Глава X. Подготовка к вскрытию саркофага

Мы проникли в усыпальницу 31 мая 1954 года, однако вскрыли саркофаг только 27 июня. Меня могут спросить, почему мы промедлили почти целый месяц вместо того, чтобы сразу же получить ответ на вопрос, волновавший нас всех: «Находится ли мумия фараона в саркофаге?» Могу объяснить. Археология — это не кладоискательство, а наука, обогащающая наши знания. Поэтому, прежде чем решиться на следующий шаг, нужно сделать фотографии, измерения, химический анализ и массу тому подобных совершенно необходимых вещей. Но, помимо всего этого, нас тревожило состояние входной галереи. Нужно было провести дополнительную крепежную работу, без которой открыть доступ в пирамиду посетителям и представителям печати было бы просто опасно.

В течение четырех бесконечных недель, когда мои рабочие возводили кладку и ставили деревянные перекрытия, укрепляя слабые места потолка и стен, я провел немало часов в подземельях пирамиды, тщательнейшим образом осматривая каждый сантиметр. Днем я делал записи, фотографировал, составлял таблицы измерений, а по вечерам после работы в пирамиде изучал свои находки, обсуждал их с другими археологами, строил и отвергал бесчисленные теории.

Надо сказать, что все это сопровождалось громкой шумихой в печати. Я полагаю, что пятьдесят с лишним лет назад, таким археологам, как Борхард или Квибелл, никто не мешал в их работе. Но начиная с открытия гробницы Тутанхамона в 1922 году весь мир вдруг заинтересовался древним Египтом. Поэтому, едва мы обнаружили входную галерею, мировая печать тотчас начала проявлять весьма лестное внимание к нашей работе. Журналисты из разных стран почти ежедневно посещали мой дом, стараясь заполучить для своих читателей самые свежие новости. Американский журнал «Лайф» щедро пожертвовал на продолжение раскопок шесть тысяч долларов, и теперь его представители, писатель и фотограф, неотступно ходили за мной по пятам. Кроме них, были еще представители лондонского «Таймса», газеты, которая всегда интересовалась, причем со знанием дела, египетскими раскопками, а также корреспонденты из таких всемирно известных изданий, как «Нью-Йорк Таймс», итальянская «Иль Темро», французская «Пари-Матч», и, наконец, журналисты из большинства ведущих газет и журналов Германии, Скандинавии и даже Бразилии и Аргентины.

В иные дни я не успевал одеться и позавтракать, когда рядом с домом уже слышался скрежет автомобильных шин по гравию, возвещающий о прибытии новой партии посетителей. Но это было еще не все. Со всех частей света на меня сыпались телеграммы и телефонограммы. Телефонист сельской почты в Бадрашейне, которому редко приходилось связываться с кем-либо дальше Каира, однажды утром поднял трубку и с изумлением услышал голос человека, вызывавшего меня из какого-то Нью-Йорка в США!

Я слышал, как многие археологи жаловались на подобного рода помехи. Согласен. Конечно, все это мешает работе, а иногда ложится буквально непосильным дополнительным бременем. Однако я думаю, что подобный интерес надо приветствовать и поощрять. Те времена, когда египтология была развлечением редких богачей, нанимавших египтологов-профессионалов к себе на службу, давно прошли! Теперь наша наука только выигрывает, если интерес к ней станет глубже, а добытые ею знания распространятся как можно шире среди народа. Здесь же считаю своим долгом сказать, что я глубоко признателен нашему правительству за помощь и поддержку, которое оно оказывает мне и другим египетским археологам. Эта поддержка дала мне возможность вести раскопки.

Не отрекаясь от всего вышесказанного, должен, однако, честно признаться, что временами я полностью соглашался с Говардом Картером. В своей книге[31] он очень живо описывает всяческие неприятности, причиненные ему после открытия гробницы Тутанхамона слишком назойливыми газетчиками. Вот что писал по этому поводу один корреспондент того времени: «Подходы к гробнице напоминают подъезд к ипподрому в день больших скачек. Вся дорога к замкнутой среди скал котловине запружена всевозможными повозками и животными. Гиды, погонщики ослов, продавцы „древностей“, разносчики лимонада — все ведут шумный торг… Когда из подземелья вынесли последний на тот день предмет, все корреспонденты устремились к берегу Нила. На ослах, на конях, на верблюдах и в похожих на колесницы повозках пустыни они мчались наперегонки, стараясь раньше других добраться до телеграфа…»

Сам Картер добавляет: «В прошлый сезон нас зачастую посещало по десять групп посетителей в день, и если бы мы не отказывали многим, то у нас и дня бы не проходило без таких десяти групп. Иными словами говоря, мы по целым неделям не могли бы вести никакой работы».

Когда я служил главным инспектором Департамента древностей в Луксоре и жил тихо и мирно, подобные слова порой вызывали у меня зависть. Но после того, что мне довелось испытать в 1953 и 1954 годах, когда корреспонденты газет всего мира ежедневно осаждали дверь моего одинокого дома в Саккара, я начал хорошо понимать Говарда Картера. Вести серьезную, требующую большой тщательности и внимания научную работу среди этих постоянно прибывающих посетителей было все равно что делать сложную хирургическую операцию в толпе праздных зевак, толкающих тебя локтями. Поэтому я хочу воспользоваться возможностью и дружески напомнить здесь своим приятелям из газет и прочим любопытным посетителям, что археология — работа трудная и не терпящая спешки. Далеко не всегда возможно и почти всегда неразумно давать «исчерпывающие ответы» на вопросы, требующие терпеливых и долгих раздумий. И во всяком случае, если археолог хочет честно довести свое дело до конца, ему необходимо время для исследований и размышлений.

Была еще одна разновидность «общения с массами», с которой Картеру в его время не приходилось сталкиваться и которая сегодня стала для археологов настоящей проблемой. Речь идет о радио и телевидении. Представители многих крупных радиокомпаний Среднего Востока, Европы и Америки приезжали со своими магнитофонами, и свежие репортажи о раскопках ежедневно транслировались по радио на всевозможных языках. Большинство этих радиорепортеров интересовалось главным образом новыми открытиями, зато египетское правительственное радио регулярно сообщало о всех этапах раскопок. Кроме того, Британская радиокорпорация прислала в помощь своему постоянному представителю Бернарду Форбсу одного из наиболее выдающихся писателей-очеркистов Леонарда Котрелла, который провел со мной целый месяц и подготовил полный отчет-репортаж о нашей работе. Он был передан одновременно по местному английскому радиовещанию и на коротких волнах для многих стран Британского Содружества Наций. Так велик в наши дни интерес широких кругов слушателей к открытиям египтологов. То же самое можно сказать о телевидении и кинохронике. На данном этапе нашей работы я был твердо уверен, что в саркофаге находится мумия. Многие выдающиеся египтологи придерживались того же мнения. Посмотрим, что нам было известно в то время.

Перед нами была недостроенная пирамида. Судя по более поздним погребениям, никто ее не трогал, а возможно, и не подозревал о ее существовании по крайней мере в течение последних трех тысяч лет. Вход в нее был закрыт массивной стеной сухой кладки, которой также никто не касался с того самого дня, когда она была возведена. Внутри пирамиды входная галерея оказалась замурованной еще в двух местах, и обе эти внутренние стены тоже остались целыми. В центре пирамиды мы нашли незаконченную усыпальницу. Проникнуть в нее можно только через входную галерею, замурованную тремя стенами. В усыпальнице стоит саркофаг. Судя по его форме и отделке, он изготовлен во времена Третьей династии, то есть одновременно с самой пирамидой. Этот саркофаг закрыт опускающейся панелью, пазы ее накрепко зацементированы. Отсюда единственно логичный вывод: в саркофаге находится мумия, и, вероятнее всего, это мумия того самого фараона, для которого строилась пирамида. Имя этого фараона мы недавно узнали.

Вначале меня по-настоящему смущала находка останков животных и папирусов Саисской эпохи в горловине вертикальной шахты, находка, датируемая примерно на две тысячи лет позднее предполагаемого времени постройки пирамиды. Однако колодец с этими погребениями проникал в шахту совсем неглубоко и остаток завала оказался нетронутым. Отсюда я заключил, что если современники саисских правителей и знали о существовании пирамиды, внутрь ее они все равно не проникли.

Кое-кто выдвигал в те дни еще одно возражение. Эти люди, впрочем весьма немногочисленные, говорили, что в саркофаге, возможно, находится так называемое «постороннее погребение», то есть погребение, внесенное в пирамиду позднее ее постройки. Известно, что древние египтяне не стеснялись при случае захватывать гробницы своих предшественников — мы нзнаем немало примеров таких «посторонних погребений». Ho все фактические данные опровергали эту теорию.

Прежде всего — сам саркофаг. Сравнивая его с саркофагами из пирамиды Джосера, я уже говорил, что он по типу относится к саркофагам Третьей династии. И было еще одно нe менее веское доказательство, позволяющее отбросить догадку о «постороннем погребении». Когда древние египтяне захватывали чужую гробницу, они прежде всего зажигали в усыпальнице костер, чтобы изгнать дух старого владельца. Я сам, да и многие другие археологи не раз находили следы подобных ритуальных пожарищ.

В усыпальницу вновь найденной пирамиды явно никто не проникал с того дня, как ее замуровали строители. Стены так и остались грубо высеченными, незавершенными, со всеми знаками и линиями уровня, нанесенными каменотесами древности. На них нет никаких следов копоти, которые обязательно сохранились бы, если бы гробница была использована для более позднего погребения.

Итак, рассмотрев и взвесив самым тщательным образом всевозможные теории об ограблении, захвате и т. п., я отбросил их все и остался с единственно возможным заключением: саркофаг цел, и в нем почти наверняка покоится мумия.

Ведь, кроме всего прочего, было еще одно веское доказательство — погребальный венок! Очевидно, те, кто хоронил фараона, возложили этот прощальный дар на его саркофаг, когда все обряды были совершены. Точно так же плакальщики, провожавшие через тринадцать столетий гроб Тутанхамона, оставили в его усыпальнице венки из цветов и ветвей.

В этот критический период, когда журналисты осаждали меня, требуя исчерпывающих ответов на самые сложные и запутанные вопросы, мне на помощь пришли выдающиеся археологи Европы и Америки. Их глубокая заинтересованность поддержала меня и ободрила.

Чтобы ознакомиться с моим открытием, в Египет специально приехали доктора Ганс Шток из Мюнхенского университета и Эльмар Эдель из Гейдельбергского университета. Оба они подтвердили, что имя фараона прочтено мною правильно, и что сам он, по всей видимости, погребен в ограде своей пирамиды. Они также согласились со мной, что после завершения обрядов над умершим фараоном в усыпальницу никто до нас не проникал. Посетивший меня вскоре хранитель египетского отдела Метрополитен-музеума в Нью-Йорке доктор Вильям Хейс присоединился к мнению своих европейских коллег.

«Для любой реконструкции необходимы предварительные точные наблюдения и достоверные записи. Поэтому первой обязанностью археолога ни раскопках является сбор и классификация всякого материала, даже такого, который он сам не сумеет сразу использовать.

Поскольку ему все равно не удастся сказать последнее слово, археолог обязан отразить в своих отчетах все до мельчайших подробностей, чтобы другие могли потом не только ознакомиться с его впечатлениями, но и сделать свои собственные выводы, зачастую новые и более глубокие».

Так сказал несколько лет назад крупный ученый и археолог Леонард Вулли,[32] и я всегда старался следовать его совету. Поэтому, хотя мне больше чем любому газетчику или туристу не терпелось открыть алебастровый ящик, я сначала должен был убедиться, что все факты зарегистрированы, все измерения и фотографии сделаны, все приготовления к вскрытию саркофага и научному наблюдению за этой операцией полностью завершены.

Любое действие археолога в какой-то степени является разрушением, а порой разрушением свидетельств прошлого. При раскопках такого прочного сооружения, как пирамида, это чувствуется гораздо меньше, чем, скажем, при раскопках глинобитных строений. Тем не менее и в недостроенной пирамиде, где, по-видимому, не было никаких крупных предметов погребальной утвари, для наших экспертов нашлось достаточно дела.

Каждый этап раскопок фиксировался на фотографиях; этим занимался Хасабалла эль-Тайеб, официальный фотограф Департамента древностей в Саккара. Все коридоры и прилегающие галереи нужно было тщательно измерить. Геологи исследовали скалу, сквозь которую была пробита входная галерея, и взяли пробы кристаллов.

Кости жертвенных животных из колодца в горловине шахты были отправлены для определения зоологам. Я осторожно отделил небольшие частицы обуглившегося погребального венка и послал их госпоже В. Лоран Тэкхолм для предварительного анализа. Судя по первым полученным результатам, растение относится к виду ferula из Ливии. Этот ароматный кустарник ввозили в древний Египет из-за его смолы. Самое растение, по-видимому, принадлежит к семейству asafoetida. Другие образцы были отосланы для более тщательного анализа и классификации профессору Гауманну в Цюрих. И, наконец, третий образчик обуглившихся растений я отправил в Америку для определения их возраста по методу радиоактивности углерода.

Этот метод начали применять недавно для определения возраста углерода, входившего в состав органических веществ. Он уже дал любопытные результаты, относящиеся к египетской хронологии. Вкратце метод радиоактивного анализа заключается в следующем.

Земля постоянно подвергается воздействию космических лучей, превращающих обыкновенный углерод (атомный вес 12) из двуокиси углерода в другой вид радиоактивного распадающегося углерода с атомным весом 14.

Количество радиоактивного углерода в атмосфере в среднем равняется количеству такого же углерода, входящего в состав живых органических веществ. Если космические лучи за последние тысячелетия имели приблизительно одинаковую интенсивность, то количество радиоактивного углерода в организмах должно было оставаться неизменным.

Однако когда организм умирает, поглощение радиоактивного углерода извне прекращается, и количество его в мертвом организме начинает уменьшаться, распадаясь в соответствии с определенными законами. Примерно через пять тысяч лет оно уменьшается наполовину.[33] Таким образом, определяя процент радиоактивности углерода, скажем, в кусочке дерева, можно установить, сколько времени прошло с тех пор, как это дерево погибло. Таким способом можно исследовать остатки растений, деревьев, сожженные кости, древесный уголь, навоз, торф и т. п. Важно только, чтобы образец был совершенно чист от посторонних примесей, зачастую сильно искажающих результаты анализа.

Не так давно этот метод применили для определения времени существования доисторического поселения, обнаруженного во Франции в пещере Ласко. Для анализа взяли углерод из соответствующего слоя. Возраст его был определен в 15510 лет, плюс-минус 900 лет.

Вот еще несколько результатов анализа образцов дерева из древнеегипетских гробниц.

Как видим, результаты анализа довольно точно совпадают с общепринятой хронологией. Единственное исключение составляют образцы, взятые из гробницы Джосера.

Я решил подвергнуть кусочки погребального венка анализу по методу радиоактивного углерода, чтобы убедиться, совпадает ли результат анализа с приблизительно определенным мною возрастом пирамиды. Если да, то это будет означать, что венок возложен на саркофаг в то время, когда его впервые установили в усыпальнице. Если нет, — значит позднее.

В то же время я послал для химического анализа доктору Заки Искандеру из Департамента древностей образцы скрепляющих растворов, которыми был запечатан и починен саркофаг, а также куски известки с внешней ограды. Вот вкратце его ответ:

1. Штукатурка с лицевой стороны саркофага. Очень белая. Использована для склеивания отбитых кусков. Очень плотная. С виду похожа на искусственную шпаклевку. Пробы показали, что это размельченный в порошок фосфат кальция в чистом виде со следами сульфата кальция, смешанный с клеем, игравшим роль скрепляющего вещества.

2. Розоватая штукатурка, которой заглажены неровности саркофага. Это обыкновенная гипсовая штукатурка с небольшими примесями карбоната кальция, фосфата кальция, кремнезема, окиси железа и алюминия.

3. Штукатурка с недостроенной северной ограды. В основном состоит из размельченного известняка с примесью какого-то скрепляющего вещества, количество которого слишком незначительно, чтобы его можно было определить.

17 июня в пирамиду впервые были допущены представители печати. Задолго до девяти часов утра внизу в долине засверкали автомашины с журналистами, фотографами и радиорепортерами. Одна за другой они сворачивали с дороги и начинали взбираться по крутому каменистому подъему к некрополю.

В десять часов тридцать минут вокруг глубокого прямоугольного колодца, от которого начиналась входная галерея, собралось более ста человек: здесь были мужчины и женщины, египтяне и американцы, англичане и французы, итальянцы и сирийцы. Одни держали в руках фотоаппараты, другие — магнитофоны, третьи — катушки с кабелем. Стены колодца повторяли громкое эхо их голосов. Все толпились у железной решетки, охраняемой улыбающимися солдатами суданцами.

Я спустился в пирамиду вместе с Хофни и Гуссейном, затем дал знак впустить первую партию. Сначала было решено впускать одновременно не более десяти человек, но вскоре выяснилось, что журналисты не торопятся покинуть пирамиду и что если мы будем придерживаться нашего первоначального плана, нам не хватит дня, чтобы показать усыпальницу всем собравшимся. Пока отдельные посетители выбирались наружу, навстречу им по крутому спуску входило в пирамиду гораздо большее число людей, так что вскоре в усыпальнице собралась целая толпа. С разрешения одного моего друга я привожу здесь отрывок из его письма, где он описывает эту сцену.

«Когда я впервые вошел в усыпальницу, там толпилось по крайней мере человек шестьдесят… В середине комнаты на полу стоял саркофаг, гладкая прямоугольная глыба алебастра с необычайно красивыми тонкими прожилками, цвет которых менялся от золотистого до розового. Вокруг этой прекрасной и одинокой глыбы теснились журналисты с мокрыми от пота лицами. Здесь на глубине сорока метров под поверхностью пустыни было необычайно жарко.

Одни склонялись над саркофагом, другие пытались заглянуть под него, третьи отходили в галереи, ведущие из усыпальницы в четырех направлениях, и оттуда нацеливались на саркофаг объективами. Беспрерывно вспыхивали мощные лампы, жужжали киноаппараты, и слышалась французская, английская и арабская речь. Настоящее вавилонское столпотворение!..

Гонейм в своей куртке цвета хаки и в тропическом шлеме стоял у торца саркофага и что-то говорил, пытаясь перекричать остальных».

Да, все это было слишком непохоже на тот день, когда мы с Хофни впервые скатились в усыпальницу, когда мы все с благоговением стояли вокруг саркофага и читали коран.

Три года никто, кроме моих товарищей-археологов и некоторых научных журналов, ничего не знал о нашей работе, и такая известность, такая популярность моего открытия была для меня, разумеется, лестна. Однако когда последний посетитель отправился, наконец, писать свой репортаж, я с облегчением запер вход в пирамиду, вернулся домой, принял ванну и тотчас уснул.

К концу третьей недели июня все приготовления к вскрытию саркофага были завершены. Мы обсудили с доктором Мустафой Амером вопрос о допуске представителей печати и, на мой взгляд очень благоразумно, решили открыть саркофаг в присутствии одних старших сотрудников из Департамента древностей. Нам предстояла нелегкая и сложная операция; вести ее среди фотоаппаратов, микрофонов и любопытных репортеров было бы крайне трудно. Мы не знали, в каком состоянии находится внутренний гроб и мумия, если только они вообще лежат в саркофаге, но на всякий случай приняли все меры предосторожности. Решено было сфотографировать саркофаг изнутри в самый момент его вскрытия: мы боялись, что от порыва свежего воздуха древние останки рассыплются в прах.

Последние несколько дней были сплошной нервотрепкой. В газетах замелькали заголовки вроде «Сияние Золота из Гробницы Фараона» или «Золотые Россыпи Недостроенной Пирамиды». Я уже с нетерпением ждал того дня, когда мучительная загадка, наконец, будет так или иначе решена.