"Психогенные грибы" - читать интересную книгу автора (Соколов Дмитрий Юрьевич)

Глава 2 Эффекты грибов

1. Исключительно разнообразны!


2. Не угадаешь!


3. Кое-что, однако, узнаваемо.


4. Физические эффекты грибов. Грибы, вероятно, — самые мягкие по отношению к телу из всех энтеогенов.[15] От многих других часто тошнит до сильной рвоты, кружится голова, некоторые вполне очевидно травят. Грибы же чаще всего только расслабляют тело, так что очень естественно хочется лечь. Я редко встречал у кого-нибудь тошноту и тем более рвоту. Разве что почки от грибов начинают работать быстрее и часто хочется в туалет.

Поскольку эти самые вставания пописать часто являются единственными моментами, когда вспоминаешь, что «владеешь» телом и что им приходится «управлять» — и таким образом немного выходишь из трипа, — то эти моменты часто особо запоминаются.

Большей частью тело как бы просто исчезает. Тем не менее стоит иметь в виду, что случаются любые физические эффекты, специфические для данного трипа, которые тогда часто вплетаются в его «смысловую линию». Я видел, как человек задыхается; было так, что тело наливается сумасшедшей силой; но это, в общем, редко.

Здесь людей так же можно разделить на интро — и экстравертов, как в обыденной жизни. Одни все проживают в тишине с закрытыми глазами; других «пробивает» на окружающий мир, они смотрят, машут руками, бегают разговаривать с травами…


5. Концентрация. Я думаю, что это один из самых основных эффектов грибов и что он обуславливает многие другие. Обычно разум бегает, как сумасшедшая обезьяна, это известно. Разум носится и тут же забывает, где был. Но вот человек, съевший грибы, вдруг фиксирует взглядом пятнышко на стене… и уже живет в нем. Концентрация эта достигает неимоверной силы по сравнению с обычным состоянием сознания. Иногда и хочешь ее прервать, да не можешь. Это можно описать по-другому: как


6. Чистое восприятие. Это то, что так вдохновило Хаксли, и что он воспевает в своих «Вратах восприятия». Между тобой и этим пятнышком на стене (или стулом для Хаксли — или любым внутренним или внешним объектом) — ничего не стоит, никакие концепции (я — не я), никакие суждения (важно-неважно, полезно-бесполезно и т. п.). Это действительно может быть чем угодно. Вот однажды в комнату, где я лежал, уже выходя из трипа, зашла моя подруга и, ни слова не говоря, начала пускать по комнате мыльные шарики, «воздушные пузыри». Я смотрел и смотрел на них, и это было фантастически красиво. Она мне потом сказала: «У тебя было самое глупое лицо, какое я видела в жизни».

Лица других бывают потрясающим объектом «чистого видения». Картины Ван Гога. Музыка.

Сюда примыкает следующий феномен:

7. Повышенная чувствительность. Любой орган чувств, включая те, что обычно «не докладывают» сознанию, может повысить чувствительность в тысячи раз. (Можно сказать по-другому и это, наверное, точнее: в тысячи раз повышается осознавание этого восприятия). Отсюда вытекает огромная важность «set and setting» — где, с кем и в каком состоянии ты переживаешь трип. В обычном состоянии сознания очень редко кто осознает, как влияет на его мышление и переживания комната, вид, воздух, поза, те, кто рядом. Очень распространено «нулевое» мнение, что на мышление все эти «факторы» никак не влияют. На самом-то деле, не просто влияют, а порождают и образуют. И когда грибы пробуждают высокую чувствительность, очень хорошо оказаться в месте чистом (я не имею в виду пыль!) и защищенном (не решетки! — хотя кому-то, может, и это надо), среди близких людей. Это одинаково важно и в легком («хорошем») и трудном («плохом») трипе Новые, неизвестные места и люди опасны, поскольку может выйти и так, и этак.

Я помню, как считал блажью, когда одна моя подруга жаловалась, что после грибов несколько дней не может выйти на лестничную клетку, потому что сразу чувствует злобу соседей. Э-э-э, еще как! Офисы, казенные общежития часто переполнены дрянью. Что ты ешь, чем ты дышишь, с кем живешь, что делаешь—все это «настигает» тебя в трипе. То есть, конечно, всё это всегда и постоянно оказывает свое воздействие, но грибы заставляют тебя это осознать и прочувствовать тысячекратно.

Этот эффект, кстати, не совсем уходит, когда грибы покидают тело. Очевидно, что люди, не раз их принимавшие, обычно чувствительны к красоте, стараются жить ближе к природе и т. д. Ложь становится очевиднее. «Как-то так получается, что Психеделические вещества делают человека странно чувствительным к напыщенности, помпезности. Любой, кто начинает говорить с тобой «no-заведенному», с религиозным или политическим лицемерием, или тот, кто изображает энтузиазм по поводу того, во что сам не верит, выглядит так смехотворно, что невозможно сохранить серьезное лицо. Это, кстати, прекрасная причина, по которой ни одно правительство не потерпят населения, «заведенного» психеделиками».[16]

Насколько может обостряться чувствительность у человека, который ел грибы много раз… Без комментариев я хочу рассказать об Аполонии, дочери Марии Сабины. Та женщина, которая «направила» меня к ней, предупредила, что Аполония «зеркальна», что она отражает твои собственные проблемы. Среди прочего она рассказала, что у нее болела нога, когда она приехала туда в последний раз, и Аполония, хотя та ей ничего не говорила, стала тоже жаловаться на ноги… Я бы, скорее всего, забыл этот разговор, если бы со мной не произошло совершенно то же самое. Перед тем как приехать в Хуаутлу, я испытал сильный приступ боли в спине. Когда я добрался, внешне я двигался нормально, но боль часто вспыхивала. На второй день, когда я жил там (мои боли уже почти прошли), Аполония легла в постель, жалуясь на спину и показывая в аккурат на ту середину позвоночника, которая «взбунтовалась» у меня…


8. Чувствительность повышается не только вовне, но и внутри. Такой эффект энтеогенов часто называют «амплификацией», усилением. На самом деле все очень просто: трип часто проявляет внутренние состояния, разворачивает их на всю катушку. В психологическом состоянии обычно есть около-пороговые (для обыденного сознания) эмоции и мысли. Они могут проявляться как настроение и «тлеть» — тянуться — долго, не получая ни развития, ни разрядки. Обида, проглоченная неделю, а то и месяц назад… неслучившаяся любовь… придавленное, недодуманное понимание… незамеченная годовщина… Любое из них с началом трипа может взорваться, чтобы быть пережито глубоко и полно. Среди множества примеров я решил выбрать такой вот, драматический:

Zapatista consciousness.[17]

«Где-то в «Нельсон Экспресс» было закопано объявление о конференции в Паленке, посвященном состоянию дел в Чиапасе. Мой любимый Шон (он младше меня на тридцать лет) хотел поехать — и я, конечно, к нему присоединилась; я была в Паленке год назад и по-прежнему переживала восхищение и безопасность в присутствии Запатистас.

3000 человек со всего света приехали туда по приглашениям, и еще 3000 человек приехали сами… Вы можете представить себе атмосферу расширенною сознания на таких конференциях, во всех этих размышлениях о том, что мы можем сделать, чтобы помочь со стороны, ощущения глубокой связи между близкими умами, уже достаточно заинтересованными, чтобы проехать на машине два часа в жаркую субботу.

На следующий вечер я получила в подарок два длинных и толстых голубоватых гриба и еще один изогнутый грибок поменьше, цвета кориандра.

После того как мы разделили стакан грибного чая, мы договорились, что Шон отправится в палатку немного поспать, а я помузицирую и уберу в доме. Я делала обычные вещи с усиленным ощущением медитативного присутствия и раздражающим чувством скорости и желанием закончить. Потом я немного взгрустнула. Эти «кубенсис» только немного подняли меня над обычной линией и дали мне немного тошноты и онемелости. Музыка казалась не той, слишком размеренной. Я думала, чего ж это они такие «духовные», такие дорогие, такие желанные. Может быть, мне никогда не бывает их достаточно…

Когда я выбралась из дома под полную луну, я решила оставить свой маленький разум в доме и дать открытую дорогу большему разуму.

Я думала, что найду Шона отдохнувшим, наверное мечтающим, полным желания или любопытства поисследовать те идеи, которые мы обсуждали раньше, работы Виттгенштейна и Райла о самоидентификации и разные наши наблюдения о социальной когнитивности приматов… о том, что делают обезьяны.

Снег был таким твердым и хрустящим, что мне не нужно было идти по тропинке, и вместо нее я ступила прямо на чистое одеяло толщиной в метр, и пошла (казалось, как по воздуху) на высоте перекладин забора и верхушек фруктовых деревьев. О, каждому из вас понравилась бы эта часть…

О Боже, но там, в палатке, его всего перекрутило, он был весь потный и плачущий, испуганный настолько, что даже не мог вернуться в дом, полтора часа мучимый внутренней агонией.

«Весь мир — такое хреновое, хреновое место. Я думаю, я даже не рождался в этот мир. Мы—хреновые, хреновые существа, и я — хреновый, хреновый человек».

Его политическое отчаяние родилось из тою, что он заново узнал о Запатистас, об усиленном военном присутствии в северном Чиапасе, пяти сотнях лет поддерживаемом законом уничтожения людей майя и других индейцев. Одна женщина сказала: «Без моей земли я — плоть, ждущая смерти». Я тоже чувствую так.

Плач и завывания Шона, его глубокая скорбь эхом вырывались из палатки. Никакие объятия не могли его быстро успокоить. Никаких слов даже близко было недостаточно. Я, молчащая рядом с ним, мои тонкие руки, вряд ли были способны сдержать ярость мужчины… он ревел часы напролет.

Этот мастер печали перешел от личного к политическому отчаянию, говоря: «Я плакал, я плакал за себя, за них, я не могу никогда понять, почему я плачу. Меня бесят эти мощные организации, для которых уничтожить этих людей было бы в их лучших интересах. Я чувствовал, что они не знают, что такое видеть я чуять смерть. Я чувствовал, что мой Чокнутый Дух близок к Духу Запатистас, я видел смелость, по сравнению с которой моя бледнела, надежду, такую чистую и такую великую. Адский огонь…»

В конце концов, он успокоился рядом со мной. Держа его волосы, целуя его глаза… внутри я визуализировала, как говорил Гордон… нечто вроде пятимесячной интеграции смыслов, расстановки ценностей и следования той дороге, «что мне нужно знать».

Вокруг палатки начали петь койоты. Было поразительно, как они выли всю ночь, ужасно, ужасно долго, после того как мы замолчали. За нашей дверью пересекались лунные тени на снежном насте. Это не было «кайфом». И хотя было чувство единения и глубокого признания Другого в этом расширенном пространстве, это не было особенным экстазом. Мы не посетили это место философских абстракций.

Было бы тривиальностью и профанацией назвать это «плохим трипом». Я знала тогда, что Шон будет жить гораздо выше, чем я, и не будет терять ни мгновения своей жизни.

Для биоэссе — я не могу сказать, какое отношение ко мне имел этот голубой чай. Пока я дрейфовала в сон, это было очень приятно, как молитва или благословение. Я чувствовала вдохновение делать то дело, которое я должна делать.

Он оказался так чувствителен к этому. Он говорил тогда в первый раз за все эти годы о моей связи с землей. Он напомнил мне о моей заземленности даже при том, что я не видела земли месяцами, и по-прежнему, как тогда, бреду на метр выше».

9. Да, ну наконец, картинки, узоры, цвета, многомерная мишура, очень часто видимая под грибами. Для многих они составляют основную прелесть и ценность трипа. На самом деле, это бывает так красиво, что слово «красиво» уже не проходит. Однажды я видел то, что смог назвать только «преддверием рая». Потом оказалось, что это чуть ли не затасканное определение. Эти «узоры» бывают больше, чем трехмерны; они неотобразимы земными красками; они совершенны, гармоничны, безраздельно прекрасны.

Для меня, однако, и здесь я не совсем одинок, они чаще служат скорее чем-то вроде оформления сцены… ну как бы посмотрел, побаловался и будя… займемся своим спектаклем. Я не очень уважаю огромное к ним внимание. В какой-то степени эти узоры похожи на погремушку для младенца, очень яркую такую, красно-сине-желтую. Понимаете? Есть еще один момент: я почти уверен, что Психеделический опыт такого рода лежит в основе многих красивых эффектов телевидения и трюков рекламы. И это подтверждает для меня «погремушечность». Нет ничего плохого в погремушке, но хороша она до года, ну, до двадцати пяти — все-таки, не дальше. Есть такая суфийская история, которая мне кажется здесь подходящей:

Один ученик из круга мастера Джонайда своими медитациями или заслугами достиг того, что каждую ночь к нему стали приходить некие сияющие существа и возносить его в прекрасное место, которое казалось ему раем. Там было множество тонких кушаний и льющейся прохладной воды. Ночь напролет он наслаждался в этом раю и только под утро возвращался в свой дом. Он стал считать, что достиг высокой степени совершенства и перестал посещать занятия мастера «для менее продвинутых учеников». В какой-то момент мастер Джонайд сам пришел к нему домой, чтобы спросить, в чем дело. Тот рассказал учителю о том, что каждую ночь возносится в рай и, таким образом, считает свое развитие законченным. Джонайд покачал головой и направился к выходу, но перед уходом сказал: «В следующий раз, когда ты попадешь туда, на всякий случай прочти три раза молитву «Нет силы и власти, кроме как у Аллаха, Всевышнею и Всемогущею».

Эта строка из Корана считается мощным заклинанием против всякой лжи и иллюзии. Ученик знал об этом. Не придавая словам учителя большого внимания, он спокойно дождался ночи, когда за ним опять явились сияющие существа, и он опять попал на гору наслаждений. В какой-то момент, однако же, он вспомнил о словах Джонайда и, действительно, трижды прочитал «Нет силы и власти, кроме как у Аллаха, Всевышнего и Всемогущею». В мгновение ока существа бросились врассыпную, свет погас, и он обнаружил себя сидящим на горе нечистот в окружении костей и черепов.

Пристыженный, он вернулся к занятиям в кругу Джонайда, который никогда об этом больше не упоминал.


10. Смех. На многих языках псилоцибиновые грибы называют «клоунами», «паяцами», «смешками», «грибами глупого смеха». Мария Сабина красиво это описывала: «Я вижу грибы как детей, как клоунов. Детей со скрипками, детей с дудочками, детей-клоунов, которые поют и танцуют вокруг меня». Они не физиологически вызывают смех, как щекотка; просто смех как-то соответствует тому, что они показывают. Восхищение и смех — кажется, самые основные эмоции, которое вызывает чистое видение мира, мира-как-он-есть. В своем высшем смысле этот смех часто подобен смеху Риндзая, великого дзэнского мастера, который, как рассказывают, громко хохотал каждое утро—так, что просыпался весь монастырь. Он никогда не рассказывал о причине этого смеха, но, когда умирал, все-таки ответил дотошному ученику: «Почему? Когда я просыпался утром и понимал, какой я дурак и какие вы все дураки…» Ну как тут не смеяться?


11. Удар по идентификации. Мне этот феномен кажется важнее многих прочих, и даже сдается, что это он лежит в основе многих тех, что уже описаны. Это уже не так просто объяснить… Очень ярко пережил это в своем первом в жизни трипе Рам Дасс, тогда Ричард Альперт, доктор психологии в Гарвардском университете и психоаналитик. Вот это описание, можно сказать, классическое:[18]


«… Затем я увидел фигуру, стоящую метрах в четырех от меня, там, где за секунду до этого никого не было. Я напряг глаза в полутьме и узнал никою иного, как самого себя, в шапочке, костюме и галстуке, в виде профессора. Было так, как будто часть меня — та, что была профессором Гарварда, отделилась или диссоциировалась от меня в сторону.

«Как интересно… внешняя галлюцинация, — подумал я. — Что ж, я много работал, чтобы добиться этого статуса, но он мне на самом деле не нужен». Я опять откинулся на подушки, отделенный теперь от своего профессорства, но в этот момент фигура поменялась. Я опять наклонился вперед, стараясь увидеть. «А, опять я». Только в этот раз это был тот аспект меня, который я назвал бы «космополитом». «О'кей, значит, и этот идет», — подумал я. Снова и снова фигура менялась, и я узнавал разные аспекты, которые знал в себе: виолончелист, пилот, любовник и так далее. С каждым новым воплощением я снова и снова уверял себя, что мне это не нужно.

Затем я увидел, как фигура стала тем во мне, что было Ричард-Альпертностью, то есть моей базовой идентичностью, которая всегда звалась Ричардом. Я ассоциировал имя с собой, и мои родители называли меня Ричард: «Ричард, ты плохой мальчик» — и Ричард был плохим. Затем: «Ричард, какая ты умница» — и Ричард становился умницей. Так развивались все эти аспекты личности.

Пот выступил у меня на лбу. Я совсем не был уверен, что могу обойтись без того, чтобы быть Ричардом Альпертом. Значило ли это, что у меня будет амнезия? Будет ли это навсегда? Надо ли мне позвать Тима? Да ну, к черту — ну так я откажусь от тою, чтобы быть Ричардом Алъпертом. Я всегда могу завести новую социальную идентичность. Во всяком случае, у меня есть мое тело… Но я начал думать об этом слишком рано.

Когда я посмотрел для подтверждения на свои ноги, я не увидел ничего ниже колен, и медленно, теперь уже, к моему ужасу, я видел постепенное исчезновение конечностей, затем туловища. Потом все, что я мог видеть с открытыми глазами, был диван, на котором я сидел. Крик замер у меня в горле. Я чувствовал, что я, должно быть, умираю, поскольку ничто в моем мире не позволяло мне верить в жизнь после покидания тела.

Я мог обойтись без профессорства или мужественности, или даже без Ричард-Альпертности, о'кей, но мне реально НУЖНО было тело.

Паника нарастала, адреналин пошел гулять по системе, рот высох, но одновременно с этим внутри звучал голос (внутри чего — я не знаю). Нежный голос спрашивал меня очень тихо и немного насмешливо, как мне казалось, если учесть, в каком я был напряжении: «… а кто в лавке остался?»

Когда я, в конце концов, смог сфокусироваться на этом вопросе, я понял, что несмотря на то, что все, что я звал собою, включая тело и саму жизнь, ушло, я по-прежнему был в полном сознании! Больше тою, это осознающее «Я» смотрело на всю эту драму, включая панику, со спокойным сочувствием.

Мгновенно, когда я понял это, я ощутил новый уровень спокойствия такой глубины, какой я никогда до этого не испытывал. Я только что нашел это «Я», эту точку наблюдения — эту сущность, это место в вышине. Место, где «Я» существовало независимо от социальной и физической идентичности. То «Я», которое было выше Жизни и Смерти. И кое-что еще: то, что "Я» знало — оно на самом деле знало. Оно было мудрым, а не просто знающим. Это был тот голос внутри, который говорил правду. Я узнал его, слился с ним воедино, и ощутил, что вся моя жизнь поисков одобрения в окружающем мире (существование-в-направлении-других, по Давиду Рейсману) закончилась. Теперь мне нужно было только смотреть внутрь в то место, где Я Знало.

Страх превратился в восторг. Я выбежал на улицу, на снег, смеясь, пока огромные хлопья кружились вокруг меня. Во мгновение ока дом исчез из виду, но это было о'кей, потому что Я Знало».

Так что, если не путать «Я» и «Я», понятно, что происходит. «Все, что мы звали личным, что копили греша…»[19] У Альперта, психолога, много над концепцией «Я» размышлявшего, это происходило в соответствующем оформлении. Чаще это происходит резко, вдруг, пока «ты» разглядываешь пятнышко на стене.

«Я» уходит чуть ли не во всех смыслах. Даже в сенсорном — в какой-то момент я заметил, что в трипе часто вижу будто не из одной точки, не из двух глаз, а как бы целым потоком, и потому, например, небольшие предметы могу видеть сразу с нескольких сторон. «Я» уходит лингвистически—после одного трипа я довольно долго вспоминал, как меня зовут (потом вспомнил, но продолжал баловаться, перебирая имена). «Я» уходит, и это прекрасно. «Я» тает, и это страшно для «я», и если «оно» успевает, «оно» часто пытается бороться за «себя». Малоприятный процесс, как я немного расскажу об этом позже.

12. Одухотворенность. Грибы показывают, что мир жив. «Жив» — это значит изменчив, наполнен смыслом и имеет душу. Для тех, кто путается в значении слова «душа», я попробую объяснить попроще. Вот человек въезжает в комнату и начинает в ней жить. Для начала это—комната, ну, коробка, может, даже еще и бетонная, простой объект, как будто бы неодушевленный. Но вот человек живет в ней и живет, и комната обретает свою особую атмосферу. Вот уже вид у нее становится очень собственный… вот уже некоторые вещи в ней получаются легко, а некоторые — черта с два… она наполняется памятью, традицией, привычками, смыслом. И даже теперь если этот человек исчезнет — «это» в комнате еще останется. Вот «это» — и есть «дух» комнаты, для тупых.

Нет ничего особенного в слове «дух». Это просто способ обозначить нечто трудноуловимое—вроде моего или вашего имени. Когда ты видишь, что весь мир—одеяло, ты, комната, твоя подруга, состоят из одного и того же, как это назвать? Когда ты слышишь голоса тех людей, которых нет физически рядом (а может, и вообще в живых нет), и разговариваешь с ними — как это назвать? Когда ты сам, наконец, чувствуешь, что стал кем-то иным (хорошо еще, если знаешь кем), а это как назвать?

Одухотворенность мира—вот за это я поставил бы грибам памятник с Останкинскую башню. Наверное, это самое важное для меня видение, которое принесли грибы. Наверное, это был самый большой пробел в культуре, которую я унаследовал. Совсем-совсем не только в мою жизнь грибы принесли такую радость, как выращивать растения, — когда б я еще сам допер, заинтеллектуализированный горожанин!

Вот отрывок из чужого описания трипа,[20] и опыт такого рода не то чтобы обычен, но нередок:

«В какой-то момент я заметил, что моя голова будто бы поворачивается влево без сознательного моего контроля. С удивлением я обнаружил, что не могу держать ее по центру без усилий. В конце концов, я дал своей голове повернуться, и когда я это сделал, мой взгляд немедленно сфокусировался на большом кактусе, который я поставил на кофейном столике за кроватью. Меня посетила смешная мысль, что это он добивается моего внимания, и тогда я сместился в дальний угол кровати — и в тень, — чтобы посмотреть, чего кактус хочет. Я почувствовал, как будто я впервые заметил кого-то, кто был там всегда. Я мысленно спросил у нее, чего она хочет. И только тогда я заметил, как-то преувеличенно сильно, как холодно и темно было в этом месте. Для меня это прозвучало как просьба… она хотела, чтобы я передвинул ее ближе к окну, чтобы купаться в прямом солнечном свете. Без колебаний я взял ее (все 25 кило) и перенес к свету, и сел рядом, обняв руками горшок. В течение того, что казалось часами, я сидел с ней, очарованный ее иголками и твердыми конечностями, осторожно смахивая пыль. Я даже пел ей (казалось, что она этого просила). Я чувствовал, что она — очень древняя, и она напоминала мне о том, что я тоже древен.

Я был рад, что был там, в одиночестве, потому что другие помешали бы мне слышать то, что говорят растения…».

13. Перемена времени. Время просто исчезает—даже для тех, кто не ощущает присутствия Вечности. Время расширяется необычайно. Смотреть на часы (кто любит этим баловаться) — неиссякаемый источник восторга. Тут у тебя про ходит целая жизнь — а на часах хорошо, если стрелка сдвинулась на деление. Мне кажется, что это просто эффект того, что в трипе осознается весь тот огромный поток активности, который происходит в мозгу (как всегда). Естественно, что в «плохом» трипе кошмар тоже длится целую вечность и смотреть на часы при этом — никому не рекомендую; они стоят.

14. Последнее качество трипа, которое я бы выделил, как «почти всегда», — его невозможно остановить.

«Маленькие святые» часто говорят с нами, как Маленький Принц с Лисом.

— Поиграй со мной, — попросил Маленький Принц. — Мне так грустно.

— Не могу, — сказал Лис. — Я не приручен.

— Ах, извини, — сказал Маленький Принц. — А как это — приручить?…

— Ты не здешний, — заметил Лис. — Что ты здесь ищешь?

— Людей ищу, — сказал Маленький Принц. — А как это — приручить?

— У людей есть ружья, и они ходят на охоту. Это очень неудобно! И еще они разводят кур. Только этим они и хороши. Ты ищешь кур?

— Нет, — сказал Маленький Принц. — Я ищу друзей. А как это — приручить?


То, что называется трипом, — это очень целостный опыт. Об этом можно думать, как о спектакле, который, раз начавшись, свое доиграет. Об этом можно думать, как об очень сильном собеседнике, который что-то вам хочет объяснить и своего добьется. Конечно, можно попытаться смыться из театра или от собеседника, но это стоит пытаться делать только в самых крайних случаях, — прежде всего потому, что не получится. Получится исказить, ослабить, но не остановить. Это—очень сильный собеседник, и он внутри! Я разовью это позже в главе «Практика».

15. Нет, есть еще один феномен, отличающий грибы от некоторых других энтеогенов (например, дурмана). Они почему-то сохраняют вполне неприкосновенным и «здравым» обыденное сознание, даже вместе с социальной маской и прочими причиндалами. Никакому нормальному человеку не захочется это использовать — это как одевать костюм в постели с любимой; но костюм — вот он, рядом с постелью, на плечиках. Галлюцинаций в прямом смысле слова почти никогда не бывает—ты знаешь, где «реальный» мир, а где—«видения». Я беру эти слова в кавычки, но — серьезно—никто не тянется за стаканом воды, которого не видят другие, и не писает в воображаемый унитаз. Вполне даже можно разговаривать (если ты такой дурак или тебе так не повезло) с «нормальными» людьми, которые скорее всего даже и не заподозрят, что ты—«под грибами». И в этом тоже сказывается чистота грибов, берущих свое не насилием и подавлением, но расширением рамки. Они просто ставят обыденный разум на место, и на этом своем месте он нисколько не мешает. Наоборот, помогает дойти до туалета и вернуться, нажать кнопку плеера или диктофона, попросить, чтоб укрыли одеялом… Он ведь на то и создан, этот «царь природы».

Я перечислил самые поверхностные, общие эффекты. Более сложные и трудно описуемые: — слияние с Вселенной, видение собственного мышления, переживание ярких эпизодов своей и других жизней и пр. — сюда не вошли. Они, тем не менее, разбросаны в этой книге и в любой прочей литературе. Многие из более «тонких» эффектов описаны в главе «Энтеогены и психотерапия». Здесь я их не стал описывать еще и потому, что описание их очень сильно зависит от культуральной модели, в которой живет человек — то, что один называет Богом, другой назовет Интернетом.[21] Так что я и не знаю толком, как об этом говорить, не утверждая культуральную модель—свою.

— А чем же она плоха, эта модель?

Тем, что модель…