"Зодиак" - читать интересную книгу автора (Стивенсон Нил)

3

Я попросил Гомеса высадить меня на Гарвард-сквер, где собирался встретиться за ленчем из зернового пирожка и тофу с репортером из «Уикли». Выбросив перед входом сигару, я вошел в отделанное светлой сосной сумасбродно дорогое заведение, стоявшее чуть в стороне от площади, улыбнулся в возмущенную физиономию менеджера и, наконец, отыскал взглядом сидевшую в дальнем углу Ребекку.

— Как поживает Гранола Джеймс Бонд?

Я едва не разразился тирадой про Токсического Человека-Паука, но тут вспомнил, что кое-кто мной искренне восхищается (Ребекка из их числа) и что именно восхищению и легендам про Джеймса Бонда мы обязаны бесплатными машинами и анонимными звонками о токсинах в воде и почве. Поэтому я спустил ей вопрос. Ребекка выбрала самое солнечное местечко в зале, и от яркого света ее зеленые глаза горели как сигнал светофора, а с кожи поднимались ароматические масла духов. Мы с ней пару раз забирались в спальник, и от того факта, что в скором будущем повторение не предвидится, она становилась в сто тысяч раз — ух! — вдвое красивее. Чтобы отвлечься, я прорычал официанту что-то про пиво и сел.

— У нас есть… — начал официант и сделал ужасающе глубокий вздох.

— «Джинси Крим эль».

— Этого нет, сэр.

— «Бекс». — Потому что, по моим прикидкам, платить Ребекке.

— Фирменное здесь — газированная минералка с лимоном, — сказала Ребекка.

— Мне нужно прополоскать рот после Эверетта.

— Был там на своем «зоде»?

— Для тебя он «Зодиак». Ответ — «нет», не был.

Мы всегда начинаем разговор с обмена пустыми колкостями. Ребекка работает в отделе политических новостей и полжизни проводит, разговаривая с косноязычными и сладкоречивыми. Общение с человеком, способным сказать «хрен» в диктофон, действует на нее как таблетка бензедрина. А еще подспудный флирт («Эй, а помнишь?» — «Да, помню». — «Неплохо было?» — «Ага».).

— Как продвигается «Проект омар»?

— Ухты, подготовилась к интервью. Проект в порядке. Как газета?

— Как обычно. Гражданская война, мятеж, финансовый кризис. Но все читают рецензии на новые фильмы.

— Вместо твоих репортажей?

— Зависит от того, что я раскопаю.

— И что на сей раз?

Улыбнувшись, она подалась вперед и хитренько глянула на меня.

— Плеши выставил свою кандидатуру.

— Который из них?

— Большой Плеши.

— Подхалим?

— Ага, он метит в президенты.

— Вот черт. Конец ленча. Есть расхотелось.

— Так и знала, что тебя это порадует.

— А как же «Баско»? Разве ему не придется перевести компанию в «слепой траст»?

— Уже сделано. Как еще, по-твоему, я узнала, что он выставил свою кандидатуру? У меня есть знакомые в его банке.

Семья Плеши заправляла «Баско» (она и основала компанию) и потому являлась Загрязнителем номер один Бостонской гавани, Отравителем Вьетнама, Авангардом движения за токсичные отходы. Уже несколько лет я пытался объяснить разным ее представителям, насколько глубоко они увязли в дерьме, иногда даже забивал трубы с заводов гидроцементом, чтобы до них дошли мои слова.

В этом году главным Плеши был Олвин, он же Подхалим, важный член команды правительственных экспертов и гениев внешней политики, которые добились для нас победы во Вьетнаме.

Ребекка показала мне образчики творчества его писак: «Многие поборники защиты окружающей среды излишне остро отреагировали на присутствие этих соединений (не химикатов, не токсичных отходов, а «соединений»!)… но что такое, по сути, единица на миллион?» Далее следовал рисунок с изображением капли из пипетки, полной «соединений», которая падает в железнодорожную цистерну чистой воды.

— Ага. Обрабатывают зрителя ТКЭП. Капля в цистерне. Подумаешь, важность! Но можно и иначе повернуть: футбольное поле — это площадка — в сколько? — в сорок пять тысяч квадратных футов? У банановой кожуры площадь, скажем, одна десятая квадратного фута. Значит, «объем» банановой кожуры, брошенной на футбольное поле, — каких-то пара единиц на миллион. Но если форвард поскользнется на банановой кожуре под конец матча…

— ТКЭП?

— Разве я тебе про него не рассказывал?

— Объясни.

— Сокращенное «точка в конце этого предложения». Помнишь в школьных брошюрах по гигиене говорилось, что «у жителей города размером с Даллас можно вызвать галлюцинации каплей ЛСД размером не больше точки в конце этого предложения». Ее проще себе представить, чем, скажем, микрограммы.

— А при чем тут футбол?

— Мое дело — пытаться объяснить научные идеи среднему любителю пива, так? Этот средний Джо или Гарри, возможно, заучил свод правил НФЛ, но не понимает, что такое ПХБ и не отличит микрограмм от минета. Я говорю ему, что микрограмм приблизительно равен одной ТКЭП. Единица на миллион — это капля в железнодорожной цистерне, — вот что твердят химические компании, чтобы заморочить нашему Джо голову. Если выложить нос к хвосту всех детенышей тюленей, убитых в этом году, хватит на сотню футбольных полей. Слезы, пролитые их мамами, заполнят железнодорожную цистерну. Сбрасываемые в Бостонскую гавань непереработанные отходы могут еженедельно заполнять по стадиону.

— Дэн Смирнофф сказал, вы теперь работаете вместе. Сколько-то пива попало мне в носоглотку. Надо отдать должное Ребекке: она умеет строить разговор.

Смирнофф и был истинной его причиной, а ерунде про Плеши и цистерну лишь полагалось развязать мне язык. Когда я увлекусь тирадой про ТКЭП, самое время будет дать мне под дых. Сколько раз я потчевал Ребекку «моей фирменной»? Два или три как минимум. Я люблю хорошие байки. Люблю повторять их по многу раз. Но Ребекка давно просекла: раскрути С.Т. на разговор про пипетки и цистерны, и он как с цепи сорвется. Как только я разойдусь про токсины, мне, «тепленькому», можно подбросить заковыристый вопрос, проследить реакцию по моей волосатой и исключительно выразительной физии и мельком увидеть правду. Или понять, обоснованы ли худшие ее подозрения.

— Смирнофф — один из тех, с кем мне приходится контактировать. Как охраннику в тюрьме — с педофилами-насильниками.

— Ты к этой категории его относишь?

— Нет, он недостаточно хитер. Просто вечно на взводе и очень занят самим собой.

— Никого не напоминает?

— Ага, но у меня есть на то причины. А у него нет.

— Пэтти Боуэн из «НЭИ» сказала…

— Дай угадаю. Смирнофф пришел к ней и заявил: «Я собираю команду, группу мгновенного реагирования, которая будет покруче «ЭООС», и Сэнгеймон Тейлор согласился со мной работать».

— Так Пэтти и сказала.

— Ну да, Смирнофф на днях мне звонил. Сама понимаешь, я повесил трубку, мне совсем не нужно, чтобы ФБР застукало меня на разговоре с этим гадом, поэтому он изловил меня в рыболовецком кооперативе, где я чистил рыбу. И сказал: «Мы с Пэтти Боуэн создаем группу быстрого реагирования, ну сам понимаешь…», и давай мне подмигивать. А я помахал на него ножом и сказал: «Слушай, гнойный ком, ты сам — как токсин, и если еще когда-нибудь позвонишь мне или даже в «ЭООС», хотя бы на десять футов ко мне подойдешь, я вот этим тебя, как тунца, разделаю». С тех пор от него ни слуху ни духу.

— Такая у тебя позиция? Что он террорист?

— Ну да.

Ребекка начала уже это записывать, поэтому я громко и внятно добавил:

— А мы нет.

— Значит, по твоему мнению, он — то же, что и Хэнк Бун.

— С моральной точки зрения, да, — заизвивался я, уходя от ответа. Но второго Буна нет и не будет.

У Буна был пунктик на китобойных судах. Он любил их топить. Он стоял у истоков «ЭООС», был героем вторжения в Советский Союз, но семь лет назад его вышвырнули. У побережья Южной Африки он под завязку загрузил свой «Зодиак» взрывчаткой «С-4», нацелил его на пиратское китобойное судно и в последнюю минуту прыгнул за борт. Судно пошло на дно, он тоже залег в какой-то слезливой европейской социалистической республике. Но время от времени он исчезает из виду, и по сей день китобойные судна черпают ил на дне всех семи морей.

— Бун боец, а Смирнофф просто жалок.

— Ты восхищаешься Буном.

— Ты же знаешь, что я не могу этого сказать. Я искренне против насилия. Ей-богу.

— Потому-то ты и угрожал Смирноффу ножом.

— У меня были смягчающие обстоятельства. Я преднамеренного насилия не признаю. В Буне даже нужды нет. Корпорации сами заложили под себя бомбу. Нам достаточно лишь поджечь фитиль.

Ребекка откинулась на спинку стула, ее зеленые глаза сузились в щелочки, и я понял, что меня ждет очередное «журналистское озарение».

— Я думала, ты ничего не боишься, но Смирнофф тебя пугает, верно?

— Конечно. Пойми, «ЭООС» редко нарушает закон. Самое худшее, что мы делаем, — время от времени портим чужую собственность, и то, лишь бы предотвратить кое-что похуже. И все равно у нас «жучки» в офисах, телефоны прослушиваются, того и гляди начнется слежка. ФБР считает меня Шакалом, мать его, Карлосом. И по телефону мы ни о чем серьезном не разговариваем. Истинные профессионалы. Но этот клоун Смирнофф пытается организовать откровенно террористическую группировку. По телефону! Мозгов у него не больше, чем у тибетской собачки лхаса. Черт! Интересно, нельзя ли подать на него иск о дефамации за одно только упоминание «ЭООС»?!

— Я не юрист.

— А вот я явно вижу иск о дефамации, если какое-нибудь средство массовой информации попытается хоть как-то нас связать.

Она скорее развлекалась, чем сердилась. Впрочем, чего-то такого я и ожидал: она считает, что я симпатичный, когда злюсь. Сколько ни говори про объективность и профессиональную этику, трудно дистанцироваться от парня, с которым трахалась на «Зодиаке» посреди Бостонской гавани во время перерыва на ленч.

— Я поражена, С.Т. Ты действительно только что угрожал «Уикли»?

— Нет, конечно. Я просто пытаюсь показать, насколько для нас важно отмежеваться от них с Буном. Как только мы закончим, я свяжусь с каким-нибудь из наших молодых эко-юристов и выясню, нельзя ли засудить его до полусмерти.

Ребекка улыбнулась.

— А я и не собиралась вас связывать. Никакой связи не существует. Но тема меня заинтересовала. Сам посуди, «Лига Айка Уолтона» перетекает в «Сьерра-клуб», потом в «Экстремистов охраны окружающей среды», потом в «Национальную экологическую инспекцию»…

— Ну да, а потом Смирнофф, потом Бун, потом палестинская группировка «аль-Фатах». Думаю, где-то по цепочке дальше окажутся «Баско» и «Фотекс». Это опасная посылка, детка. Нужно провести черту между нами и Смирноффом. И даже «НЭИ».

— Никто не разрешал тебе звать меня «детка».

— Идет. Можешь называть меня кем угодно, кроме террориста.