"По ту сторону зеркала" - читать интересную книгу автора (Лакмен Рус)

Глава 3. В путь!

С тревогой в душе, но с полным достоинством на лице, Росоэн, встав в полный рост, приготовился к подобающей встрече. Не боясь за свою, без того незавидную участь, он решил вылить этому негодяю в лицо все, о чем он думает, о чем подозревает. И пусть потом делает с ним все, что захочет. Ему все равно. Ведь, то, что он собирался ЕМУ сообщить, стоило на много дороже, чем его никчемная жизнь. И пусть потом он даже умрет, а он возможно и так умрет, этого король не исключал, но, зато, его слова, он знал, будут, того донимать, до конца, его жизни. Уж это-то он точно знал!

Улыбнувшись, своим мыслям и загордившись собой, он, даже с нетерпеливым предвкушением, стал ожидать открытия двери. Вот зазвенели тяжелые ключи, открыли замок и медленно потянули дверь.

Ну что Ферус, пришел? Вот он я!

Но на пороге стоял Монте, как-то глупо и потерянно пялясь на принца, словно это не он пришел к узнику, а к нему пришли.

— Ты? Вы?.. — пролепетал молодой человек, когда понял, что тот заделался молчуном. И улучив момент, крикнул: — Где этот негодяй, он что, сам побоялся сюда спуститься? Отвечай!

— Что… Извините меня… Я… Нет… — тот, очевидно, проглотил язык, принц так и не понял, что тот промолол. — Там… Ваше Величество… война… и я…

Слушая всю эту дребедень и видя, что надсмотрщик совсем один и не особо следит за открытой дверью, Росоэн начал догадываться.

— Ты говоришь, война, какая война? Ферус затеял войну?..

— Я не знаю, — наконец, произнес тот более-менее внятно, — там началась война, тюрьма осталась без пересмотра, Элисар освободил всех узников, точнее это два солдата… я…

— Ты говоришь, что тюрьма… Так значит, я свободен?.. — воскликнул Росоэн.

— Выходит, что да.

— Так почему же ты раньше не сказал! — и принц, мигом выскочив из своего узилища, очутился возле соседней двери.

Монте с величайшим видом потерянного человека поплелся из узилища.

— Открывай ее! — приказали ему.

Тот, кое-как сообразив, что к чему, кисло улыбнулся и начал возится с ключами.

— Быстрее! — заторопил его молодой человек, жаждавший поскорее увидеть своих бывших знакомых, и не станем врать, что, учитывая молодой возраст принца, ему больше всего хотелось увидеть тех прекрасных девушек, удостовериться, что с ними все в порядке.

Наконец, Монте нашел соответствующий ключ, еле сунув его в скважину, глухо звякнул, отпер замок и потянул дверь. Внутри, как и раньше было темно, но успевшие привыкнуть к этому глаза Росоэна, углядели, что там по-прежнему находятся люди. Те так же испуганно глазели на посетителей, и принц с облегчением заметил в глазах девушек искорки радости и надежды.

— Здравствуйте! — произнес Росоэн осторожно, — Я пришел исполнить свое обещание!

Но он, когда заметил, что Орхей — их отец — лежит на дощатом подобии кровати, почувствовал неладное. И приглядевшись через решетку, увидел, что девушки тихо плачут.

— Что случилось? — спросил он, чувствуя, как сердце обливается кровью. — Монте открывай быстрее! — выкрикнул он на надзирателя, непростительно долго возившегося со второй дверью. Когда тот справился, принц мигом очутился внутри.

— Папа болен, он умирает!.. — наконец, выговорила сквозь слезы старшая дочь Эмелина, заботливо вытирая холодный пот со лба отца, клочком своего платья, — У него лихорадка!

Тот лежал без движения, но был в сознании. И когда он увидел склонившегося молодого человека, попытался было встать, но ослабшее тело рухнуло обратно, только чуть приподнявшись.

— Не утруждайте себя! — поторопился сказать молодой человек, став на колени около больного. Тот с усилием сдержал накатившегося приступа кашля и, набравшись силы, явно, приготовился говорить.

— Я знал, что Вы придете, — выдавил он спустя время, — В ваших глазах я тогда увидел, что вы поверили мне… и почувствовал Ваше искреннее желание нам помочь!.. Спасибо Вам!

Принц хотел признаться, что он оказался здесь ровно по воле случайности, что он сам… Тот прервал его:

— Я умираю, — продолжил он, взглянув на тихо плачущих дочерей. — Я знаю, что мне осталось не долго, эти твари отравили мое тело. У меня большая просьба, к Вам, если Вы в силах это сделать, то, пожалуйста, позаботьтесь о моих дочерях, у них кроме меня больше никого нет, я скоро… умру.

— Не говорите так папа! — взмолились девушки и бросились обнимать и целовать отца.

— Они правы, — произнес молодой человек, вставая, у которого тоже навернулись слезы. Чувство расставания на веки с родственником как нельзя лучше были ему знакомы. — Мы сейчас уйдем отсюда и вам поможем выздороветь. Вам еще рано умирать, никто потом не сможет заменить вас для дочерей! Монте, помоги мне поднять его, — сказал он, принимаясь за Орхея.

И они, навалив его на плечи и поддерживая с обеих сторон, побрели к выходу. С трудом преодолев лестницу и многочисленные повороты, не раз давая отдохнуть ослабевшему человеку, они достигли выхода замка и очутились на улице.

Уже отсюда они увидели, что в городе идет сражение: пожар, там полыхавший, боевые гонги и гул боя, говорили сами за себя.

— Нам туда нельзя, — подытожил Монте.

— Ты говорил, что Элисар освободился, они куда ушли?

— Сказали, что в город, — ответил тот, всматриваясь на ночную речную гладь. — И я, кажется, даже их вижу!.. Посмотрите вон туда! — указал он вперед, и принц, действительно, увидел точки лодок, медленно плывущих в сторону города.

— Но они же там погибнут, смотрите что там твориться!

— Вы правы, они идут на верную гибель!

— Зачем вы не сказали, чтоб они не подождали меня!

— Дело в том, — начал Монте извиняться, — что… простите меня Ваше Величество, но я не сказал, что вы тоже здесь. Конечно, нет оправдания моему отвратительному поступку, но Ферус… потом решил, что уже все равно…

— Так значит это дело его рук! — хищно усмехнулся Росоэн, — я знал, что это он! Хорошо! У тебя еще осталась лодка, нам нельзя здесь задерживаться, поскорее давай уйдем!

— Слава богу, должна быть! Идемте! — и они побрели к знакомому Росоэну, с недавних пор, скрытому причалу. Там стояла маленькая лодка и, усевшись туда, пятеро поплыли к берегу.

Когда они доплыли, Росоэн на ходу выпрыгнул в воду и помог лодке встать в удобном месте. Потом, так же взяв Орхея за плечи, они с Монте осторожно его вывели на берег и, дав тому немного отдохнуть, медленно пустились в сторону леса. Благо, было темно — их вряд ли бы заметили, а лес находился всего в нескольких шагах. Дойдя до опушки, принц, плохо разбиравшийся в местности, спросил:

— Монте, вы должно быть, лучше знаете, куда нам идти! Решайте, куда дальше?

— Для начала, нам нужно углубиться в лес, — подытожил было тот важно, но потом удрученно произнес, — Если, честно, я не более вас разбираюсь в окрестности, моя работа… Знаете, я не бывал на этом берегу, наверно, ни разу.

— Ладно, в лес! — сказал молодой человек. — Дальше увидим.

И они, снова водрузив Орхея на плечи, зашагали в лес. Девушки последовали за ними. Шаг за шагом, погружаясь в ночную чащу, они скоро вышли на небольшую прогалину и снова остановились передохнуть. Тут Орхей, огорчив всех, взмолился его оставить.

— Не говорите так, — посетовал Росоэн, — вы огорчаете своих дочерей, да признаться и нас тоже! — но тот покачал головой, говоря, что дальше идти не сможет.

— Надо сделать носилки, — сказал Монте, обрадовавшись своей изобретательности.

— Отлично! — и они, под суетливым руководством того же Монте, который обладал единственным мечом, в их маленькой группе, принялся им рубить две молодые берёзы, после чего мастерски начал сооружать сей предмет, а молодой король искренне ему помогал. Через некоторое время перед ним образовались неплохие носилки. Водрузив туда упрямого больного, твердившего лишь то, чтобы его оставили, (они теперь, даже не обращая внимания на его препирательства) пятеро, то есть четверо, пустились идти дальше.

Дорога была трудная, точнее, этой дороги вообще не было, поэтому им приходилось ее самим протаптывать, ломая хлыставшие по щекам назойливые ветки и валежник, а иногда перебираясь через завалившееся дерево. Поэтому они продвигались медленно, из-за темноты спотыкаясь о невидимые сучья, время от времени останавливаясь, дабы дать, все чаще и чаще немеющим рукам и устающим ногам, немного отдыха. А Эмелина с сестренкой старалась идти впереди, прокладывать мужчинам эту самую, ставшей насущной, дорогу. Они продвигались, — удалялись от опасного места, что немаловажно. Они шли и шли, наступало утро и идти в свете становилось хоть и немного, но все-таки легче.

Пока они не думали о будущем. Что будет завтра, их сейчас не волновало, если даже волновало, то это чувство находилось так глубоко захоронено в застенке сознания, что даже не догадывались о его существовании. Единственную цель, что они замечали перед глазами, и которую во что бы то ни стало, нужно было достичь до зари — это как можно дальше уйти от города, ставшим местом трагедии, где, они знали, обосновался враг. А об остальном они подумают потом. А пока, вперед!

Все лодки благополучно достигли берега. Он был пуст, но за преградой городских стен, там, на улицах столицы, теперь, видимо, уже превращающиеся в горящие факелы, все еще слышались отголоски не утихающей битвы. Элисар, снова вставший во главе, хоть незамысловатого войска, но состоящего из отважных и верных ему товарищей, скомандовал последовать за собой. Он держал в руке какой-то меч, которого он одолжил, у одного бездыханно лежащего на берегу солдата, (мертвецов было много, поэтому многие незамедлительно последовали его примеру, а некоторые, даже, облачились в кольчугу) и, словно, молодой, мечтающий непременно прославиться, сержант, устремился в зияющую невдалеке дыру.

Перед тем как вступить во внутрь города, Элисар вызвал в добровольцы двух лучших лазутчиков. Ждать, к его великой гордости, не приходилось, — все его верные товарищи, каждый считавший честью отдать свою жизнь за выполнение любого, не зависимо от его трудности, задания, столь прославленного в прошлом сына Далая, мигом вызвались выполнить это поручение. Самыми ярыми приверженцами принципов доброволизма, конечно же, были Фарнак с его другом Тарук. Они, толкая всех, словно десятилетние новобранцы военного кадетского корпуса, маячили перед глазами своего предводителя, чтобы тот именно их отправил на почетную разведку, дабы подкрепить недавнюю славу, с еще более отважным поступком. К их несказанному огорчению, Элисар, сказав им, что будет неблагодарностью с его стороны, если выберет их, безоговорочно, отправил совсем других.

На разведку пошли два солдата. Остальные в ожидании остались стоять около стены. В скором времени Баллин и Яконт (так звали двух счастливчиков) вернулись и доложили пренеприятную новость. По их словам, дело оказалось совсем уж безнадежное, что город фактически пал, во многих местах защитники с белыми флажками в руках стали сдаваться в позорный плен и, что вражеские войны, теперь уже не встречая препятствий на своей дороге, во всю хозяйничают в их столице, громя и грабя все вокруг; и что, если они найдут наглость туда неразумно сунуться, то это будет весьма печально, ибо это, безусловно, приведет их к гибели.

Слушая это известие, Элисар все более и более меняясь в лице, (отнюдь не в лучшую сторону) попросил сорганизовать небольшой совет и начал витийствовать. Он, аргументировав то обстоятельство, что, по истинному закону государства Далая, не имеет права распоряжаться судьбами людей, вовсе не являющимися в данный момент солдатами, сказал, что не сможет их повести на очевидную верную гибель, поскольку и сам еще, по тому же закону, не предводитель. Те почти что хором, хотели его слова тут же опровергнуть ко всем чертям, но непоколебимое упрямство Элисара их поставило в тупик. Однако, подумав мгновение, Элисар произнес:

— Хорошо, — сказал он, оглядывая всех, — Вы очередной раз доказали, что вы истинные товарищи и солдаты! Я не сомневался в Вашей верности мне и, скажу вам, это делает для меня огромную честь, и за это предаю вам не менее огромную благодарность! Спасибо вам за доверие!

А теперь, если Вы все-таки считаете, своим долгом следовать за мной, то я вам говорю, что нам нужно спасти нашего государя и настаиваю отправиться со мной во дворец! И прошу всех в душе молиться господу, чтобы он прибывал в полнейшем здравии, и чтобы наша миссия осуществилась! Идемте же!

Оказавшись внутри города, они воочию убедились в справедливости слов Баллина и Яконта: везде горели дома и сооружения, мертвые тела солдат и горожан устилали каменные улицы города, разбитые окна и выбитые двери, говорили, что грабители давно уже успели приложить свои грязные руки. Пока что это было единственным свидетельством развернувшейся трагедии, поскольку самого врага они еще не увидели. Скорее всего, предположили Элисар и его поверенные, что Он уже сконцентрировался где-то в центре.

В втихомолку пробираясь, печально осматривая трагическую картину и открывая все новые ужасные подробности беды, с тяжелым сердцем, но с укрепляющегося из-за этого ненавистью, они решительно направлялись в сторону дворца. Наконец, выйдя из очередного переулка, которого они преодолели, так же как и остальные улицы без приключений, они вышли на то место, где начиналась малая внутренняя стена города. За ним находился дворец.

По словам тех двух лазутчиков, враг туда, по-видимому, уже пробрался. И когда наши герои, подойдя поближе, посмотрели, убедились в этом. На стенах и перед воротами стояли многочисленные хорошо вооруженные воины неприятеля, а беспрерывные конвои плененных солдат, которых, очевидно, вели либо на допрос, либо в подвалы огромного дворца, превратив их во временные тюрьмы, свидетельствовало, что битва за город проиграна и вряд ли теперь, жалкая горстка плохо экипированных солдат Элисара, могла что-нибудь сделать. Это понимали все. Надежда таяла на глазах и спасение принца, оказывалось не такой уж легкой задачей.

Напряженно заставляя воспаленный мозг работать, Элисар, стоя на втором этаже ограбленного и разбитого дома, вглядывался сквозь разбитое окно в сторону вожделенного дворца. А около него стояли пять его воинов, сделавшие себя телохранителями предводителя, в числе которых, несомненно, были Тарук и Фарнак. Остальные его войны тоже находились по близости во дворе, они сторожили дом.

Пока еще было темно, но полыхающие повсюду пожары с отсветами, хорошо давали рассмотреть положение вещей. Пройти туда было не возможно, а о том, чтобы вытащить кого-нибудь из дворца, было нелепостью. Поэтому горькое чувство правды, заставляло принимать другое решение.

— К дворцу просто так пройти нельзя, это дьяволу известно! — произнес Элисар, разговаривая с самим собой и не отводя от окна глаза. — И спасти принца будет не очень легко!

Он обернулся к остальным и долгим взглядом посмотрел на каждого. "Нет, мы не будем спасать принца, — подумал он, — Мы ведь даже не знаем где он. Надо возвращаться, спасти самих себя!"

— Слушайте меня, — произнес он в слух. — Нужно…

Вбежавший солдат один из наружных дозоров, прервал его. Тот, чертыхаясь, начал объяснять, что в их направлении по улице движется военный отряд, тщательно обшаривающий каждый закоулок и щель на своем пути, заглядывая во все дома.

— Сколько их? — спросил Элисар оживленно.

— Человек сто, не меньше!

— Передай всем, что драться не будем, и пусть покидают город, разбившись на небольшие группы, встретимся на прежнем месте, откуда ушли! Понял? — сказал он, в сердцах чувствуя, что окружающие думали услышать нечто другое. Солдат нехотя кивнул и выбежал обратно. Потом, повернувшись своим телохранителям, предводитель сказал:

— Идемте! — и, не желая слышать какие либо возражения, спешно направился к выходу. Но вдруг, тот солдат, отчаянно вопя, вбежал обратно.

— Там… там, — выдыхаясь, выкрикнул он, — они заметили нас!

На ходу выхватывая мечи, они бросились во двор, где уже во всю начинала разворачиваться ожесточенная схватка. Целая ватага из числа нападавших, перепрыгивая каменную загородку, тут же кидались на защищающихся, вопя своими дикими боевыми кличами. На что солдаты, количеством не уступая им и отвечая, не менее устрашающим ором, устремлялись на непрошеного гостя.

Элисар и его охранники, охваченные неописуемой ненавистью с разбегу слились со своими и схватились.

Нападающие обладали неистовым напором, но, на свою беду, плохо уродуя мечом, оборачивали свой напор себе же в ущерб, и это сразу стало заметно сказываться на их боевой численности — один за другим словно не понимая, что жизнь дана всего на раз, опрометчиво кидались на верные клинки защищающихся, когда как последние отнюдь не отличались такой халатностью к жизнедеятельности своего организма. Поэтому перевес в численности постепенно перешел на сторону элисарцев. Поверенные Элисара, хоть и находящиеся, по известным причинам, не в лучшей форме, но имеющие в наличие не плохой в прошлом опыт, взбодрившись этим, еще успешнее рубили и протыкали ненавистные тела неприятеля. А Фарнак и Тарук, с недавних пор считавшие долгом защищать не только свои жизни, но и принявшие обязанность сохранить жизнь освобожденного ими предводителя, дрались по бокам Элисара, непрестанно держа краем глаза его на виду. Тот, не смотря на то, что тоже был не на шутку ослабевшим за три года узничества, на удивление двоих владел мечом не хуже каждодневно тренирующегося богатыря.

Бой предполагался протянуться не на очень долгое время. Зарубив очередного кифийца, Элисар ища глазами нового противника, с облегчением обнаружил, что те начали старательно отступать той же дорогой, что и пришли. И под позорные и ликующие крики догоняющих элисарцев, некоторые, избежав смерти, исчезли в сумраке.

На небольшом поле брани осталось добрая половина неприятеля. Среди своих, потеря составила число два, ранены: в ногу оказался Баллин (к нему подбежал на помощь его друг Яконт), и еще шестеро защитников, двое тяжело — у обоих в головах зияли нешуточные багровые раны — им были оказаны наивозможная помощь. Остальные не пострадали, если не считать тех маленьких царапин, коих заимели едва ли не каждый, но в силу ничтожности значения, эти раны были презрительно обделены вниманием.

— Солдаты, витязи Далая, слушайте! — сказал Элисар своим, засовывая меч в ножны, — Спасти принца, мы не сможем, а здесь оставаться нам нельзя! Вы видели этих напавших на нас недоумков, которых мы одолели с легкостью, но эти похоже были какие-то деревенщины, но заверяю вас — кифийцы отличные вояки, и если попадутся их истинные войны, то без труда переломают каждому из нас хребты. К тому же их много и скоро сюда нагрянут их сообщники. И поэтому, как это не прискорбно, я вынужден сказать, что нам придется оставить этот город и попробовать спасти свои жизни! Помогите раненым! Идемте!

И не дожидаясь ответной реакции — элисарский жест, он, не обинуясь, направился к воротам.

Те, среди которых хоть и отыскалось протестующие личности, видя каменные намерения предводителя, покорно пустились за ним.

— Постойте, — вдруг произнес кто-то. Элисар и его следователи обернулись. Сам предводитель грозно посмотрел на Тарука (ибо это был он).

— Послушайте, — промолвил Тарук, — Мы же не зря сюда пришли. Вы же сами говорили, что у нас миссия. Миссия освободить наследника короля Госоэна Первого Далайского. Пошли, перебьем их, этих кифийцев.

— Я понимаю тебя, доблестный Тарук, сын… — Элисар остановился, — извини, не знаю родителя твоего. Но ты же видишь, что у нас нет выбора! Мы все хотим спасти Росоэна Далайского и исполнены решимостью, как и ты, но взгляни на факты: армия побеждена, город повержен, население сдалось и все вокруг контролируется кифийцами, а нас мало и все мы еле держимся на ногах из-за заточения. Поверь, нам необходимо вернуться, выйти из города и присоединиться к непобежденным друзьям. Не вся же Далая пала! Сколько городов должно быть остаться, куда кифийцы еще не добрались. Ведь не бывает же такого, что бы враг захватил целую страну за одну ночь. То, что мы сюда пришли, была моей ошибкою. И прощения мне не будет, ежели мы не уйдем сейчас же.

— Мы должны! — ответил Тарук с решительным упрямством.

Все смотрели на него, не понимая, чего он упрямствует. Даже его друг, Фарнак, не думал увидеть его с такой стороны.

— Извини Тарук сын… Ты переутомился. Ты простой солдат, — он на последние два слова сделал особый нажим, — даже никогда не воевал в настоящей войне, не знаешь, чего хочешь. — И Элисар, повернулся к воротам, собираясь идти.

— …я сын Иллора! — воскликнул Тарук ему вслед, и тот запнулся на ходу, как подкошенный. Элисар медленно повернулся на него и посмотрел долгим изучающим взглядом. Никто из наблюдающих не понял, что это значило. А Фарнак удивился, потому что Тарук соврал с именем отца. Ему Тарук был известен как отпрыск какого-то Кредора.

Но вдруг, неведомо откуда на их головы со свистом посыпался град тяжелых стрел. Фарнак, обернувшись, только и успел заметить, как Тарук пытаясь прикрыть своим телом предводителя, кинулся на него, опрокидывая на землю. Мощная стрела угодившая сзади в правое плечо, отбросило Фарнака в сторону и от неописуемой боли у него помутились глаза и он, чувствуя, что умирает и, поблагодарив всевышнего за то, что тот забирает его простительным образом, провалился в темноту, так и не узнав ничего.

Повторной атаки не последовало. Тарука спасла кольчуга, и он не пострадал. Он, лежал на недвижимом теле Элисара, которого не успел отгородить от стрелы и с готовностью озирался по сторонам, пытаясь угадать место атаки. Многие товарищи были на смерть повалены, некоторые корчились в предсмертных судорогах, но заметил, что были и живые: Баллин, тоже в кольчуге, лежал невдалеке озираясь по сторонам, но его друг Яконт был недвижим — на спине торчала беспощадная стрела. И Тарук увидел, как Баллин с горя втемную метнулся на неведомого врага. Пытаясь остановить его, он крикнул:

— Лежи, глупец, пристрелят!

Тот остановился, рухнул. Но не потому, что послушался товарища, а неясная сила, словно рука огромного невидимого великана, прижала его к земле прямо на ходу. И не только его — Тарук сам почувствовал как его тело, точно оказавшийся под каким-то огромным камнем притиснулось к панели улицы. Остальные и в особенности раненные, очевидно, почувствовав ту же непонятную тяжесть от боли издали тяжелые стоны.

Прошло неясное количество времени. Никто не имел возможности шевельнуться. Неведомая сила, словно гвоздями приковала всех к земле и не спешила показать свое страшное лицо. Все, с трудом глотая пыльный воздух, ожидали свое будущее, казавшееся им далеко неотрадным.

Ветер усилился. Усилился так сильно, что начал издавать страшный свист. Это даже был не свист… а скорее голоса. Да, было ясно — это голоса!..Страх предательски обуревал храбрые сердца. Сама смерть была бы не страшна, если б она пришла от руки зримого противника, но этот случай был не таким, здесь имело место что-то иное — смерть веяла холодом и неизвестностью, будто решила пропустить все предварительные процедуры своего пришествия и хотела всех забрать прямиком в ад.

Ветер так же внезапно стих, словно его и не было. Осталась густая черная пыль, щиплющая глаза и затрудняющая дыхание. Она понемногу развеялась, и перед ними предстало оно. Это был по виду обыкновенный человек, если не принять во внимание его огромность и одеяние из черных необычных доспехов скрывающих все. На голове у него был столь же необычный шлем с пятью рогами, сплошным забралом, скрывающим все лицо, и что странно, без щелей для глаз и носа, а в правой руке держал тяжелый пламенеющий меч.

Он стоял не шевелясь, словно мраморное изваяние. Трудно было понять живой ли он вообще. В иной момент непосвященному можно было подумать, что он действительно всего лишь каменная статуя. Но это было живое существо…

— Инемокх. — прозвучал металлический голос отовсюду, отдавшись эхом. Никто не понял, это он сказал или, кто-то другой. На слово из-за всех углов выскочила целая гурьба кифийцев. Вот кто стрелял. Убийцы тут же принялись связывать всех живых и раненых. Последних уложили на, спроворенные из копей и щитов, носилки. Мертвых, проверив, оставили. Тарук с горечью видел, как, какое-то мерзило лягнуло его друга, и когда тот не пошевельнулся, оставил, грязно отхаркнувшись ему в окровавленную спину — там все еще торчала убийственная стрела.

Человек в черных доспехах стоял так же, не шевелясь, и с безразличным видом ко всему. Когда его воины всех связали и встали в выжидательную позу, голос вновь прозвучал:

— Выполняйте! — и, как в первый раз — отовсюду.

Великан поворотился назад…И верно то водилось командой, ибо огромный вороной конь прискакал из-за ворот на это простое движение. И с легкостью оседлав его, человек скоро исчез за воротами.

Кифийцы мгновение почудилось, что взыграли духом на его уход. Но это, разумеется, было не поводом для расспросов. Они, оживившись еще более пуще, грубо приказали на своем каше-наречии, встать — слов было не разобрать, но насмешливые лягни, были отличными толмачами для их топорного языка. После чего всех, кто мог ходить, построили, а раненых в носилках подняли и, как и предполагалось, повели в сторону дворца.

Многие товарищи остались лежать на земле. Они были мертвы. В их числе оказались Фарнак с Яконтом. Элисара тоже уложили на носилки и понесли со всеми. Живой ли тот, али мертв ли, Тарук уяснить не смог, несмотря на попытки это сделать. Следов каких бы то ран хоть и не разглядывалось, но его, до жути иссиня-побледневшее лицо, ничего хорошего не сулило.

Их, уменьшенную в количестве группу, грубо затолкали в один из королевских винных погребов. Это был огромный подпол, уже пустой — его уже успели начисто очистить. В погребе было прохладно, зато светло — эти дикари не отобрали лампы — то было благой с их стороны. Никого не разлучили: все из оставшихся шестнадцати человек, даже Элисар и раненные оказались здесь же. Потом захватчики, развязав их, звякнули ключами и захлопнули за собой здоровенной дверью.

Доселе не решавшиеся шевельнуться товарищи, как только оказались одни, немедля кинулись к своим раненным друзьям на помощь. А Тарук и Яконт, оба потерявшие близких друзей, подбежали к бесчувственному Элисару. Он был бесцеремонно оставлен на холодном каменном полу. И еще дышал.

Переместив его на единственную деревянную скамью и осмотрев повнимательнее, Тарук, после странной беседы с предводителем и трагедии ставший негласным набольшим, обнаружив, что рана находится в правом бедре, с тревогой размышлял…Но что странно, думал он про себя, она незначительная и совсем не могла стать причиной такого глубокого обморока? Среди нас есть раненые с куда серьезнейшим поранением и все они находятся в бодрости? Как объяснить эту ситуацию? Тут кто-то выкинул, что это колдовство или, по крайней мере, отрава.

— Возможно! — произнес Тарук задумчиво, отлично помня, то свинцовое наваждение и появившегося за ним, словно сам черт, всадника в черном. — Ох, не нравится мне все это…

В это время дверь погреба заново отворили. Забежало шестеро верзил и один из них, зычно ломая язык, крикнул, чтобы все отошли к противоположной стене от двери, а пять его приятелей, тыкая своими пиками, принудили всех, даже раненных, разом привести это во исполнение. Затем, забежало еще столько же вооруженных людей, и встали на почтительную шеренгу, точно ожидая появления за собой, еще кого-то важного. Так и вышло — появилась особа, точнее появились два субъекта. Первый человек, отчего-то стазу вселивший всем мысль, что тот и есть человек, являющийся виновником и чинителем всего того несчастья, что происходило в последнее время, и что он и есть причина случившейся войны, стоял со злым величием, облаченный в узкую одежду длиной до пола, из плотной блестящей черной материи. Лицо скрывал капюшон, и поэтому разглядеть человека было не возможно. А второй, представлял из себя некого скользкого типа, весьма противного лицом, а его желчные и подлизлевые глаза, делали это лицо змеиной и, надо было думать, что это обычный низкий холуй.

Окинув взглядом элисарцев, (те усиленно всматривались в прорез капюшона, пытаясь рассмотреть его недра, но не добивались никакого результата, поскольку свет от ламп этого не позволял), капюшон посмотрел на самого Элисара. И издав звук злорадной усмешки, человек медленно снял свой головной убор. И все удивленно ахнули, кто с ненавистью, кто отчаянно.

Перед ними стоял Ферус собственной персоной, с наигранной отеческой улыбкой и таким благочестейшим чуть сердитым видом, точно сам Бог явился к ним на землю, дабы покарать провинившихся перед ним людей — его детей, но поменявшим в последний момент свою всемогущую волю, дабы предоставить им последний шанс на исправление. Постояв в этом положении, без сомнения наслаждаясь обстановкой, он лениво заговорил:

— Ба, кого я вижу, не уж-то это те озорники, коих я поставил в угол, кажется, именуемый, Туманным Замком! Вот так встреча! Не ожидал! Да, думается мне, и вы тоже! Ха, как я вас понимаю! Эх, скажу я вам, как не хорошо поступили, беспомощные вы мои, что ослушались меня, сбежав оттуда. Не хорошо сделали! Ну и что из этого вышло? Ничегошеньки, да? То-то! Сами знаете. Что же теперь делать?.. Хм…

А это кто? — сказал он, склонившись над бесчувственным полководцем, — Ага, припоминаю, это же, как его, Элисар. Да, точно Великий полководец Элисар. Ох, какой бледненький, что с ним случилось? Совесть так замучила что ли? Кажется, он в прошлом что-то плохое натворил, а?! Ой, вспомнил, он же погубил нашего славного короля: то ли видел, как тот падал с обрыва и не смог помочь ему спастись, то ли сам приложил в это дело руку? В общем, неизвестно. Ну, уж, если он, не чист на руку, то за такое дело и в правду можно не только от совести вот так иссохнуть и побледнеть, но и в аду гореть вещным огнем, волк меня знаешь! Хм… — Ферус погладил подбородок. — Только вот, скажу я вам, зря он себя обрек на самоуничижение, поскольку, сдается мне, что ваш почтенный Элисар, вовсе не имеет к этому никакого отношения.

Кстати, что ты стоишь? — обратился он к своему спутнику с изящным движением, — Помоги нашей сонной мухе выйти из этого дурацкого оцепенения. А то тута мы говорим про него, а он ничего об этом не знает, как-то не хорошо даже с нашей стороны, я бы сказал непочтительно. Ведь могут подумать, что я за его спиной тут шашни плету!

Второй, как вы и поняли мой читатель, был ни кем иным, как Дьякон. Он будто ждавший этого момента, мигом подскочил к Элисару. И Тарук, испугавшись за жизнь полководца, хотел было броситься и задушить прощелыгу на месте, но был остановлен — два острия коснувшихся о его грудь пика, не позволили его умыслу сбыться. Метнув на Тарука молнией из глаз, от чего в сердце у последнего похолодело, точно о его грудь коснулись неким ледяным кинжалом, Дьякон, протянув руку, провел ею по лицу больного и, что-то бормоча себе под нос, отошел. И все почувствовали непонятную свербящую боль в голове. Тарук почувствовав очередное влияние чего-то внешнего, и еле удержался на ногах, в глазах его потемнело, а все конечности так и норовили подкоситься и предательски швырнуть на пол. Он удержался. Протерев замутившиеся глаза, еле отходя от головной боли, он увидел, как Элисар пошевелился. Страхи, к его облегчению, не оправдывались, поскольку у того цвет лица начинал приходить в норму. Все смотрели с замирением сердца, вконец уверенные, что это магия.

Элисар открыл глаза. Первое время, он смотрел, будто ничего не видел и глаза его, казались, были из стекла, но потом он заморгал и, повернув голову в сторону Феруса, окончательно ожил. И тут произошло весьма интересное событие, чуть не ставшее переломным моментом в развитии истории государства Далая, ибо лишь по воле чистой случайности (или же злого рока) эта история не потекло по другому руслу, которое, могло стать счастливой: Ферус, зачинщик злодейства, чуть не лишился самого себя. Все произошло очень быстро, за какие-то доли секунды, поэтому многие даже не увидели и не поняли что произошло. А все проистекло так: Элисар, видимо, уразумев, что рядом с ним стоит его злейший враг, вскочил на ноги, как внезапный ураган и, на ходу отбирая меч у одного стража, в бешеном порыве прошелся клинком по пространству, где находилась шея Феруса. И не удачно — меч, рассекая воздух, лишь беспомощно отлетел к стене, ибо в последний миг Ферус успел отскочить, а его телохранители дать отпор.

— Ну-ну-ну, смирнёхонько держись несчастливец. Не серчай так, — ответил Ферус, напрочь переменяясь в лице, хоть и говорил такие слова. — Ты, никак, забываешься, в каком положении находишься.

— Мне все равно, — ответил Элисар, кипя от злости. — Можешь делать со мной все, что угодно твоей поганой душе.

— Как бы не так, полководишка ты этакая, за свои деяния отвечать будешь не только ты, но и эти остолопы! — и он протянул руку к его товарищам. — ТЫ ВЕДЬ НЕХОЧЕШЬ ЭТОГО, ПРАВДА?

Тот не ответил.

— Вот и хорошо! — сказал он, похлопывая в ладоши, — А теперь, заявляю вам всем, что отныне государство Далая, называется совсем не Далая, а — Кифеберия. Вы же сами знаете, что та была немощная и маленькая страна. А эта станет новым мощным государством, которой непременно будет расширять свои владения… ВПЛОТЬ ДО ЗАХВАТА ВСЕГО МИРА. И его новым, точнее, первым правителем буду я, король, а в недалеком будущем и император — Ферус Темный. Вы спросите почему «темный», но, к сожалению, я этого сказать не могу. Пока что, это моя небольшая тайна. Так что, добро пожаловать в Кифеберию, на новую могущественную страну. Жалко вот, что долго вы в ней не погостите, перед вами через малое количество часов откроются врата в несколько иное государство, возможно и более величественное. Но то уже будет внеземной мир! — и круто развернувшись, он, ушел, мерзостно хохоча.

— ГДЕ ПРИНЦ? — крикнул ему в след разъяренный Элисар, падая на колени, но Ферус более не удостоил его вниманием. Он, будто и не услышал последние слова. Только удаляющийся отголосок хохота был ответом. Все стражники, один за другим, угрюмо посмотрев на него, покинули помещение.

Все стояли молча, с беспокойством глядя на исстрадавшееся лицо, не решаясь шевельнуться. Элисар, обессилено, рухнул на скамью и, опустив голову на грудь, погрузился безмолвную думу. Потом, подняв голову и оглянув всех, с еще сильнее постаревшими глазами, он упавшим голосом произнес:

— Я хочу повиниться перед вами, — сказал он. — Я, влекомый эгоистическими побуждениями, зная, насколько высока угроза, повел вас на верную погибель. Нет, не пытайтесь меня перебивать, вы же сами знаете, что мои слова верны. Возможно, завтра, то есть уже сегодня, этот безумец, дьявол во плоти, всех нас погубит и даже не дрогнет его рука. И все это по моей вине! Нет прощения моему малоумию!

Он помолчал.

— …Я теперь не тот, что был раньше, — сказал он за тем, — возможно вы это успели понять, и не обладаю прежней решимостью и волей — я постарел, я обессилел… Не обладаю той находчивостью, прославившей меня… Все кончено… Все для меня прошло… — и он, снова опустив голову на грудь, замкнулся.

Больше он ни с кем не заговорил. А остальные, разумея свое истинное положение и соглашаясь с предводителем что положение безвыходно, но при этом, напрочь отвергая вину Элисара, тоже погрузились в невеселые думы. Тарук хотел было Элисару что-то сказать, но не решился. Он отошел в сторону и тихо сел.

На улице должно было быть утро, но этого в подполе не замечалось, поскольку окон не имелось. И, если Ферус не шутил по поводу их ближайшей участи, а он далеко не походил на фарсёра, то до конца их жизни оставалось всего ничего.

Прошло, вероятно, часа два, а может и все три; из-за удрученности мыслей, определить поток времени удавалось с трудом, когда ключи в замке заскрежетали в третий раз. Вошли те же девять вооруженных верзил, четверо из них сразу же принялись всех связывать, остальные, угрожая пиками, поддерживать дисциплину, видимо, на случай, если вдруг какой-нибудь смельчак из узников не удумает выкинуть, похожий на тот, поступок. Но последние не выказывали какого-либо сопротивления и смиренно повиновались, позволяя скручивать за спину руки. Связали всех, и Элисара тоже. Закончив со всеми, один из них, видимо главный, жестом приказал своим повести узников на выход.

Главный шел впереди, а его подручные следя за колонной с обеих сторон подгоняли заключенных вперед.

Их вывели во двор конюшни, где наступило утро. А в центре двора стояла тяжелая фура запряженная четырьмя лошадьми, и им приказали туда забраться. Усадив всех и запрев дверь, повозку вывели со двора. Куда их повезли, угадать было трудно, ибо у фуры не имелось ни окон, ни удобных щелей меж досками. Видать все предусмотрели. Но по прикидкам можно было установить, что движутся они в южную часть города. Возможно, назад в Туманную крепость, поскольку именно там она и находилась. Но там же фигурировала и площадка для казней. Так что, ясность в их ближайшее будущее не наступало, посему шанс на благоприятный ее конец посекундное убавлялся.

Вели повозку долго, проделывая многочисленные повороты, постоянно проезжая бессчетные кочки и валяющиеся предметы, отчего их постоянно трясло. Очевидно, на улице господствовало абсолютный беспорядок и суета. И догадаться что происходило за пределами повозки, было не трудно — оттуда несся чадный запах гари и слышался тяжелое бряцание солдат, топот копыт и грубые выкрики на горожан кифийцев, пытающихся умерить пыл, хоть и подавленный, но готовый взорваться в любой момент.

Внезапно они остановились. Кто-то снаружи из сопровождавших их воинов крикнул на кого-то, на грубом языке. Второй ответил ему не менее дерзко. Поскольку это было типичным поведение кифийцев, никто в повозке не удивился. Они лишь обратили внимание на то, что это послужило для начала страшной перебранки. Судя по внезапности остановки, надо полагать, из-за случившегося затора: первый, видимо, требовал, чтобы их пропустили, а, значит, второй, по одним ведомым ему причинам напрочь отказался это сделать. Дело дошло до того, что послышались звоны вынимаемых мечей. Кто-то, яростно завопя с глухим лязгом обрушил свое оружие на чье-то тело, отчего пострадавший, как мешок муки, повалился наземь, от боли отчаянно горланя. И снаружи завязалась нешуточная драка.

Пленники, пробежавшись взглядами, у которых моментально прорезалась росток надежды, (ведь наружным переполохом грех было не воспользоваться), отчаянно принялись рвать узлы, удерживавших их руки. Узлы оказались, не совсем крепкими (те остолопы отнеслись к своему делу весьма халатно и даже не утрудились поставить контрольные узлы)! Все веревки, вскоре поддались! Некоторые, в том числе и Тарук, быстро управившись с помехой, оказались на свободе. И они тут же принялись помогать товарищам отвязаться тоже. Бойня снаружи все не утихал, они почти все освободились и хотели приняться вышибать доски телеги, как неожиданно дверь повозки отворилась сама. Тарук, улучив момент и в душе прощаясь с Белым Светом, наобум кинулся в горло «посетителя», но тот, проделав что-то невероятное своими руками, заставил его промахнуться, и посему, пролетев через проем Тарук был прижат в землю невероятно стальным ухватом. И тут ему стало ясно, что человек, на которого он покусился, был не из числа их сопровождения. Этот хоть и выглядел кифийцем, посмотрел так странно, что Тарук, не понятно отчего, увидев ясные глаза, почувствовал себя спасенным. И верно:

— Мы вас спасаем, безголовый! — произнес этот человек, повторяя его глубинные мысли. Тарук поверил, он не смел не верить. И оглянувшись на повозку, он увидел, что человек не один, их семеро, и что они уже, успев объяснить свои намерения, спешно помогали его товарищам вылезать. У последних в лицах читалось и радость, и удивление… А сопровождавший их конвой, покоился на земле смиренно — незадачливые воины Феруса были мертвы.

Человек подал ему руку и помог встать. Поднявшись и странно чувствуя себя (в голове его отчего-то закружило, наверно, ударился о камень, подумалось ему), Тарук по непроизнесенному вслух приказу, последовал за всеми.

Наваждение почти рассеялось, когда они забежали в разрушенный дом.