка. — Массимо, как этот фрукт сюда попал?» «Боюсси, имело место кошмарное недоразуменья, — кинул на меня яростный взгляд Монца. — Я получил ла телеграмма из Будапеште от этого нашего незваного гостья. Он написатти, что хочет сочинятти статья для важной лондонской газетта. А теперь я узнаватти, что такой газетта в природе нетту!» «Такой газетта в природе нетту? — повторила миссис Маньо и повернулась в мою сторону. — Да, солнышко, похоже, ты в дерьме. Так зачем ты сюда пожаловал?» Монца не дал мне и рта раскрыть: «У меня мненье, что он решил насладицца красотами Бароло в компанья своей чужеземной метресса». «Ого, тут еще и киска замешана, — с возросшим интересом взглянула на меня падрона. — Как, ребята, дадим ему высказаться?» «Я бы выставил его отсюда без дальнейших разговоров, — заявил Кодичил. — Меня возмущает то, как современные пасквилянты вторгаются в частную жизнь порядочных людей».

«О'кей, проф. Дай я сама в этом разберусь. — Миссис Маньо вновь окинула меня взглядом. — Это правда, что ты проник сюда с помощью вранья?» «Не стану скрывать. Моя газета, действительно, пару недель назад накрылась, — признался я. — Но это ведь не мешает мне опубликовать статью в другой газете». «А телепередача?» «Тут все чисто. Высокоакадемичная программа из престижной серии «Выдающиеся мыслители эпохи гласности». «Классное названьице, — кивнула падрона. — Я обожаю британские передачи. Ну, а зачем ты сюда пролез?» «Мне нужно было добраться до профессора Криминале». «Вот видите!» — воскликнул Кодичил. «Я одного не могу понять, — сказал я. — Почему господин Кодичил так настроен против нашей программы? Профессор Криминале — выдающийся философ современности. Что плохого, если телевидение сделает о нем передачу?» «Что ответишь, проф?» — поинтересовалась миссис Маньо. «По-моему, это ясно, — пожал плечами герр профессор. — Неужели вы думаете, что этот проныра, этот мошенник, изображающий из себя джентльмена, сможет сделать достойную передачу? И потом, разве Басло давал свое согласие на эту затею? В первую очередь следовало обратиться за разрешением к нему, разве это не так?» «Он разрешил?» — спросила меня хозяйка.

Пришлось сознаваться: «Не совсем. Сначала надо было разобраться, есть ли на чем строить программу». «Я же говорил — он здесь шпионил», — оживился Кодичил. «Почему бы нам не спросить самого Криминале? — предложил я. — Я думаю, он будет польщен тем, что готовится передача о его биографии и достижениях». Тут Монца закашлялся и начал теребить узел галстука. «К сожаленья, это немножко невозможно, — промямлил он, обращаясь к хозяйке. — Дотторе Криминале после вчерашнего кончерто не наблюдался». «Ты что, шутишь? Неужто ты опять его упустил? Упустил, да?» «Не совсем, — окончательно скис Монца. — Дотторе имеет привычку исчезатти. Надеюсь, что за ним приглядывает моя ассистента. Вы помните мисс Белли?» Миссис Маньо расхохоталась: «Час от часу не легче. Ты хочешь сказать, что пропал не только Басло, но и красотка Белли?» «Мы прилагаем все усилья. И слуги, и карабиньери...» «Вот что, Массимо, чем штаны просиживать, немедленно отправляйся и разыщи Криминале. Иначе от твоего конгресса рожки да ножки останутся. Все эти люди примчались сюда только из-за Басло». «Позвольте спросить, как вы собираетесь поступить с этим наглым субъектом?» — вернул ее к основной теме Кодичил. Падрона развернулась ко мне и со свойственной ей решительностью объявила вердикт: «А ты, сукин сын, катись отсюда. Пронто! И чтобы в Бароло я тебя больше не видела». Возле меня как по мановению волшебной палочки возник дворецкий. Герр профессор улыбнулся с мрачным удовлетворением.

Слово падроны на вилле было законом, и еще до начала утреннего заседания мы с Илдико уже были выдворены за ворота. Как сказал Джон Мильтон, описывая сходный случай, «отринуты, устыжены изгнаньем». Наш багаж был свален позорной грудой на земле. Встряхнувшись, мы уныло побрели в деревню. Вот почему перед полуднем мы томились в номере единственного на острове отеля, разбирая свои посрамленные сумки. «Ну почему? За что? — горько вопрошал я, раскладывая в шкафу свои носки и трусы. — Разве делать передачу про Басло Криминале — это преступление?» «Надо было с самого начала рассказать Монце, зачем мы приехали», — попрекнула меня Илдико. «А кто учил меня жить немножечко по-венгерски?» «Надеюсь, ты не думаешь, что во всем виновата я? — парировала она. — Это было бы уж чересчур по-венгерски».

 «Ты понимаешь — нас выперли, выгнали, больше на виллу мы не попадем! Падрона запретила нас на пушечный выстрел подпускать! И все из-за этого ублюдка Кодичила!» «Из-за профессора? — спросила Илдико — А мне он показался довольно симпатичным». «Он не симпатичный, — отрезал я. — Он решил во что бы то ни стало меня погубить. Испортить и мою передачу, и мою репутацию, и мою карьеру». «Не слишком ли ты много о себе воображаешь?» «Какое там. Я маленькая букашка, а он настоящий гиппопотам. Чего ему не сиделось в Вене со своими студентами, зачем он потащился на Бароло?» «Думаю, не из-за тебя, — сказала она. — Кстати, та комната была намного лучше, чем эта». «Если не из-за меня, то зачем? Он тебе вчера ничего такого не говорил?» «Вчера? Когда вчера?» «Ну ты же сидела с ним рядом, болтала о чем-то. Помнишь?» «А-а, когда я вернулась после шоппинга? Показать, что я купила?» «Не стоит. Лучше расскажи про Кодичила». «Ты свинья! — расстроилась Илдико. — Ты не хочешь смотреть на мои покупки?» «Ладно-ладно, — смягчился я. — Извини. Ну, что ты там приобрела?»

Только теперь до меня дошло, что постигший нас удар судьбы не произвел на мою спутницу особого впечатления — ее мысли были заняты куда более приятными материями. Первая вылазка в мир западных магазинов подействовала на Илдико сильнее наркотика, и мне пришлось выслушать подробнейшее описание всех ее торговых похождений. Она не только посетила все магазины и лавчонки городка, расположенного на противоположном берегу озера, но и запомнила каждое название и каждую вывеску. Бедный городишко и не подозревал, какой торнадо обрушится на его мирные улочки с прибытием утреннего катера. Долларов, присланных Лавинией в Будапешт на поиски Криминале, хватило ненадолго, но Илдико открыла для себя волшебные свойства маленькой пластиковой карточки. Оказывается, достаточно кое-как воспроизвести на счете нечто, напоминающее мою подпись, и проблем с оплатой покупок не будет. «Все были так милы со мной», — взахлеб рассказывала Илдико. «Неужели ты расплачивалась моей кредитной карточкой? Какой ужас! У меня давно нет никакого кредита!» «А они сказали, что все в порядке». «Ты хоть понимаешь, что это незаконно?» «Да, это немножечко по-венгерски», — согласилась она.

«Ладно. Сколько денег ты просадила? Много накупила?» «Ах, ты все-таки хочешь посмотреть?» Она с готовностью раскрыла кожаный чемодан «Армани» (что-то раньше я его не видел) и стала вынимать оттуда несметное количество пластиковых пакетов. «Ты все это купила?» — пролепетал я. «Послушай, — с достоинством ответила Илдико. — Ты же знаешь, я купила все это для тебя».

Для меня были куплены: три платья расцветки «День счастья»; туфли цвета электрик; ядовито-пурпурная куртка на меху; мотоциклетные очки; бейсбольная шапочка с надписью «Кливлендские питчеры»; велосипедные панталоны в обтяжку (с розовой искрой); звездно-полосатые трусики; бюстгальтер с британским флагом; майка «Балет Шпандау»; еще одна майка с лозунгом «В задницу Жака Делора!».

«Ну как, правда здорово?» — спросила Илдико. «Честно?» «Конечно». «Твоя венгерская мини-юбка мне нравится куда больше».

Илдико бросила на меня трагический взгляд. «Но ведь она венгерская! А эти вещи — настоящие западные. Это же шоппинг!» «Илдико, ты в них будешь выглядеть точь-в-точь как все остальные». «А разве ты хочешь, чтобы я была хуже других? К тому же в Будапеште я буду в них не такая, как все остальные». «Больше всего мне нравилось то, во что ты была одета, когда я впервые тебя увидел». «Ах, так тебе не нравится моя одежда. Значит, я тоже для тебя недостаточно хороша?» Мне на ум пришла еще одна литературная цитата, на сей раз из Генри Джеймса, про обманчивость одежд. «Вовсе нет. Во-первых, эту одежду ты только что купила. А во-вторых, я не считаю, что одежда — зеркало души», — сказал я, но без внутренней убежденности. Хорошо было Генри Джеймсу рассуждать, в его времена не выпускали маек с надписью «В задницу Жака Делора!». «Моя одежда — это и есть я. Это мой стиль, — категорически заявила Илдико. — Я думаю, ты меня больше не любишь. Ты на меня разозлился. И все из-за того, что когда-то давно у меня был совсем маленький роман с Криминале Басло». Этот прием сработал, я сразу почувствовал себя скотиной. «Ничего я не разозлился. Какое я имею право на тебя злиться? У тебя своя жизнь, у меня своя. Отношения с Криминале — твое личное дело».

«Так я тебе все-таки нравлюсь?» — спросила она. «Нравишься. И ты сама это знаешь. Мне нравится твоя одежда, а еще больше мне нравится, когда ты вообще без одежды». «Можешь это доказать?» «Могу». «Только сначала я примерю для тебя свои новые трусы и лифчик». Илдико моментально все с себя скинула и облачилась в цвета британского (сверху) и американского (снизу) флагов. «Ну как тебе?» «Сдохнуть можно», — честно признал я. «Вот видишь, для тебя я стала англичанкой». «Да-да, но снимай все это скорей». «Прямо скорей?» «Да. Поехали-поехали!» И мы поехали — на старой, усталой итальянской кровати, в пыльном занюханном номере «Гранд-отеля», а вкруг нашего ложа громоздились бесчисленные пластиковые пакеты, набитые пестрым тряпьем. Происшествие, безусловно, было приятным, но не без пикантного привкуса взаимных полуобид. Впрочем, должен констатировать, что даже радости плоти в отрыве от райских кущ слегка утратили парадизносгь. Нагота и та перестала казаться восхитительным атрибутом Эдема. Теперь я очень хорошо понимал, что имел в виду Мильтон, когда описывал Адама и Еву в аналогичной ситуации:

Всю плачевность нашего положения я смог обрисовать Илдико лишь значительно позднее, когда, пообедав, мы сидели на гостиничной террасе и пили кофе. Мы рассеянно взирали на зимнее озеро, слегка затуманенное, но равнодушное, как зеркало. Оно восстановило свой обычный жемчужно-серый оттенок, хоть кое-где еще плавали обломанные ветки и прочие следы отгремевшей бури. «По-моему, сегодня у тебя не очень хорошее настроение», — заметила Илдико. «Не очень. Мы не можем вернуться на виллу, у нас нет денег, и мы потеряли Басло Криминале». «Мы можем путешествовать, — предложила она. — Вчера в одной туристической фирме я набрала отличных буклетов». «Илдико, ради бога. Мы работаем, а не развлекаемся. Я должен готовить передачу про Криминале. Будь проклят этот гад Кодичил, который приехал и все испортил». «Почему он это сделал?» «Потому что боится. Не хочет, чтобы я копался в старых историях. Вдруг обнаружу нечто такое, чего мне знать не положено?» «А что тебе знать не положено?» «В том-то и штука. Понятия не имею. Может, я уже что-то раскопал или был близок к тому? Но определенно что-то есть. Иначе Кодичил не примчался бы. Где ты с ним вчера встретилась? Он уже был на вилле, когда ты...» «Вернулась после шоппинга? Нет, он ждал в другом месте». «В каком?»

«Когда я закончила шоппинг, мне пришлось взять такси — слишком много получилось вещей», — начала рассказывать Илдико. «Наверно, целый самосвал», — не удержавшись, вставил я. «Я приехала на пристань как раз к вечернему катеру. Это очень удобно — вечерний катер. И там был большой толстый человек в зеленом пальто и шляпе с маленьким перышком». «Это и был профессор Кодичил, — констатировал я. — Ты его когда-нибудь раньше видела?» «Конечно нет. Он сказал, что никогда не бывал в Будапеште. Спросил, говорю ли я по-немецки. Я сказала да. Тогда он спрашивает, знаю ли я виллу Бароло, где происходит важный конгресс», «Ага, значит, его никто не встречал, просто взял и с неба свалился». «Да, я думаю, он с неба свалился, — подтвердила Илдико. — Я говорю, я как раз туда еду, могу показать дорогу. Взяла его с собой на катер, и мы только вернулись, а тут как начнется буря». «На катере вы о чем-нибудь разговаривали?» «А как же, ведь я очень вежливая».

«Он о себе что-нибудь рассказывал?» — допытывался я. «Говорит, я — очень важный профессор», «Ну ясное дело». «И еще про Монцу сказал, что тот тоже очень важный профессор и его старый коллега». «Стало быть, они друзья-приятели». «Не похоже, что приятели», — выразила сомнение она. «Кто же его встретил на вилле? Во всяком случае, не Монца, тот был с нами». «Думаю, миссис Маньо. Сначала для него не было свободной комнаты, но он долго с ней о чем-то говорил, и она приказала слугам что-нибудь для него найти. А почему ты мне задаешь столько вопросов?» «Потому что все это крайне странно, — ответил я. — Конгресс закрытый, дополнительных делегатов не предполагалось. Нас же предупреждали: кто не приедет в Милан в назначенный день и час, на конгресс допущен не будет. Да и не было Кодичила в списках участников. Конгресс, собственно говоря, близится к концу. Хозяйка Кодичила явно не ждала. Зачем же тогда, спрашивается, он приперся туда, куда его не приглашали и где его не ждали?» «Он сказал, что опоздал из-за экзаменов». «Ах, неужели? — скривился я. — Да он своих студентов в глаза не видывал. Слишком занят политическим интриганством, ему не до университета. Вот для чего Кодичилу нужны так называемые ассистенты — они делают за него всю работу. Кто-то навел его, это уж точно. Скорее всего, его дружок Монца».

«Куда навел?» — не поняла Илдико. «Я хочу сказать, что Монца сообщил Кодичилу обо мне. Другой причины для внезапного появления герра профессора не вижу». «Ты слишком много о себе воображаешь, — фыркнула она. — Он сказал, что это очень важный конгресс и он должен присутствовать. Не забывай, что он написал великую книжку про Криминале, а Басло здесь — почетный гость». «Не писал он никакой великой книжки о Криминале. И это особенно странно. Зачем появляться перед человеком, который эту книгу сам и написал?» «А кто ее написал?» «Да сам Криминале, — просветил ее я. — Потом переправил рукопись в Вену и опубликовал под именем Кодичила». «Кто тебе это сказал?» «Разве ты не знаешь эту историю? Ее рассказал мне Шандор Холло. Он и отвез рукопись в Вену». Илдико расхохоталась. «Холло Шандор? Неужели ты поверил этому болтуну? За всю свою жизнь Шандор не сказал ни слова правды. Уж я-то его знаю как облупленного». «Вообще-то мне тоже так показалось, — признался я. — Но если книгу написал не Криминале, то кто?» «Профессор Кодичил». «Откуда ты это знаешь?» «Он сам мне сказал. Вечера вечером. Предлагал заключить контракт на венгерское издание. Разве он стал бы это делать, если бы книжку написал Криминале?» «Кто его знает». «Он сказал, что это совершенно выдающийся труд, плод его многолетних изысканий. Он пролил немало пота, пока сочинял». «Отопление, наверно, было слишком жаркое, — съязвил я, но все же вынужден был признать: — Да, вряд ли он стал бы светиться в присутствии подлинного автора. Разве только заранее знал, что Криминале исчезнет».

Илдико отставила чашку и испытующе воззрилась на меня. «Так Криминале исчез еще вчера?» «Да. Смылся в разгар концерта». «И где же он?» «Понятия не имею. Скорее всего, залег с мисс Белли в каком-нибудь прибрежном отеле. Наслаждается жизнью». «И Белли с ним? — скорбно спросила Илдико. — Надо его найти». «Надо-то надо, вопрос — как. Похоже, на сей раз он решил исчезнуть всерьез и надолго. Монца выглядел очень встревоженным». «Совсем плохо. Как же это произошло?» «Только что сидел, слушал «Три времени года», потом смотрю — нет ни его, ни ее. Испарились». «Ты поехал на концерт без меня?» — сказала на это Илдико. «Естественно. Тебя ведь не было, ты мародерствовала в Кано».

Тут она ревниво прищурилась. «И ты, конечно же, был не один. С кем ты был? С мисс Уччелло?» «Нет, я не был с мисс Уччелло. Если уж хочешь знать, я сидел с Козимой Брукнер». «Это еще кто?» «Такая дама из мясного отдела Еврокомиссии. Но потом выяснилось, что она совсем из другого отдела». «А, в черных кожаных штанишках?» — сообразила Илдико. «Вот-вот». «Неужели они тебе понравились? — с горечью произнесла она. — Что же ты раньше не сказал? Я бы себе тоже такие купила». «Они мне ни капельки не нравятся. И вообще тебе не из-за чего ревновать». «А я люблю ревновать», — отрезала она. «Понимаешь, эта Козима Брукнер — очень странная дама, — стал объяснять я. — Не знаю, что она собой представляет, но ее пристрастие к оперетте очевидно». «Значит, ты в нее не влюблен?» «Ни в коем случае». «А вот она к тебе неравнодушна». «Очень в этом сомневаюсь. С чего ты взяла?» «С того, что она сидит сейчас вон за тем столиком и глаз с тебя не спускает. И на ней все те же черные штанишки». Я резко обернулся и в самом деле узрел Козиму Брукнер, с задумчивым видом любовавшуюся видом на озеро.

Поймав мой взгляд, фройляйн слегка кивнула — дала понять, что нуждается в моем обществе. «Извини, я на минутку отлучусь, — сказал я. — Черные Штанишки зовут». «Свинья!» — прошипела Илдико мне в спину. Козима тем временем продолжала любоваться пейзажем. Когда я приблизился, она, не поворачивая головы, приказала: «Не привлекайте к нам излишнего фнимания. Известно ли фам, что птичка улетела?» «Известно». «Исчез с концами, — сообщила она. — Весь день отсутствовал. Я подумала, фам это будет интересно». «Да я об этом знаю». «Мошет быть, фы также снаете, где он сейчас?» «Где-нибудь неподалеку, с мисс Белли». «Нет. Сегодня на рассвете он пересек швейцарскую границу». «Как так?» «Я ше говорила, что до нее отсюда всего десять километров. Наши люди ведут там круглосуточное наблюдение. Фремя зафиксировано точно: шесть часов тридцать пять минут». Я уставился на нее во все глаза. «Какие еще люди?» «Наши люди». «И вы следили за Криминале?» «Не только за ним. Мы полагаем, что он — лишь винтик». «Винтик чего?» «Этого я фам, разумеется, сказать не могу».

«Послушайте, вы не слишком увлекаетесь шпионскими романами? Я слышал, что с окончанием холодной войны они вроде бы вышли из моды». «Мне некогда читать литературу, — ответила фройляйн. — А мешдународные проблемы не кончаются никогда. Многие только начинаются. Теперь ахтунг. Не смотреть в мою сторону». Козима внимательно обвела взглядом террасу, а потом проворно сунула мне в карман рубашки какую-то бумажку. «Что это?» — спросил я. «Его адрес в Швейцарии». «И что я должен делать? Прочесть в туалете, а потом съесть?» «Это необязательно, — успокоила она меня. — Объект остановился в Лозанне в известном отеле. Когда выйдете на след, свяжитесь со мной, gut? Если вам придется отвечать на вопросы, я долшна оставаться в стороне». «Зачем мне с вами связываться?» «Мне нушна информация: его связи, передвижения, намерения». «Да с какой стати я буду на вас работать? Мне уже не нужно бояться, что вы меня вышибете с конгресса. Меня и так благополучно вышибли». «Надеюсь, фы не подозреваете меня? Я бы ни за что так не сделала — фы слишком ценный агент. Я хочу верить, что у фас есть идеалы и будущее Европы фам небезразлично».

«Каждую ночь перед сном молюсь о здоровье Жака Делора, — уверил я ее. — Но неужели вы в самом деле думаете, что философ масштаба Басло Криминале тратит свое драгоценное время на контрабанду говядины через швейцарскую границу?» «Нет, я так не думаю. В Швейцарии достаточно развито собственное животноводство. Существуют проблемы, связанные с финансами. Я вижу, фы пока еще не разобрались в ситуации». «Это верно». «Хочу повторить вопрос, который уже задавала фам вчера. Видели ли фы в Бароло что-нибудь подозрительное?» Тут мне в голову пришла одна светлая мысль. «Пожалуй, да. Полагаю, вам следует присмотреться к одному человеку. Имя — Кодичил, прибыл вчера вечером». «Вчера вечером. Аха, это интересно. Фы думаете, он замешан?» «Уверен. Выдает себя за профессора философии из Вены». «Мой друг, это очень ценное сообщение, — озабоченно сказала Козима. — Фы следите за Криминале, а я буду следить за Кодичилом. Будем обмениваться информацией». «А как же, каждый должен выполнять свой долг перед Европой», — нахально заявил я. «Правильно, — кивнула фройляйн Брукнер. — Теперь мне пора назад, на виллу. И помните — мы с фами не встречались. Выходите на связь завтра вечером. Мне вслед не смотреть. С естественным видом возвращайтесь к своей приятельнице».

Честно говоря, я понятия не имел, как мне быть с Козимой Брукнер, которая явно затесалась в мое повествование из какого-то иного жанра. Но из песни слова не выкинешь, и фройляйн Брукнер мне не примерещилась — она бесшумно удалялась, обходя стороной пальмы в кадках и официантов. Вот она исчезла, и я подумал, что точно так же ушла от меня волшебная жизнь в райском саду, именуемом Бароло. Мало мне было загадочного появления Кодичила, а теперь к этому прибавилось еще и загадочное исчезновение Криминале, того самого Криминале, которого я считал рыцарем без страха и упрека, эталоном добродетели, образцом для подражания. Печальным вернулся я к Илдико, которая не преминула воспользоваться моим отсутствием: заказала французский коньяк и мороженое — самое дорогое во всем меню. «Я сказала, чтобы все записали в твой счет», — с вызовом объявила она. Я отреагировал вяло: «А, чего там. Семь бед, один ответ». «Как поживают твои Черные Штанишки? Она призналась тебе, что потеряла голову от любви?»

«Илдико, если она и потеряла голову, то совсем не от любви. Ее интересует Криминале. Она установила за ним слежку. Считает, что он замешан в каких-то евро-махинациях». «Что такое евромахинация?» — заинтересовалась Илдико. «Это когда люди проворачивают незаконные операции с финансами — нелегально перевозят их через границу, нарушают правила, надувают вкладчиков и так далее. Налоги, которые меня заставляют платить, — это тоже евромахинация». «Ты ведь не думаешь, что Криминале Басло занимается такими вещами?» — укорила меня она. «Конечно. Это полный абсурд. Но Козима Брукнер придерживается иного мнения». «Тогда мы должны его разыскать. — Илдико схватила меня за локоть. — Это очень важно».

 «Знаешь, от Козимы, во всяком случае, есть хоть какая-то польза: она сообщила, где он находится». «Правда? — возбудилась Илдико. — И где он?» «В Швейцарии. В Лозанне». «Ну конечно, где же еще, — задумчиво пробормотала она. — Надо ехать в Лозанну». «Увы, у меня нет денег. Спасибо шоппингу». «Достань», — все так же возбужденно потребовала Илдико. «Это будет зависеть от Лавинии. Я поднимусь в номер и попробую ей позвонить. А ты сиди тут и, ради бога, ничего больше не заказывай».

Лавиния оказалась у себя в номере. «Это черт знает что такое, Фрэнсис, — возмутилась она. — Он опять удрал? И куда на сей раз? В Южную Америку?» «Он в Лозанне». «Что он там делает?» «Не знаю. Он сбежал с конгресса, прихватив самую смазливую секретаршу. И половину европейского запаса говядины». «Это ты так шутишь, да?» — не поняла Лавиния. «Говядина, возможно, затесалась сюда по ошибке, а остальное — абсолютно серьезно. Еще серьезнее то, что я совершенно на мели. Остался без гроша». Лавиния завизжала: «Ты с ума сошел! Мы израсходовали почти весь наш бюджет! Если бы ты знал, почем в Вене билеты в оперу!» «Кстати, о Вене. От вас прилетел профессор Кодичил и жутко мне напакостил». «Да, тут все говорят, что он редкая сволочь. Член масонских лож и прочих габсбургских штучек». «Откуда информация?» «Помнишь малютку Герстенбаккера? Я тут провела с ним пару вечеров. Он знает о Вене все-превсе, а если чего-то не знает, так оно того и не стоит».

Тут меня осенило. «Лавиния, а ты часом не говорила ему, где я?» «Не помню. Может, и говорила. Мы с ним вообще о многом болтали». «Так вот, больше ничего ему обо мне не рассказывай». «Ты думаешь, он на нас стучит?» — озаботилась она. «Не знаю. Но у меня тут положение ужасно сложное. Постарайся выведать у Герстенбаккера, почему Кодичил отправился на Бароло». «Прямо сейчас ему и позвоню». «Давай-давай. И немедленно вышли мне денег. Я остановился в «Гранд-отеле Бароло». Лавиния немедленно насторожилась. «В «Гранд-отеле»?» — с угрозой переспросила она. «Да это маленький отельчик, всего на три звездочки. Все остальные зимой закрыты». «Разве ты живешь не на вилле?» «Меня вышвырнули оттуда. Кодичил постарался. Итак, поговори с Герстенбаккером и не забудь про деньги. Мне даже за гостиницу заплатить нечем».

«Фрэнсис, я могу быть уверена, что ты разумно расходуешь бюджетные средства? Может, ты решил там шоппингом заняться или с какой-нибудь девкой шикуешь?» «Господи, Лавиния, ты ведь меня знаешь, — обиделся я. — Так ехать мне за Криминале в Лозанну или нет?» «Ой, не знаю, солнышко. У нас такой ограниченный бюджет». Я был близок к отчаянию. Илдико заразила меня своим азартом — неужели придется сходить с дистанции, когда финиш так близко? До загадочной и опасной истины было уже рукой подать. «Слушай, Лавиния, дело принимает очень интересный оборот. Криминале скрылся, Кодичил явно напутан, а тут еще подключился отдел финансовых преступлений ЕЭС. Надо ковать железо». «Ох, не знаю, не знаю...» «Ты только представь, передачка под названием «Выдающийся мыслитель эпохи гласности сбегает с итальянской красоткой», а?» «Хм...» — сказала Лавиния. «Или так: «Победитель Хайдеггера спекулирует говядиной», каково?» После кошмарной паузы она ответила: «Да, Фрэнсис, звучит классно. О'кей. Лечу в Лондон, подою наше «Эльдорадо». Им это понравится. Жди перевода».

Благодарение небесам, перевод пришел на следующее же утро. Мы смогли заплатить по счету (невероятно грабительскому) и сели на катер, следовавший в Кано Вилла Бароло растаяла вдали, растворившись среди кипарисовых рощ, а вскоре мыс скрыл от нашего взора и сам остров. Он моментально превратился в нечто эфемерно-нереальное, вроде профессора Басло Криминале.

В Кано мы погрузились в скрипучий автобус и незадолго перед полуднем оказались на миланском вокзале — эпопея с конгрессом завершалась там же, где началась. Увы, наш отъезд даже отдаленно не походил на триумфальное прибытие — ни тебе оркестра, ни репортеров. Илдико вырядилась в велосипедные панталоны с искрой и антиделоровскую майку, а на голову нацепила бейсбольный картуз, но ее ждало страшное разочарование: в этом потрясном наряде она напрочь терялась в пестрой разноязыкой толпе. Мы миновали зал ожидания, купили билеты, поднялись по эскалатору на платформу и вскоре уже сидели друг напротив друга в вагоне великого трансъевропейского экспресса, только на сей раз путь наш лежал не на юго-запад, а на север, в Лозанну.

Парадиз окончательно уплывал в безвозвратное прошлое; впереди ожидали тревоги и превратности судьбы. За дни, проведенные на Бароло, я проникся к Басло Криминале уважением и симпатией. Тем труднее было понять историю с исчезновением. То есть я, конечно, отдавал должное прелестям мисс Белли, особенно в сравнении с супружескими достоинствами Сепульхры, но как быть с Козимой Брукнер? Нет, фройляйн со своими дикими фантазиями просто нелепа. Криминале слишком респектабелен, слишком высокоумен, слишком абстрактен, чтобы участвовать в каких-то евроспекуляциях. Что действительно загадочно, так это испуг Кодичила. Некто явно навел герра профессора на меня — то ли юный Герстенбаккер, то ли Монца, то ли кто-то из делегатов. Но зачем? Разве может какая-то телепередача повредить такому гиганту, как Криминале? А может быть, Кодичил переполошился по совсем иному поводу? Вдруг я, сам того не ведая, раскопал нечто пикантное — на Бароло или еще в Вене? Илдико — тоже загадка. Возможно, с ее точки зрения, эскапада философа — коварное предательство, но все же почему моя венгерская подруга с таким рвением устремилась в погоню за былым возлюбленным?

Если я сидел мрачный и подавленный, то Илдико, напротив, казалась радостно возбужденной. «Ты выглядишь не очень счастливым», — заметила она, наклонившись в мою сторону. «А чему радоваться? Все полетело к черту». «Из-за Кодичила и мисс Черные Штанишки, да? И ты поверил, что Басло Криминале ворует коров?» «Конечно нет». «Не слушай ты эту немку, она тебе не друг». «Это уж точно». «Она ничего не понимает, — продолжала Илдико. — Эти люди из Европейского сообщества обожают во все вмешиваться. А Криминале, он никогда не думает о деньгах». «У меня тоже сложилось такое впечатление». «Басло не из тех, кто нарушает закон. Я, конечно, не имею в виду социалистических законов, которые нарушал всякий нормальный человек, если хотел выжить в марксистской стране». «Ты о чем? — уставился я на нее. — Какие это законы он нарушал?» «Ты жутко невежественный. Я имею в виду самые обычные вещи. Ну, например...» Она была готова меня просветить, но я приложил палец к губам. Поезд остановился на станции Домодоссола, перед швейцарской границей, и я понял, что сейчас в вагон войдут пограничники и люди из финансовой полиции. И точно — дверь купе распахнулась, вошли двое мужчин, очень внимательно изучили наши паспорта, молча переглянулись и вышли. У меня сложилось впечатление, что Козиме Брукнер будет доложено, во сколько часов и сколько минут мы пересекли границу.

На швейцарской стороне к нам присоединился очень серьезный абориген с бородкой и в очках, водрузивший на багажную полку тяжеленный чемодан. Поезд тронулся. Утерянный рай навсегда остался за пограничным шлагбаумом, но зато мы оказались в стране чудес, каковой безусловно являются Швейцарские Альпы. Ломбардские равнины сменились высоченными горами, итальянский сумбур — швейцарской аккуратностью, а итальянский шум — швейцарской тишиной. Наш новый сосед застукал Илдико за тем, что она тайком откусывает от приобретенной на вокзале шоколадки, и заставил ее целых два раза стряхивать с сиденья крошки. Нам хотелось поболтать, но швейцарец так сурово шуршал женевской газетой, кидал на нас такие предостерегающие взгляды, что стало ясно —- разговоры в общественном месте строго-настрого запрещены, и нарушители будут немедленно арестованы первым же законопослушным гражданином. В конце концов Илдико не выдержала и предложила наведаться в вагон-ресторан. Капитулировав перед непреклонным швейцарцем, мы пустились в долгое путешествие по узким коридорам.

И тут как раз поезд нырнул в длиннющий черный туннель (возможно даже, это был великий Симплон, кто его знает). Казалось, мы навсегда погрузились в холодное чрево мирозданья. До ресторана пришлось добираться в полумраке, на ощупь. Зато внутри нас встретили яркий свет и комфорт. Меж сияющих медью настольных ламп порхали белоснежные официанты с белыми камчатными салфетками через локоть, ослепительные скатерти отрадно контрастировали с чернотой за окнами, гостеприимно побулькивали и позвякивали бутылки со славным вином. «Бифштекс, пожалуйста, — сказала Илдико официанту. — И красного вина, самого лучшего». «Ну ладно, — продолжил я прерванную беседу. — Теперь расскажи мне про законы, которые необходимо нарушать, если хочешь выжить в марксистской стране». «Ты прямо как ребенок, — вздохнула она. — Это потому, что ты вырос в стране, где все вещи точь-в-точь такие, какими кажутся». «Ты про Британию? — удивился я. — У меня сложилось о ней совсем другое представление». «Вы, англичане, вечно жалуетесь. И то вам не так, и это, и жизнь у вас ужасно тяжелая. Но вы, по крайней мере, живете в открытую. У вас можно быть самим собой, никто не сует нос в ваш дом — вашу крепость. Никто за вами не шпионит, никто вас не разоблачает, вам не нужно торговаться с властью. Ну и шоппинг, само собой».

«Вот об этом, ради бога, ни слова», — попросил я. «Ладно. Я буду объяснять тебе про марксизм. Или ты еще не забыл, чему тебя учили в школе? Ты наверняка думаешь, что марксизм — это очень сложная и очень умная штука. На самом деле все очень просто. Был такой Карл Маркс, написал книгу «Капитал», после чего капиталов у нас не стало. А это очень грустно, потому что деньги, Фрэнсис, — это свобода». «Не для всех», — возразил я. «Ах так? Ты знаешь, как называются венгерские деньги?» «Знаю. Форинты». «Нет, форинты — это бумажки, которыми очень удобно вытирать не скажу что, не скажу где — извини за такое выражение. То же самое относится к злотому, леву, рублю. В марксистских странах только одна денежная единица — американский доллар. А Маркс про это ничего не писал. Но наши партийные руководители на своих дачах очень хорошо это знали. У них была своя собственная медицина и свои собственные кормушки, они делали шоппинг в долларовых магазинах. Ой, извини, это в последний раз. Поэтому когда к нам приезжали люди с Запада, мы подходили к ним на улице и шептали: «Чейндж мани, чейндж мани». Ведь для того, чтобы жить, нужны настоящие деньги».

«Ты имеешь в виду заграничные путешествия?» «Какие там путешествия! Ты мог ездить за границу, если ты в партии, если ты профессиональный спортсмен или если ты стучишь на знакомых. Нет, доллары были нужны, чтобы просто жить, потихонечку решать проблемы — как все. Понимаешь?» «Не совсем». «При марксизме всегда есть две системы — официальная и неофициальная. В официальной системе человек — член партии или, наоборот, диссидент, верит или не верит в победу пролетариата, любит свое героическое государство. В мире неофициальном все живут по другим правилам, даже государственные люди. Там коммунисты никакие не коммунисты, друзья — враги, а враги — друзья. Никому доверять нельзя, но с каждым можно договориться. А если у тебя есть доллары, то все можно купить: связи, дачу, хорошую работу, секс, левый бензин, загранпаспорт — что угодно. В марксистском мире все не такое, каким кажется, и уж во всяком случае не такое, как проговаривается вслух». «И Криминале тоже такой?»

«Я же сказала — все. Криминале — человек честный и порядочный, но ему тоже как-то надо было жить, да? Ты видел его квартиру, знаешь, что он не вылезал из-за границы. А книги его читал? Немножко вашим, немножко нашим». «Вообще-то да, — признал я. — Но чем он все-таки занимался?» «О, Криминале умный. Он писал книги. Книга — замечательная штука. Можно сцапать человека, не давать ему никуда ездить. С книгой так не получится. Ее сунули в карман, сняли на пленку, передали по факсу — и она уже очень-очень далеко. Книга может меняться: на одном языке такая, на другом — немножко другая». «Ну да, вот и Ролан Барт говорил, что писателя создает читатель». «А он говорил, что писатель — это продавец, а читатель — покупатель? За то, чтобы читать, никому не платят. Я не говорю сейчас о большом профессоре или маленьком редакторе вроде меня, это исключения. Но зато платят тому, кто пишет. И если ты — знаменитый писатель, если тебя читает весь мир, ты получаешь много-премного денег». «Значит, Криминале получал много денег?» «Конечно, а что тут плохого? Только так писатель у нас мог стать свободным. Если он получал мало денег, то он оставался государственным писателем. А это значит, что, если государство перестало тебя любить, ты идешь подметать улицу. Что-то я не помню, чтобы Басло подметал улицу».

Внезапно вагон озарился светом — поезд вынырнул из тоннеля и вновь оказался среди альпийского ландшафта. Мимо проносились станции с короткими названиями: Плюг, Шюг или что-то в этом роде. Еще мимо проносились глубокие синие озера, остроконечные заснеженные пики, раздутые от дождевой воды стремительные реки, густо населенные зверьем и птицей леса, покрытые соснами склоны, бездонные ущелья, мокрые пятна тумана и быстротечные ливни. Я рассеянно смотрел на зеленые пастбища, на дым, что полз из труб импозантных шале, на усыпанные черной галькой и камнями черные оползни. «Значит, Криминале заработал очень много денег?» — спросил я. «А ты как думал? Ведь он — автор множества интеллектуальных бестселлеров». «И государство относилось к этому спокойно?» «Совершенно спокойно. Оно нуждалось в Криминале. Но, конечно, приходилось договариваться: его книги уезжают на Запад, с Запада приезжают денежки. Ну и еще кое-какие делишки. Нашему Басло всегда кто-нибудь помогал».

«Ага, так вот из-за чего переполошился герр Кодичил!» Илдико смотрела на меня со снисходительной улыбкой. «Ты слишком жестокий к бедному Кодичилу, а он такой симпатичный. Или нет, ты ведь вчера так не думал, да?» Тут я понемногу начал прозревать. «Погоди-погоди. Кодичил тут ни при чем. Редактором Криминале была ты. И не только редактором. Ты запросто могла переправить рукопись куда нужно, могла вести переговоры о гонораре...» «А как же? Должен же редактор помогать писателю и вообще литературе». «Даже если для этого приходится немножко химичить?» «Само собой, приходилось договариваться с властями, — пояснила Илдико. — Они знали, что Басло зарабатывает кучу денег, и не мешали ему, но хотели кое-чего взамен». «Чего же?» «Ему приходилось идти им навстречу. Иногда промолчать, когда необходимо высказаться. Или, наоборот, высказываться, когда лучше промолчать». «Понятно. То есть Басло Криминале — человек порядочный, но гибкий. В марксистской стране от человека большего требовать нельзя. Я только одного не пойму. Почему он не переехал на Запад?»

«Ты хочешь знать почему. Потому что Басло философ, ему нравилось жить в мире, где командует идея. Потом он, конечно, понял, что это не очень хорошая идея, и решил, что нужна какая-нибудь другая идея. Я тебе еще не объясняла про марксизм, но ты, наверно, и сам знаешь — марксизм делает вид, что он построен на мышлении. К сожалению, Карл Маркс считал, что самое важное не понимать мир, а переделывать его. Бедненький, он все перепутал. Ведь самое важное — ничего не переделывать, пока не разобрался, как все устроено. Например, пока не понял, что именно нужно людям. Ты извини, я говорю слишком для тебя серьезно. Я знаю, англичане не любят серьезных разговоров». «Мне нравится, когда ты такая серьезная», — искренне уверил ее я. «Больше, чем когда я занимаюсь шоппингом? Ну вот, теперь ты все обо мне знаешь. Ой, смотри, как красиво!»

Она показала в окно, и, следуя взглядом за ее протянутым пальцем, я увидел белый шпиль Монблана, возвышающийся над всеми прочими вершинами. «Мы подъезжаем к Лозанне, — сказал я. — Все-таки я не понимаю, зачем Криминале сбежал в Швейцарию». Глядя в окно, Илдико терпеливо спросила: «Скажи, Фрэнсис, чего в Швейцарии много-премного?» «Ну как чего, гор, разумеется», — тупо ответил я. «А больше, чем гор?» «Коров?» «Ну при чем тут коровы?» До меня все еще не доходило. «Во всяком случае не магазинов, — вслух рассуждал я. — С этим у них неважно». «Нет, магазины есть. Я проверяла, — сказала Илдико. — Но я имею в виду не магазины». «А-а, банки!» «Хорошо, — похвалила она. — Теперь скажи, для чего нужны банки». «Для того чтобы хранить деньги в безопасном месте». «Ну это вряд ли. Хочешь хранить деньги в безопасном месте, держи их у себя под кроватью. Ты все-таки ужасно невежественный. Придется прочитать тебе лекцию о капитализме. Банки существуют для того, чтобы прятать деньги, чтобы перегонять их с места на место, отстирывать...» «Ты имеешь в виду «отмывать»? Погоди, выходит, Криминале держит свои капиталы в швейцарских банках?» «А где же еще? Там, где не задают лишних вопросов. Это называется «специальный счет».

«Ты думаешь, что он отправился в Швейцарию за своими капиталами?» «Думаю, да. После Великого Переворота ему уже не нужно быть таким осторожным. В Венгрии все изменилось. У нас свободный рынок, можно поступать со своими деньгами как хочешь. Хоть бери и трать их все на ошизительную мисс Белли». «Именно в этом дело?» «Ты же видел Сепульхру. Чего ж тут удивительного?» «У автора стольких бестселлеров, должно быть, накопилась целая куча денег». «Миллиона два долларов», — заявила Илдико. Я вылупил на нее глаза. «Целое состояние!» «Да, Басло в очень хорошем состоянии, — подтвердила она. — Но это не потому, что он любит деньги. Они сами к нему плыли, сами же и уплывали. Для Криминале важна только свобода». Тут я вспомнил банковские документы, которые видел мельком на письменном столе в его номере «люкс». «Он хранит деньги в Лозанне», — сказал я. «Да, я тоже так думаю», — как-то уж слишком уверенно согласилась она. «По-моему, ты в курсе всех его дел», — не выдержал я. «А кто, по-твоему, помогал ему отправлять деньги в Швейцарию?» Я замолчал, обдумывая услышанное. Потом заметил: «Именно этим аспектом и интересуется мисс Черные Штанишки». «А ей-то какое дело? — возмутилась Илдико. — Ты правильно сказал тогда, что она растеряла все мозги. Криминале ничего плохого не делал, только совсем чуть-чуть химичил, а больше ничего. Я же тебе говорила, он человек порядочный».

Тем временем поезд выкатился из ущелья и резво понесся вдоль Женевского озера. Многие из живших прежде нас лили романтические слезы над этими красотами; многие обмакивали здесь перо в чернильницу. Вон самая прославленная из всех темниц, Шильонский замок; а вон эспланады Монтрё, где жил и писал — благослови его Господь — Владимир Набоков. Вскоре мы уже проезжали Веве, где умер Чарли Чаплин и где, если я правильно помню, его тело было вырыто из могилы — для наживы, исключительно для наживы. Потянулись терраски виноградников: по-швейцарски добротные, аккуратные, каждый клочок земли при деле. Перед въездом в здание вокзала щит: «Добро пожаловать в Лозанну, город банков и культуры». «Вот видишь, — прокомментировала Илдико, — где же еще быть нашему Басло, как не здесь?» Мы сняли с багажной полки наше имущество и устремились вперед, на поиски порядочного, но гибкого профессора Басло Криминале.