"Роза и лилия" - читать интересную книгу автора (Мессадье Жеральд)

13 Василек, роза и мак

Но это было лишь начало. На другое утро к Жанне пожаловал Бартелеми де Бовуа. Он был в новом платье, но с той же ослепительной улыбкой. — Меня послал к вам сам король, — объявил он. Он умел производить впечатление и нарочито долго в упор разглядывал Жанну своими карими глазами. Жанна не проронила ни слова. Бартелеми конечно же сознавал собственную привлекательность.

— В своем несравненном великодушии король дарует вам право на аренду лавки в одном из принадлежащих ему в Париже домов.

— Его величество бесконечно добр, — сказала Жанна.

Она не пропустила мимо ушей вежливое «вы» в обращении де Бовуа. Нет сомнений, она поднялась на одну ступеньку общественной лестницы.

Бартелеми склонил голову и достал из кармана своего плаща какую-то бумагу, которую он развернул и показал Жанне. Та сделала вид, что ознакомилась с ее содержанием: читать она так и не научилась. Придворный заметил ее неловкость и уточнил:

— Арендная плата составляет всего десять ливров в год, это еще одна милость короля.

Жанна кивнула. Десять ливров — просто ничто за право стать полноценным горожанином. Жанна знала об этом от птичницы: аренда самой дешевой лавки составляла меньше двадцати ливров, а порой доходила до тридцати.

— Это на улице Галанд. Хотите, чтобы я вас проводил и сразу передал вам ключи?

— Охотно, — ответила Жанна.

Она сделала знак Гийоме и в очередной раз взобралась на лошадь. На сей раз она уселась по-дамски, ибо езда по-мужски причиняла ей немалые неудобства. Через некоторое время они остановились у добротного четырехэтажного дома недавней постройки. Крыша его, над которой возвышались две трубы, была крыта черепицей. На первом этаже размещались три лавки: швейная мастерская, галантерея и та, пустая, что предназначалась ей. Бартелеми де Бовуа вставил в замок один из двух висевших на связке ключей и открыл его. Судя по звуку, замок не был ржавым. Бартелеми распахнул дверь и пропустил вперед Жанну. Лавка оказалась новой, просторной и чистой, с выложенным плитами полом. Переднее помещение освещалось двойным окном и отапливалось очагом. Да, тут уже можно будет избавиться от жаровни. Дальнее помещение такого же размера имело выход в крошечный задний дворик. «Вот здесь я и буду спать», — сказала себе Жанна.

— Кроме того, вы можете пользоваться квартирой на втором этаже, — объявил Бартелеми.

Еще и квартира в придачу? Жанна была в восхищении. Они поднялись по лестнице. На площадку выходили три двери. Бартелеми открыл крайнюю справа, и Жанна увидела свежеотделанное жилище с полами из дерева. По планировке оно повторяло лавку, с той только разницей, что комнаты были разделены маленькой прихожей. Передняя комната освещалась двумя окнами со свинцовыми переплетами, в задней было только одно окно с видом на маленький дворик; очаг помещался на том же месте, что и в лавке.

Лицо Жанны сияло: о таком она никогда и мечтать не смела. Королевский подарок решал и еще одну давно тревожившую ее проблему: что делать зимой? Жанна с трудом представляла себе, как будет расставлять козлы в грязи под дождем или снегом. Здесь же можно работать круглый год. Ее спальню от ее рабочего места будет отделять один лестничный пролет.

Широко улыбаясь, она повернулась к Бартелеми де Бовуа:

— Монсеньор, это по-королевски!

— Не правда ли? — ответил Бартелеми. — На три дома тут есть хороший старый колодец.

Жанна заметила, что улыбка слишком долго не сходит с его лица, и догадалась о том, что последует.

— Вы не хотите отблагодарить меня? Я лично замолвил за вас словечко перед фавориткой короля.

С этими словами Бартелеми приблизился к Жанне.

Все началось и закончилось на новом, но покрытом пылью полу.

Жанне пришлись по душе его ласки, нежная кожа и надушенные волосы. Даже дыхание Бартелеми было ароматным, ибо он постоянно жевал гвоздичную смесь. Жанна спросила себя, есть ли на самом-то деле разница между мужчинами, ведь чувства, которые она испытывала, всегда были одни и те же.

Этот, подумала она, хоть и получил по счету, был по крайней мере искренним.

Натягивая одежду после завершающего поцелуя, Жанна сказала себе: что я могу продать, кроме моих пирожков и сердца? Нашелся бы только желающий!

— Милая, вы для меня как букет полевых цветов. Глаза — васильки, губы — мак, врата наслаждения — роза.

Она рассмеялась.

— Да, кстати, — добавил он, — от перемены места вы ничего не теряете. Здесь по соседству Корнуэльский коллеж. Там не меньше народу, чем в Ломбардском.

Бартелеми отвез Жанну на улицу Монтань-Сент-Женевьев и распрощался с ней, отдав арендный договор. Гийоме старался изо всех сил наполнить вчерашнее блюдо для поджидавшего снаружи всадника. Жанна бросилась помогать, и вскоре придворный, прикрыв пирожки все тем же полотном, пристроил блюдо на шишке луки седла. С гордой улыбкой Гийоме подал Жанне еще один кошель.

В душе Жанны царило смятение, и ночь она провела беспокойно.

Сколько событий! Новое жилище, которое она начнет обживать завтра. Мужчины. Исаак, Матье, Франсуа. Теперь еще и Бартелеми…

Отчего свел счеты с жизнью Матье? Она сама наделила его человеческим достоинством, о котором он и не думал раньше, и снова отняла его, отдавшись другому. Он, разумеется, решил, что она сделала это по доброй воле. Она так и не смогла ничего ему объяснить. Он исчез ночью, обезумев от горя и унижения, уязвленный до глубины души.

Как могла она помешать ему совершить то, от чего сердце ее кровью обливалось?

Разыграть бы ей в тот злосчастный вечер поруганную невинность, удариться в слезы! Но ведь она знала, тогда он кинется разыскивать Франсуа и кровавый конец неминуем. Не хватает ее ума на все эти хитрости.

В Париже тех времен невинность была словно крепость, которую следовало защищать ценой собственной крови. Женщина была не человеческим существом, а своего рода имуществом. Достоянием, которым следовало не мешкая завладеть, как показал опыт с матушкой Елизаветой.

Ну а что Франсуа? Да то же самое: инстинкт воина толкал его к захвату ничейной земли. Он полагал, что перед ним юноша, а когда узнал правду, с удвоенным пылом кинулся в схватку.

Ну и кого же он любил — мальчиков или девочек?

Прежде всего он любит победу, сказала себе Жанна. Мальчик или девочка, не важно, главное — лавры победителя. А что он делал с ними потом? Жанна вспомнила, как он умолял ее встретиться вновь. Зачем? Убедиться, что никто не посягает на его завоевание?

Ну, с Бартелеми все понятно: привыкший к победам аристократ не мог упустить еще одну подвернувшуюся милашку.

Кто из них нравился ей больше? Жанна не находила ответа. Исаак был самым нежным, Матье самым покорным и трогательным, Бартелеми самым обходительным.

Что касается Франсуа, ее покорила его безудержность. Слияние животного начала с поэтическим.

Жанна задула свечу.

Единственным, кто не торжествовал свою победу над ней, был Исаак. Он просто не мог заявить свои права на христианскую территорию.

Жанна вспомнила его печальную нежность и погрузилась в сон.

Итак, Жанне предстоял переезд и устройство на новом месте. Она спустилась вниз по улице и попросила у кузнеца тележку. Тот предложил воспользоваться услугами своего подмастерья, чтобы перевести громоздкие вещи. Жанна вспомнила о кровати и за двадцать солей получила в свое распоряжение тележку и помощника.

Гийоме, захваченный азартом переезда, немедленно запрыгнул на тележку: он уже рассматривал самого себя как часть хозяйства Жанны. Тяжелее всего пришлось, когда они стали поднимать кровать по лестнице дома на улице Галанд. Они едва справились с делом втроем: подмастерье толкал ее снизу, а Жанна с Гийоме изо всех сил тянули сверху. После этого подвига переправка жаровни, козел, стремянки, мешков с мукой и фруктами, горшков с маслом, медом и пряностями показалась им детской забавой. Еще не пробило трех пополудни, а Жанна уже расположилась в новых стенах.

Но что же делать с Донки? Конюшни в ее новом доме не было. Донки, единственный спутник со дня ухода из отчего дома. Терпеливый, ласковый, нетребовательный и чуткий.

Жанна дошла до улицы Платрие и, обойдя несколько мастерских, отыскала мастера, который взялся построить ей маленькую конюшню на три стойла. Три стойла? Уж если браться за дело, заверил ее мастер, это выгодно, ведь два стойла можно сдавать. Жанна выбрала место на пустыре сразу за домом, узнав, что владелец его неизвестен. Скорее всего, он принадлежал королю. Вот бы посмотреть, как Карл VII приедет сносить конюшню для ослика, поставленную на его земле.

Мастер запросил тридцать ливров за материалы и работу каменщика с плотником. Жанна казалась ему настоящей богачкой. Королевские заказы и вправду поправили ее дела, и теперь у нее в запасе было двести сорок семь ливров. Они ударили по рукам.

За неделю каменщик положил фундамент на добротном растворе и поднял стены на высоту человеческого роста. Потом плотник соорудил каркас, на который легли четыре балки, а на них по всем правилам строительного искусства настелена соломенная крыша. Потом навесили двустворчатую дверь с замком, за который было запрошено пять ливров сверх уговора. Жанна не стала спорить и подивилась размерам замка: ни один конокрад не сунется.

Тем временем Жанна успела проститься со своим обликом крестьянского паренька. Она посетила соседку-портниху, и начало их разговора вышло весьма забавным. Мастерица ни за что не хотела верить, что перед ней девушка. Сомнения ее исчезли только тогда, когда Жанна дала ей пощупать свою грудь. Это же воистину грех, уверяла она, одеваться несообразно своему естеству.

— Откуда это вы здесь появились в этом длинном одеянии? — удивленно восклицала она. — Это вышло из моды, когда моя мать была еще девушкой. Едва вас увидела, сразу подумала: вот деревенщина!

— У крестьян это просто удобное платье, такое носят мужчины и женщины, — объяснила ей Жанна.

Мастерица показала ей женский наряд, висевший тут же на вешалке. Под короткой рубахой тонкого полотна виднелась сорочка, служившая нижним бельем и домашним платьем. Поверх них было платье, спускавшееся до самых щиколоток. У него были короткие рукава и широко вырезанный корсаж на шнуровке. Жанна не захотела выставлять напоказ свою грудь и выбрала другой фасон с полукруглым вырезом, из-под которого виднелся ворот рубахи. Широкий пояс прямо под грудью показался ей слишком пестрым. Рукава были сшиты на итальянский манер, то есть посередине были перехвачены тесьмой. На взгляд Жанны, они были слишком широки.

— Я работаю, — объяснила она, — и хочу чего-нибудь попроще. Мне подошли бы широкие рукава, крепко стянутые на запястье.

— С отворотами? — спросила мастерица.

— Давайте, — ответила Жанна.

Отвороты всегда пригодятся, когда рукава протрутся.

— Желаете вышивку?

— Где?

— На корсаже и по нижнему краю.

— Ну ладно, только не очень яркую.

— Из какой ткани шить и какого цвета?

На вкус самой портнихи неплохо было бы сшить корсаж из алого шелка, а юбку из рыжего бархата. При одной этой мысли Жанну охватил ужас.

— Шейте из сукна и, пожалуйста, одного цвета. Незаметного.

— Что это вы хотите сказать?

— Ну, самого неброского.

Мастерица уставилась на девушку:

— Отчего это такая милашка, как вы, хочет быть незаметной?

— Яркую птичку со сладким голоском первой и ловят, — ответила Жанна. — Я бы хотела одеваться как воробей, — добавила она с улыбкой.

— Гляди-ка, вы вовсе не похожи на наших прелестниц, которые только и думают о том, как бы привлечь внимание кавалеров своими нарядами. Мадемуазель Пэрриш, хотите знать мое мнение?

Жанна молчала.

— С вашими золотистыми волосами, свежим цветом лица, горделивой осанкой, стройной фигурой и уверенной статью вы вовсе не рождены быть воробушком. Вы не желаете кокетничать, но оттого только более привлекательны.

Да уж, четверо мужчин за пять недель, подумала Жанна, портнихе не откажешь в проницательности. Женщина предложила на выбор два цвета: коричневый, потакая вкусам Жанны, и темно-голубой.

— Вы, конечно, выберете коричневый, но я вам советую голубой, — сказала она с материнской настойчивостью.

— Отчего? — спросила Жанна.

— Он больше идет к вашим волосам.

Вот уж посмеялась бы бедная Жозефина Пэрриш над всеми этими тонкостями! А Дени! Господи, где он сейчас?

— А накидка? — спросила портниха, критическим взглядом окидывая ее грубый шерстяной плащ с капюшоном какого-то непонятного бурого цвета.

— А эта что, не годится?

— Правду сказать, мадемуазель, она к лицу только бродяге.

Жанна засмеялась:

— А что бы вы предложили?

— Шерстяную накидку с отделкой из меха.

— Из меха!

— Да, из меха серого кролика.

— Ну пускай, лишь бы был капюшон.

— И еще вам нужен чепец. Вы что, собираетесь к мессе с непокрытой головой?

К мессе! Жанна вспомнила, что не была в церкви после кончины отца Годфруа. Этот сельский священник был единственным связующим звеном между нею и небом. Ни Дом Лукас, ни матушка Елизавета не смогли заменить его. Теперь, когда она была королевской пирожницей, придется ходить в храм, иначе прослывешь еретичкой, язычницей или еврейкой, да так и кончишь жизнь на костре, как та, другая, Жанна.

Портниха советовала ей изменить прическу, уверяя, что одна ее приятельница с помощью заколок и гребней творит чудеса. Жанна заартачилась: все это было ей совсем ни к чему. Она оставит волосы гладкими, ну, может, даст отрасти подлиннее.

— Мне нужна только вуаль, — сказала она.

— Отделать ее синей каймой?

— Если вы хотите.

Все это было донельзя скучно. Жанна ничуть не переменилась. Отказавшись от мальчишеской внешности, она осталась мальчишкой по характеру. Она вдруг затосковала по Ла-Кудрэ, где никто не обращал внимания на ее одежду и не приходилось всякий час думать о том, как на тебя посмотрят другие.

Оставалось решить вопрос со штанами и туфлями. Портниха сняла с нее мерку для подушечек, которые по моде подшивались под платье на животе и заду, — он у Жанны, по правде сказать, был тоже мальчишеский.

Они сошлись на сорока пяти ливрах за все, из которых пятнадцать портниха взяла вперед, обещав управиться дней за десять. Надо было срочно приниматься за пирожки, иначе, подумала Жанна, она кончит свои дни на охапке соломы.