"Мертвый среди живых" - читать интересную книгу автора (Блэк Итан)

Глава 14

— Я вспомнил, где слышал раньше ваш голос, — говорит Уэнделлу Эйден Прайс в своем кабинете шестнадцать месяцев спустя.

В эту минуту страх Уэнделла настолько велик, что самообладание у него на грани отсутствия. Жом мочеиспускательного канала ослабевает, и он чувствует, как растекается горячая струйка мочи. Спина мокрая от пота, а сам Уэнделл даже и не заметил, когда стал потеть. Яички мелко дрожат и бьются о ляжки.

— И где же это было? — собрав все свое самообладание, ухитряется он задать вопрос, и голос вроде бы даже звучит обычно, а инстинкт самосохранения удерживает и не дает ринуться к двери или рвануть крышку дипломата.

«Я никогда не сравняюсь в быстроте реакции с этим человеком».

Прайс тычет в воздух и, по-видимому, не замечает страха, который творит.

— Вы читали заупокойную молитву на похоронах жертв налета на Всемирный торговый центр, правда? Только где это было? В соборе Святой Марии? В Куинсе?

— Нет, не там.

«Собираясь сказать „да“, напомнил себе Уэнделл, придерживайся первоначальной легенды. Не сообщай подробностей, которые можно проверить». Он был в Куинсе.

Опубликованная издательством «Норд-Пойнт пресс» книга «Переговорные стратегии» предостерегает: «Не позволяйте оппоненту выводить вас из равновесия. Подобная тактика древнее трактата „Искусство войны“ Сунь-Цзы. Ждите нестандартной проверки, выпадов, лжи, откровения. Мотивы поведения другого всегда неизвестны, но умейте твердо придерживаться своей линии».

Уэнделл не в силах сдержать дрожь в голосе, но зато лжет он вдохновенно, зная, что ответ должен объяснить причину этого расстройства.

— Я читал заупокойную молитву по своей невестке, но это было в Тампе. Она пришла в Торговый центр к подруге, когда врезался первый самолет.

Улыбка исчезает с лица Прайса, он неподдельно краснеет и выглядит смущенным. Его переполняет сострадание.

— Простите, святой отец. Я никогда не был в Тампе.

Тема о голосе Уэнделла исчерпана, как будто ее и не было.

Эти жуткие похороны, вспоминает Уэнделл, когда разговор возобновляется, шли несколько месяцев. Церкви и синагоги по всему городу каждый день были заполнены скорбящими. Заупокойные службы шли бесконечно. Страшной особенностью тех дней являлась нехватка катафалков и гробов и еще отсутствие трупов. Погибли тысячи людей, а хоронить было почти некого.

Но теперь, роясь в памяти, Уэнделл понимает, что его ложь принесла неожиданную выгоду — не только переломила подозрение Прайса, но и обратила его в раскаяние. Шеф охранного агентства отходит от стола, в верхнем ящике которого, как написано в «Знатоке вин», он держит оружие.

— Может быть, выпьете воды? — спрашивает Прайс. — Наверное, вы даже не обедали. Я могу распорядиться.

Отодвигая стенную панель, Прайс стоит спиной к Уэнделлу. Тот видит поблескивание бутылок и серебряного ведерка для льда.

— Я бы убил всех этих ублюдков, воздушных пиратов. А у вас с невесткой были хорошие отношения?

— Потеря кого-то близкого — это худшее, что можно вообразить, — говорит охваченный горем Уэнделл.

— У меня есть «Столи» и «Мэйкерс Марк», что угодно?

— Хорошо бы просто воды.

Это шанс, понимает Уэнделл, наблюдая, как Прайс останавливается у мини-холодильника, чтобы достать пластиковую бутылку аквафайн.

Но вторгается горе, и на Уэнделла накатывает шквал парализующей муки, когда он мысленно видит на баскетбольной площадке своего Бена, — это был последний раз, когда он пришел посмотреть на мальчика. Уэнделл вспоминает долговязого игрока. Парень не умел вести мяч и полагался на бросок двумя руками. Уэнделл видит себя за оградой — как смотрит на промах Бена, как уходит, пока раздосадованный сын не узнал его, и мельком замечает бродячую кошку, кинувшуюся с тротуара под ближайшую припаркованную машину.

Даже животные сторонились его тогда.

— С вами все хорошо, святой отец?

Он выпивает полстакана. Прайс стоит так близко, что Уэнделл чувствует запах одеколона. На короткое время спас умный ответ. Но в жизни мертвые не возвращаются, понимает Уэнделл, они приходят лишь во снах.

Формальная проверка охранника показала Уэнделлу, что его ждет после полуночи — повезет ему или нет, — но это будет не удовлетворение от мести, а бесконечное изнуряющее горе.

— Я не из тех, кто подставляет другую щеку, — говорит Прайс, когда телефонный звонок призывает его обратно к столу. — Угощайтесь еще. Да? У меня встреча, — говорит Прайс в трубку. — Нет, был включен матч «Метсов», а не «Новости». Помедленнее. Расскажите, что произошло. — Он бросает Уэнделлу: — Это займет лишь минуту, — и паническое гудение из трубки медленно, но верно возвращает внимание Уэнделла в кабинет. — Я сказал, успокойтесь, — говорит Прайс.

Он машет рукой в сторону бара с напитками и тычет указательным пальцем в рот, словно говоря: «И перекусите».

Внезапно он кажется удивленным:

— Конрад как его? Что, по его словам, сделал учитель? Подождите. — Повернувшись к Уэнделлу, Прайс произносит: — Вас не затруднит подождать минутку снаружи? Будьте как дома — пользуйтесь телефоном или… — А затем хмурится, изменяя решение и полностью преображаясь: — Впрочем, останьтесь здесь. Не такая уж тут и крупная сделка.

«Он испугался, что я узнаю лишнее. В приемной никого, и никто не помешает мне подслушать».

Уэнделл ставит стакан на стопку бумаги, не спеша идет к полкам и притворяется, что рассматривает книги. Телефонный собеседник продолжает говорить, а он вновь садится, открывает дипломат и трогает рукоятку пока еще молчащего «глока». Отстегивает клапан отделения, в котором лежит пистолет.

— Что-то я не понимаю, — говорит Прайс. — Кто ведет следствие — он или полиция? Потому что он не мог вести следствие из туалетной кабины на Центральном вокзале.

По ответному бормотанию Уэнделлу кажется, что собеседник Прайса остается при своем мнении, но дерзкое выражение лица охранника не меняется.

— Чего же вам надо? — с глубоким вздохом произносит Прайс.

Маслянистое ощущение «глока» и запах кокосового масла — его Уэнделл чувствует с детства, когда разволнуется. Он даже на мгновение ощущает вкус «скиппи». Во рту пересыхает.

Прайс ожесточенно трясет головой:

— Шесть лет назад вы перешли пределы допустимого и сейчас делаете то же самое.

Прайс поворачивается на вращающемся стуле к окну. Спинка стула загораживает Уэнделлу обзор, но он видит отражающийся в стекле профиль.

Приглушенно, но внятно Прайс говорит:

— Говорите, что я не слушаю. Вы в стороне от разработки всего дела и даже подумываете смыться? Суть не в том, что говорят полицейские, а в том, что они могут доказать. А если бы могли доказать, то не просили бы помощи.

Уэнделл наклоняется и бросает взгляд под стол Прайса с целью убедиться, что там нет пса.

— Тогда сажайте Арлину и близнецов на самолет, и пусть они летят к вам на ранчо, — говорит Прайс в трубку и, поворачиваясь на стуле, встречается в окне со взглядом Уэнделла. Крутит указательным пальцем у виска, словно желая сказать: «С какими же тупицами имею порой дело!» — Прайс добавляет: — Послушайте, если ваши парни на месте, ему понадобится тогда подложить вам в автомобиль чертову бомбу. Приеду попозже, и обещаю, что мы остановим, — он напускает тумана, бросая взгляд на Уэнделла, — вашего… гм… мужа. — Вешая трубку, Прайс говорит: — Это клиентка из Скарсдейла. Ей угрожает муж, а местные копы обвиняют ее в… — и обрывает фразу, видя направленный на него «глок».

Прайс издает неподдельно довольный смешок. По лицу медленно расплывается улыбка.

— Ну и священник!

По крайней мере внешне он сохраняет самообладание.

— У тебя есть чувство юмора, командир. Да и хирург чертовски хорошо поработал над лицом. Старался день и ночь.

— Мне всегда хотелось знать, позвонил ли вам Кричтон шесть лет назад. Сейчас его уже нет, он умер от рака.

— Кто такой Кричтон? Телемаркетеры! Кто дает им наши телефоны? Вот что я хочу знать!

— Сколько охранников в Ривердейле, мистер Прайс?

— Я думал, мне знаком твой голос, но я слышал его всего пару минут, если понимаешь, что я имею в виду.

Прайс откатывается к столу, а руки скользят по крышке, словно ищут себе место.

— И потому думал о заупокойной службе, о храмах. Я думал…

— Стойте.

Теперь Уэнделл спокоен, но с уголка левого века свисает капелька пота и попадает в глаз. От жжения глаз слезится, и Уэнделл закрывает его. Хочет потереть, но знает, что лучше этого не делать.

Правая рука Прайса все еще на столе, но совсем близко от края.

— Что это за крупную сделку собираются провернуть? — спрашивает Уэнделл.

— Ты приложил к ней немало усилий — как говорится, хоть день, да мой! — Подушечки пальцев касаются крышки стола, и ладонь исчезает из вида при словах Прайса: — К тому же ты потерял бдительность, командир.

Уэнделл стреляет поверх плеча Прайса, слышит треск выстрела, и пуля проходит сквозь толстое стекло, на котором появляется паутина трещин, а Уэнделл уже целится Прайсу в лицо.

Но Прайс распрямляется, руки подняты вверх — готов к взаимодействию.

Он даже чуть откатывается от стола, словно эти несколько трогательных дюймов являются победой Уэнделла. Прайс просто не замечает его метаморфозы.

— Как ты разыскал Габриэль? — спрашивает Прайс, возобновляя разговор. — Чертовски было трудно откопать ее, да? Я бы взял на работу парня вроде тебя.

— Что за сделка?

— Когда мой племянник командует мной, то произносит: «Сначала говорит Саймон». Их нельзя не любить. Ребят.

— А моего сына ты убил.

Кто из них выживет в конце концов, Уэнделл узнает из поскучневших глаз Прайса.

— Уборщики в смежном офисе, командир.

Палец Уэнделла чуть дрогнул, и Прайс быстро говорит:

— Что получу, если скажу тебе? Я оставил тебя в живых, а ведь ты тот, кто угрожал Халлу.

— Я ему не угрожал.

— Нет? — хмурится Прайс. — Значит, меня неправильно информировали. Сказали, что знаешь о секретарше, которую Халл имеет. Ты требовал денег, и у тебя были снимки.

— Никто тебе этого не говорил.

— А ты прав. Послушай. — Прайс вздыхает. Теперь он будет говорить напрямик. — Наш друг в Ривердейле знает, что ты не в курсе целой системы, которая ищет тебя. Парни в барах и в комнатах «Скорой помощи», сторожи на стоянках. Это система, Уэнделл, и все в ней — даже не зная друг друга — понимают, что если отыщут тебя, то окажут любезность людям, которые непременно их осчастливят.

— Спасибо за предупреждение.

— Даже если первой тебя возьмет полиция, все равно до суда не доживешь, — логично говорит Прайс. — Ты даже и не узнаешь, что произошло. Извини, что причинил тебе боль, — говорит он, — но я сказал им, что ты не представляешь угрозы. Они хотели, чтобы я шесть лет назад сделал с тобой еще что похуже.

— Расскажите мне о сделке.

Вставая и чуть двинув бедром, Прайс откатывает стул назад. Это освобождает пространство вокруг рук.

— Я в жизни не сделал ребенку больно, — с гордостью говорит Прайс.

— В школе рухнула лестница.

— А-а-а-а. — Несколько секунд Прайс думает и, кажется, принимает решение. Задумчиво поскребывая подбородок, он говорит: — Слушай, брось это дело. Что ты скажешь сотне, нет, двум с половиной сотням…

Прайс двигается так стремительно, что пуля Уэнделла свистит там, где его уже нет. Прайс падает за стол, а Уэнделл прыгает влево, но тренировки маловато. Да, Уэнделл стреляет и перемещается, но он не профессионал и к тому же возбужден. Он слышит треск фаянса на книжных полках. Затем раздается выстрел и что-то сильно ударяет Уэнделла в правое бедро, отбрасывая назад и опрокидывая, но он продолжает вести огонь. Боль разрастается, и он видит в окне отражение Прайса.

Прайс перекатывается по ковру, и звучит еще один выстрел.

Уэнделл стоит на коленях и щелкает курком — патроны кончились.

Он знает, что пропал, и в то же мгновение понимает, что здесь и умрет. Слишком он медлителен. Но через мгновение Уэнделл осознает, что выстрелов нет.

Прайс лежит на ковре возле собачьей игрушки.

Уэнделл слышит булькающий звук, напоминающий бурление воды в рыбьем садке.

И тогда он слышит, как Прайс говорит, и голос его пронизан болью:

— Чертов рикошет.

Двигаться тяжело. Оттолкнувшись от пола, Уэнделл поднимается. Вскрикивает и роняет пистолет. На стене кровь. Он замирает на какое-то время от головокружения, но потом справляется с ним. Под брюками по ногам стекает теплая жидкость.

Прайс косится на врача, лежа на полу посреди пропитанных кровью бумаг.

— Как со скалы скользишь, сука. Срикошетило от пола. Смешно.

Изо рта вырывается поток крови. Прайс заходится в кашле и начинает дрожать. Тело подергивается, а затем обмякает.

Уэнделл наклоняется к нему и видит, что Прайс не дышит.

«Парни в комнатах „Скорой помощи“», — вспоминает он слова Прайса, но Уэнделл вовсе не намерен туда идти.

Внезапно его начинает разбирать смех — вспоминается строка из книги «Кроун паблишерс» «Твоя крупная сделка»: «Ждите неприятных сюрпризов».

«Что ж, — думает Уэнделл, — болит сильно, однако в прошлый раз я мог передвигаться. Крови много, но это не значит, что рана серьезная. Я всегда подозревал, что сегодняшний день для меня добром не кончится».

Рассуждает он здраво, хотя и пошатывается, а когда выглядывает за дверь, то в смежном офисе никого не обнаруживает; нет также и принадлежностей для уборки, мешка или куртки, которые могли бы оставить люди, которых что-то заставило поспешно скрыться. Верхние лампы освещают пустые кабинки. Уборщиков еще нет, но Уэнделл понимает, что они скоро появятся. Вернее, могут появиться в любую минуту.

«Мне надо написать новую записку. Если Воорт знает, кто я, то нельзя оставлять оригинал.

Мне надо подумать».

Чувство законченности возникает, когда на столе среди мешанины из папок и крови обнаруживается чистый лист бумаги. Уэнделл берет фломастер из кофейной кружки Прайса, которую тот использовал как стаканчик для карандашей.

Теперь уже не важно, оставит ли он отпечатки пальцев, или волосы, или еще что-нибудь, из чего можно извлечь ДНК.

Записка, которую он кладет в конверт делового стиля, самая короткая. Клей на клапане конверта слегка горчит, словно у Уэнделла изменилось вкусовое восприятие.

На конверте он пишет: «Воорту», — и кладет его на расчищенное место.

Двигаясь так быстро, насколько позволяет боль, он идет в ванную комнату Прайса и моет руки и лицо, после чего перевязывает бок полотенцем и закрепляет его ремнем. Давление на рану вызывает боль, но, похоже, кровь остановить удается.

«К тому же мне и надо-то пройти всего три квартала».

В большой комнате он берет свой плащ, и вскоре отец Дэли, пошатываясь, выходит из офиса. Увидев, что из лифта появляется бригада уборщиков, он кивает двум мужчинам, которые катят по коридору голубой пластиковый бак со швабрами и метлами и слушают по транзистору бейсбольный матч «Метсов». Мужчина повыше произносит: «Падре». Тот, что пониже, вытирает бумажной салфеткой красноватый соус с формы цвета хаки. На кармане изумрудным цветом вышито «Хуан».

Минут через десять-пятнадцать, прикидывает Уэнделл, они войдут в офис Прайса. Если они нелегалы, то позвонят в Службу спасения.

Теперь боль в боку расходится по всему телу. При каждом шаге горячая волна обжигает ногу.

Уэнделл нажимает в лифте кнопку «вниз», и в эту минуту транзистор в холле сообщает, что «Метсы» выигрывают со счетом 3:2.

«Но всякое может случиться», — говорит диктор.

«Меня ищет весь город. Риск — вот что отделяет живого от мертвого», — думает Уэнделл.

В 21.51 в Линкольн-центре заканчиваются первые вечерние пьесы, концерты и танцевальные представления. Все еще очень жарко, и толпа нарядных любителей искусства расходится во все стороны через площадь из нескольких выходов комплекса, направляясь к Бродвею или Колумбус-авеню, к ресторанам, станциям подземки или стоянкам машин.

Приятный городской вечер.

Воорт и Мики проталкиваются мимо фонтана к входу в театр «Вивиан бомон», что по ту сторону площади. Огромные застекленные афиши извещают о сегодняшней пьесе «Майкл и Мара» — на них изображены супруги средних лет, которые приветственно машут друг другу, а два мальчика школьного возраста смотрят на них.

Вызванный по пейджеру не кем иным, как мэром, председатель общественной школьной системы якобы ждет в кабинете администратора театра. Мэр посоветовал доктору Мартину С. Олсо оставаться на месте, пока не прибудут детективы.

— Везунчик, — говорит Мики, — если тебя вышибут с работы, я тоже уйду.

— Скажи им это, и они уволят меня еще быстрее.

— Мы не нуждаемся в них, мы люди богатые. Уйдем на покой. Или вместе окунемся в бизнес.

— Мы и так вместе в бизнесе, — отвечает Воорт, растроганный верностью Мики. — Это мой собственный бизнес — ему триста лет.

Настроение у людей вялое. Никакого ощущения, что в ближайшем будущем их ждет что-то более серьезное, чем транспортные пробки. Некоторые, узнав Воорта, хмурятся или замедляют шаг, но никто не заговаривает с ними, пока они проталкиваются ко входу.

Воорт и Мики предъявляют удостоверения охраннику, и их тут же проводят через два покрытых ковром лестничных пролета вниз в маленький кабинет позади театральной кассы. Председатель, которого Воорт видел по телевизору, поднимается из-за стоящего в углу стола. Это высокий мужчина с густыми, коротко подстриженными пшеничными волосами, на нем простой бежевый костюм. Очки для чтения в черепаховой оправе подчеркивают голубые глаза и чуть расширяют его прямоугольное лицо, похожее сейчас на лицо патриция, однако с возрастом оно вытянется и будет напоминать морду гончей.

Рукопожатие официальное и несколько сдержанное. Кроме того, присутствие Воорта означает для доктора Олсо возможный скандал.

— Я отправил жену домой. А это Робин Таунли из нашего строительного отдела. Я послал за ней после звонка мэра. Она знакома с деталями наших планов капитальной реконструкции, и ее знания могут сберечь вам время.

Женщина, которой, на взгляд Воорта, лет тридцать, словно только что пробудилась ото сна — взъерошенная, свежая и розовая. Мешковатые черные брюки и такая же курточка своим покроем и цветом акцентируют здоровый феминистский образ жизни. Рыжая челка, зеленые глаза, тонкое серебряное ожерелье. Приятный запах пудры.

— Я захватила с собой все три отчета. Мы можем все проверить, если понадобится.

Комната маленькая и без излишеств: окон нет, струганый сосновый стол, три черных шкафчика для документов, мягкий стул Робин. В воздухе стоит запах кофе и мебельной полироли; чувствуется, что в комнате давно и много курят.

— Мы разработали самую большую программу школьного строительства, рассчитанную на целое поколение, — говорит председатель Олсо так, словно объем программы может оправдать промахи.

— Давайте надеяться, что все эти неприятности никак не отразятся на вашей программе, — говорит Воорт.

— Ваши слова да Богу в уши, — произносит Робин.

Воорт переходит к делу, объясняя, что сейчас предположения о мотивах поведения Уэнделла крутятся вокруг пересмотров плана и того обстоятельства, что из-за этих пересмотров ремонтные работы в школе Натана Хейла были отложены.

— Пока вы сюда ехали, в «Новостях» рассказывали о его сыне, — говорит Робин. — Моему малышу два годика. Даже вообразить не могу, что такое потерять ребенка.

— Мы хотим знать, какие подрядчики получили самую большую выгоду от пересмотра плана, — поясняет Воорт. — Возможно, Уэнделл винит их за случившееся. Но это совсем не означает, что они виновны. Это просто означает, что он так думает.

Председатель приосанивается и садится прямее.

— Эти планы были пересмотрены только после получения вводных от директоров и школьных отделов, а также после общественных слушаний, — говорит он. В голосе появились оборонительные нотки.

— Я признаю ваши слова, сэр, и надеюсь, что подрядчики непременно окажутся честными.

Если бы пленки Уэнделла не были настоящими, то…

— Робин? — говорит председатель, предлагая ответить на вопрос.

— Ну, я не уверена, что вы имеете в виду под выгодой, потому что ни у кого из подрядчиков не появилось новых объектов, — говорит она, — но некоторые сохранили свои крупные объекты. Им повезло.

— Чисто случайно, — говорит Мики.

— Спокойнее, парень, — говорит Робин, которая легче, чем ее начальник, справляется с ситуацией, когда ей бросают вызов. — Наш строительный отдел осуществляет надзор за работами, как вам известно.

— Тогда откуда же такой огромный дефицит?

Председатель вздыхает. В двухтысячный раз ему задают один и тот же вопрос, предполагает Воорт.

— Первоначальная стоимость контрактов оказалась выше, чем мы ожидали, даже после конкурса предложений по ценам. Рост затрат на трудовые договоры. Задержки, стоившие нам до двадцати тысяч долларов в день. Проблемы юридического характера. Моя предшественница никогда не признавала всего этого. Ее люди просто переносили все виды дефицитов в очередной годовой бюджет.

— Игнорировала их, хотите сказать, — говорит Воорт.

Председатель снова вздыхает.

— Послушайте, прежде чем сократить нашу строительную программу, я ликвидировал снабжение, штаты и часть программ. За последние пять лет цены выросли во всех областях экономики. Но когда это касается школ, люди скандалят.

— Особенно когда исчезают миллиарды, — поясняет Мики.

Детективы договорились между собой, что сегодня он будет, если необходимо, злым полицейским, а Воорт — хорошим.

— Почему это получается, что я всегда «злой»? — спросил Мики.

— Потому что это для тебя естественно.

— Моя жена говорит то же самое.

Воорт вежливо спрашивает:

— Скажите, а при какой-нибудь внутренней проверке счетов не обнаруживалось других расхождений? То, с чем разбирались сами, без полиции?

Робин качает головой:

— Проверки всегда носят открытый характер.

— Шесть лет назад вы сократили план. Дало ли это возможность справиться с первоначальным дефицитом, или эта проблема так и не разрешилась?

У председателя несчастный вид.

— Состояние экономики ухудшается, поэтому необходимость поиска способов снижения затрат сохраняется.

«Особенно если продолжается массовое разворовывание».

— Есть ли какая-либо связь между компаниями, сохранившими свои подряды, и невероятным ростом стоимости работ?

Председатель и Робин обмениваются взглядами. Робин отвечает:

— По моему разумению, да. Но позвольте объяснить меры предосторожности, которые мы предпринимаем из-за того, что на этапе разработки не всегда точно представляем себе, каковы будут затраты. Управление образования нанимает архитекторов, которые приходят с планами, а наши собственные инженеры составляют технические условия. Затем заинтересованные подрядчики изучают эти технические условия и представляют официальное предложение общего объема затрат. Они не в курсе дел, пока не укомплектованы технические задания. Они не могут повлиять на их составление.

— Благодарю за объяснение, Робин. Как вы считаете, кто из основных подрядчиков сохранил большую часть крупных объектов в пересмотренном плане?

— «Виктор Дзенски», «Э.Р. Эмпко», — перечисляет она, глядя вверх, чтобы сосредоточиться, и показывая изгиб нежной шеи. — «Пи энд Пи».

— А кто из тех, кто работал по проектам, в дальнейшем поднял цены, и они оказались выше тех, что предусматривались?

— «Дзенски» и «Пи энд Пи». Но мы не передаем им деньги. Система издержки и противовесов распространяется и на нас и предотвращает бесконтрольную утечку денег.

— Разработано довольно хорошо, — говорит Мики, делая пометки.

— Любопытно, — невозмутимо продолжает Воорт. — Вы только что вспомнили несколько компаний, а пережила ли хоть одна новый, надвигающийся раунд сокращений?

— Официально еще никаких новых сокращений нет, — прерывает разговор доктор Олсо, — и я не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Мне казалось, что вы интересуетесь тем, что произошло шесть лет назад.

— Нас интересует то, что происходит сегодня.

— Если можно, без протокола…

— Мы не из болтливых.

— Сейчас, в самом разгаре переговоров, которые управление ведет по новейшим способам урезаний, любая утечка информации может стоить нам десятки миллионов долларов.

— Заденет интересы торгующихся сторон — вы это хотите сказать, — говорит Воорт.

— Я просто не могу понять, как переговоры, о которых и речи не было шесть лет назад, могут быть связаны с бывшим учителем.

— Ну, если там есть мошенничество, мы сможем его раскрыть и раскрутить до момента, когда все началось. Позвольте уж нам судить.

Председатель удрученно качает головой:

— Хотел бы я быть не связанным в данном отношении. Мне хочется помочь, но я должен помнить о детях. Не знаю, как там все происходит при обеспечении соблюдения законности, но в образовании не следует объявлять новости раньше времени, если не хочешь неприятностей.

— Да и у нас то же самое, — соглашается Воорт. — Но мы не проговоримся.

— К несчастью, утечка всегда начинается с доверия. Откровенно говоря, я слежу за историей с Уэнделлом по выпускам новостей, и, по моему разумению, все это вышло из-за вашего промаха, мистер Воорт, а не из-за какой-то нашей ошибки.

— А мне сдается, что компания, с которой вы сейчас ведете переговоры, одна из названных Робин. Сэр, у нас есть свидетельства, что кто-то крутится вокруг ваших проектов и логической точкой отсчета являются люди, которые сделали на этом большие деньги. Я пока никого не обвиняю. Но неужели вы и дальше намерены покрывать их?

Звонок по «горячей линии» Воорта.

У председателя жалкий вид.

— Мне надо переговорить об этом с мэром, — произносит он. — Через час смогу дать вам ответ, но до этой беседы хотелось бы узнать, как все это соотносится.

— Мы не можем позволить себе потерять час.

— А я могу.

20.23.

— Хорошо смотришься по телевизору, — говорит Камилла по сотовому. — Если тебя уволят, есть перспективы в Эн-би-си.

— Что ты откопала? — спрашивает он, оценив ее легкий тон.

— Знаешь, любимый, если тебя выгонят, ты всегда сможешь уйти в прессу.

Воорт стоит в пустом коридоре, за дверьми театрального офиса. Уборщики чистят пылесосом ковер, вытряхивают урны. Мики все еще говорит с доктором Олсо и Робин, пытаясь убедить их открыться.

— Камилла, да скажи же, что ты обнаружила.

— Твои кузены раздобыли в «Тюдор, Тюдор энд Люкс» списки клиентов, о которых мы не знали. Юристы для разнообразия пошли на сотрудничество. А еще партнер, который осуществлял работу, умер от рака несколько лет назад. Его звали Кричтон.

— А клиенты?

— «Пелхэм-шиппинг», «Эксесс компьютерс». «Пи энд Пи констракшн».

— Любимая, — произносит Воорт, пульс у него учащается. — Может быть, это возможность остановить его, спасти людей.

— Неповторимый, — отзывается Камилла. — Но постой. «Пи энд Пи» подняла шум, потому что «Таужит» попробовала сделать шоу из строительного мошенничества и федеральных контрактов несколько лет назад. Я позвонила своей старой дублерше, Сьюзен Митчелл, и оказалась права. В девяностые «Пи энд Пи» вела несколько крупных объектов. Я проследила связи Филиппа Халла с «Пи энд Пи». Ничего. С Габриэль Вьера тоже ничего.

— «Пи энд Пи» признали виновной в мошенничестве? — В голове у Воорта затикало.

— Одни голословные заявления. Взятки инспекторам. Отпугивание конкурентов. Но ни единого доказательства.

— Кто вел расследование?

— Юстиция. Федеральное управление жилищного строительства. Ну еще мы, телевидение. Сьюзен сбросила мне файл по мейлу. Можно было бы начать судебный процесс, если его использовать. Он сейчас передо мной на экране.

— Любую награду, какую захочешь, милая.

— Любую?

— Только не проси, чтобы Джулия уехала.

Вздох.

— «Пи энд Пи» принадлежала отцу и сыну, пока Роберт-старший не покончил с собой в девяносто шестом в Ривердейле, в возрасте шестидесяти одного года. Очевидно, неплохое здоровье. Он завел «лексус» и слушал по радио Аймуса, пока его не занесло. Никакой предсмертной записки.

— Это шоу могло любого довести до самоубийства, — говорит Воорт и повторяет: — Ривердейл… — вспоминая папку с таким же названием, которую Уэнделл оставил в своей квартире. — Камилла, кто принял компанию?

— Роберт-младший занялся после этого стройками на Манхэттене, вступил в эксклюзивные городские клубы. Обзавелся влиятельными друзьями. Поддерживал деньгами благотворительные общества и всяких кандидатов. За пару лет компания выигрывает контракты в даунтауне, но, как и в Бронксе, их проекты всегда отмечены запредельной стоимостью и проблемами с законом, которые решал наш знакомец, ныне покойный юрист Кричтон. Судьи самоустраняются от судебных разбирательств. Конкуренты перестали бороться с «Пи энд Пи» из-за цен на выполнение подрядов. Одно из дел все-таки дошло до суда, и истец возмущался по поводу судебных издержек.

— «Пи энд Пи» выиграла, яснее ясного, — сухо произносит Воорт.

— Несколько лет назад компания стала расширяться, получать более крупные проекты — например кондоминиум в Ист-Виллидже. Ходили слухи о связях с мафией, но ничего доказать не удалось ни Министерству юстиции, ни «Нью-Йорк таймс». Ты ведь знаешь, что они говорят, Воорт: «Где дым, там ничего не видно».

— Как это люди сохраняют свои контракты?

— Последний из контрактов я проверила, слухи опровергнуть невозможно. Нужен адрес Роберта в Ривердейле? Он живет на Бошат-авеню…

— Как его фамилия?

— А разве я не сказала? Пи означает Прист. Роберт Прист.

— У меня звонит телефон… Воорт!

— Мы нашли третьего, — говорит Сантини.

Воорт крепко зажмуривается.

— Это Эйден Прайс из охранного агентства «Небесный рыцарь». По-видимому, убийство произошло в офисе, я еду туда. Уборщики вызвали полицию. Считают, что видели уходящего убийцу. Сказали, что парень шел как-то странно, словно раненый. Детективы из один-семь там. Присоединитесь ко мне?

Куда ехать — в Ривердейл, к Роберту Присту или на место преступления? Нельзя ошибиться.

— Уэнделл оставил записку? — спрашивает Воорт.

— Ее сейчас вскрывают. Я держу с ними связь. Хотел поговорить с вами, Воорт. Я знал Прайса, когда он был простым полицейским. Всем всегда казалось, что руки у него замараны.

— Дело не в этом. — Воорт переключается обратно на Камиллу и говорит: — Можно тебя попросить? Используй свою компьютерную смекалку и свои контакты и погляди, нет ли связи между «Пи энд Пи» и «Небесным рыцарем» и его президентом Эйденом Прайсом. — Воорт произносит это имя по буквам.

— Я тружусь на тебя больше, чем на бывшей работе.

— Но у меня бонусы получше.

— Хм… Что правда, то правда.

«Меня беспокоит что-то из того, что сказал председатель, но это не связано с „Пи энд Пи“; так что же это?»

Сантини возвращается на связь, извещая о себе вздохом.

— Похоже, ты заработал очко, Воорт.

— Что говорится в записке?

— Ну, есть очередная кассета — на ней разговор Ричи с проституткой; он говорит, чтобы она удовлетворила парня, но денег с него не брала, а на конверте единственное слово: «Воорту». И там листок, а на нем черным фломастером крупно нарисована пятерка с плюсом. Вот и все.

— Удвойте силы наших ребят и бросьте на проверку комнат «Скорой помощи». Передайте по факсу старое фото Уэнделла и новый фоторобот.

— А я в школе всегда получал тройки. Похоже, вас вроде как освободили. Но я ничего не понимаю. Вы устанавливаете его личность, а он ставит вам за это пять с плюсом?

— Это болезненное. Пока он хочет, чтобы мы его схватили.

Но несмотря на разочарование, Воорт ощущает едва уловимую вспышку гордости — так обычно бывало, когда в школе он получал за контрольную высокую оценку.

«Какое-то извращение. Я что — стараюсь доставить этому человеку удовольствие или хочу поймать его?»

— Может быть, на пленке есть что-то еще, — говорит Сантини.

— Хотите мою догадку? Он говорит, что вы на верном пути. Он ведет нас весь день, и мы делаем то, что ему надо, причем делаем неплохо, на его взгляд.

— «На его взгляд» совсем не означает, что делаем хорошо.

«Ехать полтора часа. Как быть — встречаться с Сантини или направиться в Ривердейл? Если ехать в Ривердейл, то там у меня всего одна возможность. А если я буду на месте преступления, то могу отправить детективов куда угодно, если откопаю что-нибудь новое».

Воорт отрывает Мики от разговора с председателем, составляет рапорты и, пока они идут к машине, сообщает Сантини названия трех строительных компаний.

— Направьте людей к владельцам этих компаний, чтобы обеспечить им защиту, — говорит Воорт. — И было бы неплохо выяснить, не принял ли кто-то из них меры предосторожности — возможно, уехал из города или нанял телохранителей? Ждут ли они Уэнделла, я имею в виду. И когда ваши парни проглядят файлы Прайса, увидим, работал ли он на одну из этих компаний.

— Думаете, Халлу дали взятку?

— И скорее всего не одну.

— Послушайте, Воорт, то, что с вами делают мэр с Динсом, — штука говенная.

— Сперва поймаем Уэнделла, а потом будем переживать по поводу остального.

— Прекрасно… гм… а вы знаете о звонках по «горячей линии» после выступления Евы в телеэфире?

— Выкладывайте плохие новости, Пол. Слышу по голосу.

— Все позвонившие говорят, что он самый лучший учитель, который у них был, самый замечательный человек, какого они знали, и спрашивают, что полиция собирается с ним делать. Я просто хочу знать, Воорт. Мой двоюродный брат — владелец частной охранной фирмы в Атланте, и если я кого-нибудь рекомендую, считай, он уже на работе.

Воорту не по себе.

— Спасибо.

— Но самое худшее, что мы не можем использовать пленки Уэнделла, даже если он и откопал что-то. Азиз говорит, что это неприемлемо. Записи без ведома… ну, вы знаете закон. Если суд не принимает пленку, то не имеет значения, сказал ли на ней парень, что убьет президента, а потом так и сделал. Пленки Ная бесполезны в суде.

Неужели одна ошибка вызвала все это?

— Жду вас в «Небесном рыцаре». — Сантини отключается.

Мики пробивается сквозь поток машин, мчась к югу от Бродвея с ревущей сиреной. Обернувшись на заднее сиденье, Воорт видит мятый пакет с сандвичами, который так и лежит там с полудня.

— Ривердейл, — бормочет он.

— Что из того?

— Уэнделл оставил в квартире папку с надписью «Ривердейл», но вот хочет ли он, чтобы мы ехали туда, или сам в ту сторону направляется? А если идет сам, то почему тогда радуется, что мы нашли папку? Радуется, что мы все поняли неправильно, и, значит, записка обманывает. Ничего не понимаю.

— Приятно знать, что мы на пороге разгадки. Посмотри на хорошую сторону дела. Может быть, Уэнделл истечет кровью до смерти.

— А может, я неправильно истолковал эту дерьмовую записку. Может, она никак не связана с учительством и Уэнделл убивает кого попало, как ты говорил это с самого начала. Он просто псих.

— Спасем последнюю жертву, Воорт, и разберемся.

— Да, спасем мошенника.

Мики прорезает Центральный парк, выскакивает на Пятьдесят девятую улицу, пролетает на красный свет, чтобы попасть на Пятьдесят шестую. С запада, похоже, идет гроза, не обращая внимания на прогноз погоды.

— Мы удаляемся от Ривердейла, скорость около сорока миль, — говорит Мики. — Поешь, и будешь чувствовать себя получше. Сандвичи неплохие.

— Почему же у меня не выходит из головы, что мы делаем ошибку? — спрашивает Воорт.