"Мертвый среди живых" - читать интересную книгу автора (Блэк Итан)

Глава 2

Воорт чувствует, как кто-то гладит его по плечу, и даже с закрытыми глазами знает, что женщина, которая будит его, не та, с которой он провел ночь: запах духов тоньше, а ногти острее. Нежное царапанье руки возбуждает, и в животе невольно разливается тепло.

— С днем рождения, блондинчик, — произносит вдова двоюродного брата.

Что самое худшее ты сделал себе? Каков наихудший твой выбор? И был ли он столь велик, что ты мигом понял: жизнь уже никогда не будет прежней?

Или выбор этот был настолько обманчив, что ты убедил себя в его незначительности? Может быть, улыбнулся не тому человеку. На несколько минут задержался в баре. Заключил мелкое пари. Колебание в любви, которое казалось столь невинным, мелким и личным, что только потом пришло осознание гнусности распутства, к которому оно тебя привело, и это же любовное сомнение приведет к несчастью и в конце концов подведет тебя к твоему последнему часу.

Теперь это стало проблемой. Как поступить? Выгнать ее из дома? По приглушенному звуку льющейся воды он понимает, что его подружка Камилла принимает душ. Выключает душ. Воорту слышно мурлыканье Камиллы. Вытираясь, она любит напевать мелодии рока.

— Проснись, соня, — упорствует Джулия.

Воорт открывает глаза, лежа в кровати под балдахином, которой больше ста лет. Сидящая рядом вдова — маленькая пепельная блондинка, волосы в стиле феи, яркие, как Карибское море, голубые глаза, по-скандинавски белая кожа, а ноги и бедра под голубой детской ночнушкой такие стройные, изящные и соблазнительные, как и все ошибки, которые делают мужчины.

«Боже упаси: она вдова, а я тверд как камень. Может, потому, что только проснулся».

Ладно.

Вдовам следует быть постарше, а не двадцати семи лет. В детстве Воорт обычно думал, что вдовам полагается быть печальными и изможденными. А губы Джулии блестели и имели форму бантика, как у ангелочка, — об этом Воорт слышал не раз за те месяцы, что она гостит в доме: обрывки разговоров в супермаркетах и ресторанах, когда мужчины обращали внимание на губы Джулии.

— Кажется, внизу начинают собираться гости, старик, — улыбается она.

— Мне всего тридцать три.

— Ты выглядишь как ископаемое.

— Какие гости? — спрашивает он, думая, что флиртует с ней.

Она посылает ему убийственную улыбку. Улыбку, за которую всего восемь лет назад школьные мальчишки дрались, устраивали гонки на машинах, лишь бы произвести на нее впечатление. Улыбку, заставившую жениться Дона Воорта, его двоюродного брата. Воорт слышит, как хлопает дверь внизу. Стереосистема играет что-то классическое. Гендель. Воорт чувствует запах бекона, слышит детский смех внизу.

— Камилла сказала, что у тебя нет особых планов на утро, и потому я сделала несколько звонков. Надеюсь, все будет как надо.

«Действительно, Камилла собиралась позвать меня к завтраку, а потом мы хотели заняться в сарае постройкой каяков. Это мой первый выходной после двух недель сплошной переработки — пришлось допрашивать полицейских, арестованных в Бронксе. Мы с Камиллой рассчитывали на тихий день. Собирались поесть, заняться любовью и поучаствовать в традиционном именинном бейсболе сегодня вечером».

Несмотря на присутствие Джулии, мысль о Камилле наполняет Воорта теплом иного рода — он ощущает прочное счастье, отметившее его жизнь с тех пор, как шесть месяцев назад они вернулись домой вместе, соединившись вновь после почти годовой разлуки. Сначала они снова стали друзьями. Затем опять больше чем друзьями. Неровная история их отношений растворялась в любовной последовательности, которая доставляла Воорту удовольствие. Растворялась в некоем волнении, возникающем от понимания женщины и противоположном опасному, терпкому возбуждению, приходящему от недостаточного знания женщины.

— Я все думала, — говорит Джулия, сидя на кровати и все еще касаясь его плеча. Ее рубашка приоткрыта ровно настолько, чтобы он видел округлые груди размером с яблоко. — Почему день рождения празднуют всегда вечером? Почему не сделать весь этот день особенным? Мы все хотели праздновать. — И по этому «мы» он понимает, что она подразумевает все большое семейство — Воортов из Куинса, Воортов из Тагбоута.

— Глубокая мысль, — произносит он и отодвигается, рука Джулии соскальзывает с его плеча.

— Ты разрешил Донни-младшему и мне остаться здесь и этим спас нас. Я скоро найду квартиру, обещаю; я очень стараюсь.

Детектив Воорт живет в своем двухвековом доме. Этот дом всегда служил кровом для членов семьи, которые потеряли фермы, или остались без работы, или нуждались в том, чтобы снова стать на ноги после участия в военных действиях за морем, которые вела страна, а также для тех, кому просто нужна была хорошая постель, потому что они боялись грязных нью-йоркских больниц прежних времен.

В тяжелые дни подчиненные Воорта, измотанные сверхурочной работой, получали запасной ключ и в два часа ночи, валясь с ног от усталости, засыпали в одной из спален второго этажа. Это было проще, чем добираться в пригородные Нассау и Суффолк, — ведь на работу надо было вернуться уже через несколько часов.

«Какой смысл иметь три пустых этажа, если ими не пользоваться? — говорил Воорт. — Важнее любить то место, где встретишь свой конец».

Дом и участок, на котором он был построен, были дарованы с правом передачи по наследству континентальным конгрессом его предку, адмиралу Конраду Воорту, в качестве награды за то, что тот во время Американской революции помешал англичанам высадиться в Нью-Джерси. Оригинал дарственной висел в рамке на кирпичной стене в гостиной. Там было написано: «За действия, совершенные помимо зова долга, и взамен платы адмирал Воорт и его потомки настоящим награждаются земельным участком № 28 на острове Манхэттен в городе Нью-Йорке. Земля или строения на ней никогда не будут облагаться налогами со стороны властей — федеральной, штата и города. Дом и земля могут передаваться по наследству. Сей указ остается действителен до тех пор, пока последний из рода Воортов не умрет или не продаст собственность, и в этом случае все деньги от таковой сделки останутся в руках семьи и не будут облагаться налогом любой государственной властью — федеральной, штата или местной. Благодарим вас, адмирал Воорт. Подписано и засвидетельствовано».

Сейчас Воорт — самый богатый полицейский Нью-Йорка благодаря значительным двухвековым вложениям, включая и его собственные.

Позади Джулии открывается дверь ванной, и оттуда в клубах пара по дощатому полированному полу выходит Камилла, энергично растираясь полотенцем. Она выше Джулии, волосы длиннее и доходят до миленькой попки, живот плоский от бега и гребли на каяке, а синие глаза северной ирландки начинают яростно сверкать при виде женщины, сидящей на постели Воорта.

— Я поздравляла именинника, — весело сообщает Джулия.

— Он такой милый, — произносит Камилла, не глядя и словно размышляя, насколько мил Воорт.

Окно открыто, и майский ветерок овевает живопись трехвековой давности, старинный ночной столик, мраморного херувима и фарфоровый таз, захваченные адмиралом Воортом на британских фрегатах, когда он курсировал вдоль побережья. Но взгляд Воорта останавливается на противоположной стене. В данный момент беспокоящую его проблему лучше всего выражает картина, недавно написанная по его заказу. На ней были изображены современные нью-йоркские полицейские и пожарные, разбирающие после теракта руины Всемирного торгового центра.

На картине мужчины и женщины в дыму и пыли, под накренившимся обломком здания-гиганта, напоминающим остов веера расплавленной стали и вздымающимся как трубки органа, тщательно исследуют завалы. Спасатели — так назвали их газеты. Но спасать было почти некого. Некого отправлять в больницы в многочисленных машинах «скорой помощи», стоящих поблизости.

Воорт и его партнер по работе Мики тоже были среди спасателей, мучительно выискивая уцелевших из трех тысяч пропавших — ни в чем не повинных служащих и посетителей, которые в тот момент были в офисах. И из тех, кто видел, как обрушились на них потолки в следующее мгновение.

Воорт мельком вспоминает, как работал бок о бок со своими дядьями, кузенами и сотнями коллег — полицейских офицеров и детективов. Под завалами среди мертвых было трое полицейских Воорта, включая молодого мужа Джулии, пешего патрульного, который бежал к башне, чтобы помочь эвакуировать людей, когда здание рухнуло.

«Донни, Донни…» — шепчет Джулия, машинально крутя на пальце обручальное кольцо.

Воорт смотрит в упор на Камиллу, словно спрашивая ее: «Что мне делать?» — и негромко произносит:

— Спасибо, что устроила мне праздник. Мы с Камиллой скоро спустимся.

Воорт подумывает о том, чтобы повесить картину внизу — ведь ей явно не место там, где просыпаешься. Но, по крайней мере на сегодня, картина висит здесь, чтобы каждое утро перед работой напоминать о последствиях нехватки воображения и подготовки. Он хотел, чтобы это всегда было на виду и стало напоминанием для него — а впоследствии и для любого из детей, которые унаследуют дом, — о том, что нужно задавать дополнительные вопросы, ставить добавочные телефоны и, даже если устал до предела, писать докладные, наплевав на свои сомнения насчет их пользы.

Джулия снова привлекает его внимание к себе, протянув ему сверточек в синей глянцевой бумаге.

— С днем рождения! Хотела подарить тебе это сама, не при всех.

— Разверни, разверни, милый, — настаивает Камилла, устраиваясь на постель, где только что сидела Джулия.

— Это его значок, — вздыхает Воорт, воскрешая в памяти образ двоюродного брата — неуклюжего сообразительного кадета полицейской академии, которого, по правде говоря, знал очень мало. У него была репутация патрульного, корпевшего над составлением достойной сводки об арестах.

Полицейский значок Дональда Воорта, или, скорее, то, что от него осталось, лежит на темно-красном бархате, который подчеркивает блестящее и делает тусклое еще тусклее. Воорт провел большим пальцем по выпуклому оплавившемуся металлу, напоминающему о скрученных в узел прутах и расплавленных балках, которые Воорт разбирал. Значок вызывает ощущение тошноты и укрепляет решимость Воорта помочь всем, чем сможет, Джулии и ее пятилетнему сынишке, Донни-младшему.

— Я не могу хранить это у себя.

— Значок должен хорошо смотреться вместе с семейными реликвиями. Положи его внизу — рядом со старыми пистолетами, дубинками и наградами. — Джулия бережно накрывает руку Воорта. — Тебе не нужны другие подарки. У тебя есть дом, потрясающая дама сердца и все необходимое.

Жар тела Джулии соперничает с холодом значка.

— Прости, что вмешиваюсь, но я думала, что ты хочешь знать, собрались ли внизу гости, — произносит она, отступая назад, но оставляя ощущение тепла своей руки.

— Нет проблем.

— Мы мигом спустимся, — добавляет Камилла.

— Да, вот еще что, — улыбаясь, как фея, обращается Джулия к женщине повыше ростом — такими улыбками обмениваются женщины, и, кажется, улыбка эта имеет иной смысл, нежели та, которая предназначалась Воорту. — А ты знаешь, Кам, — хихикая, произносит Джулия ненавистное Камилле уменьшительное имя, — как другие Воорты называют нас? Сестрами. Забавно, правда? По-моему, из-за светлых волос. Думаю, они считают, что мы похожи.

— Как тебе это нравится? — спрашивает Камилла.

— Ты вроде старшая сестра, а я — младшая. Как тебе это? Старшая сестра, — повторяет Джулия, а затем говорит нараспев: — По-ка, с днем рождения тебя-я-я.

Если бы Джулия не появилась, Воорт с Камиллой занялись бы любовью. Они все еще могли лежать в постели, наслаждаясь друг другом — а это, будьте уверены, немало, — а не скучно смотреть друг на друга поверх стеганого одеяла и слушать гул транспорта, гудки машин, собачий лай — шум, доносящийся с улицы и сглаживающий неловкость.

— Я просто не могу попросить ее уйти.

— Конечно, не можешь. Ты даже не можешь попросить ее отойти на пару шагов.

Они живут вместе два месяца — конечно, меньше, чем Джулия с сыном на втором этаже, — но вполне достаточно, чтобы Воорт стал получать удовольствие от повседневных привычек Камиллы. Скажем, когда они не ссорятся, ему нравится ее манера играть на воображаемой гитаре, думая, что он не видит. Или привычка приносить на ночь чашечку кофе без кофеина, перед тем как ложиться с ним.

Или теперь, когда она потеряла экспериментальную работу телепродюсера из-за договора с отказом возобновления контракта — так его называют в компании Эн-би-си, — привычка заниматься каждое утро любовью и нежиться в постели, читая «Нью-Йорк таймс», прежде чем натянуть комбинезон из грубой бумажной ткани и пойти в сарай, где он строит каяк.

Крутой телепродюсер Камилла превратилась в строителя лодок. Ежедневная работа со смолой и деревом вместо видеокамер. Она всегда любила каяки, греблю, участие в гонках и победу. Воорту новая Камилла нравится даже больше прежней — она мягче.

— Ночная рубашка была распахнута — знает, что делает, — произносит Камилла.

— В этом доме всегда будут жить члены семьи, — упрямо заявил Воорт.

И оба начинают одеваться, вместо того чтобы заняться любовью. Прикрывают свои тела, вместо того чтобы прикоснуться друг к другу. «С днем рождения, приятель».

— Не притворяйся, что дело в семье, — продолжает она.

«С днем рождения тебя-я-я».

— Они были на грани развода еще до теракта, — напоминает Камилла, наклонившись над туалетным столиком, затем достает сложенные джинсы и натягивает на длинные красивые ноги.

— Слухи, Камилла. Даже если это и правда, они могли снова сойтись. У нас же с тобой так было. Не говоря уже о Донни-младшем и о том, что Джулию не на шутку подкосило.

— Я всегда терпеть не могла это выражение. Кто-нибудь сначала произносит «не говоря уже о том…», а затем именно о том и говорит.

Камилла держит в руках детский голубой пуловер с высоким воротом. Выше пояса она все еще обнажена. «Полуодетые женщины чаруют своей наготой, — думает Воорт, удивляясь, насколько сильно связывает их с Камиллой природа, даже когда они цапаются. — А полуодетые мужчины выглядят клоунами в расстегнутых рубашках и носках на резинках».

Смягчившимся тоном Камилла продолжает:

— Я превращаюсь здесь в этакую киношную злодейку. Что я должна сказать, чтобы не показаться бесчувственной? Произошло страшное. Я делала репортаж о центре, видела останки тел. Моего соседа сверху так и не нашли. Я знаю, что для тебя значит семья, — ее голос немного окреп, — но Джулия получила свыше миллиона долларов от фонда Красного Креста, города и федеральной системы компенсаций; и это как минимум. Вероятно, миллион триста и без налогов, я уж не говорю, что компенсации только начались, но…

— Она проиграла их на бирже — ей дали плохой совет.

— Она оступилась, и ты не можешь за это отвечать. И сейчас делает еще одну ошибку, волочась за тобой. Что прикажешь делать? Притворяться, что этого нет?

— А может, ты выдумываешь?

— С таким же успехом выдумываешь и ты.

— Дело не в том, чего хочет она, а в том, чего хочу я и…

— Нет, я не дам ей испортить тебе день рождения, — перебивает Камилла. — Но теперь мы оба вляпались в историю. Я сделала ошибку, о которой жалею, и мы оба наказаны. Мы вернулись сюда вдвоем, и это означает, что нас что-то связывает прочно и сильно; так послушай, что я скажу. До свадьбы мой бывший бегал за мной как сумасшедший, просто помешался на мне. Звонил, писал записки, таскал цветы — посвящал мне все свое время. А после в какой-то момент я почувствовала, что мне изменяют. Может быть, так поступают все мужики, — с едва заметной горечью произнесла она. — Может быть, вам все надоедает. И если в этом вся штука, никто больше со мной не затоскует. Даже ты. Я не собираюсь так жить. Одного раза хватит за глаза.

— Камилла?

— Что?

— Я тебя люблю.

— Да ладно.

— Камилла?

— Что?

— Гости подождут.

Она молчит какое-то время, и Воорт знает: этим она показывает ему, что имеет в виду именно то, что сказала. А затем лицо ее медленно расплывается в улыбке.

— Конечно, пусть лучше подождут.

Снизу доносится запах кофе и корицы. Воорты рассядутся за длинными столами. Бригада полицейских из Гудзон-Вэлли займется солеными окороками, фруктовыми пирогами и домашними сидрами разной крепости. Воорты из Тагбоута прикатят из Стейтен-Айленда со спиртным в картонных подарочных коробках, купленных со скидкой в одном из магазинов «Кузина Марла». Праздник, Воорт знал по удачному опыту, будет продолжаться весь день. Воорты заполонят весь дом — и все равно, дома ли хозяин. Дежурные полицейские ввалятся после окончания смены. Эти ребята будут играть в цокольном этаже в футбол и хоккей без клюшки. Полицейские в отставке возьмут с собой виски в оранжерею или на крышу, будут смотреть на горизонт и трепаться до полуночи. А женщины превратят голландскую кухню во вкусно пахнущую лабораторию по испытанию рецептов, хранящихся в семье с тех пор, когда Джордж Вашингтон сидел в палатке и выслушивал советы лазутчиков Воортов, одетых в штаны из оленьей кожи, и когда первые Воорты, высадившиеся в Новом Свете, стали ночными караульными в Новом Амстердаме.

Сегодня вечером соберется больше двухсот человек. Опоздавшие Воорты принесут с собой еду со всех концов города: хумус из Бруклина, канноли из маленькой Италии, кисло-сладкую свинину, мусаку, тайские подушечки, жареную окру и множество сладких пирогов.

Взгляд Воорта снова привлекает картина с Торговым центром, и он чувствует в груди волнение, оттого что после теракта его дом приобрел для всех еще большее значение. Вудс считает, что каждое поколение пережило собственное страшное горе и что для минувших поколений полицейских этот дом был местом сбора после убийства Джона Кеннеди, нападения на Перл-Харбор или эпидемии гриппа в стране. Дом — семейный пробный камень, и Воорт, его хранитель, был в семье невольным принцем.

А теперь Воорт, принц-полицейский, празднует день рождения, а день рождения принца — это всегда национальный праздник. Под день рождения принца жители страны празднуют все, что угодно. В трудные времена день рождения принца позволяет его подданным поддержать лучшего из лучших.

— Ты так прекрасна, — начинает Воорт, и в этот момент раздается телефонный звонок, но он не обращает на него внимания.

Теперь одежда сброшена, что гораздо, гораздо лучше, чем наоборот. Голубой пуловер стянут через голову. Воорт прижимает Камиллу к себе, ее соски становятся упругими, а тонкие руки расстегивают джинсы. Выпуклости, кажется, усиливают его желание. Изящные ключицы, плечи с веснушками, длинные стройные ноги и округлый изгиб бедер.

Телефон замолкает — кто-то снял трубку внизу или разъединили.

Камилла на четвереньках, как зверек, приближается к Воорту по стеганому одеялу. Он прижимает ее, и ее язык скользит у него во рту, касаясь зубов. Длинные пальцы ласкают его тело. Ощущая тело Камиллы на себе, Воорт наслаждается твердостью мышц ее брюшного пресса и крепкими бедрами.

— О, Воорт! — стонет Камилла, когда он нежно ласкает ее заветное место, а потом привстает, чтобы войти в нее. — Воорт, — шепчет она, и тут раздается стук в дверь.

— Джулия, уходи, — говорит он, но из-за двери слышится голос его напарника Мики:

— Эй, именинник! Потом доснимешь свой порнофильм. Нам надо идти!..

Воорт отстраняет Камиллу, и она показывает ему язык, совсем как маленькая девочка. Оба запыхавшиеся и потные. Воорт чувствует, что плоть его тверда, как мрамор статуи херувима, досаждает боль из-за отсутствия удовлетворения.

— Джулия тебе тоже звонила? — спросил Воорт, справляясь с собой.

— В день рождения что за гулянка без подарка от лучшего друга, Везунчик. Но я не мешаю по личным причинам, потому что хочу еще жить.

— Вали отсюда.

— Натягивай трусы. Внизу ждет дежурная машина — ее послала генералиссимус Ева, — объявляет Мики, называя имя нового шефа детективов Нью-Йорка. — Хочет видеть нас немедленно.

— Две недели без отдыха. Я не в состоянии снова взяться за работу.

— Может, мы нужны для допроса очередной порции подонков, арестованных Мстителем из мэрии.

В животе у Воорта возникает страх, и тошнота поднимается к горлу. «Если бы мы были нужны для допросов, нас вызвала бы не Ева».

— Тогда, наверное, она хочет преподнести тебе подарок как имениннику. Может, она купила галстук старику Везунчику.