"Красин" - читать интересную книгу автора (Кремнев Борис)XIЛето от рождества Христова тысяча девятьсот семнадцатое грохотало грозами, "гремело громами, сверкало молниями. И мчалось событиями. Такими же грозовыми. Их бурный поток сносил, как полову, министров, лидеров, вершителей, деятелей. Не стало в правительстве кадетов и октябристов. Ушли Милюков и Гучков. Пришли эсеры и меньшевики. Керенский, Чернов, Церетели, Скобелев. А события все нарастали, обнажая и людей и партии. С них сходила позолота. Эсеры и меньшевики вчера еще клялись революцией. Нынче они душили ее. На фронтах гнали солдат на убой. В Петг рограде расстреливали демонстрантов из пулеметов. Когда Керенскому предложили арестовать крупных капиталистов, он с негодованием воскликнул: — Что же мы, социалисты или держиморды? Но его же правительство отдало приказ об аресте Ленина, разгромило большевистскую «Правду», сажало за решетки большевиков. Страна катилась к пропасти. Осенью она уже находилась у самого края ее. В субботу 21 октября, развернув поутру газету "Новая жизнь", Красин прочел заголовок передовой — "МАРАЗМ". Статья начиналась словами: "Никогда еще Россия не находилась в таком отчаянном положении, как в переживаемые нами дни…" А далее автор писал: "Фактически власть в стране захватил авантюрист… Он господствует в нашей прессе, инсинуирует, клевещет, лжет до самозабвения, ругается, как базарная торговка, и колотит себя в грудь в припадках патриотического исступления. Интеллектуальное и моральное царство прохвостов знаменует собой гибель страны". Страну спасли Ленин, партия, пролетарская революция. Ленин и партия большевиков привели трудовой народ к великой победе Октября. Время безжалостно. И всесильно. Оно стирает из памяти поколений имена, события, даты. Как писал поэт: Река времен в своем стремленья Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей… Что для современника незабываемо, забывается потомком. Отец до последнего вздоха помнит день и число, когда началась мировая война, ибо эта роковая дата предопределит час его гибели. А сын-школяр лишь десятилетие спустя, отвечая на вопрос учителя, собьется и спутает дату. О внуке и правнуке и говорить не приходится. Та или иная дата чем дальше уходит в века, тем больше стирается временем. И становится добычей историков, а не достоянием живой памяти людей. Кто сейчас помнит день, когда первая пирамида Египта воздела к небу свою вершину? Кто помнит день, когда первый еретик взошел на первый костер? Кто помнит день, когда первая пуля вылетела из первого ружья и принесла смерть? А ведь для участников этих событий не было в жизни важнее дат. И лишь немногому дано избегнуть забвения и остаться навсегда в живой памяти людской. Таких дат за всю историю человечества едва ли наберется неполная горсть. 25 октября (7 ноября) 1917 года — дата, которой суждено никогда не померкнуть в памяти людской, ибо с этого дня человечество вступило в новую эру своего существования — эру всеобщего обновления мира, эру перехода от капитализма к социализму. В этот день народы России первыми на земле стали свободными. И указали всем другим народам планеты путь к освобождению. Завоевать свободу было трудно. Но еще труднее — завоеванное отстоять. Кругом были враги. И вне и внутри страны. Они встретили Советскую власть в штыки. И пошли против нее со штыками наперевес. На Ленина, на большевиков, на все новое, только что проглянувшее на свет, обрушивались брань и клевета. "Что такое большевизм? Это смесь интернационалистического яда с русской сивухой. Этим ужасным пойлом опаивают русский народ несколько неисправимых изуверов, подкрепляемых кучей германских агентов. Давно пора этот ядовитый напиток заключить в банку по всем правилам фармацевтического искусства, поместить на ней мертвую голову и надписать: яд!" Так писал Струве, что не удивительно. Весь путь его жизни (марксист, разумеется легальный, — кадет — антисоветчик) вел к таким словам. Удивительно другое — ему вторили и те, кто, не будучи врагом революции, отнесся к революции враждебно, панически перепуганный ею. "Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею — не менее кровавая и мрачная реакция. Вот куда ведет пролетариат его сегодняшний вождь, и надо понять, что Ленин не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата". Это напечатано через две недели после Октября в газете "Новая жизнь". Автор некогда активно и много помогал партии, сопутствовал большевикам, дружил с Лениным, тесно дружил с Красиным. Но, пожалуй, самым разительным было то, что удары сыпались не только со стороны прямых врагов пролетариата, всяких, как тогда выражались, «бывших» — царских генералов и офицеров, помещиков и заводчиков, саботажников-чиновников, не только со стороны ставших открытыми контрреволюционерами меньшевиков и эсеров, но и со стороны своих. Некоторые партийцы, не веря в силу молодой Советской власти, ратовали за то, чтобы разделить ее с представителями других партий. Они тянули к буржуазному парламентаризму, на деле и по существу отказывались от диктатуры пролетариата.. Когда Ленин и ЦК потребовали от оппозиционеров прекращения дезорганизаторской деятельности, Ногин, Рыков, Милютин, Теодорович сложили с себя звания народных комиссаров и покинули Советское правительство. Каменев, Зиновьев и те же Рыков, Милютин и Ногин вышли из Центрального Комитета партии. Ленин и ЦК заклеймили их, заявив, что "дезертирский поступок нескольких человек из верхушки нашей партии не поколеблет единства Некоторые из дезертиров не только бежали с поля боя, но и глумились над сражающимися. — Только такие дураки, как вы, еще продолжают работать. Разве вы не видите, что положение безнадежное? — издевательски посмеиваясь, говорил Пятницкому один из былых товарищей по революционному подполью, А время меж тем рвалось вперед, неистово и нетерпеливо, сглатывая дни, недели, месяцы. Чем дальше убегало время, тем сложнее становилась обстановка. Крепчал голод, росла разруха, разваливалась армия на фронтах. "Все, — вспоминает М. Кедров, — кричало о полном развале фронтов, о массовом уходе солдат с фронта, не ожидая приказа о демобилизации. Когда, например, подавались составы поездов для увоза в тыл имущества, солдаты форменным образом штурмовали вагоны для себя, облепляли буфера, крыши, приводя часто в негодность весь подвижной состав. Артиллерийские лошади дошли до такого состояния, что не только не могли везти груз, но с трудом стояли на ногах". Народ смертельно устал от войны, народ жаждал мира. Борьбу за него Ленин и большевики начали сразу же с победой Октябрьской революции. На следующий день после ее свершения II Всероссийский съезд Советов принял декрет о мире. Советское правительство не раз предлагало мир и странам Антанты и немцам. Но бывшие союзники России оставались глухи к мирным предложениям. Тогда Советское правительство вынуждено было вступить в сепаратные переговоры с Германией и ее союзниками. Переговоры начались в Брест-Литовске и протекали в трудной обстановке. Но еще труднее была обстановка, складывавшаяся в партии. Против Ленина и мира повели ожесточенную борьбу так называемые "левые коммунисты" — Бухарин, Пятаков, Радек, Бубнов, Осинский и другие. Прикрываясь хлесткими фразами о революционной борьбе с империализмом, они требовали прекращения брестских переговоров. Их поддержал Троцкий. Выступая с капитулянтских позиций, он предложил "войны не вести, мира не подписывать и армию распустить". Даже Дзержинский, Фрунзе, Куйбышев и те поначалу не поддержали Ленина. Тяжно, невероятно тяжко было Владимиру Ильичу. В ту жестокую пору каждый надежный человек был подспорьем и ценился на вес золота. Возвращение Красина был как нельзя кстати. Он вернулся в декабре 1917 года. С самого начала брестских переговоров Красин пристально следил за ними. Ибо так же, как Ленин, видел спасение в мирной передышке. Надежд Троцкого и "левых коммунистов" на скорую и спасительную мировую революцию он не разделял. — Головотяпы, — сердито бранил Красин ультралевых. — Вы такого наворотите с вашими «идеями», что потом и за сто лет не расхлебают. "Красин, — вспоминал А. Иоффе, проводивший мирные переговоры в Бресте, — более всего требовал «реализма». В нашу "ставку на мировую революцию" он и тогда не верил и с самого начала хотел договариваться с немцами "всерьез". Морозным вечером, когда иззябшие деревья чуть слышно позванивали заиндевелыми сучьями, а из поминутно отворяемых входных дверей вырывались клубы пара, он пришел в Смольный. Часовой подозрительно поносился на хорьковую шубу с воротником из седого бобра, на высокую каракулевую шапку (что еще за буржуй недорезанный заявился?), долго и недоверчиво разглядывал документы, но в здание пропустил: и бумаги и пропуск были в полном порядке. В одной из бесчисленных комнат бурливого, трезвонящего телефонами и пулеметно стрекочущего пишущими машинками Смольного он разыскал Иоффе. Тот, используя перерыв в переговорах, приехал в Петроград за инструкциями. — Возьмите меня в Брест, — сказал Красин. — Большое дело там делаете. Быть может, я помогу. Он, пишет Иоффе, "предложил свои услуги, хотя все его близкие по духу друзья еще с нами не работали и саботировали. По тогдашним временам большое гражданское мужество нужно было для этого". Красин сделал выбор, решительный и бесповоротный. Теперь он мог бы сказать, подобно одному из любимых литературных героев своей юности: — Жизнь — это поле битвы, где самые тяжкие ранения постигают дезертиров. Их поражают на бегу, а они сдерживают стоны, чтобы не выдать тайну пристанища, где они бесславно стараются скрыться. Боль от ран, полученных в гуще боя, почти не чувствуется за радостью служения какому-либо достойному делу и вполне вознаграждается уважением к благородным шрамам. Мой выбор сделан! Я не дезертир, а солдат в общем строю! Красин поехал в Брест. И как только прибыл, сразу же ушел в работу. Целиком, безраздельно. Так, как он работал всю жизнь. Все свое внимание он обратил на решение вопросов экономических и финансовых, стремясь «выторговать» нак можно больше выгод для юной Советской страны. Недаром в былые, подпольные времена он прослыл "министром финансов" партии. Недаром в недавнем прошлом управлял крупнейшими предприятиями. Теперь за столом переговоров один из представителей пролетарского государства разбирался в вопросах экономики не хуже, если не лучше, немецких промышленно-финансовых зубров. Красин досконально знал все тонкости капиталистической экономики и все стороны капиталистического хозяйства. Он постиг их не со стороны, не теоретически, а изнутри, на практике. Ленин с удовлетворением отмечал: "А Красин Он разговаривал с немцами на равных. Оттого, пишет Иоффе, непосредственно наблюдавший Красина в ходе брестских переговоров, "немцы {и их союзники) относились к Л. Б. с большим уважением, сразу заметив, что у него "деловой подход*, а не наши "речи с улицы" — как говорили и писали немцы". Деловитость, точное и доскональное знание предмета, трезвость суждений и оценок, ненависть к звонкой, но пустой фразе — все эти качества Красина и раньше бесконечно импонировали Ленину. Сейчас он ценил их вдвойне. Ибо сейчас, как никогда, партии нужны были деловые люди, реалисты, созидатели, а не говоруны, вспышкопускатели, критиканы и разрушители, кои за последнее время расплодились во множестве. Оттого 2 июня 1918 года Владимир Ильич писал Иоффе (тот вел в Берлине переговоры с немцами): "Надеюсь, что Красив и Ганецкий как деловые люди Вам помогут и все дело наладится[14]". Дело, которое имел в виду Ленин, было чрезвычайно сложным. Подписанный 3 марта 1918 года в Бресте мирный договор принес передышку. Но недолгую. Уже весной немецкие войска оккупировали Прибалтику, Белоруссию, Украину, вторглись в Крым, двинулись в наступление на Орел, Курск, Воронеж. Предлогом послужило то, что ряд вопросов, связанных с границами Советской России, Брестский договор оставил неурегулированными. Летом Советское правительство направило в Германию делегацию для новых переговоров, на этот раз о "Дополнительном соглашении" к договору, недавно подписанному в Бресте. Вслед за делегацией в Берлин прибыл и Красин. Берлин нынешний мало походил на Берлин прежний, того-времени, когда он видел его в последний раз. Самодовольную унылость сменило уныние. Улицы полны были калек — на колясках, на костылях, слепых, безногих, безруких. У молочных, мясных и бакалейных лавок толклись очере-ди. Женщины с бледными, испитыми лицами подолгу дожидались продуктов, да так и расходились по домам с пустыми кошелками, злые и печальные. Вагоны подземки, трамваи, вокзалы были забиты военны-; ми, не щеголеватыми и по-прусски надменными и подтянутыми, как прежде, а потрепанными и озлобленными. Коса войны прошлась и по Германии. То, что приметил острый глаз Красина с первого же дня по приезде, не хотели примечать, а главное, брать в расчет правители Германии. Вопреки невероятной усталости народа они упрямо стремились продолжать войну, а необходимые для этого средства норовили урвать, ограбив Россию. Ленин, направляя советских дипломатов в Берлин, поставил перед ними ответственную и сложную задачу — умерить империалистические притязания Германии, отстоять жизненные интересы Советской республики, обеспечить мир. Участие Красина в переговорах Владимир Ильич горячо приветствовал. В своем письме Иоффе он писал: "Что «двинули» Красина, это очень хорошо".[15] Выполнению ленинского задания Красин и подчинил всю свою деятельность в Берлине. Была она отнюдь непростой и трудной. Разговаривать приходилось с высшими чиновниками рейха. Ни времени, ни военных неудач и поражений, ни горестей, ни бедствий и страданий народных для них словно не существовало. Они ничуть не переменились и ничему не научились, они была такими же, как десять лет назад, — гладкими, лощеными, спесивыми. И высокомерно-агрессивными. Чтобы чего-либо добиться, нужны были неисчерпаемое терпение, ум и хитроумие, твердость и гибкость, настойчивость и тактичность и главное — беспредельная преданность делу, которому служишь, тому делу, ради торжества которого не на жизнь, а на смерть боролась окровавленная, голодная, разутая, раздетая Советская Россия. Среди многих недугов, терзающих человечество, одним из самых распространенных и злосчастных является неконтактность. Человек отделен от человека только тонким слоем кожи. Но эта преграда толще и крепче китайской стены. Иной раз пройти сквозь нее труднее, чем верблюду пролезть сквозь игольное ушко. Трудно, невообразимо трудно сходятся меж собою люди. Чтобы преодолеть неконтактность, помимо доброй воли, нужно время. Чаще всего долгое. Но оно сжимается до предела, если его наполняют большие события. Тот, кто под проливным огнем вскакивает со спасительной земли и кидается в атаку, мгновенно находит контакт с соседом по цепи. Атакующий сосед становится ближе самого близкого и старого друга. Ничто так не сближает, как совместная борьба. Найдя свое место в ней, Красин обрел контакты с теми, с кем некогда был разведен спорами и несогласиями. Красин, как и вся партия, вел борьбу, изнурительную, упорную, но насущно необходимую, — за мир, за то, чтобы заплатить за него возможно менее обременительную цену. Он вел переговоры и с дельцами, и с дипломатами, и с генералами, утверждая, что интересы Германии лежат не в войне, а в мире, призывая к деловым связям на основе взаимных интересов. Вооружившись фактами и цифрами, он с неустанной настойчивостью доказывал, что вопреки множеству противоречий Германию и Советскую Россию может связать одно звено — взаимовыгодная торговля. Нормальные экономические связи — это то, в чем нуждается и та и другая сторона. Его внимательно слушали: он говорил дело, да и сам был человеком деловым, хорошо известным немцам. Многие знали и помнили его еще по прошлым годам. Красин был человеком не только деловым, но и отлично осведомленным, что, впрочем, одно и то же, ибо первое предполагает второе. Он прекрасно знал экономику Германии, ее нужды и потребности, поэтому предложения свои выставлял не наобум и наугад, а точно направляя в цель. Не удивительно, что, когда он предложил русскую медь, марганец и лен взамен немецкого угля, его предложение вызвало живой интерес. Подобно опытному военачальнику, который немедленно вводит ударные силы в образовавшийся прорыв, он завязал переговоры с фирмой "Гуго Стиннео. Переговоры увенчались соглашением, и в Петроград прибыли два немецких парохода с углем. Когда они отплыли обратно, их трюмы были загружены железным ломом, медной стружной, льном. Закрепляя и развивая первый успех, он повел переговоры с германским министерством торговли и промышленности. В результате был заключен договор, по которому Россия получала 100 тысяч тонн угля и кокса в обмен на лен, пеньку и другие товары. 27 августа 1918 года советская делегация, наконец, подписала в Берлине три "Добавочных договора" к Брестскому договору. Хотя условия, на которые пришлось пойти, была тяжкими, главное было достигнуто — мирная передышка продлена. "Если мы в договоре дали самый крайний минимум того, что могли обещать, если мы «выторговали» у немцев в этом договоре максимум того, что тогда от германцев-победителей можно было получить, — то в этом большая часть заслуг Леонида Борисовича Красина", — вспоминает А. Иоффе. Когда Красин возвратился из Берлина в Москву, все преграды былых несогласий окончательно пали. И он о них позабыл, и друзья про них не вспоминали. Красин вновь полностью и во всем завоевал доверие партии. 19 августа Ленин писал Э. Склянскому: "Податель — тов. Леонид Борисович Красин, старый партиец, о котором Вы, вероятно, тоже наслышаны. Примите его, пожалуйста, По решению Совета Народных Комиссаров Красин был введен в состав Президиума ВСНХ — Высшего Совета Народного Хозяйства. Он остался в новой столице, жить и работать. Москва скалилась пустотой магазинных витрин, окнами домов с фанерой вместо стекол, парадными, забитыми досками. Улицы были не по-летнему пусты. Редкие прохожие торопились, озабоченные, молчаливые. Даже Столешников, прежде переполненный пестрой фланирующей толпой, был немноголюден. Мимо заколоченных кофеен и конфекционов спешили люди в потертых кожанках, френчах, 'толстовках из мешковины. Сапоги — редкость. Все больше бутсы на деревянных подошвах да обмотки. Ильинка, это извечно оживленное московское Сити, и та опустела. Лишь изредка, фырча и чихая, проедет старый, полуразбитый автомобиль, направляясь в Кремль, и снова все пусто и тихо. Даже неугомонная Сухаревка, с ее толчейным, шумным торжищем, затихла и опустела. Ветер гонял обрывки газет да ворошил кучи мусора, наметая весь этот сор на ржавые рельсы, по которым редкий трамвай со скрежетом и визгом огибал Сухареву башню. Город притих, голодный и насупленный, по ночам поглощаемый мглою. В серой мгле под лунным лучом вяло поблескивали стекла уличных фонарей, слепых, лишних, ненужных. Казалось, жизнь в Москве едва теплится и вот-вот угаснет. Но это было не так. На самом деле город жил. Напряженно, трудно, однако жил. На окраинах дымили заводы, хотя и не все — многим не хватало топлива и сырья. К станкам и машинам становились люди, изможденные, исхудалые, с ввалившимися щеками. На день они получали осьмушку бурого хлеба из ржаной муки, перемешенной с толченым жмыхом. Но люди работали, работали, не жалея сил и здоровья, ибо трудились не на хозяина, а на себя, на свою родную Советскую власть. Разъясняя широким массам трудящихся значение и величие победы Октября, Красин писал в те годы: "Завоевание государственной власти, отмена частной собственности на землю и передача ее в распоряжение трудящихся, уничтожение частной собственности и национализация всех средств и орудий производства — это есть три величайших завоевания народа, которые никакая другая власть в мире не могла дать, и не дала; и не даст никогда трудовому народу и которые единственно могут быть даны трудящимся и удержаны только при советском строе". На плацах и казарменных дворах шло поспешное обучение красноармейцев. Они кололи штыками чучела, перепрыгивали через окопы и траншеи, целились в мишени — толстолицый капиталист в цилиндре, с непременной сигарой в углу широко разинутого рта, — ползали по-пластунски. Чтобы несколько дней спустя уже не понарошку, а взаправду колоть и стрелять иностранных интервентов и беляков, развязавших гражданскую войну. В райкомах партии и заводских партячейках формировались рабочие отряды для похода в деревню, за продовольствием. Кулаки и спекулянты прятали хлеб, чтобы прикончить революцию голодом. Борьба за хлеб стала борьбой за социализм. В Кремле с утра и до поздна работал Ленин, направляя шаг молодого Советского государства. Он беспощадно боролся с теми, кто пытался набросить на горло народа удавку голода. Но Москва жила и другой жизнью, скрытой и опасной. В тихих московских переулках, в барских особняках, казавшихся с фасада вымершими, шла глухая, тщательно припрятанная жизнь. Здесь, в глубинных комнатах, тайком и крадучись, собирались враги революции, плели сеть заговоров, версий, мятежей. 30 августа столицу потрясло известие: террористка Каплан совершила покушение на Ленина, ранив его отравленными пулями. В те тревожные дни ранней осени восемнадцатого года, I волнуясь за жизнь Владимира Ильича, Красин всем сердцем ощутил свою неотделимость от Ленина, неразрывность своей личной судьбы, судеб России, партии, революции с ленинской судьбою. Враг, подняв руну на вождя, просчитался. Злодейская пуля поразила Ленина, но не внесла поражения в ряды ленинцев. Они сомкнулись и стали еще монолитнее. "Покушение, — пишет Н, — К. Крупская, — заставило рабочий класс подтянуться, теснее сплотиться, напряженнее работать". В напряженном труде вместе с партией и народом находил Красин в ту суровую, беспокойную пору и успокоение и отраду. Ленин лежал в постели. За его жизнь боролись врачи. И Ленин шагал в боевых шеренгах, могучий и несломимый. За претворение в жизнь его предначертаний боролись его соратники, в том числе Красин. Созданная Лениным Красная Армия билась с врагом. Фронт нужно было питать — снарядами, патронами, вооружением, обмундированием, продовольствием. В условиях голода, разрухи, развала транспорта это было делом невероятной трудности. Именно поэтому Ленин и поручил его Красину. Он был назначен председателем Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии. Дни и ночи, ночи и дни за малым вычетом передышек на сон отдавал он тому, чтобы невозможное сделать возможным — найти в стране, казалось, вконец истощенной и разоренной, средства, насущно потребные фронту. Мобилизовывались все материальные ресурсы, изыскивалась и использовалась каждая возможность. Но мобилизации одних лишь материальных ресурсов было недостаточно. Необходимо было пустить в ход максимум и ресурсов людских. Пролетариат, как ни тяжко ему приходилось, работал самозабвенно, не считаясь с невероятными лишениями, презирая и превозмогая их. В Питере, например, рабочие по целым неделям не получали, ни фунта хлеба или картошки, а одни лишь орехи и семечки. В городе почти не было лошадей: часть была давно съедена, часть подохла, часть увезена в деревню, а часть реквизирована на нужды гражданской войны. С улиц исчезли собаки и кошки. Праздничным угощением в рабочей семье был жидкий морковный чай с таблеткой сахарина да картофельная лепешка с льняными выжимками. И тем не менее пролетариат безотказно трудился, героически выполняя свой революционный долг. Труднее было привлечь к созидательному труду интеллигенцию. Многие представители ее не приняли новой власти, саботировали все распоряжения, уклонялись от работы. Они боялись разрушительной силы революции и не верили в ее силу созидательную. Были и такие, кто избрал путь прямой контрреволюционной борьбы, став участниками многочисленных заговоров. Привлечь интеллигенцию на сторону пролетариата, поставить ее на службу революции — такова была нелегкая и благородная задача, которую приходилось решать Красину. — Если буржуазия умела — хотя и не очень ловко — пользоваться силами квалифицированной интеллигенции, — говорил он Горькому, — тем более должны уметь делать это ны. Ильич совершенно согласен со мною, необходимо дать ученым все, что только мы можем дать в этих дьявольски трудных условиях. Всей своей жизнью интеллигента, всем своим опытом инженера, всем своим существом ярко-талантливого человека Красин был подготовлен к выполнению ответственной и трудной миссии, возложенной на него партией. Подобно Луначарскому, который привлекал, оберегал и собирал художественную интеллигенцию, Красин привлекал, оберегал и собирал интеллигенцию техническую. В этом ему помогали и личные связи, долголетние и нерасторжимые, и громкое имя одного из видных инжеиеров, и личное обаяние, и безупречная репутация честного, неподкупного, непоколебимого в своих убеждениях. То, что он не только пошел за новой властью, но и взвалил "а себя бремя ее, многих убеждало лучше пространных уговоров. За Красиным вскоре последовал его старый друг Классон. Хотя ряд заграничных фирм пытались прельстить Классона директорским креслом, огромным жалованьем, жирными дивидендами, сытой, комфортабельной и спокойной жизнью за рубежом, он остался в голодной Москве. Пошел сотрудничать с большевиками и Винтер, солидный инженер, один из крупнейших энергетиков страны, в бакинские времена — молоденький студентик, работавший на баиловской стройке под началом у Красина. "В 1918 году нелегко было привлечь к работе на службе нового Советского правительства старых академических работников Петрограда, замуровавшихся в евоих лабораториях, — вспоминал профессор Осадчий. — К Красину все как один пошли, кого он пригласил. Он лучше всех знал их". Красин был не просто русским интеллигентом, он был интеллигентом-ленинцем и высоко ценил культуру, накопленную человечеством. Он понимал, что все лучшее из ее нетленной сокровищницы войдет в культуру пролетарскую, которую предстоит строить не на голом месте, а на незыблемом фундаменте общечеловеческой культуры. Ex nihilo nihil — ничто не возникает из ничего. Поэтому он с негодованием отвергал модные в те времена ультралевые теории Пролеткульта, крикливо провозглашавшие голое и зряшное отрицание. Пролеткультовцы с их вульгарным нигилизмом, сектантской узостью и нетерпимостью живо напоминали ему пресловутого восточного деспота, приказавшего сжечь все книги александрийской библиотеки. — Ибо, Еще с юности врезалась Красину в память строка на всю жизнь любимого Пушкина: Духовной жаждою томим… Томление духовной жаждой — это то прекрасное, что возвышает человека, делает лучше, чем он есть, украшает и облагораживает, бередит и тревожит, не дает застояться, а властно движет вперед. Пусть сегодня ему не до духовных ценностей, завтра он без них не проживет. И предчрезкомснабарм Красин, дни и ночи отдавая делам текущим, изыскивая материальные ценности, необходимые фронту сегодня, урывал время и для дел, рассчитанных на день завтрашний. Как свидетельствует Горький, "По инициативе Красина же учреждена в Петербурге "Экспертная комиссия", на обязанности которой возложен был отбор вещей, имевших художественную, историческую или высокую материальную ценность, в Петербургских складах и на бесхозяйственных квартирах, подвергавшихся разграблению хулиганами и ворами. Эта комиссия сохранила для Эрмитажа и других музеев Петербурга сотни высокоценных предметов искусства". Заглядывать в завтра, когда сегодня застилает взор множеством забот, неотложных, насущных и тяжких, способен не каждый. Это дано лишь тому, кто смел, прозорлив и размашисто крылат, кто мерит свои дела не одной лишь узкой меркой текущего года, но и десятилетиями, кто видит будущее в настоящем и не только видит, но и верит в него. Так в России, объятой тьмою, Ленин, а вместе с ним Красин, Кржижановский и другие большевики разглядели свет электричества. 19-октября — в зале заседаний Второго Дома Советов, что помещался в гостинице «Метрополь», Красин открыл первую сессию Центрального электротехнического совета. Он собрал в него элиту электротехнической мысли страны — тридцать профессоров-ученых и инженеров-практиков. В первый же год революции член Президиума ВСНХ Красин организовал проектирование крупного электростроительства в нашей республике. Он привлек лучших электротехников, теоретиков и практиков Петрограда и Москвы. Одних поставил к чертежным доскам проектировать районные электростанции. Других назначил в электротехнический совет для рассмотрения и критики работы проектировщиков: Многочисленная группа ученых и инженеров при активном участии Красина, его однокашника по Техноложке и старого друга по большевистскому подполью, тоже отличного инженера Кржижановского, профессора Шателена и других приступила к составлению общего плана электрификации страны. Красин и возглавляемая им Чрезвычайная комиссия по снабжению Краевой Армии не ограничивались удовлетворением ближайших нужд, как бы остры они ни были, а стремились решать перспективные задачи развития народного хозяйства. Красин разглядел и оценил те огромные возможности, какие таит в себе Курская магнитная аномалия. Благодаря Чрезвычайной комиссии начались работы по исследованию ее. Прежде их вел немецкий ученый Лейст, но вскоре после победы Октября уехал на родину и увез все собранные материалы. После смерти Лейста его карты, планы, вычисления перешли в собственность германского правительства, которое через своих представителей предложило Красину приобрести их. Разумеется, за большие деньги. Красин отверг предложение немцев и обратился за помощью к русским ученым. Они откликнулись на его призыв. Летом 1919 года в район КМА выехала экспедиция под руководством академика П. Лазарева. В течение нескольких месяцев в непосредственной близости фронта она вела исследовательские работы и собрала большой и ценный материал. Лишь приближение деникинцев заставило экспедицию прервать работу и возвратиться в Москву. К зиме восемнадцатого года нашествие Антанты и белой гвардии сплелось с блокадой, хватким удавом стиснувшей страну. К голоду прибавился холод. Люди мерзли и выбивались из сил, что в завьюженные степях, уходя в разведку, что в давно не топленных кабинетах наркоматов. Пожалуй, тому, кто в морозную стужу лежал за пулеметом., было даже легче. Как-никак его согревал фронтовой паек, а после боя костер или тепло натопленной избы. Москва же, Питер, Тула, голодные, лишенные топлива, промерзали, что называется, до мозга костей. В те дни Красин похудел и осунулся. Пайкового обеда хватало разве что на час-полтора. А там снова и опять поса-сывание под ложечкой, тоскливое и надоедливое. И все же он не терял бодрости. Проезжая в полуразбитой машине по заснеженной, оледенелой Москве, сидя в промерзшем, чадном от неистово дымящей, но не согревающей «буржуйки» кабинете — на плечах шуба внакидку, на ногах тяжелые боты, — он был неизменно весел и оживлен. — Как вы думаете, сдюжим? — спрашивал у него один из друзей. — Времена не из легких. — Что касается меня, я так уверен в победе, что нет даже тени сомнений… Хорошие времена… Будет что вспомнить, — отвечал он и заливался смехом. Вспоминал одного из своих посетителей — иностранного коммерсанта. Приехав в Москву по делам, сей муж только и делал, что глотал опий. Еще бы, дикий мороз, а теплых уборных нет. Вот он и закреплял свой желудок, чтобы действовал пореже. Вера в победу, в необоримую силу революционного пролетариата, взявшего власть, никогда не покидала Красина. Летом 1919 года, когда над красным Петроградом нависла серьезная угроза, он прибыл в город. И встретился с Горьким. Тот вспоминает: "— Не знаю товарища, который был бы так надежно наш, как «Никитич», — сказал о нем мой земляк «выборжец» П. А. Скороходов во дни наступления Юденича на Петербург, как раз в тот день, когда отряды Юденича, наступая на Тос-зо, грозили отрезать Петербург от Москвы. В тот день многие в Петербурге растерялись, подчиняясь панике, а Леонид, стоя у окна в моей квартире на Кронверкском и слушая, как бухает пушка броненосца, ворчал: — В Гавани, вероятно, крыши сносит с домов и все стекла в окнах к черту летят. Разор! Кто-то спросил его: — Отразим? — Конечно, прогоним. Дураки — убегут, а убытки останутся. И удивленно передернул плечами: — Чего лезут, черт их побери? Ведь и слепому ясно, что дело их — дохлое". Он был прав, дела интервентов и белогвардейцев действительно оказались дохлыми. 1919 год стал годом коренного перелома в гражданской войне. Молодая Красная Армия разбила основные силы внутренней и внешней контрреволюции. Время, скупое на радости житейских мелочей, расщедрилось в крупном. Жестоние и победоносные бои закончились разгромом Колчака на востоке, Деникина на юге, Юденича на западе и Миллера на севере. "Советская Россия, — с гордостью и радостью писал тогда Красин, — достигла максимума того, что военная наука считает вообще условием победы". Радость побед умножалась радостью сознания, что в этих победах толика и твоего труда, напряженного труда и в Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии, и в ВСНХ, и в Совете Рабочей и Крестьянской Обороны — главном военно-хозяйственном центре республики. Членом Совета Красин стал сразу же после его создания. 1 декабря 1918 года на первом заседании СО, на котором председательствовал Ленин, было принято следующее решение: "Поручить товарищу Красину ввести третью смену на тульских патронном и оружейном заводах и поручить Комиссариату продовольствия доставить достаточное количество продовольствия в пункты размещения заводов. Об исполнении доложить в среду (3 декабря 1918 года). Увеличить выдачу продовольствия рабочим… постепенно, до размеров красноармейского пайка, при условии доведения производства до максимальных размеров". В те годы Тула была главной оружейной мастерской страны. Поднять производительность труда туляков — вот к чему звал Ленин. И Красин всю неукротимую силу своей энергии обратил на то, чтобы тульские оружейники работали больше и лучше. Его деятельность высоко ценилась партией, Лениным. "Неоднократно приходилось беседовать мне с Владимиром Ильичей о Леониде Борисовиче, — пишет Кржижановский, По предложению Ленина Красин был введен в состав Советского правительства. — Сноровка Красина — финансиста партии в денежных делах — толкнула Ленина на мысль о поручении Красину политики внешней торговли, — вспоминает А. Луначарский. С ноября 1918 года он стал наркомом торговли и промышленности (впоследствии наркомвнешторг), а с февраля 1919 года и народным комиссаром путей сообщения. Новое дело, доставшееся ему, было немыслимо трудным. Впрочем, это не удивительно. В те времена легких дел вообще не существовало. На транспорте свирепствовала разруха, жестокая и беспощадная. Железнодорожные узлы были забиты теплушками, классными вагонами, паровозами. Одни из них стояли, ибо давно отходили свое и годились разве что на слом, другие подолгу и безнадежно дожидались ремонта, третьих парализовал топливный голод. "Если мы не наладим транспорта, — писал Красин, обращаясь к рабочим-железнодорожникам, Обязанность каждого сознательного рабочего — неустанно твердить о том, что без подъема транспорта мы не в состоянии будем использовать наших побед. Наш главный враг — империалистические правительства Западной Европы и Америки… — план удушения Советской России строит на изнурительной борьбе, которую мы вынуждены вести. Он базирует ее на том, что, лишив нас продовольствия и топлива, заставит нас сложить оружие и пасть в борьбе… Главная опасность — в разрухе транспорта". Став наркомом, Красин собрал все технические силы и привлек к делу лучших специалистов страны. 1 сентября 1919 года он открывает заседание созданного им Совета научно-технического комитета НКПС и ставит задачу технического совершенствования и реконструкции транспорта. Он заказывает за границей новые паровозы и налаживает ремонт старых. Централизует управление железными дорогами, улучшает организацию эксплуатационной службы. И удивленно передернул плечами: — Чего лезут, черт их побери? Ведь и слепому ясно, что дело их — дохлое". Он был прав, дела интервентов и белогвардейцев действительно оказались дохлыми. 1919 год стал годом коренного перелома в грашданской войне. Молодая Красная Армия разбила основные силы внутренней и внешней контрреволюции. Время, скупое на радости житейских мелочей, расщедрилось в крупном. Жестокие и победоносные бои закончились разгромом Колчака на востоке, Деникина на юге, Юденича на западе и Миллера на севере. "Советская Россия, — с гордостью и радостью писал тогда Красин, — достигла максимума того, что военная наука считает вообще условием победы". Радость побед умножалась радостью сознания, что в этих победах толика и твоего труда, напряженного труда и в Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии, и в ВСНХ, и в Совете Рабочей и Крестьянской Обороны — главном военно-хозяйственном центре республики. Членом Совета Красин стал сразу же после его создания. 1 декабря 1918 года на первом заседании СО, на котором председательствовал Ленин, было принято следующее решение: "Поручить товарищу Красину ввести третью смену на тульских патронном и оружейном заводах и поручить Комиссариату продовольствия доставить достаточное количество продовольствия в пункты размещения заводов. Об исполнении доложить в среду (3 декабря 1918 года). Увеличить выдачу продовольствия рабочим… постепенно, до размеров красноармейского пайка, при условии доведения производства до максимальных размеров". В те годы Тула была главной оружейной мастерской страны. Поднять производительность труда туляков — вот к чему звал Ленин. И Краски всю неукротимую силу своей энергии обратил на то, чтобы тульские оружейники работали больше и лучше. Его деятельность высоко ценилась партией, Лениным. "Неоднократно приходилось беседовать мне с Владимиром Ильичей о Леониде Борисовиче, — пишет Кржижановский, По предложению Ленина Красин был введен в состав Советского правительства. — Сноровка Красина С ноября 1918 года он стал наркомом торговли и промышленности (впоследствии наркомвнешторг), а с февраля 191.9 года и народным комиссаром путей сообщения. Новое дело, доставшееся ему, было немыслимо трудным. Впрочем, это не удивительно. В те времена легких дел вообще не существовало. На транспорте свирепствовала разруха, жестокая и беспощадная. Железнодорожные узлы были забиты теплушками, классными вагонами, паровозами. Одни из них стояли, ибо давно отходили свое и годились разве что на слом, другие подолгу и безнадежно дожидались ремонта, третьих парализовал топливный голод. "Если мы не наладим транспорта, — писал Красин, обращаясь к рабочим-железнодорожникам, Обязанность каждого сознательного рабочего — неустанно твердить о том, что без подъема транспорта мы не в состоянии будем использовать наших побед. Наш главный враг — империалистические правительства Западной Европы и Америки… — план удушения Советской России строит на изнурительной борьбе, которую мы вынуждены вести. Он базирует ее на том, что, лишив нас продовольствия и топлива, заставит нас сложить оружие и пасть в борьбе… Главная опасность — в разрухе транспорта". Став наркомом, Красин собрал все технические силы и привлек к делу лучших специалистов страны. 1 сентября 1919 года он открывает заседание созданного им Совета научно-технического комитета НКПС и ставит задачу технического совершенствования и реконструкции транспорта. Он заказывает за границей новые паровозы и налаживает ремонт старых. Централизует управление железными дорогами, улучшает организацию эксплуатационной службы. Живой портрет Красина-наркома набросал Г. Кржижановский: "Улица голодного пайкового года, года решающих событий на фронте. Просторный, холодный кабинет, завешанный картами железных дорог. Стройная фигура Красина, склонившаяся над грудой депеш, со всех сторон взывающих о беде, о величайшем напряжении сил. Артерии боев — линии ожесточеннейших боев. Телефонные звонки. Напряженно стало его лицо и в лучах оживленного подъема. — Так, так, Владимир Ильич, это совпадает и с моим планом, постойте, проверю… Да, и бригады и составы подготовлены. Значит, двинем… Есть… Все… Да, да… Через десять минут у вас. Ничего не поделать, друже, поговорим в другой раз, старик вызывает. Хотите, подвезу? Несемся по длинным коридорам. Отряд с винтовками в руках у дверей. Выстраиваются. — Приходится разве, Леонид Борисович? Автомобиль — хрипучая раэдряга тарахтит нас к Кремлю". Сюда теперь стали все чаще обращать свои взоры правители капиталистических стран. Хотели они того или нет (большею частью не хотели), сама жизнь понуждала их поглядывать на Кремль. Красная Россия становилась той общепризнанной реальностью, которую никаким непризнаниям не дано заслонить. В декабре 1919 года Красин прибыл в Юрьев. Во главе советской делегации по мирным переговорам с Эстонией. С эстонцами он встречался и раньше — два с половиной месяца назад, когда осенью начались в Пскове переговоры между двумя странами. Однако, тогда, едва начавшись, они тут яге и закончились, будучи прерваны. Вернее, отложены на неопределенный срок по настоянию эстонской стороны. Выступая на юрьевской конференции, Красин говорил: — Произошел не только перерыв переговоров, но эстонская армия за это время приняла участие в походе на Петроград, предпринятом армией так называемого Северо-Западного правительства, под предводительством царского генерала Юденича. Исход попытки Юденича завладеть Петроградом в настоящее время достаточно хорошо известен. Менее известны, — в его голосе зазвучали ирония и сарказм, — нынешнее местопребывание Северо-Западного правительства и предположения о способах управления северо-западной Россией. 27 ноября Советское правительство получило извещение от правительства Эстонии о назначении начала мирных переговоров на 2 декабря и постановило командировать в Юрьев — Тарту делегацию, председателем которой я имею честь быть. Мы сожалеем о крови, пролитой за эти два с половиной месяца, и о погибших жизнях. Мы следуем предложению эстонского правительства, не только исходя из мудрого правила "лучше поздно, чем никогда", но и потому, что правительство Советской России останется неизменно верным в возвещенном им принципе отрицания войны между народами с первых дней своего существования… Мы пользуемся настоящим случаем, чтобы еще раз заявить на весь мир, что рабочие и крестьяне Советской России, ни на минуту не выпуская из рук винтовку, не останавливаясь ни перед какими жертвами в отстаивании завоеваний пролетарской диктатуры, готовы во всякий данный момент приступить к мирным переговорам… Война не может тянуться бесконечно. Кроме того, война не только не разрушила, а, наоборот, укрепила Советскую власть, увеличив во сто крат выдержку, дисциплину, спаянность революционных рабочих и крестьянских масс России. В процессе войны не только создалась, выросла и окрепла Красная Армия, в процессе войны рабоче-крестьянская власть нашла методы и способы восстановления промышленности, увеличения дисциплины во всех отраслях мирной работы, поднятия производительности труда… Восстановление мирового обмена и транспорта после опустошительной войны — задача немыслимая без участия крупнейшей поставщицы сырья всего мира — России, представляющей также крупнейший в мире потребительский рынок для сбыта всякого рода товаров… Переговоры в Юрьеве были нелегкими. Эстонцы действовали несамостоятельно, то и дело с опаской озираясь на могущественные западные державы. Чтобы избежать их гнева, они использовали излюбленный в таких случаях метод проволочек. Иной раз казалось, словопрениям нет и не будет конца. Но Красина невозможно было взять измором. Настойчивый, терпеливый, он с железным упорством проводил свою линию, устремленную к завоеванию прочного и справедливого мира. В — конце концов мирный договор с Эстонией, или, как назвал его Красин, "первый мирный трактат РСФСР", был подписан. Произошло это 2 февраля 1920 года. Оценивая значение мирного договора с Эстонией, Красин писал: "Наши представители получили возможность обосноваться в Ревеле. Ревель явился, таким образом, если не окном, то все-таки некоторою щелью в Европу, и через Ревель были сделаны первые попытки пополнить наше снабжение за счет европейских товаров". Подписывать договор Красину не пришлось. Он ранее был отозван в Москву. Советское правительство посылало на Запад делегацию в составе: Красин — председатель, Литвинов и Ногин — члены, Клышко — секретарь и других, для переговоров о возобновлении торговли со странами Антанты. 16 января 1920 года ее верховный совет был вынужден принять решение о снятии экономической блокады с Советской России. Советы выходили на международный рынок. Внешняя торговля! Дело это было чрезвычайно важным, новым, неизведанным. Поэтому прежде, чем приступить к нему, Красин немало часов провел с Лениным — в беседах, размышлениях, советуясь, получая указания. Позже, вспоминая об этих встречах, он писал: "Вначале отношение Владимира Ильича к нашей внешней торговле или, вернее, к нашей способности практически справиться с ее задачами было несколько скептическое. Когда я развивал Владимиру Ильичу план о том, что пароходы с нашим сырьем десятками и сотнями пойдут за границу, что развитие вашего экспорта обеспечит нам правильный приток иностранной валюты и что через каких-нибудь 5 лет мы добьемся постоянного перевеса вывоза над ввозом, т. е. активного торгового баланса, Владимир Ильич, по своему обыкновению прищурив один глаз, искоса поглядывал на меня и безнадежно махал рукой, роняя иногда своей милой незабываемой, слегка картавой скороговоркой: "какие уж мы торговцы". Этот скептицизм основывался не только на том отечески насмешливом недоверии, которое Владимир Ильич всегда проявлял, когда кто-нибудь из большевиков при нем начинал распространяться, о своих практических достижениях, но и на оценке объективных внешних условий; Владимир Ильич с глубочайшим недовернем относился к капиталистическому миру и в любую минуту ожидал с той стороны каких угодно затруднений и каверз. Блокада Советской России хотя и была официально снята январским постановлением верховного совета в 1920 году, но в действительности она еще продолжалась, и сомнения в возможности беспрепятственной внешней торговли были более чем уместны. Скептицизм Владимира Ильича заходил тан далеко, что он одно время даже сомневался, сможем ли мы закупать за границей товары на наше золото. Однажды он даже в полушутливой форме спросил меня: "Да сумеем ли мы израсходовать наше золото на закупку полезных и нужных товаров? Смотрите, как бы нам не опоздать". Разумеется, я успокоил Владимира Ильича уверением, что касается расходования золота, то опасности в опоздании тут никакой не будет, а, напротив, придется принимать драконовские меры, чтобы не слишком быстро расходовать золотой запас. Несомненно, этот золотой скептицизм Владимира. Ильича отразился в некоторых постановлениях Совнаркома, Золотая блокада, с которой нам пришлось столкнуться при наших первых закупках за границей, состоявшая в том, что по сговору буржуазных правительств и банков ни одна фирма и ни один банк не соглашались брать в оплату заказов нашего золота, является лучшим доказательством того, насколько прав был Владимир Ильич в своих опасениях по поводу внешней торговли. Эта золотая блокада причинила нашей республике потерю около 45 млн. руб. и была изжита только ко времени подписания торгового соглашения с Англией в марте 1921 года". |
||
|