"Почему он выбрал Путина?" - читать интересную книгу автора (Мороз Олег)

ОТ «ПЛОХИХ» РЕФОРМ К «ХОРОШИМ»

Уже через два дня после утверждения Примакова Егор Гайдар, выступая по «Эху Москвы», предупредил: хотя никаких программных документов нового правительства пока не обнародовано, есть все основания полагать, что «курс этого правительства будет иметь достаточно тесную связь с экономическим курсом, за который выступает большинство Думы; а думский курс, что вполне очевидно, направлен на развал финансовой стабильности и на демонтаж рыночных механизмов, по крайней мере, их подрыв».

− Я не знаю окончательного состава правительства, − сказал Гайдар, − я не слышал его программы. Не знаю, сколько времени ему понадобится, чтобы развалить рыночный механизм в России. Но то, что деятельность его будет объективно работать в этом направлении, к сожалению, вполне ясно.

Среди прочего, Егор Тимурович выразил опасение, что при решении финансовых проблем правительство Примакова, как сплошь и рядом бывает в таких случаях, будет налегать на печатный станок − плодить «пустые» деньги, «фантики», тем паче, что главой Центробанка становится Виктор Геращенко (с ним у Гайдара имелся богатый опыт общения еще в начале девяностых).

В общем, как сказал Гайдар, нам предстоит пережить «еще один лево-коммунистический эксперимент». При этом высказал прогноз (впрочем, достаточно очевидный):

− Я убежден в том, что новое правительство, терпя неудачи, будет регулярно кивать на тяжелое наследство предшественников.

И действительно уже первые встречи и консультации руководителей кабинета подтверждали, что это правительство не собирается так уж рьяно продолжать экономические реформы, начатые Гайдаром. В первые же дни первый зам Примакова Маслюков, назначенный ответственным за экономику, достаточно демонстративно пригласил к себе известных противников гайдаровских реформ академиков Абалкина, Львова, Богомолова, Петракова. Один только этот состав приглашенных ясно говорил, каких ориентиров в экономической политике собирается придерживаться новое правительство.

Впрочем, и сам Примаков, не уставая заверять, что при нем экономические реформы будут продолжены, то и дело оговаривался, что новое правительство не может проводить реформы, «которые плохо отражаются на народе»

Если «терапия» (то есть так называемая «шоковая терапия». О.М.) затягивается чуть ли не на десятилетие, и просвета никакого не видно, говорил Примаков, то это, конечно, не в интересах страны, не в интересах народа.

Правда, было не совсем понятно, как Примаков собирается сделать реформы более социально направленными, не отказавшись от самих реформ. Многие считали все эти уверения нового премьера «пустыми и лживыми».

«Социально ориентированная экономика, существующая в некоторых странах Европы, писали «Новые известия», это, вероятно, лучшее на сегодня достижение мировой общественной жизни. Но сама социальная ориентация нигде не была и не могла быть начальным шагом построения такого общества она стала итогом длительного развития рыночной экономики».

Кстати, координатором реформ в правительстве Примакова был назначен первый «вице» Юрий Маслюков, до той поры никакого отношения к экономическим реформам не имевший, более того относившийся к ним откровенно негативно. Маслюкову поручалось также поддерживать отношения с Всемирным банком, Международным валютным фондом, Европейским банком реконструкции и развития. Трудно было себе представить, на каком языке будут говорить бывший председатель советского Госплана и самые, пожалуй, строгие и последовательные приверженцы рыночной экономики.

О том, сколь серьезный вес Маслюков имел в новом правительстве, можно было судить хотя бы по тому, что на него возлагались обязанности премьера в случае, если тот будет отсутствовать.

На пресс-конференции 2 октября Гайдар, обладая уже более определенной информацией относительно намерений правительства Примакова (он назвал его «левоцентристским»), заявил, что эти намерения «сводятся к печатанию денег, регулированию и запретам». Среди прочего, он обратил внимание собравшихся журналистов на то, что в чрезвычайном бюджете на IV квартал текущего года, который представили Примаков и Маслюков, расходы только на 35 процентов покрываются налогами, а 65 — за счет других источников, например, траншей Международного валютного фонда, которых, как уверен Гайдар, правительство Примакова не получит (тут Егор Тимурович как в воду глядел).

Спустя двадцать дней, 22-го числа, на встрече с представителями демократической общественности в Доме кино Гайдар поименовал правительство Примакова уже не «левоцентристским», а более жестко − «левокоммунистическим». При этом он обратил внимание на одну из особенностей этого правительства, на которую он, да и не только он, будет и позже не раз кивать (причем, как ни покажется странным, − не только в отрицательном, но и в положительном смысле).

− Это правительство уже показало уникальную способность не просто ничего не делать, но до сих пор даже не предъявило публике ни одного программного документа…

Тут можно привести забавное признание Ельцина из его «Президентского марафона» − насчет этого самого примаковского «ничегонеделания» (оно относится к началу работы «Примуса»):

«Я ждал от правительства Примакова не решительных действий, а их отсутствия».

Прогноз же Гайдара был неутешителен:

− Совершенно очевидно, что выхода из сегодняшнего положения в рамках того, что могут предложить левые и коммунисты, нет. Пока они у власти и пока структурные либеральные реформы не проведены, кризис будет углубляться.

Впрочем, не особенно лестно отозвался Гайдар и о предшественниках Примакова: по его словам «никаких либеральных реформ на протяжении предшествующих семи лет в России не проводилось… были короткие реформаторские эпизоды, а в целом политика была непоследовательной, колеблющейся, очень часто под сильнейшим влиянием лево-коммунистического большинства»; между тем, «никакого иного пути у России, кроме пути последовательных либеральных реформ… не существует».

Кстати, в октябре 1998-го Гайдар предсказал, что правительство Примакова будет отставлено в мае следующего года.

О теоретических взглядах Примакова можно судить хотя бы по его выступлению на заседании совета ассоциации «Большая Волга» 28 октября. По его словам, он склонен в качестве примера брать европейскую рыночную модель, которую сами же европейцы считают социально ориентированной. А социальная ориентация невозможна без государственного регулирования. По мнению Примакова, «на данном этапе» оно необходимо России.

В настоящее время в мире нет ни чистого социализма, ни чистого капитализма, сказал премьер. Очевидно взаимное влияние того, что происходит в мире.

В общем, Примаков провозгласил тот самый подход, на котором все предшествующие годы настаивали явные и скрытые противники либеральных реформ. При этом, правда, как и подобает, Евгений Максимович оговорился, что в его понимании госрегулирование «не просто вмешательство государства в экономику, а установление определенных правил поведения» «соблюдение реального бюджета, всех обязательств и контрактов, защита всех форм собственности, проведение приватизации на цивилизованной основе» и т. д. Тут, однако, надо сказать, что в ту пору, да и позднее, почти все сторонники усиленного госрегулирования вынуждены были делать подобные оговорки. Между тем провозглашение установки на повышение роли государства в экономике само по себе служило вполне определенным сигналом для чиновников. Не особенно вдаваясь в тонкости, бюрократия однозначно его воспринимала как призыв усиливать атаку на еще не окрепший, еще только формирующийся рынок.

Вместе с тем Примаков то и дело выступал с «центристскими» заявлениями, маскируя свою преобладающую ориентацию, стремясь угодить «и нашим, и вашим». Так, 4 декабря держа речь на Всемирном экономическом форуме в Москве, он, с одной стороны, вновь заверил, что «отката назад не будет» и, в частности, что он не допустит изоляции России от международных финансовых организаций, с другой, оговорился при этом, что «реальная рыночная стратегия будет российской».

Стратегия и тактика нашего выхода из кризиса, сказал Примаков, будет российской, исходящей не из общепринятых шаблонов, а из наших специфических условий.

В общем, «у советских собственная гордость». Что-то такое мы знаем и умеем, чего они там за границей не знают и не умеют. Они, дескать, там все делают по шаблону, мы же подходим к делу творчески.

Вот только результаты этого «творчества» никак уже сколько столетий не обнаружатся.

В общем, правительство Примакова − не только Гайдар, но и многие другие, − сразу же окрестили «красным», или, по-другому, левым, опять же левоцентристским. Премьеру это, естественно, не нравилось. Он хотел иметь свободу рук, свободу маневра. На обвинение в «красноте» он отвечал, что «не является сторонником такого окрашивания».

Это национальное правительство, уверял Примаков, это отечественное правительство, которое должно заботиться об интересах России, интересах народа… Деятельность правительства должна способствовать единству России.

Он все время уверял, что строит «цивилизованную рыночную экономику», а не такую, которая предоставляет выгоды «отдельным лицам». Как тут не вспомнить заверения Черномырдина, когда он стал премьером в декабре 1993-го он, дескать, «за рынок, но не за базар», в общем, опять-таки, надо понимать, за «хорошую» рыночную экономику, а не за «плохую». Что касается Виктора Степановича, в тот момент он, призванный строить эту самую рыночную экономику! вообще плохо понимал, что это такое, рыночная экономика, и лишь постепенно, шаг за шагом, под влиянием остававшихся в правительстве реформаторов, стал усваивать ее азы.

Откуда он собирается взять деньги? Естественно, первым подозрением было то самое, о котором говорил Гайдар, включит печатный станок. Согласно подсчетам, чтобы выполнить принимаемые обязательства, требовалось до конца года допечатать 40 50 миллиардов рублей, почти четверть уже существовавшего оборота наличности. Однако председатель Центробанка Геращенко, в конце концов, видимо, усвоивший горький опыт начала девяностых, заявил, что не хочет потом отвечать перед прокуратурой за эмиссию «пустых» денег.

Впрочем, другие члены правительства, не имевшие подобного опыта, не были столь осторожны. Так, «второй» первый вице-премьер Вадим Густов сказал, что если прижмет и не будет другого выхода, «ну что ж, придется немножко подпечатать».

Предвидя «эмиссионно-инфляционные» опасения, Примаков заверил, что «будут найдены решения, направленные на то, чтобы в стране не было гиперинфляции и расшатывания ситуации». Эти слова о каких-то таинственных чудесных «решениях» мало что проясняли.

Ну, и разумеется, еще одним источником денег, необходимых для выполнения «социальных» обещаний и намерений нового правительства, были ожидаемые иностранные кредиты, прежде всего кредиты МВФ. Упорное, отчаянное выпрашивание этих кредитов заняло почти весь срок примаковского премьерства.

Забавно, что это унизительное выклянчивание иностранных денег всегда у нас сопровождалось разнузданной, чуть не матерной бранью, адресуемой тем самым иностранным финансовым организациям, у которых, собственно, и выклянчивали эти деньги: они, дескать, что-то там нам навязывают, к чему-то там нас склоняют. Омерзительная привычка безнравственных нищих.

Помимо печатного станка и вожделенных иностранных кредитов, «быстрые деньги» вроде бы сулило введение государственной монополии на алкоголь, и на этот счет было принято «принципиальное решение».

И действительно «подпечатывают»

Как бы то ни было, обещанное Примаковым вроде бы начало воплощаться в жизнь. Регулярно объявлялось, что правительство выполнило все свои обязательства по выплате зарплаты бюджетникам, денежного довольствия военнослужащим, по пенсиям за текущий месяц.

Откуда же все-таки брались деньги? Усовершенствования налоговых сборов вряд ли на это хватало. Многие газеты продолжали утверждать, что «из всех финансовых инструментов в распоряжении правительства реально имеется только печатный станок и эмиссия». Глава думской фракции «Нашего дома − России» Александр Шохин прямо заявил в интервью «Коммерсанту»:

Сейчас надо взять старые обязательства перед гражданами и честно объяснить: денег нет. Если хотите, чтобы мы заплатили, будет эмиссия, которая у вас эти деньги фактически заберет (имеется в виду через подскок инфляции. О.М.)

Однако сам Примаков не уставал заверять, что эмиссия проводится в минимальных размерах, так что ее роль в инфляции незначительна.

«Немножко подпечатывать» «пустые» деньги все же пришлось чтобы погасить волну народного гнева: на 7 октября была намечена всероссийская акция протеста. 12 октября Центробанк объявил, что в сентябре было напечатано 17 с половиной миллиардов рублей. Если учесть, что за первые семь месяцев 1998 года выпустили лишь 700 миллионов «новых» рублей, нетрудно судить о масштабах этого «немножко». По-видимому, из этих свеженапечатанных миллиардов и выплачивали в последние недели задержанные зарплаты бюджетникам, денежное довольствие военным, стипендии студентам.

Подобные не обеспеченные какими-то реальными инструментами «социально направленные» намерения и действия Примакова, естественно, не встретили понимания и одобрения со стороны международных финансовых организаций таких, как Международный валютный фонд, Международный банк реконструкции и развития, по-прежнему стремившихся помочь России реально, а не показушно выйти из кризиса. С ними у нового правительства начались проблемы, каких не было ни у одного из предыдущих российских правительств.

Между тем страна не чувствовала, что найден или будет найден в ближайшее время выход из кризиса, в который ее вверг августовский дефолт. Экономическая ситуация не улучшалась. На заседании правительства 29 сентября Примаков сообщил, что за истекающий месяц импорт продовольствия сократился в шесть раз. Это серьезно подорвало накопленные запасы, прежде всего в крупных промышленных центрах.

В начале октября был обнародован проект программы первоочередных действий по выводу страны из кризиса, подготовленный, как считалось, Юрием Маслюковым. Проект вполне «советский». Характерны отклики, которыми этот документ встретила пресса. «Известия» опубликовали статью под заголовком «Российское хозяйство вновь станет «народным». «Мы возвращаемся в экономику начала девяностых, говорилось в тексте, клановую, несправедливую и нецивилизованную, где рука государства становится владыкой и за все 150 миллионов решает, кто и как будет жить».

«Независимая газета» прямо утверждала, что «россиянам угрожает очередное крупное ограбление»: «Какими бы терминами ни маскировало правительство свою экономическую программу, речь сейчас идет о реставрации старой системы».

«Коммерсант» писал, что «проект антикризисной программы представляет собой проект перераспределения дефицита».

Газета «Сегодня» тоже давала соответствующей статье выразительный заголовок «Инфляция и социализм нам обеспечены». «Когда страна испытывает трудности с построением рыночной экономики на общеизвестных в мире принципах, писал автор, то кто-нибудь обязательно начинает испытывать искушение изобрести велосипед и построить национальную модель капитализма. К сожалению, это желание иногда испытывают и люди, которым власть позволяет пересадить на такой велосипед с квадратными колесами всю страну».

Как видим, мнение было довольно единодушным.

Среди прочего, появились слухи, что власти собираются запретить доллар (атаки на американскую валюту реальные или только предполагаемые как мы знаем, происходили постоянно).

Примаков оборонялся:

Никакие бредни, которые распространяются СМИ о том, что правительство якобы ведет курс на запрет обращения доллара, на национализацию, на сворачивание приватизации, совершенно не соответствуют действительности.

То же самое утверждал и первый «вице» Юрий Маслюков.

Можно привести также стратегическую установку другого вице-премьера Геннадия Кулика, курировавшего сельское хозяйство и производство продовольствия. По его словам, ставку следует делать «на собственные силы».

Если мы будем завозить в страну продовольствие, кормиться с чужого стола, заявил Кулик 24 сентября, нашего российского голоса никто не захочет слушать.

Ясно было, что обеспечить себя собственным продовольствием тогда впрочем, как и сейчас, страна не в силах. Но Кулику наплевать, что, будь его стратегия реализована, на российском продовольственном рынке снова стало бы так же скудно, как в советские времена. Важно, чтобы его, Кулика, голос был слышен во всем мировом пространстве. А для этого надо облокотиться на свои собственные, пусть и дохлые, возможности. Ну чем не кимирсеновское Чу-Чхе, доведшее Северную Корею до кошмарного голода?

Впрочем, Кулик признал, что «на сегодня нам не обойтись без определенного импорта продовольствия, поскольку отечественный производитель пока не способен полностью удовлетворить потребности рынка».

Хорошо хоть так: «определенный импорт» продовольствия правительство все же сохранит, но масштабы этого импорта будет определять не сам рынок, а он, Кулик, и подчиненные ему чиновники.

Забавно, не правда ли: премьер сокрушается по поводу того, что импорт продовольствия сократился, а его первый зам, отвечающий за эту сферу, рвется совсем в другую сторону?

…20 октября Маслюков сообщил наконец, что возглавляемая им рабочая группа завершила составление плана первоочередных мер по выводу страны из кризиса. 31-го этот план был принят правительством.

Чем очевиднее становилось, что развитие экономики пробуксовывает, тем сильнее делался предсказанный Гайдаром соблазн все валить на предшественников-реформаторов.

4 декабря Примаков, в очередной раз назвав проведенные в России реформы «неудачными», сказал, что этим, мол, и объясняется недоверие к ним. Опять-таки призвал к восстановлению «сильного государства».

По мнению Маслюкова, кабинету Примакова приходится разгребать те завалы, которые образовались в результате «краха курса, проводившегося предыдущими правительствами в последние семь лет».

Довольно сомнительную услугу оказал Примакову известный экономист, в недавнем прошлом один из главных экономических советников президента Александр Лившиц. Выступая 1 ноября по «Эху Москвы», он назвал «огромной заслугой» премьера то, что в России «почти достигнута» политическая стабильность и вслед за этим высказал довольно странно прозвучавшее в его устах (все-таки он считался «прогрессивным» деятелем) мнение: сейчас, мол, не время для либеральных реформ.

В России все объективно устали от либеральных реформ, сказал Лившиц, и наступила объективная передышка.

При этом, правда, он выразил уверенность, что реформы в России не прекратятся, но это будут уже не либеральные реформы, а «какие-то другие». Какие именно, не пояснил.

По прогнозу Лившица, перерыв в либеральных реформах продлится как минимум до 2004 года до конца срока нового президента, который будет избран в 2000 году.

Не угадал наш видный экономист. Либеральные реформы, худо ли бедно, еще продолжались и в 2002-м, и в 2003 году, при Путине, и лишь после этого срока практически затухли.

Так или иначе, замечательно то, что в процитированных словах Лившица Примаков, уже без всяких экивоков, был представлен как противник реформ, хотя сам он не уставал утверждать обратное.

Стремление Примакова как-то отдалиться и откреститься от своих предшественников-реформаторов с воодушевлением поддерживал и поощрял Юрий Лужков. Так, 7 декабря в Бонне он заявил, что, по его мнению, нынешнее российское правительство получило в наследство «практически безнадежное» хозяйство и сейчас перед ним стоит сложнейшая задача «отказаться от политики монетаризма и перейти к политике реальной поддержки российского производителя».

Вот уж действительно страшнее монетаризма зверя нет.

Кстати, отвечая на обвинения, что демократы передали «красным» «практически безнадежное» хозяйство, Гайдар приводил простые цифры: он в конце 1991-го получил в наследство от коммунистов 50 миллионов долларов валютных резервов, коммунисты же сейчас от демократов − 12,5 миллиарда; да и вообще экономическая ситуация в стране, при всей ее сложности, неизмеримо более спокойна и стабильна, чем тогда, в октябре − декабре 1991-го, когда старая система управления народным хозяйством полностью застопорилась, а новая − еще не начала работать. Так что все эти словеса о «практически безнадежном» хозяйстве, которое будто бы досталось бедняге Примакову, − ни что иное как обычная демагогия.

Выше уже говорилось, − может быть, с некоторым преувеличением, − что правительство Примакова фактически ничего не делало. По крайней мере, оно не делало того, что нужно было делать, и, по крайней мере, − в первые месяцы. Если бы оно действительно не делало вообще ничего…

− Лучшее, что должно было бы делать правительство Примакова, − говорил позднее Егор Гайдар, − не делать ничего. И они были близки к этому эталону… Для страны было бы самым хорошим вариантом именно это. Но тихое ничегонеделание составляло лишь фон. На самом деле, период с сентября по декабрь 1998 года был временем максимальной активности правительства. Они отбрасывают июльское соглашение с МВФ (то, что заключило еще прежнее правительство. − О.М.), отказываются от программы стабилизации, предложенной Сергеем Кириенко, отменяют решения об ускоренном банкротстве предприятий, о концентрации средств на счетах федерального казначейства. Они подают сигналы налогоплательщикам о том, что с выплатой налогов можно не торопиться. В ходу опять разрушающие экономику взаимозачеты, бартер, прочие заменители денег, от которых вроде бы уже отказались…

Результат этого «активного ничегонеделания», о котором говорил Гайдар, печальные: инфляция в декабре − 11,5 процента, быстро падают реальные доходы бюджета (они примерно на 30 процентов меньше, чем в тот же период 1998 года); если в январе 1998-го доля бедных в стране составляла 22 процента, то в январе 1999-го − уже 38,2; реальные доходы работников образования, медицины, культуры снизились наполовину… Естественно, упал жизненный уровень пенсионеров.

Зимой 1998 − 1999 годов число забастовочных «человеко-дней» − в десять раз больше, чем летом 1998 года, когда, казалось бы, страна уже достигла едва ли не пика забастовочного движения, всю ее трясло.

Впрочем, на этот раз о забастовках меньше пишут, их меньше показывают…

Как бы то ни было, по словам Гайдара, страна стоит «на грани нового дефолта»…

Формально бывший кандидат в члены Политбюро уже давно расстался с компартией. Мы видели: эпитет «красный» в приложении к его правительству вызывал у премьера раздражение. Однако его и коммунистов взаимная любовь была видна невооруженным глазом.

Коммунисты считали Примакова «своим» премьером. Не раз заявляли о необходимости оказывать его правительству «максимальную поддержку». При этом, стараясь вывести его из-под атак противника, уверяли, как и он сам, что это правительство вовсе не «красное», настаивали даже, что оно «буржуазное по своим целям и основному составу», но при этом реально оценивает сложившуюся обстановку, старается поднять экономику и повысить уровень жизни народа. В общем, вполне приемлемая «буржуазность».

В свою очередь, и Примаков стремился защитить коммунистов от обидчиков. Так, он резко отрицательно реагировал на предложения и требования запретить компартию. В частности, когда в начале ноября 1998 года с таким требованием выступил Борис Березовский (это была реакция Бориса Абрамовича на очередную антисемитскую истерику Макашова), Примаков заявил журналистам:

Я считаю, что запрет компартии, которая имеет самую большую фракцию в парламенте, может дестабилизировать ситуацию в стране. Надо быть очень осторожным с такими заявлениями.