"Мистические истории" - читать интересную книгу автора (Глебова Римма)

ЗА ЧТО?

Я постоянно боюсь. Я даже чувствую место, где сидит этот страх – глубоко внутри, в районе солнечного сплетения (какое странное название, или обозначение места), там, где порой что-то щелкает, вот так: щелк! А бывает дважды: щелк-щелк! В зависимости от обстоятельств. Все, конечно, чего-то боятся, но я боюсь больше других – я так полагаю. И порой стыжусь своего страха. Хотя ничего ужасного за сорок девять лет жизни не натворил. Так, мелкие грешки, они у каждого есть. К тому же я атеист. Так получилось. Так воспитали. Никто не виноват. Так чего же я боюсь? Если Его нет, то и нет. Для меня нет, а для кого есть, те и будут ответ держать. Перед кем – меня не касается.

Так я старался думать всегда. Но, чем дольше жил, тем больше начинал задумываться, особенно, когда перевалило за сорок. Иногда даже глаза поднимал вверх и подолгу рассматривал небеса. Но, кроме облаков, ничего не находил. Летал на самолете – то же самое, только облаков больше. Я сам себе был смешон. Потому что смешно было представлять кого-то в образе доброго или злого дедушки с белой бородой, смотрящего на тебя сверху и регистрирующего в большой амбарной книге каждый твой шаг. Я человек образованный и в сказку про небесного дедушку не верю. Если и существует некто или нечто, то в виде некоей субстанции, распространенной всюду – вокруг нас, внутри нас, – в смысле, этакий вселенский разум, но это всё никем и ничем не доказуемо, во всяком случае, в наше время. Однако, лучше бы нашли, открыли, доказали или твердо заявили: НИЧЕГО НЕТ.

Почему-то мне все тревожнее жить. Сделаю что-нибудь не совсем приличное, думая при этом – никто ж не видит, а внутри щелчок раздается. Даже подумаю что-либо очень скверное (мало ли о ком или о чем можно плохо подумать, мысленно обмануть, в морду дать, а то и убить – но только же в мыслях!), щелчок – раз! А то и дважды – раз-раз! В последний год совсем меня защелкало. А год для меня был тревожный, последний перед юбилейной круглой цифиркой. Надо же, в следующий раз пятьдесят грядет, а жил-то – всего ничего. Перед самым первым юбилейным днем рождения мне ворожея нагадала, что доживу я до пятидесяти лет и умру плохо. Я только усмехнулся тогда. У меня на носу 25-летие, друзья-товарищи созваны, и девушка моя придет, а скоро и свадьбу, наверное, играть придется, так что предсказание меня позабавило. Какая разница, что там будет через столько лет, в старости? В тот момент предстоящие еще двадцать пять лет до пятидесяти были равны для меня все равно что ста годам, или двумстам. Я не удосужился прикинуть, что вот я уже прожил 25 лет и, можно сказать, даже не заметил их, так и следующие 25 могут так же быстро пролететь.

Я забыл на следующий день и ворожею и предсказание, и окунулся с головой в празднование своего первого юбилея. Друзья пожелали мне еще много юбилеев впереди, много раз по двадцать пять, я смеялся и согласно кивал, но вдруг заявил: «Э нет, братцы, стариком я быть не хочу! Старость – это большая мерзость и гнусность, мне на стариков смотреть не хочется – противно». Тут я всего на мгновение, увидел перед собой своего отца в коляске, доживающего свой век в приюте ( а как же иначе, я навыками санитаров и медсестер не обладаю), и этот момент внутри что-то щелкнуло – впервые. Тут я почувствовал себя плохо, тошнота подкатила к горлу, я стал падать, друзья подхватили и поволокли меня в ванную. Слишком много выпил, вот и результат.

На другой день я поссорился со своей девушкой. Я заявил ей, что она вчера кокетничала с моими друзьями направо и налево и простить ей такого поведения я не могу. Не могу и всё! Я знал, что она беременна, и вовсе не собирался ее бросать, хотя и зудело-подзуживало каким-либо чудесным образом освободиться, но она восприняла мои запальчивые слова слишком всерьез, убежала в слезах, и больше я ее никогда не видел. Она той же ночью прыгнула с моста в холодную осеннюю воду… бр-р-р… Как в плохой пьесе.

После тридцати я женился, даже дважды, но все как-то неудачно. Не везло мне с женщинами, вздорные были и глупые, и ужасно надоедливые, ну всегда им что-нибудь надо, всегда! Тряпки, шубы, колготки, туфли, дети. Первая мне даже ребенка родила (хотя я и не просил), но ушла вместе с ребенком к другому и, по-моему, как раз во-время: сильно устал я от нее, с утра до вечера о чем-нибудь болтала, и ребенок тут же пищал… уже не мог я терпеть. Счастье, что сама ушла. А вторая… исчезла куда-то, не знаю. Утром вышла, вечером не вернулась – заявил я в полиции. Я так и знал, что им не до меня будет, как раз в городе случилось несколько убийств подряд, и мое несчастье никого не взволновало. «Придет», – сказали мне, и я их больше не беспокоил.

Время шло, я переехал в другие места и, поскольку без женщин прожить нельзя, я женился в третий раз. Года четыре мы с Лусинцией прожили дружно, Лусинция была женщиной моей мечты – красивая очень, молчаливая и нескандальная. Луськой я зову ее, или еще Лусиндой – ей нравится. Раньше нравилось, а теперь ей уже ничего не нравится, разве только эта квартира. Наши хорошие отношения давно в прошлом. И всякие другие отношения там же.

Когда мне стукнуло сорок девять, пришла ко мне ворожея – во сне. Я не узнал ее сначала, стала она старой и седой, но, чем дольше она говорила, тем больше молодела на моих глазах и ушла, исчезла совсем молодой, как тогда. Проснувшись утром, я силился вспомнить, что она сказала, но вспомнил только несколько слов. «Оглянись, – сказала она, – потому что мало осталось». И после этих слов исчезла. Я встал с постели и почему-то подошел к зеркалу. Под глазами темные мешочки, вдоль щек залегли неприятные складки, на подбородке седая щетина (недавно, ну буквально вчера черная была), зубы желтые от табака, вкус во рту мерзкий… Я высунул зачем-то язык… бр-р-р! Всё отвратительно. И печень разболелась. Вчера в ресторане все перепились, и я, пока еще на ногах держался, громко объявил, что полтинник в следующем году праздновать не стану, мне эта цифра не нравится, а потому праздную сейчас, пока еще молодой! Не знаю, не помню, как домой попал. Луська, наверно, на такси доставила.

Вот так, по-свински напившись, в полном забытьи, я встретил свои сорок девять, и еще сон этот приснился… Мысленно я дал себе обет больше не напиваться, подлечить печень, разобраться с Лусиндой и вообще улучшить качество своей жизни со всех сторон. Стерва. Ей только моя квартира нужна. Сейчас пойду к ней и… 

Я вошел в Луськину спальню (она давно вытребовала себе отдельную комнату). Разлеглась, разоспалась, Лусинда-дурында… Я с неудовольствием рассматривал ее отечное, но все равно красивое лицо, размазанную помаду, остатки синей краски на выпуклых веках. Неужели все жены по утрам такие? Или только мои? Ну, первую я уже почти забыл, вторую… и вспоминать про это не хочу, тошнило меня тогда двое суток. Когда что-то происходит, тяжелое и ненужное, меня всегда тошнит. Моя – или уже не моя? – Луська тоже уже почти бывшая. Стерва, завела у адвоката дело, чтобы эту квартиру продать и деньги поделить. Как только я подал заявление на развод, так и ринулась к адвокату. Может, не разводиться, остановить процесс? Я ведь по – хорошему хотел, мирно развестись, и чтобы она ушла к своему хахалю, а она не хочет уходить, ее всё устраивает. И будет устраивать. Приведет своего хахаля сюда, и что, втроем будем жить? Я ведь совсем от Лусинды отказаться не могу, пока она здесь. Тянет, сука магнитная. Лежит сейчас как ангелица. Если умыть. Вот положить сверху… нет, сначала изнасиловать, потом на личико подушку и подержать так, минут пять-шесть… Но чтобы не до конца… следить надо. А потом в ванну отнести и опустить в воду, на дно, никакая экспертиза не определит, что и от чего. Принимала пьяная ванну (алкоголь в крови найдут), уснула и захлебнулась. Квартиру делить не надо, хахаля пускать не надо. Жить-поживать, да добра наживать, как в сказках говорится. А мне и добра не надо, просто жить-поживать.

Насладившись всем этим вволю, я пошел на кухню варить кофе. Сварил на двоих и крикнул: «Лусинда, Луся, иди кофе пить!». Сидел, терпеливо ждал. Явилась на запах, а как же. Я глянул на нее, умытую и свежую, в коротком шелковом халатике и, не говоря ничего, потащил в нашу бывшую супружескую спальню. Но не дотащил, повалил в коридоре на ковровую дорожку, заложил ей руки за ее же спину и предался бурному соитию, не обращая внимания на сопротивление и на нечленораздельные вопли…

Потом мы пили кофе, и Луська с красными пятнами на щеках и избегая меня взглядом, сказала, что я ее изнасиловал, и она об этом факте доложит в суде. «Изнасиловал, и еще изнасилую, – пообещал я, – но не сейчас, чуть попозже». Я смотрел на нее, на красные пятна и был собой недоволен. Не задушил, не утопил, только изнасиловал. Сделал то, что смог, а что не смог – так не злодей же я. Но если бы она не сказала, я бы и не понял, что изнасиловал. Поскольку подобное и раньше у нас случалось. Правда, тогда она мне женой была, и хахаля не было еще. Черт возьми, во-о-т почему сейчас я по-другому всё почувствовал, потому что уже не жена. И она что-то поняла с моей стороны, потому и злая сидит, словно ее действительно изнасиловал посторонний мужчина. Но глазами, глазами-то бегает и личико всё такое… довольное.

– Понравилось? – спросил я тихо, заглядывая ей в глаза.

Луська запустила в меня чашкой, а в ней еще половина кофе, правда, остывшего. Но я увернулся, чашка ударилась об стену, осколки брызнули на пол, коричневые струйки поползли по серебристо-голубому кафелю. Я усмехнулся и, не допив свой кофе, ушел в ванную. Как что-нибудь случается такое… нестандартное… так меня тошнит. И щелкает внутри, щелкает.

Так и жили. Живем. Хахаль приходит, уходит, иногда ночует. Я его не замечаю. Пустое место. Пустое место проходит по коридору. Пустое место пьет в кухне чай, кофе, виски. Если бы я его заметил, пришлось бы с ним что-то делать. А с пустым местом что делать? Даже мысленно неинтересно. Но может быть, мне его заметить и поэтому убить? Я бы его убил. Задушил же я Лусинцию и в ванне еще утопил. И хахаля, как только замечу, так и убью. Только чем? Пистолета у меня нет, шпаги тоже. А как еще мужчина может убить другого мужчину? Молотком по голове? Противно. Душить Луську и топить тоже было противно. Меня потом тошнило в ванной. У меня такая реакция, подумаю: хорошо бы было сделать так и так, и тошнить начинает. Если не сразу, то попозже. Наверное, потому, что на самом деле не делаю, но в мыслях всё переживаю очень ярко. Я думаю, все так. Мысленно рады убить и еще много разного сделать, но в действительности не делают. Боятся. Если человек будет точно знать, что наказания не последует, он перестанет бояться.

Многие думают, что наказание может настигнуть если не здесь, то в другом месте. Где оно, другое место – наверху, что ли? Глупости. Только люди наказывают людей. А те, кто наказывают, сами идеальные, что ли? Судят, сроки дают, в тюрьму сажают, а сами, сами-то?.. Внутри у них не щелкает, как у меня?

В прошлом году я украл. Спер в магазине очки с прилавка. Там одна тетка мерила-мерила, штук пять перед ней уже лежало, с разными цветными стеклами. Я взял незаметно одну пару и вышел из магазина. С виду спокойно, а внутри все сжалось, вот сейчас крикнут: «А ну вернись и положи на место!». Очки я подарил Луське, она сказала: «Дешевку купил». Какая разница, главное, я украл, и ничего мне за это не было. Щелкнуло внутри, так я уже привык. А немного позже курицу стащил. Продавца не было видно, а они чистенькие, упитанные, развратно-розового цвета, горой передо мной лежали, и я взял одну. Положил себе в сумку и вышел, спокойненько так и независимо. Когда Луська сварила ее, мне показалось, ничего вкуснее этой курицы я не ел. Грех сладок, – подумал я. Сладок, когда нет наказания. Внутри чувствительно щелкнуло, я поежился и мысленно огрызнулся: «хватит!».

Но какая ерунда все это: очки, курица. Если бы наверху кто-то был, он бы просто плюнул мне в макушку, тем бы дело и кончилось. Какой идиот накажет за такие мелочи? Никого не задушил, не утопил, сейф не взломал, ни один банк не ограбил. Живу, работаю, даже сына от первого брака иногда навещал, пока тот маленький был. И приличные деньги дарил в день рождения, бывшая жена всегда была довольна. Хотя порой думал, что возможно, ребенок не мой, но возиться с экспертизой не хотелось, да и дорого. Я в те времена, когда супруга, не согласовав со мной, вдруг забеременела, часто по командировкам ездил, и чем она занималась в мое отсутствие, не знаю. Может это ребенок соседа (очень удобно) или хахаля, то есть друга семьи, что тогда в наш дом ходил (ушла-то ведь к нему, сосед был слишком многодетным).

Так что жизнь моя вся прозрачна как стеклышко незачерненное. А если местами помутилось стеклышко, пятнышки там или сколы нечаянные, так это от возраста. Все-таки уже пятьдесят… Стоп! Пятьдесят ведь так и не исполнилось. А хотелось всё-таки отпразновать грандиозно. Но не вышло. Потому что Лусинция хахаля завела, и я Лусинцию убил. Или еще нет? Я ведь ее уже убил много раз, много раз…

Я вошел в Луськину комнату. Луська лежала на кровати, красивая, чистенькая после ванны, с пушистыми, уже высушенными моим феном волосами, я зачарованно смотрел на нее. Мне показалось, что в дверь позвонили. Я открыл. Хахаль стоял на пороге и смотрел нелюбезно. «Сгинь отсюда, – глядя поверх его головы, сказал я. – Это ты ее довел. Она меня так любила, а ты мешал. Она не могла разорваться между нами, но сердце ее разорвалось, не выдержало. Легла в горячую ванну и – всё. Сгинь!». Хахаль сгинул, будто сдунуло его. Через час я открыл дверь на звонок и увидел его. Он вошел, вытащил что-то из-под плаща и… больше я ничего не помню.

Очнулся я через неизвестный мне промежуток времени, непонятно где. Помнил не памятью, а каким-то другим чувством дивный, стремительный пролет через сияющее пространство, успел заметить мою дорогую Лусинду в нежно-воздушном одеянии, она послала мне ручкой поцелуй, и я, счастливый и тоже воздушно-невесомый, свалился куда-то и очутился в странном месте, где не было ни пола, ни стен, ни потолка, но я стоял на ногах, как обычно, хотя и не ощущал, где верх, где низ, но почему-то это меня не беспокоило. Просто я был «где-то», но постепенно это «где-то» оформилось в привычные образы, появились стены, словно наспех слепленные из больших воздушных кусков сладкой ваты, которую я ел в детстве, хотелось ткнуть в них пальцем и палец облизать, но пока не до того было. И пол будто определился под ногами, но потолка все еще не было, вместо него клубилась наверху светлая, меняющая оттенки, дымка и уходила ввысь как в воронку, я догадался – в бесконечность. Я почувствовал вдруг, что я не один и не ощутил уже того счастья, с которым летел, и твердо сказал, опережая вопрос:

– Это не я.

– Хм… – услышал я, непонятно с какой стороны.

– Она легла в слишком горячую ванну и уснула, – пояснил я.

– Может быть, – не слишком уверенно произнес невыразительный голос.

– У нее было слабое сердце, ей нельзя было в ванну, только душ… а душ  сломался, – пробормотал я.

– Ну, – сказал голос.

– Я не умею чинить технику! – закричал я.

-   Знаю, – подтвердил голос. – А ломать?

– Что ломать?

– Технику. А еще воду холодную перекрывать.

– Это не я. Это водопроводчик внизу в подвале работал. Совпало так. Она в ванну, а он перекрыл. Раз ты всё знаешь, то и это должен знать…

В ответ я услышал вздох. Помолчали.

– Ладно, – согласился голос. – А очки? А курица? А…

Дальше пошло перечисление разных моих поступков, о многих из них я давно позабыл.

– Ну и что? Ерунда, мелочь.

– Потому что не поймали, – будто согласился голос. – А вторая жена? – без уверенности спросил голос, но чуть оживился.

– А что такое? Она сама выпрыгнула ночью в окно и разбилась. А я испугался, что будет следствие и заявил, что она пропала. Ну ты же видел, или… нет?

Голос не ответил, только опять послышался тяжкий вздох.

– Ну так… это всё, – сказал я, – больше ничего за мной не числится. Верни меня обратно, я полтинник отпраздновать хочу. А его, хахаля, накажи, ведь это он меня убил, а не я его.

– Убил, – согласился голос без выражения. – Ты хотел, а убил он.

– Чего я хотел? – запротестовал я. – Если бы я хотел, то я…

– Убил бы его? Мужчину? Нет, не убил бы, ты ведь трус. Так что там с водопроводом?

– Сам знаешь, – буркнул я.

– Знал бы, не спрашивал. Заснул я на один час. Раз в десять лет я сплю один   час. И некоторые в это время… – в голосе проявилась досада.

– Так, – сказал я. – Ты заснул, а я виноват. Так выходит? Лучше казнить   десять виноватых, чем одного невиновного. Кстати, а какое наказание?

– За что? – недовольно спросил голос. Похоже, я начал его доставать, эмоций   прибавлялось с каждым мгновением.

– Ну, за убийство хотя бы.

– Но ты же не убил. Так что и знать тебе не нужно. Но грехов у тебя и других хватает.

– Грешков, – уточнил я, веселея.

– Ну да, ну да. Сейчас я тебя отведу к Лусинции, и ты с ней встретишься, помилуешься…   

– Какой Лусинции? К Луське, что ли?.. Не-е-т!!

«Н-е-е-т!!» – продолжал кричать я, уже проснувшись. Сел на постели и огляделся. Лусинция смотрела на меня из рамки с черной лентой. В дверь звонили, звонили. А внутри что-то щелкало, щелкало без перерыва.

Я открыл дверь. Хахаль вошел и вытащил что-то из-под плаща. Я опустил глаза и увидел в руке у него блестящий молоток.

– Накажут, – прошептал я. Он усмехнулся и занес молоток. Но прежде я от страха рухнул на пол без сознания.

Теперь я лежу в комнате с белыми стенами и смотрю все вверх, вверх. Внутри больше не щелкает. Когда не лежу, тоже смотрю, до боли в шее. А чего туда смотреть? Вверху пустота. Я иногда плюю туда, но плевок падает вниз, и я ни разу не успел увернуться. Хахаль меня навещает по субботам. Каждый раз он говорит одно и то же, что я скоро выздоровлю, просто у меня случилось временное затмение после смерти любимой жены Лусинции.

– Кого-кого? – переспрашиваю я.

Он не отвечает и отводит глаза в сторону. Однажды мне это надоедает, и я говорю ему:

– Вот если бы я… Ну, допустим, если бы не она сама, а я ее, мне бы дали большой срок, правда?

– Правда, – сказал хахаль.

-А больше никто, нигде не наказал бы, правда?

– Правда, – кивнул он. – Если ты атеист, – уточнил он.

– А если не атеист?

– Тогда ты был бы наказан… там, – он посмотрел в белый потолок, – после смерти.

– Как? – спросил я, и тут увидел его взгляд, темный и пронзающе глубокий, обращенный прямо внутрь меня, и сладкий страх-ужас затопил меня всего, и я ощутил в том месте, куда он смотрел, болезненный щелчок. Неужели он посланец оттуда и явился проверить меня до конца? Откуда – оттуда? Я что, на самом деле решил с ума сойти?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся я. – Там, – я поднял глаза вверх, – нет ничего и никого. Атеист ты или нет, все равно. Если и есть там кто или что, то оно спит. И не час, а спит всегда.

– Что? – не понял он.

– А то, – ответил я. – Иди, я спать хочу. И больше не приходи, ты мне надоел.

Внутри опять щелкнуло, и я умер. Немного не дожив до пятидесяти.

Всего чуть-чуть. Но я ведь собирался жить еще долго.

«Инфаркт», – последнее, что я услышал. За что?