"Стражи" - читать интересную книгу автора (Бруен Кен)ЖалобаВ Ирландии говорят: «Если нужна помощь, иди в полицию; если не нужна помощь, тоже иди в полицию». Я сходил. После увольнения я каждые несколько месяцев получаю письмо следующего содержания. МИНИСТЕРСТВО ЮСТИЦИИ Я смял последнее письмо и швырнул его в мусорную корзину через комнату. Промахнулся. Пока я упаковывался в предмет 8234, на улице хлестал дождь. Предмет подходил мне идеально. Единственная ниточка, связывавшая меня с моей несостоявшейся карьерой. Вернуть его? Да пусть застрелятся. Кленси из Роскоммона, мой бывший коллега, сильно вырос по службе. Я стоял у полицейского участка и думал, будет ли он рад мне. Глубоко вздохнул и вошел. Полицейский, лет двадцати от роду, спросил: — Да, сэр? «Господи, как же я постарел», — подумал я. — Я бы хотел повидать мистера Кленси. Не знаю, в каком он сейчас звании. Глаза мальчишки вылезли из орбит. — Старшего полицейского инспектора? — спросил он. — Наверное. Он посмотрел на меня с подозрением: — Вам назначено? — Скажи ему, Джек Тейлор пришел. Он подумал и заявил: — Я проверю. Ждите здесь. Я послушался. Почитайте доску объявлений. Может показаться, что полиция — этакое теплое местечко. Я-то знал, что это не так Сопляк вернулся: — Старший инспектор примет вас в комнате для допросов. Я вас провожу. Что он и сделал. Комната была окрашена в ярко-желтый цвет. Единственный стол, два стула. Я сел на тот, где обычно сидит подозреваемый. Подумал, не снять ли пальто, но решил, что тогда они отнимут его. Не стал раздеваться. Открылась дверь, и вошел Кленси. Совсем не тот зверюга, как я его помнил. Он, как говорится, набрал вес. Правильнее будет сказать, растолстел. Что, вне сомнения, больше к лицу старшему инспектору. Лицо красное, щеки обвисли. — Это надо же! — удивился он. Я встал и сказал: — Старший инспектор. Ему понравилось. Он предложил мне сесть. Я сел. Мы не торопились, приглядывались, оценивали друг друга. Обоим не понравилось то, что мы видели. Он спросил: — Чем могу тебе помочь, парень? — Всего лишь капелькой информации. — Вот как… Я рассказал ему о девушке, о просьбе матери. Он сообщил: — До меня дошло, что ты стал кем-то вроде частного сыщика. Я не стал отвечать, лишь кивнул. — Я ожидал от тебя большего, Джек. — Больше чего? — Больше, чем обирать убитую горем женщину. Слышать это было больно — уж слишком похоже на правду. Он пожал плечами и добавил: — Я помню дело. Самоубийство. Я рассказал о телефонном звонке. Он с отвращением вздохнул: — Может, ты сам и позвонил?.. Я сделал последнюю попытку: — Могу я посмотреть досье? — Ты что, совсем спятил?.. Пойди протрезвей… — Это означает «нет»? Он встал, открыл дверь, и я попытался придумать какую-нибудь блестящую реплику на выход. Ничего не придумалось. Пока я ждал, что меня выведут, он сказал: — И не мешайся под ногами, Джек. — Уже не мешаюсь. Я направился в пивную «У Грогана». Утешал себя тем, что пальто не отобрали. Шон стоял за стойкой. — Кто съел твой пирожок? — спросил он. — Да пошел ты… Я ринулся к своему обычному столику и плюхнулся на стул. Немного погодя Шон принес мне виски. — Судя по всему, ты все еще пьешь, — заметил он. — Я работал… Понял? — По тому делу? — По какому же еще? — Да поможет Бог этой бедной женщине. Потом, когда я уже набрал скорость в смысле выпивки, я сказал Шону: — Извини, я сегодня слегка расчувствовался. — Слегка? — Давление. Не переношу, когда на меня давят. Он перекрестился: — Слава богу. И больше ничего? Некоторые люди живут так, будто вся их жизнь — сплошное кино. Саттон жил так, будто его жизнь — плохое кино. Говорят, разница между одним другом и отсутствием друзей — бесконечность. Я с этим согласен. И с тем, что нельзя назвать неудачником человека, у которого есть друг. Вынужден с этим согласиться. Саттон — мой друг. Когда я еще только начинал служить в полиции, меня послали на границу. Нудное задание, бесконечные дожди. Мечтаешь о хорошей выпивке. Но тебе дают только холодные сосиски и чипсы в какой-то хижине. Отдохнуть можно было только в пивной. Я пил в заведении, названном «На границе» человеком, у которого было богатое воображение. Когда я там впервые появился, бармен сказал: — Ты легавый. Я громко расхохотался и холодно поглядел на него. — Я — Саттон, — сказал он. Он походил на Алекса Фергюсона. Не на молодого, а на громогласного шоумена на закате славы. — Почему ты в полиции? — спросил он. — Чтобы позлить отца. — А, ненавидишь старика? — Нет, я его люблю. — Ты просто запутался, да? — Хотел проверить, станет он меня останавливать или нет. — Стал? — Нет. — Ну тогда можешь собирать вещички. — Да теперь мне вроде понравилось. Несколько месяцев, пока я служил на границе, я пил в обществе Саттона. Однажды мы поехали на танцы в Южную Арму, и я его спросил: — Что мне там понадобится? — Армалитка. Я ехал на танцы в предмете 8234, и Саттон спросил: — Слушай, а ты на танцах пальто снимешь? — Может быть. — И еще. Молчи. — Почему? — Тут бандитов навалом. Из-за твоего произношения мы можем попасть в передрягу. — Так как я приглашу девушку? Суну записку? — Господи, Тейлор, это же танцы. Мы будем пить. — Я могу показать им свою дубинку. Вечер превратился в сущий кошмар. Танцплощадка была забита парами. Ни одной одинокой дамы в пределах видимости. — Они тут все по парам, — сказал я Саттону. — Естественно, это же север, здесь не перебдишь. — Лучше бы мы просто пошли в пивнушку. — И лишились бы общества. Оркестр сохранился еще с доджазовых времен. Девять мужиков в синих блейзерах и белых штанах. Труб — больше, чем в армии. Любой армии. Их репертуар простирался от Хаклбака до крещендо «Бич бойз», захватывая по пути евроазиатские хиты. Вам не узнать, что такое ад, если вы не стояли во влажном танцевальном зале в Южной Арме в толпе, подпевающей «Серфинг сафари». На обратном пути, пока Саттон осторожно двигался по опасной дороге, я заметил фары в зеркале заднего обзора и сказал: — Ну и дела. Машина несколько раз пыталась нас обогнать, но с Саттоном шутки плохи. Правда, оторваться от них нам удалось только у границы. Я спросил: — Как ты думаешь, что это было? — Ничего хорошего. — Значит… — Что хорошего ждать от людей, которые преследуют тебя в четыре утра? Саттон переехал в Голуэй. Я спросил: — Ты меня преследуешь? — А как же! Он решил, что станет художником. — Какой из такого засранца художник, — сказал я. Но у него был талант. Не знаю, что больше — ревновал я или завидовал. Скорее всего — и то и другое, причем одно чувство питало другое, чисто по-ирландски. Его холсты начали продаваться, и он решил жить как художник. Купил себе коттедж в Клифдене. Если честно, я думал, что он станет полным засранцем. О чем ему и сообщил. Он засмеялся: — Это только видимость; как и счастье, долго не продлится. Так и вышло. Через несколько месяцев он снова стал таким же, каким был. Дожди Голуэя могут разрушить все ваши мечты. Саттон в своем худшем варианте был все равно лучше, чем большинство людей в их лучшем. После встречи с Кленси я позвонил Саттону и попросил: — Помоги. — Что случилось, чувак? — Полиция! — А, эти гады… И что они? — Не хотят мне помочь. — Тогда плюхнись на колени и возблагодари Господа. Мы договорились встретиться «У Грогана». Когда я пришел, он оживленно беседовал с Шоном. — Эй, ребята! — крикнул я. Шон выпрямился. Настоящий подвиг. Его кости даже скрипнули от усилия. — Тебе нужно принимать теплые ванны, — посочувствовал я. — Мне не помешало бы чудо, будь оно все проклято. Затем они оба уставились на меня. — Что? — спросил я. Они сказали в унисон: — Что-нибудь новенькое заметил? Я огляделся. Та же старая пивнушка, шеренга печальных, потрепанных алкашей у стойки, привязанных к своим кружкам мечтами, которые давно уже не имели значения. Я пожал плечами. Что не так-то легко для сорокапятилетнего человека. Шон сказал: — Слепой придурок, смотри туда, где были клюшки. Картина Саттона. Я подошел поближе. Изображена молодая блондинка на пустынной улице. С тем же успехом это могла быть бухта Голуэя. Кто-то из мужиков сказал: — Мне клюшки больше нравились. — Способный, правда? — восхитился Шон. Он отошел, чтобы сделать нам кофе с коньяком и без коньяка. — У меня выставка в галерее Кенни. Эту оценили в пятьсот гиней. — Гиней?! — Ну да. Классно, да? Тебе нравится? — Это бухта? — Это «Блондинка за углом». — А… — У Дэвида Гудиса есть такой детектив, он его написал в 1954 году. Я поднял руки: — Давай семинар проведем попозже. Он ухмыльнулся: — Вечно ты все изгадишь. Я рассказал ему о своем новом деле. Он сказал: — Сейчас многие ирландские подростки кончают жизнь самоубийством. — Знаю-знаю, но в этом звонке матери есть что-то… — Еще один больной урод. — Может, ты и прав. Потом мы спустились по Шоп-стрит. У входа в магазин какая-то румынка дула в оловянный свисток. Во всяком случае, делала это время от времени. Я подошел и сунул ей несколько бумажек Саттон воскликнул: — Господи, да нельзя их поощрять! — Я заплатил, чтобы она перестала. Она не перестала. Какой-то мужик жонглировал горящими факелами. Один он уронил, но ничуть не смутился. К нам шел полицейский. Саттон кивнул ему, он отдал нам честь. — Надо же! Саттон с любопытством взглянул на меня: — Ты скучаешь? Я знал, о чем он, но все же сказал: — По чему скучаю? — По полиции. Я не знал и так и ответил: — Не знаю. Мы вошли в здание галереи как раз в тот момент, когда неудачник воришка засовывал книгу Патрика Кавана в брюки. Дес, хозяин галереи, проходя мимо, заметил это и рявкнул: — Положь на место! Воришка послушался. Мы прошли через первый этаж и вышли к галерее. Выставлены были две картины Саттона, на обеих — наклейки «Продано». Том Кенни сказал: — Ты становишься известностью. Высота, которой соответствует цена картин. Я сказал Саттону: — Можешь бросить дневную работу. — Какую работу? Трудно сказать, кому из нас больше понравился его ответ. Несколько следующих дней мы занимались расследованием. Пытались найти свидетелей «самоубийства». Таковых не оказалось. Поговорили с учительницей девушки, ее школьными друзьями и почти ничего не выяснили. Если Кэти Б. ничего не раскопает, дело можно считать законченным. Вечер пятницы я решил провести спокойно. Пиво и чипсы принести домой. Увы, пиво я до дома не донес. Только чипсы. Купил еще кусок рыбы. Какой-никакой ужин. Нет ничего более успокаивающего, чем пропитанные уксусом чипсы. Пахнут детством, которого у тебя никогда не было. Я приближался к своему дому в довольно хорошем настроении. Первый удар я получил, когда свернул к своей двери. По шее. Затем удар по почкам. Странно, но я почему-то не выпускал из рук чипсы. Два мужика. Здоровых. Они отделали меня очень профессионально. Череда пинков и ударов в точном ритме. Без злобы, но с любовью к делу. Я почувствовал, что мне сломали нос. Честное слово, я слышал хруст. Один из них сказал: — Возьми его руку и расправь пальцы. Я попытался сопротивляться. Затем растопыренные пальцы лежали на мостовой. Она казалась холодной и мокрой. На них дважды опустился ботинок. Я заорал во все горло. На этом побои закончились. Другой сказал: — Не сможет какое-то время играть с собой. Затем голос у самого моего уха: — Не суй свой нос в чужие дела. Мне хотелось закричать: «Позовите полицию!» Когда они уходили, я попытался сказать: «Могли бы сами купить себе чипсы», — но рот был полон крови. |
||
|