"Шадринский гусь и другие повести и рассказы" - читать интересную книгу автора (Фёдоров Евгений Александрович)

1

Лейб-медик Фукс приходил в отчаяние от нескрываемого пристрастия государыни Елизаветы Петровны к тяжелой и обильной пище. Матушка царица любили щи, буженину, кулебяку и гречневую кашу, отчего стан императрицы грузнел, расплывался, давала о себе знать и изрядная одышка: возраст государыни был почтенный. К этому Елизавета Петровна и в другом попирала медицинский регламент Фукса. Она ложилась почивать только на рассвете. По опыту своих царственных предшественников государыня превосходно знала, какие неприятные неожиданности иногда сулит ночь императорским особам. Окруженная верными придворными женщинами, служанками, чесальщицами пяток, государыня проводила ночи в тихой беседе.

Эти два обстоятельства — обильный обед и бессонная ночь — делали особенно приятными минуты послеобеденного отдыха. Горе тому, кто бы нарушил сладостный покой императрицы!

Однажды, в знойную июньскую пору, государыня Елизавета Петровна изволила по обыкновению отдыхать.

На берегу царского пруда, в синеватой густой тени векового дуба камер-фрау разостлали ковер. Полулежа на шелковых подушках, ее величество сладко дремала. После обильной пищи и небольшого возлияния венгерского государыню одолевало легкое опьянение. Хотя стояла несносная жара, но с прудов обдавала прохлада. Покрытая шалями, государыня почивала. Фрау веером отгоняла от нее докучливых мух. Окружающие царедворцы хранили благоговейное молчание.

В эту столь возвышенную и благостную минуту вдруг совершилось неслыханное и непозволительное. Камер-юнгфера, усердно отгонявшая мух, неожиданно стала морщить свой припудренный носик и вдруг громко чихнула.

К ужасу всех, государыня открыла глаза, и рука ее потянулась к туфле. Быть камер-юнгфере битой по щекам! У царедворцев остановилось дыхание от страха.

Но в этой напряженной предгрозовой тишине за оградой дворцового парка внезапно раздался звонкий и чрезвычайно сладенький напев:

— Све-жа-я те-ля-ти-на!

Все с великим гневом устремили взоры на ограду, за которой с ношей на плечах шел молодец-разносчик. Гофмаршал покраснел, как индюк.

— Какая дерзость! — возмутился он и устремился вперед, но ее величество изволила благосклонно остановить его:

— Ах, оставьте!

Государыня приподнялась и напрягла слух. Разносчик, словно в угоду ей, стал повторять свой призыв к покупателям:

— Све-жа-я те-ля-ти-на! Све-жа-я те-ля-ти-на!

— Какой превосходный голос! — мечтательно вздохнула императрица.

Она обожала вокальное искусство и всех, обладавших голосом, весьма жаловала. Даже те, кто имел хоть малейшую склонность к пению, особо отмечались.

Придворные, следуя примеру государыни, угодливо стали прислушиваться.

— Сколь превосходный тембр, — повторила с умилением государыня и приказала: — Гофмаршал, озаботьтесь сию же минуту пригласить его ко мне!

Разносчика немедленно догнали и доставили в парк. Узнав, что перед ним государыня, молодец упал на колени и взмолился:

— Пощади, царица-матушка! Видит бог, телятина свежая.

— А ты пропой, какая телятина, — благосклонно улыбнулась императрица.

Молодец растерянно оглянулся на придворных, те подталкивали, ободряли его:

— Пой, орясина! Ну, пой, дурень…

«Господи, спаси меня и помилуй», — подумал молодец, глубоко вздохнул и во всю силу своих обширных легких грянул:

— Све-жа-я те-ля-ти-на!

— Сколь восхитительно! — умилилась государыня. — Гофмаршал, сего певуна извольте взять в поставщики для моей кухни.

У разносчика подкосились ноги, он бухнулся в землю:

— Матушка государыня, облагодетельствовать изволили!

Лакеи отвели молодца в гофинтендантскую контору, и там он назвался Савкой Собакиным. Гофинтендант склонил перед ним голову:

— По указу ее величества будем числить вас, сударь, в поставщиках императорского двора. Льстим себя надеждой отныне питаться отменно свежей телятиной.

Гофинтендант выложил перед Савкой горку червонцев:

— Извольте задаточек, сударь.

Савка жадно сгреб их.

— Премного благодарен, ваше сиятельство. Уж будьте покойны, телятину доставим отменную.

Облагодетельствованный не чуял под собой ног: «Шутка ли, поставщик двора ее императорского величества! Уж не морок ли то?»

Но червонцы в тугой кисе подтверждали счастливую перемену.

Молодец Савка Собакин недавно пешком пришел в Санкт-Петербург из своего родного городишка Осташкова, Тверской губернии. У него было родительское благословение да полтина в кармане. В столице малец упросился в артель и стал разносить по улицам телятину. Счастливец Савка к вечеру явился в артель и поклонился старосте:

— Времена ноне пошли, батюшка, невиданные; я жар-птицу, счастье свое, за хвост сграбастал. Отныне, батюшка, ты мне не указчик, а я тебе не холоп.

Бородатый староста ощерил пасть, прищурил лукавые глаза:

— Он как, ишь ты! А ну, дыхни, окаянец!

Савка, не смутясь, подошел к артельному старосте и дыхнул.

— Ишь ты! — весьма удивился мужик. — И не пахнет брагой!

Молодец присел к столу и загоготал на всю горницу:

— Не унюхал, кто я, то-то! Был Савка-разносчик, а ноне поставщик ее величества государыни-матушки Елизаветы Петровны. Он как! Чуял?

Артельный староста опасливо покосился на дверь:

— Братцы, рехнулся парень! Эх, Савка, Савка…

Но молодец, не долго думая, достал кису и со звоном высыпал на стол добротные червонцы.

— Он как, Савка!

— Ограбили! — ахнул артельный староста и заорал благим матом: — Караул! Детушки, вяжите разбойника!

Разносчики окружили Савку и начали его вязать…

Чем бы кончилась эта пренеприятная история, неизвестно. Весьма возможно, Савка не досчитался бы полдесятка зубов, и, что еще горше, исчезли бы со стола звонкие червонцы. Но в эту минуту красноречивых восклицаний и решительных действий внезапно за окном раздался стук колес, и к дому, в котором обитали разносчики, подкатила нарядная карета с дворянским гербом. С козел проворно соскочил рослый гайдук и открыл дверцу. Из кареты неторопливо вышел дородный господин в малиновом кафтане. Он осторожно поднялся на крылечко и степенно спросил:

— Поставщик ее величества двора купец Савка Собакин здесь изволит пребывать?

Эти слова поразили артельщиков как гром, — все рты разинули.

Прошло не малое время, пока все очнулись и вытолкали молодца на крыльцо;

— Савка… Савелий Яковлевич, тебя кличут!

Собакин не моргнул глазом, соблюдая достоинство, он поклонился приезжему:

— Чем могу служить, ваша милость? Господин надул выбритые до синевы щеки и с важным видом изрек:

— По поручению его светлости камергера двора князя Голицына, управляющим конторой коего я имею честь состоять, покорнейше прошу, ваше степенство, не отказать в любезности быть поставщиком, — господин тяжело перевел дух и поклонился.

Собакину немедленно был вручен задаток; он же не преминул его благосклонно принять…

В этот день суждено было поразить артель дальнейшими событиями. Весь день к Савке являлись нарочные, посыльные, дворецкие, — многие знатные вельможи, желая угодить государыне, поручали избранному ею поставщику снабжать их кухни телятиной.

Наконец-то артель воочию убедилась в несомненном счастии Савки. Все разводили руками и приговаривали:

— Ну и талант выпал Савке! Теперь успевай наш земляк загребать денежки! Не ходить теперь кудрявому, как нам грешным, с утра до вечера по улицам и не голосить без толку.

С этого дня Савка Собакин быстро пошел в гору. Карманы и сундуки его невиданно быстро стали наполняться червонцами и богатством. Поставщик открыл на Сенной обширные мясные. Не прошло и трех лет, как на Невском он отгрохал каменный домище и завел бойких молодцов-приказчиков. В церкви Спаса на Сенной во время церковных служб Савка занимал особо почетное место, и священнослужитель подносил ему для целования крест первому. Гильдейские купцы, когда Савка сходил с церковного крылечка на паперть, бережно брали его под локотки и заискивающе просили:

— Вы, Савва Яковлевич, извольте осторожней. Церковный причт возглашал Савке многолетие, и было за что. Он присылал духовным отцам под праздники балычку, икорки, телятинки, не забывал и про вино. Покатилась жизнь Савки Собакина привольно, как по широкому полю-полюшку…