"Евроцентризм – эдипов комплекс интеллигенции" - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич)

Глава 4 Евроцентризм в России: от мифа свободы — к новому витку тоталитаризма

Все выступления как отечественных, так и западных либералов основывались на требовании немедленно разрушить все «тоталитарные структуры». Это и выдает тоталитарное мышление — ведь обозвать противника можно по-всякому, важна именно нетерпимость к его существованию. Причем тоталитаризм наших либералов доведен до крайности, до некрофилии (в смысле Фромма) — получения наслаждения от вида разрушения любых структур, в пределе — наслаждения от саморазрушения.

Эта некрофилия, явно проявившаяся в начале века и ставшая, по мнению Фромма, предвестником фашизма (манифесты Маринетти), сегодня лишь нарастает. Это видно по кино и индустрии развлечений. В 30-е годы в американских комедиях было почти обязательным мерзкое для «отсталого» человека зрелище разрушения дорогого угощения («тортом — по морде»). Потом стали снимать столкновения автомобилей и самолетов. Сегодня гвоздь фильмов — зрелище катастроф, взрывов и пожаров. Модными стали гонки на огромных тракторах, давящих десятки автомобилей: хруст, треск, разлетаются куски.

Фромм задается вопросом:

«Является ли некрофилия действительно характерной для человека второй половины ХХ века в Соединенных Штатах и других столь же развитых капиталистических или государственных обществах? Этот новый тип человека, конечно, не интересуется ни фекалиями, ни трупами; на деле, он даже чувствует такое отвращение к трупам, что делает их более похожими на живых, чем покойники были при жизни… Он делает нечто более важное. Он переключает свой интерес с жизни, с людей, с природы, с идей… одним словом, со всего живого; он превращает всю жизнь в вещи, включая себя самого и проявления своих человеческих способностей думать, видеть, слышать, желать, любить»

[19, с.347].

Вчитайтесь в эту сентенцию демократки Валерии Новодворской, которая является, несмотря на всю ее гротескность, важной частью демократического истеблишмента:

«Свобода — это гибель. Свобода — это риск. Свобода — это моральное превосходство… Может быть, мы сожжем наконец проклятую тоталитарную Спарту? Даже если при этом все сгорит дотла, в том числе и мы сами…»

[5].

Но ту же самую безжалостность по отношению к российским структурам, и отнюдь не только политическим, мы видим и у интеллектуалов Запада. Видный идеолог социал-демократии (бывший видный коммунист) Фернандо Клаудин утверждал, что речь в СССР должна идти не о реформе, а о

«ликвидации путем разрушения всей экономико-политико-идеологической системы… о настоящей революции»

[13].

То наполненное поистине религиозным смыслом понятие свободы, которому следуют радикальные «реформаторы», не оставляет русскому народу никакого шанса приобщиться к лику не только свободного человека, но и вообще человека. Ибо в голове у наших радикалов — культ сверхчеловека, убогая имитация Ницше. Та антропологическая модель, которая взята евроцентристами-радикалами за исходную базу их идеологического похода, неизбежно ведет к тоталитаризму наихудшего толка — к диктатуре ничтожного меньшинства, уверенного, что оно призвано командовать стадом, недочеловеками.

Свойственное евроцентризму разделение человечества на подвиды перенесено российскими демократами внутрь страны и приложено к большинству населения. Никогда ранее в России элита (вернее, те, кто относил себя к элите) не осмеливалась декларировать такого презрения к народу своей страны, противопоставляя его меньшинству. Новодворская просто выходит из себя:

«Холопы и бандиты — вот из кого состоял народ. Какой контраст между нашими самыми зажиточными крестьянами и американскими фермерами, у которых никогда не было хозяина!»

[5].

Здесь мадам Новодворская ради красного словца переписывает историю, даже противореча основным мифам евроцентризма. Американские фермеры — согнанные с земли крестьяне Англии, прошедшие «нормальные» этапы рабства и длительного феодального период. Русские же крестьяне, напротив, так и остались «недоразвитыми», ибо не знали рабства и пережили (и то не во всей России) очень короткий период позднего, уже вырожденного феодализма, не успевшего разрушить коммуну. Именно у них не было хозяина.

Но сегодня мы наблюдаем еще одно важное явление: новая элита, как будто чувствуя себя загнанной в угол, проявляет большую агрессивность по отношению к массе. Одновременно проявляется романтическая, почти болезненная солидарность между представителями «своего клана», что очень красноречиво выражают пропагандируемые телевидением «их» праздники, вечеринки, все эти «возьмемся за руки, друзья». Вот лирическое признание той же Новодворской:

«Верочка Засулич стреляла в Трепова? Ее оправдали? Этой минутой я буду гордиться даже в акульих зубах. Трепов приказал высечь политзаключенного, студента, неформала. Я бы тоже стреляла в него…».

Прекрасно, что в акульих зубах Новодворская будет думать именно о Верочке Засулич (хотя такую самоотверженную акулу еще надо поискать). Но ведь не в гордости за Верочку дело. И не в идеалах Верочки — в своих идеалах Новодворская солидарна именно с Треповым и сегодня требует давить, как бешеных собак, именно таких, как Верочка. Мы видим оправдание терроризма, причем не как средства политической борьбы, а как орудия клановой мести элиты. Не стала бы наша демократка стрелять в министра, приказавшего высечь простого обывателя. Но студента! Да еще неформала! Наших бьют! Такое перенесение приемов клановой мести и клановой солидарности в современное, «демократическое» общество — это и есть верный признак фашизма.

Соучаствующая в «реформировании» России часть интеллигенции склоняется к тоталитаризму и в силу своего болезненно мессианского мироощущения. Эти люди настолько искренне верят в свою избранность, в свое интеллектуальное и моральное превосходство над массой сограждан, что теряют чувство меры и доходят до смешного. Вот пианист Николай Петров вздыхает о «грузе ответственности» цивилизованного человека:

«Прекрасно понимаю, что заставило моего великого друга Мстислава Леопольдовича Ростроповича в том знаменитом августе написать завещание и прилететь в Москву. Какое-то очень острое ощущение, что не на кого страну оставить… Не оставлять же, в конце концов, мою страну вороватым чиновникам и бестолковым люмпенам?»

[6].

Не будем говорить о том, в какое состояние уже привели страну соратники Мстислава Леопольдовича и насколько «невороватыми» оказались чиновники-демократы. Заметим лишь, что пианист слово в слово повторяет доводы радикальных социал-дарвинистов, которых довел почти до истерики кризис 30-х годов. Тогда в Англии видный ученый сэр Джулиан Хаксли (внук «бульдога Дарвина» Томаса Хаксли) тоже предупреждал о необходимости мер, не допускающих, чтобы «землю унаследовали глупцы, лентяи, неосторожные и никчемные люди». Чтобы сократить рождаемость в среде рабочих, Хаксли предложил обусловить выдачу пособий по безработице обязательством не иметь больше детей. «Нарушение этого приказа, — писал ученый, — могло бы быть наказано коротким периодом изоляции в трудовом лагере. После трех или шести месяцев разлуки с женой нарушитель, быть может, в будущем будет более осмотрительным» (см. [40, с.231]). Ну разве это отличается от отношения к аборигенам колонизаторов, организующих кампании стерилизации?

Разумеется, этот приступ элитарности, овладевший частью интеллигенции, направляется в нужное идеологическое русло. Исаак Фридберг, вздыхая о таланте, тут же увязывает его с частной собственностью — без нее, дескать, какой же может быть талант. Мол, во все времена в «правильных» странах, но не в России, действовал «универсальный механизм защиты таланта, определенный коротким словом „успех“… Во всем мире этот механизм успешно действует, имя ему — буржуазная частная собственность. Это универсальный механизм защиты таланта, если хотите, генетической элиты нации».

Выходит, до появления буржуазии талантов не существовало. Так буржуазное (то есть историческое, преходящее) становится универсальным, обладатели частной собственности — генетической элитой нации, а страны рыночной экономики — всем миром. Россия в него, разумеется, не включена, и таланты у нас если и были, то лишь как ростки Запада на местной антиинтеллектуальной и нетворческой почве.

Вот Виталий Коротич поучает из какого-то американского университета:

«Я уже говорил как-то, что никак не привыкну, когда в число народных добродетелей включают способность утопить персидскую княжну в Волге или пройтись вдоль по Питерской с пьяной бабой. Что же до машины, которая может работе помочь, так это уж, извините „англичанин-мудрец“…»

[4].

Надо же, никак не привыкнет, когда… А зачем ему, шестерке идеологических служб — то советских, то антисоветских — привыкать к русским песням? И ведь как недоволен: «я уже говорил как-то», и приходится еще раз повторять — отвыкайте от этих гадких песен.

Прогноз поведения этой занимающей все более четкую антинациональную позицию и овладевшей собственностью элиты неблагоприятен еще и потому, что она представляет собой культурный продукт (пусть и побочный, но важный) именно тоталитарной компоненты советского строя. Это — люди, лишенные корней и ставшие в духовном плане марионетками номенклатурной системы. При этом неважно, думали ли они и чувствовали так, как требовала эта система — или наоборот, были ее диссидентами, ее «зеркальным» продуктом. Важно, что их чувства и мысли были функцией системы.

Николай Петров, преуспевающий музыкант, делает поистине страшное признание (сам того, разумеется, не замечая):

«Когда-то, лет тридцать назад, в начале артистической карьеры, мне очень нравилось ощущать себя эдаким гражданином мира, для которого качество рояля и реакция зрителей на твою игру, в какой бы точке планеты это ни происходило, были куда важней пресловутых березок и осточертевшей трескотни о „советском“ патриотизме. Во время чемпионатов мира по хоккею я с каким-то мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев, лишь бы внутренне остаться в стороне от всей этой квасной и лживой истерии, превращавшей все, будь то спорт или искусство, в гигантское пропагандистское шоу»

[6].

Просто не верится, что человек (даже «шестидесятник») может быть настолько манипулируем. Болеть за шведских хоккеистов только для того, чтобы показывать в кармане фигу системе! Не любить «пресловутые березки» не потому, что они тебе не нравятся, а чтобы «внутренне» быть независимым от официальной идеологии. Но это и значит быть активным участником «квасной и лживой истерии», ибо держать фигу в кармане, да еще ощущая себя мазохистом (прямо герой, новая Верочка Засулич) — было одной из ключевых и весьма неплохо оплачиваемых ролей в этой истерии. Подавляющее большинство нашего «человеческого стада», которое к номенклатуре не липло, было от этого влияния свободно. И люди любили или не любили березки, болели за наших или за шведов потому, что им так хотелось.

Люди, обладающие такими комплексами и так болезненно воспринимающие свои отношения с родной страной (чего стоит одно название статьи Н. Петрова:

«К унижениям в своем отечестве нам не привыкать»

— это ему-то, народному артисту), конечно, несчастны. Они, оказавшиеся духовно незащищенными, действительно являются жертвами системы. Но они же, придя к власти, более других склонны к тоталитаризму. Ибо они не связаны этической нитью с презираемыми ими массами сограждан. Страдания, которые несет большому числу людей их тоталитаризм, во многом связаны с удивительной атрофией у них чувства ответственности.

Сегодня сильные мира сего говорят о своей безответственности с небывалым, демонстративным цинизмом. Вот посол Испании в ООН, принимавший очень активное участие в балканском вопросе, заявляет:

«В Югославии были совершены все ошибки, которые только можно совершить».

Но ведь это чудовищное заявление. Из-за ваших ошибок разрушена цветущая страна, но и мысли нет исправлять ошибки, как-то поправить дело, все сводится к маниакальному стремлению начать бомбардировку сербов.

Примечательно, что на другой странице — статья Горбачева, который упрекает Клинтона в «корректно не оформленных» бомбардировках Ирака. Как обычно, все утверждения М. С. Горбачева округлы, туманны — не к чему придраться. А в целом ощущение такое, будто проглотил что-то нехорошее. Ибо все, к чему он ни прикасается своим пером, теряет свое человеческое измерение, свою этическую компоненту, превращается в объект аппаратной технологии. Бросил он взгляд и в сторону Югославии — требует «создать механизм международного контроля над кризисами, отсутствие которого имело такие отрицательные последствия в югославской трагедии». Какие механизмы, какой контроль? Югославская трагедия была целенаправленно сконструирована именно «международным механизмом», никто этого даже и не отрицает. А Горбачев видит всю суть трагедии в том, что не было международного механизма — из тех же политиков и тех же экспертов, которые спокойно делают свои «ошибки». При той разрушительной силе, которой обладает сегодня Запад, влияние на необратимые решения оказывает элита, превратившаяся в коллективного идиота.

Я попал в 1992 г. в Испании на совещание видных интеллектуалов и экспертов по Югославии, как случайно оказавшийся поблизости человек из «демократической России». Это собрание, организованное известным культурным центром ордена иезуитов, резко отличалось в лучшую сторону от подобных и типичных «круглых столов», которые можно постоянно видеть по телевидению. Организаторы — люди исключительно образованные, с глубоким религиозным и социальным чувством. И что же услышали участники от приглашенных из Брюсселя экспертов? Что надо немедленно бомбить сербов и начинать сухопутные действия. Приглашенные натовские военные просто взмолились:

«Но, господа, это будет кровавая баня!»

(имелась в виду, естественно, не кровь сербов). Ответом было, — трудно поверить — что налогоплательщик отрывает от своего семейного бюджета трудовые (чуть не написал рубли) франки, песеты и т. д., чтобы содержать армию, и армия обязана удовлетворить желание налогоплательщика. «Но НАТО не имеет технологии для войны на Балканах. Мы готовились к большим танковым операциям на европейской равнине», — военные все пытались повернуть к здравому смыслу. «Технологию можно быстро адаптировать», — уверенно возразил эксперт по международному праву, явно не технократ. Генерал козырнул и умолк.

Тогда я обратился к этому интеллектуалу (как выражаются некоторые реакционеры, с бородкой клинышком; когда он вошел, я даже подумал, что это депутат Шейнис, которого я видел по телевизору. Оказалось, ошибся, но сходство такое, будто этим экспертам, говорящим везде одно и то же, на каком-то складе выдают лица). Я спросил, каков будет, по расчетам экспертов, ответ крайне радикальных группировок в Югославии на вторжение войск НАТО. Он хохотнул: они будут недовольны (меня все еще принимали за демократа и вопрос был понят как шутка). Я уточнил вопрос: какие ответные действия могут быть предприняты этими радикальными силами? Эксперт ответил, довольно напыщенно:

«Они, видимо, окажут сопротивление, но, по нашим расчетам, оно будет довольно быстро подавлено, хотя, видимо, предполагаемого контингента в 200 тысяч окажется недостаточно».

Тогда я, чтобы определить диапазон современных возможностей тотального мщения, спросил:

«А как насчет взрыва небольшого ядерного устройства в небольшом уютном европейском городке — так, для демонстрации?».

Что тут было с экспертом. На глазах превратился в испуганного старичка:

«Вы думаете, это возможно?».

«Я не эксперт, я вас хочу спросить как эксперта: вы знаете, что это невозможно?».

«Но мы об этом никогда не думали».

Вот тебе на! Собираются устроить войну на уничтожение против православного народа в центре Европы — и не подумали о таком варианте. Они будут недовольны — дальше мысль не идет. Я немного смягчил вопрос:

«Можно ничего не взрывать, можно рассыпать над Бонном полкилограмма цезия-137. Это-то уж совсем нетрудно. Вы знаете, кто заказал крупную партию цезия, которую провезли в Германию прошлым летом?»

— «Но мы об этом никогда не думали».

Ну ладно, сербы не хотят с Западом ссориться, но ведь дело в том, что сам риск и не рассматривался экспертами. Просто не верится, что судьба народов решается на таком интеллектуальном и духовном уровне. Может быть, Горбачев заразил каким-то вирусом всю мировую верхушку?

И вот еще один поучительный случай — точно такой же по структуре, но непосредственно приложимый к мышлению наших интеллигентов-демократов, далеких от Брюсселя. В очень неформальной обстановке был у меня разговор с одним университетским профессором в Барселоне, прогрессивным гуманистом. В свое время, как и полагается такому интеллигенту, был влюблен в кубинскую революцию — прямо как наш Евгений Евтушенко. Аплодировал и подзуживал маленькую героическую Кубу влепить еще одну оплеуху империалистическому монстру. Сегодня ему Кастро, само собой, разонравился. «Это что же такое, — сердится профессор. — Десять миллионов человек находятся на уровне биологического выживания. Надо любыми средствами устранить режим Кастро». Опять любыми средствами — ну нет у демократа в мозгу никаких ограничений.

«Как же, — говорю, — устранить? Ведь, по всем оценкам, подавляющее большинство кубинцев поддерживает этот режим, даже учитывая все его дефекты». Но просвещенный интеллигент, как всегда, вынужден решать за темные массы:

«Международное сообщество, Россия должны оказать давление. Есть же методы».

Против демократии не попрешь, и я подошел с другой стороны:

«Вот вы говорите, при установленном на Кубе карточном режиме все население находится на грани выживания. Какие изменения в социальной области немедленно произойдут после устранения режима Кастро?»

— «Либерализация экономики, ликвидация плановой системы и уравниловки».

«Произойдет ли при этом перераспределение национального дохода между социальными группами?»

— «Разумеется, и очень существенное».

Просто не веришь своим ушам. Ведь это говорит профессор, по должности приученный к логическому мышлению. Или он не понимает, что говорит?

«Но ведь это означает, — мягко указываю я на противоречие — что большинство населения опустится ниже грани выживания и будет должно умереть».

«Да? Почему же?»

— удивление собеседника неподдельно. И это, пожалуй, самое удивительное. Объясняю:

«Если при уравнительном распределении в нынешнем состоянии все люди находятся на грани выживания, то при изъятии значительной доли средств к существованию у части населения эта часть необходимого для выживания минимума не получит. Как вы предполагали решить эту проблему при смене режима?»

И слышу невинный ответ:

«А я об этой стороне дела никогда не думал».

Подпрыгнешь на стуле от таких слов. Как не думал? А о чем же ты думал? И ведь мы говорили об идеализированной ситуации. На деле либерализация экономики, как мы уже убедились, во всех случаях ведет к катастрофическому спаду производства. Ну можно же немного напрячь воображение и представить себе последствия такой «демократизации» Кубы. «А как вы думаете, — завершаю я беседу — при такой либерализации в реальных условиях Кубы легко будет охранить новый социальный порядок? Не будет ли лишенная необходимого для выживания часть общества слишком шуметь? То есть, станет ли политический режим более свободным, как в Швеции или Франции — или вынужден будет действовать, как в Сальвадоре и Гватемале?». Подумал, подумал радетель за права человека, и признал:

«Да, пожалуй, будет, скорее, как в Гватемале. Но я никогда об этой стороне дела не думал».

Тут весь тоталитаризм безответственного мышления гуманиста, чья голова набита мифами евроцентризма. Ради совершенно пустых идеологических фантомов он готов любыми средствами внедрить свои мифические «ценности» в чужую, часто совершенно непонятную ему реальность, не задумываясь о той крови и страданиях, которых это будет стоить. Но разве не то же мы видели дома? Вот советник президента Ельцина, директор Центра этнополитических исследований Эмиль Паин рассуждает в статье «Ждет ли Россию судьба СССР?» [34]. Надо послушать нашему интеллигенту, на волю которого ссылается «этнополитик». Пора и внутри страны признать то, чем хвастаются за рубежом перед строгим хозяином: «либеральная интеллигенция» сознательно разрушала СССР ради своих идеологических целей. Паин пишет:

«Когда большинство в Москве и Ленинграде проголосовало против сохранения Советского Союза на референдуме 1991 года, оно выступало не против единства страны, а против политического режима, который был в тот момент. Считалось невозможным ликвидировать коммунизм, не разрушив империю».

Что же это за коммунизм надо было ликвидировать, ради чего не жалко было пойти на такую жертву? Коммунизм Сталина? Мао Цзедуна? Нет — Горбачева и Яковлева. Но ведь это полный абсурд. Строгий анализ слов и дел этих правителей однозначно показывает: они не тянут даже на звание социал-демократов (типа шведского премьера Улофа Пальме или канцлера ФРГ Вилли Брандта). Они ближе к неолибералам типа Тэтчер — к правому крылу буржуазных партий. От коммунизма у «политического режима» осталось пустое название, которое «реформаторы» и так бы через пару лет сменили. И вот ради этой идеологической шелухи либеральная интеллигенция обрекла десятки народов на страдания, которых только идиот мог не предвидеть.

И ведь то же самое были готовы сделать с РСФСР (и будут готовы сделать с РФ, изменись чуть-чуть политическая конъюнктура). Э. Паин признает:

«Я внимательно слежу за публикациями моих коллег, которые всего год назад (это в июне 1992 года!) считали распад России неизбежным и даже желательным».

Бывает, в условиях глубокого кризиса люди теряют ориентиры, мечутся, наносят раны своей стране и своему народу. Но в момент отрезвления их охватывает горе и раскаяние. Когда Григорий Мелехов понял, что проливал кровь братьев, а не врагов, он катался по земле и кричал: «Зарубите меня!». Видим ли мы сегодня что либо подобное в среде наших «реформаторов»? Можем ли представить себе, что Паин выйдет перед сиротами и беженцами, рванет на себе рубаху и крикнет:

«Я разжигал национальные конфликты. Нет мне, мерзавцу, прощения!». Нет, такого представить себе нельзя. Не только ни тени раскаяния нет за содеянное — продолжают хвастаться и шумно праздновать день «независимости».

США, став колыбелью современного протестантского капитализма, явились и генератором культуры тоталитаризма. Все эти политические свободы, права, плюрализм и инициатива — вещь второстепенная по сравнению с мироощущением. Рабство вплоть до середины прошлого века было органично оправдано этим мироощущением — так же, как сегодняшние бомбардировки Ирака, от которых морщатся европейские союзники. Да по сути, рабство и сегодня может быть легко восстановлено в США после очень небольшой культурной обработки.

Очень важны проведенные в 60-х годах в Йельском университете социально-психологические эксперимента («эксперименты Мильграма») [19]. Суть опытов в том, что представительная группа нормальных белых мужчин из среднего класса, игравшая роль «учителей», наказывала сидевших в другой комнате «учеников» за каждую ошибку разрядом электричества все более высокого напряжения. Разумеется, ученик не получал никакого разряда, и цель эксперимента заключалась не в исследовании влияния наказания на запоминание, как говорилось испытуемым, а в изучении поведения «учителя», подчиняющегося столь бесчеловечным указаниям руководителя эксперимента. При этом руководитель не угрожал сомневающимся, а лишь говорил безразличным тоном, что следует продолжать эксперимент.

Перед опытами по просьбе Мильграма эксперты-психиатры дали прогноз, согласно которому не более 20 % испытуемых продолжат эксперимент до половины (до 225 в) и лишь один из тысячи нажмет последнюю кнопку. Результаты оказались поразительными. В действительности почти 80 % испытуемых дошли до половины и более 60 % нажали последнюю кнопку, приложив разряд в 450 в. То есть, вопреки всем прогнозам, огромное большинство испытуемых подчинились указаниям руководившего экспериментом ученого и наказывали ученика электрошоком даже после того, как он переставал кричать и бить в стенку ногами.

В одной серии опытов из сорока испытуемых ни один не остановился до уровня 300 в. Пять отказались подчиняться лишь после этого уровня, четыре — после 315 в, два после 330, один после 345, один после 360 и один после 375. Большинство было готово замучить человека чуть не до смерти, буквально слепо подчиняясь совершенно эфемерной, фиктивной власти руководителя экспериментов. При этом каждый прекрасно понимал, что он делает. Включая рубильник, люди приходили в такое возбуждение, какого, по словам Мильграма, не приходилось видеть в социально-психологических экспериментах.

В журнале одного экспериментатора записано:

«Один из испытуемых пришел в лабораторию уверенный в себе, улыбающийся — солидный деловой человек. Через 20 минут он превратился в тряпку — бормочущий, судорожно дергающийся, быстро приближающийся к нервному припадку. Он все время дергал себя за мочку уха и заламывал руки. В один из моментов он закрыл лицо руками и простонал: „Боже мой, когда же это кончится!“ Но продолжал подчиняться каждому слову экспериментатора и так дошел до конца шкалы напряжения»

[19, с.65].

Дело доходило до конвульсий. И все после опытов в сильном эмоциональном возбуждении пытались объяснить, что они не садисты, и их истерический хохот не означал, что им нравится пытать человека. Эрих Фромм, подробно обсуждая эти эксперименты, обращает внимание как раз на тот факт, что люди, подчиняясь власти, все же не становятся садистами — они подчиняются, но страдают. А некоторые даже не вполне подчиняются — вот что удивляет Фромма в американской действительности [19, с. 61–66]. Но потом, уже в 70-х годах, были проведены не менее впечатляющие эксперименты (П. Зимбардо), в которых часть испытуемых играла роль заключенных, а другая — роль тюремных надзирателей. Об этих опытах просто страшно читать. И мысль Фромма, что человек все же остается человеком даже в условиях, когда всеми средствами воспитания ему в подсознание имплантируется тоталитаризм, здесь нас не может утешать. Ибо это одновременно многое говорит о культуре, которой нас обязывают подчиниться.

Насколько легко сформированный американской культурой человек скатывается к тотальному ответу на возникающие проблемы, видно буквально на всех уровнях — от бомбардировок Ирака до семейных ссор. Вот телерепортаж из США. Приличный белый человек среднего возраста, предприниматель. Что-то не так ему сделали в страховой компании. Он не стал жаловаться по начальству, пытаться «уговорить девушек» и т. д. Сходил домой за оружием и боеприпасами, вернулся и перестрелял всех, кто был в конторе (а заодно и тех, кого встретил на лестнице). «Война всех против всех» в чистом виде.

Тоталитаризм укоренен и в реальной социально-политической практике США. Просто здесь он не бросается в глаза потому, что государство-Левиафан имеет достаточно денег, чтобы маскировать его. В Беркли я видел, как у пустыря, где ночуют бродяги-хиппи, круглые сутки дежурит оснащенная как космический корабль полицейская машина. А более бедный тоталитаризм просто разогнал бы этих бродяг к чертовой матери. Однажды, гуляя по городку, я несколько раз натыкался на удивительную пару: бредет престарелый бездомный, уже почти падая от усталости, волоча развязавшийся спальный мешок, а за ним в двадцати метрах такой же усталый полицейский. Весь взмок от жары, но бредет, ожидая, когда же проклятый старик изнеможет, расстелет свой мешок на газоне и ляжет — только тогда его можно будет арестовать.

Тоталитаризм, имеющий деньги на такое количество полицейских, может соблюдать права человека. А о том, под каким колпаком находятся все подозрительные в компьютеризированной Америке, и говорить не приходится. И никакого якобы нейтрализующего государственную машину влияния рынка не заметно. Эрик Лаурент, который исследовал деятельность Агентства национальной безопасности США, пишет, что в начале 80-х годов в этой организации с бюджетом 8 млрд. долл. 100 тыс. сотрудников занимались перехватом и расшифровкой передаваемых по телефону или через спутники сообщений, в том числе коммерческих и личных. Уже в те годы ежедневно записывалось 400 тыс. разговоров в США и в других странах. Как пишет автор,

«когда видишь все шестерни АНБ, возникает ошеломляющая картина соучастия мира бизнеса, военных штабов и научных кругов»

[26].

Сейчас «научные круги» дали и государству, и миру бизнеса США новое средство вмешательства и деформации личной жизни людей — дешевую технологию определения «генетического профиля» человека. Страховые компании снимают этот профиль, чтобы повысить цену страхования людей, «предрасположенных к ранней смерти». Сама эта квалификация, в сущности, означает покушение на свободу человека, меняет всю его жизнь (она, кстати, непосредственно влияет и на здоровье человека, ибо, как знают медики, объявленный неблагоприятный прогноз имеет повышенную вероятность сбыться — так реагирует на него организм). Полиция проявляет большой интерес к этой технологии, чтобы с детского возраста выявлять и брать под контроль всех «предрасположенных к антисоциальному поведению». Органы просвещения надеются сэкономить средства на детях, «генетически предрасположенных к неуспеваемости». Возникает, как говорят американские социологи, новый класс — «биологически угнетенных» [33]. Где же мы видим эту деформацию самого естественного понятия свободы? В стране Запада с неискаженной рыночной экономикой, где у власти неолибералы. В стране, все стороны жизни которой российские реформаторы считают за счастье копировать.

Наконец, США — типичное имперское государство, к тому же сегодня испытывающее детскую радость оттого, что повержен его геополитический соперник и оно назначено жандармом всего мира. Каковы же стереотипы поведения США в отношениях с его сателлитами? Вся история показывает, что США стремились к установлению в таких странах тоталитарных и коррумпированных режимов. При этом либеральные деятели США нисколько не обманывались относительно природы этих режимов (и лично их даже презирали, а то и ненавидели:

«Сомоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын»).

Практически все офицеры репрессивных органов и карательных батальонов латиноамериканских диктатур, совершавшие и совершающие сегодня самые жестокие преступления против прав человека, прошли подготовку в американских школах в Атланте и в зоне Панамского канала. Речь идет о десятках, а то и сотнях тысяч офицеров. А ведь эти школы — часть культуры США, а не какая-то маргинальная полуподпольная организация.

Конечно, критика собственного тоталитаризма оттерта в США на обочину интеллектуальной жизни. У нас же в России о глубоком изучении культуры США и всего американского образа жизни и речи быть не может — СМИ заняты созданием одного из самых постыдных мифов об Америке. А ведь машина формования среднего американца набрала такие обороты, что, похоже, перестала, как Голем, подчиняться своим создателям. И эта машина культурной индустрии США осуществляет мировую экспансию, подчиняясь своим уже коммерческим законам. От нее пока что в какой-то степени защищены страны, закрытые языковым и культурным «железным занавесом» (Япония, Китай, мусульманский мир) или часть населения, «защищенного» бедностью. Но есть признаки того, что второй барьер падает благодаря удешевлению электроники и ее рекламе как важного социального стандарта (фавелы наполнены телевизорами и видеомагнитофонами, хотя бы и ворованными, — обладание ими создает иллюзию «достойной жизни»). Страны же «европейской культуры» оказались полностью открытыми для американской идеологической машины.

В течение восьми лет я имел возможность наблюдать, как эта машина «переваривает» испанскую прессу и телевидение — в последние три года с большим ускорением. И глубина оболванивания человека достигает уровня, немыслимого еще пять-шесть лет назад. Вот пример тотальной идеологизации прессы. 29 июля этого года в Боснии погиб испанский солдат, добровольцем записавшийся в легион войск ООН. Погиб бессмысленно — в расположение легиона залетело два снаряда, даже неизвестно откуда. Отец заявил репортерам:

«Я очень рад, несмотря на то, что потерял сына. Я очень горд за него и буду гордиться им всегда»

[17].

Ну чему здесь можно радоваться и чем гордиться? Ведь никто в Испании даже не знает, из-за чего идет война в Югославии, — и не хочет знать.

Точно так же интеллектуалы из американской армии в 1946–1948 годах вполне серьезно и гордясь своим благородством подготовили и начали уже было внедрять в Японии реформу письменности — переводить ее с иероглифов на латинский алфавит. Причина — стремление демократизовать японскую культуру, ибо латинский алфавит гораздо доступнее широким народным массам. И ведь нашлись тогда в Японии люмпен-интеллигенты, которые помогали оккупантам в этой реформе. Спасла японцев, как это ни парадоксально, победа коммунистов в Китае — американцам в Японии стало не до культурных реформ. А России на кого надеяться? Ведь жалости ждать не приходится.

Самир Амин пишет, основываясь на богатом опыте третьего мира:

«Современная господствующая культура выражает претензии на то, что основой ее является гуманистический универсализм. Но евроцентризм несет в самом себе разрушение народов и цивилизаций, сопротивляющихся экспансии западной модели. В этом смысле нацизм, будучи далеко не частной аберрацией, всегда присутствует в латентной форме. Ибо он — лишь крайнее выражение евроцентристских тезисов. Если и существует тупик, то это тот, в который загоняет современное человечество евроцентризм»

[9, с.109].

В настоящий момент опасность скольжения к тоталитаризму в результате альянса с державой, движимой мессианским чувством мирового рыцаря евроцентризма, усиливается из-за нарастания на Западе нового психоза — ощущения «угрозы с Востока». И Россию опять призывают в боевые порядки, и никакой душевной слякоти в ней быть не должно. Ни о каком «евразийстве» или «особом пути» не может быть и речи. И усилиями наших либералов срочно дополняется мифология евроцентризма. Исаак Фридберг в своей статье «Драматургия истории: опасность всегда исходила только с Востока» сурово предупреждает:

«Думаю, не будет преувеличением сказать, что задержка с реформами сегодня губит все — и в первую очередь зарождающиеся новые отношения с Соединенными Штатами, способные изменить баланс сил на мировой арене… Являясь наивысшим достижением европейской цивилизации, США не могут себе позволить погибнуть в экологической катастрофе, вызванной случайным столкновением на Азиатском континенте»

[8].

Кажется, абракадабра — очень уж туманно выражается г-н Фридберг. В какую сторону надо менять баланс сил? От кого должна спасать США Россия — а если задержится с реформами, то и не успеет спасти? Какая случайная экологическая катастрофа в Азии может погубить лидера всего мирового сообщества? А на деле все просто. Фридберг надеется, что реформы в России приведут к появлению у США огромного резервуара пушечного мяса. Ведь янки, это «высшее достижение цивилизации», не могут себе позволить погибать. Против какого же потенциального врага ищут США способ «изменить баланс сил на мировой арене»? Естественно, против «Востока» — ибо Исаака Фридберга «беспокоит вопрос: является ли жизненное пространство Китая достаточным для его полноценного развития?». Сочувствующий нацизму демократ уже мыслит в терминах «жизненного пространства». Как быстро позволяет обретенная свобода заговорить на родном языке. Непонятно только, почему же речь идет о «случайном столкновении в Азии», если Запад лихорадочно старается изменить баланс сил. Ведь терминология Фридберга уже сегодня военная.

Ласковый западник Фридберг так и считает русских дураками — посули им горошку, и встанут грудью на защиту интересов «цивилизации», со штыком наперевес против китайцев, японцев, арабов. А следовало бы перечитать «Скифов» Александра Блока — с каждым днем все актуальнее.