"Голос из прошлого" - читать интересную книгу автора (Робертс Нора)

Глава 7

Только благодаря цветам, всегда думала Маргарет, она не потеряла рассудок. Когда она ухаживала за цветами, они молчали, никогда не грубили, не говорили, что она ничего не понимает. Она могла беспрепятственно отрывать лишние веточки и листья, чтобы придать растению надлежащий вид — тот самый, который она предпочитала.

Ей бы гораздо лучше жилось, если бы она осталась старой девой и растила пионы, а не детей. Но от нее ждали замужества. Она поступила так, как от нее ожидали. Иногда она чуточку превосходила ожидаемое и очень-очень редко ожидания обманывала.

Она любила мужа, ведь этого от нее, разумеется, тоже ожидали. Джаспер Лэвелл был красивым молодым человеком. Он обладал изрядным обаянием. Иногда он лукаво улыбался. И эту усмешку она видит иногда на лице сына. Муж был вспыльчив, тот же самый взрывной характер она узнавала в своей дочери. Живой дочери.

Муж был высокий, сильный. Он громко смеялся, у него были мозолистые ладони. Он заполнял собой все видимое ей пространство, себя она никогда не могла разглядеть, поэтому и в детях видела преимущественно его черты. Ее сердило, как мало от нее запечатлелось в детях, которых она родила. Тогда Маргарет решила оставить заметный отпечаток самой себя на усадьбе «Прекрасные грезы». Здесь ее влияние и власть укоренились так же глубоко, как дубы по обе стороны подъездной аллеи. И это заставляло ее гордиться усадьбой больше, чем сыном или дочерью.

Будь Хоуп жива, все бы могло быть по-другому. Если бы она осуществила все надежды и мечты, которые мать связывала с этой дочерью, то имя Лэвеллов засияло бы новым блеском, Джаспер остался бы сильным и верным и никогда бы не позорил себя отношениями с распутными женщинами и случавшимися время от времени скандалами. Он бы никогда не сбился с пути, по которому они пошли вместе, и не предоставил бы жене смывать пятна грязи с их общего имени.

Однако к концу своей жизни Джаспер превратился в настоящего буяна, а когда он не крушил все подряд, то напивался до беспамятства. Да, жизнь с ним была полна событий. Взять хотя бы тот факт, что Джаспер получил инфаркт в постели любовницы. Другой факт, что у женщины хватило разума и чувства собственного достоинства уйти в тень, в то время как она сама старалась загладить инцидент, мешал Маргарет, как кость в горле.

И все же, учитывая все эти усилия и их результат, быть его вдовой было гораздо легче, нежели женой. Непонятно, почему она именно сейчас так много о нем думает, в это благословенно прохладное утро, когда роса еще не высохла на ее цветах и небо по-прежнему мягкого голубого цвета. Джаспер был хорошим мужем. В первые годы их брака он был сильным, удачливым хозяином, который сам принимал все решения, так что ей не приходилось вникать в разные мелочи. Он был внимательным отцом, правда, чуточку снисходительнее, чем нужно. Обоюдная страсть успокоилась к первой годовщине их супружества. Но страсть — беспокойный и отвлекающий элемент жизни, такая ненасытная и изменчивая эмоция. Не то чтобы она ему когда-либо отказывала, она ни разу не отвернулась от него в постели. И Маргарет гордилась этим обстоятельством, гордилась тем, что была хорошей, исполняющей свой долг женой. Даже когда от одной мысли о сексе ее начинало тошнить, она лежала молча и давала ему возможность удовлетворить свои потребности.

Щелкая лезвиями садовых ножниц, она отстригла еще несколько увядших головок и положила их в корзину. Это он от нее отвернулся, это он изменился. Ничто не осталось прежним в их браке, в их жизни, в их доме после того ужасного утра, того знойного августовского утра, когда они нашли свою Хоуп…

«Милая, добрая Хоуп», — подумала она и вновь ощутила тупую боль, которая стала тяжелее с годами. Хоуп, ее светлый ангелочек, единственная из ее детей, кто действительно был связан с ней прочными, верными узами, которая по-настоящему принадлежала ей. Иногда, и так случалось все эти годы, Маргарет задавала себе вопрос: не была ли смерть Хоуп своего рода наказанием? Но какое преступление, какой грех совершила она, Маргарет, чтобы заслужить такое наказание?

Наверное, это грех снисходительности. Попустительства. Она шла на уступки дочери, когда было бы правильнее запретить милой, невинной Хоуп дружить с девчонкой Боден. Но это сейчас, по прошествии лет, кажется, что запретить было бы легче. Не запретила. Однако это была ошибка, но, конечно, не грех. А если это грех, то он скорее на совести Джаспера. Это он отметал ее тревоги, когда она о них заговаривала, и даже смеялся над ними. Девчонка совершенно безвредна, вот что он говорил. Безвредна. И Джаспер расплатился за свое непонимание, за ошибку, этот грех всей своей дальнейшей жизнью. Но этого оказывается недостаточно. Это никогда не кончится.

Девчонка Боден убила Хоуп, и это так же верно, как если бы она сама задушила ее своими грязными ручонками. А теперь она вернулась. Вернулась в Прогресс, вернулась в Дом на болоте, снова вернулась в их жизни, как будто имеет на это право.

Маргарет вырвала несколько травинок и бросила их в корзину. Ее бабушка говаривала, что сорняки — это растения, которым не посчастливилось вырасти на нужном месте. Нет, это не так. Все эти посторонние ростки — захватчики, их нужно выдергивать, срезать, уничтожать, чего бы это ни стоило.

Виктории Боден тоже незачем пускать корни и цвести в Прогрессе.

«Она такая миловидная», — размышлял Кейд. Его мать, эта достойная восхищения и недоступная женщина. Для работы в саду она одевалась так же, как для приемов, — тщательно, соответственно, с безукоризненным совершенством. На ней была широкополая соломенная шляпа с бледно-голубой лентой вокруг тульи, в тон длинной юбке и накрахмаленной блузке, поверх которой надет скромный серый фартук. В ушах раскачивались жемчужины, круглые белые маленькие луны, матово светящиеся под стать ее любимым гардениям.

Маргарет не красила волосы, и они побелели как снег, хотя ей было только пятьдесят три года. Она считала седину символом и возраста, и чувства собственного достоинства. Кожа у нее была гладкая, несчастья и тревоги никак на ней не сказались. И контраст красивого молодого лица и копны белоснежных волос был потрясающ.

Она тщательно следила за своей фигурой, безжалостно, как скульптор, лепила ее, отсекая все ненужное с помощью диеты и физических упражнений. Нежеланные фунты веса были столь же нетерпимы ею, как ненужные растения в саду. Уже восемь лет Маргарет вдовела и так естественно вошла в это положение, что было трудно припомнить ее в иной роли.

Кейд знал, что мать им недовольна. Свое неудовольствие она выражала сдержанно, как и одобрение. Он не мог вспомнить, когда она ласково, по-матерински тепло прикоснулась к нему. И он не помнил, что когда-либо ожидал этой ласки и теплоты.

Однако она была его матерью, и он делал все от него зависящее, чтобы сгладить отношения. Он знал, и очень хорошо, что небольшая трещина может превратиться в пропасть молчания.

Вокруг ее головы летала маленькая желтая бабочка, но Маргарет не обращала на нее внимания. Она знала о ее присутствии, как знала и то, что он подходит к ней, широко шагая по вымощенной кирпичом дорожке. Она и на это не обращала внимания.

— Хорошее утро, — начал он, — весна щедра на цветы.

— Ну небольшой дождь нам бы не помешал.

— Прогноз обещает его сегодня вечером. — Он наклонился к ней на расстоянии руки. В зарослях азалий сумасшедше жужжали шмели. — Почти весь хлопок уже пропололи. Надо поехать проверить скот. Несколько молодых бычков придется охолостить. Я все время езжу туда-сюда по делам. Тебе ничего не надо купить?

— Мне нужна жидкость против сорняков.

И она подняла голову. Глаза у нее были не такие синие, как у него, а спокойного, бледно-голубого цвета. Однако взгляд их был так же прям, как его.

— Если, конечно, ты не возражаешь против употребления ее из моральных соображений.

— Это твой сад, мама.

— А поля твои, насколько мне помнится. И делай с ними что хочешь. И недвижимость тоже принадлежит тебе. И ты сдаешь ее в аренду кому тебе заблагорассудится.

— Это верно. — Кейд тоже мог быть холодным и отчужденным. — И доход с полей и недвижимости идет на поддержание «Прекрасных грез». Во всяком случае, пока они моя собственность.

Она безжалостно отщипнула головку маргаритки.

— Доход с имения — не единственное соображение, коим надо руководствоваться в жизни.

— Но этот доход чертовски облегчает нам жизнь.

— Нет нужды в подобных выражениях, — строго одернула сына Маргарет.

— Прости, а я думаю, что есть. Я по-новому веду дела, и это себя оправдывает. Но ты отказываешься признавать мои достижения. А что касается недвижимости, то у меня тоже есть свои представления. Папин способ хозяйствования не для меня.

— Неужели ты думаешь, что он позволил бы боденовской девчонке ступить хоть одной ногой в наши владения?

— Не знаю.

— И не хочешь знать. — И Маргарет снова вернулась к сорнякам.

— Возможно, и не хочу. — Кейд отвернулся. — Я не могу жить, все время спрашивая себя, чего бы он не сделал или не захотел. Но я твердо знаю, что Тори Боден не виновата в том, что случилось восемнадцать лет назад. Она вернулась в свой дом. Имеет на это право, и ничего не поделаешь.

«Посмотрим, — подумала Маргарет, когда сын ушел. — Посмотрим, что можно предпринять».

Настроение у Кейда испортилось на целый день. Не имеет значения, сколько раз он пытался сблизиться с матерью и сколько раз был отвергнут: каждый раз было больно. Хватит пытаться объяснять ей перемены в ведении хозяйства. Его преданность усадьбе, чувство долга перед нею и горделивая любовь к ней были не менее жгучи, чем у матери. Но для Кейда земля всегда была одушевленной субстанцией, она дышала и менялась в соответствии с временами года. А для матери это было нечто статичное, как тщательно охраняемый памятник. Или могила.

Он терпеливо сносил недоверие матери, так же терпеливо, как насмешки и неприязнь соседей. Он пережил неисчислимые бессонные ночи в первые три года владения фермой. Страх, тревога, что он ошибается, что его ждет крах, что наследство, полученное им, скользнет меж пальцами и он утратит его из-за своего нетерпения и упрямого желания делать все по-своему.

Однако он оказался прав, и в первый год, когда Кейд собрал и продал свой урожай, он напился от радости в тиши своего, когда-то отцовского, кабинета в Круглой башне.

Сердцем его владела земля. Он не мог объяснить этого чувства и никогда не пытался, но он любил усадьбу «Прекрасные грезы», как некоторые мужчины любят женщин: всем сердцем, одержимо, ревниво.

К тому времени, как он покончил с большей частью своих дел, прохладное утро превратилось в жаркий влажный день. По дороге Кейд заехал в тепличное хозяйство Клэмпеттов, чтобы купить матери жидкость для уничтожения сорняков. Повинуясь импульсу, он выбрал рассаду розовых люпинов и понес ящик в лавку.

— Бери еще один ящик, и я сброшу двадцать процентов, — предложил Билли Клэмпетт, попыхивая сигаретой «Кэмел» как раз под плакатиком «Не курить», который его мать повесила на стене.

— Тогда я возьму два с сорокапроцентной скидкой и заберу на обратном пути.

Кейд поставил ящик с рассадой на прилавок. Они с Билли учились в одной школе, но никогда особенно не дружили.

— Как идут дела?

— Не быстро, но уверенно, — ухмыльнулся Билли, не выпуская сигарету изо рта. Глаза у него были темные и колючие. Тусклые волосы неопределенного цвета он коротко стриг, и они торчали, как иглы у ежа. Со времен средней школы он прибавил в весе, а, точнее сказать, приобрел рыхлость, ведь в школьной команде Билли был лучшим нападающим.

— Хочешь сменить цветочный узор на клумбах? — поинтересовался он.

— Нет.

Кейд подошел к полке с горшками. Он выбрал два серо-зеленых и поставил на прилавок.

— И еще мне нужен опрыскиватель для сорняков.

Билли сунул окурок в бутылку, спрятанную под прилавком. Нечего оставлять мамаше доказательства своего греха, иначе она его загрызет.

— Вот не думал, что ты интересуешься такими вещами.

— И еще нужна земля для цветов, — не обращая внимания на его реплику, сказал Кейд.

— Могу прибавить и торф. А хочешь какой-нибудь инсектицид?

— Нет, спасибо.

— Вот уж действительно не нужны тебе эти инсектициды, пестициды и химические удобрения. Твои урожаи экологически чисты, об этом даже в журнале пропечатали.

— Когда это ты начал читать? — любезно осведомился Кейд. — Или ты только картинки рассматриваешь?

— Не задирай нос, приятель, — буркнул Билли. — Просто у тебя были два удачных года. Дурацкое счастье привалило, и все тут, если хочешь знать мое мнение.

— А я и не собираюсь узнавать. Ты пробьешь чек?

— Рано или поздно ты сам себя накажешь. Размножаешь здесь саранчу и болезни.

День выдался длинный и нудный, а Кейд Лэвелл был любимой мишенью насмешек у Билли. Маменькин сынок никогда не отбрехивался в ответ.

— У тебя растения больны, они заразят все посевы в округе. И тебе, черт возьми, придется за все это расплатиться сполна.

— Запомню твое предупреждение, — сдержанно ответил Кейд.

Он вынул несколько купюр из бумажника и бросил их на прилавок.

— Пойду отнесу ящик в машину, пока ты будешь пробивать чек.

Свой взрывной темперамент он давно посадил на цепь, словно злую собаку. Холодная ярость, если сорвется, не знает удержу и может принять жестокие формы, но Билли Клэмпетт не стоит усилий и времени, которые придется затратить на самообуздание, убеждал он себя, укладывая покупки в багажник.

Когда он вернулся, на прилавке стоял пакет с опрыскивателем и двадцатифунтовый мешок с землей для цветов.

— С тебя три доллара и шесть центов. — Билли намеренно долго отсчитывал сдачу. — Раза два встречал твою сестренку в городе. Она классно выглядит.

Он взглянул на Кейда и многозначительно улыбнулся.

Кейд сунул сдачу в карман и сжал кулак, которым ему очень хотелось дать в зубы этому ухмыляющемуся болвану.

— А как поживает твоя жена, Билли?

— Дарлин поживает прекрасно. Опять беременна, уже третьим. Хорошего сынка я ей заделал. Когда я пашу поле или седлаю женщину, я это делаю как следует.

Глаза у него сверкнули, а ухмылка стала еще шире.

— Спроси свою сестренку.

В одно мгновение рука Кейда выскочила из кармана и прежде, чем оба сообразили, что происходит, схватила Билли за шиворот и вздернула вверх.

— Заткни свой грязный рот и не забывай, — тихо сказал Кейд, — кому принадлежит дом, в котором ты живешь. Попомни это, Билли, и не приближайся к моей сестре.

— Ты денежками умеешь сорить, а пустить в ход кулаки, как мужчине полагается, тебе слабо, у тебя яиц на это не хватит.

— Держись подальше от моей сестры, — повторил Кейд, — или свои потеряешь.

Кейд отшвырнул его, собрал покупки и вышел. Отъехав на несколько кварталов, он остановился, закрыл глаза и ждал, пока ярость уляжется. Он не знал, что хуже: подраться с Клэмпеттом или терпеть мысль, что его сестра позволяет такому ничтожеству, как Билли, касаться себя.

Он развернул машину и поехал к рынку. Припарковав машину в двух кварталах от магазина Тори, вплотную за грузовиком Дуайта, и, постаравшись погасить свою злость, Кейд вынул горшки и понес их к двери магазина. Еще не войдя внутрь, он услышал тонкое повизгивание пилы. В магазине он увидел уже установленные подпорки для прилавка и первый ряд полок. Тори предпочла сосну и уже покрыла дерево светлым лаком. «Хороший выбор, — подумал Кейд. — Просто и со вкусом». На полу сгрудились инструменты и банки с краской и лаком. Пахло опилками и потом.

— Привет, Кейд! — К нему подошел Дуайт.

Кейд дернул его за голубой с золотистыми прожилками галстук.

— Какой ты красавчик сегодня.

— Недавно было совещание с банкирами. — Вспомнив, что оно уже завершилось, Дуайт ослабил узел галстука. — Зашел проверить, как идет работа, по дороге в контору.

— Дело подвигается быстро.

— Клиентка точно знает, чего хочет и когда. — Дуайт закатил глаза. — Надо тебе сказать, что у нее бульдожья хватка.

— А где она?

— В заднем помещении. — Дуайт кивнул в сторону закрытой двери. — Не путается под ногами, не мешает, надо отдать ей справедливость. Не вмешивается при условии, что все делается по ее плану и желанию.

Кейд снова окинул взглядом уже сделанное.

— Надо признать, план у нее хороший.

— Да, приходится это признать. Послушай, Кейд, — Дуайт смущенно замялся. — У Лисси есть подруга…

— Нет!

— Дай мне сказать…

— Я и так все заранее знаю. У нее есть подруга, созданная как раз для меня. Почему мне этой единственной не позвонить, или не прийти к вам обедать, когда она будет, или просто встретиться, чтобы выпить по бокалу вина?

— Ну а почему бы и нет? Лисси будет пилить мне шею, пока ты не согласишься.

— Твоя жена, твоя шея, твоя проблема. Скажи Лисси, что я «голубой» и ты только-только узнал об этом, или соври еще что-нибудь.

— Ловко придумано, — и Дуайт расхохотался. — Как только я ей об этом скажу, она начнет высчитывать, кто из знакомых мужчин удостоился твоей благосклонности.

— Господь милосердный!

— Да, это вполне возможно.

— Ну тогда скажи, что у меня прочная тайная связь, — нашелся Кейд.

— С кем?

— Ну ответь что-нибудь. — И Кейд, махнув рукой, пошел к закрытой двери. — Ну, просто-напросто скажи, что я отказался.

Он постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Тори стояла на стремянке и меняла флюоресцентную трубку наверху.

— Погоди, дай я это сделаю.

— Я сама умею. Это входит в обязанности арендатора, а не хозяина.

Ему снова напомнили, что он владелец помещения.

— Вижу, что стекло на двери уже заменили.

— Да. Спасибо.

— Похоже, починили и кондиционер.

— Это верно.

— Если ты хочешь от меня отделаться, так и скажи.

Он отвернулся, сунув руки в карманы. В подсобке Тори поставила полки металлические. Серые, некрасивые, но прочные. Практично. Они уже были забиты картонными коробками, на каждой красовался аккуратно приклеенный номер. Она купила стол, тоже солидный и удобный. На нем уже стояли компьютер, телефон, лежала аккуратная стопка бумаг. За десять дней Тори почти все успела организовать и ни разу не попросила о помощи. Хотелось бы ему не чувствовать себя от этого уязвленным.

На Тори были черные шорты, серая футболка и серые кроссовки. Хорошо бы она не казалась ему сейчас такой соблазнительной.

Она спустилась, закончив возиться с лампой. Кейд обернулся и взялся за стремянку.

— Я уберу.

— Да я сама это сделаю.

Он потянул стремянку к себе, она — к себе.

— Черт побери, Тори!

Внезапный огонек ярости, вспыхнувший у него во взгляде, заставил ее отступить. Он со стуком сложил стремянку и отнес ее в небольшой встроенный шкаф. И, глядя ему в спину, она вдруг почувствовала себя виноватой и испытала проблеск симпатии к нему. Странно было сознавать, что она не чувствует ни страха, ни трепета, которые всегда испытывала рядом с рассерженными мужчинами.

— Присядь, Кейд.

— Зачем?

— Потому что у тебя усталый вид.

Она подошла к мини-холодильнику, вынула бутылку кока-колы, сняла крышку и протянула ему.

— Вот, остынь немного.

— Спасибо.

Он упал на стул возле стола и сделал долгий глоток.

— Плохой день?

— Да, бывали много лучше.

Молча Тори открыла сумку, достала коробочку с аспирином и протянула ему две таблетки. Он удивленно вскинул брови.

Сильно покраснев, она промямлила:

— Мне показалось, что…

— Очень ценю заботу.

Он проглотил аспирин и неожиданно спросил:

— А может, ты подсластишь пилюлю и посидишь у меня на коленях?

— Вот еще!

— Жаль. А как насчет обеда и кино? Только не говори «нет», даже не дав себе труда подумать, — сказал он, прежде чем она успела ответить. — Просто обед и просто кино. Черт побери, просто пицца или бургер. Чисто по-дружески. Обещаю не просить тебя выйти за меня замуж.

— Приятно слышать, но ответ будет «нет».

— Да ты хоть подумай пять минут, — обиженно сказал Кейд. Он поставил бутылку на стол и поднялся. — Выйдем на улицу. Я кое-что тебе привез.

— Но я еще не закончила здесь.

— Неужели ты будешь спорить со мной и возражать на любое мое предложение? Как это утомительно.

Он решительно взял ее за руку, потащил к двери и потом на улицу.

Тори могла, конечно, заупрямиться, просто из принципа, но в помещении работали два плотника. Будет меньше ненужной болтовни, если она спокойно выйдет за порог вместе с Кейдом.

— Вот взгляни, — начал он, указав на горшки и увлекая ее за собой к машине. — Если они тебе не понравятся, ты их сможешь поменять в лавке Клэмпеттов. То же самое и с этим. — Он остановился и вынул из багажника ящик с рассадой. — Но мне кажется, они хорошо подходят.

— Подходят к чему?

— Тебе и твоему помещению. Рассматривай их как подарок.

Он сунул один ящик в ее руки, достал второй и пакет с землей.

Тори замерла на месте, смущенная и тронутая. Она и хотела поставить ящики с цветами у входа в магазин. Правда, представляла себе петунии, но левкои были даже красивее.

— Ты добр. И внимателен. Спасибо.

— Пользуйся на здоровье. Куда их поставить?

— Мы их оставим снаружи. Я их посажу.

Они пошли вместе по тротуару, и Тори искоса посмотрела на него.

— Твоя взяла. Заходи за мной около шести. Я не откажусь от пиццы. А потом можно подумать и о кино.

— Отлично.

Он поставил цветы и землю около витрины.

— Я вернусь.

— Да, знаю, — пробормотала она, глядя в его удаляющуюся спину.