"Скандал в личной жизни" - читать интересную книгу автора (Кохан Кристи)

Глава 18

Если вот это – рай, то лучше жить в аду, подумала Алекс. Она выглянула в окно лондонской квартиры и неприязненно сморщила нос. Снова туман. Как будто живешь в облаке или на съемочной площадке какого-то таинственного фильма, где колени окутывает дым сухого льда. Где-то вдали зазвонили колокола. Наверное, Биг Бен, хотя Алекс не могла сказать точно, что за часы, башни, колокола и церкви окружали ее. Ворота в Букингемский дворец похожи на врата рая. Добавьте парочку ангелочков с позолоченными крыльями, и идиллия полная.

Алекс подышала на стекло и быстро, пока не исчезла дымка, написала свое имя. Казалось невероятным, что в мире существует еще одно такое же унылое и постоянно влажное место, как Саусалито. И мысль, что она закончит жизнь здесь, полгода назад казалась просто нелепой выдумкой. Но она здесь. Лондон в октябре. Туман, дождь, дым, плащи, день за днем одно и то же. Алекс круто повернулась и пошла на кухню.

Она налила чашку кофе и села за стол. Перед ней лежали аккуратно разложенные квартальные отчеты, которые прислала ей Максин вместе с личным посланием. Красными чернилами – знак непрофессионализма Максин – было написано:

«Дорогая Александра,

ни о чем не беспокойся. Брент повысил меня до должности старшего консультанта, и я занялась всеми делами. Ты удивилась бы, как легко я могу управлять целой конторой, и как гладко идут дела, в то время, как ты в отъезде.

Максин.»

Алекс скомкала письмо и прицелилась в мусорное ведро в углу комнаты. Она промахнулась буквально на дюйм. Алекс видела, как Максин скользит вверх по служебной лестнице, причем почти параллельно восхождению Алекс, и не понимала этого. Максин совершенно не подходила для менеджмента: с этими кроваво-красными ногтями, зализанными назад волосами и клоунским раскрасом на лице. Одному только богу было известно, почему кто-то решался доверять ей свои деньги. Но ей доверяли. И соотношение выигрышей – к проигрышам было таким же высоким, как и у Алекс. Поэтому Брент без колебаний поставил Максин на ее место, когда отослал Алекс на шесть месяцев в Англию.

Алекс изучила всех и каждого в «Рок Солид» и знала, что ее единственной конкуренткой является Максин. Когда старый Дик Коллинс из правления уйдет на пенсию (или умрет), одна из них займет его место. Вице-президент. Больше всего на свете Алекс хотела видеть эти слова после своего имени: – Александра Холмс, вице-президент. Черт побери, она заслужила это. В отличие от Максин. Она вложила в дело больше бессонных ночей, выходных, отброшенных свиданий, отказов от развлечений, чем кто-либо еще: фактически, она отказалась от всего, ради этой единственной цели. Было бы просто несправедливо, если она не получит ее.

Так много произошло всего за те четыре с половиной года, что она отработала в кампании. Так много кризисов, падений курса акций, от которых замирало сердце, стремительных распродаж, безрассудных закупок всей партии товаров. Она продвинулась из крошечного углового кабинета в кабинет побольше на следующем этаже, с новым письменным столом и секретаршей. Сейчас ей приходилось делить время между Лондоном и Сан-Франциско. Да, так много произошло. И совершенно ничего особенного, что хотелось бы вспомнить.

Меган говорила Алекс, что ее жизнь увлекательна. Клементина сказала, что должно быть, здорово иметь все, что она хотела. Но когда Алекс видела кучу бумаг перед собой и чувствовала странное жжение в груди, возникающее каждый раз, когда она понимала, что все, что у нее есть – это непрекращающийся поток документов, которые нужно прочитать и подписать, она не считала свою жизнь ни увлекательной, ни счастливой. Неужели успеху присуще какое-то скрученное измерение, и его никогда нельзя распознать сразу? Ей, возможно, и понравилась бы жизнь в Лондоне, будь с ней рядом Меган, и они вдвоем ходили бы осматривать достопримечательности. Джексону понравился бы Девон и старые рыбаки. А Клементина обожала бы Букингемский дворец.

Но никого не было с ней. Алекс еще не познакомилась ни с кем из служащих филиала «Рок Солид» в Англии. А Брент был в Сан-Франциско.

При мысли о нем сердце стало биться медленнее. Четыре с половиной года, а ничего не изменилось. Он по-прежнему интересовал ее, занимал ее мысли, возбуждал ум и тело. Он все еще был женат.

За две недели до отъезда в Лондон она относила отчет к нему в кабинет. Все остальные служащие уже разошлись по домам. Он стоял возле окна, пристально разглядывая залив.

– Отчет по Андерсену, – сказала Алекс, подходя к нему.

Брент взял дело, и его пальцы слегка коснулись ее руки. Алекс заглянула в его глаза и показалось, что никого в мире не осталось, только они двое.

– Алекс, – произнес он.

Алекс до боли захотелось прижаться к нему. Брент дотронулся до ее плеча, и мурашки побежали по спине. Он придвинулся, и Алекс готова была поцеловать его, но потом какая-то предательская добродетель заставила отступить назад.

– Не надо, – сказала она.

Брент вздохнул и отошел в сторону.

– Не будь таким олицетворением честности, Алекс. Тебе это не идет. Ты знаешь, я всегда хотел тебя.

На дрожащих ногах Алекс пошла к двери. Ей пришлось отворачиваться от Брента, чтобы скрыть румянец, заливающий щеки. Ей так хотелось повернуться и броситься в его объятия. Она так устала притворяться, что одиночество не задевает ее. У Алекс было такое чувство, что это единственный шанс, что женщинам, вроде нее, возможность заполучить подобного мужчину дается лишь раз, и если она не ухватится за нее, никогда не представится еще один случай. Но Алекс не воспользовалась ситуацией.

– Возможно, вы невысокого мнения обо мне, – сказала она, – но я слишком уважаю себя.

Брент опустил папку на стол и подошел к ней.

– В этой жизни есть все, что намного больше, чем честь и работа, возразил он, пробегая пальцами по ее щеке. – Я хочу показать тебе то, о чем ты даже не мечтала.

Сейчас одна в своей лондонской квартире, Алекс могла представить каждый дюйм его тела, квадратный подбородок, щетину, появляющуюся с точностью часового механизма после шести вечера. Она считала нелепым, что человек, с которым она никогда не занималась любовью, овладел ее душой и телом гораздо сильнее, чем все мужчины, с которыми она спала, а потом отшвырнула как ненужные вещи. Но когда Брент смотрел на нее глазами, говорящими, о желании и страсти, благоразумие, основы морали, понятия о добре и зле вылетали в окно. Было так восхитительно сознавать, что он желает ее. Она даже не считала, что есть необходимость доводить дело до конца. Любопытство, как он целуется, питало ее фантазии больше, чем если бы он действительно поцеловал.

Алекс снова уставилась на гору бумаг перед собой. В понедельник Брент прилетает в Лондон проверить, как идут дела. Она планировала к тому времени все подготовить. Но наступило уже воскресное утро, а все, что она сделала с момента возвращения домой с работы, в пятницу вечером, – это бегло просмотрела цифры. Алекс была слишком взвинчена, чтобы сконцентрироваться на чем-либо. Еще один день – и он будет здесь. Его жена останется за Атлантическим океаном, на расстоянии в тысячи миль от них. А Алекс чувствовала себя так одиноко. Боже, как одинока она была.

Алекс вернулась в гостиную и села на обитый ситцем диван, купленный из вторых рук Кейт Брадшоу, соседкой снизу и одной из тех немногочисленных подруг, что появились у нее со времени прибытия в Лондон четыре месяца назад. Она не хотела признавать – фактически, она даже не произносила это вслух – но жизнь обернулась совсем не так, как она ожидала.

Алекс ощущала себя отрезанной, вдали от мест и лиц, которые она знала, связь с прежним миром разорвана. Люди, работавшие на нее, держались на расстоянии, боялись ее. Равные ей, вроде Максин, видели в ней угрозу своей карьере. Подруги слишком далеко, остались только их голоса, в которых проскальзывала тревога по поводу счетов за международные телефонные разговоры, так что оставалось время только на голые факты, – что она сделала, когда это сделала и т. п.

Когда Алекс жила в Сан-Франциско, она раз в неделю встречалась с Джексоном, чтобы выпить по чашке кофе. Звонила через пару недель Меган и Клементина. Звонила просто так, но сейчас все изменилось. Алекс не знала, когда это случилось. Может быть, когда Меган вышла замуж, или когда они с Клементиной на полной скорости рванулись к своим целям. Но факт оставался фактом – сейчас они такие разные, как послы различных стран, пытающиеся объяснить на ломаном английском свои достоинства и особенности. Возможно, они всегда были разными. Но когда они были моложе, различия создавали проблемы, но не вредили дружбе.

Клементина и Меган сумели сохранить близость, живя в одном доме, и Алекс завидовала им. Если начинался дождь, всегда был кто-то рядом, чтобы раскрыть зонтик над головой. Алекс жила в собственном мире – мире, который выбрала сама, и, тем не менее, оставалась одинокой в нем. Деньги, подумала она, не в состоянии все компенсировать. Меган говорила ей об этом, когда они были юными, но она не послушалась.

Из своего изолированного кокона Алекс наблюдала, как меняется жизнь Клементины. Внешне жизнь никогда не складывалась для Клем лучше, чем сейчас. Второй фильм «Полюбить вновь» должен был выйти следующей весной. Прошло почти два года со времени премьеры «Признать виновной», срок слишком долгий для большинства актеров, но как раз идеально подходящий для Клементины, чтобы найти еще один впечатляющий сценарий. Эта картина была о женщине, учившейся любить и снова доверять, после бессмысленного убийства ее молодого мужа. Несмотря на то, что она долго не появлялась перед камерой, Клементина по-прежнему оставалась популярной, все еще пользовалась спросом, и Алекс знала, что фильм только добавит ей славы.

Клементина по-прежнему вела внутреннюю борьбу. Даже сейчас, если что-то напоминало ей о той далекой ночи в Нью-Йорке, голос ее прерывался. Она очень редко прямо говорила об этом с Алекс, но это напряжение присутствовало постоянно. Как-то поздно ночью, месяца два назад, Клементина в телефонном разговоре упомянула о новом мужчине, проявляющем к ней интерес.

– Я сказала ему, что хочу поддерживать только дружеские отношения, – подчеркнула она.

– Он приятный? – спросила Алекс.

– До неправдоподобия. И очень красив. Но… ты знаешь это не совсем то, что мне нужно.

– Может быть, тебе следует поговорить с кем-нибудь, Клем, – посоветовала Алекс. – С каким-нибудь психологом. С тем, у кого больше знаний, чем у нас с Меган. С тем, кто разбирается в проблемах изнасилованных женщин.

Клементина молчала. Алекс переступила запретную черту, произнесла слово «изнасилование», а это не позволялось. Но кто-то должен был сказать, что Клементина не сможет заставить прошлое исчезнуть, просто игнорируя его.

– Я не сказала, что меня по-прежнему это волнует, – наконец выдавила Клементина.

– А тебе и не надо говорить об этом. Ты не желаешь встречаться с мужчинами. Ты держишь их всех на расстоянии вытянутой руки. То, что случилось, по-прежнему часть тебя, и тебе нужно постараться избавиться от него.

Клементина быстро сменила тему, и Алекс не стала настаивать на продолжении. Она вообще не была уверена, слушала ли ее Клементина.

В какой-то мере, подумала Алекс, они с Клементиной одинаковы. Запущенная на полный ход карьера, много денег и тусклая личная жизнь. Они выбрали совершенно разные дорога, но страдали от одних и тех же последствий. Казалось, их престижные профессии отобрали право на счастливую личную жизнь. Не то, чтобы это запрещалось, просто было нелегко совмещать и то и другое. Мужчины, которые могли повелевать, зарабатывая меньше денег, чем женщина, обладавшие меньшей властью или славой, встречались нечасто, и еще труднее было удержать их. Клементина никогда и словом не обмолвилась, но Алекс хотелось знать, так же она одинока в ярком солнечном свете Калифорнии как Алекс в тумане Англии.

За последний год Клементина трижды меняла место жительства, каждый раз беря Меган с собой. Они переезжали из арендуемого дома на Голливудских Холмах в другой в «Санта Монике», потом еще один в Малибу, пока, наконец, Клементина не сдалась и месяц назад не купила дом на пляже в Малибу Колони. Она прислала Алекс фотографию. Дом был в стиле Средиземноморья, небольшой, с высокими потолками, белыми стенами, лишь в пятидесяти ярдах от океана. Алекс улыбнулась, представив, как Меган, должно быть, предупреждала Клементину о наводнениях и приливах.

У Меган была своя собственная тупиковая история которую Алекс просто не могла понять. Она по-прежнему продолжала работать в магазинчике, по словам Клементины, вела там все дела. Но у нее не возникало ни малейшего желания продвинуться дальше, выкупить у владельца за деньги, лежавшие в банке, магазин или открыть свое собственное заведение подобного типа. Она теперь редко говорила о Джексоне, но все еще тянула с Джо. Они стали постоянными друзьями, встречались дважды в неделю, ходили в кино или обедать. Меган посещала все концерты Джо. Алекс поражалась, что все окружающие могли видеть, насколько они подходят друг другу, а Джо и Меган упорно не замечали своего сходства.

Алекс бросила еще один взгляд на гору бумаг на столе в кухне, прежде чем полностью отрешиться от них, и поспешила к входной двери. В оставшуюся часть дня она поступит как Скарлетт. Она подумает о работе, Бренте, умирающей дружбе и других проблемах завтра. Наедине с собой Алекс начинала сходить с ума; у нее было слишком много времени для размышлений. Поэтому она решительно сбежала по лестнице и вышла в мрачный серый день. Взглянув на толстый темный слой облаков, она убедилась, что небеса ведут нечестную игру.

Алекс и Брент стояли на маленьком балконе с перилами из легкой ковкой стали. Удивительно, но туман исчез, и ночь была чистой и прозрачной. Все небо горело белыми искрами звезд, а Алекс и Брент молчали. Воздух, окружавший их, казался плотным и густым от напряжения. С работой было покончено, и у Брента не оставалось больше предлогов, чтобы находиться здесь, в ее квартире. Алекс покрепче закуталась в белый с орнаментом свитер. Она чувствовала себя непривычно молодой, намного моложе своих двадцати восьми лет.

На Бренте были твидовые брюки, белая рубашка и серый шерстяной джемпер. Он выглядел моложе своих пятидесяти восьми. И казался невероятно красивым. Улыбаясь, он произнес:

– Ты здесь хорошо поработала. Местная фирма дышала на ладан, пока не появилась ты. Лучше тебя никто не сумел бы справиться.

Алекс улыбнулась в ответ, хотя на самом деле желала, чтобы он лучше похвалил ее прическу или заметил красоту глаз, но только не говорил постоянно на деловые темы. Они снова замолчали, и Алекс стряхнула с рукава невидимую пушинку.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? – прервал молчание Брент.

Алекс взглянула в его серые глаза. Они были пылкими, жаждущими, но она знала, что Брент не станет ее торопить. Он хотел, чтобы она сама выбирала, он хотел заставить ее сделать первый шаг за все эти четыре года. Алекс твердила себе, что ее чувство к нему – просто слепое увлечение, что оно пройдет и когда-нибудь другой мужчина ошеломит ее так же, как сейчас Брент. Но, ни одно слово не было правдой. Брент проник до самой глубины души Алекс и никогда не уйдет оттуда. Она с твердой уверенностью знала, что никогда не сможет забыть его. Женатый или нет, он был именно тем мужчиной, что нужен ей. Неожиданно исчезли и его жена, и сын, и правила приличия. Алекс сделала шаг вперед.

– Нет, ответила она, – я хочу, чтобы ты остался.

Брент протянул руку, и Алекс показалось, что его рука дрожит, хотя это было нелепо. Он медленно откинул назад волосы с ее лица движением, которое она навечно сохранит в памяти.

– Рядом с тобой я снова ощущаю себя молодым, – прошептал он.

Потом наклонился и поцеловал ее. Начиная с этого момента, каждое прикосновение запечатлелось в Алекс с увеличением в сотню раз. Она запомнила все – ветер, играющий ее волосами, дыхание Брента, то, как они тянулись друг к другу и наконец слились в единое целое. Первые ощущения – самые значительные, и Алекс ничего не хотела упустить.

Губы Брента оказались твердыми и теплыми с привкусом вина, которое они пили накануне. Алекс вздохнула, почувствовав его руки на своей талии. Его язык щекотал ее, и в эти секунды она поняла, чего была лишена все эти годы. Чего Меган больше всего желала с Джексоном. Что Клементина отказывалась замечать. Алекс поняла, что это самое изысканное удовольствие, какое только может предложить этот мир. Кожа к коже, отдаваясь и уступая, постепенно впуская кого-то в свою душу, доверяя, что он не украдет ее.

Брент повел Алекс в спальню и включил свет.

– Я хочу видеть тебя, – сказал он.

Алекс оглянулась вокруг, внезапно почувствовав неловкость. У нее было достаточно мужчин, чтобы разобраться в сексе, но сейчас все совсем по-другому. Простое удовольствие не имело для нее смысла.

– Ты дрожишь. – Брент обнял ее, и Алекс услышала стук его сердца. – Не бойся, Алекс. Я никогда не причиню тебе боль.

Она целовала его в шею, щеки, прекрасный аристократический нос. В какой-то момент, потом она не могла точно вспомнить, в какой именно, их одежды упали к ногам, и они опустились на кровать.

Брент оказался великолепным любовником, и Алекс знала, что он будет именно таким. Его пальцы, одновременно легкие и сильные, ласкали во всех нужных местах. Она быстро дошла до оргазма, а он снова продолжал ласкать и любить ее, не торопясь, наслаждаясь каждой минутой. Каждое движение, каждое ощущение было настоящим совершенством, экстазом. Алекс ощущала себя глиной в его руках, влажной и уступчивой, и он превращал ее в самую захватывающую скульптуру, часами придавая каждому изгибу именно ту форму, которую следует.

Потом Алекс сварила кофе и принесла в спальню. Брент сидел на кровати, улыбаясь и куря сигарету.

– Ты была чудесна, – произнес он.

Алекс скользнула на постель рядом с ним и заткнулась его сигаретой, хотя и не курила. Но ей хотелось разделять с ним все.

– Раньше никогда такого не было, – сказала она.

– Чего?

– Полного поглощения, полной утраты своего «я». С другими мужчинами я всегда осознаю и стук часов на стене, и дождь за окном, и что мне надо сделать через час. Я всегда могу видеть, как я двигаюсь, и все мои движения кажутся отрепетированными и неестественными.

Брент загасил сигарету и отпил кофе.

– Выходит, было много и других?

Он спросил прямо, без всякой ревности, и Алекс пожала плечами.

– Да. И ни один не имеет никакого значения. Ни один – до тебя.

Брент смотрел в окно, и Алекс резко вернулась в реальность, осознав их положение, то, к чему ее это приведет. Она вскочила с кровати и начала искать свою одежду.

– Я ничего не имела в виду, пойдя на это, – слишком поспешно произнесла она. Наконец, нашла нижнее белье и натянула его на себя, но свитер и брюки исчезли. – Я просто хотела сказать, что мне хорошо с тобой и мы подходим…

Неожиданно Брент оказался рядом с ней, прижимая ее к себе, и Алекс с удивлением заметила, что плачет в его объятиях. Что он с ней сделал? Она совсем не хотела быть такой. Всю свою жизнь она делала все, чтобы казаться сильной, а сейчас рыдала, как школьница, в объятиях мужчины, совершенно не скрывая своих чувств, придавая слишком большое значение каждому слову.

– Все хорошо, все хорошо, – повторял он. – Я знаю.

Но он ничего не знал. Он был Брентом Джиббонсом, миллионером: Он был женат. Он был мужчиной. Он не отказывался ни от чего, чтобы заниматься с нею любовью. А Алекс испытывала такие муки, словно предала все, к чему стремилась.

– Извини, – прошептала она, когда ее слезы, наконец, утихли. Отодвинулась и нашла, в конце концов, одежду. Алекс не спеша одевалась, растягивая время, чтобы успокоиться. – Обычно я так себя не веду.

– Ты думаешь, я не знаю? – Он тоже оделся, и они пошли на кухню, чтобы как-то разрядить обстановку.

Алекс налила себе еще кофе.

– Я не планировала то, что произошло. Я не хотела, чтобы это произошло.

– Почему нет?

Она уставилась на него.

– Потому что ты женат.

Брент пожал плечами.

– Я говорил тебе прежде, что Карлотта все понимает. Наш брак – чисто платонический уже несколько лет.

Алекс не могла этому поверить. Как Карлотта могла жить с таким мужчиной, как он, с таким любовником, как он, и не хотела его?

– Почему же тогда все остается по-прежнему?

Брент улыбнулся ей:

– Очень просто. Из-за Питера. Я люблю его больше всех на свете, и я многие годы лишал его своего внимания. Я не могу причинять ему дополнительную боль.

Он взял чашку с кофе из ее рук и крепко поцеловал Алекс. Как будто эти несколько секунд Брент гипнотизировал ее сознание, не разрешая сорваться с ее губ словам: «Что, если ты встретишь именно ту, что ждал? Тогда ты оставишь Карлотту?»

– Я намерен продлить свою поездку, – сказал он, меняя тему, – на две недели. Я хочу побыть с тобой.

Брент снова поцеловал ее, и Алекс перестало волновать все, кроме его рук, его глаз, стука его сердца. Ничто не имело значения до тех пор, пока он с ней.

Они путешествовали по стране, видели замки и фермерские угодья, пивнушки и церкви. Днем Алекс работала или, точнее сказать, пыталась работать. Первый раз в жизни работа казалась ей тяжелой нудной повинностью. Час тянулся мучительно долго, и Алекс хотела подтолкнуть время. Встречи и контракты превратились в бессмысленные неудобства, удерживающие ее вдали от Брента.

Ночью и на отдыхе Брент был интереснее, чем она осмеливалась предполагать. Он был образованным, культурным, умным. Они часами сидели в ресторанах, обсуждая политику, Хемингуэя, состояние мира. Он любил поговорить (редкое качество в мужчине), у него были твердые понятия, непоколебимые взгляды по каждому поводу. Они не соглашались по многим вопросам, например, смертной казни (он был – за, она – против) или абортах (она явно за, он явно против). Но Алекс считала это замечательным. Брент заставлял ее спорить, обосновывать свою точку зрения четким доказательством. Он заставлял ее думать.

Казалось, Брент знает каждого, повсюду имеет друзей. Алекс заметила, что он никогда не уступает дорогу на переполненных народом улицах, другие всегда уступали ему. Он внушал уважение, где бы ни появлялся, и рядом с ним Алекс чувствовала себя на высоте.

Она прожила целую жизнь всего за четырнадцать дней. Алекс хранила в памяти каждую секунду, копила каждое счастливое движение, каждый поцелуй, чтобы компенсировать все потерянное время. Просто держать руку Брента уже доставляло ей удовольствие. Они могли гулять по Вестминстерскому Аббатству, и его великолепие не значило ровным счетом ничего по сравнению с теплом его пальцев, переплетенных с ее как индейская корзина, выполненная с точностью и изяществом.

Алекс страшно хотелось позвонить Меган и Клементине, но она не могла пожертвовать на это время, отведенное им с Брентом. Когда он уедет, она расскажет им все. Они снова превратятся в подростков, хихикающих над тем, что он сказал, как он целовался.

По ночам, при зажженных повсюду свечах, он занимался с ней любовью так, как будто его специально тренировали только для этой цели. Время летело в эти мгновения, проносясь с девяти до полночи как несколько секунд. Это казалось несправедливым. Алекс подумала о тех несчастных парах, что проводят один утомительный час за другим вместе, в то время как им с Брентом приходится хвататься за каждую драгоценную минуту. Это несправедливо.

После первой ночи он никогда не упоминал больше ни о Карлотте, ни о Питере. Алекс слишком боялась услышать, что он ответит, чтобы заводить самой разговор о них. Вместо этого она наслаждалась моментом. Она считала, что он чувствует то же самое, что и она – чудовищный взрыв любви, бьющей ключом из давно забытого источника. Если бы у них была обратная ситуация, Алекс знала, что никогда не вернулась бы к мужу, которого не любила. Она сдвинула бы и небо, и землю, только чтобы остаться с Брентом. Но их ситуации не менялись местами, а он молчал по этому поводу, разрушая надежды, вызывая отчаяние. Свой последний день вместе, они провели в квартире Алекс, занимаясь любовью, смеясь, притворяясь, что им не придется говорить «до свидания». Алекс не думала о том, чем станут для нее следующие два месяца, когда она останется в Лондоне, а он вернется в Штаты. Она не могла об этом думать.

В три Брент взглянул на часы и начал одеваться. Алекс знала, что наступило время сказать что-то, твердо и гордо заявить о своих чувствах, но ни единое слово не приходило на ум. Когда они оба полностью оделись, и Брент собрался уходить, то на прощанье присел на край кровати.

– Ты будешь держать меня в курсе до дня сделки с Вестоном, хорошо? – спросил он.

Алекс кивнула. Она не доверяла своему голосу.

– Послушай, Алекс. Не надо грустить. Мы хорошо провели время, не так ли?

Она отошла к окну.

– Да, так.

Подойдя сзади, Брент обнял ее за талию.

– Ты знала мое положение с самого начала, – тихо сказал он. – Я говорил тебе о Питере. Я знаю, что трудно понять, если у тебя нет собственных детей, но ты должна понять, что он для меня – все. Я не оставлю Карлотту и не причиню ему боли.

Алекс порывисто обернулась и пристально посмотрела на него.

– Я знаю, что ты говорил. – Ее голос звучал ровно и гладко, именно так, как ей и хотелось, несмотря на целую бурю внутри. – Я подумала, что, возможно, эти две недели изменили твое решение.

Брент сделал к ней шаг, потом резко повернулся. Он пошел в гостиную и уложил бумаги в дипломат. Алекс пошла за ним, потом остановилась в дверях.

– Время, что мы провели вместе, Алекс, было бесподобно, – продолжал он. – Мне хотелось бы остаться здесь, притвориться, что остальной мир не существует, но, к сожалению, это невозможно.

Алекс прислонилась к дверному косяку, едва дыша. Она чувствовала себя чуть живой и невероятно глупой. В мгновение та нежная часть ее, которую он достиг, затронул, заставил любить, ожесточилась. Она ощутила горечь и обман, мошенничество, полюбив человека, который хотел только получить в качестве сувенира ее сердце. Он понятия не имел, как много она отдала. Или, возможно, все-таки знал, и возвращал все обратно.

– Конечно, – сказала Алекс. – То, что было у нас – просто веселое времяпрепровождение. Я и не ожидала, что ты бросишь ради меня жену.

Они пристально смотрели друг на друга, стараясь проникнуть за слова и браваду, но никому это не удалось. Разум Алекс пронзительно кричал: – Я действительно ожидала этого! Ты должен оставить ее. Какой смысл будет в случившемся, что произойдет со мной, если ты не сделаешь этого? Слова так громко звучали в ее ушах, что Алекс поразилась, как это ни одно из них не слетело с губ. Наконец, Брент рывком закрыл дипломат и направился к двери.

– Ты поверишь, – спросил он, – если я скажу, что люблю тебя?

Алекс почувствовала слабость в коленях и ухватилась за дверь. Боже, она хорошо притворяется. Слезы жгли глаза, но Алекс удержала их. Ей хотелось подойти, кричать, плакать, умолять, но она была Александрой Холмс, а это все еще кое-что значило. Но никакая бравада не могла унять боль в груди. Она горела в легких, потом перешла в живот, руки, ноги, заполнив ее всю. Алекс никогда никого ненавидела так сильно, как ненавидела Брента за то, что он любил ее и заставил в ответ полюбить его.

– Нет, – ответила она.

Брент вздохнул и опустил руку на ручку двери. Алекс застыла на месте. Если Брент выйдет сейчас за эту дверь, ее существование прекратится. А если он будет стоять там, уставясь на нее полными сожаления, но холодными глазами, он убьет последнюю искру любви внутри нее.

– Да, – сказала она, – это так.

Брент открыл было рот, чтобы еще что-нибудь сказать, но лишь кивнул и вышел.

Алекс осталась стоять в дверях. Она не могла точно сказать, как долго стояла там, уставясь на место, где раньше был Брент. Она могла видеть его даже тогда, когда он ушел. Она могла чувствовать его руки, хотя он даже и не дотрагивался до нее. Она продолжала ждать, что он вернется, обнимет ее, скажет, что передумал, но этого не произошло. Когда Алекс, в конце концов, перевела взгляд, яркий солнечный свет сменился темнотой.

Она подошла к тахте. Все казалось таким нереальным. Блаженство последних двух недель, и как грубо и быстро все кончилось. Она никогда по-настоящему твердо не держала его, и он проскользнул сквозь ее пальцы. Ей не дали даже возможности привыкнуть к чувству, какой он на ощупь.

Алекс посмотрела на свои руки и ноги, все по-прежнему было на месте. Как странно, что ее тело не растворилось, как это сделала ее душа. Потом боль захватила всю ее целиком. Алекс крепко обняла руками колени и прижала их к груди. Нахлынули горькие тяжелые слезы.

Джексон ждал в Международном аэропорту Сан-Франциско, когда спустя два месяца Алекс возвращалась в город. Он назначил себя ее почетным шофером.

Алекс, войдя в вокзал, сразу заметила его, так как он явно был самым красивым мужчиной в зале, а в руках держал два фиолетовых воздушных шарика с ее именем, напечатанным яркими красными буквами.

Они по-дружески обнялись. Честно говоря, ей снова захотелось плакать, как она делала ночью, после работы, когда была уверена, это никто не сможет услышать. Это была не та Алекс, которую он помнил. Печальным в этой истории было то, что она сама не считала, что остались какие-то следы прежней Алекс.

– Ты выглядишь великолепно, – сказала Алекс совершенно искренне.

Она взяла у Джексона шарики, и направилась к багажному отделению.

– Мне хотелось, чтобы то же самое я мог скатать и о тебе.

Алекс потратила пятнадцать минут в ванной самолета, накладывая косметику и стараясь спрятать темные круги под глазами. Удивление его наблюдательностью она прикрыла гневом.

– О, спасибо, Джек. Как раз то, что мне надо. Оскорбление.

Джексон остановился, не обращая внимания на пассажиров, которым приходилось обходить его со всех сторон, и взял Алекс за руку.

– Что случилось?

– Ты оскорбил меня.

– Кроме этого.

Алекс вырвала руку и пошла дальше. Джексон догнал ее и быстро зашагал рядом.

– Ты не собираешься мне рассказать? – спросил он.

– Нет. Рассказывать нечего.

Они молчали, подойдя к выдаче багажа, и в течение тех десяти минут, пока Алекс не нашла свои три сумки. Она взяла одну, Джексон – две остальные, и они направились к стоянке. Когда сумки уложили в багажник, а сами они сели в машину, Джексон повернулся к ней.

– Я изливал тебе свое сердце целые годы, – сказал он. – О Меган, о живописи, обо всем. Ты не думаешь, что настало время отплатить за услугу?

Алекс почувствовала влажный комок в груди. Только что она была сильной, спрятав далеко внутри все свои чувства, и вот уже самообладание смыто потоком обильных слез. Пока она плакала, Джексон бережно и нежно обнимал ее.

– Все хорошо, – повторял он снова и снова, поглаживая Алекс по волосам. Утешая ее, Джексон заметил, какой удивительно маленькой она была. Стоя в своем кабинете в строгом костюме, с карандашом за ухом и волосами, уложенными с помощью геля в старомодный пучок, Алекс казалась высокой, властной и невосприимчивой к боли. А в его руках она напоминала ребенка, хрупкая, маленькая, хотя она обругала бы каждого, посмевшего назвать ее так, – и очень ранимая. Джексон не отпускал Алекс, пока она не успокоилась.

– Боже, какое идиотство, – наконец вымолвила она.

– С твоей или моей стороны?

– С моей. Не люблю плакать. Это так бессмысленно.

– Может быть, если бы ты больше плакала раньше, ты не чувствовала бы сейчас то, что чувствуешь?

– Не надо навешивать на меня теории Фрейдистов.

Джексон улыбнулся и отодвинулся назад:

– Я думаю, что старомодные американские гамбургеры и картофель «фри» – то, что надо. В «Мак-Дональд»?

Алекс улыбнулась сквозь слезы и кивнула:

– Звучит божественно.

Джексон испытывая искушение засунуть в каждую ноздрю по картофельной стружке, чтобы поднять Алекс настроение, но потом передумал. Он никогда не видел ее в таком состоянии. Конечно, она бывала в депрессии и прежде, испытывала время от времени и гнев, и разочарование, и даже горе. Но никогда не была потерянной, чуть ли не опустошенной.

Они нашли пустой уголок в «Мак-Дональде» и сели со своими тарелками. Алекс вертелась туда-сюда на вращающемся стуле, вытаскивая пикули из своего «Большого Мака». Джексон терпеливо ждал, пока она заговорит.

– Я – самая большая дура во всем мире, – наконец произнесла она.

– В этом нет ничего нового, – поддразнил ее Джексон.

– Джек, я серьезно. Я сделала самую большую ошибку в своей жизни.

– Какую?

Алекс смотрела в окно.

– Я потеряла себя. Я влюбилась.

Джексон, как оглушенный, откинулся на спинку стула. Алекс влюблена? Это казалось невероятным. Нет, она, конечно, способна на любовь, но до этого она никогда не была заинтересована в том, чтобы отвечать на чью-либо привязанность. Она никогда не доходила до того, чтобы отдавать свое сердце; она слишком боялась утратить то суровое преимущество, что приобрела за многие годы.

– И кто же он? – спросил Джексон. Алекс покачала головой:

– Это неважно. Важно то, что я делала все, что поклялась никогда в жизни не делать. Я перекроила ради него свой рабочий график. Я делала работу спустя рукава. Я позволила ему узнать меня так, как не знал никто. И самое ужасное – мне это нравилось. Очень нравилось.

– Что в этом ужасного? Алекс глубоко вздохнула.

– Я как бы откупорила свою душу, – мягко произнесла она. – Я никогда не знала, что можно почувствовать такое. Эмоциональной у нас была Меган. Я просто была… я не знаю. Стоик, закованный в броню. Выше чувств.

Джексон накрыл ладонью ее руки.

– Никто не может быть выше любви. Она приходит и к самым лучшим из нас.

– Но я не была готова. Никто не говорил мне, что она будет такой сильной. Никто не подготовил меня к радостному возбуждению, когда я с ним, и отчаянию, которое я почувствовала, когда он исчез за углом. Никто не сказал, что даже если я и полюблю его больше всех на свете, он все же может уйти от меня.

Джексон сжал ее руку:

– Значит, он ушел?

Алекс закрыла глаза. Она снова увидела Брента у двери, вспомнила свое желание постараться привязать его к себе, заставить его забыть о возвращении домой, к жене.

– Да.

Они оба замолчали. Алекс ждала, что Джексон даст ей какое-то средство от болезни. Должно быть что-то, что она могла бы сделать и остановить боль. До этого она никогда не сталкивалась с проблемами, которые не могла разрешить.

– Есть миллион избитых фраз, и я мог бы их сейчас сказать, – наконец заметил он. – Но единственное, что приходит в голову – «любовь отвратительна». Она причиняет боль, она разрывает тебя на части. Ее нельзя перехитрить.

– Мне кажется, что я брожу в темноте, – пролепетала Алекс.

Джексон протянул руку и смахнул с лица Алекс единственную слезу, потом погладил по щеке.

– Именно так ты и должна чувствовать. Я знаю, что ты почувствуешь себя так паршиво, что захочется свернуться клубочком и умереть. Я знаю, что боль будет адской. Такова жизнь, Алекс. Нельзя всю жизнь витать в облаках, как жила ты. Иногда приходится спускаться на землю, ходить по грязи, получать синяки и шишки.

– Мне нравилось витать в облаках, – сказала она. – Я была совершенно счастлива в своей работе до того, как появился он и заставил меня увидеть, что жизнь проходит мимо.

– Ты была по-настоящему счастлива?

Алекс барабанила пальцами по столу.

– О, я не знаю. Мне двадцать восемь. Я понимаю, до вершины еще далеко, но и меняться мне уже слишком поздно. Это просто доказывает, что я не создана для любви. Я отношусь к ней так же, как отношусь к своей работе – слишком серьезно и слишком вдумчиво. Я перехожу все границы, вкладываю в нее все, что имею, до последней капли: как будто составляю анализ-отчет. И ожидаю такого же результата, что и в работе, то есть полного успеха.

– Мы все впадаем сначала в раж. Ничто не может сравниться по впечатлительности с первыми днями любовного романа.

– Это неправда, – сказала Алекс. Власть – такая же впечатляющая. Заключать сделки, делать деньги, взять верх над соперником – по силе эмоций тоже похоже на секс.

– Звучит одиноко.

– Ну и что? Зато безопасно. В бизнесе я делаю успехи. Я не хочу снова испытать поражение в любви.

Алекс отодвинула гамбургер, Джексон долго молчал, потом произнес:

– Я не могу прожить твою жизнь за тебя. Ты делаешь свой собственный выбор. Я всегда считал, что самое трудное – то, что нам приходится делать выбор. Как идти, куда идти. Все надо выбирать. И не надо слушать никого, кто говорит, что ты можешь иметь все. Это просто невозможно. Во всем требуется компромисс. Конечно, мы стараемся избрать самый лучший путь, но всегда остается чувство, что путь, оставленный позади, на самом деле был лучше.

– Ты тоже так чувствуешь?

– Черт побери, да. Я выбрал женитьбу на Меган. В то время у меня были альтернативы – жизнь мужа и отца, работающего отведенные часы, или жизнь художника, обычно в бедноте, творческого чудака, но свободного. Я выбрал Меган.

– Но ты передумал.

– Да, но не без боли в сердце. Чем труднее выбор, тем ужаснее последствия, когда ты осознаешь, что это была ошибка.

– А как эта теория жизни Холиэлла применима ко мне?

– Я бы сказал, что твой выбор похож чем-то на мой. Одна часть в тебе всегда стремилась к могущественной карьере. А другая хотела того, чего желают все. Любви, может быть, брака и детей, собственного дома. Хотя в тебе всегда преобладала «карьерная» часть. Ты никогда не давала шансов любви.

– До сегодняшнего дня, – Алекс посмотрела на него. – Джексон, скажи мне: когда умрет любовь? Когда я вернусь в нормальное состояние?

Джексон улыбнулся:

– Это и есть, нормальное состояние. У всех у нас есть потерянная любовь, от которой мы чахнем, или горькие воспоминания о какой-то связи, закончившейся раньше, чем мы почувствовали готовность сказать «до свидания». Я не могу сказать, что любовь когда-нибудь прекратится. Неужели ты действительно этого хочешь?

– Да. О Боже, да!

– Алекс, послушай. – Он замолчал на мгновение, обдумывая слова. – Жизнь – не простая штука, – сказал он в конце концов. – И самое сложное в ней – любовь. Если ты решила, что любовь не для тебя, тогда, полагаю, ты сделала выбор и живи с ним. Никто не говорил, что жизнь прекрасна, или даже очень приятна. Мы должны просто извлекать лучшее из того, что имеем и стараться забыть то, что упускаем.

Они закончили есть и привели в порядок столик. Алекс и Джексон вышли на улицу. Они шагали мимо площадки для игр возле «Мак-Дональда», где дюжина ребятишек стремительно взбегала по ступеням ледяной горки и с визгом и хохотом скатывались вниз. На минуту Алекс с Джексоном остановились посмотреть на ребятишек, потом Алекс положила голову на плечо Джексона, и они направились к машине. Неважно, что говорил Джексон: она знала, что никогда не сможет забыть прошлое. Каждая парочка, держащаяся за руки, будет напоминать ей. Каждый смеющийся ребенок, каждая заливающаяся румянцем невеста и томящийся от любви подросток будут кричать ей в лицо: «Посмотри, чего ты лишена. Посмотри, от чего ты отказалась». Воспоминания о Бренте были везде и всюду, во всем, и ей придется смотреть на них каждую секунду каждого дня до конца своей жизни.