"Скандал в личной жизни" - читать интересную книгу автора (Кохан Кристи)

Глава 10

Клементина увидела места, о которых никогда и не мечтала. Внутреннее строение мостов, вырванные железнодорожные пути, амбары и конюшни в сельской местности, фешенебельные номера на крышах небоскребов, Пятая Авеню в три часа утра, единственное время, когда их команда может убедить нью-йоркскую полицию разрешить им пройти по улице, фотографируя полуобнаженных женщин, демонстрирующих модели следующего самого жаркого летнего сезона. Она шла куда ей говорили, одевала бикини, когда морозило, и меха, когда солнце грело просто убийственно, улыбалась до боли в скулах, удивляясь, с какой стати она вообще захотела стать фотомоделью.

Этот мир был далек от волшебного. Ей командовали поворачиваться, сидеть, смеяться, так что у нее появилось странное чувство, будто она – чей-то пудель. Фотографы ругались, говорили, что у нее слишком длинный нос, слишком широкие губы. Администраторы, рекламирующие одежду, заявляли, что она не может должным образом продемонстрировать их продукцию, что она не умеет преподнести товар. Фотографы, гримеры, парикмахеры и прочий персонал, если не критиковали ее, то вообще не замечали. Они смотрели сквозь нее, на то, какова будет рыночная цена товара, и как будет раскупаться изделие. Клементина чувствовала себя даже не предметом потребления, которым будут часто пользоваться, а просто ничем, пустым местом, не имеющим никакого значения, пока не начиналась работа, превращавшая ее в вещь, какой ее хотели видеть продавцы и покупатели.

Не стоит и говорить, что Клементина ожидала совершенно другого. Сначала она испытывала трепет, замечая свои фотографии в блестящих журналах. В конце концов, к ней пришел успех. Ну, может не полный, не что-то из ряда вон выходящее, но это ведь только начало. Ее снимки печатались в «Моде» и «Космополите». Телефон Артура звонил непрерывно, если не с предложением сняться на обложке то, по крайней мере, с просьбой, не сможет ли она участвовать с другими девятью девушками в рекламе джинсов. Но возбуждение быстро померкло. Съемки были совершенно одинаковы – длинные, утомительные, нудные. И она совсем не отличалась от других фотомоделей, в других журналах. Ничто не могло ей помочь выделиться из толпы.

Клементина была далека от того, чтобы самой решать свою судьбу. Она по-прежнему не могла позволить себе толстых нежных бифштексов. Ну, конечно, она писала домой Алекс и Меган так, чтобы было похоже, будто у нее есть все, чего она когда-либо желала, но то были просто слова, так, для эффекта. Давным-давно, она поняла, что никто не станет слушать, если у тебя нет никакой захватывающей информации. А ей так сильно хотелось, чтобы к ней прислушивались, что небольшое преувеличение не являлось преступлением.

По крайней мере, Артур стал настоящим утешением.

– Не торопись, надо время, – говорил он почти каждый день.

Время. Как будто ее лицо навсегда останется гладким и нежным. Как будто она сможет пережить ночи в ванной, когда приходится вызывать рвоту, чтобы съеденный кусок шоколадного торта не обезобразил живот на следующее утро. Как будто люди будут целую вечность ждать, пока она станет знаменитой, как обещала, а не станут ухмыляться и говорить: – Ха! Я всегда знал, что она – мыльный пузырь.

– Ты добьешься своего, – так уверенно и спокойно говорил Артур, что ей хотелось поймать его на слове.

Она верила ему, потому что у нее не было выбора, потому что она отказалась от привычной жизни, матери, лучших подруг, даже любви. Две недели назад Клементина окончательно порвала с Коннором. Он сказал, что снова прилетит, и Клементина поняла, что пришло время высказать ему свои чувства.

– Я думаю, не стоит этого делать, – заявила она.

– Почему?

Клементина свернулась калачиком у телефона в спальне и глубоко вздохнула.

– Думаю, мы просто попрощаемся, Коннор. Между нами уже давно все кончено. Пора прекратить дурачить друг друга.

Коннор долго молчал, и Клементина с удивлением заметила, что как в начале, так и в конце отношений присутствуют одни и те же физические ощущения, как будто это две стороны одной медали. Сердце тяжело билось в груди, ладони вспотели. Она нервничала, причиняя ему боль точно так же, как и когда знакомилась с ним. Наконец, Коннор заговорил.

– Если бы я был звездой, – мягко произнес он, – все было бы по-другому.

– О, Коннор, нет. Я люблю тебя ради тебя. Просто нам стало трудно быть вместе. Мы слишком далеки друг от друга.

В трубке снова установилась тишина, а минуту спустя, Клементина услышала мягкий щелчок, когда он повесил трубку. Скатилась всего одна слеза прежде, чем Клементина выбросила Коннора из головы. Все к лучшему. Все должно быть к лучшему.

Или мир звезд, или ничего. Она сделает все – откажется от любви, выдержит пятичасовые съемки без жалоб, перекрасит волосы, будет глотать таблетки для похудения, вызывать рвоту – вот, что потребуется для успеха.

Для этого потребовалось появиться в подобном притоне. Клементина уставилась на ветхое серое здание в не слишком уютном районе города, потом взглянула на адрес, зажатый в руке. Да, все совпадает.

– Выставка для «обычной одежды» Шпильмана, – сказал ей Артур.

– О, только не еще один каталог, – простонала Клементина. Она переодевалась уже в такое большое количество нарядов, что казалось, это длится всю жизнь.

– Да, еще один каталог.

И, конечно же, она здесь. Артур был шефом. Он – хороший продюсер. Почти каждый день он находил ей работу. Артур нашел ей хорошенькую квартиру в верхней части города, намного лучше, чем лачуга в Бруклине, где она жила целых полтора года после переезда в Нью-Йорк. Он был в придачу и хорошим другом. Именно Артур говорил слова утешения, когда она впадала в меланхолию, тоскуя по подругам, оставшимся в Калифорнии, или упускала возможность, осчастливив других манекенщиц.

Клементина улыбалась, вспоминая как она посчитала его сексуальным извращенцем в первый день знакомства. Ничего себе, извращенец. Он ни разу не поцеловал ее, хотя она знала, что ему хотелось это сделать. Давным-давно она научилась читать желание в глазах мужчин. Но Артур никогда не позволил себе ничего лишнего. Они были хорошими друзьями, часто смеялись вместе, у них великолепные деловые отношения, и, возможно, он боялся разрушить все это. Иногда Клементина испытывала к нему благодарность. После Коннора, ей был нужен воздыхатель. Иногда Клементина думала, что его губы, прижатые в поцелуе к ее устам – именно то, что ей нужно для того, чтобы эта чертова борьба имела смысл.

Клементина вошла в дом и огляделась. Было темно, дом освещался единственной тусклой лампой вверху лестницы и пасмурным дневным светом, проникавшим через щель под дверью.

– Мисс Монтгомери, это Вы?

Она взглянула наверх и в мужчине и женщине, стоявших на верхней площадке, признала владельцев «обычной одежды» Шпильмана. Женщина улыбнулась ей.

– Я понимаю это не совсем то, к чему Вы привыкли, но мы только начинаем, и это лучшее, что мы можем позволить. В качестве студии мы используем две смежные комнаты здесь, наверху.

Клементина проглотила последние остатки гордости и улыбнулась в ответ.

– Все прекрасно, – ответила она, поднимаясь по лестнице. Здесь была работа, а только это и имело значение. Ни тараканы, деловито снующие под ногами, ни малопривлекательная обстановка, ни снисходительный взгляд, которым ее удостоил мистер Шпильман, как будто он делал ей величайшую услугу, позволяя устраивать маскарад в его одеждах в этой чертовой дыре – ничто не имело значения. Только работа.

Семь часов провела Клементина в этой жалкой дыре, позируя во всех видах одежды – от вечерних платьев до нижнего белья. Одежда была не слишком ужасной, но и ничего свежего. Шпильманы выпустят еще один, отсылаемый по почте каталог, подобно тем, что 99 % американцев сразу же выбрасывают на помойку.

Клементина сидела, стояла на коленях, улыбалась, притворялась, что бросает береговой сигнальный шар перед размалеванным фоном, который ни кого не введет в заблуждение. Они платили ей, точнее, они платили Артуру, который платил ей за вычетом своих 15 %, сорок долларов в час, итого 280 долларов, 238 предназначены ей, подсчитала в уме Клементина со скоростью женщины, для которой деньги означают все. В полночь, когда они, наконец, закончили, она снова переоделась в свою одежду. Все кости ломило, желудок постоянно требовал пищи, а рассудок мечтал о других словах, помимо «повернитесь» и «улыбнитесь», «нет, не так», и Клементина подумала даже, достаточно ли ей заплатили.

Шпильманы и их фотограф пригласили ее выпить кофе, но Клементина отказалась. Ей хотелось лишь взять такси, поехать в свою новую квартиру на Верхней Западной Стороне, приготовить огромнейший сандвич, с индюшкой, а потом часами отмокать в ванне.

– Вы закроете, уходя? – спросила миссис Шпильман.

– Да, конечно.

Они ушли. Клементина собрала свои вещи, закрыла все четыре замка студии, выйдя из нее, и спустилась по лестнице. Она почти подходила к дверям, когда услышала скрип половин сзади.

Клементина медленно обернулась, или, по крайней мере, ей так запомнилось. Он стоял прямо за ее спиной, темные волосы закрывали глаза, усы скрывали рот, а в грязных руках блестел нож.

– Что, что Вам надо?

Он сделал шаг вперед и Клементина уловила запах сточных труб, исходивший от одежды. Ее взгляд метнулся вверх по лестнице позади мужчины, потом по сторонам. Она незаметно отодвигалась к двери, пока не коснулась ее. Клементина быстро повернулась и попыталась удрать, но он настиг ее прежде, чем она успела повернуть ручку. Он отшвырнул Клементину к стене и приставил нож к горлу.

– Думала ускользнуть как змея, верно? – ухмыльнулся он.

Не плакать, повторяла про себя Клементина. Что бы не случилось, не позволять ему видеть, как ты плачешь.

Он улыбнулся, обнажив желтые зубы. Не хватало одного переднего.

– Я видел, как ты вошла. Манекенщица, да?

Клементина ничего не ответила и сосредоточенно рассматривала стену позади него, пятна крови или краски, оставленные кем-то на ней.

– Отвечай! – заорал он, тряся ее.

– Да.

Он снова улыбнулся. Отступил назад с ножом, по-прежнему выставленным перед собой и оглядел Клементину.

– Неплохо. Не Мерелин Монро, но ничего.

– Что Вам надо? – спросила Клементина. – У меня мало денег с собой, но Вы можете взять их. Берите и уходите.

Он поднял ее сумочку и взял из бумажника несколько банкнот. Вытащил несколько кредитных карточек и тоже забрал.

Потом вновь приблизился к Клементине и провел тупым концом лезвия по ее щеке. Лезвие было холодным как лед, и Клементина закрыла глаза.

– Никогда не имел раньше манекенщиц, – процедил он сквозь зубы.

Прижал колено к ее ноге, и Клементина открыла глаза. Ей показалось, что тысячи муравьев поползли по телу, ее охватила жуткая дрожь, а в голове появился какой-то странный, напоминающий тонкий свисток звук.

– Как тебя звать? – спросил он.

Свист становился все громче, а дрожь сильнее. Она попыталась поднять руки, чтобы ударить его, сделать что-то еще, только не стоять так, позволяя ему прижиматься к ней своей тошнотворной ногой, но, не считая дрожи, она была парализована.

– Имя, черт тебя подери! Как тебя зовут?

Клементина открыла рот, но не вымолвила ни слова. Он отвел нож назад и нанес удар в плечо. Боль разорвалась внутри, спустилась вниз по руке к кончикам пальцев. Она вскрикнула, при виде крови, льющейся из раны и капельками Падающей на пол, но он свободной рукой зажал ей рот.

– Как твое дерьмовое имя?

Слезы текли по щекам Клементины. Кружилась голова, и она подумала, что для одной раны слишком много крови.

– Джейн, – прошептала она, – Джейн До.

Он взглянул ей в глаза, потом схватил за раненую руку. Зажав рану, останавливая кровь, он потащил ее к задней двери. Открыв дверь, рывком вытолкнул Клементину в узкий переулок. Какой-то бродяжка, сидевший возле дальней стены, бросился наутек, увидев ее спутника. Клементина закричала вслед ему, умоляя помочь, но человек рядом с ней только рассмеялся.

– Копов поблизости не видать, – сказал он, – а ни один бродяжка не собирается спасать тебя.

Он отшвырнул Клементину к твердой кирпичной стене. От удара у нее закружилась голова. Она подумала о завтрашнем шоу, о том, что ей одеть и возьмут ли ее вообще с этой кровоточащей ракой на плече. Потом она поняла, что это просто безумно думать сейчас о подобных вещах, и рассмеялась. Смех шел откуда-то изнутри и казался странным и чужим, как будто не имел к ней никакого отношения. Он снова придвинулся ближе.

– Тебе тоже хочется, а? Немного плохого обращения возбуждает, угу?

Он направил нож к ее груди. Казалось все происходит как при замедленной съемке; за те несколько секунд потребовавшиеся, чтобы нож достиг цели, Клементина успела подумать о Конноре, о том, как подобно сверхзвезде, зародилась, взорвалась и умерла их любовь, и как тяжело прощание. Она подумала и об Артуре, его доброте, и, несмотря на его привлекательность, о полном отсутствии иных чувств, кроме дружбы. И о своей карьере, которая сейчас, когда все остальное возросло во много раз, потеряла всякое значение. И о Меган и Джексоне, желая, чтобы они были счастливы. И об Алекс, о том, как она расстроится, узнав, что Клементина не смогла сопротивляться, что она, как каждая вторая женщина слишком перепугалась, чтобы кричать, лягаться и спастись. «На самом деле в ней не было ни чего особенного», скажет Алекс. И будет права.

Клементина наблюдала, как нож готовится к удару, спокойно ожидая последней боли, почти смирившись. Но боли не было. Все, что она почувствовала – треск пуговиц, когда лезвие рассекло ткань блузки.

– Нет, – сказала она, – только не это.

Он не слышал. Разорвав блузку на две части, он уставился на белевшую в темноте грудь Клементины. Непроизвольно, она бросила взгляд на его штаны, на вздувшийся бугор ширинки.

– Ты же хочешь, верно? – осклабился он.

Как, сорвавшийся с привязи демон, Клементина бросилась вперед. Она забыла о ноже. Она предпочла бы умереть, чем допустить чтобы ее изнасиловали. Она даже не почувствовала боли, когда лезвие скользнуло па животу. Она хотела вырвать его язык, чтобы никогда уже он не смог заговорить, вцепиться в его пенис и разодрать его на части. Его Жестокость захватила ее, то, что она делала, не казалось ей больше ужасным или отвратительным. Она делала это ради того, чтобы выжить.

Клементина вонзила ногти в его лицо, царапая до крови. Она лягалась, била кулаками по ребрам… Он вскрикнул только раз, потом набросился на нее с ответной яростью. Но он был сильнее. Получив удар в живот, от которого у нее перехватило дыхание, Клементина упала. Он тут же упал сверху, прижимая к земле, и держал до тех пор, пока силы не оставили ее, и сопротивляться мог только разум.

Он грубо стащил с нее брюки, и Клементина ощутила холодный мокрый тротуар. Расстегнув молнию на своих штанах, улыбаясь, он овладел ею.

Мгновение Клементина сопротивлялась. Потом поняла, что не сможет победить. Казалось, внутри у нее все разорвано и разрезано, кровь медленно вытекала из нее. Она кричала, но, ни единый звук не вырывался из ее горла. Он так увлекся, что не замечал, как она бьется о мостовую, пока наконец, судьба не сжалилась над ней, и она не потеряла сознание.

Клементина сидела в ванне, горячая, красноватая от крови, вода медленно остывала вокруг нее. Три раза она сливала, сливала и вновь наполняла ванну обжигающей водой, снова и снова ожесточенно терла себя мочалкой, но по-прежнему чувствовала его запах. Возможно, она никогда не избавится от этого запаха.

Дважды ее спокойствие нарушал телефон, звоня раз семь прежде, чем на другом конце наконец клали трубку. Она подумала, что это – он, но этого, конечно, не могло быть. Это просто ее разыгравшееся воображение.

Голова и живот уже не кровоточили, но из раны на плече по-прежнему шла кровь. Клементина приложила махровую мочалку, но пользы от нее не оказалось. Сейчас, кровь, сочившаяся через мочалку, стала темной, как будто вся более светлая кровь уже вышла, и теперь кровоточили внутренние артерии.

За те полтора часа, пока он насиловал ее, она пять раз приходила в сознание. Каждый раз, открывая глаза, она видела над собой лицо этого маньяка, которое будет преследовать ее всю жизнь, чувствовала его жесткий пенис, входящий и выходящий из нее, и снова теряла сознание. Когда она очнулась шестой раз его не было.

Клементина встала на колени и почувствовала, как капает из нее его сперма. Сняв разорванную блузку, она тщательно подтерлась. Мысль, что какая-то частичка его может уцелеть внутри, внушала Клементине омерзение. Медленно поднявшись, она нашла свои брюки и натянула их, потом медленно вошла в дом. Она боялась, что он может быть еще там, ждет, чтобы начать снова, но внутри никого не было. Вытащив из сумки свитер, Клементина надела его. Во внутреннем кармашке сумки, куда он не потрудился заглянуть, лежали десять долларов. Достаточно, чтобы нанять такси до дома.

Водитель ни словом не обмолвился о ее внешнем виде. Было два часа утра, и до тех пор, пока она платит, ему наплевать на остальное. Клементина вползла в дом и вошла в лифт. Тяжело прислонившись к двери лифта, она ждала, пока он поднимется на двенадцатый этаж, где была ее квартира. Она вышла, открыла замок, снова заперла за собой дверь и свалилась, лишившись последних сил.

Пробудившись час спустя, Клементина увидела, что серый ковер пропитан кровью и поползла в ванную. Она не знала, как долго оставалась в ванне, но, судя по солнечному свету, проникавшему через щель под дверью из гостиной, она прикинула, что уже полдень, 12 часов с тех пор, как… Он… Она знала, что всю жизнь будет соотносить с этим моментом, «до этого», и «после этого». И что события первой части совершенно несопоставимы с событиями второй.

Кто-то забарабанил в дверь, и Клементина вскочила. О Боже! На кредитной карточке есть ее имя, и он посмотрел адрес в телефонной книге. Клементина свернулась калачиком в углу. Она утопится, но не позволит ему снова коснуться ее. Она умрет, но никому не позволит прикасаться к ней.

– Клементина, открой. Это я, Артур. С тобой все в порядке?

Клементина вздохнула и скрылась под водой, чтобы не слышать его, оставив на поверхности только нос, рот и глаза. Она нужна ему только для работы, а она знала, что работать уже никогда не сможет. Она никогда не сможет выбраться из этой ванны.

Она лежала под водой, вслушиваясь в почти полную тишину, расплескивая вокруг себя волны. Теперь она поняла, почему младенцы не хотят выходить из чрева матери. Там безопасно, полная изоляция от окружающего мира. Звуки приглушены и далеко-далеко от тебя. Никто не проникнет сюда, никто не причинит тебе боль.

В момент, когда Клементина закрывала глаза, дверь ванной распахнулась настежь, и она поспешно села. Большими шагами к ней приближался Артур. Но в ее сознании это был не Артур. Это был снова Он. Он шел, ухмыляясь, говоря, что хочет ее. Клементина пронзительно закричала и забила руками, окатывая его водой. Она потянулась к бритве, но Артур успел перехватить ее руку. Он удерживал ее, обхватив руками и не прерывая ее крика. Она кричала, не останавливаясь. Она не могла остановиться.

Час спустя Артур вытащил Клементину из ванной. Она затихла как испуганный ребенок. Он перевязал плечо, но было совершенно ясно, что нужна квалифицированная помощь. Закутав Клементину в халат, Артур поднял ее и отнес на диван.

Ее взгляд упал на засов на двери, который по-прежнему был на месте. Он ответил на немой вопрос.

– Когда ты не ответила ни на телефонный звонок, ни на стук в дверь, я поднялся по пожарной лестнице и выбил окно в спальне. Я знал, что что-то случилось, иначе ты бы не пропустила съемку.

– О, нет, – подумала Клементина, но ни чего не сказала. Сейчас, когда она прекратила кричать, но не могла и заговорить. Ее кидало из одной крайности в другую, без всякого предупреждения и контроля, подумала Клементина. От бездеятельности до мании, от истошного крика до безмолвия. Одна ночь, и она потеряла все свое прежнее спокойствие и обаяние. Одна ночь, и она изменилась навсегда.

Артур сел рядом. Он взял руку, но Клементина рывком вырвала ее. Не прикасайся ко мне, – хотела она сказать, но губы не повиновались ей.

– Кто с тобой сделал это? – спросил Артур.

Он не спрашивал ни о чем, пока она была в ванной. Сейчас он пристально рассматривал ее, как будто искал на лице ответ. Она знала, что он думает о полиции, правосудии, ищейках, но теперь уже ничего не изменить, и ничто не поможет. Вопросы, медицинский осмотр, пробы, проверки – это будет похоже еще на одно изнасилование. И они никогда не найдут его. Он был тем, что растворяются в толпе, проходят по улицам незамеченные, безликие.

Клементина ни чего не ответила, только посмотрела через открытую дверь на окно в спальню. Первым долгом надо поставить решетку, и сигнал тревоги. И «мейс».[1] И револьвер. С пулями, что разрывают внутренности. О да, она достанет револьвер.

– Мне придется отвезти тебя в больницу. Из раны на плече все еще идет кровь.

Клементина по-прежнему молчала. Какая польза от слов. Артур встал и зашагал по комнате.

– Позволь мне помочь тебе, – сказал он. – Я не могу видеть тебя в таком состоянии. Бог мой, ты же знаешь, как сильно я люблю тебя. Я убью этого сукиного сына, который сотворил с тобой такое. Я клянусь. Клементина… Клементина.

По ее щекам полились слезы, и Клементина не могла удержать их. Она открывала и закрывала рот, как в пантомиме, но слышались только неразборчивые звуки. В ушах звучали слова, «Я люблю тебя, я люблю тебя» Она хотела сказать ему: «Не люби меня. Я грязная,» – но не могла вымолвить ни слова.

Кончилось все тем, что Артур снова удерживал Клементину, рыдавшую на его плече.

– Сейчас ты в безопасности, – повторял он, но она знала, что это неправда. Она никогда не будет в безопасности. Тот человек лишил ее уверенности и надежности. Он заставил ее почувствовать себя маленькой, беззащитной. Всю жизнь она будет бояться теней, темноты и мужчин.

– Я отвезу тебя в больницу, – сказал Артур.

Она кивнула и встала. Это все, что оставалось делать сейчас. Несколько шрамов на теле. Доктор наложит стежки и все будет кончено. Врачи скажут ей, что она поправиться. Все будет, как будто ничего не произошло.

Артур остался с ней на пять дней. Он готовил, убирал, запихивал ей в горло пищу и отменял фотосъемки. Он спал на тахте и бежал к ней в спальню, когда она с криком просыпалась. Он научился не дотрагиваться до нее, а просто садился рядом и нежно разговаривал с ней.

Клементина весь день лежала в постели. Теперь она знала, что такое ад. Это воспоминания, сцены, которые проигрываются снова и снова, быстро, медленно, назад, вперед, но всегда с одинаковым концом. Он насилует ее. Насилует. Насилует. Насилует.

Это расплата. Вот что это такое. За каждый раз, когда она виляла бедрами, затянутыми в джинсы в облипку, кокетничала, подмигивала. Казалось, Бог сказал:

– Эй, ты, шлюха. Видишь что вышло. Это послужит тебе уроком.

Клементина слышала, как в другой комнате Артур разговаривает по телефону. Он чудесный, но она чувствовала неловкость, так как он постоянно был рядом. Она обхватила руками живот и подумала о Меган и Алекс, о днях, которые они проводили, смеясь и сплетничая с полной уверенностью, что жизнь всегда будет чистой и прекрасной. Сейчас больше всего на свете ей хотелось вернуть эти дни.

– Артур, – позвала она, когда он повесил трубку. Он так поспешно вошел в комнату, горя желанием помочь, что Клементина захотела измениться ради него, стать лучше, чтобы он ощутил, что это он добился перемены.

– Да?

– Я хочу поехать домой.

Он присел на противоположный край кровати, стараясь не дотрагиваться до нее.

– Я думал, что теперь твой дом здесь, – сказал он.

– Уже нет. Я хочу вернуться в Калифорнию. Я хочу увидеть подруг.

Артур отвернулся, и Клементина знала, что он думает о потерянных доходах, о съемках, которые она пропустила.

– Ты знаешь, с кем я разговаривал по телефону? – спросил он.

Клементина покачала головой. Ее это не волновало. Ее ничто не волновало, кроме того, что, как выбраться отсюда.

– С рекламным директором «Амор Парфюм». Он, наконец, принял решение. Он хочет, чтобы ты и еще несколько девушек приняли участие в телевизионной рекламе их продукции.

Артур торжествующе посмотрел на нее, ожидая восторгов и благодарностей. А она могла думать только о том, что у Него, возможно, есть телевизор. Он увидит ее и снова придет за ней. Руки ее затряслись, и Клементина спрятала их под покрывало.

– Такая возможность бывает раз в жизни, – продолжал Артур. – Без слов, но подумай об аудитории. Я думаю, они начнут на местном уровне, но в конечном счете выйдут на национальное вещание. Они решили остановиться на моделях, а не на актерах, красивая внешность лучше искусной игры.

Артур рассмеялся, но Клементина никак не могла придумать, что сказать в ответ. Артур чуть подвинулся к ней, и она тут же отпрянула назад. Он глубоко вздохнул.

– Это возможность, которую мы ждали. Ты не можешь уехать домой сейчас, дорогая.

– Не называй меня так.

Артур встал и подошел к окну.

– Я не знаю, что случилось с тобой, но я знаю, что это что-то ужасное. Если бы ты позволила мне помочь тебе. Если бы ты только доверилась мне, тогда может…

– Не плакать, – повторяла про себя Клементина. Единственное, что она была в состоянии контролировать сейчас – это свои слезы. Если бы она пересилила себя, она, возможно, сумела сдержать свои чувства, притвориться, что все хорошо, и окружающие думали бы, что она все еще прежняя Клементина Монтгомери.

Артур сел на стул возле кровати. Он потянулся к руке Клементины, но она судорожно отдернула ее.

– Я неплохой парень, – произнес он. – На самом деле. Другие посредники захлопнули бы дверь перед твоим носом, если бы ты целую неделю пряталась в своей спальне, как ты делаешь сейчас.

– Я не просила тебя делать мне одолжение.

Артур провел по волосам.

– Я знаю. Я хотел помочь тебе. И сейчас хочу. Но тебе придется подумать о своем будущем. Своей карьере. У тебя никогда не будет еще одного подобного шанса.

Клементина натянула покрывало до самого подбородка.

– Я не могу, – прошептала она. – Не сейчас. Я ничего не могу делать, пока не увижу своих подруг.

Он направился к двери. Когда Артур обернулся, Клементина заметила сомнение в глазах. Это был человек дела, движущийся прямо вперед, без всяких колебаний. Любая проблема, с которой он сталкивался, находила свое решение. До сих пор.

– Мне надо ненадолго сходить в контору, – сказал он.

Клементина кивнула. Она ждала, что он уйдет, но Артур стоял на месте.

– Мне хотелось заставить тебя понять, что лучшее лекарство – работа.

Он старался помочь, но был страшно далек от того, чтобы понять ее. Клементина жалела, что не может объяснить ему, ей не хватало для этого слов.

– Подумай, насколько лучше ты бы почувствовала себя потом, – продолжал он, – когда ты добьешься успеха, которого ждала всю свою жизнь. Просто подумай об этом, хорошо?

Клементина ничего не ответила, Артур, повернувшись, вышел из комнаты. Она слышала, как он искал что-то в гостиной, потом открылась и закрылась входная дверь, и он ушел. Квартира сразу стала пустой и безжизненной, и только уличный шум составлял ей компанию. Клементина закуталась с головой в покрывало и свернулась калачиком в спасительной темноте.

Они втроем сидели на лужайке возле дома родителей Меган, разглядывая залив. Стоял чудесный день, прохладный, с легким ветерком, и единственным пятном облаков на небе. Меган болтала о своих свадебных планах, и Клементина подумала, как прекрасно звучит ее голос – женственно, нежно, невинно.

Клементина прилетела позавчера. Когда она увидела Меган и Алекс у входа, машущих ей, счастливых, что видят ее и таких же, какими она их помнила, ей захотелось как можно крепче прижаться к ним. Они тоже обняли ее. Втроем они напоминали рыдающих идиоток, заливающихся слезами и прильнувших друг к другу. Но Клементине было наплевать. Она снова была в безопасности, снова дома.

Они хотели знать все – о ее квартире, работе, телерекламах, которые она упомянула.

– Не знаю, соглашусь ли я, – сказала Клементина по пути к Меган.

– Ты с ума сошла, – воскликнула Алекс. – Ты должна. Именно этого ты ведь и хотела.

Конечно, Алекс была права. Но когда они сидели на травке, как частенько было в их детстве, только сейчас они уже были не такими наивными и полными надежд, то Клементине совершенно не хотелось в Нью-Йорк. Она мечтала вернуться в то время, когда все было простым, и легким, и чистым. Она мечтала…

– Как Артур? – спросила Алекс.

Клементина прервала мечтания и вздрогнула.

– А, прекрасно. Злится, что я здесь, и не могу быть рядом с ним.

Меган потянулась и взяла ее руку.

– А почему ты здесь, Клем?

Так легко было удерживать слезы при Артуре. Но здесь, рядом с двумя девушками, знавшими ее, как никто другой, она чувствовала, что не стоит скрывать. Они почти читали ее мысли. С того момента, как она спустилась с трапа самолета, они вертелись вокруг нее, бросая странные взгляды, как будто знали, что что-то произошло.

Клементина придумала целый ряд отговорок – одиночество, ей нужна передышка, заболела мама. Слова готовы были слететь с губ, когда Меган сжала ее руку, и Клементина поняла, что не сможет солгать им.

– Кое-что произошло, – спокойно ответила она.

Алекс придвинулась ближе, и они расположились кружком, Клементина не отрывала глаз от травы, пока не проговорила:

– Неделю назад, человек… он изнасиловал меня.

Повисла тишина, нарушаемая лишь далекими гудками парохода. Клементина ждала. Казалось, она ждет уже несколько часов, хотя прекрасно знала, что прошли только секунды. Потом она почувствовала, как их руки обнимают ее, и трудно было сказать, где чьи слезы. Она прижалась к ним, благодаря Бога, что у нее есть эти две женщины, которые могли почувствовать ее боль и помочь перенести ее.

Позже, когда были выяснены детали и выплаканы слезы, они сидели на кухне и пили кофе. Клементина в изнеможении положила подбородок на руки.

– Не могу представить, как ты это перенесла, – сказала Меган.

Клементина взглянула на нее:

– Сомневаюсь, что я когда-нибудь забуду это. Я закрываю глаза и так ясно вижу его, что каждый раз пугаюсь.

Алекс со злостью металась по кухне, пиная, все, что попадалось на пути.

– Что меня бесит, так это то, что этот мерзавец не понесет никакого наказания. Ты точно не пойдешь в полицию?

– Да. Они не поймают его, а я не хочу привлекать всеобщее внимание.

– Бог мой, меня просто тошнит от этого, – сказала Алекс.

– Я отдала бы все на свете, лишь бы встретить его в темном переулке и забить что-нибудь в его…

– Алекс! – остановила подругу Меган.

– Ах, оставь, пожалуйста! Мы можем говорить о том, что мужчина может сделать с женщиной; но никоим образом не наоборот? Я просто хочу, чтобы он на собственной шкуре испытал, что это такое.

Глядя на подругу, Клементина поняла, что с Алекс ничего подобного произойти не может. Алекс найдет выход, она будет сопротивляться до последнего вздоха, но не допустит этого. Боже, ей хотелось быть такой же как Алекс, по крайней мере обладать хоть частицей ее духа и мужества.

– Что ты делаешь? – спросила ее Клементина. Как тебе удается удержаться от страха?

Алекс села и задумалась над вопросом. Наконец она ответила:

– Дело не в том, что я не боюсь. Когда я иду одна ночью, или слышу чьи-то шаги в темноте, я пугаюсь точно так же, как и все. Но я могу всегда умело не обращать внимания на мелочи, умело сконцентрироваться на главном. Поэтому, в темноте я думаю о свете, силе, власти. Я продолжаю идти и насвистываю, как будто мне на все наплевать.

– Как ты думаешь, что мне делать? – спросила Клементина.

– Я скажу тебе совершенно точно, что тебе делать, – ответила Алекс. – Ты вернешься и Нью-Йорк, согласившись на телерекламу и не позволишь тому ничтожеству сломить тебя. Единственное, что изменится – это твой внутренний мир. Ты ожесточишься. Ты пойдешь и купишь револьвер, и что бы ты не делала, не показывай свой страх. Страх притягивает несчастья как магнит. Гордо держи голову, проходи, не горбясь мимо всякого сброда, зная, что размозжишь голову любому из них.

Алекс заставила ее вновь почувствовать себя сильной. Почти нормальной. Клементина потянулась к ее руке и к руке Меган.

– Не знаю, чтобы я делала без вас.

– О, Клементина, – сказала Меган, – мне так жаль. Клементина кивнула:

– Я знаю. Мне тоже.

Клементина стояла на берегу Вирджиния Бич, вся покрытая песком точно так же, как и остальные фотомодели. Этот рекламный ролик, подумала она, станет самым нелепым из всех, потрясавших когда-либо эфир.

Когда они закончат – если они вообще закончат – зрители увидят, как они и три другие девушки бегут по берегу в купальниках на два размера меньше нужного, перехватывая мяч у четырех самых красивых юношей, обитающих на этой планете. Мужчины загоняют их в воду, а потом на берегу повергают их наземь. В этот момент звучит:

– «Духи «Амор» для женщин, которые любят мужчин. И одеколон «Амор» для мужчин, которые любят женщин»

Клементина считала этот ролик самой несусветной чушью со времен Уотергейта, которой пичкают американскую публику. Самое смешное, что зрителям на берегу очень нравилось. Коммерческий директор «Амор», смотревшийся как идиот, разгуливая среди загорающих в костюме и галстуке, говорил, что никто не сможет усидеть, а помчится сразу же покупать духи. Или они просто пытались быть милыми, или слишком жаркое солнце помутило их разум.

И все-таки Клементина была здесь, зарабатывая пятьсот долларов минус 15 %, то есть 425 долларов в день, что придавало ей храбрости, чтобы бросаться в прохладный океан. Более того, «Амор» разработали три пробных варианта подобной глупости и хотели, чтобы все фотомодели отснялись и там. Больше всего Клементину радовало что, вернувшись к работе, она вела себя совершенно нормально, не проявляя страха.

Самым трудным для нее было возвращение в Нью-Йорк, но Алекс постоянно твердила, поддерживая подругу:

– Держись прямо, – не позволяй подлецам поколебать твою решимость.

Образ бесстрашного лица Алекс, поднятый большой палец, помогали Клементине сохранять высоко поднятую голову и твердую находку каждый раз, когда ей приходилось идти одной. А воспоминание о слезах Меган давало ей силы для борьбы. Преодоление страха стало не только ее личным делом. Она делала это ради их всех.

В первый же день, как только она позвонила Артуру – он загикал и закричал от радости, услышав, что она согласна сниматься в телерекламе. Потом Клементина прошла двенадцать кварталов к ближайшему оружейному магазину.

– Мне нужен самый лучший пистолет, что есть у Вас, – попросила она, – и разрывные пули.

Продавец ни о чем не спросил и, с гордо поднятой головой Клементина пошла домой, сжимая рукой, лежавший сумочке ствол пистолета. Она не отводила глаз, встречая пристальные взгляды мужчин, и ей почти хотелось спровоцировать их, чтобы воспользоваться своей покупкой. Она не сомневалась, что сможет легко выстрелить из него.

Клементина знала, что она выздоравливает. Первый раз, когда Джон, парень, работающий с ней в паре, бросил ее на песок, она застыла. Перед глазами вновь возникла ужасная сцена. Все попытки преодолеть ее пошли прахом. Он приближался, стремился овладеть ею. Откуда-то издалека она слышала голос Джона, спрашивающего, не причинил ли он ей боль, потом подбежали остальные. Артур опустился на колени возле нее.

– Скажи мне, что с тобой, Клем, – произнес он.

Клементина взглянула на него, и в глазах заблестели предательские слезы. Артур загородил ее от съемочной площадки.

– Это только телепередача, – мягко сказал он, – это не реальная жизнь.

Клементина медленно встала, смахнула слезы и посмотрела на взволнованные лица вокруг нее. Ей нельзя отступать, она" столько выстрадала ради этого. Сделав усилие, она широко улыбнулась:

– Со мной все в порядке, – сказала она. – Просто ветер сбил меня с ног.

Все рассмеялись и вернулись на свои места. Джон с глупым видом извинялся перед ней.

– Я, правда, очень извиняюсь. В следующий раз я буду действовать мягче.

Сейчас, после восемнадцати не совсем безупречных дублей, прикосновение Джона совершенно не беспокоило ее.

– Это не реальная жизнь, – сказал Артур.

Что бы ни случилось здесь, это все нереально. Она без всяких сомнений знала, что входит в мир, где ничто не может причинить ей вред, где каждое действие всего лишь притворство. Сцена, камера станут ее убежищем.

Клементина начинала получать удовольствия от жизни, даже смеяться. Сейчас у нее были три лучшие подруги Алекс, Меган и камера. Алекс и Меган заставили ее идти дальше, но если бы не эта телереклама, Клементина сомневалась, что выдержала бы. Она свихнулась бы, ни за что, не позволяя мужчине снова прикоснуться к ней. Притворство спасло ей жизнь.

Артур, улыбаясь, подошел к ней.

– Тебе нравиться? – спросил он.

– Это – средство к существованию, – ответила она и улыбнулась, потому что они оба знали, что это – гораздо больше, чем просто заработок.

– Ты знаешь, ты делаешь успехи.

Клементина поняла по его взгляду, что он имел в виду не только съемки. Ей было интересно, сколько он знал и сколько угадал. Ей хотелось бы все рассказать ему, но, несмотря на их дружбу, он был мужчиной, что совсем по-другому заставляло смотреть на случившееся.

– Да, я знаю, – сказала она.

– Я думаю, это только начало для следующих телереклам.

– Великолепно. Но нам нужно время, чтобы съездить в Калифорнию. Я не могу пропустить свадьбу Меган, и не могу представить никого, кроме тебя, своим сопровождающим.

Артур улыбнулся:

– Не волнуйся. Мы будем там. Все, что угодно для моей маленькой звезды.

Он, насвистывая, отошел от нее, и Клементина пожалела, что они не были любовниками в старый, лучший период ее жизни. А сейчас разрушены все возможности для любовного романа. Возможно, если бы они сломали все границы, когда только встретились, она могла бы заставить себя поцеловать его сейчас, или даже просто взять его за руку, о чем так молили его глаза.

– Клементина, давай попробуем еще раз, – позвал режиссер.

Она вошла в воду и смыла с себя песок. По крайней мере, хоть перед камерой она держалась безупречно. Без видимых травм и шрамов. Грим скрывал стежки на плече. Она была женщиной, которую хотели все мужчины. Хотели, но никогда не смогут получить. Великолепное положение.