"Владычица Хан-Гилена" - читать интересную книгу автора (Тарр Джудит)

Глава 1

Элиан! Госпожа-а! Элиан! Сокольничий, чинивший колпак, прервал свое занятие и вопрошающе поднял бровь. Элиан приложила палец к губам. Сладкоголосое щебетание раздалось ближе:

— Госпожа! Госпожа, куда же вы подевались? Ваша госпожа матушка…

Элиан глубоко вздохнула. Вечно «госпожа матушка». Она сделала последний стежок и пригладила хохолок из пришитых к колпаку перьев цвета пламени или непотускневшей меди, вздымавшихся над мягкой, выкрашенной в глубокий, светящийся зеленый цвет кожей. Огненный и зеленый — цвета правящего дома Хан-Гилена: зеленый хорошо сочетается с ее пятнистым верхним платьем, а огненный — ничуть неярче, нежели цвет ее волос.

Элиан положила колпак в коробку с другими, уже сделанными, и поднялась. Сокольничий молча наблюдал за ней. Он не был немым, ко говорил редко — разве что обращаясь к своим соколам на их собственном диком языке. Вот и сейчас ни он, ни она не проронили ни слова. Но в глазах его светилась предназначавшаяся ей улыбка.

В соколятне за рабочей комнатой отдыхали на жердочках ловчие птицы с надетыми на головы колпаками: маленькие красновато-коричневые соколы дам и слуг; серые красавцы рыцарей, все в геральдических колпаках; красный ястреб ее брата, метавшийся в своей тюрьме, потому что еще совсем молод и только недавно испытан в деле; а в отдельных роскошных «покоях» — белый орел, который не садился на руку ни к кому, кроме князя, ее отца.

Ее собственный сокол дремал рядом с птицей брата. Хоть он был и поменьше, но его скоростным качествам позавидовал бы и орел: это был золотистый сокол с севера. Отцовский подарок на прошлый день рождения. Он был пойман незадолго до этого. Скоро придет время для испытания, первой свободной охоты, когда птица выбирает, вернуться ли на руку дрессировщику или улететь на волю.

Элиан задержалась, чтобы пощекотать пером его слегка поблескивающую спину. Сокол пробудился от сна, крепче ухватился за жердочку и чуть повернул закрытую колпаком голову. — Госпожа!

Хлопанье крыльев и яростные птичьи крики огласили соколятню. Только орел остался невозмутим. Орел да еще сокол Элиан, который лишь приоткрыл клюв и зашипел.

В сопровождении двух помощников из рабочей комнаты вышел сокольничий. Не говоря ни слова, они принялись успокаивать своих питомцев. Виновница переполоха не обратила на шум ни малейшего внимания. Деликатно сморщив носик от запаха соколятни и приподняв повыше юбки, полненькая и хорошенькая, она удивительно соответствовала своему голосу.

— Госпожа, вы только посмотрите на себя! Что скажут их высочество…

Но Элиан уже прошмыгнула мимо, едва не опрокинув ее в грязь.

Княгиня Хан-Гилена восседала со своими дамами в беседке из живой зелени, облаченная в зеленую с золотым мантию и с золотым обручем на голове. У нее на коленях лежала полузаконченная вышивка, одна из дам перебирала струны лютни.

Княгиня молча созерцала свою дочь. Элиан держалась прямо и не опускала голову, хотя чрезвычайно тягостно было осознавать, что вид у нее в самом деле жалкий. Верхнее платье с чужого плеча, платье брата: старое-престарое, потертое, оно к тому же было очень велико ей. Рубашка, штаны и сапожки приходились впору, но остро нуждались в том, чтобы их выстирали и почистили. С собой она принесла хотя и слабый, но вполне ощутимый запах конюшен, «сдобренный» ароматом соколятни. Короче говоря, позор.

Княгиня отвела взгляд от Элиан, чтобы сделать еще один стежок на вышиваемом ею цветке. Будучи в свое время самой красивой женщиной в Сариосе, княжестве своего отца, она и в Хан-Гиленз оставалась прелестнейшей: ухоженная кожа цвета меда, чарующе раскосые удлиненные темные глаза с тонкими дугами бровей; волосы под вуалькой отливали бронзой с вкраплениями золота. Единственный недостаток ее внешности — излишне подчеркнутый, чересчур упрямый подбородок — лишь усиливал ее красоту. Не будь он таким, княгиню можно было бы назвать просто симпатичной, с ним же она была восхитительна. Наконец она заговорила: — Мы разыскиваем тебя с самого утра. — Я каталась верхом. — Элиан знала, что, несмотря на все старания, ее слова прозвучали мрачно. — Потом часик посидела с сокольничим. Вы не надолго меня задержите, матушка? Сегодня прибывают послы из Асаниана, и перед этим папа собирает совет. Он попросил меня…

— Уступая твоей просьбе. — Голос княгини был нежен, но непреклонен. — Он самый терпимый из всех отцов. Но даже ему не очень-то понравилось бы видеть тебя такой.

Элиан с трудом поборола желание поплотнее запахнуть верхнее платье.

— Я не собираюсь отправляться на совет в подобном виде, моя госпожа.

— Позволь нам надеяться, что действительно не собираешься, — сказала княгиня. — Как я слышала, иногда ты щеголяешь в наряде еще менее приличном, чем этот. В бриджах, сапогах и с кинжалом. — Княгиня продолжала заниматься вышиванием, и каждое слово, слетавшее с ее уст, было столь же тщательно подобрано и просчитано, как движение иглы. — Когда ты была ребенком, я терпела это, тем более что и отец, казалось, поощрял твои выходки. Кое-кто даже находил это очаровательным: своенравная владычица Хан-Гилена пошла по стопам своих братьев и настаивает, чтобы ее научили тому, чему учили их. Ты освоила науку поединка, соколиной охоты, дикой верховой езды; ты умеешь читать, писать, говорить на полудюжине языков. Ты овладела всеми искусствами, которыми подобает владеть Пришву Гилена.

— И искусствами принцессы — тоже! — вырвалось у Элиан. — Я умею шить. Прилично танцую. Умею играть на маленькой арфе, на большой арфе и на лютне. Я знаю множество песен, одна другой лучше, которые как нельзя к месту будут в дамской беседке.

— А также массу других, на редкость подходящих для караульного помещения. — Княгиня опустила вышивку и сложила на ней руки. — Дочь моя, вот уже три года, как ты стала взрослой. В твоем возрасте я уже два года была женой и почти три сезона — матерью.

— И всегда, — пробормотала Элиан, — идеальной женщиной.

Княгиня улыбнулась, немного удивив ее. — Нет, доченька, я слыла отчаянным сорванцом. Но у меня не было ни такого безрассудно любящего отца, ни закрывающей на все глаза матери. Когда подошло время, мне пришлось надеть платье, заплести волосы и пойти под венец с человеком, которого моя семья подыскала мне в мужья. Мне повезло. Он оказался всего на десять лет старше, был миловиден и добр ко мне. Мужчина, выбранный для моей сестры, не обладал ни одним из этих достоинств. Руки у Элиан были сжаты в кулаки. Усилием воли она сохраняла спокойствие в голосе — спокойствие, граничившее с безразличием. — Мне нужен совсем другой поклонник. — Действительно. — Терпение княгини было неистощимо. — Такой, к кому бы ты относилась хоть с намеком на учтивость. — А разве прежде я была неучтива? Княгиня глубоко вздохнула, впервые выказав раздражение.

— Ты была… вежлива, да. С исключительной вежливостью ты отправилась верхом вместе с лордом Узианом Охотником, завалила по два оленя на каждого добытого им и убила кабана, который мог бы его растерзать. Ты спасла ему жизнь — он вспомнил о том, что уже помолвлен, и уехал. Когда два барона Иншаи были готовы сразиться за твою руку, ты самым вежливым образом примирила их, предложив свою руку тому, кто одержит победу в схватке с тобой. Ты нанесла поражение им обоим, а потому о сватовстве больше и речи не могло быть. Затем я взывала к твоей учтивости, когда на горизонте появился князь Коморион. А его хлебом не корми — дай только поспорить, и ты втянула его в дискуссию и разделала так, что после этого он удалился в Братство серых монахов и отказался от всех прав на княжество.

— Он и так уже был больше чем наполовину монах, — огрызнулась Элиан. — У меня нет ни малейшего желания выходить замуж за святошу.

— Кажется, у тебя вообще нет ни малейшего желания выходить замуж. — Элиан открыла было рот, но княгиня продолжала: — Ты дочь Красного князя, владычица Хан-Гилена. До сих пор ты могла вести себя как тебе вздумается лишь потому, что отец любит тебя до безумия; я тоже способна понять, как сладка свобода. Однако ты уже больше не ребенок. Наступает пора, когда ты становишься женщиной не только физически.

— Я выйду замуж, — осторожно подбирая слова, ответила Элиан, — когда встречу мужчину, который мог бы встать рядом со мной. Который не удерет в бешенстве, когда я возьму над ним верх; который будет способен хотя бы время от времени одерживать верх надо мной. Я выйду замуж за равного мне, матушка. За короля.

— В таком случае будет лучше, если ты найдешь его поскорее. — Вместо нежности в голосе княгини прозвучала сталь. — Сегодня из Асаниана прибывает с посольством Высокий принц Зиад-Илариос, наследник трона Золотой Империи. В своем послании он указал, что приезжает не только для того, чтобы заключить новый сильный альянс с Хан-Гиленом; ему было бы чрезвычайно приятно подкрепить этот альянс брачным союзом с Цветком Юга.

Элиан никогда не ощущала себя цветком, разве что цветком пламени, пожирающим себя собственным огнем. — А если мне это вовсе не чрезвычайно приятно? — Я Добьюсь, чтобы стало приятно. — Княгиня подняла ухоженную руку. — Киери, проводи госпожу в ее покои. Она будет готовиться к встрече с принцем.

Все время, пока придворные дамы хлопотали вокруг, Элиан оставалась молчалива и безучастна. Они искупали ее и надушили, а теперь облачали в тщательно продуманный наряд гиленской принцессы. Высокое зеркало, как бы поддразнивая, позволяло ей рассмотреть себя во всей красе. Да, это уже не та миловидная девчушка — неловкая, неуклюжая, одни руки и ноги да еще глаза. Став взрослой, Элиан как-то вдруг изменилась. Неловкость превратилась в ошеломляющую грациозность, худоба — в стройность, а угловатость — в соблазнительные формы, что надолго приковывали взгляды мужчин. И ее лицо, скуластое, большеглазое, с медовой кожей матери, обрамленное огненно-рыжими волосами отца, стало слишком необычным, чтобы назвать его просто хорошеньким. Взглянув на него в первый раз, люди находили его интересным, взглянув в другой повнимательнее, заявляли: «Она красавица».

Элиан сердито рассматривала свое лицо. На нее натянули платье, и одна из служанок принялась украшать госпожу золотом и драгоценностями, в то время как другая трудилась над ее волосами, заставляя их на девичий манер, свободно и вольготно, опускаться госпоже до колен. Третья служанка умелыми руками начала осторожно наносить краску на лицо принцессы: розово-медовую — на губы, медово-розовую — на щеки, слабую позолоту — вокруг глаз.

Тихий свист, перекрывший сопение возившейся с гребнем служанки, вывел Элиан из забытья. В глазах ее промелькнул смех, но они вновь приобрели свирепое выражение, когда перед ней на колени бросился ее брат Халенан.

— О прекраснейшая из прекраснейших! — выспренно воскликнул он. — Как мое сердце заждалось тебя!

Она замахнулась на него кулачком — он с хохотом увернулся и вскочил. Брат Элиан был высок и строен и походил на нее так, как только может походить мужчина. В отличие от большинства мужчин Ста Царств, которые считали бороды уродливыми и сбривали или выщипывали их, Халенан своей растительности не стыдился и позволял ей обрамлять лицо. В результате он, стал выглядеть сногсшибательно лихим и еще более возмутительно красивым, чем когда-либо.

— Ты и так все это прекрасно знаешь, — сказала Элиан, дергая его за бороду.

— Ой, женщина! У тебя тяжелая рука. И ты так прекрасна, что сам бог мог бы вздыхать по тебе. Готовишься растопить сердца всего отцовского совета?

— Если матушка не отступится, — мрачно ответила Элиан, — мне будет уготован подарочек получше. Принц Зиад-Илариос прибыл осмотреть товар. Глаза Халенана засмеялись.

— Да, я об этом наслышан. И потому-то твоя ярость столь жгуча, что едва не обожгла меня даже в покоях моей жены?

— Вряд ли тебе нужна там чья-либо помощь, — парировала она. Он заулыбался.

— Я нахожу брак делом более чем благоприятным, даже состоя в нем вот уже пять лет. — Неужели?

Элиан подумала о двух сыновьях Халенана и о его жене, с безмятежным спокойствием ожидающей в своем будуаре появления их сестры. В свое время эта любовная парочка шокировала весь Хан-Гилен, потому что невестой принца оказалась не знатная особа и не красавица, а широкобедрая, с приятным личиком и чрезвычайно здравомыслящая дочь какого-то захудалого барона. Казалось, она лишь на какое-то время перенеслась из поместья своего отца во дворец наследника Красного князя, и то, что она по сию пору оставалась здесь, вызывало лавину сплетен при дворе — высокородные дамы тщетно ждали, когда же она надоест своему красавцу мужу.

Резким жестом Элиан отпустила служанок. Когда последняя шелковая юбка скрылась за дверью, она обернулась к брату.

— Ты знаешь, почему я не могу сделать то, о чем просит матушка.

— Я знаю, почему ты думаешь, что не можешь. — Я дала слово, — сказала Элиан. — Слово ребенка. — Слово владычицы Хан-Гилена. Халенан взял ее за плечи, словно желая встряхнуть. — Лиа, тебе было всего восемь лет. — А ему пятнадцать, — нетерпеливо закончила она за него. — И он был моим братом по всему, но не по крови, и находилось немало людей, утверждавших, что он слишком много о себе воображает, поскольку никто не может быть сыном бога и уж тем более сыном Солнца. И кто бы он ни был — полубог или же человек, — он по праву наследовал чужеземное королевство, а когда подошло время, провозгласил его своим. Он должен был уехать, а я — остаться. Но я обещала ему: придет мое время, и я приеду сражаться вместе с ним. Потому что мать оставила ему королевство, но отец завещал ему править всем миром.

Халенан открыл было рот, но потом передумал. Если бы он не был так добр, то сказал бы то, о чем старался не думать. Эта мысль была достаточно жестокой, чтобы допустить ее между теми, кто рожден и воспитан быть магами и умеет проникать в чужой разум. Для Мирейна, их сводного брата, сына жрицы и бога, великого мага и воина даже в юности, Элиан была лишь ребенком, за которого не стоило обращать внимания, — сестрой, тенью ходившей за ним по пятам, словно верная собачонка. Где он — там и она. Это явное доказательство его божественного происхождения, молвил как-то один шутник. Кто кроме божьего сына способен вызвать такое непрестанное обожание?

А теперь Мирейн — взрослый мужчина, король далекого Янона, и вокруг его имени слагаются легенды. Даже если он помнит Элиан, то скорее не как женщину, верную своему слову, а как ребенка, оплакивавшего уход брата, поклявшегося детской, ни на чем не основанной клятвой, которая куда более хрупка, чем обещание.

— Что ты намерена делать? — прямо спросил Халенан. — Присоединишься к его гарему в Хан-Яноне?

— Рабынь у него хватает, — выпалила Элиан, и щеки ее покраснели. — Я буду сражаться за него, я отдам ему всю свою силу и буду свободна.

— А если он изменился? Что тогда, Лиа? Вдруг он стал варваром? Или, что еще хуже, слишком возгордился божественной силой, сокрытой в нем?

— Тогда, — произнесла она с твердостью, стоившей ей немалых усилий, — я заставлю его вспомнить, кто он на самом деле.

Халенан взял сестру за плечи, и она чуть не засмеялась: несмотря на остроту момента, он сделал это осторожно, чтобы не помять платье. Да, женитьба очень повлияла на него.

Он посмотрел на нее, шутливо сердясь. — Сестричка, скажи мне правду. Ты делаешь все это только для того, чтобы свести нас с ума? — Я делаю это потому, что не могу иначе. — Удивительно точный ответ. — Он отпустил ее и вздохнул. — Может быть, в конце концов тебе и придется отправиться к Мирейну. С ним ты сможешь познать чувство, которого тебе не дано познать ни с кем другим.

— Я поеду, когда настанет время. — А пока ты даешь от ворот поворот кавалеру за кавалером и даже отцу наотрез отказываешься объяснить почему. — И ты тоже.

— Я держу слово. — Глаза их встретились; взгляд Халенана на долю секунды дрогнул. Но он со своим гиленским самообладанием тут же свел все к шутке. — А может, мне и стоит сказать. Матушка бы сразу нашла идеальное решение: брак между тобой и твоей старой любовью. Сто Царств в качестве приданого, трон Аварьяна в качестве супружеского ложа и…

Элиан стукнула его что было сил. Рот Халенана закрылся, ко мысли продолжали бежать в том же направлении. Он смеялся над ней. Он всегда смеялся над ней, даже когда она доводила его до белого каления.

— Это любовь, — сказал он, — и глупость. А может быть, отчаяние.

— За тебя я никогда бы не вышла замуж. Он отвесил в ответ поклон, ничуть не обидевшись. — Пойдем же, о моя завоевательница. Мы опаздываем на совет.