"Такой славный убийца" - читать интересную книгу автора (Ильин Владимир)

3

Он пронесся по вечернему городку подобно вихрю торнадо. Он пробежал улицу из одного конца в другой, мимо всё тех же кукольных домиков с автоматически тонирующимися стеклами. Он исследовал каждый метр пространства между домами и пристройками, в которых наверняка хранилась всякая рухлядь полувековой давности.

Подобно гончему псу, потерявшему след, он почти обнюхал спортивную площадку, по колено поросшую травой, и пришвартованный к причалу паром Язепа. Он заглянул на судоверфь, оказавшуюся огромным сараем, в котором на специальных козлах-распорках висели остовы лодок и небольших катеров, и заодно познакомился там со старшим мастером Зи Ривьериным, который как раз в этот неурочный час полировал борта одной из законченных лодок. Он даже толкнулся было в церковь и Информарий, но оба этих учреждения, видимо, имели строго определенное рабочее время, отнюдь не захватывающее полночь.

Человека в тренировочном костюме, надетом на голое тело, нигде не было видно.

Это было весьма странно, если учесть, что он тащился по улице со средней скоростью не выше пяти километров в час. В привидения верить как-то не хотелось, хотя время для прогулок призраков было самым подходящим.

Оставалось только проверить Клуб — двухэтажный дом в конце так называемой «улицы», из широко раскрытых окон которого в ночь вырывались приглушенные музыкальные пассажи и чьи-то редкие, но крепкие ругательства.

Лигум толкнул дверь и вошел в довольно просторный зал так, как в древних вестернах мужественный ковбой-странник, прибывший в захудалый городок бороться за торжество справедливости, вваливался в местный салун, где разнузданно проводили время местные гангстеры. Впрочем, ассоциация с салуном возникла у него не случайно, потому что Клуб города Клевезаль сильно смахивал на самый обыкновенный бар где-нибудь на Сорок Пятой авеню. Разница заключалась только в том, что народу здесь было мало, посетителей обслуживал не автомат, а человек, а непременных в американском баре кибер-проституток здесь не было видно вовсе, так что клуб был явно не ночным. Правда, женский пол все-таки присутствовал в лице особы средних лет, на которой были надеты темная юбка чуть ниже колен и белая блузка. Волосы особы были выкрашены в белый цвет и собраны в высокую прическу.

Губы, накрашенные блестящей помадой, в отличие от глаз сильно выделялись на лице. Особа сидела за угловым столиком из псевдомореного дуба в компании жгучего брюнета с веселыми маслянистыми глазками и человека с круглой головой, короткими конечностями, коренастым туловищем, мощной бочкообразной грудной клеткой и вместительным животом.

Самое непонятное заключалось в том, что не было видно, кто здесь мог бы ругаться. Человек, возившийся за стойкой, был долговязым, белобрысым, белокожим и вообще каким-то неприятно-белесым, как негр-альбинос. Кривя в усмешке тонкогубый рот, он что-то тихо рассказывал невозмутимому Язепу, который сутуло сидел на высоком табурете по другую сторону обитой кожей стойки и мрачно помалкивал. Особа, хоть и доказывала рьяно что-то своим соседям по столику, едва ли могла выражаться подобно пьяному матросу. В углу создавал музыкальный фон турбозвуковой автомат.

Когда хардер вошел, то любители ночного клубного общения тотчас замолчали и уставились на пришельца так, будто он, по меньшей мере, прибыл в Клевезаль на «летающей тарелке». Даже турбозвук, и тот автоматически снизил громкость своего музыкального бормотания.

Грех было бы не воспользоваться всеобщим вниманием в корыстных целях. Лигум сверкнул Знаком так, чтобы его хорошенько рассмотрели все присутствующие, и громко отчеканил Формулу:

— Я — хардер Лигум. Я выполняю особо важную задачу. Прошу всех с этого момента оказывать мне всестороннюю помощь и содействие как информацией, так и делом.

Несколько секунд в помещении царила колючая полутишина, а потом бармен достаточно громко и иронично осведомился, обращаясь к паромщику:

— Знаешь, Язеп, чем человек отличается от животных? — Паромщик что-то невразумительно прогудел. — Тем, что он выражает радость при виде себе подобных с помощью слов. Таких, как, например, «здравствуйте». Или хотя бы: «Чтоб тебе провалиться, скотина!»…

Кто-нибудь другой на месте Лигума точно провалился бы в этот момент сквозь землю, но на то и дано человеку звание «хардер», чтобы с честью выходить из любых затруднительных положений.

— Извините, господа, — невозмутимо объявил во всеуслышание Лигум. — Добрый вечер.

Умненький турбозвук вдруг наддал громкости музыке, и все сразу отвернулись и задвигались, словно ничего особенного не произошло.

Больше всех из присутствовавших в Клубе на покойного владельца судоверфи смахивал — по крайней мере, комплекцией — толстяк, сидевший за одним столом с женщиной, к которой подошла бы кличка «Белый Верх — Темный Низ». С толстяка-то и решил начать юноша. Он решительно направился к троице, на ходу шепнув своему компкарду: «Сканировать изображения людей в зале, передать их в Центр и выполнить идентификацию по параметрам: полное имя, возраст, род занятий. Данные выдать по моему запросу».

Женщина и оба мужчины взирали на хардера с определенным беспокойством. Подойдя поближе, Лигум спросил компкард: «ЛЮДИ ЗА СТОЛИКОМ?». И тут же услышал:

«Супервайзер серверной станции Рас Лехов, точный возраст неизвестен… Пастор католической церкви Андерс Контуш, тридцать один год… Оператор Центра Доставки товаров Альда Мавраева, тридцать восемь лет».

… ну и кто из них кто? Ага, ну с дамой всё и так ясно, а вот этот толстяк, по идее, и должен быть пастором. Во всяком случае, в нем на расстоянии чувствуется мягкое, доброе сердце, охотно откликающееся на радости и горести ближних своих…

— Отец Андерс? — спросил он у толстяка, остановившись перед столиком.

(Наставники всегда рекомендовали начинать общение с незнакомцами с этого маленького фокуса. Человеку, неосведомленному в отношении информативных возможностей хардеров, будет приятно узнать, что каким-то загадочным образом его личность известна собеседнику.)

Но толстяк, добродушно улыбаясь, прогудел:

— Ошибочка вышла, малыш. Пастор — это он. — Он мотнул головой в направлении брюнета. — А меня зовут Рас. Присаживайтесь… это самое… гостем будете.

— Нет, спасибо, я постою, — вежливо сказал слегка смущенный Лигум. — Прошу прощения, господин Лехов… Тем не менее, нужны мне именно вы, а не отец Андерс.

— Он поклонился брюнету. — Вы позволите задать вам несколько вопросов?

— Послушайте, молодой человек, — вмешалась в разговор Мавраева. — Вы хоть имеете представление о том, что ведете себя крайне нетактично? Когда люди беседуют, нельзя вмешиваться в их разговор. Это, я вам скажу, бесцеремонно и неприлично!

Судя по всему, эта женщина твердо знала, что прилично, а что неприлично, как надо правильно поступать, думать и говорить. Такие заскорузлые моралисты встречаются в пропорции один из тысячи, но они способны вызвать аллергию у любого из остальных девятисот девяноста девяти… Единственный способ борьбы с ними — это стараться не обращать на них внимание, как на чересчур назойливых мух перед дождем.

Поэтому Лигум не обратил внимание на вызов, прозвучавший в голосе Мавраевой, а сухо спросил у Лехова:

— Что вы делали в течение последнего часа, господин Лехов?

— Да ничего особенного, — прогудел супервайзер. — Это… сидел вот здесь, разговаривал со своими приятелями…

Пастор вдруг хмыкнул, и непонятно было, к чему относился этот скептический возглас — к тому, что Рас Лехов провел указанный отрезок времени в Клубе, или к тому, что он обозвал соседей по столику своими приятелями.

— И никуда не выходили? — допытывался у супервайзера Лигум.

— Никуда, — растерянно пробасил Лехов. — Хотя нет, подождите… Да, пожалуй, полчаса назад выглядывал наружу… это самое… свежим воздухом подышать. А что?..

— Один?

— Да вам-то какое дело, молодой человек? — взвилась на защиту своего «приятеля»

Альда Мавраева. — Ваше полнейшее отсутствие такта вовсе не красит вас!..

— А спортом вы увлекаетесь, господин Лехов? — игнорируя женские наскоки, спросил хардер. Толстяк утвердительно кивнул, медленно багровея, — видимо, до него еще только начинал доходить некий оскорбительный смысл предыдущего вопроса Лигума. — Ну, а тренировочный костюм у вас имеется?

— Так мы… это… мы шахматами увлекаемся, — пропыхтел Лехов. — А для этого вида спорта тренировочный костюм вроде как и не требуется…

Пастор опять хмыкнул, покрутил головой и аккуратно вылил в себя содержимое изящного фужера, стоявшего перед ним в компании растерзанного овощного салата.

Впрочем, пахло от фужера не очень-то приятно. За время пребывания Лигума возле столика это была уже третья порция, принятая вовнутрь святым отцом. Судя по всему, он слишком буквально трактовал библейские слова о том, что вино — это кровь Иисуса.

— Ты к нему не приставай, сын мой, — неожиданно грубым басом сказал Контуш хардеру. — Что он тебе может сказать в первом часу ночи? Ему уже давно пора баиньки… Давай-ка мы с тобой лучше вмажем по сто пятьдесят!.. Для знакомства, а?

— Спасибо, но мне не хочется, — воспитанно ответствовал Лигум, поворачиваясь на каблуках.

За его спиной Альда Мавраева воскликнула:

— Послушайте, отец Андерс, вы просто невыносимы! Ну разве пристало носителю священного сана так много пить? Вино — это же злейший враг человечества!..

— А ты что, не помнишь, дочь моя, что в Писании сказано: «Возлюби врага своего аки самого себя»? — осведомился Контуш и загоготал, как тот крестьянин, который, если верить анекдоту, впервые в жизни увидел в зоопарке жирафа. Лишь теперь Лигум догадался, что крепкие выражения, которые донеслись до него через окно, наверняка принадлежали пастырю духовному.

Он подошел к стойке и обратился к бармену:

— Простите, господин Мольчак, я хотел бы задать вам пару вопросов… Вам не встречался сегодня в городке человек, внешне очень похожий на покойного владельца судоверфи Паульзена?

Язеп тут же сполз с табурета, вызывающе сверкнув своими темными очками на хардера, и направился к выходу. Лигум задумчиво поглядел ему вслед. В голове его раздавался голос: «РУЛЕВОЙ-ОПЕРАТОР ПаромА Язеп Бажора, 37 лет, ХОЛОСТ, ПРОЖИВАЕТ В ДОМЕ НОМЕР СЕМНАДЦАТЬ «Б»…

… В принципе, этот молчун может многое знать. Во-первых, в его узловатых, шершавых руках сосредоточены бразды правления единственным транспортным средством, позволяющим преодолеть водное пространство, отделяющее Клевезаль от «Большой Земли». Во-вторых, неспроста он сторонится меня с самого начала. Видно, знает что-то такое, что, по его мнению, может повредить ни в чем не повинным людям. Или хотя бы одному конкретному человеку. Только дай Бог, чтобы тот тип, о ком Бажора так печется, действительно был человеком… Ладно, пока паромщик нам не нужен, пусть еще ночку промучается без сна и покоя, а завтра мы вцепимся в него изнутри и снаружи. Снаружи — я, а изнутри — его совесть. Если она, конечно, у него есть…

Совсем некстати Лигум вдруг вспомнил слова своего Наставника по Академии:

«Совесть, знаешь ли, у всех на свете есть. Даже у самых прожженых циников и закоренелых преступников. Ведь она — это врожденный орган человечности. Только ее человек не замечает до тех пор, пока она не даст о себе знать. Точно так же бывают от рождения здоровыми легкие, сердце, кишки и печень. Другое дело, что отдельные индивидуумы умудряются искалечить себя в погоне за удовольствием так, что в их организме не остается ни одной здоровой клеточки», а на вопрос Лигума-подростка: «Вы так говорите, мэтр, будто вам жаль бессовестных негодяев и злых людей» — вдруг взорвался: «Вообще-то, таких лечить бы надо, долго и упорно, а мы… нам с тобой поручили быть хирургами!.. Ампутировать загнившую сущность человека — вместе с ним самим — вот что от нас требуется! Парадокс: проблема возникает, когда человек живет неправильно. Нет человека — нет и проблемы! И они — во всяком случае, большинство из них — именно таким путем и стремятся решить проблемы, только нашими руками, мой мальчик!»…

Думая так, хардер привычно «вторым сознанием» воспринимал слова бармена:

— А что, в нашем славном городке уже появились привидения? Слушайте… как вас там?.. не успели вы появиться, как сразу открыли нам глаза на то, что среди нас, оказывается, водятся обезумевшие роботы, воскресшие покойники и так далее!

— Я задал вам вопрос, — ровным голосом напомнил бармену Лигум. — Позвольте мне самому делать выводы из информации. Ваше дело — дать мне эту информацию. В конце концов, вы как бармен…

— Во-первых, не бармен, а бармен-менеджер Общественного Клуба, — насмешливо скривился Мольчак. — А во-вторых, зря стараетесь, господин хардер, никаких фантомов я не видел. Ни сегодня, ни вчера, ни поза-позавчера. Если не считать, разумеется, вас. Откуда мне знать — может, вы и есть привидение?

Нет, это был явно невыносимый тип… И вообще, живут ли в этом мирном, уютном городке обыкновенные, хорошие, общительные, гостеприимные люди? Или здесь все такие — бросаются на чужаков, как собаки, так и норовя цапнуть за ногу?..

Лигум повернулся и пошел к выходу из Клуба. На улице было уже тихо и темно. Окна в домиках были черными, как вода в Озере. От берега чуть слышно доносился плеск воды и шелест прибрежной травы. Дул свежий ветер, несший с собой озерную прохладу, и в другое время Лигум бы обязательно поежился, но сейчас ему было не до этого.

Когда он шел через зал Клуба, то ощущал на своей спине взгляды находившихся там людей. Но и сейчас он почти физически ощущал, как чей-то взгляд жжет его затылок. У хардеров своя интуиция, не как у обычных людей. А сейчас интуиция подсказывала Лигуму, что за ним наблюдают не просто из любопытства, а именно с недобрыми намерениями. Так может смотреть только враг. Не оборачиваясь, Лигум нащупал под мышкой рукоятку разрядника. Запросить через компкард сканирование местности или нет?..

Однако ощущение чужого взгляда вдруг закончилось, и Лигум понял, что тот, кто скрывался в темноте поблизости, уже ушел. Если он и собирался нападать на одинокого человека в сером бронекомбинезоне, то по каким-то причинам внезапно передумал.

Хардер вздохнул и двинулся к мэрии. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как в ухе пискнул сигнал вызова на радимодемную связь. Видно, тот, кто хотел связаться с хардером, находился недалеко, иначе он использовал бы спутниковую радиосвязь. Впрочем, код Лигума по спутниковому каналу знали только его коллеги по Щиту, но никто из них не стал бы зря беспокоить хардера во время выполнения специального задания.

Лигум почему-то сразу подумал про майора Пличко, но на самом деле хардера вызывал Райтум Лингайтис.

— Что случилось? — спросил Лигум, поднеся к губам браслет.

— Она исчезла!.. Я перевернул уже вверх дном весь город, но ее нигде нет!.. Как вы считаете, стоит объявить всеобщую тревогу и поднять народ на поиски?.. Может быть, она еще жива?!..

— Кто — «она»? — осведомился хардер. Он невольно вспомнил японца Охиро Адаяму из третьей группы. У того вечно были нелады с русской грамматикой — в частности, он считал, что все слова, оканчивающиеся мягким знаком, относятся к женскому роду:

«Моя портфель — она такая удобная», или: «Рояль — такая черный инструмент». — Кого вы имеете в виду, Райтум?

Учитель многословно и эмоционально пояснил. Под местоимением женского рода третьего лица он, оказывается, имел в виду ту самую вдову Паульзен, продолжающую дело постройки судов на клевезальской земле. Расставшись с Лигумом, Лингайтис некоторое время провел в мэрии, а потом, вместо того, чтобы пойти домой, решил навестить вдову-судостроительницу. Было у него какое-то нехорошее предчувствие на ее счет. И предчувствие это полностью оправдалось. В домике вдовы на стук и звонки в дверь никто не отвечает, признаки какой-либо жизни отсутствуют. Опрос соседей показал, что госпожа Паульзен никуда в последние пять часов не выходила и едва ли собиралась куда-то выходить. Поиски, «перевернувшие Клевезаль вверх дном», как выразился Лингайтис, результатов не принесли. Выяснилось, правда, что за час до того, как из домика вдовы вышел неизвестный в тренировочном костюме, госпожа Паульзен заказала пиццу по автоматической линии, и дежурный оператор клянется, что сделала это она лично… Если так, то, значит, человек, покинувший домик госпожи Паульзен на глазах у хардера, каким-то образом причастен к ее таинственному исчезновению!..

— Вы уверены, что проверили все места в городке? — не без ехидства поинтересовался Лигум у врио мэра.

— Абсолютно?

— А Клуб?

Учитель долго не отвечал, потом сконфуженно проворчал:

— Причем здесь Клуб? Старушка никогда не заглядывала туда. Она вообще была противницей общественных времяпровождений. Насколько мне известно, она любила сидеть в кресле с вязанием и кошкой на коленях…

— Хорошо, хорошо. Вы правы, ее все равно тут не было: я только что оттуда… Где вы сейчас?

— Возле мэрии.

— Вы осмотрели домик пропавшей без вести?

— Но каким образом я мог бы попасть внутрь? — с возмущением ответил вопросом на вопрос Лингайтис. — Дом закрыт изнутри!..

О, господи!.. Лигум мысленно призвал себя запастись терпением. Ему вдруг стало ясно, что в этом идиллическом уголке ему еще придется столкнуться с такими проблемами, которые лично для него никакой проблемы представлять не будут.

Впрочем, это вполне объяснимо. Когда социум состоит из сплошь порядочных и морально уравновешенных людей, когда реальные проблемы отсутствуют, потому что выжигаются каленым железом в самом зародыше, тогда неизбежно придумываются игрушечные проблемки, этакие этические игры в крестики-нолики…

— Ладно, ждите меня там, где стоите, — сказал он временному мэру. — И будет совсем неплохо, если вы раздобудете где-нибудь ха-ароший стальной ломик!..

Стояла прекрасная теплая ночь. От Озера по-прежнему дул слабый ветерок. В небе заговорщицки мигали звезды. Вокруг домиков бегали неясные тени, создаваемые игрой света от фонарей освещения, и в целом окрестный пейзаж был как на картинах модного пару лет назад во всем мире Гельта Виханского.

Компкард предупредил Лигума о том, что пора подзарядиться. Не останавливаясь, хардер достал из специального футлярчика, вшитого в рукав комбинезона, электронную таблетку-аккумулятор и проглотил ее, не жуя. Вскоре по всему телу разлилось приятное тепло, и сразу исчезли куда-то голод и усталость, а захотелось пуститься бегом и нестись в бесшумном размеренном беге километров пять по пересеченной местности, а потом еще долго баловаться с тяжеленной штангой в спортзале… Но, конечно же, удовлетворение подобного желания сейчас было бессмысленной тратой сил.

Чтобы сократить путь, юноша полез в узкую щель между двумя домиками, на крыше которых гигантскими морскими ежами торчали антенны энергоприемников, но вскоре ойкнул, потому что ноги и открытые до локтей руки обожгло огнем. Он подсветил себе инфравспышкой и увидел, что движется по некоему подобию Саргассова моря. Но заросли оказались не водорослями, а одичавшей до первобытного состояния крапивой.

Учитель неподвижно ждал Лигума на крыльце домика вдовы Паульзен. Никакого ломика он, конечно же, не нашел.

— Ну что, станем непрошеными гостями? — спросил его хардер и, не дожидаясь ответа, навалился на дверь. Дверь была заперта.

Юноша бросил взгляд на окна, но сзади раздался голос учителя:

— Электронная защита. Не пробить.

Лигум отошел от двери на пару шагов, закрыл глаза, сосредоточиваясь, а потом одним страшным, вобравшим в себя всю накопленную им энергию движением ударил в то место, где должен был находиться электронный замок. Дверь удивленно крякнула и, распахнувшись, ударилась о стену прихожей, повиснув на одной створке. О новинках сигнализации в Клевезале, видимо, знали только понаслышке, потому что никаких пакостей вроде срабатывания ультразвуковой глушилки или плазменной слепилки не последовало. Даже какой-нибудь захудалой мегадецибеловой сирены здесь и то не было!..

— Электронная защита, говорите? Х-хы! — усмехнулся Лигум, подражая герою любимого в Академии кинофильма более чем вековой давности. Фильм почему-то назывался «Белое солнце пустыни», был он ни голо и даже ни стерео, а двумерно-плоскостным, и речь в нем шла о таких давних временах, что кое-кто — особенно из слабаков по части истории — уже и не понимал многих реалий картины, но так повелось, что для хардеров это была культовая вещь. — Прошу! — Он с трудом удержался от шутовского поклона с простиранием руки в направлении зиящего чернотой дверного проема.

Он полагал, что сейчас учитель Лингайтис будет долго ныть по поводу несанкционированного вторжения в чужую частную жизнь, и тогда придется его уговаривать, как маленького, что так нужно, что иначе нельзя, и только после долгих уговоров он осмелится шагнуть через порог. Но временный мэр не возражал и целеустремленно двинулся внутрь дома.

Самое интересное начнется, если старуха видит десятый сон в своей спальне, подумал юноша. Попробуй объясни ей, что мэр уже записал ее в покойники!.. На всякий случай он покричал старательно в темноту:

— Госпожа Паульзен! Вы дома?.. Эй, есть там кто-нибудь?

Никакого ответа.

Пользуясь инфравспышкой Лигума как фонариком, они преодолели узкую прихожую и оказались в холле, где хардер нашел пульт управления и включил притушенный свет, исходивший от настенных панелей, во всех помещениях. Помещений был стандартный набор: кухня, где на столе красовалась нетронутая пицца; кладовая, две спальни с одинаковыми кроватями на воздушной подушке; наконец, холл и гостиная. Всё везде было в идеальном порядке, никаких следов борьбы, в холле на кресле лежала теплая шаль, в которую куталась хозяйка дома, а на специальном журнальном столике — спицы, на которые было нанизано нечто весьма пушистое… Общее впечатление у Лигума и его спутника было таким же, как у тех, кто первым поднялся на борт пресловутой шхуны-призрака «Мария-Селеста»: всё на своих местах, и видно, что люди только что были здесь, потому что еще дымятся оставленные трубки и чайники в кают-компании не успели остыть, но на борту никого нет — ни живых, ни мертвых…

У Лигума появилась настойчивая мысль, что судостроительница все-таки засиделась где-нибудь у подруг или решила наведаться с инспекционными целями на судоверфь.

Для очистки совести он открыл дверь чуланчика в закутке между кухней и холлом и удержался от невольного вскрика, только задействовав все приобретенные в Академии навыки самообладания.

Большая рыжая кошка с белыми пятнами на шерстке была пригвождена к деревянной стене чуланчика необычным предметом, который Лигум вначале принял за кухонный нож. И только потом хардер разглядел, что бедное животное, под которым успела натечь лужа крови, было пронзено насквозь так называемым «тихим убийцей» — метательным виброножом, который впервые был массово применен еще в ходе Пандухского конфликта этак в двадцать восьмом году. Оснащенный самонаводящейся головкой и блоком коррекцией полета к цели, этот «тесак» воплощал в себе сочетание холодного и огнестрельного оружия. Попадание его даже во второстепенные точки тела жертвы вызывало длительную агонию, которую можно было прекратить только одним путем — пристрелить пострадавшего. Использовать вибронож для убийства кошки мог бы только садист-убийца. Или Супероб, которому наверняка было до лампочки, как себя будет чувствовать существо, пронзенное в районе желудка острейшим лезвием, покрытым специальным составом, препятствующим свертыванию крови…

Лигум смотрел на окровавленный комок меха на стене, который при жизни преданно скрашивал одиночество старой и, в сущности, никому не нужной женщины, и не мог понять: зачем киборгу понадобилось убивать животное? Неужели только потому, что он по-машинному тупо убирал всех возможных свидетелей своих злодеяний? И неужели с вдовой он расправился таким же способом?..

Наконец хардер очнулся от раздумий и крикнул в холл, где оставался Лингайтис:

— Посмотрите, господин мэр, что я нашел в чуланчике!..

Через несколько секунд он осознал, что совсем недавно допустил кое-какую ошибку.

Потому что учитель повел себя очень странно. Показавшись в коридорчике из холла, он не стал тратить время на притворные вскрики и причитания, а вскинул правую руку, и в тот же миг хардера сбило с ног и бросило на пол какое-то очень тяжелое бревно. Боли не было, только комната поплыла перед глазами, становясь «на попа», слух наконец поймал смачные шлепки выстрелов из какого-то огнестрельного оружия с глушителем, а вторая пуля, должно быть, угодила Лигуму прямо в лоб, потому что мир взорвался цветной беззвучной вспышкой и мгновенно прекратил свое существование…

Несмотря на многочисленные тренажи в годы обучения на хардера, в ходе которых курсантов убивали специальные автоматы по несколько раз за день, каждый раз умирать было как-то по-новому, и привыкнуть к этим виртуальным смертям было, наверное, нельзя. Надо было просто смириться и воспринимать эту возможность как нечто, данное хардеру от самого рождения, хотя на самом деле фактическое бессмертие обеспечивалось электронным блоком размером с грецкий орех, который был совмещен с мини-регрессором, позволявшим вернуться назад во времени. Всего на несколько секунд, но, как правило, этого было достаточно, чтобы попытаться избежать предстоящей опасности. Причем количество попыток не ограничено — пробуй до тех пор, пока в регрессоре не сядет атомная батарейка питания!.. Штучка была секретной, безумно дорогой, и только хардеры имели на нее право. Называлась она, по аналогии со старым компьютерным термином, «искейп»…

И сейчас, не успев до конца умереть, Лигум был исправно возвращен «искейпом», вживленным в его мозг с помощью специальных биоинтерфейсов, в тот самый миг, когда «учитель» еще только поднял руку, чтобы выстрелить. А дальше вступили в дело натренированные мышцы и рефлексы. Хардер метнулся в сторону, и пули прошили то место в стене чулана, где еще несколько микросекунд назад находилась его грудь. Лежа на полу, Лигум выхватил из кобуры «зевс», но включить его не успел.

Что-то ослепительно-яркое, как шаровая молния, метнулось к нему, опаляя невыносимым жаром, и мир вновь померк в глазах хардера.

На этот раз «искейп» переместил Лигума к тому мгновению, когда юноша собирался ответить своему противнику в обличии Лингайтиса ударом разрядника, а тот пресек эту попытку в самом корне, применив плазменный автомат веерного типа — так называемый «веерник». Теперь-то хардер успел разглядеть, как в грудной клетке Супероба — а это был, несомненно, он — на мгновение отворилась узкая щель, и оттуда выглянул зловещий черный раструб… Что ж, значит, в этих условиях оружием пользоваться не стоит, он все равно тебя опередит с выстрелом. Все-таки реакция у машины — не сравнить с человеческой!.. Лучше попробуем, насколько он силен в рукопашном бою, Вместо того, чтобы тянуться за разрядником подмышку, Лигум перекатился по полу, уходя от зигзага плазменной молнии, но при этом стремясь сократить расстояние между собой и киборгом. Когда между ними осталось не больше метра, и Лигум оказался в мертвой зоне для «веерника» Супероба, то юноша подбил своего врага ударом по «коленному суставу», и тот тяжко рухнул головой о стену. Хардер оказался на ногах чуточку быстрее и нанес серию ударов в голову и верхнюю часть корпуса киборга. Втайне он надеялся повредить какие-нибудь жизненно важные микросхемы, но они у Супероба, видимо, располагались в другом месте тела — не то в пятках, не то в заднице. Ни один из ударов не вывел искусственного бойца из строя. Больше того — Супероб не моргнул и глазом. Видно было невооруженным глазом, что такие человеческие эмоции, как ненависть и ярость по отношению к противнику, у киборга отсутствовали напрочь. Враги интересовали его исключительно с той точки зрения, как их удобнее убивать, а все прочее не имело никакого значения… А потом Лигум почувствовал, что его рука оказалась крепко зажатой в кулаке противника, и укола иглы фибриллятора хардер почти не ощутил, когда его сердце вдруг остановилось.

Впрочем, уроки шли ему на пользу. Когда хардер пришел в себя после третьей по счету смерти за последние двадцать секунд, то сумел дотянуться в прыжке ногой до лица своего противника. Киборг пошатнулся, и второй удар Лигума — на этот раз уже каблуком с разворота — отшвырнул Супероба из коридорчика в холл. Однако при этом юноша потерял равновесие — сил в удар было вложено слишком много — и пока он поднимался и выбирался из тесного закутка, робом исчез из домика.

Из чего Лигум сделал вывод: впервые столкнувшись с хардером, Супероб быстро сообразил, что его невозможно убить обычным способом. Поэтому он решил прекратить примерно равное единоборство и удалился, чтобы на досуге, в промежутках между убийствами мирных жителей, хорошенько обдумать возникший перед ним тупик и найти выход из него.