"Увидеть лицо" - читать интересную книгу автора (Барышева Мария Александровна)

Часть первая Memento vitae

I

— …тише!.. Да успокойтесь же! Девушка!

Не открывая глаз, она отчаянно отбивалась от чьих-то рук, пытавшихся удержать ее.

— Не трогайте меня!.. горло!.. Не трогайте мое горло!..

— Что с вами?..

— Может, у нее астма? Приступ…

— А может, эпилепсия?..

— …уйдите! Не видите — человеку плохо!

— … да просто кошмар…

Голоса гудели вокруг нее — обыденновстревоженно, к голосам добавился ощутимый запах лекарств и легкий хлорный. Алина перестала отбиваться, обмякла и открыла глаза. Перед ней маячило незнакомое мужское лицо, чуть поодаль плавали еще несколько лиц — мужских и женских, смотревших на нее с опаской. кто-то аккуратно, но крепко удерживал ее руки.

— Девушка!..

Алина вздохнула и откинулась на жесткую спинку стула, растерянноиспуганно поводя глазами в обе стороны. Длинный больничный коридор, бледножелтые стены, ряд дверей с номерами и табличками, пожилая женщина в синем халате, стоявшая неподалеку возле железного ведра, наполненного водой и пеной. В руке у женщины была швабра.

— Так звать сестру, нет?! — сварливо спросила она. Мужчина, державший Алину за руки, покачал головой.

— Не надо. Просто человеку страшный сон приснился. Наверное, нервы не в порядке.

— Так ей не к терапевту, а к невропатологу надо! — буркнула уборщица. — Ишь, концерт устроила! Перепугала всех!..

— Да ладно вам!.. — мужчина махнул на нее рукой, потом снова посмотрел на Алину, которая часточасто дышала, словно вытащенная на берег рыба, чувствуя, как по лицу, по шее и за воротник стекают крупные капли пота. — Ну, вы как? Может, позвать врача?

Алина замотала головой, потом просипела:

— Где я?

— В поликлинике, — ответил он печальноласково. — Забыли разве? Вы ж за мной занимали!

Дверь кабинета отворилась, и в коридор выглянула девушка с коротко остриженными черными волосами.

— Что за крики?

— Да вот девочке кошмар приснился, — услужливо сообщила одна из зрительниц, стоявшая в сторонке. Медсестра перевела взгляд на Алину.

— Вы? Зайдите.

— Нет, — поспешно сказала Алина, — спасибо. Я потом… я не сейчас… извините пожалуйста.

Медсестра недоуменнонедовольно пожала плечами и захлопнула дверь. Небольшая толпа вокруг начала рассасываться, и на мгновение в ней вдруг мелькнули чьито глаза, показавшиеся Алине страшно знакомыми. Яркоголубые глаза за стеклами очков. Но они тут же исчезли, как исчезло и само чувство узнавания. Хрипло дыша, она стянула на груди расстегнутое черное пальто, потом встала. Сумочка свалилась с ее колен и повисла на перекинутом через локоть ремешке.

— Вам помочь? — спросил мужчина. — Вам бы лучше на свежий воздух.

— Нет, спасибо, я сама, — вяло произнесла Алина, потирая шею. — Скажи-те… скажи-те, а я здесь давно?

Он удивленно пожал плечами.

— Минут пятнадцать. Вы очередь за мной заняли — разве не помните? Заняли, а потом пригрелись, задремали… Наверное, вам очень страшный сон приснился? Надо бы вам попить успокаивающего… валерьяночки…

— Да… — прошептала Алина, — страшный. Нервы… наверное, просто нервы. Устала.

— Да молодыето сейчас быстрее пожилых старятся, — заметила сидевшая неподалеку старушка и снова уткнулась в изучение своей медицинской карты. — Чего удивляться, когда кругом такое…

Алина отвернулась, не слушая уточнений, и побрела по коридору к лестнице. В висках у нее громко, болезненно стучало. Негнущиеся ноги цеплялись за пол носками потертых сапожек. Сумочка хлопала по голени.

Сон… сон… кошмарный сон…

Четыре дня за пятнадцать минут?!

И что? Случаются и более странные вещи.

Да, сон — это очевидно, как и то, что она находится в поликлинике. Вчера приболела, попросила Женьку подменить, а сама весь день провалялась на диване, сморкаясь и кашляя. С утра было получше, но отчегото сильно разболелась спина, и на работу она всетаки не пошла, сказав Тамилке, что выйдет после обеда. А потом отправилась в поликлинику… заняла очередь, а потом прожила четыре восхитительных и жутких дня?

задремала на пятнадцать минут, чтобы проснуться самым несчастным человеком в мире.

Неужели это действительно был всего лишь сон? Сон, в котором ее убили…

Может, лучше б и убили там, такой… чем просыпаться в этой жизни! Лучше бы она была сном!

В вестибюле толпились люди — в осеннюю пору поликлиники, как правило, становятся особенно обитаемыми. От окошка регистратуры тянулся длинный хвост очереди, чихающий, кашляющий и ругающийся — в основном, пронзительными старушечьими голосами. Хвост поменьше вырастал из стеклянной аптечной будки, состоявшиеся и потенциальные больные курсировали между лестницей и тяжелыми двустворчатыми дверьми, а среди них крутилась нянечка, пытаясь изгнать проскользнувшую внутрь облезлую дворнягу. Дворняга издевательски тявкала, цокая когтями по цементному полу, нянечка простуженно ругалась. Где-то в очереди голосил ребенок. Вестибюль заполнял цветистый аромат лекарств, смесей туалетной воды и духов, хлорки, псины и табака. кто-то наступил Алине на ногу и, не заметив этого, пошел дальше. Привычная, до боли знакомая реальность.

Состоятельная владелица ресторана… Приснится же такое! Состоятельная, ага — новые сапоги купить не на что! Эх, если бы сбылась моя мечта!..

Только дело сейчас вовсе не в этом. Не в этом!

Перед обшарпанным трюмо причесывались и надевали шапочки и беретики несколько женщин. Она подождала, пока одна из зеркальных створок освободится, и подошла к ней, вытаскивая из сумочки расческу. Внимательно посмотрела на свое отражение. Светлокаштановые волосы средней длины, чуть вьющиеся на концах, сейчас тусклые от холода. Правильные, но не оченьто выразительные черты лица. Кожа бледная, нос чуть распух и облез от насморка. Темные брови, темные ресницы. Зеленоватокарие глаза. Небольшие тени в подглазьях. Фигура скрыта черным пальто, но онато знает ее — ни худая, ни толстая. Обычная. Вся насквозь обычная. Незапоминающаяся. Некоторые мужчины считали ее симпатичной, но большинство людей, как правило, редко узнавали ее при повторной встрече. "Ничего", — характеризовала ее внешность Женька. Тамила была в своем суждении более точна, раз и навсегда сказав: "Ничего особенного. Стандартная волжанская мышь!"

Во сне она выглядела иначе. Алина хорошо запомнила свои отражения в зеркалах особняка — хорошенькая рыжеволосая и зеленоглазая девушка каждый раз смотрела на нее из зеркальных глубин… там… Странно — она ведь никогда не представлялась самой себе зеленоглазой и рыжеволосой. Скорее наоборот — гнала от себя подобные представления. Алина закусила губу, пристально глядя в глаза своему настоящему отражению. Верно говорят, что во снах все неправильно и алогично. Поэтому, она и не узнала во сне того лица, хотя сейчас отлично осознавала, что там у нее было лицо Оксаны Щегловой — девушки, погибшей на ее глазах много лет назад.

Алина медленно и как-то сонно провела расческой по волосам, потом дотронулась указательным пальцем до щеки, словно еще не в силах была поверить, что перед ней действительно ее собственное лицо. Стать ненадолго рыжей зеленоглазой красавицей и проснуться блеклой шатенкой, у которой нет ни ресторана, ни денег, ни собственной книги… в сущности, у нее вообще ничего нет, кроме монотонной работы и двадцати восьми лет за плечами. А ведь во сне было двадцать три! Да-а, проснувшись, она не только подурнела, но и постарела.

Может, тебе действительно надо не к терапевту, а к психиатру?!

Причесавшись и застегнув пальто, Алина вышла на улицу, где тотчас была атакована порывом холодного сырого ветра. Волжанские осени всегда были промозглыми и грустными, и наблюдать, как они семенят навстречу зиме, лучше из-за окна теплой квартиры, а если и случается надобность выйти на улицу, то передвигаться быстрыми короткими перебежками. Голубое прозрачное небо, мягкость осеннего солнца, чудные тихие золотистые погоды — все это уходило вместе с сентябрем, а сейчас уже была середина ноября, гнусная, сырая, холодная и не вызывающая никакого лирического настроения.

Алина нашла глазами пустую скамейку, подошла к ней и села, съежившись. Холодный ветер настойчиво лез за воротник и рукава пальто. Мимо прошествовала дама в роскошной длинной дубленке, и Суханова посмотрела на нее с суровой задумчивостью. Ну, дубленкуто она вот-вот купит, осталось доложить со следующей зарплаты — правда, конечно, не такую роскошную. Иначе, постоянные простуды ей обеспечены. Ну вот, ухо заложило!

Она закурила, не сразу сумев зажечь зажигалку, — пальцы предательски дрожали и все норовили потянуться к горлу, чтобы убедиться — действительно ли с ним все в порядке?

Сон, сон… всего лишь сон… Ты ведь жива, не так ли? Ну и успокойся!

Сон… Но еще никогда она не видела таких реальных снов. Он не начал подергиваться обычной пеленой забытья, расплываться в памяти, как это обычно бывает со снами. Она четко помнила каждую деталь этих четырех дней. Помнила каждое лицо. Каждое услышанное слово. Каждый голос. Сон с цветами, запахами, вкусом, болью, ощущениями… сон с теориями. Сон с чувствами. Если это было всего лишь видение, то как можно продолжать испытывать к нему чувства?! Ненавидеть Евсигнеева и Лешку?! Горевать по Олегу, Жоре и Свете?! И почему сердце рвется на части, когда в памяти снова и снова всплывает растворяющееся в темноте, залитое кровью лицо Виталия?!

Помни меня! Обязательно помни!

Бессмысленно помнить видение! Нельзя любить и оплакивать человека, которого никогда не существовало! Хотя, спящее сознание редко придумывает лица. Вполне возможно, что Виталий существует, что она видела его когда-то мельком — сон может создать целый фильм из одного крошечного незначительного кадра, как и вышло. Случайный прохожий. Один из посетителей, забежавший в их бар на пять минут выпить чашечку кофе или махнуть стопочку коньяку. Попавшийся на глаза человек в магазине. В конце концов, они просто могли однажды ехать в одном автобусе!

Да, ехать в одном автобусе…

Алина сглотнула и сжала в пальцах сигарету, чуть не сломав ее. Она помнила! Как наяву! Ощущала в пальцах тяжесть пистолета, направленного в голову Евсигнееву. Слышала скребущий звук, с которым ноги мертвого Бориса елозили по паркету. Ощущала боль в собственных пальцах, выскальзывающих из Ольгиной руки. Помнила вкус чудесных блюд, приготовленных Светой. Чувствовала жуткий запах в Марининой ванной. Прижимала ладони к холодеющим щекам умирающего Олега… Все пережитое приснившееся?

вдруг нахлынуло на нее, закружило сознание на сумасшедшей карусели памяти. Старенький дребезжащий автобус. Стук дождевых капель по стеклам особняка. Нож и цветы в ящике тумбочки. Звенящая подвеска под потолком. ПетрЛешка, исполняющий акапелла песню Высоцкого. Яростный взгляд Марины. Рука Виталия, хватающего ее за запястье. Светлана, подвешенная на одежный крючок, словно кукла. Пальцы Ольги, уверенно бегающие по клавишам рояля. Меч в собственной руке, ткущий в воздухе невообразимые узоры. Колокола маленького Реймского собора, приветствующие наступление нового часа. Закрытые глаза Жоры с опушенными инеем ресницами. Евсигнеев, раздирающий на ней платье. Грохот выстрелов. Яркое пламя в зеве камина и снова пламя, укутывающее тела лежащих друг на друге людей. Ваза с ручками в виде прыгающих лягушек. Кристина с взъерошенными чернокрасными волосами, швыряющая свои кольца к подножию деревянного идола. Ухмыляющееся лицо Петра, выплывающее из-за плеча Олега. Шелестящие под пальцами страницы собственной книги, которую она никогда не писала. Фантастические картины на стенах. Торопливо семенящий по серебристому ковру мохнатый паук. Колышущиеся над водой бассейна темнозеленые листья. Ее имя, выведенное кустами вейгелы и барбариса. Безумные вопли Евсигнеева из-за двери. Взволнованное лицо Виталия, склоняющееся к ее лицу. Боль в вывихнутой руке. Влажность чужой крови на пальцах. Мертвецы, заботливо усаженные на ступеньки. Теории, бесчисленные и бесконечные. Гаснущий свет. Ярость и ужас, раздирающие разум в клочья. Лезвие, ожегшее горло под подбородком, кровь, хлынувшая на грудь. Виталий с торчащей из тела рукояткой ножа. Боль — двойная боль… Его лицо, уходящее в темноту. Ладонь, прижимающаяся к ее шее…

Помни меня, слышишь? Обязательно помни!..

Ты должна это запомнить, Аля!..

…Он с самого начала знал, что происходит. И, возможно, это знание позволило ему пронести сюда свою мечту…

…Я люблю тебя. И мне кажется, что это надолго…

… ненавижу дождь!..

… это я его… ппросек… я!..

…люблю тебя…

…да…

Это все было! Было!

Но этого не было.

Как не было и ее самой.

Всего лишь сон. Длиной в пятнадцать минут и в целую жизнь.

С ее губ сорвался глухой, мучительный стон. Зачем она проснулась?! Лучше ей было никогда не просыпаться! Несмотря на весь пережитый ужас, несмотря на убийства, несмотря даже на собственную смерть там она была счастлива. Здесь этого не будет…

— Вам плохо?

кто-то тронул ее за плечо, и Алина вздрогнула, чуть не уронив сигарету. Отчегото вдруг в голову пришла дикая нелепая уверенность, что Евсигнеев какимто образом выбрался из ее сна и теперь стоит перед ней, обратив в ее сторону свое, превратившееся в кровавую кашу, лицо.

Она подняла голову, внезапно ощутив, что по ее щекам ползут слезы. Перед ней стояла молодая женщина, держащая в пальцах ладошку маленькой девочки лет двух, темноволосой и сероглазой. В другой руке женщина держала ее сумочку.

— Возьмите, вы уронили. Вам плохо? — повторила она свой вопрос. Алина молча кивнула, потом взяла сумочку, отрешенно удивившись, что не заметила, как она упала.

— Спасибо.

Женщина еще раз дотронулась до ее плеча — теперь жест был дружескиободряющим. Алина заметила на безымянном пальце ее левой руки обручальное кольцо.

— Ничего, пройдет, — сказала она, безошибочно определив, что плохо Алине отнюдь не физически. — Знаете, одна моя подруга всегда говорила: все проходит — сквозь нас и мимо. Не плачьте.

Алина снова кивнула, а потом, машинально заглянув женщине в глаза, невольно подумала, что той эта поговорка не особенно помогла. Девочка состроила ей рожицу, потом резко отвернулась, усмотрев в стороне идущего к ним невысокого мужчину, и подскочила к нему.

— Дядя Леня!

— Натаха! — мужчина широко улыбнулся и подхватил девочку на руки, потом подошел к женщине и ласково приобнял ее за плечи. — Вита, идем? Опаздываем.

Женщина еще раз улыбнулась Алине, отвернулась и ушла. Суханова вздохнула, вытирая мокрые щеки. Почему-то ей стало намного легче, словно странная женщина унесла с собой часть ее боли.

Сон. Всего лишь сон.

Внезапно Алина нахмурилась. Что-то мелькнуло в памяти — мелькнуло и исчезло. Было еще что-то. После того, как лицо Виталия погрузилось в темноту, было еще что-то…

Разноцветные глаза.

И другие глаза — яркосиние…

Нет. Ничего. Пустота.

Она швырнула окурок в урну и вытащила из сумочки телефон — старенький "Сименз", купленный по дешевке у знакомого. Впрочем, номер модели и внешний вид ее мало волновали — звонит — и ладно! Главное, чтоб работал на приемпередачу, остальное неважно, а все эти суперсовременные навороты ей ни к чему. Как говорит Женька, дешевые понты крайнего Севера.

Алина неохотно нажала кнопку. Три неотвеченных вызова — и все, конечно же, от Тамилы. Едва она закончила просматривать номер, как дисплейчик вспыхнул, и телефон отчаянно запиликал-завибрировал в ее руках, выпевая неполифонический канкан. Алина мрачно уставилась на него, испытывая желание зашвырнуть телефон в кусты, но такой способ выражения своего раздражения ей был не по карману. Поэтому она нажала на кнопку приема.

— Алька! — закричала издалека сквозь грохот музыки и гул голосов невидимая Тамила. — Ты там долго еще?! Шесть часов почти! Ёмоё, ведь договорились! Сегодня ведь пятница, самая запара! Имей совесть!

— Имею! — буркнула Алина в трубку. — Тщательно и со всем усердием!

— Что?! — изумленно спросила Тамила. Алина раздраженно нажала на кнопку отбоя и бросила телефон в сумочку. И только потом осознала, что сделала что-то не так. Ее голос должен был звучать виновато. И поспешно сообщить, что, мол, бегу, лечу, прости, Тамилка, меня, многогрешную!.. Не дословно, но в таком духе. Как обычно.

Сейчас, скажи Тамила вместо "что?" "бегом!", она бы ее просто послала. Со всем усердием.

Странно.

— Девушка! Еще два по сто!

— Пиво повторите!

— А можно музыку погромче сделать?!

— Алька, смотри, опять этот козел пришел с политическим уклоном! Снова маленькое пиво три часа будет сосать и пургой политической заметать… Урод, только место занимает! Наши деньги, между прочим!..

— … а какие у вас есть салатики?

— Меню перед вами.

— А сказать не можете?

— Я есть плохо говорить порюсски!..

— Аля, забери заказ, чего ты застряла?!.. Женщина, читайте меню, вы что — неграмотная?! Нам некогда…

— А можно музыку потише сделать?!

— … девчонки, чего вы все бегаете?! Сядьте с нами, накатим!..

— … вы мне десять грамм не долили!

— …смотрите на деления! Видите?!

— У вас деления неправильные! Я же вижу, что не хватает! Долейте!

— … а не пошел бы…

— …рыба!

— Гаааа!!!..

— Дверь за собой закрывайте, елки! В метро родились?!

— А что — обогреватель не работает?

— Дрова кончились!

— … еще два по сто и пива!..

— …ай нанынаны!..

— … мартини, только без оливок!..

— Да мы и не настаиваем!..

— …дай-те пепельницу!..

— … сто пятьдесят шампанского!

— Меньше трехсот не продаем! Достали уже — отольешь из бутылки сотню, потом стоит неделю выдыхается! А другие уже и нос воротят — это выдохлось — откройте новое! На соточку!

— Не имеете права! Я буду жаловаться! Где ваш хозяин?!

— Мой — дома, а бара — вон, в углу с корешами сидит. Идите, жалуйтесь. Только на помощь потом не зовите!

— А можно музыку погромче сделать?!

— Аля, вон тем коньяк и бутерброды.

— Две искусственных шубы хотят кокосовый ликер. Два по сто пятьдесят. И шоколад…

— Где наше пиво?!

— …хахаха!.. утром из кладовки выпустили и говорят — это ж ты матом жену начальника…

— А можно музыку потише сделать?..

— Эй, вы зачем музыку выключили?!

— Тамила, включи, поставь на средний уровень и все! Все просьбы посылай в…

— А чего вы тут командуете?! Клиент имеет право…

— Сейчас ты такое иметь будешь!..

— Господи, сколько еще Толик нас пасти будет! Шел бы уже к Людке под теплый бок! Хряпнуть охота! Интересно, какая сука вломила, что я прошлую смену под шафе была?!

— Томка, поставь бутылку! Уволит же на хрен!..

— …а так крыша едет!..

— Повторите пиво и два по сто!

— Рыба!..

— Кофе и соточку, как обычно…

— …Славка, ты че на полу делаешь?..

— Лежу.

— Ааа…

— Эй, тряпку принесите! Ммы… ик!.. чаянно!..

— Вот уроды!..

Алина в очередной раз приоткрыла дверь, впуская в помещение порыв холодного ветра, и на улицу потянулись клубы сигаретного дыма — такого густого, словно в баре полыхал приличный пожар. Кондиционер давно не работал, и Толик, владелец бара, не спешил выделять деньги на его ремонт. В сущности, его мало беспокоило — работает кондиционер или нет. Посетители "Чердачка" были, как правило, людьми неприхотливыми, и видимость и атмосфера их не интересовали — главным было слышать собеседника и не проносить кружку мимо рта.

Поежившись, она метнулась за стойку, ловко обогнув Тамилу, летящую навстречу на большой скорости с четырьмя полными пивными кружками в руках. Та промелькнула и исчезла в клубах дыма где-то возле дальнего столика. Вместо нее из табачного тумана выплыла чья-то небритая физиономия и произнесла одну из традиционных форм заказа: "Два по сто!" Алина отреагировала дежурным "Хорошо!", руки сами по себе, не дождавшись окончания слова, уже выполняли привычные манипуляции. Голова и ноги гудели. Пятница действительно была страшным днем. "Чердачок" был набит до отказа, отовсюду раздавались взрывы хохота, звон, крики, ругань, гул голосов, визгливые пьяные женские смешки, все это было разбавлено радио "Шансон" и звуками улицы, долетавшими из распахнутой двери. Хозяин "Чердачка" Толик сидел с другом за угловым столиком, тянул апельсиновый сок и резался в нарды, то и дело поглядывая на обеих барменшофицианток зорким хозяйским оком. "Шел бы действительно домой!" — с тоской подумала Алина. Работать, ощущая на затылке груз хозяйского бдения, было тягостно и скучно.

Отнеся очередной заказ, она вдруг поймала себя на том, что вот уже несколько часов пытается выискать в пьющей и гомонящей толпе знакомые лица. Точнее, одно знакомое лицо…

Алина передернула плечами — это уже попахивало паранойей. Сон, Аля, всего лишь сон! Виталия не существует. А если он и существует, то здесь ты его не увидишь. Такой человек, как он, если и сидит в барах, то в маленьких, тихих и уютных, а не в такой гнусной дешевой забегаловке, как "Чердачок". Однажды она предложила Толику переименовать свое заведение в "Черпачок" — мол, так название больше соответствует действительности, но ее предложение не было приня-то благосклонно.

Хватит! Надо продержаться до конца смены, а потом оправиться домой и выспаться. Это просто сон — и он забудется, как, рано или поздно, забываются все сны. Было — и нет.

Все проходит — сквозь нас и мимо…

Где-то печально звякнула разбившаяся рюмка. Тамила, зашедшая было за стойку, кинулась разбираться. Алина услышала протестующее нытье, потом стук опрокинутого стула. Судя по тяжести звука, стул упал вместе с клиентом. В клубах дыма мелькнула Тамила, толкавшая перед собой чьето тщедушное, путающееся в собственных ногах тело. Толик лениво посмотрел в ее сторону. Как правило, он предоставлял девушкам действовать на свой страх и риск, вмешиваясь лишь в самом крайнем случае. Сейчас случай был далеко не крайний. Накачанные тяжелыми пивными кружками руки Тамилы легко и бесцеремонно выставили провинившегося клиента за дверь, придав ему ускорения легким тычком в пятую точку. Проходивший мимо человек в форме посторонился, чтобы не мешать траектории. Выдворенный воззвал к справедливости, с трудом выжевав: "тварищ милицинер!", но участковый только скучающе посмотрел на него. Он каждый вечер бесплатно пил в "Чердачке" кофе, и поведение официанток его не волновало.

— За две рюмки, — сказала Тамила, складывая деньги в кассу. Алина извлекла посудную тетрадку и сделала в ней отметку.

— На выходных придется новую партию закупать. Дня нет, чтоб не кокнули! Хоть железные заводи!

— Лучше деревянные корыта, — устало заметила Алина, швыряя тетрадку обратно. — Большинство и не заметит разницы.

Тамила посмотрела на нее как-то странно. Алина уже заметила, что "собарница" в течение всего вечера исподтишка бросает на нее странные, слегка растерянные взгляды. Это было непонятно — грозную татарку вообще было довольно трудно ввергнуть в состояние растерянности. Тем более Алине.

Она хмуро взглянула на часы. Одиннадцать. Вряд ли сегодня удастся закрыться в двенадцать. Алина вздохнула и обратила предельно терпеливый взор на новое лицо, выплывшее из дымной завесы.

Спустя полчаса Толик ушел, на прощанье неопределенно сказав: "Смотрите у меня тут!" Тамила выждала, пока его "опель" укатит со стоянки, потом вытащила из-под стойки начатую бутылку коньяка, налила стопочку, заглотила и, закусив тонюсеньким лимонным кругляшком, выдохнула:

— Хорошо!

Народ в "Чердачке" заметно поредел, работать стало проще, и они перешли из-за стойки за угловой столик, где уже сидели уборщица, продавщица из соседствующего с "Чердачком" магазина, сменившийся охранник автостоянки и Женька, забежавшая минут десять назад. Участковый развлекал всю компанию сводкой происшествий за неделю, прихлебывая давно остывший кофе. Женька задумчиво тянула пиво, остальные налегали на водку.

Алина плюхнулась на свободный стул и вытянула ноги, постарушечьи закряхтев. Женька заботливо налила ей пива.

— Выпей, детка, и тебе будет счастье.

Алина вздохнула и окунула губы в пухлую пивную пену. Тамила, задорно тряхнув пышным хвостом перекисноводородных волос, расправилась со второй стопкой коньяку, после чего извлекла свой телефончикраскладушку и начала быстро нажимать на кнопки.

— Завтра в одиннадцать откроемся! — заявила она.

— Толик сказал — в десять, — Алина зевнула.

— Да пошел он! Такой график устанавливает — на голову не одеть! Мы не железные! К тому же, завтра в десять здесь никого не будет. Вообще раньше часа никто не появится! Я лучше буду спать дома, чем здесь!

Алина снова зевнула и отвернулась, с кротким отвращением разглядывая зал "Чердачка" и оставшихся посетителей, барную стойку, закопченный потолок, пивные лужи, стены, стилизованные под старое дерево, и искусственную неряшливую паутину, протянутую вдоль стен под потолком. Настоящей здесь быть не могло — ни один паук не протянул бы в угаре "Чердачка" и пяти минут.

Внезапно она ощутила такой резкий и жаркий прилив ненависти, что у нее свело скулы. Она ненавидела это место всеми фибрами души, каждой клеточкой своего тела, пропитанного табачным запахом — таким стойким, что от него не отмыть волосы и не отстирать одежду. Ей отчаянно захотелось расколотить окна, разнести бар в щепки и поджечь, пошвыряв в костер этих оставшихся алкоголичных мужичков и Толика вместе с его "опелем". И Тамилку туда же вместе с ее телефоном. Она ненавидела их всех. Разве такой жизни она для себя хотела?! Вонючий дешевый бар, беготня с кружками и бутылками, пьяные свары, пошлые комплименты и заигрывания, пивные лужи… и все это по кругу, изо дня в день, беспросветно… Зачем? Для чего это все?

Зачем она проснулась?!

Там, несмотря ни на что, она была чем-то значительным.

Вернее, стала чем-то значительным.

Там ее любили…

Это сон, Аля! Всего лишь сон! Нет этого! И быть не может!

Чьето прикосновение выдернуло ее из яростнобезнадежных мыслей, она повернула голову и вопросительно посмотрела на Женьку.

— Ты что-то плохо выглядишь. Что врач сказал?

— Врач сказал в морг.

— Алька, я серьезно! Что-то ты… — Женька нахмурилась, пристально вглядываясь в ее лицо. — Ты какая-то не такая…

— После пятницы мы все какие-тоне такие. А точнее — никакие.

Женька покачала головой.

— Да нет. Странно… у меня такое ощущение, будто я тебя год не видела. Ты как-то изменилась… не внешне, а… У тебя взгляд какойто другой.

Алина хмыкнула, ставя на стол пустую кружку. Она заметила короткий взгляд Тамилы, который та бросила на нее поверх очередной стопочки, и улыбнулась ей с раздраженным выражением: "Чего надо?!" Тамила пожала плечами и отвернулась.

— Год не видела… Неужели я за пару дней так постарела? Мне казалось, что годы обошлись со мной благосклонно. Ах, как я ошибалась!.. — заблажила Алина, и Женька пихнула ее в бок.

— Тихо ты! Возьмем еще пива, а? Неохота домой. Вовка спит… Посидим, помечтаем о нашем ресторанчике…

— Нет. Не хочется. Ты знаешь, Жень, в последнее время мне кажется, что не о том я мечтаю, на самом деле. Не это моя мечта.

Алина не стала уточнять, что "последнее время" состоит лишь из пятнадцати минут — в этом мире. И четырех дней в другом. Оказывается, и во сне можно изменить свое мировоззрение.

Если это был сон…

Конечно же, сон. Посмотри на себя в зеркало. И потрогай свою шею. Ты жива. И ты — стандартная волжанская мышь!

— Ты мужика что ли нашла, наконец? — удивленно вскинула черные брови Женька, усмотревшая только одну реальную причину столь неожиданной перемене, произошедшей с подругой. Алина неопределенно покачала головой.

— Если честно, я не знаю. Но… Слушай, Женьк, а чтоб ты сделала, если бы была красивой, богатой, встретила бы любимого человека, а потом проснулась и обнаружила, что ничего этого нет, да и в зеркале черт знает что?!

Женька подергала себя за вьющуюся черную прядь, выбившуюся из-под заколки, задумалась, потом очень серьезно сказала:

— Наверное, покончила бы с собой.

Перед тем, как пойти домой, она забежала к Женьке за бумагами. Они жили в одном подъезде, знали друг друга с детства, но по настоящему крепко сдружились только пару лет назад, когда Женькин муж, крепко приняв на грудь, в очередной раз решил поучить жену умуразуму, но в ту ночь не ограничился стенами родного дома, а выгнал ее на подъездную площадку в одной ночной рубашке. На Женькины истошные крики прибежала только Алина, грозноиспуганно размахивая скалкой, коей и стукнула "учителя" прямо по темени прежде, чем успела сообразить, что делает. Отец семейства надолго задумался на полу, после чего был увезен на "скорой" с диагнозом "упал с лестницы". Домой он уже не вернулся — еще в больнице его навестил Женькин двоюродный брат, весьма кстати вернувшийся из армии, и вдумчиво объяснил, что бить жену нехорошо. Дело кончилось удивительно мирным разводом — побитый муж даже не стал претендовать на квартиру, удивив этим и Женьку, и Алину. Они не знали, что Женькин брат навестил его еще раз, теперь уже с друзьями, и мягко намекнул, что отбирать у его сестры и племянника квартиру тоже будет очень нехорошо.

Сама Алина тоже была в разводе. Она тихо вышла замуж спустя три года после окончания школы, так же тихо развелась через полтора года и теперь вела тихую скучную жизнь в одиночестве этажом ниже. Недолгая семейная жизнь канула в Лету без остатка, и иногда ей даже казалось, что она никогда не была замужем. Лицо мужа позабылось, и довольно часто она даже не могла вспомнить его имени: то ли Леша, то ли Костя. В сущности, это не имело никакого значения.

— По-моему, я потолстела, — хмуро заметила Женька, критическим взором оглядывая себя в полуосвещенное зеркало. Алина отрицательно покачала головой. Женька была пухленькой, как говорят, "сочненькой", но толстой ее назвать было никак нельзя. И потолстевшей тоже.

— Тебе кажется.

— И всетаки, надо меньше пить пива. Переходить на вино.

— Между прочим, я читала одну статью, так там сказано, что в ста двадцати граммах вина содержится столько же калорий, сколько в двухстах пятидесяти граммах пива.

Женька недоверчиво посмотрела на нее.

— Да? Удивительно, как ты еще находишь силы что-то читать! Меня хватает только на телевизор. Ты почему не спишь?!

Последние слова относились к маленькой фигурке, вышедшей из спальни. За фигуркой по полу волочилось одеяло. Алина включила свет, и пятилетний Вовка сердито заморгал, словно потревоженный совенок.

— А, явились! — сонно, но очень грозно сказал он. — Мама, ты же говорила, что сегодня выходная!

— Ну да. Выходная. Вот она и вышла, — пояснила Алина, с трудом подавив зевок. Вовка мрачно посмотрел на нее, потом внезапно оживился.

— Слушай, тетя Аля, а ты пойдешь ко мне в гарем?

Женька закашлялась. Алина с интересом посмотрела на маленькое сонное лицо.

— А зачем тебе гарем?

— Чтобы был, — резонно заявил Вовка и плотнее закутался в одеяло. — Ну? Я тебя любимой женой запишу! Со скольки там лет гарем разрешается?

— В России с восемнадцати.

— Плохо, — искренне огорчился Вовка. — Долго ждать. Ну, ладно. Все равно я тебя запишу. Это сколько, получается, тебе будет… — он задумался, но тут же покладисто махнул рукой. — Ничего! Я люблю пожилых женщин!

Алина захохотала, повалившись на банкетку, стоявшую в коридоре, и разметав полы незастегнутого пальто. Женька покраснела и строго посмотрела на сына.

— Вова, и тебе не стыдно говорить такое тете Але?!

— Не стыдно! — отозвался Вовка, повернулся и, величественно путаясь в одеяле, направился обратно в спальню. — Да и на "тетю" она не тянет. Она сама мне так сказала.

— А почему любимойто женой, Вовка? — проговорила Алина сквозь смех. — А как же твоя Райка, из подготовительной?! Ты ж на ней жениться собирался!

— Так она второй будет женой. Дура она — какая из нее первая?! — отозвался Вовка из спальни. — А ты в "дартс" хорошо играешь! Да и ноги у тебя ничего!

Алина зашлась в новом приступе хохота. Женька возмущенно посмотрела на нее.

— Нет, ты слышала, а?! Ну и молодежь пошла! Пять лет пацану, а он уже на женские ноги смотрит! Я ему устрою гарем! Опять насмотрелся чегото! Господи, вот что значит, мужика в семье нет! Эх, — она снова взглянула на себя в зеркало, — найти бы хоть какого-то! Уж плевать, как выглядит, лишь бы характер был хороший и руки бы не распускал!

— Прям уж и плевать?!

— Мне тридцать два, Аля. Уже, считай, старуха. Так что я теперь очень неприхотливая! Лишь бы не голубой был! Тебе, кстати, тоже стоит об этом задуматься.

— О чем?

— Ты все прекрасно понимаешь. Баба не должна жить одна. Ладно я, у меня дите всетаки… А тыто чего?! К нам столько народу заходит! И ты ведь довольно часто кому-то да и глянешься.

— С пьяных глаз?! — Алина фыркнула. — Нет, уж, Женя, если и искать спутника жизни, то никак не в нашем баре! Да и вообще не в баре! Абы лишь бы кто-то?! Нет! Я лучше буду одна, чем в обществе какогонибудь кретина.

— Но мужикто все равно нужен! Не блядства ради — здоровья для!

— Ты нашла время для нравоучений! — Алина внезапно разозлилась. — Я вообще-то за бумагами зашла, так что давай курс лекций "Как хреново жить в гордом одиночестве" перенесем на завтра! Я уже была замужем. Ничего интересного я там не увидела!

Алина внезапно замолчала, задохнувшись. Рассуждать об этом, рассуждать о такой ерунде, когда совсем недавно она видела, как один за одним умирают люди, которые…

Это был сон! Эти люди умирали во сне! Их нет! Их никогда не существовало!

— Слушай, да что с тобой сегодня? — ошеломленно произнесла Женька, сбросила сапоги и пошла в комнату. — Я тебя не узнаю! Ты действительно была у врача? У меня такое ощущение, что ты вернулась с боевых действий, а не из поликлиники. Аля, что-то случилось?

Случилось. Мне приснился сон, и я сошла с ума!

— Просто устала, — хрипло ответила Алина. Женька вышла из комнаты с объемистой пачкой бумаг в руке и встревоженно посмотрела на нее.

— Может, у тебя нервный срыв? Аля, я тебе с самого начала говорила, что не надо было тебе идти на эту работу! Сколько тебя помню, всегда была такой тихой девочкой, а теперь…

— А теперь стала громкой девочкой! — отрезала Алина. — Не идти на эту работу?! А, пардон, жратьто на что?! Ладно, Жень, это все лирика, взвизги мятущейся души, утомленной глупостью своего тела. Давай бумаги.

— Вот, — Женя протянула ей пухлую пачку, — это Валентина Петровна передала, у нее опять отчеты, много накладных накопилось. Как обычно — сделаешь и скинешь ей базу.

— Угу, скину, — сказала Алина, без особого воодушевления разглядывая пачку.

— А это диплом. Почерк отвратный. Потянет на сто — сто двадцать печатных страниц. Хотят за три дня, поэтому я взяла наценку на скорость, как ты и говорила. Графиков нет, только четыре таблицы, остальное сплошной текст. Берешь?

— Беру.

— Уработаешься. Отдыхать ты когда собираешься? Алька, всех денег не заработать.

— Ну, хотя бы половинку. В могиле отдохну. Ладно, спокойной ночи! Увидимся в баре под третьим столом.

Женька усмехнулась, закрывая за ней дверь, но в ее глазах усмешки не было. Они смотрели встревоженно и в то же время с легким оттенком понимания. Но Алина не заметила этого взгляда.

Она открыла дверь, проскользнула в квартирный мрак, захлопнула дверь и подергала за ручку, проверяя. Потом нашарила выключатель, зажгла белый светильниктаблетку, и тотчас из гостиной раздался грохот, словно кто-то уронил на пол энциклопедический словарь. Человек посторонний мог бы и испугаться, но Алина на звук никак не отреагировала, зная, что это всего лишь кувыркнулась со спинки кресла крепко спавшая до ее прихода Стаси.

Она поставила пакет на пол, положила сумочку и расстегнула пальто, и в тот же момент в полукруг света из темной гостиной вышла небольшая серая в темных разводах кошка и уселась с надменным видом потревоженной во время отдыха герцогини, мягко мигая большими яркооранжевыми глазами.

— Привет, сволочь! — пробормотала Алина, вешая пальто. Стаси насмешливо мяукнула, возвращая ей комплимент. Алина, вздохнув, присела на корточки, кошка, подбежав, вспрыгнула ей на колени и потерлась носом о подбородок, огласив коридорное пространство густым мурлыканьем, неожиданно мощным для своего изящного телосложения. Это был ритуал, повторявшийся каждый вечер.

— Не подмазывайся! Я знаю, что я для тебя — не предмет обожания, а в меру терпимый поставщик еды — и больше ничего!

Стаси сонно мигнула, давая понять, что она не услышала ничего для себя нового. Потом спрыгнула с ее коленей и принялась обнюхивать мешок, чуть подергивая полосатым хвостом. Алина покосилась на нее, снимая сапоги. На самом деле она, в отличие от большинства женщин, не любила кошек и вовсе не собиралась ее заводить. Стаси завелась сама, однажды просто проскочив вперед нее в открытую дверь так стремительно, что Алина даже не успела понять, откуда она взялась. Тогда это был еще совсем маленький тощий котенок с разодранным подбородком. Он нагло расселся на полу в прихожей, с явной опаской ожидая последствий своей наглости. Алина с минуту задумчиво смотрела на него, решая, с какой стороны закрыть за ним дверь. И закрыла изнутри. В конце концов, она жила на первом этаже, и бедой первого этажа были мыши и паукисенокосцы — последние сваливались с потолка и выскальзывали из самых неожиданных мест, что, разумеется, было неприятно, особенно во время еды.

Котенок получил пышное имя "Станислава", но в обыденности именовался просто Стаси или Стаситвоюмать, из-за привычки подстраивать подножки и засады и с неистощимым усердием путаться под ногами. Когда же ее имя произносилось полностью, кошка быстро пряталась под кровать, понимая, что сейчас ей за что-то влетит.

На хорошей кормежке Стаси быстро округлилась, старательно разогнала всех мышей и коротала вечера, задумчиво пережевывая пойманных пауков. Одного, еще полуживого, она однажды в порыве щедрости даже притащила Алине в постель, вызвав у той приступ нервного смеха.

Алина прошла на кухню и включила свет. Стаси прогрохотала следом, в который раз вызвав недоумение у своей хозяйки, не понимавшей, как такое маленькое, изящно сложенное животное может передвигаться с таким шумом. Однажды она даже выискала в книге определение: "домашняя кошка — мелкий хищник, отличающийся грациозностью и бесшумностью движений". Но в противовес авторитетному определению то и дело из различных частей квартиры долетало громкое "бахбубух! бах!" — это носился грациозный и бесшумный хищник, своей поступью наводя на мысли о мамонте, страдающем ревматизмом. Довольно часто Алина думала, что мыши разбежались из-за страха не перед кошкой, а перед мучительной головной болью, которую вызывали ее перемещения.

Она заглянула в холодильник. Готовить ужин было слишком поздно, завтрак — слишком рано, поэтому Алина ограничилась сооружением бутерброда с сыром и большой кружкой чая. Стаси, жадно умяв порцию разваренных куриных голов с кашей, с грохотом умчалась в гостиную. Алина, войдя следом, включила свет, потом с размаху хлопнула по взбугрившемуся с краю настенному ковру. Стаси выскочила из-за ковра, оскорбленно посмотрела на нее, после чего с громким топотом промчалась через комнату и вспорхнула на подоконник. Алина открыла ей форточку, кошка вспрыгнула наверх, обрушилась на железный подоконник с другой стороны окна и умчалась в холодную ночь на поиски приключений.

Алина устало опустилась в кресло и включила телевизор, потом стоявший на столе компьютер. Его отдали ей на хранение друзья, год назад укатившие в Канаду, с официальным разрешением использования компьютера в личных целях, объяснив, что туда с собой его не потащат, так что "пока обладай, а отдашь, когда и если вернемся. А сломается — и хрен с ним, потому что когда и если вернемся, он уже безнадежно устареет". Тогда Алина попыталась предложить им определенную сумму за аренду, после чего долго просила прощения.

Компьютер был полезен не только тем, что после тяжелого дня можно было разрядиться, покрошив с помощью разнообразного оружия кучу монстров, но еще и как дополнительный источник дохода, работая печатной машинкой и поддерживая самописную бухгалтерскую программу, благодаря которой можно было набирать накладные для нескольких знакомых бухгалтерш в период запарки с отчетами.

Алина перещелкала несколько телевизионных каналов, не нашла ничего интересного и включила музыкальный канал для создания фона. Посмотрела на часы и зевнула. Час можно было поработать, а потом, извините, отбой. Вечерняя молитва… алилуйя и все такое…

Она вздрогнула, осознав, что мысленно только что слово в слово повторила то, что вчера сказал Олег на кухне Евсигнееву, затравленно смотревшему на него единственным открывающимся глазом…

Вчера?! Да что же это такое?! Не было никакого вчера! Не было никакого Олега! Евсигнеева не было! кухни не было! Ее самой с лицом мертвеца не было! Ничего этого на самом деле не было! Сон! Всего лишь сон! Видение! Галлюцинация!

— …вполне вероятно, что мы — на самом деле не мы, а этакая виртуальная проекция наших собственных желаний… И мы, и все вокруг нас. Мы выглядим так, как всегда хотели выглядеть. Мы умеем то, что всегда хотели уметь. Мы живем так, как всегда хотели жить. И мы нашли те вещи, которые всегда хотели иметь. Или всегда хотели забыть! Неужели так?! Неужели все это — лишь иллюзия?!..

— …словно на какоето мгновение ты начала просыпаться?

— …неужели мы действительно в своем собственном мире? Которого на самом деле не существует?

— Он существует. Пока мы живы, он существует…

— …ты должна запомнить это… и обязательно запомни меня! Если здесь я… как сон… то где-то там я все равно человек! Реальный живой человек! Не компьютерная фантазия или чего там еще! Не забудь меня!

Алина уронила пульт дистанционного управления на палас, тупо глядя на заставку "Виндоус". Потом встала, подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу, слушая, как где-то, под самым небом завывает в вершинах огромных тополей холодный ветер, а в кустах изнывают от любовной тоски коты, издавая протяжные замогильные вопли.

Где-то там я все равно человек!

Ну да, здесь она и человек! Все теории были правильными — и ее, и Виталия, и Жоркина. Все сошлось. Это действительно была нереальность. Это был сон — и они, и все вокруг — все это был сон. Только одно маленькое "но".

Это был ее сон.

Сон потому и называется сном. Потому что он снится. Снится кому-то одному. Коллективных снов не бывает.

Да, и раньше довольно часто бывало, что во сне она осознавала, что спит. Это было довольно интересно и забавно — можно было вытворять что угодно, потому что тогда она обретала контроль над своим сном. Могла взлететь, могла пожелать, чтобы пошел снег. Но… в этот раз она не осознавала, а пришла к этому с помощью наблюдений и логических выводов. И остальные тоже.

Если здесь я, как сон, то где-то там я человек!

Сон — действительно особый мир. Отдельный мир, зачастую абсолютно реальный для спящего. И тот, кто научится им управлять, может осуществить все свои заветные мечты. Стать всесильным. Научиться танцевать. Обрести прекрасное лицо. Почувствовать, каково это — убивать и держать в страхе, быть богом… И ведь за это ничего не будет! Потому что это — всего лишь сон!

Но для них там это не было сном. Алина машинально потерла шею. Боль там была настоящей. Ужас был настоящим. И любовь… тоже была настоящей.

Она и сейчас настоящая.

Алина зажмурилась до боли в веках. Нет! Это уже чересчур! Сон! Если и существует где-то человек с лицом Виталия, увиденный где-то в повседневной жизни, если даже она когда-нибудь снова его увидит… это будет совсем другой человек. Это будет не Воробьев. Делото ведь не только в лице. Дело в человеке в целом! Мысли, слова, поступки, взгляд… Но Виталий был только там! В реальности его не существует! Но там он был реален настолько, что она даже рассказала ему о пустыре, она поверила ему и… как ни странно, сейчас ей намного легче, тяжесть, лежавшая на сердце столько лет, исчезла, словно она на самом деле излила душу живому человеку…

Но ведь он и был живым человеком.

И ей еще ни с одним мужчиной не было так хорошо.

И теперь это сводило ее с ума.

Алина потянулась за сигаретами, потом вернулась обратно в кресло и забралась в него с ногами. Стандартная заставка "Виндоуз" исчезла с экрана монитора, и теперь по нему весело порхало, кружась и переворачиваясь: "Я в сумраке". Алина хмуро подумала, что теперь заставку следует изменить и написать: "Я в первой фазе шизофрении". Она выдохнула дым и потянулась было за документами, но тут же снова откинулась на спинку кресла.

Если она поняла, что спит, то почему в этот раз не могла управлять сном? Не могла управлять другими людьми? Зато одно из ее видений почему-то могло управлять своей внешностью. И то на этом его способности заканчивались. С самого начала сон был на редкость логичным. На редкость реальным. Законы природы соблюдались до мелочей, если не считать некоторых вещей, работавших без механизма, и даже Лешка не был властен над этим.

Словно кто-то приглядывал за сном, не давая реальности хоть чутьчуть искривиться, принять алогичный облик. Как приглядывают за супом на плите, чтоб не выкипел и не убежал.

Зачем?

Алина сердито мотнула головой и вновь потянулась за документами, и снова ее рука осталась пустой, а позвоночник стукнулся о спинку кресла, словно та неожиданно приобрела некие магнитные свойства.

А голоса? Те голоса, которые говорили о тестировании и о прошлом проколе? Которые она услышала… как будто действительно начала просыпаться?.. Нет, почему же как будто? Наверное, на несколько секунд она почти проснулась и услышала чей-то разговор в поликлинике.

Нет, все! Хватит! Надо работать!

Алина вздрогнула, вдруг почти наяву услышав задумчивый голос Олега:

— …может быть, они на самом деле сейчас живы? Где-то там? Может, на самом деле они умерли только для нас? А там… они… только уже другие? Такие, как прежде? Там, где раньше были мы, до того как проснулись в этом прокля-том автобусе…

Кривцов как в воду глядел. Она умерла там и проснулась здесь, такой, какой засыпала. Она действительно оказалась другой. Более чем другой. А что если…

Господи, да не существует никакого Кривцова!

Алина не заметила, как закурила новую сигарету, глядя перед собой невидящими глазами. А что, если это правда? Что, если где-то еще десять человек сейчас сидят в своих квартирах и так же тупо смотрят в пространство, пытаясь понять свой сон, задавая себе такие же нелепые вопросы и мучаясь от того, что на самом деле их жизнь оказалась совсем не такой, и они на самом деле совсем другие? Какие они стали? Гигант Жорка с лицом Рока, красавица Марина, весельчак Олег, Виталий… Какие теперь у них лица? Что, если час назад она ехала с Виталием в одном трамвае и не узнала его, потому что наяву он выглядит совсем иначе?..

И только одиннадцатый вспоминает свой сон с улыбкой, потому что у него все получилось почти так, как он хотел…

Да нет же! Не бывает коллективных снов! Даже двум людям не может присниться один и тот же сон! Чего уж говорить о двенадцати!

Интересно, Виталий успел выстрелить в Лешку? Она ведь умерла до того, как…

Она не умерла, а проснулась! Конечно никто ни в кого не выстрелил! Сон ведь не может продолжаться без нее!

А если всетаки продолжился? А если он продолжается до сих пор? Она тут сидит за компьютером, а где-то там Виталий и…

Алина воткнула недокуренную сигарету в пепельницу, сжала руками виски и застонала. Ее разрывало от противоречий — с одной стороны абсолютная реальность, с другой — их теории, полностью подтвердившиеся. Ее ладони съехали от висков к скулам, с силой стягивая кожу и превращая лицо в нелепую скомканную маску. Мелькнуло сожаление, что в доме нет ни капли спиртного. Подняться, попросить у Женьки — у тойто всегда что-нибудь да стоит?

Она встала, подошла к одной из стен гостиной, на которой висел "дартс", вытащила из мишени цветные дротики — пять штук, вернулась к креслу и, почти не целясь, быстро, один за другим начала метать их в цель. Ее рука двигалась уверенно, движения были резкими и злыми. Метнув последний, Алина рассеянно потерла шею, глядя на мишень. Три дротика попали точно в центр, два торчали за пределами круга, проколов дырки в обоях, и без того испещренных оспинками бесчисленных промахов. Алина не стала их вытаскивать, и вышла в коридор, где, включив свет, долго и вдумчиво изучала в зеркало свое лицо. Если раньше она относилась к своему отражению вполне спокойно, то сейчас оно внушило ей отвращение. Мышь, вот уж действительно мышь!

Ей бы то лицо. И ту жизнь. Эта теперь казалась глупой и ненужной. Ничего в ней не сложилось так, как она хотела. Что в это жизни есть, кроме никчемного "Чердачка"? Ничего. Пьяные работяги, под конец работы не менее пьяные друзья, потому что все выматываются и иного, более разумного способа снимать усталость и стрессы не находят. В выходные сил хватает только на то, чтобы поваляться на диване с интересной книгой, иногда сходить в театр, съездить на другой конец города к родителям, зимой погонять на катке, летом искупаться в мутной волжской воде и позагорать на песочке или скататься на острова на рыбалку… И все. Детей нет. Мужа нет. Никаких целей нет, мечта… была, да и та теперь кажется чем-то глупым. Может прав был Виталий, может, ее настоящей мечтой действительно является эта ненаписанная книга, просто она никак не могла этого понять? Да кому нужна будет эта книга, кроме нее?!

Внезапно ей стало жутко смотреть на себя в зеркало. На мгновение даже показалось, что ее отражение бледнеет, растворяется в серебристых глубинах, словно в страшных фильмах про вампиров. Зачем отражение человеку, которого практически не существует? Человеку, который почти ни о чем не думает? Человеку, которому всегда проще отмолчаться и забиться в угол? Человеку, который никому не нужен? Человеку, которого никто не любит? Кто заметит, если однажды она просто исчезнет? Жизнь вокруг нее — словно шумная вечеринка в огромном доме, где она — случайная, незваная гостья, которая посидит немного на краешке стула в темном уголке и уйдет, и вслед ей никто не посмотрит. В этом странном сне она какимто образом сумела поднять голову, выбраться из своего угла и даже что-то сделать. В том сне она была нужной. В том сне для кого-то было важно, чтоб именно она его помнила. В том сне она заслужила право на отражение, но отражение оказалось чужим…

Алина резко отстранилась от зеркала и встряхнула головой, разметав по плечам спутавшиеся каштановые пряди. Что за мысли?! Еще депрессии ей не хватало для полного счастья! Нет уж! Мы бодры и веселы, и наше тайное общество еще покажет себя! Ух, как покажет! Нужно быть оптимистом, нужно во всем находить хорошие стороны. Что ни делается — все к лучшему, как сказал один человек, которого укусила змея по дороге на реку, где он собрался утопиться! Да, она не красавица, ничего не имеет и мечом махать не умеет. Зато умеет бросать дротики и довольно часто попадает.

Она закрутила волосы на затылке, заколола их и почти бегом вернулась в гостиную. Плюхнулась в кресло и начала просматривать бумаги. За окном раздался грохот, в темном проеме форточки появились два страшных горящих глаза, следом возникла и их обладательница, после чего ссыпалась на пол со звуком доски, упавшей с большой высоты. Горделиво прошлась по комнате, пару раз крутанулась за кончиком своего хвоста, после чего обнаружила на полу под батареей торопливо семенящего куда-то по своим делам сенокосца, с размаху хлопнула по нему лапой и тут же убрала ее, чтобы посмотреть, что получилось.

— Слушай, шла бы грохотать в другое место! — слегка раздраженно сказала Алина, открывая вордовскую программу. Кошка ленивопрезрительно глянула на нее, давая понять, что для нее подобные приказы весьма легковесны. Ее хозяйка пожала плечами, потом уткнулась взглядом в верхний исписанный лист, прочитала название: "Правовые аспекты личных и имущественных прав автора произведений науки, литературы и искусства", прищелкнула языком, отчаянно зевнула и застучала по клавишам.

Подходя к середине листа, Алина скосила глаза на экран, и ее пальцы застыли над клавиатурой. На компьютерном листе не было ни слова о правовых аспектах. Вместо этого ее растерянный взгляд скользнул по строчкам:

В час рождения звезды утренней —

В час, когда цветет небес лилия,

Легкой поступью опускается

По лучу звезды дева Севера…

— Что за черт! — испуганно прошептала она, дочитав стихотворение до конца. Стихотворение из сна. Стихотворение Виталия.

Сама она никогда в жизни не писала стихов.

Мало сознавая, что делает, Алина сохранила файл, потом резко обернулась, словно за спинкой кресла кто-то стоял, готовясь покарать ее за нарушение правовых аспектов прав автора, но за креслом была только Стаси, вальяжно развалившаяся на паласе и подставившая свету люстры полосатое брюхо.

Алина нервно хрустнула суставами пальцев, потом включила принтер и сунула в него лист бумаги. Древний "хэпэшник" взвыл, возмущенный, что его заставляют работать, всосал в себя бумагу и неохотно выплюнул ее в нетерпеливые пальцы. Алина прочитала напечатанное от начала и до конца несколько раз, потом смяла лист и уткнулась в него лицом. Как мог такое написать человек, которого никогда не существовало?! Ведь это не ее стихи! Они никак не могли принадлежать ей!

Вскинув голову, она зло отшвырнула лист и дробно застучала по клавишам, и до самого конца работы больше не думала ни обо сне, ни о людях, которых никогда не существовало.

Но спать в эту ночь Алина так и не легла.

— Тетя Аля?

— Аюшки?

Она обернулась, держа в руке нож, которым резала чеснок. Кухню наполнял свежий пряный аромат, из щели плохо закрывавшейся духовки тянуло горячим воздухом. Под столом крутилась Стаси и истошно орала, сходя с ума от запаха сырой куриной тушки, распластанной на противне. За окном хилое осеннее солнце изо всех сил заливало лучами серый двор, пытаясь хоть немного отогреть замерзшую землю, рассевшихся на толстой трубе потрепанных котов, голую изгородь из кустарниковой акации, простуженно ругающихся ворон, облепивших огромные тополя, старушку из первого подъезда, выгуливавшую на поводке дряхлого, страдающего от ожирения пекинеса; усыпанный палыми листьями "фокус" и до отказа заполненные мусорные баки. Пейзаж оживляла круговерть целлофановых пакетов и смятых разноцветных оберток, весело порхающих в воздухе. Картина неизвестного художника "У дворников выходной".

Вовка забрался на табуретку и тоже посмотрел в окно, потом на Алину.

— Тетя Аля, а что у тебя случилось?

— А разве я похожа на человека, у которого что-то случается? — Алина хмыкнула, потом аккуратно отделила краешек куриной кожи и принялась проталкивать под нее чесночные ломтики. — Вовка, у меня никогда ничего не случается. Словно я не человек, а портрет.

— Портреты не плачут по ночам, — рассудительно заметил Вовка, отрезая себе кусок от очищенной сырой морковки. — Я сам слышал. Уже два раза.

— Тебе приснилось, — недовольно сказала Алина, не прекращая своего занятия. — Слушай, ты играть пришел — вот и иди играть! Не мешай мне! Я не мама, церемониться не стану. Чеснока много, духовка большая…

— Акт каннибализма уголовно наказуем, разве не знаешь? — назидательно сообщил мальчишка, жуя морковку. Алина посмотрела на него с наигранным ужасом:

— Господи, я так и знала! Женьку обманули в роддоме! Ее ребенка украли, а вместо нее подсунули пожилого карлика! Надо немедленно открыть ей глаза на эту ужасную правду!

— То, что мне пять лет, вовсе не значит, что я обязан смотреть тупые мультяшки и выпрашивать у мамы киндерсюрпризы! — авторитетно заявил Вовка. — Кстати, можно я Стейнбека еще подержу? "Консервный ряд" — классная вещь!

— Держи. Есть хочешь?

— Тетя Аля, если я захочу есть — я тебе скажу! — в голосе Вовки появилось раздражение. — Что ты, что мама — постоянно стараетесь меня закормить! Будто я только что из концлагеря! А что ты готовишь? Как называется?

— Деловая курица, — Алина наклонилась и отправила противень в духовку. Вовка повернулся на табурете, болтая ногами.

— Почему деловая.

— Да потому что она чисто при чесноке! — гнусаво сказала Алина, оттопырив мизинцы, потом растрепала ему волосы и принялась убирать со стола. Вовка усмехнулся с необычной для пятилетнего мальчика умудренностью и сдержанностью. Иногда он действительно казался ей пожилым карликом, слишком умный и рассудительный для своего возраста. Вполне возможно, умнее ее и Женьки вместе взятых.

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Вовка. Алина сердито тряхнула головой и бросила нож в раковину.

— Я не отвечаю на глупые вопросы глупых мальчишек! Иди играй в свой "Варкрафт", потому что через полчаса я сяду за работу! Или я тебя выгоню! А то и отшлепаю!

— Бить детей негуманно! — весело отозвался Вовка спрыгивая с табуретки и подтягивая спортивные штаны. — Кстати, тетя Аля, когда ты, наконец, найдешь себе нормального мужика, обязательно приведи его мне на проверку. Мама для этого дела не годится.

— Ты уже передумал брать меня в гарем?

— Да нет. Просто ты ведь не дождешься. Вы, тетки, все такие ветреные!

Алина сдернула с крючка полотенце, но Вовка уже умчался из кухни, прихватив по дороге возмущенно мяукнувшую Стаси. Алина бросила полотенце на стул и принялась с сердитым звоном мыть посуду.

Когда курица была готова, они пообедали — Вовка за компьютером, поглощенный уничтожением войск орков, она на диване, уткнувшись в перумовскую "Войну мага". Но, прочитав страниц десять, Алина отодвинула книгу и переплела пальцы под подбородком, задумчиво глядя на пустую тарелку, потом потерла ухо, отчегото начавшее побаливать. Воскресенье, обычный выходной, который она проводила так же, как обычно, но в этот раз от этой обычности было тошно. Вовка был прав. У нее что-то случилось.

Ей было очень плохо.

Прошло уже почти три дня, а ей по-прежнему было очень плохо. И с каждым днем становилось все хуже. Мысли о том, что это был не просто сон, не отпускали ее. Что-то тут было не так. Кроме того, ее грызло странное чувство несправедливости, словно у нее отняли то, что по праву принадлежало ей. И еще была злость. Словно кто-то воспользовался ею без ее разрешения.

А вдруг они существуют?

И что ей делать? Ехать в Самару и проверять всех живущих в ней Виталиев Воробьевых?! Здравствуйте, я вам, случайно, недавно не снилась? Я и еще одиннадцать человек в таком большоом особняке, где нас всех поубивали? Интересно, как быстро ее направят на увлекательный отдых в местную психбольницу?

Алина подтянула к себе блокнот и принялась хмуро обводить ручкой уже много раз обведенные буквы и стрелки, почти продавливая бумагу.

Жора Вершинин — "Интернеткафе" — мамапрофессор, Волжанская медакадемия — картины — Рок — умерший в Пятигорске брат.

Виталий Воробьев — Самара — школа женской самообороны — чау-чау — сестра Даша в Саратове.

Олег Кривцов — автомастерская — Брянск — холодное оружие — бильярд — ваза — дядя Костястеклодув.

Марина Рощина — салон красоты — Волжанск — Ростов — Норматова Дилярам, начальная школа.

Ольга Харченко — Волжанск — клуб, дискобар "Вавилон" — модельный бизнес — Татьяна Дердюк, кислота — боулинг — рояль, музыкальная школа — фильмы.

Алексей Евсигнеев — Питер — строительная фирма — боулинг — тренажеры — мать в Валдае — боится грозы — возможны психические расстройства — возможен криминал — козел!

Петр Сливка (?) — водитель — Тула — несчастный случай — серебро — шар — здорово матерится — здорово пьет — язва — бильярд — жена, сын.

Борис Лифман — ювелирное дело — Киев, Волжанск — "Дилия" — бальные танцы — сестра Наташа, ДЦП, умерла в возрасте тринадцати лет.

Светлана Бережная — возможно, очень полная — помешана на кулинарии, возможно, работает где-то в этой области — Волжанск — возможно, но вряд ли бальные танцы — любовные романы — боится мужчин — также возможна нюктофобия — друзья в Краснодаре.

Кристина Логвинова — возможно, малоизвестная певица — кокаин — Москва, Волжанск — безвкусица — помешана на мистике — разведена — татуировки.

Лешка — возможно, 16–17 лет — возможно студент — ловушки — химия — психология — оружие — сумасшедший.

Алина прочитала записи несколько раз и тихонько вздохнула. Исчерпывающая информация. Причем исчерпывается практически сразу же. Найти кого-то по этим записям совершенно нереально. Разве что Жору, если он не придумал, то есть, вообразил, профессорский статус своей матери. Профессора в Волжанске найти не так уж сложно.

Господи, Аля, ты хоть понимаешь, чем ты занимаешься?!

Она опять потерла ухо. Ощущения в нем были не только болезненными, но и неприятными, словно где-то глубоко в ухе что-то было — какойто инородный предмет. Впрочем, откуда ему там взяться?

— Тетя Аля, так ты мне ответишь или нет? — спросил Вовка, не отводя глаз от экрана.

— Ты о чем? — она принялась задумчиво рисовать кривые лучи вокруг слова "Самара", заключая ее в вытянутую кособокую звезду.

— Почему ты плакала по ночам?

— Что ты прицепился?! Я не плакала. Я молилась особым образом.

Вовка обернулся в кресле, явно собираясь ответить очередной ехидностью, но тут зазвонил телефон, для удобства стоявший под диваном. Алина свесилась и взяла трубку, запрокинув голову и глядя в потрескавшийся потолок.

— Алле? Обитель зла слушает. Извините, но сейчас все находятся на ритуальном убийстве. Оставьте сообщение после сигнала… Ааа!

В трубке раздался хохот, потом Женькин голос укоризненно произнес.

— Все веселишься?

— Ага. Потому что жизнь прекрасна и удивительна, а Россия — великая и непобедимая страна! Это приводит меня в состояние сардонического восторга… Кстати, не скажешь своему чаду, чтобы он не доставал меня своими вопросами? Иначе мне придется его убить.

Вовка снисходительно хохотнул из кресла и что-то пробормотал.

— Аль, я чего звоню… Ты не могла бы меня заменить часа на тричетыре? Я потом за тебя отработаю.

— А в чем дело? — спросила Алина, выпрямляясь и отбрасывая распущенные волосы на спину.

— Да… ты понимаешь, желудок чегото крутит… Я дома полежу, напьюсь чего-нибудь и вернусь. Толик раньше шести не припирается.

— Так может совсем уйдешь, а я до вечера…

— Нет, а то он может опять разораться. Ты же его знаешь.

— Ладно, сейчас подъеду, — она обреченно вздохнула. — Кстати, не забудь забрать из моей квартиры это чудовище, которое ты почему-то называешь ребенком.

— Ага. Я тебя тут дождусь. Пока.

Алина положила трубку, закрыла блокнот, потом запустила его в стену. Тот хлопнул об обои раскрывшимися страницами и упал на палас.

— Примитивно, — заметил Вовка вставая. — Лучше сказани чего-нибудь. У тебя здорово получается. Почему ты на работе никогда так не разговариваешь? Ты там вообще какая-то другая, тихая… Только с мамой и со мной…

— Цыц! — Алина ткнула указательным пальцем в его сторону. — Больше ни одного слова из этого района!

— Я поеду с тобой, — Вовка не спрашивал, а утверждал. Алина хмыкнула, спрыгивая с дивана и подбирая блокнот.

— Нет, дитя. Ты останешься тут или отправишься к себе домой. Бар, да еще такой гнусный, как наш, не место для детей. Особенно для детей с повышенным чувством юмора!

— Я ничего не делал! — быстро сказал Вовка. Она покладисто покивала.

— Конечно. А кто Тамиле в кофе "Фэйри" налил? Граждане из Вилабаджо забегали? Или она сама себе плеснула? Перепутала со сливками. Бедная подслеповатая Тамила…

— Она сказала, что у мамы толстые ноги! — угрюмо произнес Вовка и посмотрел на нее с вызовом. — Она все время что-то говорит — и про маму, и про тебя! Я сам слышал! И на меня орет постоянно!

— Любой заорет, если напьется средства для мытья посуды. Или хлопнет коньяку, разведенного уксусом и отменно посоленного. Что, разве подзабыл? Ну, что мы глазки прячем?

— Она мне не нравится.

— Ну и что?

— Она один раз при мне назвала маму "тупой коровой"!

Алина сделала паузу, подыскивая нужный аргумент, но тот не находился.

— А если б там была не мойка, а средство от тараканов? И скончалась бы Тамила в страшных судорогах?

— Ну и невелика потеря для сельского хозяйства! — сердито отозвался мальчишка. — К тому же разве ее отрава возьмет?.. Тетя Аля, ну можно я с тобой?

— Нет! — отрезала Алина. — Не сегодня. Можешь за компьютером посидеть. А хочешь — поработай за меня.

— А текст нормальный? А то ты мне как-то дала работу… одну страницу весь день печатал! Помнишь, статья какого-то профессора?.. Я одно предложение до сих пор помню — в каждом слове по десять ошибок делал, потом исправлял сидел… Гликопротеиновая часть рецептора тиротропинрилизинг…

— Замолчи! — в священном ужасе сказала Алина. — Лучше поиграй во что-нибудь. Работать не надо. Или телевизор посмотри. Скоро "Профессионал" будет с Бельмондо. Хороший фильм.

— Фильмто хороший, только Бельмондо, небось, опять в конце замочат?

— Боюсь, что да.

— А могли бы хоть разок не замочить!

— Ну, кому сейчас легко?! — философски произнесла Алина и ушла переодеваться.

Народу в "Чердачке" пока что было немного, поэтому работа не требовала особого напряжения. Большая часть столов пустовала, в баре присутствовала лишь подростковая компания, которая, попивая пиво, обсуждала преимущества и недостатки последних моделей сотовых телефонов, двое пожилых мужчин, делившихся впечатлениями от последней рыбалки, женщина средних лет, тянувшая дешевый ликер, глядя перед собой пустыми, сильно накрашенными глазами, трое раздельно сидящих парней, рассеянно разглядывавших заоконный пейзаж, и две девушки, рассказывавших друг другу последние сплетни. В солнечных лучах, заливавших бар, лениво кувыркались клубы дыма, негромко играла музыка. "Чердачок" был погружен в воскресную апатию, и его персонал в лице Тамилы, Алины и заглянувшей отдохнуть и поболтать знакомой продавщицы косметики "Орифлейм" Лены то и дело зевал. Тамила разгадывала кроссворд, с отвращением потягивая зеленый чай и потирая пальцами левый висок. Лена пылко расписывала достоинства нового тонального крема, запивая горячую рекламную речь остывающим капуччино. Алина слушала ее правым ухом, правым глазом следя за длинным сверкающим ногтем продавщицы, чертившем в каталоге поясняющие маршруты от фотографии к фотографии. Левым ухом она привычно прислушивалась к болтовне посетителей, левым глазом снова и снова перечитывала свой список. Что за этими фамилиями — сон или люди? Живые люди…

Где-то там я все равно человек! Реальный живой человек! Не компьютерная фантазия или чего там еще!

Она кусала губы. На сердце было тяжело и муторно, жизнь, как и все эти три дня, казалась глупой и пустой. Если б не этот проклятый сон, возможно, ничего этого и не было бы. Она бы, как и раньше, тихо жила. Тихо отрабатывала свой рабочий день, сдержанно переругиваясь со строптивыми посетителями или просто отмалчиваясь, и в серости дней была бы некая привычная прелесть спокойствия. Стандартная волжанская мышь… Нет, это не мог быть просто сон. Людитени, людипризраки не смогли бы настолько в ней все перевернуть.

Алина полезла в сумочку за новой пачкой сигарет, и ее пальцы наткнулись на что-то длинное и острое. Она отдернула руку, потом вытащила дротик для дартса и сердито бросила его на стол. Вовочкины шалости!

Вокруг дротика была обмотана бумажка. Алина развернула ее и усмехнулась.

Передай тете Тамиле в мягкое место.

— … цвет изумительный — все тона… На коже — как шелк…

— Лена, отдохни, — перебила ее Алина, снова зевая. — Мы все равно сегодня ничего у тебя не купим.

— Да нет, я просто… — Лена улыбнулась, переворачивая красочную страницу каталога. — Последние новости. Это просто так… Почему бы не поговорить о косметике?..

— А почему не о проблемах судоходства в Суэцком канале? Или не о ценах на селедку?! Ленка, ты сейчас не на работе. Так и давай говорить не о работе. Вчера ты рассказывала абсолютно то же самое. Нет, ну если ты, конечно, оттачиваешь на нас свое мастерство коммивояжера…

— Ничего подобного! — обиделась Лена. Тамила, не отрывая глаз от кроссворда, вздернула одну бровь, потом задумчиво пробормотала:

— Что-то ты, Аля, разумничалась в последнее время. Переутомилась что ли? А нука, скажи еще что-нибудь умное.

— Каждый год Нил разливается и делает страну плодородной.

Лена фыркнула, закрывая каталог. Тамила подняла голову и задумчиво посмотрела на коллегу. Алина вернула ей задумчивый взгляд, потом приветственно помахала ладонью и повернулась в профиль.

— А так лучше? Или так? Какой ракурс тебя интересует?

— А ты изменилась, Аля, — медленно и неохотно произнесла Тамила, продолжая разглядывать ее. — Удивительно, но в тебе даже появилась какая-то внутренняя сила. Не ожидала.

Алина искренне удивилась. Внутренняя сила? И это говорит Тамила, которая совсем недавно при всех назвала ее слюнтяйкой?! Странно.

— Что такое? Неужели мышь начала обрастать перьями? А если и так — тебя что — удручает этот процесс?

— Да мне поровну твои процессы! — раздраженно отозвалась Тамила, щелкая зажигалкой. — Сходи лучше пепельницу поменяй!

— Они сидят за твоим столом, ты и иди. На моих столах все в порядке.

— Тебе что — в падлу?! — Тамила бросила ручку на стол. Алина рассеянно кивнула.

— Точно. Я тут подумала, и мне в голову пришла, как ни странно, мысль. Конечно, в запарке ты вкалываешь от души, но я не понимаю, почему в такие периодические затишья твоя работа заключается в охране стула и разгадывании кроссвордов, в то время, как я или Женька должны, как девочки, суетиться и выполнять и свои, и твои обязанности? Я бы могла понять, если бы ты была старенькой немощной особой, тогда мы бы помогали тебе из гражданского сострадания. Или если бы ты хотя бы иногда почеловечески об этом просила. Даже пойти на… не буду уточнять, куда, гораздо приятней, если говорят "пожалуйста". Все люди… Но ты не говоришь. Ты рявкаешь. Мне надоело, что ты все время включаешь босса, Томка, — Алина виновато развела руками. — Ну вот надоело. Так что иди сама меняй пепельницу. Мелочь, а приятно.

— Слушай, ты… — процедила Тамила сквозь зубы, опасно сверкая глазами, но Алина перебила ее вежливым кротким тоном.

— Вы. Алина Михайловна. Стоя и почтительным шепотом. Шучу. Можешь не вставать. И кстати, Томочка, хотела тебя предупредить. Честно, как Минздрав. Если ты еще раз назовешь Женьку "тупой коровой", а ее сына — "паршивым сучонком" и настучишь Толику еще хотя бы про одну нашу замену, я отрежу тебе ноги и похороню тебя живьем… Да что же тебя так перекосило, Тамик? Не делай диагональное лицо — ты же у нас такая милашка! А?!

Лена, не выдержав, зашлась в приступе удивленного хохота, роняя сигаретный пепел на блестящий стол и обложку журнала. Тамила, задохнувшись от злости и изумления, начала очень медленно вставать, и Алина, памятуя об ее простых и тяжеловесных методах реагировать на какиелибо оскорбления, двинула стулом, тоже поднимаясь. Речь была хороша, только вначале следовало написать завещание, потому что сейчас, похоже, ее попросту убьют. Ну, вырвалось. Бывает. Раньше, правда, почему-то не бывало.

Неминуемый взрыв отодвинул приход нового клиента, и Тамила, погрозив Алине взглядом, словно тяжеловесным кулаком, отправилась за стойку. Ленка подтолкнула Алину локтем.

— Что на тебя нашло? Кстати, — она подняла указательный палец, — есть чудесное антистрессовое средство…

Алина посмотрела на нее умирающим взглядом. Лена запнулась, потом принялась с увлечением рассказывать о своем новом ухажере, и похоронная тоска в обращенных на нее зеленоватокарих глазах сменилась слабым интересом.

Тамила тем временем выжидающе смотрела на клиента, рассеянно разглядывающего уставленные бутылками зеркальные полки, потом, не выдержав спросила приветливым тоном палача, демонстрирующего узнику разнообразные орудия пыток.

— Что вам предложить?

— Двести водки, — тусклым голосом ответил клиент — сравнительно молодой мужчина с худым печальным лицом и пустыми глазами, облаченный в потертый плащ не первой свежести. Он стоял, слегка покосившись на один бок и покачивая головой. — Вон той.

Тамила подозрительно посмотрела на него, потом протянула руку за бутылкой, одновременно назвав цену. Мужчина задумался, потом полез в карман плаща и аккуратно выложил на барную стойку засохший тополиный лист. Несколько секунд он и Тамила молча рассматривали его, после чего барменша мрачно осведомилась:

— Что это?

— Вот, — пояснил человек в плаще, тыча в лист указательным пальцем.

— Что вот?! Я гербарий не собираю! Деньги давайте!

— Вот, — повторил мужчина сухим голосом, снова указывая на тополиный листик. — Двести вон той водки.

— Так, до свидания! — Тамила с грохотом вернула бутылку на место. На лице человека появилось тупое негодование.

— Водки…

— Мужчина! — металлическим голосом произнесла Тамила, казалось, сразу ставшая на добрый деся-ток сантиметров выше. — Уходите! Здесь наливают только за деньги! Рубли, доллары, евро! Андестенд?! До свидания!

Считая разговор оконченным, она развернулась и вышла из-за стойки, и в тот же момент человек, до сих пор напоминавший марионетку, повисшую на пальцах задремавшего кукольника, вдруг ожил и метнулся вперед. Его левая рука ударила взвизгнувшую Тамилу в плечо и припечатала ее к стене, обрушив полку с экспозицией старых фонарей и керосиновых ламп, в то время как правая нырнула куда-то за полу плаща. И едва это движение началось, как Алина вскочила, с грохотом опрокинув стул. Она мгновенно и четко вспомнила, как такое же движение делал Евсигнеев, вспомнила, как его рука вынырнула из-под полы пиджака уже с пистолетом. Алина резко отвернулась, обмахнув взглядом стол, и тут же вновь повернула голову. Рука неудачливого клиента уже была вознесена на замах. В руке был небольшой, но увесистый молоток с гвоздодером, кривые зубья которого летели прямо в раскрытый, расширенный от ужаса женский глаз. Тамила была настолько ошеломлена, что даже не пыталась сопротивляться. Ее хватило только на то, чтобы снова завизжать и зажмуриться.

Посетители заинтересованно повернулись. Один из них при этом смахнул локтем на пол кружку с недопитым пивом, растекшимся по полу вяло пузырящейся лужей.

Дальше события развивались стремительно, хотя их участникам казалось, что время вдруг невообразимо, и вместе с ним замедлились и их собственные движения.

Раздался легкий звук, похожий на щелчок, и из запястья мужчины вдруг вырос веселый яркосиний наконечник дротика. Человек вскрикнул — скорее от удивления, чем от боли, и опустил руку с молотком, дабы посмотреть, что с ней такое, и одновременно с ней опустилась рука Алины, только что совершившей один из лучших бросков в своей жизни. Тотчас же она кинулась вперед с выражением испуганномрачной решимости на лице. Единственным более-менее весомым предметом на столе были Ленкин каталог и солонка, поэтому Алина, не раздумывая, подхватила стул, на котором сидела, и уже на бегу лихо вскинула его над плечом. Ножки стула на страшной скорости пролетели над барной стойкой, сбив с нее несколько бокалов и глиняных китайских статуэток, принадлежавших Женьке.

Один из парней, опомнившись, выскочил из-за стола, сделав это, на взгляд Алины, страшно медленно, — он только разворачивался, когда она пробежала мимо. Выражение его лица показалось ей очень смешным. Она заметила, что к его отвисшей нижней губе прилип кудрявый листок петрушки.

Тамила, слегка придя в себя, с силой оттолкнула человека в плаще, тотчас же зацепилась ногой за разбитую керосиновую лампу, совершила редкий по сложности пируэт и крепко стукнулась спиной о холодильник. Ее противник, решив не обращать внимания на такую мелочь, как торчащий из запястья дротик, снова замахнулся молотком, но тут подоспевшая Алина, придававшая себе уверенности боевым визгом, с силой обрушила стул на его спину и затылок, отчего мужчина, взмахнув разошедшимися полами плаща, точно подстреленная ворона крыльями, по дуге отлетел в сторону, въехал головой в барную стойку и свалился на пол, выронив молоток. Подбежавший парень ногой отшвырнул его куда-то в глубь зала, и в тот же момент Тамила, мало что соображавшая, распахнула холодильник, и ее руки бестолково замелькали, взметнув в воздух целый град снеди, с равным успехом обсыпавший как нападавшего, так и прибежавшего на выручку. Последний, получив в шею и лицо два полновесных удара пакетами с мерзлыми пельменями, изумленно отпрыгнул в сторону, и все прочее досталось человеку в плаще, который несколько секунд еще делал слабые царапающие движения, пытаясь встать, но вскоре неподвижно застыл на полу, погребенный под пельменями, котлетами, банками майонеза, бутылками с минеральной водой, куриными окорочками и прочим съестным, которым Женька с Алиной добросовестно набили холодильник до отказа еще вчера вечером.

— Тамка, хватит! — крикнула Алина, бросая стул на пол. Крик и грохот отрезвили Тамилу, и она застыла, сжимая в руке огромный розовый грейпфрут. Потом, тяжело, со всхлипами дыша, захлопнула холодильник и села прямо на пол среди осколков.

В звенящей тишине тихо бормотало радио. Посетители превратились в каменные изваяния, у которых живыми были лишь монотонно моргающие глаза. Злополучный спасатель зажимал рукой разбитый нос, из которого бежала тонкая струйка крови, — удар у Тамилы был поставлен на совесть. Лицо спасателя выражало крайнюю степень изумления, граничащую с идиотизмом. В воздухе остро и свежо пахло майонезом, соусами и маринованными грибами. Возле барной стойки лежала груда продуктов, из-под которой выглядывало нечто, похожее на груду тряпья. Из лопнувшей бутылки с шипением выливалась вода.

— Ни хрена себе!.. — пробормотал один из подростков.

Грейпфрут выскользнул из руки Тамилы и неторопливо покатился по полу. Спасатель медленно наклонился, подобрал упаковку мерзлых пельменей и прижал ее к носу, который она только что разбила. Алина привалилась к стене и засмеялась — без признаков истерики — ей было понастоящему весело. Сцена выглядела на редкость комичной, хотя минуту назад все могло обернуться трагедией. От трагического до смешного один шаг… один взмах стулом и много холодных тяжелых предметов…

Тамиле смешно не было. Она зло смотрела на свои безвозвратно испорченные омсовские колготки, которые сегодня надела первый раз. Лена же смотрела на валяющийся неподалеку от нее молоток, темный от засохшей на нем крови.

Дверь бара отворилась, внутрь просунулась встрепанная мужская голова с сигаретой в зубах и изумленно спросила:

— Ой, а что это у вас тут творится?

Тамила, которая, тяжело дыша, все еще разглядывала свои колготки, ответила кратко, но выразительно. Голова исчезла. Груда продуктов возле стойки зашевелилась, и из-под них вынырнуло окровавленное и перепачканное майонезом, ошеломленное лицо, которое хрипло и испуганно произнесло:

— Где я, а?

— Мда-а, — протянул участковый, потягивавший свой кофе и задумчиво разглядывавший нижнюю часть Тамилы, домывавшей пол. — Никто бы не подумал. Обычная семья, больше десяти лет прожили, ругались, конечно, не без этого, но как все… А тут… Кто его знает, с чего? Жизнь такая штука — пилит изо дня в день, человек держится, долго держится, а потом вдруг срывается из-за пустяка. Может, она его удочку сломала или червей выкинула. Или футбол выключила. Или доставать начала с утра… так или иначе обломала долгожданный воскресный отдых… Короче, он супружницу тюк по темечку молотком несколько раз, та и готова. Посидел, поскучал, а потом сюда пошел, онто к вам, оказывается, частенько захаживал.

— Я его не помню, — отозвалась Тамила. — Разве упомнишь все эти пьяные рожи?!

— Самое смешное, что и он ни хрена не помнит, — участковый покачал головой. — Что, как, почему… не помнит. Здесь только в себя пришел. Жутко все это. Словно как вирус какойто.

Алина, державшая сигарету негнущимися пальцами, вздрогнула, вспомнив свой разговор с Виталием и давнюю трагедию прошлого. Вирус… Кругом эти вирусы, и кто знает, может и она его однажды подхватит, когда кто-нибудь наступит ей на ногу, обругает… Разум и самообладание — как тетива, которую пальцы времени натягивают все сильнее и сильнее. Она может оставаться натянутой, но может и сорваться, спустив смертоносную стрелу безумия.

— Повезло тебе, Тамка, — заметила Женька. Тамила выпрямилась и мотнула головой в сторону застывшей Алины.

— Вон мое везение! Толик, ты б, что ли, премию ей выписал!

— Разберемся, — сказал Толик, проводя ладонью по аккуратно зачесанным назад темным волосам. — Ты, кстати, не забудь подсчитать, сколько продуктов испортилось.

— А то, что Тамилка чуть не испортилась, это, конечно, ерунда, по сравнению с разбитым майонезом, — негромко произнесла Алина, затягиваясь сигаретой. — Сколько раз мы говорили, что в баре должен быть охранник. Разве это первый инцидент?! Куча пьяного народу… здесь постоянно что-то происходит! Любую из нас здесь могут просто прибить однажды, что сегодня чуть не произошло!

— Держать здесь охранника слишком дорого, — Толик допил сок и аккуратно поставил стакан на стол. — Сколько раз повторять?! Вы, девочки, знали, куда устраивались. И ситуацию с безработицей помните. Только свистнуть — на каждое из ваших мест по сто человек прибежит.

Тамила вышла из туалета, вытирая ладонью влажные щеки, сходила за стойку и подсела к ним, с вызовом стукнув о столешницу бутылкой коньяка и рюмкой.

— Тамила! — в голосе Толика послышался металл. Тамила повернула голову и зло посмотрела на него.

— Толик, ты тут хозяин, но сейчас отвали от меня! Мне чуть голову не проломили! Меня колотит до сих пор! Решишь увольнять — увольняй, мне по фигу!

Стуча горлышком бутылки о рюмку, она налила себе коньяк, запрокинула голову и осушила рюмку одним махом. Откинулась, почти коснувшись затылком спинки стула, и глубоко вздохнула, глядя в потолок. Толик встал и размеренно сказал, уставив на нее хозяйский указательный палец:

— Сегодня прощаю. Но только сегодня. В следующий раз вылетишь отсюда. Ну все, ладно. Смотрите у меня тут!

Он вышел из бара. Алина обернулась, сквозь щели жалюзи наблюдая, как "опельбоссовоз" неторопливо отъезжает от обочины, потом потерла ухо, в котором теперь уже то и дело постреливало. Простудилась, что ли?

— Вот сука! — просипела Тамила, наливая себе новую порцию. — Жмот! Официантка, повар, охранник… не много ли на одну зарплату?! Алька, я и не знала, что ты в "дартсе" такой спец! Елки! Мне хамишь, на Толика наехала, в драку ввязалась… Это совершенно на тебя непохоже! Что с тобой случилось?

— Я проснулась, — ответила Алина, вставая. — Нужно было сделать это давным-давно.

Она зашла в туалет, где долго изучала в зеркале свои глаза, сейчас казавшиеся ей невероятно старыми и пустыми. О происшедшем Алина думала с отрешенным спокойствием. По сравнению с тем, что произошло с ней…

Это был сон!

Люди тоже были сном?

Или не были?

Если Виталий существует, то где он сейчас? Что он делает?

Кто он сейчас?

У нее сдавило горло, в глазах предательски защипало, и она всхлипнула. Незапертая дверь отворилась, и Алина поспешно обмахнула глаза ладонью, потом включила воду.

— Слушай, — негромко сказала Тамила, притворив за собой дверь и прислонившись к ней спиной, — когда с работой завал, часто так звереешь, что… Срывается с языка. Бывает такое, ты ведь сама знаешь. На самом деле я…

— Скажи это Женьке, — Алина провела мокрой ладонью по щеке, чувствуя, что вот-вот не выдержит и разревется. — Не мне. И следи за своим языком, когда с ней Вовка. Он ведь все слышит. И реагирует соответственно.

— Просто я хотела…

— Не стоит. Я поняла. Обойдемся без взаимных расшаркиваний. Женька вернулась, и я могу спокойно ехать домой. У меня еще полно дел, — Алина прикрыла глаза. — Советую вам с Женькой сегодня послать подальше Толика и поскорее закрыться. Все равно работники из вас сегодня никакие.

Тамила несколько секунд внимательно смотрела на нее, потом спросила:

— Кто он?

— Он?

— Он, — Тамила усмехнулась. — Я хорошо знаю жизнь, Аля, и я много раз видела у женщин такие слезы и такое выражение лица. У безнадежно влюбленных женщин. Он хоть стоит того?

— Стоит, — Алина подышала на зеркальную гладь, потом провела пальцем по дымке. — Но его не существует. Иногда мне кажется, что меня не существует тоже.

— Я вызову тебе такси, — сказала Тамила и, прихрамывая, вышла, как-то непривычно деликатно закрыв за собой дверь.

Во вторник ухо у нее разболелось не на шутку, и Алина, встревожившись, воспользовалась утренним затишьем, оставила "Чердачок" на попечение Женьки, которая протирала окна и жалюзи, фальшиво напевая под свою любимую кассету Натальи Орейро, и помчалась в поликлинику, где почти пять дней назад проснулась от кошмара, вывернувшего ее жизнь и ее саму наизнанку.

Отсидев кашляющую и сморкающуюся очередь, она вошла в лоркабинет и пожаловалась на свое несчастье молодому плешивому врачу, знакомому ей по все тому же пресловутому "Чердачку", куда тот иногда захаживал выпить кофе со своей подружкой. Врач, носивший редкое имя Бронислав и распространенное отчество Иванович, отнесся к несчастью со сдержанным сочувствием, после чего принялся вдумчиво изучать глубины уха пациентки, которая то и дело болезненно ойкала.

— Странно, — наконец сказал он. — Уши чистим регулярно?

— Естественно! — возмутилась Алина. — А что? Пробка?

— Можно и так сказать. А вы что — не чувствовали сами? Странно… Будем извлекать. Полина Сергеевна, займитесь.

При слове "извлекать" Алина поморщилась — слово вызывало неприятные и болезненные ассоциации. Полная, добродушного вида сестра отвела ее в процедурную.

— Садись, ребенок, вот сюда… Сейчас посмотрим. Таак, что тут у нас?..

— Ойой!..

— Ну, не больно, не больно…

— Яй!

— Всевсе. Ну, и как это называется, ребенок?! Уши она чистит!.. Аккуратней надо быть! Как это у тебя там оказалось — вроде не маленькая, в уши всякую дрянь пихать!.. У тебя ж там из-за этого воспаление пошло… еще немного, могла бы оглохнуть на одно ухо… Как дети, честное слово!..

— Что? — недоуменно спросила Алина, не понимая, к чему все эти медицинские укоры, и повернувшись, взглянула на то, что извлекли из ее уха. Несмотря на то, что выглядело оно весьма неприглядно, в нем вполне можно было опознать сложенную в несколько раз и свернутую трубочкой бумажку. На одном из сгибов смутно просматривалась синяя черточка — хвостик то ли буквы, то ли цифры — на бумажке было что-то написано. Алина ошеломленно вздернула брови и потерла ухо. Если она что и записывала, так только в записную книжку. А если на бумажку, то прятала ее в карман или в сумочку, но никак не в ухо!

Тогда откуда она там взялась? Сама бы не закатилась — слишком глубоко. Шутка — когда она спала, рядом могли находиться только либо Женька, либо Вовка, но такие шутки не в их духе.

Она вдруг вздрогнула — на мгновение процедурная неожиданно исчезла, и перед ее глазами появилось какоето просторное помещение, выставленные в круг зеленые ширмы, деся-ток суетящихся в центре этого круга людей, крики, дребезг… Кадр — короткий, как вспышка под веками.

Алина моргнула — теперь перед ее глазами было слегка встревоженное лицо медсестры.

— Что такое, ребенок? — спросила она. — Ты чего такой белый?

Алина не ответила. Перед ее глазами вспыхнула другая картина — цементный пол и лежащий на нем аккуратно сложенный белый квадратик. Чья-то ладонь опустилась и накрыла квадратик. Ее ладонь.

кто-то тронул ее за плечо, и она отдернувшись, вскочила, едва сдержав вскрик. Видение исчезло, перед глазами снова была процедурная и Полина Сергеевна, державшая ее за плечо. Алина мотнула головой и опустилась обратно на кушетку, прижимая ладони к щекам и стараясь выровнять дыхание. В висках восторженно и в то же время испуганно стучало.

Не может быть, не может быть!..

— Скажука я, пожалуй…

— Нет, я… — Алина снова посмотрела на бумажку. — Не надо, все хорошо, просто я… Вам ведь это не нужно?

Медсестра задумчиво посмотрела на нее, и Алина истолковала эту задумчивость не в свою пользу и поспешно сказала:

— Это… чья-то дурацкая шутка. Говорите, я могла слух потерять? Ну… я сейчас разберусь… — она вытащила из сумочки одноразовый носовой платок и смела бумажку со стола прежде, чем ошеломленная Полина Сергеевна успела ей помешать. — Я им покажу! Это же практически тяжкое телесное… это же практически статья. Большое вам спасибо! Вы спасли мое ухо и помогли понять, какие низкие люди меня окружают. Вы ангел! До свидания!

Алина выскочила из процедурной, пулей пролетела через кабинет к двери. Врач закричал ей вслед:

— Куда вы! Я еще не выписал вам…

— Мне надо!.. — неопределенно бросила она через плечо, выбежала в коридор, с грохотом захлопнув за собой дверь, и на секунду остановилась. Разместившаяся на стуле очередь удивленно смотрела на нее, на лице одной из старушек появилась тревога — очевидно, она решила, что в этом кабинете над пациентами учиняют нечто ужасное.

Развернувшись, Алина быстро пошла по коридору, комкая в руке ремешок сумочки. В глазах у нее двоилось и, не разбирая дороги, она несколько раз налетела на шедших навстречу людей. Один из них обругал ее, но она этого не заметила.

… сон… всего лишь страшный сон… тише…

Она резко остановилась и несколько секунд растерянно и беспомощно, словно потерявшийся ребенок, оглядывалась по сторонам, топчась на месте. Сумочка раскачивалась в ее руке, волосы прыгали по плечам. Люди, проходя мимо, бросали на нее удивленные взгляды.

…сон… сон… все страшные сны надо забывать…

— Нет! — вырвалось у нее. Двое парней, стоявших неподалеку, отошли подальше, и до Алины долетел издевательский смех. Она свирепо посмотрела на них, потом сделала несколько шагов вперед и увидела дверь туалета. Толкнула ее так резко, что дверь ударилась о стену, вошла и закрыла защелку.

В туалете сильно, до рези в глазах пахло хлоркой. Алина посмотрела на старый унитаз с потеками ржавчины, на закрытое окно с закрашенными стеклами, потом отвернулась и подошла к раковине, над которой было пристроено маленькое зеркало. Из крана мерно шлепали капли воды и скатывались в сливное отверстие. Она остановилась, пристально глядя на них так, словно они вдруг стали для нее смыслом жизни. Взгляд наблюдал, как каждая капля набухает на носике крана, как пролетает короткое расстояние до раковины, как с едва слышным стуком ударяется о фаянс. Постепенно стук превратился в грохот… стук капель или это был стук ее сердца?.. За грохотом появился голос, который удивительно гармонировал с ним. Этот голос невозможно было игнорировать, хотя он казался очень далеким, — голос говорил исключительно правильные вещи, и откуда-то она знала, что у голоса разноцветные глаза… Ее взгляд оторвался от крана, медленно пополз вверх и уперся в серебристый прямоугольник зеркала. Она увидела там свое лицо. Рыжие вьющиеся волосы. Яркозеленые глаза. Припудренные веснушками мягко круглящиеся щеки.

Свое лицо?

— Это ваше лицо? — спросил голос.

Она кивнула. Или это сделал кто-то другой?

— Вы уверены?

— Да, — произнесли ее губы. Или чьито другие губы?

— Замечательно.

С грохотом ударилась о фаянс новая капля. Ее взгляд дернулся вниз и снова поднялся к зеркалу. Она увидела там свое лицо. Светлокаштановые волосы средней длины, чуть вьющиеся на концах. Правильные, но не очень выразительные черты лица. Бледная кожа. Темные брови, темные ресницы. Зеленоватокарие глаза.

— Это ваше лицо? — спросил голос, но теперь это был уже совсем другой голос, он стал старше и пугал ее, и она откуда-то знала, что у голоса яркоголубые варяжские глаза. Почему-то она не смогла ответить. — Конечно же, ваше. Вам снился сон… всего лишь страшный сон… но сейчас вы проснетесь… назову вас по имени, и вы проснетесь… Вы не будете помнить ничего, что здесь было… Этого нет… этого никогда не существовало… только сон… страшный сон… который вы уже забываете, как любой сон…

— …без него ничего не выйдет… как не вовремя…

— … слышит…

— … она спит уже…

— … те какой риск… ее нельзя оставлять…

— …прослежу…

— Алина!

Она проснулась и открыла глаза в поликлинике, сидя на стуле… Сон… страшный сон… страшный, но сон…

Она очнулась и открыла глаза в запахе хлорки, перед раковиной с подтекающим краном, глядя в зеркало на свое побелевшее, испуганное лицо. Свое лицо. Вне всяких сомнений.

Сон… поликлиника…

Перед тем, как она проснулась в поликлинике, было что-то еще. Между тем сном и этой явью. Откуда взялся этот голос?

Она вытащила из сумочки скомканный платок, развернула его и посмотрела на бумажку. Поморщилась, потом попыталась развернуть, но это было сложно — бумажка слиплась и стала скользкой — липкий лоснящийся комок. Коекак Алина все же сделала это, надорвав маленький бумажный квадратик в нескольких местах, и уставилась на сделанную в центре быструю небрежную надпись.

Эля. 783240

У нее никогда не было знакомых по имени Эля. И этого телефона она не знала…

Конечно! Потому что это была не ее бумажка! Она… скорее всего, она выпала из кармана того человека в белом костюме, который пытался сделать ей укол и которого она ударила по ноге, — выпала, когда они сцепившись, катались по полу. Конечно!

Она зажмурилась и внезапно вспомнила все. Словно до сих пор она находилась в комнате без окон, погруженной в беспроглядный мрак, и вдруг кто-то вошел и включил яркий свет. Она вспомнила приборы и мониторы. Вспомнила провода. Руки и ноги, привязанные к кровати. Зеленую ширму. Лицо человека, просунувшегося между занавесей. Просторное помещение. Голоса, крики, грохот. Бьющегося мужчину с разноцветными глазами и людей, пытающихся его успокоить. Светлоголубые варяжские глаза, аккуратную постриженную седую бороду обернувшегося к ней пожилого мужчины. Вспомнила его голос. Вспомнила каждое слово, услышанное в этой комнате. Вспомнила, как скорчившись на полу и уже теряла сознание, непослушными пальцами сминала бумажку и засовывала ее в ухо, яростно заталкивая как можно глубже из последних сил. Бумажка была очень важна. Чтобы помнить. Чтобы помнить… Это был ключ, который не только открывал запертую кемто дверь, но и обнаруживал ее существование. Ведь нельзя войти в комнату, у которой нет двери.

Алина открыла глаза и быстро закатала оба рукава. Внимательно рассмотрела свои руки. Нет, ничего, но и не удивительно — они позаботились, чтобы не осталось никаких следов. Только немного побаливало запястье левой руки — словно от легкого растяжения. Кажется, оно начало болеть именно в пятницу. Тогда Алина подумала, что могла растянуть себе руку в трамвае или на работе… да мало ли где. Такой мелочи можно просто не заметить.

Она растянула себе руку, когда в приступе безумной животной паники волокла за собой кровать, к которой было привязано ее запястье.

— Господи, — прошептала Алина, глядя на свою руку. Потом снова посмотрела на себя в зеркало, провела пальцем по щеке, тронула кончик носа. Закрыла и открыла свои зеленоватокарие глаза. Облизнула губы. Это было ее лицо. Это — и только оно.

Она вытащила из сумочки телефон и набрала Женькин номер. Подруга ответила не сразу, и ей пришлось прождать почти двадцать секунд.

— Да, Алюня! Ты еще у врача?

В трубке громко играла музыка, и голос Женьки был едва слышен. Алина напрягалась, изо всех сил пытаясь придать голосу спокойный тон и не заорать.

— Жень, в прошлую пятницу, когда я тебе позвонила… у меня был нормальный голос?

Женька удивленно помолчала, потом сказала:

— Ну да. Голос как голос. Простуженный слегка. Только это было не в пятницу, а в среду. В пятницу ты Тамилке звонила и сказала, что выйдешь после обеда. А что слу…

— Как в среду?!

— Ну так. Тебя ведь два дня не было — на среду у тебя выпал выходной, и утром ты мне позвонила и сказала, что заболела, и попросила подменить в четверг. Я хотела зайти, но ты отказалась, сказала, что будешь отсыпаться. Потом звонила тебе несколько раз, но ты не подходила к телефону, а мобилку отключила.

Алина потерла лоб.

— Вот как, значит? Я скоро буду… Ладно, пока.

Она отключилась прежде, чем удивленная Женька успела еще что-нибудь сказать, и позвонила Тамиле. Та схватила трубку сразу же, но судя по ее разочарованному голосу, ждала совсем другого звонка.

— Привет, слушай, сегодня я никак не смогу выйти, я…

— Я и не прошу. Помнишь, я звонила тебе в прошлую пятницу?

— Ну да. И что?

— В моем голосе тебе ничего не показалось странным?

— А при чем тут твой голос? Я же с твоим приятелем говорила.

— Моим приятелем? — изумилась Алина.

— Ну да. Он позвонил с твоего телефона и сказал, что тебе надо с утра к врачу, и ты выйдешь после обеда.

Алина оцепенела.

— Да?

— Да. Лапсик, у тебя проблемы с памятью? Или с приятелем?

— А ты не поинтересовалась, почему он звонит, а не я?

— Ну. Он сказал, ты в душе. И вообще, вся занята. Слушай, мне позвонить должны, так что…

— Больше он тебе ничего не говорил?

— Нет, сразу отключился.

— А какой у него был голос?

— Мужской! — сердито сказала Тамила и положила трубку. Алина посмотрела на дисплей телефона, потом швырнула его в сумочку и ударила ладонью по грязной бледножелтой стене.

— Сволочи! — выкрикнула она со слезами. — Какие же вы сволочи!

Это был не сон.

Вернее, не совсем сон.

Боком привалившись к стене, Алина тихо заплакала, чувствуя обиду и глубочайшее отвращение. Ее использовали — просто взяли и использовали, как вещь. Вывернули наизнанку ее мозг, забравшись в самые потаенные уголки — те, о которых и сама она страшилась вспоминать, те, о которых никто не знал. Внимательно и тщательно покопались в том, что ей было дорого. Это было омерзительно. Это было еще хуже, чем изнасилование.

Она вспомнила о выстроенных в круг бледнозеленых ширмах. Несомненно, за ними лежали все остальные — все, кто был вместе с ней в особняке. Значит, они существуют. Значит, они не умерли — Виталий, Олег, Жорка, Света, Ольга… И Лешка и Евсигнеев тоже живы. Они все существуют. Они все настоящие, как и она сама. С ними проделали то же самое, для них создали этот особняк, этот мирок… посадили их туда и наблюдали, как они грызутся между собой, строят догадки, веселятся, подозревают, любят и убивают друг друга. Как за рыбками в аквариуме. Только… как можно наблюдать чьито сны?..

Но кто они? Какие они? Где? Как их найти?

И стоит ли их искать.

Знают ли они то, что известно ей? Может, хотя бы догадываются? Может, кто-нибудь еще приходил в себя после нее. До нее, насколько она поняла по реакции того человека, этого не случалось. Но почему именно она?

Тебе досталась бракованная иллюзия, Аля.

Алина вытерла ладонью мокрые щеки и посмотрела на себя в зеркало. Шмыгнула носом, потом осторожно завернула бумажку в платок и спрятала в сумочку. Какаяникакая, а всетаки зацепка. Эля… Какая Эля? Эльвира? Элина? Элла? Неважно, важно, что у этой Эли есть телефон. Если, конечно, это волжанский телефон.

Искать товарищей по несчастью, может быть кроме Виталия и не стоит, а вот тех, кто с ними это сделал, — очень даже. Хотя бы для того, чтобы выстроить их рядком и плюнуть каждому в рожу. Или врезать как следует!

С другой стороны, и остальные тоже имеют на это право. Они ведь ничего не знают. Кто из них все эти пять дней мучался так же, как и она? Смотрел на себя в зеркало, сравнивал свою настоящую и ту жизнь? А ведь ей известно больше, чем им.

Кроме того, есть еще Лешка. Конечно, глупо мстить ему за то, что случилось во сне, но все же он сумасшедший, потенциальный убийца, которого лучше знать в лицо.

Алина снова взглянула на свое отражение. Ей показалось, что от постоянного пристального разглядывания поверхность зеркала уже затерлась, а у нее самой на глазах появились мозоли. А что если сейчас она спит? Если сон — как раз эта жизнь и это отражение, а через пять минут она проснется… придет в себя на лестнице рядом с Виталием, который зажимал ей шею слабеющей рукой… потому что на самом деле ее рана не так опасна, как показалось вначале, Лешка промахнулся, и она просто на время потеряла сознание. И если Виталий успел выстрелить, то убийца теперь лежит гденибудь внизу на ступеньках, рядом с экспозиций своих жертв?

Ей стало страшно. Она вытащила из сумочки скомканный бумажный платок, развернула его и посмотрела на грязную записку. Потом спрятала ее и снова посмотрела в зеркало. Помассировала побаливающее запястье.

От всего этого можно было сойти с ума!

В дверь настойчиво постучали. Судя по уверенности, с какой это сделали, стучали уже не в первый раз, но она не слышала стука. Алина быстро застегнула пиджак, одернула его и открыла дверь. На пороге стояла женщина в грязном синем халате, державшая в руках швабру и ведро — та самая, которая ворчала на нее в пятницу. Она явно хотела что-то сказать, но внимательно присмотревшись к человеку, появившемуся из-за отворившейся двери, молча отступила назад и в сторону. Алина быстро прошла мимо нее, звонко стуча каблуками по свежевымытому полу.

Взяв в гардеробе свое пальто, она рассеянно, как сомнамбула, оделась, причесалась и вышла на гомонящую дневную улицу. Из-под ног лениво разлетелась стая толстых голубей, один мазнул ее крылом по руке, и Алина невольно дернулась в сторону.

Она прошла через парк, где, как всегда, стояли многочисленные книжные и газетные лотки, миновала несколько студенческих компаний, громко распивавших пиво на скамейках, несмотря на холодный ветер, и свернула в тихую улочку, обсаженную акациями, вместо того, чтобы пройти немного прямо и сесть на трамвай, который останавливался в аккурат за двадцать метров от "Чердачка", где ее ждала Женька. Но сейчас Алине не хотелось ехать в гомонящем трамвае, где, как всегда, будут ругаться, пререкаться на политические темы, обсуждать цены и низкие зарплаты. Внезапно в ее памяти зазвучал истерический голос Марины.

— …троллейбусные талоны, старые газеты, глупые митинги, ржавые трубы, свалки, вонь жарящейся рыбы, бесконечная реклама по телевизору, ругань про политику, цена на мясо!.. Слушайте, как звучит, вспоминайте!.. Вот он, реализм, насквозь реализм! Он был и будет! Нет здесь места фантастике, нет и быть не может! Нелепо даже думать об этом!

Да, она шла по абсолютному реализму, по выщербленному асфальту, мимо мусорных баков, в которых кто-то рылся, мимо двух сопливых мальчишек едва ли старше Вовки, куривших на двоих одну сигарету, мимо собиравших бутылки стариков и алкоголиков, мимо бесчисленных торговых палаток, дешевых забегаловок, облезлых кошек и собак, рыщущих в поисках еды, среди запаха выхлопных газов, сигаретного дыма и прочих сомнительных ароматов, которые наполняют любой большой город, и рядом с ней шли такие же люди, глядя себе под ноги или на витрины магазинов и очень редко — на небо, да и то лишь затем, чтобы узнать, не пойдет ли дождь. И придет она в реализм — в старый добрый "ЧердачокЧерпачок", где будет разносить пиво и ругаться со строптивыми посетителями, а под конец рабочего дня и сама обязательно выпьет. Вот и все. Настоящая жизнь. И никто ей не виноват — она получила именно то, что заслужила. Будь они прокляты — те, кто показал ей другую жизнь, которая могла бы у нее быть! И дал ей осознать, насколько она безвольна и слабохарактерна в своей настоящей жизни. Стандартная волжанская мышь, вполне соответствующая своей мышиной жизни и мышиной душе! Почему она никогда не написала этой книги, которая существовала в ее сне? Что ее останавливало? У нее ведь есть выходные. У нее бывают вечера. У нее бывают и свободные часы в баре… Почему? И почему ее заветная мечта была такой глупой?

Алина сама не заметила, как спустилась к реке и теперь шла по мосту, держа руки в карманах пальто и тускло глядя перед собой. По проезжей части летели машины, а далеко внизу, за перилами, неторопливо колыхалась мутная холодная волжская вода. Вверх по течению летела "ракета", разводя волну, следом за ней с деловитым стрекотанием ползли несколько самоходок. Алина остановилась, рассеянно глядя на них и думая о том, что ей сказали Женька и Тамила. Значит, ее не было на работе два дня, а не один. И Женьке она звонила в среду, а не в четверг. Куда же подевался четверг?

Порыв холодного ветра подхватил ее волосы, хлестнув ими Алину по щеке, и она поежилась, потом вспомнила обрывки фраз, которые слышала тогда, уже теряя сознание.

— … какая разница?.. она же все видела!.. Если он не очухается — кто будет все стирать?! Ее все равно придется…

— … говорили о крайних случаях! Это — не крайний!

— … черт бы подрал ваш гуманизм! Мало того, что…

Внезапно она испуганно раскрыла глаза, поняв смысл этих слов, поняв то, что было недосказано. Конечно же. Она все видела. Ее все равно придется…

Убить?

Алина сжала побелевшими пальцами холодные перила. кто-то счел, что это, всетаки, не крайний случай. И этот кто-то явно был не последним человеком во всей этой затее. Именно поэтому она все еще жива. Иначе она бы просто не проснулась — ни в поликлинике, ни дома — нигде. Несчастные случаи происходят сплошь и рядом. Попала под машину. Перебрала с алкоголем и утонула в ванне. В конце концов, просто примитивно убита безвестным грабителем. Бедная Алечка Суханова! Покойся с миром! Нет человека — нет проблем.

…я назову вас по имени и вы проснетесь…

— Алина!

Тогда, в поликлинике, ей показалось, что она увидела в толпе знакомые глаза. Яркоголубые варяжские глаза. Ну конечно. Он был там. Он разбудил ее. Убедился, что все в порядке. И ушел.

А что, если нет? Что, если за ней по-прежнему приглядывают — не обнаружит ли она вдруг какиенибудь чудеса памяти. Вот тогда это уже будет крайний случай. Потому что подобные эксперименты вряд ли разрешены законом.

Она резко развернулась и тотчас же налетела на какого-то человека, неторопливо проходившего мимо.

— Ой, простите пожалуйста!

Мужчина, который, даже не взглянув на нее, пошел дальше, прежде чем она закончила говорить, к концу ее последнего слова вдруг на секунду остановился, но тотчас же снова зашагал вперед, отрывисто бросив через плечо:

— Бывает!

Алина, уже тоже разворачивавшаяся, замерла при звуке его голоса. Потом медленно повернулась, глядя в спину уходящего человека — светловолосого, в черной кожаной куртке и черных брюках, чуть прихрамывавшего на правую ногу.

Она узнала бы этот голос из тысячи голосов, хотя никогда не слышала его наяву. Сейчас он показался ей чуть более глуховатым, в нем появились иные оттенки, но все же это был он.

Чуть впереди мужчины ходульной походкой семенил яркорыжий чау-чау, слегка покачивая лихо завернутым на спину невероятно пушистым хвостом, даже сзади имевший весьма надменный вид.

— Виталий! — потрясенно вырвалось у Алины, прежде чем она успела это осознать. Ее голос прозвучал негромко — она не звала человека, она скорее сказала это для самой себя, но он услышал и остановился. Потом обернулся и молча, выжидающе посмотрел на нее, но Алина больше не произнесла ни звука, не в силах понять, поверить и принять происшедшее. Это было невероятно, ведь Волжанск очень большой город, и было очень мало шансов с кемто здесь столкнуться, да еще и именно с Виталием. Может, она ошиблась? Но сердце говорило, даже кричало ей, что сейчас на нее смотрит именно Воробьев.

На лице Виталия появилась некая раздраженная заинтересованность. Он оглянулся на собаку, потом сунул левую руку в карман и неторопливо подошел к Алине. Прохожие обтекали их, словно вода поднимающиеся со дна скалы.

— Мы знакомы? — осведомился он. — Мне показалось, что вы позвали именно меня.

— Да, — с трудом выдавила Алина, пристально глядя на него.

Это был Виталий, конечно, это был он, но здесь он казался немного старше, и выражение его серосиних глаз было иным — это были глаза человека, который видел много такого, что не имеет никакого отношения к светлой стороне этого мира. Если самому Виталию было в районе тридцати лет, то его глазам уже исполнилось не меньше шестидесяти, здесь он был более умудренным и, как внезапно подумалось ей, более циничным. Его правую щеку покрывало множество мелких шрамов, словно ее посекло осколками, ближе к уху виднелось большое пятно старого, давно зажившего ожога. В остальном Воробьев не изменился. Ей вспомнилось, как он смотрел на нее тогда, когда она уже умирала. В его глазах были боль и ужас. А до этого она видела в них тепло и нежность, когда он обнимал ее, когда говорил ей, как она ему дорога. Но сейчас эти глаза смотрели на нее совершенно равнодушно, и от этого равнодушия у нее сдавило горло. Конечно, как еще он должен на нее смотреть? Он ведь никогда ее не видел. У его Алины было совсем другое лицо. Если он еще хоть что-нибудь помнит.

И что теперь ей делать? Броситься ему на шею? Или извиниться, отвернуться и уйти, чтобы больше никогда его не увидеть? Другого шанса не будет. Но ведь этот человек ей совершенно не знаком, он чужой для нее.

— Знаете, обычно, когда человека окликают, то это делают с какойто определенной целью, — заметил Виталий с явным раздражением. — Или вы просто решили напомнить, как меня зовут?

— Нет, — механически произнесла Алина, — я сделала это с определенной целью.

Чау-чау с чрезвычайно хмурым видом сел на асфальт рядом с правой ногой Виталия, внимательно и оценивающе оглядел девушку щелочками карих глаз, сделал для себя какие-товыводы, после чего сердито сказал:

— Бух! Ухбух!

Алина невольно улыбнулась — несмотря на угрюмое выражение морды, собака все же казалась беспредельно очаровательной. Маленький хмурый медведь.

— Это Цезарь или Мэй?

— Мэй, — машинально ответил Виталий, потом удивленно вскинул брови. — Вы из кинологического центра? Голос у вас очень знакомый.

Чау-чау несколько раз хрюкнула с явным презрением к этой версии, потом высунула кончик лилового языка, словно дразнящаяся девчонка, ее морда сморщилась и глаза почти исчезли в зарослях рыжей шерсти.

— Нет, я не из центра… я по другому поводу… Вы торопитесь?

Виталий пожал плечами и посмотрел на часы на левом запястье.

— Смотря, каков повод… Мы собирались спуститься к реке, на мосту собаке особо не разгуляться. Откуда вы нас знаете?

— Я… — Алина нервно облизнула губы. — Я… А вам знаком только мой голос? А как насчет лица?

— Нет, по-моему, раньше я вас не видел, — уверенно заявил он. — Может, мы общались по телефону? Так…

— Скажи-те, вы хорошо помните прошлую пятницу?

Он недоуменно кивнул.

— Ух! Бух!

— Мэй, помолчи!

Собака оскорбленно взглянула на хозяина, потом встала и принялась обнюхивать перила.

— В эту пятницу… вам что-нибудь снилось?

Виталий пронзительно взглянул на нее, и на мгновение в его глазах появилось что-то агонизирующее, и внезапно она поняла, что он все помнит, и ее сердце больно стукнуло в груди. Но его глаза почти сразу же вновь стали спокойными.

— Надо же… на улицах уже и психологические опросы проводят! Вы…

— Вы правы, мы с вами знакомы… хотя мы познакомились при очень странных обстоятельствах… Мы познакомились… ну, можно сказать, пять дней назад… в автобусе. Вы возвращались из Саратова, вы ездили туда к своей сестре, Даше…

— Что вы несете?!

Его голос хлестнул ее наотмашь — резкий, злой, и она недоуменно раскрыла глаза, не понимая, чем вызвана такая перемена в его поведении. Лицо Виталия потемнело и он шагнул вперед, а Мэй зашлась в басовитом лае, решив что хозяину угрожает опасность.

— Но вы…

— Моя сестра умерла десять лет назад! — холодно произнес Виталий, уже взяв себя в руки. — Что за бред ты мне тут рассказываешь?!

Алина, сглотнув, отступила назад. Как она могла забыть?! Он же говорил ей там… говорил, что ему кажется, что что-то не так с его сестрой. Желания, заветные мечты… С Виталием поступили еще хуже, чем с ней. В той реальности его сестра была жива. Каково было ему проснуться и осознать, что на самом деле она уже давно похоронена.

— Простите, я не знала… я…

Виталий отвернулся и быстро пошел прочь. Мэй напоследок зло гавкнула и помчалась за ним. Алина растерянно огляделась, потом выкрикнула:

— Подожди! Меня зовут Алина! Алина Суханова!

Воробьев остановился, словно налетел на невидимое препятствие, потом медленно повернулся и отрицательно покачал головой, и даже на таком расстоянии она увидела страх на его лице. Алина быстро пошла навстречу ему, почти побежала и остановилась только тогда, когда между ними осталось не больше полуметра.

— Нет, — тихо сказал он. — Нет! Это невозможно!

— Это я, Виталий. Я. Просто в этой реальности я выгляжу совсем иначе. Помнишь, мы говорили, что там сбываются наши мечты и наши страхи. Мое лицо там… это не моя мечта. Это мой страх.

— Ты… Нет, невозможно!

Мэй сердито ухнула, потом увидев, что ни хозяин, ни настырная и, возможно, представляющая угрозу дамочка не обращают на нее ни малейшего внимания, оскорбилась, после чего с размаху уселась хозяину на ногу.

— Что мне сказать Виталий, чтобы ты поверил. Какую из теорий тебе напомнить. Мою?! Твою?! Жоркину?! О ком мне тебе рассказать?! Об Олеге, который там умер у меня на руках?! Или об этом ублюдке, Лешке, который его убил?! Кстати, ты его застрелил?! Я не успела увидеть… я умерла!

— Это был сон! — хрипло произнес он. — Как ты могла узнать, что мне снилось?! Я тебя не знаю… но голос… твой голос… Господи, откуда ты все это знаешь?!

— Потому что я — Алина Суханова! Я могу показать тебе паспорт… черт! Не то! Но… Ты помнишь наш знак… условный знак, чтобы я узнала — ты это или не ты?! Ты заставил меня остаться в автобусе!.. — Алина остановилась, почувствовав, что от волнения начинает бессвязно тараторить. — Ты читал мне свои стихи, помнишь?!

— Я не пишу стихи! — отрезал Виталий, и на мгновение ей показалось, что он сейчас убежит. Впрочем, она хорошо понимала его состояние. К человеку вдруг заявляется его ожившее видение и говорит: "Привет!"

— Да, не пишешь. Тебе это ни к чему! Они все у тебя в голове, как у меня — моя книга! Ты прочел мне один, когда мы стояли у окна в моей комнате! Вспомни! В час рождения звезды утренней — в час, когда цветет небес лилия, легкой поступью опускается по лучу звезды дева Севера…

Виталий отвернулся, схватившись левой рукой за перила и посмотрел на линию горизонта, потом, не поворачивая головы, негромко, вопросительно произнес:

— Аля?

— Да. Это я, Виталий. Правда, уже больше не рыжик.

Он повернулся. Две пары глаз — человеческих и собачьих выжидающе смотрели на него. Алина ждала реакции. Мэй ждала, когда хозяин перестанет валять дурака и продолжит прерванную прогулку — здесь, на мосту, в соседстве с ревущими машинами ей совсем не нравилось.

— Черт возьми! — сказал Виталий и потер лоб ладонью. — Мне нужно присесть!

Алина кивнула, с облегчением поняв, что самое трудное позади и теперь начнется самое тяжелое и болезненное.

— Мне тоже.

Они сидели на скамейке возле длинного ряда кустарниковой акации, уже растерявшей почти все свои листья. В нескольких метрах от них убегала вниз широкая лестница. Возле парапета стояли несколько мужчин и курили, глядя вниз, на воду. Неподалеку Мэй деловито обследовала кусты, раздраженно огрызаясь на прохожих, почти каждый из которых норовил ее приласкать. Чау-чау позволяла ласкать себя лишь одной руке — прочие руки должны были испуганно отдергиваться — и они отдергивались — не только от лая и вида великолепных клыков, но и от угрюмого выражения собачьей морды, не сулившей ничего хорошего.

— Значит все наши теории оказались верны? — Виталий вытащил пачку "Беломора", и Алина слабо улыбнулась, взглянув на нее. — И все же это был сон. Но… елки, как же сон может быть коллективным?!

— кто-то заставил нас увидеть этот сон.

Виталий закурил, не глядя на нее, — Алина заметила, что он вообще старался как можно меньше на нее смотреть, и от этого ей было очень больно. Потом сказал дрогнувшим голосом.

— Боже мой… Я видел, как… ты умерла.

— Ты не рад, что этого не произошло на самом деле?

— Не говори чепухи! — сердито отрезал он. — Но значит… и все остальные тоже живы? И Олег, и Жорка?..

— Думаю, да.

— Слава богу! Черт, никогда бы не подумал, что такое возможно. Невероятно! Но эти — какие гады, а! Все было таким реальным… и когда я проснулся… — он помолчал. — Когда я осознал себя в этом мире… Кошмарные ощущения! Знаешь, я… где-то в глубине души я не верил, что это просто сон. Иногда мне казалось, что сон мне снится сейчас, а то была жизнь… В той реальности никто не убивал мою сестру, она выросла, удачно вышла замуж, у нее родилась дочь, которой я подарил собаку… Я всегда так этого желал… В той реальности я знал номер ее телефона… и теперь я даже несколько раз звонил по нему и только потом до меня доходило, что моя сестра никак не может снять трубку…

— Твою сестру убили? — тихо, осторожно спросила Алина. Виталий кивнул.

— Да. Ограбление. Ударили обрезком трубы по голове, сняли кожаную куртку и сережки. Всегото… Она умерла через два дня, в больнице… Ей пятнадцать было…

Он затянулся папиросой и выпустил густой клуб дыма, наблюдая, как вдалеке по реке ползет баржа с щебнем.

— Их нашли?

— А как же! — Виталий коротко, зло усмехнулся, и Алине внезапно расхотелось спрашивать дальше. Правильно истолковав ее молчание, он добавил: — Нет, они живы. Но не очень дееспособны.

Виталий покачал головой и почему-то снова произнес:

— Господи, я видел, как ты умерла. Все это было так реально… и боль, когда он, сука, в меня нож всадил! Но все же он свое получил… там. Спасибо за пистолет… это было очень.

— На здоровье, — Алина улыбнулась, и он хмыкнул.

— Когда я услышал твой голос, то решил, что спятил. Или снова заснул. Если говорить откровенно, второму… я бы очень обрадовался. Но… — он развел руками. — Реальность есть реальность. Какая есть, такая и есть. И я рад, что жив. И рад, что ты жива. Честно.

Внезапно Алине захотелось влепить ему пощечину, но вместо этого она спросила:

— Но что ты делаешь в Волжанске? Ты же говорил, что живешь в Самаре.

К ним подошла Мэй — квинтэссенция мрачности и недовольства. Виталий потрепал собаку по лохматой голове, и она села рядом, вывалив замечательно фиолетовый язык и щурясь на вялое осеннее солнце.

— Нет, я переехал сюда, после того, как… Ну в общем, у меня тут друг живет по… неважно. Мы здесь организовали небольшой, но симпатичный бизнес. Оргтехника. Мелочевка, но на жизнь вполне хватает. Особняка, конечно, у меня нет, но квартирка ничего, просторная, — Виталий усмехнулся. — И школы у меня здесь тоже нет.

— А в той реальности ты жил в Самаре, — задумчиво повторила Алина.

— В той реальности в ней не убивали мою сестру. И я не был на войне… — Виталий осекся, и его лицо стало недовольным.

— На войне?

— Чечня, — кратко пояснил он. — Первая кампания. Да, блин, в той реальности сбылась еще одна мечта — не просто все забыть, на фиг, а чтобы этого вообще никогда не существовало!

— Так вот почему тебе казалось…

— Да. Я убивал — и не раз. Это… не надо тебе знать. А ты… — он запнулся, и его голос стал нерешительным… — то, что ты мне там рассказала…

— Да, это одинаково в обоих мирах. К сожалению.

Он кивнул — то ли соглашаясь с ней, то ли какимто своим мыслям. Потом вдруг произнес с неожиданной деловитостью.

— Думаю, тебе хочется узнать, чем все закончилось? И что было, пока ты сидела в автобусе?

Алина кивнула, обрадованная, что Виталий сам это предложил.

— Обязательно. А ты, думаю, захочешь узнать побольше про этих… козлов? Которые устроили нам коллективный сон?

— Обязательно.

Ей показалось, что в его голосе прозвучала неуверенность, и внезапно спросила:

— А сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — ответил Виталий немного недоуменно, и снова уставился на реку. Алина постаралась, чтобы услышанное не отразилось на ее лице. Господи, в этой реальности она была даже старше его на год. Какой кошмар!

Пока они говорили, он так ни повернул головы.

— Как на два часа?! — встревоженно вскричала в трубке далекая Женька. — Что случилось?! Тебя кладут в больницу?! Что-то серьезное?!

Женька была редкостной максималисткой и ей всегда в голову приходили самые зловещие версии. Если бы Алина сказала, что задержится до вечера, она бы решила, что подруга уже находится при смерти.

— Нет, ничего не случилось. Просто мне нужно кое с кем поговорить. Много народу? Без меня справишься?

— А это важный разговор?

— Очень.

— С мужчиной?

— Ага.

— Тогда справлюсь.

— Солнце, я тебя обожаю! Тебе цены нет!

— Судя по моей зарплате, Толик тоже так считает, — с невеселой усмешкой заметила Женька и отключилась. Алина спрятала телефон — как раз в тот момент, когда вернувшийся Виталий сел на скамейку, держа левой рукой за горлышки пару открытых бутылок "Невского", увидев которые она сразу же вспомнила нежную любовь Кривцова к этому сорту пива. Похоже, от пережитого ей уже никогда не избавиться.

— Держи.

— Спасибо.

Мэй недоверчиво обнюхала ее колено, и когда Алина, не выдержав, протянула к ней руку, отскочила назад.

— Бух!

— Подумаешь, какая цаца! — насмешливо сказала Алина. Мэй возмущенно взглянула на Виталия, не понимая, как хозяин допускает, чтобы с ней разговаривали таким тоном. Потом отошла, презрительно виляя пушистым задом. Виталий глотнул пива, потом задумчиво пробормотал:

— Знаешь, если говорить откровенно, окликнув меня, ты, возможно, сделала большую глупость. Они могут подумать, что ты ничего не забыла.

— Переживаешь за себя? — насмешливо спросила Алина. — Ну, извини. Тогда чего ты тут…

— Дурочка! — беззлобно ответил Виталий. — Что я? Это ведь ты можешь оказаться в опасности. Это ведь ты пришла в себя.

— А ты?

Он покачал головой.

— Нет. Я ничего подобного не помню. Я… умер… и проснулся у себя дома.

— В пятницу днем?

— Нет, рано утром, около шести. Но четверг… в четверг я неважно себя чувствовал и весь день проспал.

— Ты уверен, что это было не в среду?

— Вроде да. Значит, и ты тоже приболела?

— Да.

— Покажи еще раз ту бумажку.

Алина неохотно протянула ему скомканный платок. Виталий развернул его, потом хмыкнул. Она заметила, что он все делает левой рукой, почти не прибегая к помощи правой.

— Эля… Черт возьми, какой бред! Эксперименты, сны… Кому и на кой черт все это понадобилось?! Не понимаю.

— Может, когда мы найдем остальных… — с энтузиазмом начала Алина, но Виталий неожиданно посмотрел на нее с такой скукой, что она сразу же замолчала.

— А зачем?

— Ну… как зачем?

— Так — зачем? Для чего? И кого именно? Всех остальных, чтобы убедиться, что они существуют? Тех злых дяденек, чтобы поквитаться с ними? И как ты это сделаешь? Убьешь их?

— Я…

— И, опять же, если они существуют.

— Они существуют! Я же видела… И записка…

— Записка, — повторил Виталий с холодной иронией. — Послушай, Алина. Если ты рассчитываешь, что я буду этим заниматься, то напрасно. И тебе не советую. И так хватило…

Алина растерянно посмотрела на него.

— Но почему ты так?.. Неужели тебе все равно?! Я тебя не узнаю…

— А ты и не можешь меня узнать! — резко перебил ее Виталий, и Мэй, встревоженная его изменившимся голосом, внимательно поглядела в их сторону. — Потому что ты меня не знаешь! Совсем не знаешь! Послушай, я все понимаю, но то, что было там…… в конце концов, это был всего лишь сон. Пусть и коллективный, пусть и реальный тогда, для нас, но всего лишь сон.

— Да, конечно, ведь так мы — совершенно посторонние люди, — упавшим голосом сказала Алина. — И я в этой реальности не рыжеволосая и не зеленоглазая, и фигура у меня не та, и лицо не совсем такое… и вообще, я… не та.

— Аля, ты ведь сама все понимаешь, — негромко произнес он, не отводя сощуренных глаз от реки.

— Нет! — воскликнула Алина. — Не понимаю! Вспомни, что ты мне говорил! Не важно, куда мы попадем! Не важно, кем! Главное, что уедем людьми. То, что снаружи… это пустяки. Мы знаем, кто мы на самом деле. Такого не придумать и не представить. Оно всегда настоящее. В любом месте!

— Ты так хорошо запомнила, что я сказал? — Виталий отхлебнул из бутылки и поставил ее на скамейку. — Я польщен. Но мы не просто уехали. Мы проснулись. И все сейчас подругому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!

Он протянул ей правую руку в черной перчатке и неожиданно предложил:

— Возьми меня за руку. Ну, смелее.

Алина недоуменно посмотрела на него, положила ладонь на его запястье и вздрогнула — рука под ее пальцами оказалась твердой, неживой и холодной даже сквозь кожу перчатки.

— Это протез, — спокойно сказал Воробьев и так же спокойно вернул руку на свое колено. — Ладонь с пальцами и пятнадцать сантиметров от запястья. Я потерял ее в той мясорубке, куда нас, необученную зелень, тогда сунули. Самое смешное, что от своих же прилетело… связь была отвратная… — он хмыкнул. — Так что Алина, другой я здесь. Совсем другой. И снаружи, и изнутри. Это тому мне все было надо, а здесь мне это не интересно. Здесь я просто живу и живу неплохо. И здесь я бы не удержал тебя этой рукой.

Алина отвернулась, закусив губу и чувствуя, как по щеке медленно ползет слеза. Сердце словно сжимали чьито безжалостные пальцы, ей было трудно дышать.

— Неужели ты думаешь, что это имеет какоето значение? — наконец хрипло произнесла она. — Неужели ты действительно так обо мне думаешь.

— Ничего я не думаю, — Виталий устало вздохнул, — я просто пытаюсь…

— Будь я внешне той же самой, ты бы вел себя совсем иначе — я уверена. Лицо… всегда важно лицо! Знаешь, чье лицо у меня было в этом… сне?! Лицо той девчонки, которую убили у меня на глазах! Ты полюбил мертвеца, Виталий! И сейчас ты думаешь о лице, которого не существует! Не о человеке, а о лице!

Виталий закурил и повернулся к ней — впервые за все время их разговора. Его лицо казалось уставшим и равнодушным, глаза смотрели и на нее, и в то же время куда-то сквозь нее, словно где-то там он пытался увидеть человека, которого нет. Алинин взгляд скользнул по его иссеченной шрамами щеке, по пятну ожога, опустился к неподвижно лежащей на колене руке, снова поднялся к лицу, а потом опять метнулся в сторону лестницы, и в голове у нее мелькнула мысль — мелькнула и погасла, словно вспышка во тьме.

Господи, как я люблю этого человека!

Она не разделяла на того, кто остался за порогом ее сна, и того, который сейчас сидел рядом с ней — спокойный и равнодушный. Он не разделялся. Он был один и тот же. И от этого было еще хуже. Зачем только она его встретила?! Нужно было сразу садиться на трамвай и ехать в "Чердачок", и ничего бы этого не произошло!

— Знаешь, тогда ночью я прочитал твою книгу, — Виталий потрепал по загривку подошедшую к нему Мэй, и та хрюкнула, недовольно косясь на Алину. — Она замечательная. Правда. А здесь… ты ее еще не написала?

— Здесь?! — Алина усмехнулась. — Здесь я всего лишь официантка в дешевом баре! Здесь я никогда не напишу никакой книги! Здесь я ничто! Впрочем, мне некого в этом винить, кроме самой себя. Только я виновата в том, что моя жизнь сложилась именно так. Только дело в том, что раньше меня это устраивало, а теперь… Во всем, что случилось, есть только одна положительная сторона… Я больше не боюсь, что мне перережут горло. Я больше не боюсь смерти. Как может бояться смерти тот, кого и так уже нет?

— Тебе нужно просто забыть обо всем этом, — Виталий легко дотронулся до ее руки. — Пройдет время, и ты забудешь, и все образуется. Я знаю — ты хороший человек, Аля, и все у тебя еще будет хорошо. Поверь мне…

— Я не хочу верить, — хрипло прошептала Алина, глядя перед собой пустыми глазами. — Я хочу заснуть. Или наоборот — проснуться от того кошмара, который я вижу сейчас. У меня было все — на четыре дня. Несмотря на весь тот ужас, у меня было все. Они мне подарили счастливую жизнь и тут же ее отобрали. И не только они… Они отобрали у меня даже две жизни. Потому что эта жизнь для меня потеряла смысл. Я не могу в ней жить.

— Аля, поверь, я…

— Я не хочу тебе верить! — Алина резко сбросила его руку. — Как я вообще могу во что-то верить, помня то, о чем забыл человек, умолявший меня об этом?! Я не могу верить тебе здесь. Ты прав — я не знаю тебя здесь! И здесь я бы не открыла окно, стоя к тебе спиной!

Она вдруг наклонилась, быстро сгребла в охапку задумчиво разглядывавшую прохожих чау-чау и звонко чмокнула ее в нос. Мэй так изумилась, что забыла ее укусить, и только когда Алина уже вскочила на ноги, запоздало заголосила, всполошенно подпрыгивая на негнущихся лапах и вздыбив шерсть на загривке.

— Бух! Ух! Ахбух!

У нее был разъяренный вид придворной дамы, которую на глазах у всех ущипнул за зад пробегавший мимо лакей. Мэй захлебывалась слюной от злости. Ее еще никогда так не оскорбляли. Она уже готова была наброситься на нахалку, дабы отхватить от нее кусок побольше, но Виталий резко прикрикнул на нее, и Мэй отскочила, рыча и заложив назад маленькие пушистые уши.

— Ты трус! — тихо сказала Алина Воробьеву, смотревшему на нее снизу вверх задумчиво и, как ей показалось, насмешливо, потом отвернулась и быстро пошла к лестнице, ничего не видя перед собой. Во рту было сухо, уши горели, щеки тоже, в груди образовалась странная сосущая пустота. Ей хотелось только одного — побыстрей добраться до дома и захлопнуть за собой дверь.

— Идиотка! — шептала она пересохшими губами. — Истеричка! Жалкая, глупая мышь!

Ветер развевал ее волосы, то бросая их ей в лицо, то откидывая на спину, выбивал слезы из прищуренных глаз, играл полами незастегнутого пальто. Люди, идущие навстречу, превратились в тени, — казалось, шагни она немного в сторону, и пройдет сквозь них. Или это она стала тенью. Тенью без лица и без будущего. Тень, у которой есть лишь дорога под ногами и бесплотный сон за спиной, наполненный призраками. Тень, лишенная желаний. Тень, которой незачем о чем-то мечтать.

В сумочке запиликал-завибрировал телефон, и Алина вначале даже не сразу поняла, что это. Потом вытащила его, тускло посмотрела на горящий дисплей, нажала на кнопку и равнодушно сказала:

— Я не приду.

Женька что-то возмущенноиспуганно закричала из трубки, и тогда Алина, не нажимая кнопку отбоя, легким взмахом отправила телефон за парапет, немигающе глядя перед собой, и тот тихо булькнул где-то внизу.

Вообще-то такое выражение чувств было ей не по карману, но сейчас Алине на это было наплевать.

Да и чувствто, собственно, не было.

Женька убрала палец с западавшей кнопки звонка и снова, уже в который раз напряженно прислушалась, но единственным звуком, который доносился из-за двери, была включенная почти на полную громкость музыка и голос Сары Бритмен, гулко исполнявшей в грязном подъезде оперные арии. Она снова начала стучать, одновременно крича:

— Аля, открой! Аля, это я, Женька! Аля, ну пожалуйста, открой! Господи боже мой, да что же это?!.. Алька!

Поднимавшаяся по лестнице соседка с большим увесистым пакетом в руке, из которого торчал длинный батон, недовольно проворчала:

— Хоть бы музыку прикрутила — совести нет!.. Что, не открывает?

— Может, милицию вызвать? Вдруг что-то случилось… — Женька жалобно посмотрела на нее, но женщина только презрительно поджала губы.

— Да ничего с ней не случилось. Я ее час назад в магазине видела, она вино покупала. Который день подряд, между прочим! Да и еще так много… А сама пьяная — еле на ногах держится! Докатилась! И кто бы мог подумать — вроде была такая приличная девочка…

Женька махнула на нее рукой и снова принялась исступленно колотить в дверь.

— Алька, открой! Открой, зараза, а то я ментов вызову! Алька!..

Минут через пять ее усилия все же были вознаграждены — дверной замок щелкнул, и дверь чуть приоткрылась, колыхнув в сторону Женьки густое облако перегара и сигаретного дыма.

— Не надоело? — хрипло, с пьяной усмешкой спросили ее из щели. В коридоре было темно, и Женька могла разглядеть лишь неясные очертания стоявшей возле двери фигуры, которая чуть покачивалась взад-вперед.

— Алька! Ты с ума сошла что ли?! Почему к телефону не подходишь?! Я тебе звоню с утра до ночи! Что у тебя случилось?! кто-то умер?!

— Да, — отозвалась фигура. — Я. Вот, поминки справляю.

— Аля, Толик уже пеной исходит! Ты все свои рабочие дни пропустила, ничего ему не сообщила! Мы с Тамилкой тебя пока прикрываем, но… ты же знаешь Толика, да и Тамилка скоро взбрыкнет!.. Ты б ему хоть позвонила, объяснила…

— Да пошел он, ваш Толик, и вы вместе с ним! — с развязной дружелюбностью ответила фигура и сделала попытку захлопнуть дверь, но Женька успела всунуть в щель ногу, а следом и согнутый локоть. Фигура философски пожала плечами, после чего вдруг отпустила дверь, развернулась и, покачиваясь, побрела в комнату, цепляясь за стены и путаясь в распахнутом халате. В пальцах фигуры дымилась сигарета. Женька захлопнула за собой дверь и пошла следом, морщась от громкой музыки и с ужасом глядя по сторонам. В квартире, обычно такой аккуратной, царил страшный беспорядок, пол был в отпечатках засохшей грязи, кругом валялся мусор и разбросанные вещи. В раковине лежала грязная посуда, опрокинутый табурет указывал ножками на включенную, несмотря на день, лампу. На плите громоздились кастрюли и сковородки с остатками еды. Возле посудного шкафа сидела Стаси с паутиной на пышных усах, ошеломленно глядя на выстроенные перед ней в ряд три наполовину открытых консервных банки с рыбой, кусок засохшего сыра и бутылку кефира, которую она не смогла бы открыть даже при всем своем желании. Увидев Женьку, она пронзительно замяукала, требуя, чтобы ей объяснили, что происходит, и немедленно вернули все на свои места. Потом раздраженно мазнула лапой одну из банок — кошка привыкла есть из своей миски и не желала выцарапывать рыбу из щерящихся острыми зубьями щелей. Женька схватилась за голову, потом выбросила сыр в мусорное ведро, спрятала в холодильник две банки, открыла третью и вывалила ее содержимое в яркосинюю кошачью миску, в другую налила кефир, предварительно понюхав его, и Стаси с благодарным урчанием принялась чавкать. Женька открыла окно и побежала в гостиную.

В гостиной было пасмурно и туманно из-за густой завесы холодного сигаретного дыма. Повсюду валялись книги, смятые бумажки и пустые винные бутылки. На столе их выстроилась целая армада. Алина в полурасстегнутом халате сидела рядом на стуле, поджав под себя одну ногу, и курила, переправляя в высокий бокал содержимое очередной бутылки, то и дело проливая его на и без того грязный стол.

Женька подошла к компьютеру, на экране которого прыгали цветные всполохи, прикрутила звук, после чего села за стол рядом с Алиной и осторожно тронула ее за плечо.

— Альчик?! — жалобно произнесла она, не понимая, что происходит, и понимая только одно — у подруги случилось что-то серьезное. При всех неприятностях, которые на них обрушивались, Алина никогда не доводила ни квартиру, ни себя до такого состояния. — Аля.

Алина повернула голову и посмотрела на нее страшными покрасневшими глазами. Женька невольно вздрогнула. Ее подруга всегда казалась младше своих лет — никто не давал ей больше двадцати трех, но сейчас Алина выглядела именно так, как выглядит женщина, приближающаяся к четвертому десятку, после недельного запоя.

— О! — сказала она с веселым удивлением, словно увидела Женьку только сейчас. — Мать Тереза! По делу? Али так зашедши?

— Аля, что случилось?

— Да ничего. Разве у меня может что-то случиться? — Алина засмеялась и поставила бутылку на стол. — Отсутствие событий — тоже повод. Ты не знала?

— Аля, — Женька схватила ее за руку, — это из-за того мужика, да?! Что он с тобой сделал?!

Алина задумчиво посмотрела на пальцы, держащие ее за запястье, словно пыталась понять, что это такое, потом фыркнула.

— Да ничего он не сделал! В этомто и все дело.

Она запрокинула голову и залпом выпила полбокала, икнула и поставила бокал на стол, качая головой из стороны в сторону. Женька попыталась отодвинуть бокал, но Алина ухватилась за него и потянула на себя.

— Отдай! — с пьяной капризностью потребовала она.

— Аля, да ты что?! Посмотри на себя!

— Ну, смотрела. Долго смотрела. Уже дыры в зеркале глазами протерла. Дальше что?

— Ты же себя так убьешь!

— Ну и что? — Алина, казалось, искренне удивилась. — Меня уже убивали. Лишний раз погоды не сделает.

Женька широко раскрыла глаза, решив, что у подруги уже началась белая горячка.

— Аля, может врача вызвать?

— Хочешь показать меня психиатру? — Алина тонко хихикнула. — Знаешь, лучше покажи психиатра мне. Я ведь их никогда не видела.

Она воткнула сигарету в пепельницу и уронила тяжелеющую голову на руки. Женька снова затрясла ее.

— Аля, пойдем, я тебя уложу, уберу здесь — ага? Ты выспишься и…

— И что?! — Алина резко вскинула голову. — Что будет?! Опять "Чердачок"?! Опять все эти рожи?! Опять чудесная жизнь — отработал, выпил, в постель! Подрался в промежутке, потому что хозяин, урод, не желает раскошеливаться на охрану! Одно и то же, одно и то же!..

— Аля, но так же тоже нельзя! Тебя неделю на работе не было, безо всяких объяснений… Толик же тебя уволит! Он и так злобствует из-за того, что ты ему тогда сказала…

Алина с трудом зафиксировала на ней взгляд упорно расходящихся в разные стороны глаз.

— Толик — это у нас кто?

— Господи! — беспомощно произнесла Женька, всплеснув руками. — Аля, я тебя умоляю… Ну что ты вытворяешь?!.. Меня до смерти напугала! Хоть бы к телефону подходила! Хоть бы сообщение прислала! Где твоя мобилка?

— На дне Волги.

— Уронила? — огорченно спросила Женька. Голова Алины прыгнула вверхвниз.

— Типа того.

— Ну… ну это ничего. Купим другой. Мне недавно знакомый из института показывал несколько штук… студенты часто забывают после лекций… Они и разблокированные уже. Я тебе денег займу, отдашь когда сможешь…

— А зачем? — осведомилась Алина.

— Как зачем?

— Так — зачем? Зачем мне новый телефон? Зачем мне возвращаться на работу? Для чего? Какой в этом смысл?

— Как какой… Чтобы жить.

— А разве это жизнь? Жень, мне двадцать восемь лет, а что у меня позади? Мне даже нечего вспомнить. Что я сделала за эти двадцать восемь лет? Что я увидела? Что я после себя оставила? За эти двадцать восемь лет у меня даже не было ни единого стоящего заветного желания. Ни единой мечты, к которой я бы стремилась. Ни единой цели. А без цели — какое будущее? Понимаешь… дело даже не в деньгах, которых постоянно не хватает… не в работе этой гнусной… дело во мне самой. Не обстоятельства виноваты — я. Я даже не мышь — я одноклеточное…

— Да мало ли, что Тамилка тогда сказала…

— Да при чем тут Тамилка?! — Алина стукнула кулаком по столу, отчего бутылки громко звякнули. — Разве это Тамилка заставляла меня еще целый год после школы болтаться, ничего не делая. Разве это из-за Тамилки я провалилась на истфак?! Разве это из-за нее я упустила добрый деся-ток перспективных мест?! Всего лишь из-за своей лени и из-за боязни перемен! Разве это из-за Тамилки я никогда не напишу своей книги?! Вовсе нет! — она подняла в воздух указательный палец, но тут же опустила руку, вспомнив, что именно так делал Жорка, когда произносил что-нибудь значительное. — Из-за меня самой! Мне показали, какой я могла бы стать, а потом вернули обратно… Если бы это произошло хотя бы на пять лет раньше! А теперь… единственное активное действие, на которое я способна, — это испытывать отвращение к собственной физиономии в зеркале и к тому, что она скрывает!..

— И напиваться! — резко добавила Женька. — Аля, думаешь, если ты будешь сидеть тут и беспрерывно глушить вино, от этого что-нибудь изменится?! Думаешь, ты от этого лучше станешь? Воля у тебя появится?! Или чудо какое-нибудь произойдет?!

— Чудо происходит именно когда я напиваюсь, — пробормотала Алина. — Тогда я хоть на какоето время ни о чем не помню. Я без этого даже заснуть не могу нормально, потому что снова и снова вижу один и тот же сон…

— А деньги кончатся — что делать будешь?

— У тебя займу.

— Все равно это не может продолжаться бесконечно! — Женька решительно отобрала у нее бокал, прежде чем Алина успела ей помешать. — Я не знаю, кто там тебе чего наговорил, но все это полный бред! Забудь все это! Ты симпатичная девочка, веселая, умная, столько всего знаешь! Да, "Чердачок" не твое место, но ведь все еще можно изменить, если постараться. И ты изменишь, и книгу свою напишешь… Я всегда в тебя верила! Вовка тебя обожает, а ты ведь знаешь, дети не любят плохих людей, даже если те говорят с ними ласково!.. И никакая ты не мышь! Ничего ты не сделала… а помнишь, как ты со мной возилась, когда я после развода никакая была?! Помнишь, как ты тогда ночью прибежала, когда Ромка меня… боялась, но ведь прибежала же, когда никто и носа не высунул!.. Ты мне с Вовкой всегда помогаешь… Ты же знаешь, какой он особенный… мне с ним трудно, а у тебя все так легко получается… Ты, Тамилке, жизнь спасла, в конце концов! Все у тебя получится, просто тебе нужно захотеть… а вот это вот, — Женька презрительно кивнула на пустые бутылки, — не выход! Вот так как раз поступают именно мыши! А ты — не мышь! Поняла?!

Алина промолчала, пристально разглядывая узоры на обоях. Женька тряхнула головой и хотела было что-то добавить, но тут ее раскрытая сумочка требовательно исполнила вступление к "Вальсу цветов" Чайковского, и она кинулась к ней и достала телефон.

— Да? Нет, все в порядке. Да, немного. Не сегодня. Хорошо. Давай.

Она нажала на "отбой" и повернулась к Алине, уткнувшейся подбородком в переплетенные пальцы.

— Это Тамилка. За тебя переживает.

— Тамилка переживает не за меня, а за то, чтобы ее выходные не накрылись медным тазом!

— Зря ты так, — Женька покачала головой. — Она действительно беспокоилась. Язык у нее, конечно, змеиный, но она вовсе не такая уж плохая.

— Любишь ты, Женька, из всех ангелов делать!

Женька улыбнулась, хотя Алина не могла видеть ее улыбки.

— Почему ангелов? Людей.

Алина пожала плечами и потянулась за новой сигаретой.

— Ладно. Твои слова будут рассмотрены… позже. А сейчас иди. Тебе ведь на работу надо.

— И пойду. Только слегка уберу у тебя и проветрю, а то сидишь в какомто свинарнике! И кошку бедную совсем забросила. Хоть бы консервный нож ей оставила.

— Не нужно у меня ничего убирать! — почти зло произнесла Алина и выронила сигарету из дрожащих пальцев. — И вообще…

— И вообще твое разрешение мне не требуется! — отрезала Женька. — Я старше тебя, ясно! Так что сиди и молчи! Ты, кстати, можешь дальше пить, если хочешь. Я не собираюсь у тебя бутылки отбирать. Ты их скоро сама выкинешь… если ты действительно такая, какой я тебя считаю.

— Не такая… — хрипло сказала Алина, глядя на обои. Женька, ничего не ответив, вышла из комнаты, и вскоре из кухни долетел шум воды и уютный звон посуды. В комнату с грохотом влетела Стаси, вспрыгнула хозяйке на колени и укоризненно посмотрела на нее оранжевыми глазами. Алина перевела на нее затуманенный взгляд, потом вдруг сгребла мяукнувшую кошку в охапку и уткнулась лицом в ее пушистую спину.

Стаси не возражала.

Женька давно ушла, а она так и сидела за столом, пристально глядя на узор обоев, словно в нем был скрыт некий тайный смысл, разгадать который было жизненной необходимостью. Большие настенные часы с маятником отбили один час, другой, но Алина не двигалась — жила только ее рука, изредка поднося к губам очередную дымящуюся сигарету. Стаси, растянувшись на спинке кресла и свесив вниз переднюю лапу и полосатый хвост, спала сном праведника.

На исходе третьего часа Алина налила новый бокал вина, отпила треть, после чего подтянула к себе лежащие на краю стола блокнот и ручку. Посмотрела на чистый лист, глубоко вздохнула, после чего быстро написала большими шатающимися буквами:

"Тени и свет. Бесплотные голоса сплетаются в причудливом узоре. Пространство густо заткано песней без слов. Ни малейшего диссонанса. Ни единой фальшивой ноты. Ничего лишнего. Сила ветра. Гладкость льда. Нежность пуха. Гибкость пламени. Совершенство…

В прозрачном воздухе неторопливо, плавно меняется пейзаж за пейзажем. Снежновершинные горы и свежезеленые равнины. Морские волны и речные водопады. Степь на ветру. Раскаленная пустыня. Деревья и травы. Озера, сияющие на солнце. Цветы и снег. Пыль и ледяные брызги. Огненные реки и унылые безжизненные пространства. Ночь спускается и уходит, и времена года сменяют друг друга, и сменяют друг друга бесчисленные в своем разнообразии живые существа, и сменяют друг друга города, и люди в них любят и убивают друг друга, изучают и творят, разрушают и завоевывают, продают и предают, смеются и плачут, возвышаются и уходят в небытие…

Двое смотрят лениво, и их речь струится, как вода, но в этой воде нет жизни…"

Она бросила ручку и несколько минут, щуря глаза, внимательно изучала написанное. Оно было перенесено безупречно. Именно так она думала. Именно так начиналась первая страница книги там…

Алина подняла голову и взглянула на стоящий перед ней бокал, на выстроившиеся на столе пустые бутылки из-под вина и еще одну, наполовину полную, зло скривилась, резко выдохнула, а потом ее руки вдруг мелькнули в воздухе, точно пытались одним рывком отдернуть невидимые тяжелый занавес. Сметенные бутылки с грохотом и дребезгом посыпались на пол, кувыркнулся бокал, расплескивая вино на палас. Напуганная Стаси скатилась с кресла и утопотала в кухню, решив переждать бурю за газовой плитой.

Алина несколько минут, тяжело дыша, смотрела на валяющиеся на полу бутылки, улыбаясь кривой, классически злодейской улыбкой, потом закинув голову, засмеялась. Смех был сухим, ломким, ничего не выражающим.

Она, опрокинув стул, метнулась в ванную, выскочила из халата, включила холодный душ и залезла в ванну с отчаянным визгом. Почти пять минут она сидела на корточках, стуча зубами и закрыв ладонями лицо, мокрое от воды и от злых слез, а ледяные капли барабанили по ее затылку и голым плечам. Потом Алина выпрямилась, добавила горячей воды и начала яростно мыть голову.

Спустя сорок минут она выбежала из квартиры с такой скоростью, словно за ней гналась стая бешеных псов. В прихожей лишь мельком глянула в зеркало, машинально отметив отразившуюся в нем темную фигуру в расстегнутом пальто, с чем-то, отдаленно напоминающим прическу, и бледным пятном лица, на котором колюче блеснули припухшие глаза. Спускаясь по лестнице, Алина пару раз споткнулась. Она уже протрезвела настолько, чтобы держаться в вертикальном положении и довольно связно выражать свои мысли, но не настолько, чтобы успешно координировать свои движения.

Алина шла без определенной цели — ею владело лишь желание уйти от квартиры как можно дальше. Она не замечала улиц, по которым шла, изредка налетала на прохожих, один раз чуть не попала под машину. Сильный ветер то и дело набрасывал свободно свисающие волосы ей на лицо, она зло откидывала их на спину, пару раз оцарапав ногтем щеку. Ее движения постепенно убыстрялись и в конце концов она побежала сквозь улицы и дороги, сквозь ветер, сквозь деловитую вечернюю толпу, задыхаясь и что-то бормоча, но не разбирая собственных слов. Расстегнутое пальто хлопало у нее за спиной, словно сорванный ветром парус. Она не видела, куда бежит, и не знала, зачем. Бежать было тяжело, но в движениях была особая сладость, тело, бездействовавшее столько дней, постепенно оживало, обретало гибкость, в стуке мелькающих ног появилась слаженность и уверенность, ее перестало мотать из стороны в сторону, она уже не бежала, а почти летела, словно сорванный лист, не знающий, куда принесет его подхвативший порыв ветра. Вскоре она начала улыбаться, и даже в этом простом движении губ был полет. Вечерние фонари отражались в ее зрачках и блестели на зубах, виднеющихся из-под разошедшихся губ, горячее дыхание вырывалось в стылый воздух облачками пара.

Алина остановилась только когда добежала до реки и путь ей преградил бетонный парапет. Она положила на него руки и посмотрела на стремительно удаляющиеся огни "ракеты", потом перевела рассеянный взгляд на большой песчаный остров вдали. Тьма стремительно густела, на небе проступали звезды. Внизу холодно шлепала о бетон вода, в темноте кажущаяся маслянистой.

Развернувшись, она пошла туда, где парапет под широким углом спускался к убегающей в воду лестнице, легко вспрыгнула на него, прошла деся-ток метров и остановилась, глядя на невидимый противоположный берег и слушая, как потревоженная река сердито ворочается в своем ложе. Ветер развевал ее пальто и волосы. На этом отрезке набережной не было фонарей, и редкие прохожие почти не обращали внимания на застывшую на парапете фигуру.

Алина закинула руки за голову и посмотрела на бледные звезды. Внезапно ей пришло в голову, что она не делала этого очень давно. А во сне звезд не было видно за тучами… а может быть, их и вообще там не было?

Здесь звезды существуют сами по себе? Или потому, что она на них смотрит? Может, весь этот мир существует лишь до тех пор, пока она его видит? Смерть — это глубочайший сон или наоборот — пробуждение?

Мы знаем, кто мы на самом деле. Это — всегда настоящее.

Да, именно так. Она прожила четыре дня в приснившемся мире с людьми, которым приснилось их прошлое и приснился их облик, но не приснились они сами. Можно придумать себе жизнь и придумать лицо, но нельзя придумать характер, нельзя придумать свои поступки и силу души, и это, наверное, замечательно. Ветер есть ветер, смотришь ли ты на него или стоишь с закрытыми глазами. Он бесплотен и безлик, но ты чувствуешь легкость или свирепость, тепло или холод… ветер есть ветер, и ты есть ты. И тот человек, приснившись, все же не приснился, и его пальцы на твоей руке — не сон, и он такой же, какой и во сне, и здесь он обязательно поступит так же, как и там. Ты можешь придумать себе способность танцевать, но не можешь придумать, способность протянуть руку помощи — ты либо способен на это, либо нет, и в этом ты так же прост и реален, как ветер, а ветер дует и наяву, и во сне…

Алина легко улыбнулась, слушая раздраженные гудки снующих вверх и вниз по течению судов и суденышек. Пусть так. Она пыталась понять там и здесь она сделает то же самое. Пусть даже одна. Ей никто не нужен. Вся эта неделя была глупо потеряна, но больше этого не произойдет. Жизнь не кончилась. Жизнь только началась.

Она повернулась и быстро пошла по парапету, чуть постукивая каблуками о бетон. Слева от нее, за живой изгородью из тутового дерева шумел вечерний город, справа, внизу, с умудренным равнодушием плескались воды древней реки, отражавшей призрачный свет ущербной луны, неторопливо плывущей по своему извечному кругу.

Тамила сбежала по ступенькам и направилась к мусорному баку привычной продуманной неумышленноэротической походкой, округло покачивая бедрами, обтянутыми темносиними джинсами с бахромой, зеркальцами и цепочками. В руке она несла туго набитый пакет и задумчиво бормотала на ходу:

— Самый известный судебный процесс в мире… город… Черт, что ж это за процесс?! Может, Салемский?.. Суд над ведьмами… это известный процесс? Салем? Нет, не подходит… короткий… должно быть восемь букв… куда ты прешь, козел?! Не видишь — женщина идет!.. Восемь букв… самый известный судебный процесс… елки, да что ж это за город?..

— Нюрнберг! — внезапно сказал над ее ухом знакомый, чуть растянутый голос. Тамила ахнула и с удивительным проворством отпрыгнула в сторону, чуть не уронив пакет. Потом присмотрелась к темной фигуре и выругалась.

— Алька! Япона мать, нельзя же так подкрадываться! Думай же головой хоть иногда! А вдруг я бы… — не договорив, Тамила мощным размахом отправила пакет в мусорный бак, спугнув пару облезлых дворняг, с гавканьем порскнувших в разные стороны. — А точно Нюрнберг? Что там за процесс был?

— Суд над фашистами в сорок шестом, — Алина выступила из темноты в круг фонарного света. Тамила удовлетворенно кивнула. Теперь в кроссворде неразгаданными остались только четыре слова. Правда, те тоже были довольно заковыристыми, и это вызывало у нее раздражение. Ей еще ни разу не удавалось разгадать кроссворд полностью.

— А ты, кстати, чего тут делаешь? — Тамила внимательней пригляделась к коллеге и вздернула брови. — Ууу, ты откуда такая кривая?! С процедур что ли?

— Как обстановка? — поинтересовалась Алина, направляясь в сторону "Чердачка", чьи широкие окна призывно сияли в ночи, а из распахнутой двери доносилась залихватская музыка, звон и громкие голоса. Тамила машинально пошла рядом с ней, но тут же развернулась и заступила Алине дорогу.

— Слушай, тебе сегодня лучше туда не ходить. Там Толик — с утра бухой. С Людкой погрызся, теперь водку глушит со своими корефанами. Орет на всех… Людка дура, ведь нормальная баба, чего с ним связалась?.. Я ей сколько раз говорила, а она нудит одно и то же: "Люблю, люблю… Он на самом деле очень хороший". Хороший, ага!..

— Ладно, я тихонечко, Женьке только скажу пару слов. Там такой бардак, судя по звукам. Он меня и не заметит, — Алина начала было обходить Тамилу, но та снова загородила ей дорогу.

— Алька, говорю же, тебе туда сегодня лучше не соваться. Мало того, что ты в последнее время… так ты сейчас и под градусом, на взводе…

И упорство Тамилы, и сам тон голоса показались Алине немного странными, даже слегка подозрительными, и она внимательно посмотрела на нее.

— Дело только в Толике?

Глаза Тамилы забегали, и она сказала.

— Ну да. Так что ты…

Алина молча отодвинула ее с дороги и взбежала по ступенькам. Тамила устремилась следом, безуспешно пытаясь поймать ее за ускользающую полу пальто.

Зал "Чердачка" был полон на две трети, компании сегодня подобрались на редкость шумные — смазанные сигаретным туманом силуэты звенели кружками и рюмками, с энтузиазмом размахивали руками, в разговоре переходили почти на крик, а от оглушительных взрывов хохота стекла жалобно звякали. За ближайшим к двери столиком ярко накрашенная женщина, увешанная золотыми украшениями турецкого происхождения и с полуразвалившейся пышной прической голубоватого цвета, рыдала пьяными слезами, а сидевший напротив щуплый мужичок пытался всучить ей рюмку, уговаривая:

— Выпей лучше, Римма!.. Путем все будет… а ты лучше выпей, Римма!

— Ууу! — выла женщина в ответ, роняя сигаретный пепел себе на свитер. — Кобелина поганый… да я ж ему…

Толик сидел за их угловым столиком спиной к двери, вместе с ним сидело еще двое парней. Прихода Алины он не заметил, в этот момент что-то доказывая своим друзьям, громко стуча рюмкой по столу и мотая головой. Алина отвернулась и увидела Женьку, быстро идущую к стойке с четырьмя пустыми пивными кружками, подбежала к ней и потрясла за рукав. Женька вполоборота глянула на нее, улыбнулась углом рта и поставила кружки на стойку.

— Аля? Ты почему не дома? Ты что же — в таком виде через весь город ехала? Ненормальная! А если бы кто прицепился?!

— Я тут по делу, — Алина обошла ее, и Женька почему-то сразу же повернула голову в сторону, так чтобы по-прежнему быть к ней левым профилем.

— По какому?

Алина нахмурилась, потом схватила подругу за руку и резко развернула. Правый угол Женькиного рта сильно распух, и на нем виднелся большой кровоподтек, нижняя губа треснула, и все ее лицо казалось слегка скошенным вправо. Женька испуганно и как-то виновато прикрыла разбитый рот ладонью.

— Это еще что? — глухо и зло спросила Алина.

— Да козел один угашенный… Женьку облапил, она его отпихнула, ну он ей и припечатал, — сказала сзади нее Тамила недовольно. — Я его с трудом выперла…

— А Толик здесь был?

— Да все они тут были! — Тамила забрала кружки и с грохотом свалила их в раковину. — Уроды! Только когда я его уже в дверь выпихнула, вон тот, в сером свитере, задницу от стула оторвал, к двери подгреб и начал из-за моего плеча орать: мол, так будет с каждым, кто покусится!.. Нормально, да?! Защитники отечества, чтоб их перекосило!

— Толик — хозяин, с чего ему нас защищать, — негромко заметила Женька, отмеряя три порции водки. — Мы…

— Его никто не просит нас защищать?! — прошипела Алина. — От него требовалось только нанять охранника!

— Бесполезный разговор! Ну ты же знаешь его принципы! Ну начнем мы возникать, он нас уволит и возьмет еще кого-то, посговорчивей. Народу на улице хватает, а платит он, согласись, без задержек.

— И давно это случилось? — спросила Алина, сжимая и разжимая за спиной кулаки. Женька пожала плечами.

— Часа полтора назад.

— И ты до сих пор здесь?! А вдруг у тебя сотрясение?! Тебе же к врачу надо! Домой, так уж точно надо!

— Толик разрешил уйти, когда в зале посвободней станет! — прокричала Тамила из кухни. — Хотя я ему говорила, что справлюсь!..

— Женя! — раздался из сигаретного тумана громкий крик хозяина. — Тащи еще бутылку!

Следом грянул взрыв хохота. Женька машинально извлекла требуемую бутылку, но Алина неожиданно выхватила ее у нее из рук и с размаху поставила на стойку.

— Все, хватит!

— Что ты делаешь?! — недоуменно спросила Женька, стараясь замаскировать разбитое лицо своими вьющимися черными прядями.

— Что я делаю?! — свирепо переспросила Алина и схватила ее за руку. — Я увольняюсь отсюда к чертовой матери! И ты тоже!

— Подожди… Ты что — с ума сошла?!

— Наоборот! Это ты с ума сошла, что до сих пор здесь суетишься! В один прекрасный день прибьют тебя — и все! Или изуродуют! В инвалиды хочешь?! Хватит, пошли! Найдем что-нибудь, с голоду не подохнем!

— Я знала, что не надо было тебя сюда пускать, — заметила Тамила, выглядывая из кухни. Алина развернулась и пошла через зал к угловому столику, волоча за собой сопротивляющуюся Женьку. Вслед им летели требования поспешить с заказами.

Возле столика Алина остановилась и дернула к себе Женьку так, что та едва не повалилась на столешницу. Сидевшие за столиком посмотрели на них с веселым удивлением.

— О! — сказал Толик, вертя указательным пальцем в ухе. — Явление! А мне сказали, что ты по больницам бегаешь. Это в больницах так красиво наливают?! Нормально!

— Что это?! — резко спросила Алина, тыча указательным пальцем в лицо Женьке. Толик посмотрел в указанном направлении и пожал плечами.

— Бывает.

— Производственная травма, — сказал один из парней и отхлебнул пива. — Такое личико подпортили, вот козлы! Толян, а как зовут девушку? Познакомь, а? Девчонки, может потом посидите с нами, молодымисимпатичными.

— Можно и полежать, — добавил его приятель, и они захохотали, после чего подняли рюмки и выжидающе взглянули на Толика.

— Толян, не тормози! Поехали!

Женька попыталась было улизнуть, но Алина жестко дернула ее обратно. Толик с пьяной скукой посмотрел на нее.

— Ну, чего тебе еще? Отпусти Женьку, у нее рабочий день, между прочим! Вон, народ уже орать начинает!

— Пусть орет. Авось надорвется! Женьке могли челюсть сломать, ты это понимаешь?! Или вообще голову проломить! Ты ведь знаешь, что тут постоянно все подогретые — неужели так сложно нанять охранника!

Толик, взявшийся уже было за рюмку, с грохотом поставил ее на стол.

— Емое, да вы уже достали меня! Опять?! Я же говорил — что-то не нравится — валите отсюда! Других найду! Блядь, не дают посидеть спокойно! Самато… то шляешься неизвестно где, то… Бар вечно твоими подружками кишит!..

— У меня только две подружки. Интересно, как это два человека могут кишеть?! Иди, собирайся! — Алина оттолкнула Женьку, и та нерешительно попятилась к стойке. — Валите, говоришь?! Прекрасно! Именно это мы и сделаем!

— Ну и лады, — Толик снова схватил рюмку, чокнулся с друзьями и опрокинул ее содержимое себе в рот. Подхватил с тарелки ломтик копченой рыбы и отправил его следом за водкой. — В течение двух недель найду других, и тогда свободны! Все, закончили разговор! Иди бухай дальше!

— Толик, ты не понял. Мы уходим прямо сейчас. И я, и Женька!

Толик перестал жевать и скосил на нее масляный взгляд.

— Хрена с два! Не имеете права!

— Да пошел ты со своим правом!

Толик шарахнул кулаком по столу, так что вся стоявшая на нем посуда и валявшиеся мобильники подпрыгнули. Один из парней, выцарапывавший из пачки сигарету, уронил ее и с кряхтеньем полез под стол.

— Ты следи за своим языком, подруга! А то враз выдерну! Вали отсюда, пока я добрый! И чтоб завтра вышла! Неделю поблядовала, отдохнула, а теперь дорабатывай! Большое дело — морду подпортили! Вам, бабам, это только на пользу! Одевайтесь скромнее — и лезть к вам не будут!

Алина задумчиво покосилась на Женьку, по случаю холодов облаченную в плотные старые джинсы и длинный свитер. Более скромной одеждой представлялся только ватник, да еще и паранджа сверху — на всякий случай.

— Толик, а ты не пытался размышлять… ой, извини, что это я такое говорю. Прости, пожалуйста, что я приписала тебе такое действие. Надеюсь, ты не обиделся? — Алина сделала шаг назад и очаровательно улыбнулась всей компании. Глаза Толика расширились и остекленели. Казалось, доли секунды отделяют его от апоплексического удара. Потом он с видимым усилием произнес, сжимая пальцы в здоровенный кулак.

— Ты что, нарываешься?! А ну пи…уй отсюда, прошмандовка недотраханная!

— Уу, Толик, какие чудеса лексики! — заметила Алина. Умом она понимала, что лучше было бы тихо отступить — все трое были достаточно сильны и, несмотря на количество влитой в себя водки, еще вполне координировали свои движения — даже один только Толик без особых усилий разорвет ее на лоскутки, и никто ему не помешает. Но отступить не получалось, ее уже понесло, злость и алкоголь, причудливо перемешавшись друг с другом, произвели в ее сознании мощный взрыв, напрочь сметший все тормоза и ограничительные знаки. — Велик могучий русский языка! Толик, мы уйдем сейчас! Когда Тамилка снимет кассу, пусть отсчитает Женькин процент, и Женька завтра его заберет.

— Слушай, а мне нравятся такие телки, — заметил один из сидящих и призывно посмотрел на нее. — Слышь, подруга, может хлопнешь с нами, да отвалим? У меня тачка крутая…

Алина зевнула, откровенно заскучав.

— Юноша, если б вы хоть раз взяли на себя труд полистать толковый словарь русского языка, то знали бы, что только что заявили, что вам нравятся коровьи детеныши, которым вы предлагаете произвести удар чем-то по какойлибо поверхности, после чего отплыть на всех парах на то ли очень обрывистой, то ли хорошо сваренной ручной тележке в виде ящика на одном колесе, счастливым обладателем которой вы являетесь.

Она замолчала, удивленная, что ей удалось произнести такое длинное предложение на одном дыхании. За соседним столиком кто-то громко искренне засмеялся. На лице "юноши" появилась напряженная работа мысли, завершившаяся возникновением оригинального вопроса:

— Че?!

— Толян, я не понял! — второй парень вскочил. — Ты че молчишь?! Твоя блядь тут наезжает…

— Если я и блядь, то никак не его. Я бы никогда не легла в постель с человеком, похожим на плод любви лысеющей гориллы и парового катка.

Лицо возмутившегося сморщилось — очевидно, в мучительном усилии представить себе подобное существо, потом он посмотрел на хозяина, словно сравнивая оригинал с тем, что получилось. Толик вскочил, опрокинув стул, ловко поймал Алину за воротник пальто и замахнулся. Та обреченно зажмурилась в ожидании удара, но удара почему-то не последовало. В следующее мгновение она почувствовала, что воротник ее пальто отпустили, и совсем рядом знакомый голос весело произнес:

— Да, суровый у вас здесь отдел кадров!

Алина открыла глаза. Громоздкий Толик, только что являвший собой воплощение грозной ярости, стоял, согнувшись и чуть ли не упираясь лбом в стол, и болезненно шипел. Его рука была вывернута под немыслимым углом, и стоявший рядом Виталий крепко держал ее за запястье.

— И давно ты здесь? — ошеломленно спросила она.

— С начала пиесы, — Воробьев подмигнул ей. — А теперь исчезни!

Алина не заставила себя упрашивать и проворно метнулась в другой конец зала, где возле стойки жались Тамила и Женька, созерцая застывшего в неудобной позе босса с выражением немого изумления. Приятели Толика начали медленно реагировать, с угрожающим рокотом выбираясь из-за стола.

— Мужики, может все мирно уладим? — добродушно предложил Виталий.

— Пусти, козел! — заверещал Толик. Оказавшийся ближе к Виталию мужчина резко бросил свое тело вперед, замахиваясь для удара, но Воробьев крутанулся, не отпуская вывернутого запястья Толика, и тот невольно побежал следом за рванувшейся новым приступом боли собственной рукой. Почти сразу же Виталий отпустил его запястье, освобожденный Толик резко выпрямился — как раз вовремя, чтобы получить кулаком в нос от собственного приятеля. Тот ударил на совесть — Толик взмахнул руками, отлетел назад, стукнулся затылком о стену и под всполошенный женский визг обрушился на пол. Виталий тем временем проворно увернулся от объятий третьего противника, пнул второго в коленную чашечку и тотчас исчез за его спиной, чтобы тут же совершенно неожиданно появиться откуда-то снизу возле левого бока третьего. Ошеломленный столь стремительными перемещениями, тот зазевался с защитой, Виталий коротко рубанул его ребром ладони по сонной артерии, и тут же отдернул голову в сторону, и кулак второго нападавшего впустую рассек воздух. Виталий легким, почти неуловимым движением помог ему продолжить замах, одновременно поддев коленом, и человек птичкой порхнул за барную стойку, ударился о зеркальные полки и рухнул вниз вместе с градом бутылок, свернув по дороге ногой пивной кран, из которого с веселым шипением начало хлестать светлое легкое. Тамила всплеснула руками и храбро кинулась за стойку спасать пиво.

Двое противников надолго выбыли из строя. Толик с усилием поднимался, держась за стену и морща окровавленное лицо. Из его рта вместе с ругательствами летели красные брызги.

— Заметь, — вежливо произнес Виталий, — это сделал не я.

— Я тебя найду, сука, и урою!..

— Зачем меня искать, когда я и так здесь? — искренне удивился тот.

Толик внятно произнес несколько слов, не употребляемых в приличном обществе, и понесся вперед, на Виталия, чуть наклонив голову, словно бодливый бык.

Виталий не стал защищаться, ставить какие-тоблоки, снова пытаться ухватить его за руку. Он просто исчез.

Моргнув, Толик удивленно развернулся, и в тот же момент вдруг кто-то невидимый завернул ему на голову его же собственный свитер. Он крутанулся, сдирая свитер с головы, но почти сразу же получил два практически одновременных удара в солнечное сплетение и в пах, после чего потерял интерес к происходящему и, согнувшись, повалился на пол, хватая ртом воздух.

Зал безмолвствовал. Женщины испуганно моргали, прячась за кавалеров и друг за друга. Из севших динамиков доносился голос диктора, со строгой печалью рассказывавшего о тяжелом финансовом положении, сложившимся в здравоохранении Волжанской области. Из-за барной стойки раздавались слабые звякающие звуки.

— Отдел кадров дал добро, — с негромкой иронией произнес Виталий и отвернувшись к посетителям, чуть повел рукой. — Извините, граждане. Маленькое производственное совещание. Прошу вас, продолжайте.

Граждане загудели в различных оттенках, большинство вернулось к рюмкам и прерванным разговорам, рассудив, что все происходящее их не касается. Виталий быстро пересек зал, схватил за руку Алину и легко подтолкнул локтем Женьку, стоявшую в обнимку со своей дубленкой.

— Пошли, пока они не очухались!

— Мои деньги!.. — протестующе пискнула Женька, но Алина, придя в себя, высвободила руку и толкнула Женьку к двери.

— Какие деньги?! Сматываемся!

Они выбежали на крыльцо, Виталий вышел следом и захлопнул за собой дверь, потом поймал девушек, уже хотевших было помчаться по улице, и развернул их к дороге, где у обочины стоял, чуть накренившись, черный "лендровер" — не новый, но выглядевший довольно внушительно.

— Куда?! В машину, живо!

Женька испуганно посмотрела на подругу — джипы всегда ассоциировались у нее с бандитским классом, огромными пистолетами и зверскими физиономиями, но увидев, что Алина спокойно направилась к машине, торопливо последовала за ней, на ходу надевая дубленку. Виталий быстро открыл передние и заднюю дверцы, Алина проворно забралась на переднее сиденье, а Женька — на заднее. Машина мягко тронулась с места, и они оглянулись на бывшее место работы. В уплывающем большом ярко освещенном окне "Чердачка", словно на экране телевизора, стояла Тамила, с улыбкой держа перед собой два отогнутых больших пальца.

Некоторое время Алина и Женька взволнованно молчали, переживая грандиозность собственного поступка. Виталий уверенно вел машину, придерживая руль ладонью левой руки и запястьем правой, скучающе глядя в лобовое стекло и давая девушкам время, чтобы прийти в себя.

Наконец Женька встряхнулась, постучала Алину по плечу, но та никак не отреагировала. Несколько минут она переводила ошарашенный взгляд с одного затылка на другой, после чего, наконец, решилась нарушить молчание.

— А вы вообще кто?

— Человек, — отозвался Виталий, глядя на дорогу. — Но если вы беретесь это оспорить, с интересом вас послушаю.

Женька с серьезным видом задумалась над этим предложением, после чего произнесла:

— Похоже, вы такая же язва, как и… слушайте, а это не вы недавно наговорили Альке черти чего?!

Алина обернулась и послала ей уничтожающий взгляд, но Женька сделала вид, что ничего не заметила.

— И я наговорил, и она наговорила… оба наговорили, и, честно говоря, я очень удивлен, что вся эта говорильня не закончилась для меня тяжкими телесными повреждениями.

— Болван! — сказала Алина, не глядя на него, и Женька тотчас же сделала вывод из этой выразительной реплики.

— Аа… вы давно знакомы, да?

— Четыре дня, — ответил Воробьев. — Или два часа. Это с какой стороны посмотреть.

Женька округлила глаза. Человек за рулем был явно не в себе, хотя не производил впечатления пьяного, и она встревожилась уже понастоящему.

— Слушайте, а куда вы нас везете?

— Вас, милая девушка, к вам домой, и у меня это получится еще лучше, если вы скажете мне адрес.

— А Аля?

— Нам с ней нужно коечто обсудить. Но вы за нее не волнуйтесь — верну в лучшем виде. Так где вы живете?

— На Чехова, тридцать пять. Предпоследний подъезд со стороны главной дороги… Господи, Алька! — Женька всплеснула руками. — Что же мы натворили?! Как же я без работы?! А Вовка?! Аля, что ж нам теперь делать?!

— Извини, — тихо произнесла Алина.

— Да при чем тут это?! Все правильно… только куда же мы теперь?!

— Работа официантки вас устраивает? — спросил Виталий, останавливая машину перед светофором. — Конечно, не в такой клоаке, а вообще?

— Да, вполне.

— Я позвоню вам завтра утром. Ресторан "Золотая ива" знаете?

— Конечно, но я…

— Его держит мой друг. Я позвоню вам и скажу, во сколько нужно будет туда подойти. Он вас пристроит.

— Но у меня только паспорт, — жалобно сказала Женька, — а остальные…

— Разберемся! — отрезал Виталий тоном, не терпящим возражения. Женька дернула головой и села очень прямо.

— А Аля? Я без…

— И с Алей разберемся, — Виталий обернулся и улыбнулся ей, и Женька почему-то сразу успокоилась — улыбка у странного человека была хорошая, теплая, и теперь даже не верилось, что только что он безжалостно довел до бессознательного состояния троих взрослых мужчин.

Вскоре "лендровер" притормозил возле их подъезда. Женька открыла дверцу, потом нерешительно посмотрела на Алину.

— Аля, все в порядке? Тебя можно с ним оставить?

— Да, — ответила Алина похоронным голосом, невидяще глядя перед собой. Женька помялась, потом сказала:

— А как же твоя кошка? Ключи дай — я ее…

— Так у Вовки ключи есть, — Алина искренне удивилась. — Ты разве не знала?

— Вот интриганы! — Женька сердито хлопнула дверцей, потом заглянула в приоткрытое окошко. — Спасибо вам… за все.

Виталий молча кивнул и помахал ей левой рукой.

— Не забудь приложить к лицу холодильник, — посоветовала Алина. Женька погрозила ей кулаком и исчезла в своем подъезде. Виталий вытащил сотовый и, не глядя на Алину, сказал, открывая дверцу:

— Я сейчас.

Она вяло кивнула, разглядывая темные окна своей квартиры и пытаясь понять, что ему от нее надо.

Через минуту Виталий сел обратно и весело сказал:

— Ну все, заметание следов началось. За подругу не беспокойся, ее никто больше не потревожит.

— Ты и в этом мире имеешь большое влияние? — холодно спросила она. Виталий кивнул.

— А почему тебя это удивляет? Главное, чтобы голова была на месте, а у меня, хоть это и прозвучит нескромно, с ней все в порядке.

— Ты не похож на человека, который проводит время в местах, подобных "Чердачку". Откуда ты там взялся? Ты что — следил за мной?

— Ага, — просто ответил Виталий, трогая машину с места. — И должен тебе посоветовать в следующий раз сдерживать свои эмоции. Я, конечно, понимаю причины, но… не будь там меня, тебя бы сделали инвалидом.

— Тоже звучит скромно. Кстати, большое спасибо. Ты их лихо раскидал.

— А, ничего особенного. Три кабана… нетренированные, полупьяные, неповоротливые, только и умеют, что водку жрать. Так что большой заслуги в этом нет.

— Зачем ты за мной следил?

— Во-первых, проверял, следит ли за тобой кто-нибудь еще. Ответ — нет. А вовторых… — Виталий запнулся, и Алина договорила за него.

— Чтобы убедиться, что это действительно я.

— Ты должна меня понять.

— Ничего я не должна! Я уже все поняла еще тогда! Я никуда с тобой не поеду!

Виталий резко остановил машину, так что Алина чуть не стукнулась носом о приборную доску, перегнулся, открыл дверцу с ее стороны и отрывисто произнес:

— Ну?! Выходи!

Алина не двинулась с места, зло кусая губы. Виталий хмыкнул, захлопнул дверцу, и "лендровер" снова помчался вперед.

— Как самочувствие? — спросил он. Алина сердито дернула головой.

— Неважно. Спасибо, что спросил!

— Узнаю тон! Ну… конечно, за эту неделю ты, похоже, поглотила годовой запас алкоголя целого квартала!

— Зато ты, очевидно, все эту неделю был трезв, как стеклышко!

— Отнюдь. Довольно мутен. Только вчера прояснился.

— Куда мы едем?

— Ко мне.

— Почему к тебе?

— А куда? К себе ты меня не пустишь, я уверен. А баров на сегодня, я думаю, хватит, — он усмехнулся. — Кроме того, ты должна принести Мэй свои извинения. С ней еще никто не обращался так бесцеремонно. Даже я.

Алина посмотрела на него с откровенным испугом.

— Шутишь?! Она же разгрызет меня на мелкие кусочки! Я видела ее зубы!

Виталий захохотал.

— Не переживай! Мэй — очень воспитанное существо, гораздо воспитанней тебя! Она ничего не сделает без моего разрешения…

— Думаю, оно не заставит себя ждать!

Виталий насмешливо фыркнул, и некоторое время они молчали, потом Воробьев произнес:

— Хочу сказать, что я ведь не сразу начал за тобой наблюдать. Только несколько дней спустя. Понимаешь, что это значит? Я смог тебя найти. Значит, мы действительно сможем найти и остальных.

— Что заставило тебя передумать? — удивленно спросила Алина. — В своем отказе ты был очень убедителен.

— Позволь мне пока не отвечать на этот вопрос, — негромко отозвался Виталий. — Мы вместе постараемся найти их, только… не надо задавать мне вопросов, ладно?

— Ладно.

Виталий снова замолчал, следя за дорогой. Лицо его стало напряженным, осунувшимся, усталым. Через несколько минут он глухо сказал:

— Аля… мне правда… очень жаль.

— Мне тоже, — эхом откликнулась Алина, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.

— Слушай, а ты точно не бандит? — спросила Алина, разглядывая просторный, красиво отделанный холл двухэтажной квартиры. В полуметре от нее стояла уже отгавкавшая свое взъерошенная Мэй, сверля ее раздраженноподозрительным взглядом. Потом она перевела его на хозяина, безмолвно спрашивая, не выжил ли он из ума, приведя в свой дом эту возмутительную особу. Виталий расхохотался.

— Да точно, точно. Для бандитизма у меня слишком кроткий характер.

— Кроткий, ага, — пробормотала Алина, вспоминая недавнюю сцену в "Чердачке". — И те трое, очевидно, потеряли сознание, потрясенные твоими аристократическими манерами.

— Не зуди! — Виталий помог ей снять пальто и повесил его на вешалку, потом повел рукой в сторону настороженной чау-чау. — Ну, валяй, исполняй обещание.

— Ты это серьезно?

— А как же. Она все помнит. Собака — тот же человек, только рубашка другая.

Алина вздохнула, посмотрела на угрюмую собачью морду, потом села на корточки и, молитвенно сложив ладони, торжественно произнесла:

— Глубокоуважаемая Мэй. Простите пожалуйста глупое прямоходящее существо. Клянусь, что больше никогда не буду целовать вас и вообще производить над вами какие-тодействия без вашего разрешения. Искренне раскаиваюсь, плачу и рыдаю. Пожалуйста, не жуйте меня.

Виталий за ее спиной испустил сдавленный стон, очевидно, неожиданно плохо себя почувствовав. По морде Мэй расползлось выражение глубочайшего изумления, она озадаченно развесила стоявшие торчком уши, хрюкнула, и Алине показалось, что чау-чау сейчас поднимет переднюю лапу и покрутит ею у своего пушистого виска.

— Бух! — снисходительно сказала Мэй, развернулась и убежала куда-то вглубь квартиры, звонко цокая когтями по полу. Алина встала и повернула голову, и Виталий, корчившийся от сдерживаемого смеха, тут же обрел серьезный вид.

— И что она хотела этим сказать?

— Ну, мол, живи пока.

— Ободряет.

Виталий пошарил на обувной полке и выдал ей тапочки. Женские, отметила Алина, и тут же спросила:

— Ты тут один живешь?

Виталий молча кивнул, умело спрятав ухмылку, и прошел вперед. Включил свет и приглашающе махнул рукой. Алина осторожно вошла в просторную гостиную и остановилась, оглядываясь по сторонам, потом снова настороженно покосилась на Виталия.

— Хочешь спросить еще раз? — насмешливо осведомился он. Алина пожала плечами.

— Я ничего не говорила.

— В таком случае, располагайся. Я, извините, переоденусь.

Алина молча кивнула, бродя по мягкому бледнозеленому ковровому покрытию и разглядывая комнату. Мебель здесь была хорошей и, повидимому, очень дорогой, но обстановка была подобрана так, чтобы создавать уют, а не торжественность и даже определенное высокомерие, на нее можно было с удовольствием смотреть, а на диван — попросту вольготно плюхнуться, а не аккуратно сесть на краешек, нервно ежась и боясь ненароком испортить обивку и, соответственно, отношения с хозяином дивана. Комната отличалась обилием ухоженных растений, расположившихся на подоконниках, стенах и большой этажерке, а недалеко от окна стоял большой аквариум, в котором негромко гудели компрессор и аэратор. Алина подошла к нему и некоторое время с удовольствием наблюдала за стайками разноцветных рыбок, порхающих над золотистыми песчаными дюнами среди пышной зелени. Мэй, в свою очередь, наблюдала за ней, рассевшись в одном из кресел и подергивая ушами. Алина, затылком чувствуя ее сверлящий, недоверчивый взгляд, поежилась и отошла к длинному шкафу, разглядывая корешки плотных книжных рядов.

Виталий вошел в комнату совершенно бесшумно, и Алина заметила его, только когда позади нее негромко произнесли:

— А ну, живо слезла!

Алина безошибочно определила, что приказ относится не к ней. Мэй с грохотом скатилась с кресла и с сердитым хрюканьем уселась на пол, потом повалилась на него так резко, словно ей подрубили лапы. Алина обернулась, скользнула рассеянным взглядом по фигуре Виталия, облаченной в спортивные штаны и серую футболку с длинным рукавом, машинально отметила, что правый рукав пуст, и вернулась к книгам.

— Елкипалки, весь Ремарк! — сказала она с отчетливой завистью и привстала на цыпочки. — Полный Сенкевич! Твен, Пикуль, Вале и Шеваль… Слушай, Виталий, а тебе, случайно, не нужна рабыня?

Виталий фыркнул.

— Можешь взять просто так. Что-то подсказывает мне, что рабыня из тебя получится никудышная. Присаживайся и можешь положить свою сумочку — чего ты в нее вцепилась? Думаешь, украду?

— Да нет, тебе тут позариться не на что, — заметила Алина, садясь на диван, — если только ты не страдаешь тайной страстью к женским сумочкам.

— Выпьешь что-нибудь?

— Очень смешно!

Виталий насмешливо покачал головой.

— В смысле чая или кофе.

— А, ну если в этом смысле, тогда чаю.

— Хорошо, — он сел рядом, откинувшись на мягкую спинку, — я уже поставил чайник.

— А что — у твоей служанки сегодня отгул?

— Я не держу служанки, — ответил Виталий с бесконечным терпением. — Мы можем поговорить серьезно? У нас обоих была тяжелая неделя.

— Разумеется.

Где-то в коридоре раздался громкий топот, потом фырканье, и Алина, вздернув голову, недоуменно посмотрела на Мэй, неподвижно лежавшую на полу, потом на Виталия.

— Это еж, — пояснил он, закуривая. — Он здесь живет.

— Понятно, — Алина посмотрела на потолок, точно опасаясь, что сейчас кто-нибудь свалится ей на голову. — И многие… тут еще живут?

— Да нет, я же не зоологический фанат, — Виталий встал и направился к секретеру. — Всего лишь пара попугаев и хамелеон.

— А Цезарь?

— Цезаря не существует.

Алина вздохнула, не зная, сожалеть об этом или нет — сейчас ей вполне хватало и Мэй, которая, вальяжно развалившись на ковре, поглядывала на ее скрещенные ноги с подозрительной задумчивостью, точно решая — стоит ли проверить их на вкус.

— Ты уже думала над тем, как будешь искать остальных? — спросил Виталий, закрывая секретер. Алина кивнула и поспешно начала рыться в сумочке, в глубине души довольная, что разговор начинает принимать деловой оборот.

— Да, я тут себе набросала примитивную схему… очень примитивную…

Она повернулась, держа развернутый лист в руках, и увидела, что Виталий тоже протягивает ей листок — практически идентичный, с такими же записями и стрелочками. Они взглянули друг на друга, потом негромко и невесело рассмеялись.

— И давно ты это написал?

— На второй день, после того как… проснулся. Я принесу чай.

Виталий вышел из комнаты, а Алина внимательно принялась сравнивать свои и его записи, сразу же отметив, что в обеих схемках фамилия Жоры стояла на первом месте — разумеется, возможность найти его была наиболее реальной. На втором месте в записях Виталия стояла ее фамилия, и Алина с интересом прочитала ориентировку на саму себя.

Алина Суханова — Волжанск — рестораны, бары — литература — автостоянка на пустыре, через дорогу — дом, дедушка с бабушкой — убийство в районе — вероятней всего, достаток на грани среднего или ниже среднего — возможно, начнет тренироваться с холодным оружием — возможна иная внешность. Жесты — потирание шеи (нервное), когда задумывается о чем-то важном, часто прижимает кончик указательного пальца к носу, когда врет, склоняет голову набок. Вполне вероятно работает официанткой. Способна дать по морде зарвавшемуся клиенту.

Алина изумленно вскинула брови и почти сердито посмотрела в сторону коридора. Да, ее собственное описание было куда как более скудным.

Прочие записи Виталия мало отличались от ее и, так или иначе, найти по ним кого-то было очень сложно. Алина перечитала их несколько раз и нахмурилась.

Разве я, когда вру, склоняю голову набок?

В комнату вошел Виталий с большим подносом, уставленным глиняным чайничком, чашками и вазочками с конфетами и пирожными, аккуратно и осторожно поддерживая его ладонью левой руки и запястьем правой. Поставил поднос на столик и начал разливать чай. В воздухе разлился терпкий горячий чайный аромат с примесью корицы. Алина благодарно кивнула, принимая чашку, потом потянулась к вазочке и почти одновременно проглотила две трубочки со сгущенным молоком, только сейчас вспомнив, что сегодня еще ничего не ела, если не считать вина. Виталий, проследив за стремительным исчезновением пирожных, предложил с легким раздражением гостеприимного хозяина, которому не дают в полной мере проявить свое гостеприимство:

— Слушай, может, всетаки поешь нормально? Давайка я тебе ужин сделаю…

— Не надо, пока ты будешь с ним возиться, я засну. Мне хватит и этого… только… — Алина задумчиво прищурилась, оценивая степень корректности своего вопроса, — нет ли у тебя сыровяленной колбасы?

— Есть, — Виталий тоже прищурился — насмешливо. — Тебе сколько?

— Все!.. то есть, я хотела сказать, мааленький кусочек. Только без хлеба.

Виталий, усмехнувшись, ушел и почти сразу же вернулся с глубокой тарелкой, в которой лежала груда аппетитно пахнущих колбасных кругляшков — судя по количеству, он нарезал целую палку колбасы, а судя по рекордно малому времени, которое он на это затратил, у него, скорее всего, была колбасорезка.

— Спасибо! — с искренней благодарностью сказала Алина, пытаясь соблюдать приличия и не сгрести сразу ломтиков шесть. — Мы, люди с достатком ниже среднего, очень любим сыровяленную колбасу.

Виталий недовольно покосился на свои записи.

— Просто, для человека с достатком выше среднего, ты была слишком сдержанна в… том доме.

Он взял ее лист, быстро просмотрел, задержавшись на собственной фамилии, потом разочарованно протянул:

— Да-а, и у тебя не густо!

— Да к тому же еще и разные города, — добавила Алина. — Это с тобой повезло, а…

— Нет, — Виталий покачал головой, — думаю, они, как раз, все в этом городе. Если никто из них не уехал за это время. Вспомни, большинството было из Волжанска или как-то с ним связано. Я теперь живу здесь… вполне вероятно, что и остальные тоже были здесь. Именно в этом городе все происходило, именно здесь всех нас и сцапали.

— Но каким образом?! Я ничего такого не помню…

— Я тоже. Но, возможно, когда мы всех разыщем, то мы сможем ответить на этот вопрос.

— Самая большая надежда на Жорку, — задумчиво произнесла Алина, — если, конечно, он не придумал себе мамупрофессора.

— Он мог придумать, что является ее сыном, — Виталий отхлебнул из своей чашки и поставил ее на стол, — но вот ее саму он, похоже, не придумал.

Он потянулся и, как фокусник, достал откуда-то пачку отпечатанных на принтере листов.

— Пожалуйста, — он протянул ей верхний, — Клара Петровна Вершинина, профессор педиатрии, блестящий преподаватель Волжанской медицинской академии. Перечень работ, перечень заслуг. Адрес, телефон.

— А семейное положение? — спросила Алина, жадно вцепляясь в листок. Виталий покачал головой.

— Извини, для блестящего преподавания эта информация не имеет значения, поэтому ее нет. Но телефон оформлен на нее. Думаю, она вполне может быть Жоркиной матерью.

— А ты не проверял…

— Студента с такой фамилией в списках академии нет.

— Ты успел побывать в академии? Мне казалось, по Интернету такой информации не раздобыть.

— Я не был в академии. Я туда звонил. Там работает одна знакомая одной моей знакомой — аспирантка. С профессоршей она знакома только визуально, потому что Вершинина с другой кафедры, и о ее семье она ничего не знает. Говорит, тетка лет пятидесяти, красивая, элегантная и очень суровая.

— Значит, у нас один выход — поехать к ней и все узнать! — Алина вскочила, но Виталий дернул ее за руку, и она плюхнулась обратно на диван.

— Ух! Бух!

— Мэй, помолчи! Куда поехать?! Думаешь, суровая профессорша благосклонно воспримет визит посторонних людей в половине одиннадцатого ночи?! К тому же, если один из них еще недостаточно протрезвел… Остынь, съездим к ней завтра.

Алина посмотрела на него недовольно.

— Похоже, кто-то тут опять решил взять командование на себя?!

— Не самое плохое правило, — заметил Виталий, улыбнувшись как-то болезненно, и Алина поспешно отвернулась, потом так же поспешно сказала:

— Впрочем, завтра действительно будет лучше. Да, уважаемый, если бы у меня была шляпа, я бы сняла ее перед тобой. Я, главный подстрекатель, всю неделю доблестно злоупотребляла алкоголем, а ты, отказавшийся, работал! Мда.

— Уверяю тебя, что и эта работа не мешала мне тоже злоупотреблять алкоголем, — негромко произнес Виталий. — А теперь — давай больше не будем к этому возвращаться, ладно? Я говорю не в упрек, а по делу.

— Хорошо, — Алина поставила пустую тарелку на столик, покошачьи сыто моргая, и взяла чашку. — А как насчет остальных?

— С остальными пока ничего, — Виталий протянул ей остальные бумаги. — В Волжанске живут трое Евсигнеевых, но все они женщины, так что Алексей может быть их мужем, родственником, обретаться в арендной квартире или просто не иметь телефона. Никого под фамилией Сливка в телефонном справочнике нет. Четверо Лифманов, у двоих подходят инициалы. Шестнадцать Бережных, из них у троих женщин имя Светлана, а девять — мужчины. И целая пропасть Кривцовых, Логвиновых, Рощиных и Харченко, среди которых полнымполно народу с подходящими инициалами.

— Плохо, что мы не знаем их отчества, — Алина внимательно вчитывалась в столбцы фамилий. — А этот гад своей фамилии не называл, значит?

— Лешка? Нет, — Виталий почесал затылок. — Что же касается их… хмм, собственности, то… Кстати, Евсигнеев не упоминал, как называется его фирма?

— Нет.

— Жаль. А что до всего остального… Никакой "Дилии" в Волжанске не существует и никогда не существовало, но других ювелирных мастерских хватает, — он постучал указательным пальцем по одному из листков в ее руках. — "Вавилон", клуб Ольги, действительно был там, где она нам говорила, но он закрылся почти четыре года назад. После него был "Экселлент", а сейчас там "Бермудский треугольник", но к его, — Виталий усмехнулся, — правящей верхушке Ольга отношения не имеет. Возможно, она состоит в обслуживающем персонале. Дальше. Салона красоты "Геба" там, где говорила Марина, конечно нет, но зато довольно давно он был на другом конце города — правда, отнюдь не такой шикарный. Он просуществовал два года, а в девяносто восьмом прогорел и закрылся. Но его владелицей была не Марина Рощина, а некая Валентина Андреевна Соколовская. Кстати, до сих пор живет в Волжанске, работает в парфюмерном магазине. Между прочим, знаешь в каком?

— Я тебя сильно удивлю, если скажу, что в "Арии"? — осведомилась Алина. Виталий слегка приподнял брови.

— Ты вспомнила то, о чем мы тогда там говорили?

— О ложном адресе? Не только. Я знаю девчонку, которая работает там вместе с ней, Лену. Она в свободное время — реализатор орифлеймовской косметики и довольно часто заходит в "Чердачок". Она нам рассказывала обо всех продавщицах… и я просто сопоставила. Кстати, эта Валентина тоже заходила пару раз… когда народу бывало поменьше. Веселая общительная особа. Заказывала банановый ликер и кофе… Значит… Марина называла адрес "Арии" неспроста…

— … она хорошо знает эту Валентину Андреевну, возможно, даже работала в "Гебе" под ее началом и виделась с ней не ранее двух лет назад — именно тогда "Ария" и появилась. Местоположение ее "Гебы" могло сассоциироваться с практически забытой реальностью. — докончил за нее Виталий и улыбнулся. — Как, сойдет?

— Вполне. Особенно, если раньше "Геба" располагалась в какомнибудь убогом месте. Понятно. Как у нас с певицами Кристинами?

— Информацию о таковых я не обнаружил. Здесь она может быть кем угодно — от преподавателя пения до приемщицы стеклотары. Придется проверять то, что имеем. Что же касается Олега, то — Виталий развел руками, — автомастерских здесь хватает. Он может там и не работать. Он может быть просто автолюбителем. Но всетаки проверить мастерские стоит.

— А водитель?

— Завтра мне должны сообщить, есть ли человек с такой фамилией на наших рейсах. С Тулой и Воронежем сложнее, но мы этим займемся… А Харченко… она упоминала о модельном агентстве, да?

— Да. Но… Ольга сказала, что ей тогда было восемнадцать. Сколько лет назад это было? Сколько модельных агентств закрылось с тех пор? К тому же, мы ведь не знаем, было ли это в Волжанске.

— Но всетаки, отталкиваться придется от Волжанска. Возможно, эта история попала в газеты, нужно просмотреть подшивки. Жаль, что архивы такой давности у нас не компьютеризированы. Я, конечно, попробую проверить, но, скорее всего, это дохлый номер. Что же касается Бережной… вообще не представляю, как ее искать. Практически не за что зацепиться. Проверять все заведения, где хоть маломальски готовят… да в Волжанске их пруд пруди! — Виталий пожал плечами. — Нужно подумать. Возможно, Лифман сможет нам помочь — наверняка ему она рассказала больше, чем нам. Но для этого нужно и его найти.

Алина тихонько вздохнула, представляя все, что им предстоит сделать. Знать бы еще, что от этого будет толк. Найдут ли они их? А если найдут, то не навредят ли им этим?

— Скажи, а… тебе было очень тяжело, когда… ну, когда ты проснулся?

Виталий помолчал, допивая чай, потом кивнул.

— Очень. Война войной, рука… черт с ней, а вот Дашка…

— Они очень жестоко с нами поступили, — пробормотала Алина, водя указательным пальцем по столешнице. — Почему они не стерли все это? Почему хотя бы не сделали это этаким туманным и быстро забывающимся, как все сны? Для нас оно отступает в прошлое не как сон, а как события, которые произошли с нами на самом деле.

— Наверное, им что-то помешало. Помнишь, ты говорила о том человеке, вокруг которого они суетились? Человеке с разноцветными глазами? — Виталий нахмурился и провел пальцами по левой брови. — Странно, у меня такое ощущение, что ты говорила о комто знакомом. Словно не так давно я тоже видел такого человека. Вернее, глаза… Разноцветные глаза — явление довольно редкое.

— Жаль, что такое явление нигде не регистрируется, иначе мы бы живенько его нашли, — заметила Алина. — Если он еще жив, а у меня насчет этого большие сомнения.

— Есть еще телефон, — напомнил Виталий. — Если он действительно выпал из кармана одного из этих кадров. Ведь вполне возможно, что его мог потерять кто-нибудь другой — давным-давно. У этого помещения были какиенибудь особенности?

— Абсолютно никаких. Большое просторное помещение. Не новое. Цементный пол. Куча электроники, — Алина развела руками. — Нет, ничего.

— Жаль, — Виталий приподнял чайничек, потом поставил его на поднос. — Будешь еще?

— Наверное, да, — Алина зевнула, деликатно прикрыв рот ладонью. — Можно уже и без пирожных.

Мэй, поднявшись, обошла столик, понюхала вазочку с оставшимися пирожными, но не сделала попытку стащить одно из них, а села и посмотрела на Виталия с укоризненной тоской, но тот сделал вид, что ничего не замечает. Поняв, что здесь ничего не добьется, чау-чау раздраженно махнула пушистым хвостом и покосилась на Алину, давая понять, что, возможно, пересмотрит свое мнение о ней, если та убедит хозяина, что она, Мэй, имеет право по меньшей мере на одно пирожное.

— А можно я дам ей кусочек? — жалобно спросила Алина, правильно истолковав собачий взгляд. — Она так смотрит, что я себя чувствую последней мерзавкой.

Виталий сердито взглянул на Мэй, которая сейчас представляла собой воплощение терпеливой кротости, укоризны и обездоленности, вынужденной влачить жалкое существование в мире жадных объедающихся двуногих.

— Вообще-то ей сладкое нельзя, — сказал он. — Ладно, дай ей половинку, а то на нее и впрямь смотреть невозможно.

Мэй испустила тяжкий старческий вздох. Алина разломила пирожное пополам и протянула ей половинку.

— Вух! — сказала чау-чау, подпрыгнула на негнущихся лапах и вопросительно посмотрела на хозяина.

— Можно, — сказал Виталий, поднимая поднос. Мэй осторожно подошла к Алине и приняла у нее пирожное с таким видом, словно делала ей величайшее одолжение. Секунду задумчиво постояла, держа половинку трубочки в зубах, потом рухнула на пол и принялась жевать. Алина засмеялась, Виталий тоже усмехнулся и пошел к двери.

— Знаешь… я ведь не просто так спросила тебя… каково тебе было?

Виталий молча обернулся.

— Просто… мне необходимо знать, — Алина нервно вытерла пальцы салфеткой и смяла ее в комок. — Если ты хочешь найти их, тех, чтобы поквитаться, это одно. Но если ты хочешь найти их, чтобы они… вернули тебя обратно, то я… лучше давай все свернем прямо сейчас.

— Совсем недавно твоя нынешняя жизнь не имела для тебя никакого значения, — размеренно произнес Виталий, глядя мимо нее. Алина удрученно покачала головой.

— Больше нет. У меня… было время подумать. Возможно, мне никогда не удастся добиться того, что… было там. Но мне не нужна искусственная жизнь. И искусственная мечта мне тоже не нужна. Мне нужно что-то свое. Я понимаю… у тебя все иначе, но…

— Да, иначе, — негромко сказал Виталий. — Конечно, это привлекательно — спать и жить во сне так, как всегда хотел, и видеть тех, кого… Но я хочу просто жить. Я хочу прожить свою жизнь, а не проспать. Мы, похоже, и так уже достаточно выспались.

Алина кивнула с видимым облегчением.

— Хорошо.

— Кроме того, чем больше я думаю о наших, тем быстрее мне хочется их найти. Даже этого придурка Евсигнеева. Нам с тобой проще, потому что мы уже вместе и хотя бы отдаленно знаем, что к чему. А они одни. И наверняка тоже все помнят. Я даже представить не могу, как они прожили эти две недели. Кто из них смирился, кто тоже ищет ответы, как мы, кто из них сошел с ума? Пережить там реальный ужас и реальную боль, а здесь пережить разочарование, пережить то, что ты видишь в зеркале, пережить свое нынешнее положение, пережить то, что родственники или друзья, жившие в той реальности, в этой снова умерли, а враги, похороненные там, здесь снова ходят по земле. Это не просто плохо — это кошмар, причем такой, от которого нельзя проснуться. А мы сможем им хоть как-то помочь. Аля, с нами, на мой взгляд, поступили не просто жестоко — с нами поступили бесчеловечно, и я собираюсь именно поквитаться с теми уродами, а не выпрашивать у них еще один сон!.. Я ответил на твой вопрос?

— Вполне.

Виталий кивнул и ушел на кухню. Слушая, как он там чем-то звякает, Алина посмотрела на облизывающуюся Мэй, потом похлопала ладонью по дивану.

— Бух! — сказала чау-чау и задумчиво почесала ухо.

— Ну, иди сюда! Ты большая, теплая, замечательная собака.

Мэй насмешливо покосилась на нее, давая понять, что ей это известно. Потом неторопливо подошла к дивану, оглянулась на дверной проем, после чего подпрыгнула и с размаху плюхнулась на сиденье. Алина погладила лохматую голову — осторожно, готовая в любой момент отдернуть руку, но Мэй только сонно моргала, явно решив заключить временное перемирие. Потом закрыла глаза и громко уютно захрапела.

Дожидаясь, пока закипит чайник, Виталий курил и рассеянно смотрел в окно, думая, был ли достаточно искренен в своих словах. Если представится возможность… точнее, если ему снова доведется какимто образом оказаться там — хватит ли у него сил отказаться от всего этого? Хватит ли у него сил заставить себя проснуться? Он не считал себя увечным, он не считал, что его жизнь сложилась плохо, но он очень сильно скучал по сестре. Даже десять лет спустя он все еще скучал по ней — и больше даже не по той Даше, которая к пятнадцати годам была шумной, строптивой красавицей, уже разбившей в своей школе не одно мальчишеское сердце, а по той маленькой Дашке с тощей русой косичкой, которая, сидя на старом плетеном диванчике под кривой яблоней, с открытым ртом слушала его россказни, по той Дашке, которая вместе с подружками собирала ирисы у озер и которой всегда хотелось дать подзатыльник, потому что она своим визгом распугивала всю рыбу, по той Дашке, которая всегда прибегала к нему жаловаться на подростков, отнявших у нее куклу или насыпавших шиповник ей за шиворот…

Виталий повернул голову и взглянул на телефон, валявшийся на столе. Его взгляд оббежал цифры.

486897.

Он шагнул к столу, потом отвернулся и едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по стеклу. Щелкнувший электрочайник отвлек его внимание, и Виталий принялся заваривать чай. Теперь его мысли перескочили на то, что он силился понять уже не первый день. Он хотел забыть о войне — и в том мире он ее забыл — почти напрочь. Почему же Алина не забыла о том жутком происшествии из своего детства? Вряд ли она хотела бы это помнить. Она не похожа на человека, который смакует такие случаи. Но тогда почему же она ничего не забыла? В чем причина? Спросить у нее об этом он не решался. Чудо, что она вообще ему там об этом рассказала…

Виталий нахмурился. Он мог говорить о войне и о Дашке — не с каждым, и это было непросто, но он мог. Алина же сказала тогда, что до него никому этого не рассказывала. Может, в этом все дело?

Есть вещи, которые иногда прячешь очень далеко и надежно. Никогда не достаешь их, но отлично знаешь где они. И ты никогда и никому не расскажешь, не только, куда ты их спрятал, но и вообще об их существовании. Те, другие, пытались создать для них логичную реальность, но они не нашли этих тайников. Тайники открылись сами, и то, что было в них спрятано, сбежало и обрело жизнь в том мире, воплотившись в вещах. Нож и цветы. Ваза. Ошейник. Ключи… И то, что пряталось внутри Лешки… еще в прошлой искусственной реальности, то, что он прихватил с собой и в эту. Господь этого места, мать его так! А по сути дела — обычный маньяк. Другое дело, ограничивается ли он только снами, как он сам говорил, из-за боязни закона?

Кстати, он говорил и коечто еще.

Кстати, напоследок, могу тебе сказать, что мудрый Жора был слегка прав. Одного из нас действительно не существует!

Значит, если верить ему, один из погибших в том особняке был действительно чьейто мечтой? Или чьим-то страхом? И тогда, получается, один из них действительно умер понастоящему? И здесь они его не найдут…

Хоть бы это был Лешка! Или, на худой конец, Евсигнеев!

А вдруг это Олег? Или Жорка? Или тихая безобидная Светочка? Или бедняга шофер, который, как оказалось, не сделал никому ничего дурного?

Кошмар!

Виталий поставил чайник на поднос и понес его в гостиную. Перешагнув порог, он остановился, потом усмехнулся.

Алина, поджав под себя ноги, спала крепким усталым сном, умостив разлохматившуюся голову на пушистой спине лежащей рядом Мэй, крепко обняв ее, а та с довольным выражением на морде, басовито похрапывала ей в живот. На диване царили мир и спокойствие.

— Похоже, девчонкитаки подружились, — негромко сказал Виталий с усмешкой, в которой проскользнуло легкое недоумение. Мэй была на редкость недоверчива, и купить ее вкусной подачкой представлялось совершенно невозможным — во всяком случае, до сих пор это никому не удавалось. А вот, поди ж ты! Вероятно, дело не только в пирожном. У него в голосе мелькнула ехидная мысль, что возможно Мэй, сварливая от природы, просто нашла себе родственную душу.

Он отнес поднос обратно на кухню, потом отправился в спальню и перестелил постель. Поймал хамелеона, который с хитрым видом воришки, подкрадывающегося к чужой сумке, осторожно полз по этажерке, вращая в разные стороны своими изумительными глазами, и перенес его в "зверинец", где в большом вольере сонно моргали две длиннохвостые нимфы, а в гнезде из тряпок громко сопел еж, решивший сегодня не вести ночной образ жизни. Сажая хамелеона в его жилище, Виталий подумал, снятся ли тому сны? И если да, то какие?

Вернувшись в гостиную, он осторожно поднял Алину с дивана. Та протестующе что-то бормотнула, но тут же заснула еще крепче. Потревоженная Мэй подняла голову и сердито хрюкнула. Виталий цыкнул на нее, потом понес девушку в спальню. Алина тепло дышала ему шею, безвольно свесив болтающуюся руку. Мэй спрыгнула с дивана и пошла следом. В дверях она с размаху уселась на пол, наблюдая, как он кладет Алину на кровать. Когда же Виталий начал аккуратно снимать с нее брюки и свитер, чау-чау, очевидно из женской солидарности, укоризненно сказала:

— Бух!

— Тихо! — прошипел Виталий, кладя одежду на спинку стула. — Ты не то подумала.

Мэй насмешливо хрюкнула, давая понять, что ей виднее, что она подумала. Виталий покачал головой, накрыл девушку одеялом, потом склонился над ней. Лицо Алины было усталым и осунувшимся, и пока он смотрел на него, из-под ее ресницы выползла слеза и скатилась на подушку. Она глубоко вздохнула и перевернулась на бок, поджав ноги и по-детски подложив под голову ладони.

— Вот гады, а!.. — тихо произнес он. Потом бережно провел тыльной стороной ладони по ее щеке, и Алина снова вздохнула — на этот раз едва слышно.

— Спи, — шепнул ей Виталий. — И пусть тебе ничего не снится.

Она открыла один глаз и тут же закрыла его — это простое движение отозвалось в голове ноющей болью. С минуту Алина лежала с закрытыми глазами, один на один с болью, и жалела себя, потом снова открыла один глаз и увидела незнакомый потолок цвета кофе с молоком, с которого свисала большая красивая и тоже совершенно незнакомая лампа. Алина нахмурилась и закрыла глаз. Через несколько секунд она открыла другой. Картина не изменилась. Кроме того, к картине добавился звук — рядом кто-то громко басовито храпел. Она осторожно протянула руку и нащупала чьюто лохматую голову с торчащими ушами. Еще не поворачиваясь, Алина мысленно произнесла — совсем как тот сумасшедший в "Чердачке" неделю назад: "Где я, а?" Потом она с облегчением вспомнила все, что произошло вчера. Очевидно, она заснула на диване, и Виталий перенес ее сюда. Но это ведь не он храпит рядом?

Алина повернула голову — рядом с ней, на большой двуспальной кровати вальяжно развалилась Мэй, задрав к потолку четыре лапы. Из ее приоткрытой пасти раздавался мощный храп. Судя по ее безмятежному виду хозяина дома не было.

Алина приподняла одеяло, задумчиво обозрела свое нижнее белье, потом негромко сказала:

— Нахал!

— Бух! — неопределенно отозвалась Мэй и широко, со вкусом зевнула, показав фиолетовый язык.

— Где твой хозяин?

— Хрр…

— Ясно, — Алина отвернулась, разглядывая просторную спальню. Потом ее взгляд упал на большую тумбочку, стоявшую рядом с кроватью, на свежие разноцветные хризантемы в простой белой вазе, подмигивающие яркими, еще не высохшими капельками воды. К вазе был прислонен сложенный лист бумаги. Рядом стоял стакан с водой и лежали две большие белые таблетки. Алина потянулась за листком и развернула его.

Алина усмехнулась и положила листок на место, потом взглянула на большие часы над дверью и всплеснула руками — ей уже давным-давно надо было быть на работе…

Какой работе?!

Алина бросила таблетки в стакан и повернулась к Мэй, которая снова спала.

— Мэй, мне сказали не давать тебе валяться на кровати, так что слезай!

Собака приоткрыла глаза, потом снова зевнула, всем своим видом выражая, что ей глубоко безразлично, кто, чего и кому сказал. Тогда Алина быстро, поморщившись, проглотила образовавшийся раствор, поставила стакан на тумбочку, потянулась и столкнула Мэй на пол. Та раздраженно ухнула, оббежала кровать и недобро посмотрела на Алину, после чего вскинула переднюю лапу и с размаху хлопнула ее по голой ноге.

— Негодное животное! — вскричала Алина и погналась за чау-чау, мгновенно перешедшей из сонного в крайне бодрое состояние и с восторгом принявшей новую забаву. Алина загнала ее в угол гостиной, потом изловчилась, схватила и повалила на ковер. Боль, плещущаяся в ее голове, постепенно начала стихать. Мэй, весело оскалившись, отбрыкивалась от нее лапами, нанося довольно чувствительные тычки.

Повозившись с собакой, Алина, зевая, направилась в ванную, оттуда, продолжая зевать, вернулась в спальню, оделась и прошла на кухню, где долго и вдумчиво изучала бытовые приборы и содержимое большого холодильника. Потом приготовила себе обильный завтрак и уплела его, рассеянно глядя в экран включенного телевизора и делая вид, что не замечает уже знакомого тоскливообвиняющего взгляда сидящей рядом чау-чау.

Вымыв посуду, Алина некоторое время бесцельно бродила по квартире, разглядывая ее. Виталий жил хорошо, но без размаха, придавая большее значение комфорту, чем красивой дороговизне. В квартире было много комнатных растений, а в кабинете она нашла еще один аквариум, поменьше, в котором задумчиво шевелили плавниками пугливые бархатночерные скалярии. Алина села за стол, включила компьютер и, дожидаясь загрузки, прокрутилась во вращающемся кресле, глядя на обшитый деревянными панелями потолок. Потом защелкала "мышью", проглядывая библиотеки. В раздел "Мои документы" она из деликатности заглядывать не стала, хотя очень хотелось. Отыскала в музыкальной библиотеке раздел опер, включила "Иисус Христос — суперзвезда", и зашла в Интернет под арию Иуды. Бегло просмотрела новости, потом вызвала телефонный справочник Волжанска, впечатала в окошко телефон с записки и нажала на поиск. Через несколько секунд появился адрес: Славянская, 248. Ерохина Н.К.

— Эн — никак не Эля… — пробормотала Алина, переписывая адрес на бумажку. Зазвонил лежавший рядом с компьютером телефон, она потянулась, взяла трубку и прижала ее к уху, ничего не говоря. В трубке тоже некоторое время молчали, потом игривый женский голос спросил:

— Виталик?! Чего молчишь?!

— Его нету! — недовольно ответила Алина.

— А где он? — в голосе появились раздраженноревнивые нотки. Алина пожала плечами, потом сообразила, что по телефону этого жеста не видно.

— На территории.

— А вы собственно, кто?

— Его бабушка. Брякника через часок — может внучек уже вернется.

Она нажала на кнопку, не дав женщине ответить, потом сердито положила телефон на стол. Интересно, для чего Виталий разрешил ей подходить к телефону? Чтобы она фиксировала звонки его подружек?!

Поджав губы, Алина вписала в окошко справочника "Дердюк Татьяна". Справочник выдал ей то, что она и ожидала.

"Поиск не дал результатов".

Она закрыла страницу, потом снова открыла раздел новостей и нажала поиск "происшествия за неделю", но тут же развернулась в кресле, услышав, как в замок входной двери вставляют ключ. Мэй сорвалась с места и умчалась в прихожую. Алина встала и неохотно поплелась следом, сунув руки в карманы джинсов, и Виталий встретил ее насмешливым взглядом. Сегодня он был в черном плаще, который как раз расстегивал. Под плащом обнаружился строгий деловой костюм, придававший Воробьеву суровости и отстраненности, не вяжущейся с веселым блеском серосиних глаз. Он присел, раскачивая из стороны в сторону лохматую голову Мэй, восторженно размахивающую хвостом и оскалившую смеющуюся пасть, с обожанием глядя на него прищуренными глазами.

— Надо же, вы уже соизволили встать!.. Ну, как, девчонки, не поссорились?! Как вы вчера на диване в обнимку прикорнули — милолюбо глядеть было. Как головушка?

— Терпимо, — ответила Алина, с интересом глядя на объемистый пакет, стоявший у стены. Виталий выпрямился, отпустив Мэй, но та сразу же недовольно хлопнула его передней лапой по ноге, требуя продолжения приветствия.

— Что интересного расскажешь?

— давным-давно в далекой Галактике…

— Ясно, достаточно! — Виталий махнул на нее рукой, повесил плащ, потом взял пакет и протянул ей. Алина приняла его, с подозрением глядя на Виталия.

— Что там?

— Я твою Женьку, перед тем как на работу завезти, немного покатал по магазинам… Кстати, мне довелось познакомиться с ее сыном. Слушай, а он точно ребенок?

— Не уверена, — Алина засмеялась.

— Нуну… Короче… она выбрала тут тебе какоето барахло — тряпки, косметика… не знаю, я не особо разбираюсь…

— Слушай, зачем это, а?! — голос Алины прозвучал почти возмущенно. — У меня свои вещи есть! Не надо со мной, как с больной собачкой!..

Виталий фыркнул.

— Уж на когокого, а на больную собачку ты точно не тянешь! Давай отложим негодование и торжественные речи о гордости и достоинстве на потом, ага? У нас визит к профессорше, если ты не забыла! Так что и выглядеть лучше соответственно, а то она может нам вообще дверь не открыть! А терять время, пока ты будешь что-то изыскивать в своем гардеробе по другому адресу… Короче, давайка, переодевайся, причесывайся, нарисуй там себе чего-нибудь на лице…

— Хочешь сказать, что сейчас у меня…

— Стоп! — сказал Виталий, подняв в воздух торчащий указательный палец. — Иди!

Алина недоуменно посмотрела на палец, развернулась и ушла в спальню. Вытряхнув содержимое пакета на кровать, она усмехнулась. Брючный костюмтройка терракотового цвета — тот самый, на который они с Женькой восхищенно глазели где-то полмесяца назад на одной из витрин. Ну, Женька, ну дает! Алина перебрала косметику, духи, лак для волос и снова усмехнулась — Женька, верная своему женскому сердцу, качественно раскрутила Виталия по высшему разряду.

Она быстро оделась, старательно причесалась и "нарисовала лицо". Долго изучала себя в зеркало. Глаз у Женьки был наметанный — костюм сидел отлично, но сама она казалась себе в нем какойто чужой и немного странной.

Может, потому, что на самом деле над воротником этого костюма должно было быть совсем другое лицо?

Алина тряхнула головой и вернулась в гостиную, где Виталий собирал свои бумаги.

— Ну, — сказал он, мельком глянув на нее, — совсем другое дело!

— В смысле? — холодно спросила Алина. Виталий осекся, сообразив, что сказал что-то не то.

— В смысле, подходящий вид для визита к профессору.

Алина закусила губу, потом провела ладонью по поле пиджака.

— И сколько стоит все это удовольствие?

— Какая разница?! — лицо Виталия стало слегка раздраженным. — Это подарок. Считай, на Восьмое Марта.

— Восьмое Марта в следующем году.

— Тогда на Новый Год. Давай не будем тратить время на эту ерунду, ладно?! Поехали!

— Это для тебя ерунда, а для меня нет?! — Алина передернула плечами. — Зачем ты это делаешь, а?! Я понимаю, что у нас вместе совместные дела, но это-то к чему?! Захотел почувствовать, каково это — быть филантропом? Пытаешься мне что-то компенсировать?! Или откупиться?! В этом нет нужды, уверяю тебя! Я на тебя видов не имею!

— Господи! — воскликнул Виталий почти зло, вскочил и вплотную подошел к ней. — Где ты нахваталась этой галиматьи?!

Алина отступила на шаг, отчегото решив, что он ее сейчас ударит. Но Виталий просто поймал ее левой рукой за плечо и как следует встряхнул.

— При чем тут благотворительность?! При чем тут… елки! Почему обязательно нужно искать всему причины, да еще такие дурацкие?! Почему ты думаешь, что ничего нельзя сделать просто так?! Вот просто так?! Если есть возможность, то почему нет?! Почему надо обязательно тут же начинать какие-токопания?! Мне просто захотелось сделать приятное человеку, у которого была кошмарная неделя! Сделать приятное человеку, который мне не посторонний! Это просто подарок! Это — не подачка! Между этими понятиями огромная разница!

— Извини, — пробормотала Алина, боясь взглянуть ему в лицо. Виталий отпустил ее плечо.

— Просто… не порть все, ладно?

— Да. Конечно. Это просто… это… не знаю!

— Да понимаю я! Ладно… не бери в голову, — он снова положил ладонь ей на плечо, но теперь жест был теплым, дружеским. Потом приподнял Алинину голову за подбородок и знакомо провел указательным пальцем по ее носу, но тут же убрал руку. — Ну, как? Едем?

— Да, — Алина повернулась к прихожей, но тут же развернулась и бросилась к лестнице, крикнув на ходу: — Компьютер забыла выключить!

Виталий кивнул, улыбнувшись, потом улыбка исчезла с его лица, и он посмотрел в сторону гостиной, недоуменно ероша свои волосы.

Прошло несколько минут, но Алина не спускалась. Виталий открыл было рот, чтобы поторопить ее, но в этот момент сверху долетел ее крик — даже не крик, а вопль, полный отчаяния.

— Иди сюда!

Развернувшись, он стрелой взлетел по лестнице и ворвался в кабинет. Алина сидела перед экраном монитора и смотрела на него застывшим взглядом.

— Что случилось?! — испуганно спросил Виталий. Алина, не глядя на него, ткнула пальцем в одну из фотографий электронной газеты. Виталий наклонился, недоуменно глядя на изображение пожилого человека с аккуратно постриженной седой бородой и строгими глазами, потом прочел текст рядом с фотографией.

В Австрии на шестьдесят втором году жизни скончался известный российский психоаналитик и врачгипнолог, признанный специалист в области изучения бессознательного, Шрейдер Павел Константинович.

— И что? Твой знакомый? — осведомился Виталий, глядя на дату — сообщение было трехдневной давности.

— Это он! — Алина ткнула дрожащим пальцем в фотографию. — Это его я видела, когда очнулась! Это он был в поликлинике! Он!

— Что?! — Воробьев наклонился, пристально рассматривая фотографию ушедшего в иной мир признанного специалиста. — Аля, ты что-то путаешь…

— Ничего я не путаю, — Алина ударила кулаком по столешнице. — Я всегда вспоминаю!.. У меня отличная память на лица, даже если мне ее пытаются отключить!.. Это он! Его я видела! Посмотри, кто он! Врачгипнолог! Тоже совпадение?! — ее кулак снова вошел в соприкосновение со столом.

— Но Австрия…

— Что Австрия?! Потвоему за полторы недели нельзя доехать до Австрии и там отдать концы?! За это время знаешь куда уехать можно?! Это он?!

Бабах!

— И что он сделал, гад?!

Хлоп!

— Он умер! Как мы теперь что-то узнаем?! Как мы у него что-то спросим, если он умер?! Спиритический сеанс проведем?! Или заснем на радостях?!..

— Подожди! — Виталий ухватил ее за руку, не дав стукнуть по столу в очередной раз. — Не психуй!

— Как мы узнаем?!..

— Он же там был не один!

— Если этот в Австрии, то представляю, где остальные!.. А если они тоже того?! Или их того?! Написано — от сердечного приступа… А где доказательства?!..

— кто-то из них может все еще быть здесь! Мы найдем их…

— … какой теперь во всем этом смысл…

— … и наших тоже найдем! Не паникуй, просто нужно действовать скорее.

Алина горестно вздохнула, уткнувшись подбородком в сложенные ладони.

— Но это он.

— Да, он. Я верю тебе. Но сейчас нам нужно идти, — Виталий легко качнул ее за плечо, потом перегнулся через нее и выключил компьютер. — Тот телефон, что ты мне показывала, — я нашел, чей он…

— Я тоже, — Алина слабо улыбнулась и встала. — Идем.

Они спустились по лестнице. В прихожей Алина не выдержала и несколько раз крутанулась перед зеркалом, разглядывая себя с откровенным удовольствием. Костюм очень шел ей, и вглядываясь в свое отражение, она вдруг подумала, что что-то в ней изменилось. Кажется, осанка. Плечи расправились, и теперь она гораздо выше держала голову. Дело в костюме? Или в чем-то другом?

Улыбнувшись, Алина резко развернулась, ее волосы колыхнулись, перелетая с плеча на спину, и наблюдавший за ней Воробьев быстро отвернулся — быстрее, чем собирался это сделать.

Двадцать четвертый дом по Славянской улице оказался длинным обшарпанным строением мышиного цвета с ржавыми балконами, унизанными бельевыми гирляндами. Прямо напротив дома расположился круглосуточный магазинчик, возле которого несколько старушек с пакетами и авоськами громко обсуждали последние политические новости. Неподалеку, на асфальте возле скамейки задумчиво лежал человек в грязном пальто с прилипшим к щеке окурком. Прохожие старательно обходили эту деталь осеннего волжанского пейзажа.

Поднявшись на второй этаж, Алина и Виталий огляделись. На площадке было четыре двери, перед одной из которых стояло шесть мисочек с остатками еды. Резко и едко пахло кошачьей мочой.

— По счастью, нам в другую, — сказала Алина и нажала на кнопку звонка рядом с траурночерной цифрой шесть. В недрах квартиры раздался редкий по своей неприятности сверлящий дребезг, наводивший на мысль о дантисте с бормашинкой образца шестидесятых годов.

Дверь никто не открыл. Не открыли ее и после второго, и после шестого звонка. Предложение Алины выломать дверь Виталий воспринял без энтузиазма — вместо этого он обратил свое внимание на поднимающуюся по лестнице женщину средних лет с объемистой сумкой в руках. По пятам за женщиной с громким требовательным мяуканьем бежали два кота — настолько упитанных, что их способность передвигаться самостоятельно казалась практически фантастической.

— Скажи-те пожалуйста, — начал Виталий, — вы не знаете…

— Не знаю! — отрезала женщина сварливо. — Ничего не знаю! А если вы по поводу этих двух шалав, так передай-те им — еще одна такая пьянка, так я на них милицию со всего района натравлю! Сил никаких неть! Мужиков натащать к себе, музыку свою дурацкую запустять и начинается!..

— Вы здесь живете? — спросила Алина. Женщина оскорбилась.

— А ты что думала?! Конечно живу! И пусть хоть какая-то попробуеть…

— Одну из этих двух шалав не Эля зовут?

— Почем мне знать, как их зовуть?! Живуть какие-толохудры молодые — Наиля как съехала к своему хахалю, так квартиру им и сдала. Говорить, студентки! Знаю я этих студенток, видала!..

— Рот закрой! — долетел снизу молодой женский голос, громкий и гулкий от подъездной акустики. Женщина с сумкой дернула головой, как-то смешно присев, и торопливо начала открывать дверь своей квартиры. Распахнув ее, она юркнула внутрь и закричала, высунув голову в щель между створкой:

— Воть! Воть, пожалуйста! Подселили поблядушек на мою голову!.. Ни стыда, ни воспитания! Воть!

Коты проскочили в квартиру, и дверь захлопнулась с таким грохотом, что задрожали перила.

— Старая кошелка! — проворчала поднимавшаяся по лестнице девушка — симпатичная мулатка лет двадцати пяти с копной мелко вьющихся волос и яркофиолетовыми губами. На верхней ступеньке она остановилась, раздраженно глядя на Виталия и Алину. — А вам чего?

— Скажи-те, пожалуйста, — Алина постаралась, чтобы ее голос звучал предельно вежливо, — а где Эля?

— А вам зачем?

— Мы по поводу работы. Нужно коечто уточнить, но мы второй день не можем дозвониться. Мы от Рафика.

Виталий тихонько толкнул Алину, но она только сердито дернула плечом. Мулатка удивленно вскинула брови.

— Что, Элька всетаки решилась устроиться на работу?! Ну не фига себе! Что — все вороны в Волжанске передохли?!

— А воронье поголовье как-то влияет на ее работоспособность? — поинтересовалась Алина с предельной серьезностью. Девушка засмеялась.

— Вы не могли дозвониться, потому что я только что вернулась. А Элька еще три дня назад к родителям укатила, в Камышин. В понедельник вернется, тогда и звоните.

— Ой как плохо! — огорченно сказал Виталий. — А вы адреса не знаете? Или телефона?

— Нет, мы настолько тесно не общаемся, — девушка покосилась на кошачьи миски. — Я сюда недавно переехала. Извините, я спешу.

— Да, конечно, — Виталий посторонился, пропуская ее. — Значит в понедельник?

— Да, — мулатка открыла дверь, — железно! У нее на понедельник дипломный руководитель назначен.

— Большое спасибо… Девушка, а как вас зовут?

— Маша, — сказала мулатка и закрыла дверь. Алина фыркнула, развернулась и слетела вниз по лестнице. Уже возле подъезда Виталий поймал ее за руку.

— А кто такой Рафик?

Алина недоуменно посмотрела на него.

— Ты не знаешь Рафика?!

— Нет.

— Я тоже его не знаю, — доверительно сообщила она, открывая дверцу "лендровера".

Они мялись перед оббитой черным дерматином дверью непозволительно долго, и комунибудь из соседей их поведение уже вполне могло показаться подозрительным, но ни Алина, ни Виталий все никак не решались позвонить и только задумчиво глядели на квадратную кнопку звонка.

— Страшно? — наконец спросил Воробьев. Алина кивнула.

— Очень.

— Но мы же не можем стоять тут весь день! — Виталий протянул руку и решительно нажал на кнопку. За дверью раздался тихий звонок, и Алина тотчас скромно отошла в сторону, но Виталий поймал ее и пододвинул на место, после чего сам отодвинулся к перилам.

— Ты говори.

— Почему я?! — прошипела Алина и, вцепившись в полу его плаща, потянула его обратно, в то же время сама тихонько продвигаясь к перилам. — Ты говори! Ты солидней выглядишь!

— А ты женщина!

— Это здесь не канает!

— Нет уж!

В этот момент скрежетнул отпираемый замок, и они мгновенно отпустили друг друга и застыли перед дверью с дежурными улыбками на побледневших лицах. Дверь распахнулась и на площадку выглянул тощий парень лет двадцати с бледным книжным лицом и взъерошенными темными волосами, одетый в черную майку с надписью "I MADMAN", тренировочные штаны, пузырящиеся на коленях, и тапочки, один из которых был коричневым, а другой — зеленым. Его глаза удивленно оглядели их из-за стекол очков.

— Вам кого?

— А Клара Петровна Вершинина здесь живет? — спросила Алина, приложив немалое усилие, чтобы заговорить. Парень кивнул.

— Да. Но ее сейчас нет. Через час зайдите. Вы ее студенты? Может, просто хотите что-то передать, так давайте. Гарантирую, ничего не пропадет.

Он остановил взгляд на Виталии и нахмурился, потом взглянул на Алину.

— Мы… — Виталий потер висок, — собственно, мы ищем ее сына. Жору Вершинина.

— Это я, — сказал парень, продолжая хмуриться. Потом на его лице появилось мучительное раздумье.

— Вы уверены? — брякнула Алина. Парень посмотрел на нее с искренним недоумением.

— Вы это серьезно?

С минуту они молча смотрели друг на друга. Казалось, терпение Вершинина уже давно должно было истощиться, и ему следовало хлопнуть дверью, но он почему-то все еще стоял на площадке и смотрел на них. Особенно внимательно он смотрел на Виталия.

— Узнаешь? — осведомился Воробьев. Парень замотал головой. В этом жесте были испуг и отчаянье. — Армреслингом увлекаешься? Или фильмами с Роком… или Дуайтом Джонсоном?

— Немного. Вы что — из фэнклуба что ли. Так вам неправильную информацию дали. Я не фанат. Я просто…

— Ты не узнал меня, но егото ты узнал, я же вижу! — негромко произнесла Алина. — Хотя со мной ты тоже знаком. Но в реальности я другая. Как и ты, Жора. Тебе недавно не снился сон? Странный сон? И очень страшный? Сон, в котором ты умер?

На горле Жоры судорожно дернулся кадык. Он молчал, водя глазами с одного лица на другое. Его пальцы вцепились в косяк и побелели.

— Кто вы? — прошептал он.

— Я Алина Суханова. А он — Виталий Воробьев.

Реакция парня была неожиданной. Он дернулся назад, потом качнулся обратно, раскрыв глаза так широко, что почти коснулся ресницами бровей, и снова отпрянул, напоминая сломавшуюся механическую игрушку. Его рот приоткрылся, и из него вырвалось жалобное:

— Это невозможно!

— Почему же? — осведомился Виталий таким тоном, словно его жестоко и незаслуженно оскорбили.

— Потому что этого быть не может! — заявил Жора, усиленно моргая, после чего сделал попытку улизнуть в квартиру, но Виталий ухватил его за майку и дернул обратно, наполовину вытащив ее из штанов. С тем Жорой он бы вряд ли смог такое проделать.

— Черт бы тебя подрал, Жорка! — внезапно заорал он. — Какого хрена ты полез вперед?! Ты же видел, что у Евсигнеева ствол! Я же тебе кричал, чтоб ты лег!.. Герой, блин! Так глупо на пулю нарваться!.. Болван!

Он отпустил дрожащего Вершинина, глубоко вздохнул и извиняющеся посмотрел на Алину, которая ответила ему негодующим взглядом.

— Просто я с тех пор, как проснулся, хотел ему это сказать! Ну не дурак, а?!

— Боже мой, — просипел Жора, приваливаясь к стене. — Неужели?… Боже мой!

— Ты извини, Жорка, что я тогда тебе мечом футболку разрезала, — нежно пропела Алина. — Но нечего было на меня кидаться!

— Вы?..

— Жор, успокойся, — Виталий дружески похлопал его по тощему плечу. — Перевари, мы подождем. Не расстраивайся, я тебя прекрасно понимаю. Когда Аля впервые со мной заговорила, у меня был такой же идиотский вид.

— Виталя?.. Алька?.. Ребята?.. Вы — здесь?.. Вы…

— Ты помнишь свои теории, Жора?

— Господи! — Жора выпрямился, бестолково размахивая руками. — Поверить не могу!.. Вы настоящие!..

— Такие же настоящие, как и твои очки. Ну, как, не побоишься пригласить в гости товарищей по сну? — Алина улыбнулась. — Как это правильно сказать?.. Сосонников?

— Черт! — Жора встряхнул Виталия за плечи, потом проделал то же самое с Алиной. — Я знал! Черт возьми, я чувствовал, что это не просто… Ребята, как же я рад!.. Заходите!.. — он пинком ноги распахнул дверь. — Вы не представляете, до чего это… Значит, после того, как… после того, как я… все еще продолжалось, да?! Вы расскажете мне, что было?!.. что вы сделали?!..

— Мы сделали то же, что и ты, Жора, — негромко отозвался Виталий, закрывая за собой дверь. Жора вопросительно взглянул на него.

— В смысле?

— Мы умерли.

— Ну ни хрена себе! — Жора ошеломленно замотал головой. — Ну вы… То, что вы мне рассказали… это… я просто…

Он снял очки, тут же надел их обратно и потянулся за чашкой с кофе, опрокинул ее надо ртом, но из чашки ничего не вытекло. Жора сердито посмотрел на нее, потом на собеседников. Моргнул несколько раз, словно проверяя — не наваждение ли они?

— Настоящие, Жора! — недовольно произнес Виталий, который курил, развалившись в кресле. — Перестанешь ты уже, наконец?! Тут не головой мотать — тут думать надо! Ты же у нас там был вицемастером по теориям. Скажи что-нибудь!

— Так там я был… — Жора осекся, глядя на большой плакат с Роком, украшавший противоположную стену. Алина подвинулась чуть в сторону и загородила плакат собой.

— Но ведь содержимое твоей головы не изменилось!

Вершинин мрачно посмотрел на нее, потом снова на свою чашку.

— Хотите еще кофе?

— Нет, Жор, спасибо. Выпитого кофе нам хватит уже на месяц.

— Ну… ничего другого нет… пока. Мама в магазин пошла, скоро вернется.

— Жор, мы не поесть к тебе пришли.

— Да я… — он потер виски, потом тяжело вздохнул. — Слушайте, ну не могу я так сразу!.. Дай-те в себя прийти! Я-то уже почти смирился…

— С чем? — быстро спросил Виталий. Жора посмотрел на него с неожиданной яростью, потом протянул вперед свои худые руки и потряс ими в воздухе.

— С чем?! Да вот с этим! — он вскочил и задрал футболку, демонстрируя свой тощий торс. — Каким я там был!.. А какой я здесь?! Говорите, главное содержимое головы?! Мозги говорите?! Нет, дорогие мои, важно не только наличие мозгов, но и то, в какой форме они содержатся! То, что там у меня были деньги, свое дело… это не самое главное… Главное — отношение людей к тебе! Думаете, много пользы от мозгов, если любой тупой, но здоровый урод тебя пополам сломать может! Если бабы на тебя… то есть… девушкам ты ну насквозь не интересен! Того меня никто не смел тронуть! Никогда! И братан мой там очень быстро это усвоил! А Олька?! Как она там… а думаете, здесь она бы на меня посмотрела?!

— Ну, в реальности, может, Олька горбатая и с одним зубом… — пробормотала Алина, отводя глаза — сейчас Жора, несмотря на гнев, представлял собой зрелище довольно жалкое и даже неприятное.

— Спасибо, утешила, — Вершинин потянулся за сигаретами. — Слушайте…. не, вам не понять… Ты, Аля, хоть и выглядишь иначе… но все равно — симпатичная девчонка, о тебе, — он махнул рукой на Виталия, — и вообще говорить нечего, ты вообще практически не изменился, если только… — Жора запнулся, и Виталий величаво повел в воздухе рукой с торчащей между пальцев папиросой.

— Не стесняйтесь, прошу вас, продолжайте.

Жора упал на смятую кровать и закрыл лицо руками. Табачный дым тихо вытягивался в форточку, на экране компьютерного монитора задумчиво журчал компьютерный водопадик и с криком летали компьютерные тропические птички.

— Это было… настолько понастоящему, что я до сих пор не могу поверить, что все это мне всего лишь приснилось, — глухо произнес он сквозь сжатые ладони. — Я помню лицо этого урода… потом удар в голову… короткая боль, затем темнота… Кажется, я успел подумать, что наверное умираю… А потом я проснулся — здесь, в своей постели, вот таким… — Жора убрал ладони и с отвращением посмотрел на свои ноги в старых тренировочных штанах. — Лежу… ничего понять не могу… голова еще болит… голоса ваши помню, крики… помню, как Олег с ножом по полу полз… но я почему-то здесь… другой… и прошлое у меня совсем другое… хлюпикодиночка, второразрядный программер, на третий курс гостеха с трудом переполз… Лежу, а тут Колька заваливает — во все красе!

— Колька — это твой брат? — Виталий мельком взглянул на часы. — Значит, здесь он жив? Помнится, там ты ехал на его похороны.

— Жив — что ему, кабану, сделается? — Жора криво усмехнулся. — Он в Пятигорске жил, его жена вместе со своим любовником два месяца назад из дому выгнала, так он обратно сюда вернулся — все же таки, прописан тут… Заветная мечта… — он облизнул пересохшие губы. — Господи, я никогда не думал, что так сильно желал его смерти. Но, оказывается, это так. И теперь, каждый день… видеть его живым… для меня это как-то нелепо! как-то несправедливо даже!.. Ты прости, Виталя, я понимаю, что тебе это не оченьто… ты считаешь, что я…

— Все нормально.

— Я за эти две недели устал больше, чем за всю прошлую жизнь, — Вершинин повалился на кровать и закинул руки за голову. — Если до этого… я как-то нормально справлялся, то после… Это было настолько реально, что порой мне казалось, что сон мне снится сейчас… а когда я проснусь, то снова буду Жорой Вершинином, гигантом с лицом Рока, человеком, на которого никто не смеет поднять руки. Я совсем запутался… я уходил из дома и бродил по улицам, вглядываясь в лица людей и надеясь увидеть когонибудь из вас… Я понимал, что это безумие, но… я слишком хорошо помнил все наши теории. Господи, — он зажмурился, — если заветные мечты сбываются лишь… на три дня или на одну ночь… лучше бы тогда они вообще никогда не сбывались! Мне теперь ничего не хочется, разве что иногда… чтобы, когда там Евсигнеев меня застрелил, я бы умер понастоящему. Насовсем.

— Дурак, чего ты себя хоронишь?! — голос Виталия прозвучал почти враждебно. — Тебе двадцать лет всего, у тебя целая жизнь впереди! Ты радоваться должен, что живздоров! Я, когда… проснулся, мне было хреново, не спорю, но таких мыслей у меня не возникало! Я слишком хорошо знаю, как дорого дается жизнь… любая жизнь… даже жизнь на пять минут, чтобы выкурить папиросу или сжевать кусок хлеба! Даже на несколько секунд, чтобы просто вздохнуть! Если бы ты видел, как пацанов и помладше тебя… если бы ты видел умирающих, без рук, без ног… с кишками наружу… если бы ты видел, как они хотят жить!.. — Воробьев махнул рукой, вытащил новую папиросу и мрачно сказал: — Извини.

— Жор, первое время у меня были такие же мысли, как и у тебя, — Алина присела на корточки в углу, разглядывая два старых системника. — Но потом… я вдруг поняла, что ничего не кончено. Напротив, все только началось. То, что произошло, не только показало мне убогость и бессмысленность моего нынешнего существования — оно показало мне, какой я могу быть. Потому что этого нельзя придумать. Я ушла с опостылевшей работы, хотя пока еще не нашла новой, я наорала на своего хозяина, на которого раньше и рта не смела открыть, я начала писать книгу… и знаешь, вот сейчас я чувствую себя живой! Хотя в зеркале другое отражение, хотя денег пока нет… но я живу! И у меня есть будущее! Жорка, там ты был отличным парнем, на которого можно было положиться, но это ведь не зависело от объема твоих кулаков и степени твоей сексуальности.

— Но там у меня было другое прошлое, — пробормотал Вершинин.

— Ты проснулся в пятницу? — деловито спросил Виталий, решив, что время задушевных бесед закончилось. По его лицу Алина поняла, что он явно разочарован тем, что увидел. Жора кивнул.

— Да, утром. Здесь, как я уже сказал. Я… поздно вернулся, где-то в районе пяти утра… лег спать, в одиннадцать проснулся и погнал в универ.

— А что ты делал в среду и в четверг?

— Да я уж и не помню. В среду, кажется, ничего особенного, в четверг болтался по радиотуче, потом у Юрки сидел почти до утра, с какойто там программулей трахались… то есть, разбирались.

Алина села на стул задом наперед, положила руки и голову на спинку и задумчиво сказала:

— А позвони Юрке.

— Зачем? — удивился Жора.

— Спроси, действительно ли ты был у него в четверг.

— Ну я же сказал…

— Ты плохо слушал, что мы тебе рассказывали? — с иронией поинтересовался Виталий. Жора раздраженно пожал плечами, взял телефон и вышел из комнаты. Виталий задумчиво посмотрел на закрывшуюся дверь, потом перевел взгляд на Алину.

— Знаешь, мне уже и страшно остальных искать.

— Брось, он просто в шоке. Он справится.

— Что-то у меня большие сомнения на этот счет. Боюсь, что Жорка нам не помощник. Жаль, я рассчитывал на него, у нас времени всего до понедельника.

— Имей терпение. Его можно понять. Я, между прочим, тоже на тебя рассчитывала — как ни на кого другого… а ты… Но потом, всетаки, оказалось, что правильно рассчитывала, а?

— Не забывай, что ты дожила почти до конца представления. Это ведь тоже коечто значит. Жорка не дожил — и как ни крути, только из-за своей глупости.

— Между прочим, если бы не ты и не Ольга… я бы тоже…

Виталий значительно покачал в воздухе указательным пальцем.

— Нет, дело не только в этом.

Дверь открылась, и они повернули головы. Жора вошел, аккуратно сел на кровать и бросил телефон рядом.

— Странно, — задумчиво сказал он. — Юрка утверждает, что я был у него в среду. Но что я — совсем уже?..

— Да. Но не самостоятельно, — отозвался Виталий. — У нас четверг тоже куда-то подевался.

— Я спрошу у мамы, — рассеянно произнес Жора. — Онато всегда дергается, когда я дома не ночую, хоть это и редко бывает. Уж онато должна знать… Как вы сказали, фамилия того типа? Шрейдер? Никогда о таком не слышал, хотя я и не увлекаюсь психологией и всякими этими, — Жора страшно вытаращил глаза, — Спать!.. Сейчас я сделаю пасс!.. Впрочем, если этот врач был широко известен не только в узких кругах и если его работы не носят слишком уж специфический характер, то, думаю, я смогу о нем чего-нибудь накопать… Но это единственное, что я могу для вас сделать.

— Я так понимаю, искать вместе с нами остальных ты отказываешься, — Виталий хлопнул ладонью по ручке кресла. Жора посмотрел на него и поправил очки.

— Я не вижу в этом никакого смысла. Конечно, все это более, чем странно, и случайностью быть не может, потому что случайных коллективных снов не бывает. Кроме того, он был таким строго реальным… что больше похож на искусственный. Как компьютерная программа, написанная кемто для наших мозгов. Что-то типа "Матрицы". Но я не могу понять, почему именно для наших? По какому принципу нас выбрали? Мы не знаем друг друга, никогда не встречались, мы абсолютно разные люди… И согласно всем законам, после этого мы и не должны были встретиться, уж во всяком случае, не должны были узнать друг друга… И то, что вы с Алькой встретились, то, что вы не только узнали друг друга, но еще и смогли друг друга понять, друг другу поверить… ей богу, в этом не иначе поучаствовали некие космические силы. Но я ошибусь, если скажу, что ваша первая встреча не принесла вам ничего, кроме разочарования?

Алина отвернулась к окну. Виталий пожал плечами.

— Теперь это уже не имеет значения.

— Для меня имеет. Вы узнали, какой я на самом деле. Вы узнали, насколько глуп я в своих мечтах. А остальные… думаете, им понравится, если вы увидите, какими они стали? Когонибудь из них это может даже травмировать, подумайте об этом. Ведь вы знаете о них то, чего не знает никто. Вы видели их вывернутыми наизнанку. Иногда за подобные знания могут и убить.

Виталий встал и, сунув руку в карман плаща, задумчиво оглядел захламленную Жоркину комнату, плакат с Роком на стене, самого Жорку, сидящего на кровати и смотрящего на свои разноцветные тапочки.

— Ну, что ж, пожалуй, нам здесь больше нечего делать, — он вытащил из кармана визитку и бросил ее на одеяло рядом с Жорой. — Позвони, если узнаешь что-нибудь.

Он протянул руку к Алине.

— Пойдем. У нас еще много дел.

— Вы попусту тратите время, — негромко заметил Жора. — Ну найдете вы остальных, если произойдет чудо, то найдете и этих людей, — он поднял указательный палец и знакомым жестом нажал в воздухе невидимую кнопку. — Это в том случае, если они существуют. И что вам это даст? Ну, в крайнем случае, признаются они — и что?

— Это уже что-то! — Алина открыла дверь в коридор. — Я имею право знать, как и с какой целью меня использовали. Кроме того, будет совсем неплохо, если хотя бы парочка подопытных свинок даст сдачи! А ты, как будет время, вспомни, как ты в том сне боялся, что тебя может вообще не быть. Что ты можешь оказаться всего лишь чьейто галлюцинацией. Это очень важная тема для размышлений.

Жора вышел за ними в коридор и мрачно наблюдал, как они обуваются. Открывая дверь, он тихо сказал:

— Но я очень рад, что вы живы. Правда, очень рад.

— Но не рад, что мы существуем, — Виталий иронично подмигнул ему и вышел на площадку, пропустив вперед Алину. Потом обернулся. — Скажи искренне, Жора, наша с тобой встреча тебе тоже принесла разочарование?

— Откровенно говоря, я еще не понял, — Жора подтянул брюки и как-то робко улыбнулся. — Но, во всяком случае, теперь я знаю, что я не сумасшедший.

— Рад за тебя, — Виталий покивал. — Ну, пока. Звони на досуге.

— Спасибо за кофе, — бросила Алина выглядывая из-за плеча Виталия. Жора судорожно сглотнул, отступил в глубь квартиры, и дверь захлопнулась, словно бы разделяя два абсолютно разных мира.

— Он позвонит, — тихонько произнесла Алина, спускаясь по лестнице. — Придет в себя и позвонит.

— Почему ты так уверена, — поинтересовался Виталий, пристально глядя ей в затылок. Она пожала плечами.

— Сейчас он напуган, но потом… Ему ведь чертовски любопытно. Вспомни его. Вспомни все его теории. Это же Жорка! Какая разница, что здесь он меньше и младше?!

— Для него — огромная.

Они вышли на улицу и направились к машине. Жора внимательно смотрел на них сквозь оконное стекло, часто моргая. Когда "лендровер" скрылся за углом, он отвернулся, вздохнув с облегчением, но в то же время у него вдруг появилось странное чувство сожаления, словно только что он упустил нечто очень важное. И почти сразу к нему присоединилось и нечто другое, нелепое и удивившее его до глубины души. Почему-то в этот момент Георгий Вершинин, двадцати лет от роду, впервые в жизни почувствовал себя предателем, хотя для этого не было абсолютно никакого повода.

Оставив Алину мрачно обозревать груды газет в читальном зале центральной библиотеки, Виталий уехал проверять ближайшие адреса. Ему стоило большого труда убедить девушку, что по отдельности от их деятельности будет больше толку — Алина упиралась удивительно яростно. При этом в ее голосе звучали то подозрение, то отчаянье, как будто в голове у нее стенка на стенку бились предположение, что Виталий замыслил провернуть что-то за ее спиной, и неизвестно откуда взявшаяся уверенность, что если он уедет в одиночку, то кто-нибудь из найденных обязательно отправит его на тот свет. Уходя, он оставил ей свой сотовый, заверив, что купит по дороге другой и обязательно перезвонит.

— Взятка? — осведомилась Алина, сердито дергая бровями. Виталий показал ей кулак, воздерживаясь от эпитетов в общественном месте, где были также и дети. Потом ушел, унося на спине ее недоверчивый взгляд.

К концу второго часа он в очередной раз захлопнул за собой дверцу машины, прислонился к ней и закурил, задумчиво глядя на стандартную пятиэтажку неподалеку — очередной из пунктов назначения. К этому моменту он проверил уже почти двадцать адресов, но пока что ему не везло. В двух квартирах, записанных на фамилию Евсигнеев, ни о каком Алексее и слыхом не слыхивали, одна из найденных Ольг Харченко оказалась восьмидесятилетней старушкой, другой было четыре года. Кроме того, он отыскал одну Светлану Бережную, но это была не она. Виталий понимал, что руководствоваться исключительно внешностью нельзя, кроме того, кто-нибудь мог ничего и не помнить, но он знал, что это была не та Света. Некоторые вещи просто знаешь.

Он достал телефон и позвонил Алине. Когда она ответила, Виталий вдруг поймал себя на мысли, что общаться с ней по телефону было гораздо легче. Эта мысль ему очень не понравилась, и когда Алина, сообщив, что новостей пока нет, и выслушав от него аналогичную фразу, отключилась, он еще с минуту смотрел перед собой невидящими глазами, стоя возле машины посреди шумного дневного двора. Неожиданно он обнаружил, что не может понять, кому сказал правду вчера вечером — ей или себе?

Отшвырнув окурок и распугав по дороге гукочущую стаю голубей, Воробьев быстро прошел через двор и нырнул в темный подъезд. Поднимаясь по лестнице, он рассеянно смотрел на очередные грязные ступени, которых прошел за день не одну сотню. С каждой лестницей его уверенность, что им всетаки удастся разыскать остальных, все больше уходила в тень реалистичной безнадежности. Конкретная зацепка была только на Жорку, о прочих же, фактически, ничего не было известно. Разве что их заветные желания.

Он остановился возле двери одной из квартир. Когда-то эта дверь была бледноголубого цвета, но теперь краска почти вся облупилась, являя полумраку подъездной площадки старое потрескавшееся дерево. Перед дверью лежал влажный коврик, связанный из женских колготок. Виталий позвонил, потом отступил назад и, глядя на глазок, принял дружелюбный вид.

Дверь отворилась, и на него посмотрела высокая женщина лет сорока с асимметричным лицом и забранными в хвост волосами. На ней были полосатый халат и старые тапочки, в прореху одного из которых выглядывал большой палец с ногтем, покрытым вишневым лаком. Лицо женщины было влажным и раскрасневшимся, и от нее на Виталия резко пахнуло свеженарезанным луком.

— Ну, наконец-то! — произнесла она резким сварливым голосом. — В десять же обещали!.. Как всегда, пока дождешься вас!..

— А я вам что-то обещал? — поинтересовался Виталий. Женщина нахмурилась.

— А вы разве не из ремонтного управления? Хотя… оттуда только всякая пьянь является… а по вам не скажешь.

— Благодарю, — Виталий элегантно склонил голову. — Вы угадали. Спрашивали б хоть, когда дверь открываете. А вдруг я какойнибудь маньяк?

Женщина хихикнула.

— Скажете тоже! Так вам чего?

— Вы Евсигнеева?

— Да, — она откинула настойчиво липнущую к щеке выбившуюся прядь. — Ирина Антоновна. А в чем дело?

— Скажи-те, Алексей Евсигнеев, здесь проживает? Или, может быть, проживал когда-то?

Лицо женщины потемнело, и она отступила назад. Сердце Виталия глухо, обрадованно стукнуло, и он мгновенно подобрался, словно хищник, учуявший потерянный след.

— Вы из милиции?

"Тактак!" — мысленно сказал себе Виталий. И выражение лица женщины, и ее вопрос очень даже соответствовали тому самому Евсигнееву.

— Почему вы так решили?

— Так кому еще он может понадобиться? — Ирина Антоновна стянула на груди расходящийся халат. — Или вы его друг?

— Нет, — совершенно искренне ответил Виталий, по тону голоса безошибочно сообразив, какой ответ будет правильным. — И, надеюсь, никогда им не стану. Но мне очень нужно его найти. Вопрос жизни и смерти.

— Если речь идет о его жизни, то я и пальцем не пошевельну! — холодно отрезала она и сжала губы в узкую полоску, отчего сразу стала на несколько лет старше. — Так что извините и до свидания. У меня много дел.

Дверь качнулась, но Воробьев уперся в нее ладонью и придержал.

— Пожалуйста, подождите! Он ваш муж?

— Бывший муж, слава богу! — женщина криво улыбнулась. — Он уже несколько лет здесь не живет. Откровенно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы он не только здесь не жил, но и не жил вообще!

— Ну… — задумчиво пробормотал Виталий, — всетаки нельзя… Нет, дело не в его жизни, но мне очень нужно его найти, потому что от этого, возможно, зависят другие жизни.

— Зайдите, — неожиданно предложила Ирина Антоновна, легким толчком открывая дверь настежь. Виталий удивленно взглянул на нее, потом тщательно вытер ноги и вошел в узкую темную прихожую. Здесь еще сильнее пахло луком, к этому добавился запах мясного бульона и стирального порошка. В ванной громко шумела вода. Женщина включила свет и, отвернувшись, крикнула в комнату, раздвинув поредевшую, неровную, модную когда-то бамбуковую занавеску:

— Катенька?! Дочура, поди сюда!

В прихожую, осторожно ступая, вышла девочка лет тринадцати, такая же высокая и худая, как и мать, с короткими темными волосами, одетая в яркосиний спортивный костюм. Она остановилась, с тревожным любопытством глядя на незнакомца сквозь толстые линзы очков. Ее голова беспрерывно подергивалась, точно девочка постоянно кивала, с чем-то соглашаясь, губы прыгали, кожа возле левого крыла носа подрагивала. Виталий прищурился, несмотря на беспрестанное сокращение лицевых мышц девочки узнавая знакомые черты.

— Вот, — обвинительно сказала Ирина Антоновна, кладя руки ей на плечи — тяжелые, трудовые, мозолистые с толстыми грубыми пальцами. Катя пугливо вжалась спиной матери в живот. — Она как-то получила двойку по географии, и он ее выдрал своим ремнем. А она все плакала и не могла остановиться. Тогда он швырнул ее о стену… с размаху… Иди, Катя, в комнату.

…Когда я был в лесу, то слышал, как кричала какая-то женщина… то ли рядом… то ли у меня в голове… Она требовала, чтобы я кого-то отпустил… И еще я видел очки. Маленькие очки. На них была кровь…

Он вздрогнул и утверждающе кивнул своим воспоминаниям. Последние сомнения растворились, как соль в кипящей воде. Здесь жил тот самый Евсигнеев.

Когда ребенок, ушел, женщина вопросительно взглянула на Виталия.

— Как видите, можно! Очень даже можно! Врачи говорят — это неизлечимо… Она просто своим плачем помешала ему читать газету… — ее голос дрогнул. — Знаете, почему я вам это рассказываю? Когда вы сказали, что дело не в его жизни… у вас стали такие глаза… вы хотите с ним за что-то рассчитаться, правда? Может вы…

— Ирина Антоновна, — он слегка, успокаивающе коснулся ее руки, — не нужно делать таких уж мрачных предположений, но я вам честно скажу, что набить ему морду мне очень хочется.

— Да делайте с ним, что хотите! А коли пришибете эту погань — только спасибо скажу. Он нам всю жизнь изуродовал. Посмотрите на нее! Кто ее замуж теперь возьмет, кто любить будет?! Кроме меня теперь никто! — Ирина Антоновна надрывно, со всхлипом выдохнула. — Господи, а ведь когда-то и подумать нельзя было!.. Такой приличный парень был, архитектор, а потом… пошлопоехало, беспросветно! — она махнула рукой. — А как отсидел, так вообще озверел вконец! Скотина!

— За что он сидел? — спросил Виталий, чувствуя себя страшно неловко. Ему хотелось поскорее уйти из этой квартиры. Перед глазами все еще стояло подергивающееся, кивающее лицо худой, испуганнопечальной девочки, получившей двойку по географии.

— Дружка какого-то своего прибил по пьяни. Потому я и подумала, что вы из милиции — может, проверяете чего или опять он когонибудь… Его забрали, когда Катьке четыре было… Извините, я сейчас, — Ирина Антоновна убежала на кухню, но почти сразу же вернулась.

— У меня борщ на плите, — горделиво пояснила она, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем. — На настоящем мясном бульоне — не на всяких там кубиках. Редко удается такой сделать — мясо по таким занебесным ценам продают…

— Скажи-те, как мне найти вашего бывшего мужа, — быстро спросил Виталий, сделав ударение на слове "бывший". Ирина Антоновна пожала плечами.

— Честно говоря, не знаю. Может, он в свой Валдай вернулся. У него мать там живет… хотя сколько мы были женаты, он о ней почти и не вспоминал. Одна знакомая говорила мне, что вроде как он в какойто строительной фирме — то ли охранником, то ли сторожем… Но это давно было.

— А название? — Виталий взглянул на колыхнувшуюся бамбуковую занавеску, за которой блеснули линзы очков. — Вы не помните название этой фирмы?

Ирина Антоновна безразлично пожала плечами.

— Точно не скажу… я ведь и не интересовалась, случайно узнала. Слово какоето… вроде французского… Шампиньон… папильон…

— Может быть, "Модильон"? — спросил Виталий, порывшись в той части своей памяти, в которой завалялось определенное количество архитектурных терминов. Женщина задумалась, потом кивнула.

— Да, кажется так.

Виталий схватил ее за запястье и с энтузиазмом потряс.

— Спасибо! Большое спасибо! Вы мне очень помогли!

Он вытащил из кармана бумажник, открыл его и, придерживая правой рукой, вытащил несколько купюр. Ирина Антоновна следила за его действиями с недоумением, когда же купюры были протянуты в ее сторону, сделала попытку возмутиться.

— Что это еще значит?! Мы не нищие, в подачках не нуждаемся!

— А кто говорит, что это подачка?! — изумился Виталий. Его рука с деньгами ловко обогнула ее протестующе машущие руки, извернулась, нырнула в карман ее халата и тут же выскользнула наружу — уже без денег. — Это оплата. Информация — тоже товар. Вы мне дали информацию, я за нее заплатил — вот и все.

— Но… — вяло начала было она, но Виталий быстро скользнул к двери и отворил ее, ничего больше не слушая. Потом обернулся. За шелестящей бамбуковой занавеской покачивались, поблескивая, толстые линзы очков, обращенные на него. Ирина Антоновна задумчиво смотрела на измятые купюры, лежащие на ее влажной распаренной ладони.

— До свидания, — проговорил Воробьев и поскорей прикрыл за собой дверь.

Через минуту он плюхнулся на сиденье своего "лендровера", крутанул ключ в замке зажигания, но еще с минуту молча сидел, глядя сквозь лобовое стекло на одно из окон пятиэтажки, и на какоето мгновение ему показалось, что из окна на него тоже смотрят, беспрестанно кивая и блестя очками. Потом Виталий вытащил телефон и неожиданно понял, что если Евсигнеев действительно до сих пор работает в "Модильоне", то на встречу с ним придется взять Алину, хотя ему этого очень не хотелось. Но он опасался, что если поедет один, то Евсигнеев до завтра может и не дожить.

В этот момент телефон зазвонил.

Жора, совершенно выведенный из душевного равновесия фантастическим визитом друзей по сну, сидел и тускло смотрел на журчащий на экране монитора водопадик. Работы на сегодня у него хватало, кроме того, следовало хоть как-то осмыслить материал для предстоявшего в понедельник зачета и сразиться с защитой перезаписи очередной добытой интереснейшей стратегички, но недавний энтузиазм теперь превратился в глубочайшее отвращение. Чтобы отвлечься, он запустил любимых "Героев", собрал войско и отправился давать дрозда соседу с зеленым флагом — боевому магу порядка. Он как раз добивал вражеских драконьих големов, когда дверь в комнату отворилась и заглянула мать — высокая худощавая женщина с еще красивым холодным лицом и отстраненнозадумчивыми учеными глазами.

— Ты дома? А почему мне дверь не открыл — я звоню, звоню…

— Не слышал.

Вершинина недовольно посмотрела на согбенную спину сына, сидящего перед компьютером, потом потянула носом и нахмурилась.

— Ты опять накурил?! Жора, я же просила — не курить в комнате! И вообще — когда ты бросишь эту отвратительную привычку. С твоим здоровьем только курить!

— Нормальное у меня здоровье! — проворчал Жора, с удовольствием наблюдая, как осыпаются драконьи големы. — Мам, прекращай уже, а! Я не маленький. Сам какнибудь разберусь! Надоело, ей богу!

— Нет уж! Я все еще твоя мать и я должна за тобой следить! Пока я не найду тебе умную порядочную девушку, которая будет делать это за меня!

— До сих пор все девушки, который ты находила, очень мало походили на девушек в хорошем смысле этого слова, — заметил Жора, поморщившись. — Сколько раз повторять, что уж кого кого, а девушку я себе сам найду! А то… та последняя, Мила, лицом напоминала плохо обтесанный топором пень!

— Зато она из хорошей семьи! — возмутилась Клара Петровна. — В консерватории учится! Три языка знает! А ты, обалдуй, ей такое…

— Ууу! — сказал Жора, хватаясь за голову. — Мам, уйди, а?! Мне сейчас ни до консерваторий, ни до языков.

— Ты нездоров?! — тут же встревожилась она. Жора яростно замотал головой.

— Мама, я здоров. Но я сделаюсь нездоровым, если меня сию секунду не оставят в исключительном одиночестве!

Клара Антоновна удивленно посмотрела на него.

— Жора, ты ведешь себя очень странно. Наверное, ты переутомился. Много работаешь, а тебе ведь следовало бы заниматься! Иначе тебя могут отчислить. Один раз это уже чуть не случилось. У меня сейчас очень много работы, через неделю конгресс, швейцарцы приезжают, и ты должен понять, что мне будет очень трудно изыскать время, чтобы заниматься утряской этого вопроса.

— А ты не занимайся! — буркнул Жора. — Отчислят — пойду в армию!

Глаза Клары Петровны стали испуганнокруглыми.

— И думать забудь! Чтобы я отпустила когонибудь из своих сыновей в армию?! Не будет этого!

— Да? Вот и Кольку ты не отпустила! — Жора откинулся на спинку стула и посмотрел на нее почти зло. — А уж вот его как раз следовало туда засунуть — может, тогда не был бы таким безответственным дебилом!

— Не смей так говорить о брате!

— О брате! — Вершинин фыркнул и вернулся к созерцанию поля битвы.

— Я скоро закончу составлять план лекции — наберешь мне ее, — укоризненно произнесла Клара Петровна и закрыла дверь. Жора мрачно посмотрел ей вслед, потом закурил и попытался было продолжить игру, но тут же остановился. Сегодня не радовали даже "Герои", мысли упорно крутились вокруг Алины и Виталия и того, что они ему рассказали, перед глазами вставало то собственное отражение из сна, где он был красивым и могучим, то эротические сцены с Ольгой в бассейне, то ее мертвое лицо, полоска бледной кожи между пояском брюк и задравшейся кофточкой и жуткое озерцо застоявшейся на сиденье дивана крови, то сверкающие безумным весельем глаза Евсигнеева, размахивающего пистолетом, а потом снова отражение в зеркале и непередаваемое ощущение своего мощного атлетического тела. Будь он таким на самом деле — какая б у него тогда могла быть жизнь! И Колька, в реальной жизни быстро сменивший отца на боевом посту обучения Жоры методами физического воздействия, не смел бы тогда и рта раскрыть в его присутствии — не то, что рукой махнуть!

Жора крутанулся на стуле, раздумывая — может, стоит включить Интернет и полазить по порнушным сайтам? Но и эта мысль увяла очень быстро. Вместо этого он подумал о Шрейдере. А не поискать ли ему что-нибудь прямо сейчас? Хоть как-то он всетаки должен помочь ребятам? Можно связаться со своими бесчисленными знакомыми…

Дверь в его комнату со стуком распахнулась, и ввалился Колька, по непонятному и, как считал Жора, совершенно несправедливому стечению обстоятельств почему-то являвшийся его родным братом. Он оглядел комнату, потом пинком ноги захлопнул дверь, рухнул на кровать, закинув ноги на спинку, и сказал:

— Все стучишь, червяк компьютерный?!

— Прежде, чем войти, следует хоть как-то обозначить свое присутствие за дверью, — заметил Жора, выключая игру. — Может, я тут с девушкой или онанизмом занимаюсь!

Коля хохотнул.

— С девушкой!.. Да кто на тебя польстится?! Разве что за бабки, — он задумчиво почесал в паху, потом зевнул, выдыхая в воздух стойкий пивной перегар. — Я, кстати, чего зашел… Денег подкинь, а? Я тут с одним симпатичным бабцом познакомился, то да се… К семи пойду на случку — у нее как раз муж в отъезде. Но надо будет кой чего прикупить — не переться же мне к ней с пустыми руками. А после хочу в "Элладу" заскочить — чувствую, попрет мне сегодня! Ну, так че?

Жора покосился на него, приподняв одну бровь. Со своего приезда Колька нигде не работал, и деньги получал от матери и от него, успешно вкладывая их в алкоголь, игральные автоматы и особ женского пола, которых Колька с романтическим простодушием именовал "бабцами" и "кобылами". Он любил в мельчайших физиологических подробностях рассказывать Жоре о своих победах, иллюстрируя рассказ при помощи рук, и каждый раз тот, слушая, рассеянно вспоминал разнообразные шекспировские строки и недоумевал по поводу того, что Колька явился миру в образе человека, а не племенного быка.

— Ну, так че? — повторил Колька и снова почесался. — Эта кобыла обращения требует, ее надо вначале вкусным винишком укатать. Вот вчера была Натаха — так с той вообще было попростому, без разговоров… я ее сразу раком поставил и как…

"Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством"1, рассеянно подумал Жора. Потом сказал:

— Если тебе нужны деньги, то почему бы тебе их не заработать — для разнообразия?! Тебе уже тридцать лет — по-моему, вполне подходящий возраст, чтобы самому зарабатывать на мороженое и недостойных женщин, вместо того, чтобы клянчить у матери или у меня. Я деньги зарабатываю исключительно для себя и ты в мой бюджет не входишь.

Колька, побагровев, резко сел на кровати.

— Ты че — опух?! Для родного брата пары сотен жалко?!

— Для родного брата — не жалко, для тебя — да.

— Не понял, — произнес Колька, вставая. — Ты… это!..

— Содержательно! — отметил Жора, углубляясь в недра Интернета. Брат встал и, подойдя к нему, резким движением вжал Жору в спинку стула, чуть не опрокинув его на пол.

— Блин, тебе что — в падлу?! Ты че мне тут лекции читаешь, академик херов?! В ухо захотел?! Давай быстрее, мне еще пожрать надо успеть! Меня Серега ждет через полчаса!

— Да пошел ты вместе со своим Серегой! — Жора резким движением сбросил его руку, и тогда Колька сгреб его со стула и с размаху стукнул спиной о стену, почти подняв в воздух.

— Ах ты сука недолизанная! — почти нежно сказал он ему, шумно и жарко дыша в лицо перегаром. — Ты кого посылаешь?! Ты как со мной разговариваешь?! Да я тебя сейчас натяну на твой телевизор по самые гланды!

Голос у Кольки был густым и убедительным, а сам Коля — очень крупным, его большое небритое лицо покачивалось перед глазами Жоры, словно полная луна, глядя злыми суженными глазами, и от него веяло угрозой и пивным бризом. Жора невольно дернул головой и стукнулся затылком о створку шкафа. В этой сцене не было ничего удивительного, она повторялась не в первый раз, и, как обычно бывало в подобный момент, Жору посетили задумчивость и стремление отдать требуемые деньги, чтобы встретить закат солнца без болезненных ушибов. Но потом он вспомнил своих посетителей, а следом в голову снова хлынули картины из сна, собственное отражение в зеркале и воспоминание о том, как он запустил Евсигнеева через всю комнату, с такой же легкостью, как тот запускал свой боулинговый шар. Задумчивость растаяла, и Жора, прищурившись, прошипел:

— Да я тебя сам обнулю. Швабру возьму — так вздрючу, что никакой случки не надо будет!

После чего он со всей силы боднул брата лбом в нос и тут же обрушился на пол — Колька отпустил его не от боли, а скорее от изумления перед таким проявлением братской любви. Последний раз Жора давал ему, вернее пытался дать сдачи в глубоком детстве.

Клара Петровна, которая сидела в гостиной, обложившись грудой конспектов и делая карандашом пометки на полях книги, испуганно вскинулась, услышав жуткий грохот, донесшийся из комнаты младшего сына. Она вскочила, и на пол посыпались тетради, листки и листочки, метелью разлетевшись во все стороны. Добежав до двери комнаты, она в волнении и ужасе несколько раз рванула ее не в ту сторону, потом распахнула, и тотчас из комнаты вылетел Колька с залитым кровью лицом и в висящей клочьями рубашке, дико вращая глазами. Оттолкнув мать в сторону, он пронесся мимо, на ходу извергая из себя поток неформальной лексики и кровавых слюнных брызг и скрылся в ванной, почти сразу же выскочил из нее, комкая в руках мокрое окровавленное полотенце. Добежав до входной двери, он швырнул полотенце на пол, распахнул дверь, вылетел на площадку и так хрястнул за собой створкой о косяк, что со стены с грохотом рухнули развесистые оленьи рога — единственное, что осталось в этой квартире от безвестно сгинувшего главы семейства. Клара Петровна некоторое время безмолвно смотрела на них, прикрыв ладонью раскрытый рот, потом повернулась и вбежала в комнату, где снова на мгновение в ужасе застыла, а потом с оханьем и причитанием кинулась к младшему сыну, который с трудом поднимался с пола, имея такой вид, будто по нему долго и с наслаждением топтались ногами человек десять.

— Господи, Жорочка! Сыночек! Да что ж это, господи, да когда ж это кончится?!.. Жорочка, миленький!

— Да нормально все, мам, — сипло отозвался Жора, суматошно общупываемый и обнимаемый материнскими руками. — Просто слегка внешний вид попортил, а так… нормально…

Но в противовес этому "нормально" он тут же поспешно высвободился и стрелой помчался в туалет, где в течение минуты простоял на коленях возле унитаза, пока его желудок, возмущенный соприкосновениями с увесистыми братскими кулаками, бурно выворачивался наизнанку. Мать громко причитала рядом.

Когда судороги закончились, Жора, шатаясь, перешел в ванную, где долго умывался, кривясь от боли, потом выпрямился и с отвращением посмотрел на себя в зеркало. Лизнул кровавую дырку на месте выбитого зуба и неожиданно ухмыльнулся. Колька избил его так, как не бил еще никогда в жизни, но Жора почему-то не чувствовал себя расстроенным — все чувства и даже боль с лихвой перевешивала незабываемая картина стремительно улетавшей вверх изумленной расквашенной братской физиономии.

Спустя полчаса Жора, осмотренный, обмазанный, перебинтованный и накормленный необходимыми лекарствами, сидел на своей кровати и с унынием созерцал разбитый монитор, валяющийся на полу. Системник, слава богам, был цел, но монитор тоже стоит денег — и денег неплохих, которых у него в данный момент не имелось.

Его взгляд упал на валяющуюся на полу среди разнообразного барахла визитку, которую, уходя, оставил ему Виталий, и, нагнувшись, Вершинин подобрал ее, потом задумчиво огляделся в поисках своего сотового, который, как всегда, бесследно исчез. Слегка обыскав комнату, Жора, в конце концов, позвонил с городского сам себе, радостно кинулся в направлении пробудившейся мелодии из "Призрака оперы", отрыл сотовый среди груды одежды в кресле, отменил вызов и тут же задумчиво посмотрел на трубку радиотелефона, которую все еще держал в руках. Потом чертыхнулся, бросил ее и набрал номер сотового с визитки. Спустя несколько гудков в трубке раздался голос Алины, который, не дожидаясь, пока он начнет говорить, кисло произнес:

— Извините, но господин Воробьев временно недоступен. Перезвоните…

— Аля, это я! — закричал Жора в трубку и тут же сморщился от боли в разбитой губе. Голос Алины утратил кислоту и в нем появилась слабая ирония.

— Я? "Я" знаешь сколько на свете?!

— Это Жора! — сказал он, сообразив, что Алина не узнала его голос. — Жора Вершинин. Вы ко мне сегодня…

— Не разъясняй, я и так поняла! — отозвалась Алина издалека. — Не нужно делать меня большей идиоткой, чем я есть на самом деле! Что случилось? Ты что-нибудь нашел? — теперь ирония в ее голосе сменилась интересом.

— Пока еще нет. Но недавно я сделал интересное открытие — оказывается, земля круглая. Куда бы я ни пошел — все равно возвращаюсь к своему компьютеру…

— …в котором есть Интернет — тоже абсолютно круглый, потому что куда не пойдешь, все равно рано или поздно окажешься на порносайте, — дружелюбно докончила за него Алина. — Жор, больницы еще работают — ты успеешь!

— Аль, просто я хотел сказать… что я тут подумал…

— Поздравляю!

— Спасибо. Аль, ваше предложение еще в силе? Насчет сотрудничества?

Алина помолчала, потом хмуро спросила:

— А ты хорошо подумал?

— Усердно и качественно. Где вы?

— Я в Центральной библиотеке, а Виталий где-то мотается. Я сойду или тебе нужен непосредственно он?

— Мне нужны вы оба. Слушай, я тогда где-то через полчасика к библиотеке подскочу, только… ты не могла бы спуститься, а то, боюсь, меня не пропустят… у меня вид не очень…

— А что за это время случилось с твоим видом? — удивилась Алина. — Ты позеленел? Или придешь к библиотечным стенам с окровавленным топориком?

— Так мы договорились?

— Да, — сказала Алина и отключилась. Жора посмотрел на телефон, потом бросил его на кровать и начал быстро переодеваться, швыряя на кресло то, что осталось от его одежды после дискуссии с Колькой.

— И враг бежит… — почти весело напевал он, морщась, когда болезненно ныла та или иная часть его тела, — бежит, летит… и с карканьем над Волгой, и хлопая крылами… летит, летит… мартын со сбитым клювом… на случку без вина…

Отворившаяся дверь помешала дальнейшему развитию незатейливого верлибра, и Жора, обернувшись и одновременно затягивая ремень брюк, взглянул в возмущенные глаза матери.

— Ты куда собрался?! С ума сошел?! Живого места на нем нет, а он… Немедленно в постель!

— Маман, — задумчиво произнес он, проходя мимо нее, — в постель я не пойду, а пойду совсем в другую сторону, потому что у меня много важных дел. Не переживай — агонии у меня сегодня не будет.

— Да ты посмотри на себя!..

— Кстати, — Жора, не проявляя желания смотреть на себя, присел на скамеечку в коридоре и начал надевать ботинки, — ты не напомнишь мне, где я был в четверг две недели назад?

— Отчего же? У Юрки своего ты был! Два дня в доме отсутствовать, да еще и не помнить об этом. Жора, меня очень беспокоит твое поведение. Завтра же отведу тебя к Вере Сергеевне, — сурово сказала Вершинина. — Немедленно сними ботинки и отправляйся в постель! Я тебя никуда не пущу!

Жора, осторожно выпрямляясь, покачал головой.

— Верю. Но сегодня я уйду без разрешения.

Алина помассировала ноющие виски, потом подтянула к себе свой блокнот и усталыми шатающимися буквами вписала в него слово "Галатея". Потом снова взглянула на развернутый древний номер "Волжанского вестника" и пробежала глазами статью "Месть за красоту", в которой с уже присущими тому времени смачными подробностями рассказывалось о том, что тогдато и тамто поздним вечером неизвестная женщина выплеснула концентрированную азотную кислоту в лицо восемнадцатилетней Татьяне Д., студентке инженерностроительного института, параллельно обучавшейся в школе манекенщиц "Галатея" и уже добившейся значительных успехов, несмотря на юный возраст. Версии — конкуренция, зависть, несчастная любовь, ревность. Возбуждено уголовное дело, ведется следствие… Тут же была помещена очень плохого качества чернобелая фотография Татьяны Д., сделанной до несчастья. С фотографии надменно смотрела привлекательная черноволосая девушка в вечернем туалете и с неестественноискусственной улыбкой на губах.

Алина перебрала дальнейшие номера "Вестника", но упоминания о том, к чему привело следствие, нигде не нашла — то ли никого так и не поймали, то ли поймали, но не сочли нужным упомянуть об этом, поскольку буквально через неделю на одном из городских рынков грохнул взрыв, в результате которого погибло десять человек, и корреспонденты "Вестника", увлеченные этой темой, подзабыли о судьбе волжанской манекенщицы. Ольга говорила, что осталась безнаказанной — возможно, и в реальности так и было.

Алина закрыла пухлую газетную подшивку и зевнула, потом взглянула на часы. Здесь делать было больше нечего. Запиликал телефон, и она схватила его, с удовольствием увидев Женькин номер.

— Говори и тебе ничего не будет!

— Аль, мне только что звонила Ленка. В общем, Валя сегодня на работе — как обычно до семи. Но где она живет, Ленка не знает, так что подбегай в "Арию" и уже там все решай. А зачем она тебе?

— Надо. Слушай, Жень, ты о "Галатее" что-нибудь слышала?

— Ну… как же… Это была возлюбленная Пифагора… тьфуты!.. Пигмалиона, статуя, оживленная его любовью и древнегре…

— Жень, меня радует твоя образованность, но я имею в виду некое модельное агентство. Ну, которое тонконогих девушек дрессирует для подиумов и конкурсов красоты.

— Да ты что, откуда мне знать про такое?! — Женька искренне расхохоталась. — Ты знаешь что… ты бы об этом у Инки Сергеевой спросила. Помнишь, из пя-того подъезда?.. Она ж вроде бы чем-то таким увлекалась и в "Мисс Волжансккакойто там" участвовала, помнишь? Возможно, она что-то слышала. Родителито ее все там же живут, должны знать, где она… А ты чем вообще занимаешься? Что за поиски?

— Да так, ищем…

— А этот… Виталий твой… он чего?

— Ничего! — Алина внезапно рассердилась. — И он вовсе не мой!

— Ну так действуй, чтоб стал твой! Симпатичный мужик, с головой, при деньгах, решительный — Тамилка, вон, говорила, что сегодня Толик ни секунды свою рожу в "Чердачке" не казал! Чего тут еще думать, Алька, чего топтаться?! За хобот его — и в стойло!

— Фи, мисс Сидоркевич, что за выражения?! Вроде бы воспитанная особа, а разговариваете, как сварщик!

— А то я им займусь! — пригрозила Женька.

— Пока! — тут же сказала Алина и выключила Женькин смех. Потом подхватила объемистые подшивки и начала перетаскивать их к столику библиотекарши.

Когда она спустилась вниз, забрала из гардероба пальто и вышла на улицу, отчаянно силясь подавить зевок, Жора в мешковатой куртке с поднятым воротником, из которого виднелся только его лоб, сиротливо топтался на углу, докуривая сигарету и тоскливо поглядывая на библиотечные окна. Алина узнала его только потому, что кроме него здесь больше никого не было, если не считать нескольких женщин, медленно кативших коляски со своими малышами вдоль железной ограды. Она громко окликнула его на ходу и, когда он повернулся, всплеснула руками.

— Господи, что случилось?! Тебя сбил поезд?!

— Не смешно! — пробурчал Жора, с трудом шевеля разбитыми губами. Его правый глаз заплыл, под левым виднелся небольшой синяк, левая скула была разодрана, да и сам Жора весь как-то скособочился на сторону, из чего следовало, что у него, скорее всего, имеются и другие, скрытые от глаз повреждения.

— Да какой, на фиг, смех?! — воскликнула Алина, перекидывая ремешок сумочки через плечо. — Тебе же в больницу надо, причем в горизонтальном положении. Ненормальный! Ты чего пришел?!

— Я пришел внести ясность в свою жизнь! — ответствовал Жора, слегка выпрямляясь. — А в больницу мне не надо. Я осмотрен, подлечен и признан годным к строевой! У меня мама профессор — забыла?

— Но что случилось?! Кто тебя так?!

— Братан, — Жора криво улыбнулся, продемонстрировав выбитый зуб. — Любезный братан Коленька. Уже третий месяц за наш с матерью счет живет, козел!.. Опять сегодня попросил денег методами физического воздействия… и ведь я обычно даю… — он снова улыбнулся, — здесь-то я не Рок, сделать ничего не могу… А вот сегодня, представляешь, не дал! В смысле денег! Но дал другого! В смысле в морду! Накатило что-то… не мог уже больше! Ну… он мне и объяснил, что так делать нехорошо.

— Но денег ты ему так и не дал? — Алина обошла его и пошла с ним рядом, осторожно взяв Жору под руку. Жора кивнул.

— Нет. И ты знаешь… несмотря на повреждения, мне почему-то хорошо. Может, я скрытый мазохист?

— Вряд ли. Скорее всего, ты тоже проснулся, — негромко ответила Алина. — Как и я.

Жора неопределенно пожал плечами.

— Возможно. Но, я тебе скажу, жить проснувшимся очень больно. Конечно, долго я фланировать с тобой по улице не смогу, хотя очень хочется. Мне бы добраться до ближайшего Интернета и развалиться в нем — и я буду счастлив, дееспособен и полезен. Мой компьютер временно вышел из строя.

— У Виталия есть. Я ему уже позвонила насчет тебя, он сказал, что ему нужно коечто выяснить, а потом он перезвонит, — Алина похлопала ладонью по сумочке. — Кстати, Жор, у тебя, случайно, нет знакомой манекенщицы или модели… в чем, кстати, между ними разница?

Жора резко остановился и сердито посмотрел на нее одним глазом.

— Если ты и дальше будешь продолжать…

— Господин офицер, вы болван! — сообщила Алина и решительно потянула его вперед. — Я не шучу. Мне срочно нужна манекенщица, обучавшаяся манекированию годах в девяносто пятыхдевяносто шестых. Или существовавшая тогда школа манекенщиц "Галатея". Возможно, она и сейчас существует, но я пока ничего не знаю.

Утягиваемый Жора снова затормозил и уставил на нее торчащий указательный палец.

— Олька! Верно?! Ты что-то о ней узнала?!

— Я узнала, где обучалась ее жертва. Помнишь, она говорила… о модельном бизнесе?

— Черт подери! — прошептал Жора, побелев, отчего синяки на его лице стали еще более страшными. — Так она действительно это сделала?! Облила девчонку кислотой?! Вот сука, а!

Проходившая мимо них полная женщина бросила на него испуганный взгляд, потом прибавила шагу, колыхаясь всем телом. Алина посмотрела ей вслед, потом, приподнявшись на цыпочки, сердито прошипела Жоре в ухо.

— Ты чего кричишь?! Если хочешь выдавать подобные реплики — делай это нежным шепотом, а то мы так далеко не уйдем! Между прочим, ты с Ольгой целую ночь проворковал!

— Так я ж не знал!.. — Жора передернулся, потом расстроенно взглянул на нее. — Нет, ну кошмар какойто! Я помню это так, будто все это действительно было! С ума можно сойти! Я даже помню… — он запнулся и начал медленно краснеть. Алина кивнула.

— Я понимаю. Но, видишь ли… еще я помню, что Харченко пыталась меня спасти. Сама чуть из окна не вывалилась. А онато ведь не знала, что все как бы не понастоящему.

— Человек — очень сложное существо, — глубокомысленно заметил Жора, потом махнул в сторону здания, мимо которого они проходили. На углу здания пристроилась яркая синяя табличка с буквой "#8494;". — Ладно, пока Виталий не позвонил, зайдем и попытаемся хоть что-то сделать.

Алексей неторопливо прогуливался по небольшому вестибюлю взад и вперед — от стеклянной входной двери к лестнице из трех ступенек — и обратно, сердито разглядывая узоры на паркете. Голова у него трещала от вчерашней попойки и он бы предпочел половину рабочего дня провести как обычно, дремля в одном из кресел, изредка задумчиво открывая один глаз на входящего посетителя, благо что те входили в "Модильон" не так уж часто. Но поздним утром, когда он проводил свою смену именно так, его извлек из мягкого кресла заместитель директора, долгое время проведший в торговом флоте и вследствие этого весьма простой в обращении, и громко сказал на всю контору, так что из офисов повыглядывали любопытствующие лица.

— Тудытьрастудыть твою в корягу!.. не маминым местом сделанный!.. полетишь до Каспия, ягодицами хлопая!.. дохлыми раками набитый!.. чем бабам вставляешь, на том и подвешу!.. — и много еще тому подобных выражений, из чего следовало, что его работой заместитель директора недоволен. Оказалось, что недавно Алексей пропустил в фирму буйно настроенного по причине какихто личных неудач посетителя, по той же причине не очень трезвого, который устроил скандал и разбил стекло в одном из офисов, прежде чем Евсигнеев успел его выставить. Только что вернувшийся с какойто встречи заместитель узнал об этом и теперь объяснял Алексею, для чего он, едрит его налево, собственно принят на работу в солидную контору.

— Чтобы в первый и последний раз! — сказал заместитель под конец выговора, показав Алексею веснушчатый кулак. — Ты охранник или где?! Забыл, с какими соплями тебя сюда приняли?! Чтобы бдел, как сука!

И теперь Евсигнеев исправно, по-собачьи бдел, курсируя от двери к лестнице, зло поглядывая во все стороны и мысленно понося зама последними словами. Вслух он сказать ему ничего не мог. Платили здесь нормально, и устроиться сюда ему стоило большого труда — претендентов хватало.

Алексей сжал зубы. Все слышали — все, и симпатичная помощница бухгалтера Лиля, к которой он подбивал клинья уже не первую неделю, тоже слышала. Ну, пусть только хихикнет кто-нибудь!

Он провел ладонью по вспотевшему лбу, потом на секунду зажмурился. Сон, недавний сон, так похожий на реальность… Ведь именно он там владел "Модильоном", а не эти козлы! Там у него все было! Там никто и пикнуть не смел в его присутствии… пока он не приехал в этот чертов особняк! И снова, и снова в памяти вставали два ненавистных лица: одно женское, веснушчатое с меднорыжими кудрями, другое мужское, светловолосое, с холодным взглядом серосиних глаз. Остальные, конечно, тоже суки, но эти — больше всех. Даже больше Жорки, который, войдя к нему в бильярдную, сразу же вырубил его ударом в челюсть, после чего он, Алексей, проснулся здесь, в своем кресле. Жаль, что он не кончил хотя бы одного из них! Они были настолько реальны, что иногда Евсигнеева пробирала дрожь. Не может человек присниться настолько реальным — разве так бывает? Может, он знал их раньше? Знал — и забыл? Вспомнить бы и найти…

Алексей одернул пиджак и поправил галстук, маскируя жирное пятно с краю темной ткани. Рубашку бы следовало постирать — когда он надевал ее, то заметил по краю воротничка темножелтую полосу. Но ничего, на день сойдет. С чистыми рубашками дома была проблема. Раньше ими занималась Ирка, теперь следить за чисто-той его гардероба было некому. Женщины никогда не задерживались у него надолго, и сейчас он в очередной раз жил один. Последние две недели были особенно мучительными, и теперь он накатывал с друзьями не только по обычаю, но и для того, чтобы, возвращаясь домой, не замечать небогатой обстановки. Ему мучительно хотелось обратно в сон. Не в особняк, за окнами которого лил ненавистный дождь, а в свою жизнь, где над ним никто не стоял и никто не смел орать на него при всех, потому что он был главным.

Дверь позади него отворилась, и Алексей поспешно развернулся к посетителю и окаменел — жили только быстро моргавшие глаза.

Он изменился — шрамы на лице, след от ожога, неизъяснимая старость в глазах, прихрамывающая походка. Но это был он — человек из сна, и глаза его смотрели со знакомой ненавистью. Алексей мгновенно вспотел, и в его голове мелькнула безумная мысль, что Виталий какимто образом выбрался из его сна и пришел за ним, чтобы наказать за все — и за изрезанные тела, и за Алину, и за Жорку, которого он застрелил… хотя ведь Жорка потом оказался жив и с целой головой, а ведь Алексей четко видел, как пуля вошла ему чуть выше правой брови… Он до сих пор четко это видел. Но, конечно, почему нет — это ведь был сон… Но неторопливо пересекающий холл Воробьев сном не был. А может, он спит?

Алексей завел руки за спину, ущипнул себя за запястье и почувствовал боль. Хотя и во сне он чувствовал боль тоже. Особенно, когда Виталий переломал ему руки, а потом прострелил ногу.

Да господи, чего он паникует?! Этот человек просто похож на Виталия! Это ведь не может быть он! Это просто обычный посетитель, он здесь по делу, а он, Алексей, вместо того, чтобы исполнять свои обязанности, стоит столбом, вытаращившись на него. Еще подумает, что он не в себе, и сообщит, кому не следует!

Евсигнеев отмер и с непривычной для себя робостью шагнул вперед и в сторону, чтобы дать ему пройти, и Виталий, холодно наблюдавший за ним, задумчиво произнес:

— Я вот размышляю, что мне делать — начать с тобой светскую беседу или сразу дать в морду?! Откровенно говоря, второго мне хочется гораздо больше!

— Что?! — с ошеломленным испугом пробормотал совершенно сбитый с толку Алексей, не решаясь подойти к страшному посетителю и вытолкать его взашей. — Вы… Кто?!..

— Кто я? Я — продолжение кошмара, который приснился тебе пару недель назад, — Виталий блеснул зубами. — Только на этот раз ты не спишь. Ну, скажи что-нибудь, Евсигнеев, что ты так поник задумчиво? Я же вижу, что ты меня узнал.

Алексей несколько секунд безмолвно, пожабьи, открывал и закрывал рот, потом наконец выдавил из себя вопросительное:

— Виталий?

Тот удовлетворенно кивнул.

— Ну наконец-то, оно заговорило. Да, голуба, Виталий — тот самый. Ты мне в плечо пулю всадил — помнишь? Когда пытался Альку застрелить, чтобы тебя, падлу, из особняка выпустили!

Алексей попятился — и перемещался до тех пор, пока родное кресло не подсекло ему ноги, и он с размаху сел в него, продолжая смотреть на Виталия во все глаза. По его лицу с умопомрачительной скоростью пробегало множество выражений.

Виталий спокойно подошел и опустился в соседнее кресло, разглядывая Евсигнеева. Он был доволен, что поиски завершились так быстро, он даже не ожидал этого, с трудом скрыв шоковое состояние, когда, отворив дверь, сразу же увидел Алексея, разгуливающего по холлу. Евсигнеев практически не изменился, только на лице прибавилось морщин, сильно поредевшие волосы на голове были сбриты, да взгляд из надменновластного стал заискивающим, как у дряхлеющего шакала. Он не выглядел человеком, у которого жизнь сложилась удачно, и Виталий подумал, что Алексею теперь, верно, несладко охранять фирму, там принадлежавшую ему, но не испытывал к нему ни крошки сочувствия.

— Короче, времени у меня мало, поэтому объясняю быстро! — сказал Виталий, глядя бывшему бизнесмену в переносицу. — Все, кого ты видел в своем сне, существуют на самом деле. Не все выглядят так же, как там, но они — реальные люди. Как и я. Все видели то же самое, что и ты. Все там умерли, как и ты. И все все помнят. Похоже, что над нами действительно поставили какойто дебильный опыт, и теперь мы ищем остальных и ищем этих людей, чтобы узнать, что, как и зачем, а заодно объяснить им, что мы думаем по этому поводу. Нам нужна взаимная помощь. Пока нас трое — я, Алина и Жорка, — Алексей дернулся, словно его ударило током, и Виталий усмехнулся. — Но нас будет больше. Можешь присоединяться к нам, а можешь продолжать охранять свой "Модильон" и тихо сходить с ума. По твоим глазам я вижу, что ты уже начал это делать. Не могу сказать, что не рад этому.

Виталий вытащил из кармана папиросную пачку, оторвал от нее краешек и, придерживая его правым запястьем на колене, быстро написал на ней несколько цифр. Потом встал.

— Ну, все. В принципе, я закончил. Переваривай. Как переваришь, можешь позвонить и сообщить, что ты думаешь по этому поводу. Может, вспомнишь что-нибудь — тоже звони. Тебе лучше нам помочь, Леха, поскольку я, — Виталий нехорошо улыбнулся, — очень злопамятный человек.

Он бросил бумажку Евсигнееву на колени и пошел к выходу. Когда Виталий уже взялся за ручку двери, Алексей позади негромко, деревянно произнес:

— Так я там… тоже умер?

Виталий повернулся и холодно взглянул на него.

— А ты этого не помнишь?

— Я… — Алексей сглотнул, глядя на лежащую на коленях бумажку так, словно это был ядовитый паук. — Жорка меня ударил… а потом… я проснулся.

— Это был не Жорка. Это был Лешка в облике Жорки. Он тебя вырубил, а потом взял один из твоих боулинговых шаров и превратил им твою голову в кровавое пюре, — Виталий поморщился. — Было очень неприятно смотреть. Честно — меня чуть не стошнило.

Лицо Алексея приняло нежнозеленый оттенок, потом он осторожно потрогал свою голову, точно проверяя — цела ли она.

— Лешка? Этот пацан?! Так он меня…

— Он всех! — отрезал Виталий. По лицу Алексея расползлась неуверенная, но очень откровенная знакомая ухмылка.

— И тебя тоже?

— И меня тоже. Но и я его тоже. Из твоего "вальтера". Кстати, почему ты представил именно его?

— У меня такой был… давно. Лешка! Этот дохляк! Меня! Вот сука! — Алексей начал медленно приходить в себя. — А вы говорили, что я его…

— Все, что я хотел сказать, я сказал, — отрезал Виталий. — Дальше реагируй без меня! А ты, Евсигнеев, оказывается, в обоих мирах убийца. Честно говоря, меня это совсем не удивило, — он прищурился.

— Тише! — прошипел Алексей и огляделся. Потом вскочил и быстро подошел к Виталию. — Слушай, это вышло случайно! По пьяни, понимаешь?! Случайно! А с Жоркой — тем более! Он сам виноват… а я был не в себе! Не в себе, понимаешь?! Все это вокруг… теории ваши дикие… Я же не соображал ничего! Я только потом в себя пришел! Это был несчастный случай!

— Тем не менее, думаю, Жорка бы очень хотел, как говорил Олег, уестествить тебя неестественным способом! — Виталий чуть склонился к лицу Алексея, и глаза его внезапно стали волчьими. — Я видел твою дочь, Леха. Это тоже несчастный случай?!

Виталий резко развернулся и вышел, умудрившись громко хлопнуть импортной самозакрывающейся дверью. Алексей тупо смотрел, как он идет к автостоянке и садится в "лендровер". Потом в мозгу у него яростно вскипело. У Виталия хорошая тачка, значит, и деньжат хватает. Почему у Виталия?! Почему не у него, не у Алексея?! Почему Воробьев, сука, и в этой жизни в шоколаде, а он тут должен холуем прозябать?! Разве это справедливо?!

Нас уже трое. Я, Аля и Жорка.

Алексей сглотнул и побрел туда, где на паркете валялась спорхнувшая с его колен бумажка с телефоном. Поднял ее и, не глядя, сунул в карман пиджака, потом медленно опустился в кресло и вытащил сигареты. Его руки ходили ходуном, и он с трудом прикурил, потом откинулся на спинку кресла, глубоко вдыхая дым и роняя пепел себе на брюки. Его мутило от злости и страха, перед глазами стояло ненавистное улыбающееся лицо. Они существуют. Они все живы. Они все все о нем знают.

Похоже, что над нами действительно поставили какойто дебильный опыт…

Вот гниды, а! Из-за них все! Найти их и бить башкой о стенку, пока не сдохнут! Делать из Евсигнеева подопытную крысу, да еще чтобы потом всякая тварь, вроде Воробьева, приходила и скалила зубы, зная все его тайны! "Господи ты боже! — с ужасом подумал Алексей, впервые за долгие годы помянув имя Господа без матерного обрамления: — Они же ведь даже про дождь теперь знают. А если кто из знакомых пронюхает или в конторе?! Ржать будут лет десять! Заму это так вообще будет, как холодный кефир на обгоревшую попу! Какой кошмар!"

— Алексей Андреевич, вы забыли, где место для курения?! — ворвался в его сознание негодующий женский голос. Евсигнеев пришел в себя и обратил взор на идущую через холл бухгалтершу Нину Семеновну, чья объемистая фигура была старательно упакована в роскошную песцовую шубу. Он ощерился, испытывая жгучее желание обложить бухгалтершу многократно и многоэтажно, да еще и съездить ей с размаху по пухлому накрашенному лицу, чтоб знала, на кого голос повышает! Потом Алексей сжал зубы, поднялся, подошел к входной двери, открыл ее и выбросил недокуренную сигарету в урну.

— Ну, в общем, ты звони, если что. Может, какнибудь встретимся, поговорим нормально. Всетаки, столько лет прошло! А еще помнишь…

Алина кивала, механически улыбалась, уже устав двигать губами. Этих "помнишь" было немало сказано за полчаса, обрывочные события выпрыгивали из памяти, словно игривые рыбки из водной глади. Эти воспоминания ей сейчас были совсем ни к чему, но с Инниными "а помнишь" приходилось считаться, иначе бы та вообще ничего не стала ей рассказывать. Ничего они, конечно, друг другу не позвонят — абсолютно чужие друг другу и теперь незнакомые люди, чьи жизни разошлись много лет назад, и детские дворовые игры остались очень далеко позади. Разговаривая с Инной в ее просторной трехкомнатной квартире, она испытывало легкое усталое чувство зависти — та удачно вышла замуж, отлично выглядела и имела двух симпатичных здоровых детишек, которые на протяжении их разговора беспрерывно гремели чем-то в соседней комнате.

— Ну, рада была тебя видеть! Молодец, что зашла! Покапока!

В гулком подъездном воздухе повис звук коротких женских поцелуйчиков. Тяжелая железная дверь закрылась, и Алина, отвернувшись, начала спускаться по лестнице, достав телефон и дожидаясь, пока он автоматом наберет домашний номер Виталия. Когда трубку сняли и из нее донеслось отдаленное злобное уханье, она осведомилась:

— Ты там еще жив?

— Пока да, — отозвалась трубка голосом Жоры, — но мне все время кажется, что этот ком шерсти вот-вот вынесет дверь и сжует меня. Чего она никак не умолкает?!

— Ну, ты ж на ее территории.

— Я ей объяснял из-за двери, что я тут временно и с разрешения Воробьева, но она не верит. Между прочим, пять минут назад на меня упал хамелеон. Мне забыли сказать о его существовании, и я был очень недоволен. А вообще тут довольно неплохо. Виталя все еще ювелирки обшаривает?

— Он обшаривает все, что попадается ему по дороге. Ты знаешь бар "Седьмое небо"?

— Нет.

— Тогда сделай так, чтобы ты о нем знал.

— Перезвоню, — деловито сказал Жора и отключился. Алина спрятала телефон и быстро спустилась по лестнице. Едва она вышла из подъезда, как дорогу ей, визгнув шинами, перегородил массивный "лендровер", и Алина отпрыгнула назад — испуганно, но отнюдь не удивленно.

— В следующий раз сообщай мне свой маршрут! — сердито крикнула она в приоткрытое окно. — Я буду заранее прятаться в ближайшую подворотню!

Виталий опустил стекло и взглянул на нее, чуть дернув губами, очевидно, в попытке улыбнуться. Он выглядел очень усталым и какимто взъерошенным, глаза смотрели с неким злым азартом, из губ торчала дымящаяся измочаленная папироса.

— Что-то случилось? — спросила Алина, сразу же сменив тон. Виталий приглашающе мотнул головой.

— Залезай!

Она оббежала машину, запрыгнула на сиденье, и та рванулась с места прежде, чем Алина успела захлопнуть дверцу. Ее с силой вдавило в спинку кресла, отчего изо рта выпрыгнул смешной квакающий звук.

— Куда мы так летим?!

— Думаю, что я нашел Лифмана, — Виталий крутанул руль, и джип вылетел на главную дорогу, лихо вписавшись между двумя машинами. Потом он сжал зубы и сбавил скорость. Алина заметила, что на его скулах ходят желваки. — Я разговаривал с его женой. Конечно, я не полностью уверен, что это он, но… все совпадает — имя, профессия, возраст… кроме того, жена говорит, что последние две недели он какойто сам не свой, потерянный какойто.

— Это его жена привела тебя в такое перевозбужденное состояние? — спросила Алина, внимательно наблюдая за ним. — Наверное, не женщина, а просто пантера.

— Нет, — коротко ответил Виталий и взглянул на часы. — Лифман заканчивает в районе семи, так что успеваем. Мне хотелось бы перехватить его по дороге.

— Господи, да до семи еще целый час! — она тоже взглянула на часы. — Где его контора?

— На Токарева, возле набережной. Только конторато вовсе не его. Он там так, рядовым ювелиром — именно таким, каким нам тогда вначале представлялся — помнишь?

— Помню. Но Токарева — это совсем рядом. Шестьдесят раз успеем. Не гони так. Я понимаю, что тебе не терпится его увидеть — мне тоже, но… Ты меня здорово напугал.

— Извини, — глухо произнес Виталий и еще слегка скинул скорость. Когда машина остановилась на светофоре, он негромко сказал:

— Я нашел Евсигнеева.

Алина, отвернувшаяся было к окну, вздрогнула и резко развернулась.

— Кто?! Где?!

— Охранником работает в одной строительной фирме.

— Так давай, пока время есть, к нему смотаемся, проверим… точно ли это он… вдруг это не он… — от волнения она начала тараторить, и Виталий, не глядя на нее, протянул правую руку и несильно хлопнул ее по колену. Алина замолчала, глядя на нее — ощущение было странным, неживым, как от предмета, да собственно, частично это и был предмет. Она чуть передвинулась, испытав неожиданное желание схватиться за эту руку и сказать Виталию, какой он идиот, но тот, неправильно истолковав ее движение, нахмурился и руку убрал. Уголок его рта дрогнул.

— Незачем ехать. Это действительно он. Я был у него, и он меня узнал.

Алина возмущенно посмотрела на него.

— Ты — что?! Ты ездил к нему без меня?! Мы же договорились — искать раздельно, но находитьто вместе! Это нечестно! Ты…

— Кого другого — пожалуйста! — отрезал Виталий. — Но не этого козла! Я не хотел, чтобы ты к нему ехала! И если мы найдем Лешку, к нему ты тоже не поедешь! И не спорь!

— Твое предводительство переходит всякие границы! Ты не имеешь право решать за меня…

— Аля, можешь мне поверить — на первой встрече тебе лучше было не присутствовать. Вначале я хотел тебя взять, но почти сразу же передумал, и уже после того, как пообщался с ним, понял, что сделал правильно.

Алина помолчала, потом осторожно спросила:

— А ты его точно не убил?

— Точно! — Виталий фыркнул.

— И… какой он?

— Да все такой же му… придурок! Почти не изменился, только шевелюру свою растерял. Счастливым человеком не выглядит, похоже, в этом мире у него дела идут неважно. Он тоже ничего не забыл. Когда меня увидел, с ним чуть удар не случился. Будто привидение узрел.

— Ну, его можно понять, — Алина пожала плечами. — В сущности ведь, это так и есть. Ты ему обозначил ситуацию?

— В общих чертах. Телефон оставил. Как созреет — позвонит. Мне кажется, он позвонит обязательно, хотя когда я уходил, он выглядел напуганным.

— Еще бы ему не испугаться. Жора наверняка захочет сказать ему много приятных слов, а то и пассатижами потрогать за нежные места.

— Возможно…

Вдруг раздался хлопок, и "лендровер" резко бросило вправо. Виталий ругнулся сквозь зубы, выровнял машину и остановил ее возле обочины, рядом с длинным бетонным забором.

— Что такое?

— Колесо! — сердито сказал Виталий, заглушая двигатель. — Вот блин!

— А запаска у тебя есть?

Воробьев очень снисходительно посмотрел на нее и выбрался из машины. Алина пожала плечами, потом тоже вышла. Некоторое время она рассеянно обозревала соседнюю улицу, потом обошла джип и принялась наблюдать, как Виталий откручивает гайки.

— Не смотри в спину! — буркнул тот. — Терпеть этого не могу!

Алина раздраженно мотнула головой и резко развернулась, глядя на причудливо расписанный забор, за которым помещалось троллейбусное депо, добавлявшее к звукам улицы грохот, лязг и отдаленную ругань. От нечего делать прочла несколько характерных для заборов надписей, но это занятие ей быстро наскучило — они были слишком примитивны и однообразны, и не нашлось ни одной такой, чтобы захватило дух от гордости за русскую фантазию. Одна и вовсе была недозволительно приличной для забора: "Ковалев — вон с маршрута!" Алина моргнула и потерла защипавший глаз.

Сзади что-то брякнуло об асфальт, потом голос Виталия негромко произнес над ее ухом.

— Аль, прости. Просто я… вроде и не делал ничего, а вымотался, как собака. И не припомню, когда последний раз так уставал. А как этого урода увидел, так вообще…

Я тоже устала, Виталик, жутко устала, душевная усталость гораздо хуже физической. Но мне стало бы намного легче, если б ты, вместо того, чтобы говорить трагическим голосом и вообще вести себя, как кретин, просто обнял бы меня — неужели ты не понимаешь, как мне это нужно! Мне наплевать — одна у тебя рука или шесть, но тебе не наплевать, какое у меня лицо. Я же здесь, я живая, а тебе нужен мертвец! Конечно, я могу тебя понять — умом могу, но сердцем я тебя не пойму никогда!

— Мы взяли слишком резкий старт, — сказала она, не обернувшись. — Еще день в таком темпе — и мы сойдем с ума, понимаешь? Искать их, видеть их… Наверное, ты действительно был прав, что не взял меня с собой.

Виталий знакомым жестом легко коснулся ее плеча, потом снова принялся за работу.

— Что-нибудь узнала?

Алина хотела было ответить, но тут в сумке завибрировало, и она поспешно выхватила из нее телефон.

— Ну что?

— "Седьмое небо" — это рядом с гостиницей "Фрегат", на Пушкинской. Кстати, я наткнулся на пару упоминаний об этом заведении на местных форумах, так что если ты туда собираешься, обязательно прихвати с собой Виталика. Иначе тебе за потенциальную конкуренцию лицо набить могут даже очень просто! А кто там подъедается? кто-то из наших очаровательных дам?

— Когда буду точно знать, тогда скажу.

— Какие новости? — осведомился Жора под аккомпанемент отдаленного разгневанного гавканья — Мэй в своем возмущении была неутомима.

— Виталий нашел Евсигнеева.

У Жоры вырвалось междометие и одно из тех слов, которые наиболее часто пишут на заборах, потом он сказал:

— Ой! Прости. И что он — тоже все помнит?

— Да.

— И что он?

— Зреет.

— Ладно, до связи. Кстати, может ты дашь трубку Виталику, а я телефон под дверь гостиной подсуну? Пусть он ей сам объяснит — сколько ж псине зря стараться?! Мне ее уже жалко.

— Пока! — с усмешкой сказала Алина и вернула телефон на место. — Значит, я разговаривала с бывшей боссшей Рощиной. Она долго не хотела мне ничего говорить, потому что вполне справедливо считала, что это не мое дело, но после того, как я насквозь вымочила ее своими слезами, сказала, что действительно, работала у нее женщина с такими паспортными данными — парикмахершей. Адреса ее она не знает, где работает — тоже не знает, только знает что по-прежнему по профилю. Я было опечалилась — знаешь, сколько в Волжанске всяких салонов и парикмахерских?!.. но эта Валя сообщила, что Маринка иногда заходит к ней прикупить косметику — по знакомству по оптовой цене. Последний раз давно заходила, так что может появиться в ближайшее время. Мне стоило большого труда вручить ей номер телефона, чтобы она использовала его, если Маринка появится… — Алина покосилась на Виталия. — Я пообещала ей вознаграждение. Только у меня на вознаграждение денег нету.

— Да уж вознаградим какнибудь. А… выглядит она как — не говорила.

— Не особенно распространялась. Только сказала, что ей сорок и она очень часто меняет прически, — Алина с трудом сдержалась, чтобы не подпустить в голос ехидства. — Потом… я пообщалась с одной оченьочень давней подружкой… в одном доме раньше жили. И пришла к выводу, что нашими поисками действительно управляют некие космические силы.

— Почему? — спросил Виталий, приподнимая сня-тое колесо.

— Просматривая подшивки, я нашла… в общем, в нашем славном городе не так уж часто поливают когонибудь кислотой. За нужный период я нашла нескольких, но только одна из них училась в школе манекенщиц. Называется "Галатея". Она развалилась в девяносто восьмом, и где искать тех, кто может сказать о ней что-то вразумительное, неизвестно. Вначале я думала просто сообщить это тебе — у тебя же много всяких знакомых… милицейские архивы… Но потом на всякий случай съездила к уже упомянутой подружке — Инка когда-то тоже манекировала, даже в конкурсе красоты участвовала. И?!

— И?! — отозвался Виталий, закручивая гайки на новом колесе. — И оказалось, что твоя Инка училась манекированию именно в "Галатее".

Алина посмотрела на него почти обиженно.

— Я думала, ты изумишься!

— А я и есть изумлен. Я еще больше изумлюсь, если она вспомнила Ольгу.

— Да. И очень хорошо. Олька и эта Таня были подружками, но постоянно ссорились из-за мужиков — то одна у другой уведет очередной кошелек на ножках, то другая. В той истории Харченко была одна из главных подозреваемых, но как-то выкрутилась. Инка сказала, Ольга видная была девушка. Когда "Галатея" приказала долго жить, она какоето время состояла в любовницах у тогдашнего хозяина "Вавилона"… Потом она очень долго о ней не слышала, а год назад узнала… ну как всегда — от одной знакомой, которая видела другую знакомую…

— Понятно.

— В общем, Ольга почти каждый вечер бывает в этом баре "Седьмое небо", возле гостиницы "Фрегат". Бывала, во всяком случае.

— Короче, проститутирует, — заключил Виталий, выпрямляясь. Алина с иронией взглянула на него.

— Знакомое место?

— Слыхал.

— Аа, нуну.

— Темнеет, — непоследовательно заметил Воробьев и снова склонился над колесом. — Все, сейчас поедем. Можешь уже залезать.

Алина молча кивнула и собралась было последовать совету, но тут из-за забора вдруг раздался дикий рев шерстистого носорога, которому защемили причинное место:

— Молодые?! Где эти стажеры, на… Где эти ежи перепончатокрылые?!! Ну конечно! Они тут не при чем! У них тут, блядь, вечерняя сиеста! Они тут на опилках хрючат — аж забор шатается! Что нет?!! Я эту поебень раскручивать должен?! Это вы должны! Идите сюда — я вас любить буду! Вами же любить буду! До крови! Аж в десны упираться будет! Вы на хера вообще сюда пришли?!.. Ну, че вы застыли?! Антилопистей, гниды египетские!.. Чтоб вас…

Дальше в необъятную даль легких волжанских сумерек полетели настолько экспрессивные и фантастичные по своей сложности пожелания, что даже самые матерые зоофилы, некрофилы и прочие филы обрушились бы на асфальт в восхищенном обмороке. Алина и Виталий, как один, уставились на забор, потом потрясенно переглянулись.

— Ты там что-то о космических силах говорила? — негромко произнес Воробьев.

Они резко развернулись и помчались к пропускному пункту. Контролершу они заметили только тогда, когда Виталий в стремлении поскорее изловить обладателя этого замечательного рева, пока он не исчез бесследно, чуть не снес турникет и уже рванулся было на площадку, но тут дородная женщина ухватила его за руку, после чего грудью загородила ему дорогу.

— Молодой человек, вы это куда?!

— Э… — Виталий слегка опомнился, потом с мрачным негодованием посмотрел на держащую его руку, и рука тотчас исчезла. — Мне нужен… Сливка, Петр Сливка — он здесь работает… похоже.

— Так позвоните, вызовите его по внутреннему. Сюда посторонним нельзя, — контролерша кивнула на облезлый, заклеенный синей изолентой телефон.

— Как я его вызову… он же где-то во дворе… Я его только что слышал!

— Разрешите? — произнес позади чей-то голос. Виталий посторонился, и мимо торопливо пробежал какойто мужчина, кивнул контролерше и толкнул турникет.

— Вась, — окликнула она его, — позови там Сливку. К нему пришли. И скажи, чтоб перестал так орать — на другом конце города слышно!

— Ага, ты сама ему скажи! — иронично посоветовал мужчина и исчез.

— С другой стороны подождите, пожалуйста, — потребовала она. Алина и Виталий вышли из дежурки и принялись нетерпеливо топтаться рядом, почти синхронно поглядывая на часы. Чтобы отвлечься и хоть немного успокоиться, Алина попыталась представить себе, как выглядит перепончатокрылый еж, но у нее ничего не получилось.

Минуты через четыре из ворот вышел какойто мужчина, сгорбившись, сунув руки в карманы и ворча на ходу:

— … ну и что, что пили, зато мастера были хорошие!.. а теперь прислали очередных сопливых уродов — ни хрена не умеют — только яйца свои жевать!..

Он остановился и поднял голову, недоуменно оглядываясь в поисках знакомого лица и не найдя его, зафиксировал взгляд на Алине и Виталии, сделав логический вывод, что раз кроме них здесь никого нет, то, скорее всего, они его и вызвали.

Это был Петр Сливка — тот самый, который не так давно стоял возле накренившегося автобуса под хлещущими струями дождя и с испуганной яростью кричал Виталию, что он не знает этой дороги, и это его лицо выплывало из-за плеча умирающего Олега, хищно блестя зубами.

Это был он — и в то же время не он. Если там Петр вряд ли был старше тридцати пяти лет, то здесь его возраст уже перевалил за пятьдесят. В темнорусых волосах виднелись седые пряди, лицо и шея были изрезаны глубокими морщинами, кожа обвисла и имела нездоровый сероватый оттенок. Он сохранил плотное телосложение, но теперь казался какимто растекшимся и дряблым. Щеки заросли трехдневной седоватой щетиной, похожей не несвежий иней. Блеклоголубые глаза смотрели с тусклым безразличием.

— Это вы меня спрашивали? — осведомился он. Виталий кивнул и подошел ближе, держа за руку Алину, которой внезапно овладел приступ застенчивости, и она попыталась остаться в сторонке или, хотя бы, спрятаться ему за спину.

— Вы Петр Сливка?

— Ну. Чего надо?

На мгновение они задумались — ответить сразу, влет, на это "чегонадо" было непросто. Петр выбыл из игры раньше всех, в первую же ночь и мог вообще ничего не помнить. Он не пережил поисков дороги, не пережил ни одной теории и ни одной смерти, кроме своей собственной.

— А я вас знаю, — внезапно сказал Петр и кивнул Виталию, — вы из оргкомитета да? Насчет соревнований.

— Соревнований? — переспросил Виталий, думая, с чего бы начать.

— Ну да. На звание лучшего водителя города. Так чего вы меня — вам надо к…

— Нет, вы ошиблись, — Виталий потер щеку, — я по другому поводу. Вы ведь работали водителем автобуса?

Петр присвистнул.

— Так это когда было! Лет десять назад еще, даже больше! Я с девяносто четвертого не вожу… — он внезапно осекся, потом слегка побледнел и негромко спросил: — Вы что — его родственники?

— Нет, — успокоила его Алина, скромно выглядывая из-за плеча Виталия, — но совсем недавно мы были вашими пассажирами.

— Ну и что? — Петр пожал плечами. — В тралике очень многие бывают моими пассажирами, только при чем тут автобус? А, вы что-то забыли в нем? На моем маршруте? Ну, знаете… в троллейбусе что упало — то… — он махнул рукой, с трудом сдержавшись, чтоб не вклеить непечатное слово. — Это ж вам не маршрутка! А автобусто при чем, что-то не пойму я?!

Его пальцы то опускали, то вновь поддергивали вверх замок "молнии" куртки, и видно было, что Петр нервничает. Он и впрямь нервничал. Лицо светловолосого мужчины отчаянно напоминало ему о чем-то — это что-то было совсем рядом, буквально вот-вот, и он ухватит… но не получалось. Голос женщины тоже был смутно знакомым, и Петр вдруг почему-то подумал про дождь. Такой, какой был…

— И всетаки недавно мы были вашими пассажирами именно в автобусе, — сказал Виталий, пристально глядя на него. — Я могу вам напомнить, при каких обстоятельствах это произошло. Вы вели рейсовый автобус "Воронеж — Тула", во всяком случае, вы так считали. А потом вы заблудились. Помните? Шел страшный ливень, и двое мужчин орали на вас возле автобуса, причем один из них утверждал, что едет на этом автобусе из Саратова в Самару, а другой с таким же упорством доказывал, что автобус идет из Смоленска в Брянск, рыжеволосая девушка кричала из автобуса, что все это глупости, поскольку она едет из Волгограда в Волжанск, а вы стояли под дождем и все пытались понять — и не только то, как вы могли потерять дорогу, но и то, каким образом вы вдруг оказались в своем старом автобусе — тот самом, на котором когда-то случайно сбили человека.

По лицу Петра стремительно растекся бледный холодный ужас, и он отшатнулся, дернув головой. Потом спросил сухим, хриплым голосом:

— Кто ты такой?

— Я? Помнишь человека, который колотил тебя об борт автобуса и спрашивал, что происходит? Помнишь человека, который чуть позже не дал глупому бизнесмену, повернутому на своем телефоне, тебя придушить? Человека, который потом ушел в лес искать Лешку?.. чтоб его… Который в гостиной огрооомного особняка сидел в одном полотенце и задавал всем дурацкие вопросы? Так вот это я. Меня Виталием зовут — может, помнишь? А рыженькую, Алю помнишь? Которая тоже всем задавала дурацкие вопросы? начинала изобретать какоето подобие теорий… тогда, при тебе это было еще подобие… Помнишь ее? Так вот это она, — Виталий вытащил за руку Алину, скромно прятавшуюся за его спиной, и сердито поставил рядом, и она машинально кивнула в знак приветствия. — Правда, теперь, в реальности она выглядит иначе, и я тоже — в реальности мы все изменились, как и ты.

Петр сглотнул, побелев еще больше, хотя, казалось, дальше уже невозможно, поднял глаза к лиловому небу и выражением лица вдруг стал удивительно похож на пронзенного стрелами свя-того Себастьяна с картины да Мессина. Его глаза наполнились такой тоской и болезненной мечтательностью, что Алина не выдержала и снова спряталась за Виталия.

— Откуда вы знаете, что мне снилось? — прошептал он почти беззвучно. Виталий закусил губу. Однажды он уже прошел этот этап с Жоркой, сейчас придется проделать то же самое. Бог его знает, сколько еще раз придется это проделать. Проще всех было с Евсигнеевым. Даже с ним самим было намного труднее.

— Потому что нам, Петя, снилось то же самое. Всем нам. Нас заставили увидеть этот сон. Мы докопались до этого еще там… а ты, вот, не дожил. Тебя убили в первую ночь, а мы провели после этого еще три ночи в этом прокля-том доме, причем считали, что ты жив.

Петр вздрогнул, и в его глазах появилось немного земной осмысленности. Теперь свя-той Себастьян не только умирал, но еще и мучительно пытался вспомнить, запер ли он входную дверь, уходя из дома, и задул ли светильники?

— Это еще как?

— Потому что ты продолжал ходить и говорить, как ни в чем не бывало, — сказала Алина. — Потому что Лешка превратился в тебя. Тот пацан. Это ведь он тебя убил?

— Я не понимаю, — жалобно пробормотал Петр. — Ни хрена не понимаю! Откуда?…чего?.. я проснулся… и все по-прежнему… а там… это ж приснилось… у нас углей не хватает постоянно… одни чугунки… для зимы… а металлографит, блин!.. а эти козлы протухшие!.. — он закрыл ладонью лицо и отвернулся, но сквозь пальцы продолжало тоскливо нестись: — … проснулся, а все по-прежнему… Андрюшки нет… и эта стерва… эта стерва!.. ведь там все так ладно было…

Он вдруг резко развернулся, отняв ладони от лица, и взглянул на них почти с ненавистью.

— Зачем вы пришли?! Вы эти… как их… телепаты, да?! Какое вы имеете право человеку в душу лезть?! Да я вас…

— Если б мы были телепаты, так залезли бы в душу комунибудь посостоятельнее, тебе не кажется?! — иронично спросила Алина, на всякий случай хватая Виталия за рукав. — Мы не лезли тебе в душу! Нам самим в душу залезли! И наизнанку вывернули! Ты там прожил лишь один день, а мы четыре! И ты не представляешь, что мы там вынесли! Ты не представляешь, насколько жутким может быть место, в котором вдруг у всех начинают сбываться их заветные желания! И насколько жутко возвращаться после этого в реальность, где они не сбудутся никогда! Возможно, тебе этого не понять, но…

— Это мне не понять?! — неожиданно знакомо взревел Петр, резко шагнув вперед, и из его глаз вдруг выглянуло дикое одиночество дряхлого больного волка, обнажающего в подлунном вое стертые шатающиеся зубы. — Там мне было чуть больше тридцатника… у меня была нормальная работа, семья!.. хороший левый навар!.. и это было так реально… что я до сих пор все это помню!.. Мне и раньше снились реальные сны… дико реальные… но такого я никогда не видел!.. Это вы все устроили, да?! Иначе откуда вам знать?!.. Да вас за это на…

Виталий резко шагнул вперед и схватил его левой рукой за отворот куртки прежде, чем Сливка успел развить свою фантазию в области неформальных речевых оборотов. Встряхнул. Вернее, встряхнул он куртку, которая Петру была великовата, а сам Петр остался на месте, но рот закрыл, тут же отчетливо вспомнив, как Виталий тряс его возле борта автобуса, крича на него мокрыми от дождя губами. Теперь он окончательно узнал его — узнал, и это было невозможно.

Виталий резко и отрывисто сказал ему то, что говорил недавно Евсигнееву, добавив некоторые разъяснения, поскольку Петр практически ничего не знал, и по мере того, как он говорил, водитель все шире раскрывал глаза, а его голова все глубже уходила в плечи, и вскоре стало казаться, что Виталий держит не человека, а куртку, а самого Петра в ней уже давным-давно нет.

Когда он закончил говорить, Петр некоторое время молчал, а потом произнес почти шепотом:

— Я хочу обратно.

Алина вскинула брови, но Виталий сделал ей знак ничего не говорить.

— Я живу один… — шепнул Петр, глядя сквозь Виталия невидящими глазами. — Там были Галка и Андрюшка… а здесь я живу один. Галка давным-давно меня бросила… и из квартиры выжила… А Андрюшка… он умер, когда ему и десяти дней еще не было… Я… а там ему уже восемь было… Восемь… и мы должны были пойти на рыбалку… Я всегда представлял, каким бы он был, если б вырос… А теперь — каждый день, каждый день!.. Вы не представляете, как я устал…

Он вдруг резко заморгал, словно очнулся от долгого транса, потом произнес тоскливоделовитым голосом:

— Мне на работу надо. Уродов молодых прислали, так они… — Петр качнулся назад, весь как-то обвиснув на своем скелете, словно пальто на вешалке. Виталий вытащил из кармана визитку и протянул ее водителю. Тот бессознательно подставил мозолистую ладонь, потом тупо посмотрел на карточку.

— Если тебя устраивает сложившееся положение вещей, то можешь порвать это и забыть о нашем визите, — негромко сказал Виталий и сунул в рот папиросу. — Если же нет — позвони. В любое время.

Петр молча посмотрел на него, потом повернулся и побрел к воротам. По мере продвижения, голова его поднималась над воротником куртки, спина выпрямлялась, и вскоре он уже шел уверенным рабочим шагом. А перед воротами вдруг сорвался на бег и исчез в дверях. Буквально через секунду из-за забора донесся дикий крик:

— Где опять эти раздолбанные папуасы?! Куда делись?! А второй где?! Где эта перхоть павиана?! А ты че смотришь, как изнасилованная газель?! Иди работай! Урроды, драть вас некому!..

Виталий, слушая это, криво улыбнулся, потом щелкнул зажигалкой и взглянул на Алину, которая стояла, потупив взор в выщербленный асфальт.

— В следующий раз постарайся быть менее задумчивой, хорошо? Ты могла бы мне и помочь.

— Ты со своим все тем же лицом был более убедителен, а меня он…

Виталий раздраженно отмахнулся и пошел к машине. Когда Алина села рядом с ним, хлопнув дверцей, он задумчиво произнес:

— Жорка был прав насчет того, что койкого мы можем и травмировать своим появлением.

— Мне уже и не очень хочется появляться… перед остальными… — Алина откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Виталий неодобрительно посмотрел на нее.

— А зачем затеяла?

— Я?! — она резко подняла голову. — Разве это только я затеяла?!

— Если б ты меня тогда, на мосту не окликнула…

— То ты бы сейчас себя гораздо лучше чувствовал, да?!

— Черт его знает! — Виталий повернул ключ в замке зажигания. — Во всяком случае, уже поздно спускать все на тормозах. Ну как — едем к Лифману?

— Сам решай! Ты ж тут главный, как утверждаешь!

— Елки! — Виталий шарахнул ладонью по рулю. — Опять начинается?!

— Продолжается! И не ори на меня!

Виталий яростно посмотрел на нее, хотел было что-то сказать, но тут же отвернулся, сжав губы, и так рванул машину с места, что колеса отчаянно завизжали, осыпав дорогу тучей серой пыли.

За всю дорогу они не сказали друг другу ни слова.

Закончив прибирать свой стол, Борис нахмурился, потом еще раз окинул все внимательным взглядом. Он был большим аккуратистом, и директор всегда ставил его рабочее место в пример остальным: вечно после себя свинарник оставляете, вы вот посмотрите, как чистенько у Бориса Анатольевича, хоть и работает он в последнее время крайне фигово! И форменный халат у него всегда чистый, несмотря ни на что, а вы — свиньи зачуханные! Сотрудники кивали с преданным оловянным блеском в глазах, после чего тут же расслаблялись, и в адрес Лифмана неминуемо летели шуточки. Как правило, пошлые — ювелирный молодняк был мастером по части пошлостей. Вот и сейчас, пока он занимался уборкой, прочие гомонили вокруг, хохотали, отчаянно и сочно матерились и рассказывали друг другу соленые анекдоты. Раньше его это просто угнетало, и порой он не мог понять, как в людях, которые, как никак, всетаки соприкасаются с искусством, с красотой, может умещаться столько мата, в жарком душном цехе изливающегося из них так же обильно, как пот из кожных пор. Но сейчас его от этого тошнило — от пошлых, шумных коллег, от начальственных похвал, но больше всего его тошнило от самого директора — и не столько потому, что директор был настолько скверным, сколько потому, что это он, Борис, должен был быть на его месте. Это он должен был жениться на дочери прежнего главы. Это он должен был возглавить филиал. Так и было там. Но здесь почему-то это сделал Витька Субботин, хотя начинали они вместе, еще на серебре. Как это могло случиться?!

Но раньше было проще. Раньше он просто угрюмо смирился с обстоятельствами и жил, затаив злую обиду и глухую боль глубоко внутри. Теперь он больше этого делать не мог. Все чаще и чаще ему хотелось ворваться в кабинет директора в те редкие часы, когда он был на месте, и…

Всякий раз Борис обрывал эту мысль, не давая ей продолжиться, с ужасом зажмуриваясь. Поначалу она его пугала. Потом стала привычной, похожей на пульсирующий во рту острой болью гнилой зуб. Она была болезненной, но пугала все меньше и меньше, и вскоре он начал задумчиво присматриваться к ней — именно так, как дантист осматривает больной зуб, размышляя, лечить или удалять. В такие минуты его лицо становилось пустым, глаза бессмысленно смотрели в никуда, и коллеги, кивая на него друг другу, шептали в пропитанный химикатами воздух:

— Бедняга Лифман совсем крышей поехал от любви…

— … несчастный придурок, ты посмотри только на его лицо!..

— … говорят, он себе памперсы покупает, потому что как видит ее — сразу кончает…

— …да ты что?!

— …да, не повезло мужику! Даже жалко, хоть и гнилой он, конечно…

Все знали, что Лифман безумно и безответно влюблен в хорошенькую жену директора. Лифман же, в свою очередь, об этой осведомленности коллег не подозревал и не замечал взгляды и взглядики, которые бросают на него, когда в поле его видимости оказывалась Инга Субботина, и он мучительно столбенел, глядя на нее тоскливыми собачьими глазами.

Борис провел указательным пальцем по столу и внимательно осмотрел его, потом ошеломленно мотнул головой. Что он, директор "Дилии", делает на чьемто рабочем месте?!

Ты не директор "Дилии", Борис! Ты рядовой сотрудник "Камелии" (господи, до чего омерзительное название!), "шоколадник", ты неплохо зарабатываешь, но ты отнюдь не директор!

В правом подреберье шевельнулась, просыпаясь, жгучая боль, метнулась вверх, куснула куда-то под лопатку, пробежала по позвоночнику, перебирая его острыми когтями, и исчезла. Борис тихо всхлипнул, потом поспешно прикрыл рот ладонью, сдерживая отрыжку. Он с тоской подумал об отдыхе гденибудь на хорошем курорте например, на Мальдивах который ему был необходим, но отпуск он получит не раньше следующей весны. Холецистит из острого давно уже стал хроническим, лечить его было бессмысленно, можно было только соблюдать режим и почаще отдыхать на курортах… но когда? Либо отдых, либо деньги, и выбрать он никак не мог. Болезнь все сильнее мешала работе, она уже была заметна не только окружающим, но и Витьке, который уже не один раз покровительственномягким тоном заводил разговор о том, что Лифману следовало бы подыскать себе более легкую работу, поскольку здесь он гробит себя и гробит выработку, и скоро, если говорить откровенно, от него будут лишь одни убытки. Но пока вопрос не стоял ребром, Борис с упорным мученичеством улыбался и уводил разговор в сторону. Он не представлял себя без этой работы. И он не представлял себя без Инги. Нет, пусть будет, как есть. Ведь ему нет еще и сорока, он не позволит себя списывать какойто глупой болячке!

И Наташка… Она опять начала приходить к нему по ночам… подходила к его кровати своей странной походкой балетного маленького лебедя, лицо ее дергалось, глазки зло блестели, а в руке болталась, задевая изгрызенными ногами за ковер, Аёна с дырой вместо носа… Она подходила и говорила ужасные вещи на своем птичьем языке…

Борис встал и прошел в раздевалку. Снял свой форменный халат, аккуратно сложил его и начал надевать костюм. Костюм у него был хороший, дорогой, он всегда выбирал их очень тщательно, просаживая на это большую часть своих доходов и решительно отметая в сторону робкие намеки жены, что ей, вообще-то, хотелось бы новые сапожки или дубленку. Он считал, что с жены достаточно и золотых украшений, которые он делал ей сам, не допуская в доме никакой безвкусицы. А в последние две недели он вообще почти не слышал ее просьб. Он ее просто не замечал, и порой, случайно останавливая на ней рассеянный взгляд, не сразу мог понять, что делает в его квартире эта блеклая, рано постаревшая женщина. Ведь его женой должна была стать Инга — яркая, эффектная, похожая на испанскую цыганку! И что он сам делает в этой тесной двухкомнатной квартиренке?! Ведь у него двухэтажный особняк в немецком стиле с зимним садом и бассейном, у него "БМВ-универсал" благородного черного цвета, у него…

А потом его глаза широко открывались, и Борис понимал, что ничего этого у него нет. Все это есть у Витьки Субботина. А у него есть всего лишь сон. Прекрасный несбывшийся сон… прекрасный, если бы не посиневшее лицо мертвой девушки, висящей на вешалке — девушки, которая совсем недавно была так хороша и с которой он настолько реально занимался любовью, что до сих пор это помнил… Если бы не глупые голубые глаза куклы, сидящей на крышке рояля. И если бы не странный свист за спиной и не сочный удар, принесший холод, и боль, и темноту… а потом он открыл глаза и увидел перед собой чей-то затылок и с огромным трудом осознал, что всего лишь задремал в маршрутке по дороге на работу.

В тот день он до работы так и не дошел.

Борис застегнул пальто, внимательно взглянул на себя в зеркало и вышел на улицу. Ювелиры шумно докуривали на крыльце последние перед уходом сигареты, стоя на ступеньках и сидя на перилах, смеясь и болтая. Девушки покачивали длинными лайкровыми ногами и кокетливо стреляя глазами по сторонам, ни на секунду не закрывая рта. Большая часть молоденьких ювелирш были очень хорошенькими, и прохожие мужского пола, чей путь пролегал мимо забора "Камелии", косились на их прелести с откровенным восхищением, но Борису сотрудницы казались безумно вульгарными и крикливыми, и он равнодушно прошел мимо выставки аппетитных женских ног и начал спускаться по ступенькам. Он знал, что двое коллег сейчас неизменно отправятся в бильярд, а остальные, по случаю конца рабочей недели, с веселым гомоном пойдут в ближайший бар, где будут долго и громко поглощать разнообразный алкоголь. Его ни разу не приглашали на подобные посиделки — даже не делали попыток или намеков, и Борис всегда уходил с работы в одиночестве. Это его не особенно расстраивало — алкоголь был ему противопоказан, а компания — неинтересна.

Недалеко от подъезда мягко притормозил черный блестящий "БМВ", и Борис резко остановился. Дверца открылась, и из машины с кошачьей грациозностью выскользнула ослепительно красивая молодая женщина с копной черных блестящих вьющихся волос, небрежно рассыпавшихся по черному шелку дорогого костюма. Она вытащила из машины бобровое манто, набросила его на плечи, хлопнула дверцей и величавой походкой направилась к крыльцу "Камелии".

— Добрый вечер, Борис Анатольевич, — щебетнула женщина с легкой смешинкой, проходя мимо него и обдавая ароматным облаком "Живанши" и дорогого туалетного мыла. Борис блаженно моргнул, потом повернулся, глядя, как Инга неторопливо поднимается по ступенькам — ювелиры уже давно стояли у ограды, наблюдая за сценой с тихим жадным интересом. Он с трудом подавил желание броситься за ней, схватить за руку и объяснить ей, какую ошибку она совершила. Объяснить, что на самом деле она должна быть замужем за ним, а не за Витькой. Объяснить, что все, что было до этого, — лишь нелепый, ненужный сон!

Дверь за Ингой захлопнулась, и он судорожно сглотнул. Как Инга не понимает, что Витька ее не достоин, что он ее не ценит, что он заигрывает с молоденькими ювелиршами невзирая на ее существование. А вот он бы все для нее делал! На руках бы носил. Сам бы делал для нее украшения — он ведь очень хороший мастер, к тому же знает ее вкусы. В сущности, он все о ней знает. В свободное время иногда он незаметной тенью скользил за ней по городу, наблюдал, как она выбирает одежду или духи, как приглядывает в цветочных магазинах новые растения для зимнего сада, как грызет соленый миндаль, как тихонько напевает себе под нос, когда думает, что ее никто не слышит, как ее рука с расческой ходит по волосам… Несколько раз он видел ее на волжанских пляжах, после чего ему стало еще хуже. А теперь это было и вовсе невыносимым — ее равнодушие, ее недоступность, ее губы, целующие не его. Инга заполнила все его существо и билась в голове, словно большое душистое сердце, она сводила его с ума, и он возвращался домой, кривясь от неизменной боли в правом подреберье, и видел дома жену и не понимал, что это такое. Ему нужна была Инга! Инга! Когда она вместе с Витькой ездила на Мальдивы, он прочитал об этих островах абсолютно все, и теперь казалось, что именно он побывал там вместе с ней. Когда она на несколько месяцев укатила во Францию, он последовал за ней — сидя над книгами с бокалом дорогого настоящего французского вина. Он был с ней везде.

Борис отвернулся и медленно вышел за ограду. Потом шагнул за толстый ствол тополя и начал ждать. Вскоре из дверей вышли Витька и Инга, они шли в обнимку и над чем-то громко смеялись, причем Витькина рука уверенно лежала на ее левой ягодице. Борису послышалось свое имя, и он почувствовал, как его обдало горячей удушливой волной. Он скрипнул зубами, с ненавистью глядя на Витькину модельную стрижку и совершенно безвкусный костюм, нелепо сидевший на его мускулистом теле. Витька никогда не был хорошим ювелиром и уж точно никогда не был мастером, но он умел крутиться. Он умел подсиживать и подставлять, лезть по головам и по трупам, расстилаться и становиться в бойцовскую стойку, выжимать деньги абсолютно из всего и грамотно их вкладывать. И он очень хорошо умел отнимать.

Он отнял у Бориса его жизнь.

И отнял его женщину.

"БМВ" вырулил со двора и проскользнул по дороге мимо Бориса, сияя фарами. Он сжался за деревом, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать злыми безнадежными слезами. В голове снова появилась знакомая болезненная мысль. Впрочем, теперь она даже не была такой уж болезненной. Скорее немного приятной.

Если у него отняли, то почему бы ему не сделать то же самое?

Инга поймет свою ошибку. Должна понять. Ей придется это сделать.

Борис вышел из-за дерева и неторопливо зашагал по вечерней улице, не замечая, как следом тронулся прятавшийся в полумраке возле зарослей сирени "лендровер" и медленно пополз следом, потом рванулся с места, обогнал его и скрылся за углом. Спустя минуту Лифман свернул туда же, сгорбившись и сунув руки в карманы пальто. Он всегда ходил одной и той же дорогой — здесь он дворами пересекал несколько улиц и выходил как раз к витрине антикварного магазина, которую он всегда долго и с наслаждением разглядывал, после чего садился в маршрутку и ехал домой.

Миновав один из домов, Борис замедлил шаг, увидев стоявший возле обочины джип с включенными фарами, но сделал это не из-за машины, а из-за человека, который курил, прислонившись к бамперу. Его лицо было очень знакомым. Особенно знакомым был взгляд, умудренный и чуть снисходительный, и почувствовав на себе этот взгляд, Борис ощутил странную неловкость и неуверенность. Это ощущение тоже было очень знакомым.

— Борис Анатольевич? — негромко произнес человек, когда он поравнялся с ним. — Можно с вами переговорить?

Лифман резко развернулся и в упор глянул на него, потом улыбнулся, и женщина, сидевшая в машине, вздрогнула, увидев эту улыбку. Это была бессмысленная улыбка сумасшедшего, долгое время проведшего в четырех стенах и вдруг неожиданно выпущенного на свободу.

— Виталий? — хрипло произнес он. — Это ты?

— Да, — ответил Воробьев, несколько удивленный и даже встревоженный такой реакцией. Борис резко шагнул к нему, и на его лице стремительно расправляла крылья некая полубезумная радость, граничащая с абсолютным счастьем.

— Слава богу! — облегченно произнес он, схватил Виталия за правую руку и тут же отдернул пальцы, испуганно посмотрев на него. — Что это?!

— Протез, — пояснил Виталий, — не пугайся. Зато с этой все в порядке, — он пошевелил в воздухе пальцами левой руки, готовый протянуть ее для рукопожатия, но тут же спрятал в карман, заметив, что Лифман не собирается этого делать. Свесив ладони вдоль бедер, он взглянул на руку Виталия с таким отчетливым отвращением, что Алину, смотревшую на лицо ювелира сквозь лобовое стекло, передернуло от гнева, и она стремительно вылетела из машины, громко хлопнув дверцей, и зло уставилась на Бориса суженными глазами. Лифман рассеянно посмотрел на нее и спросил:

— Кто это?

— Это Алина, — Виталий сделал вид, что не заметил реакции Бориса на свое увечье, и затянулся папиросой. Борис вопросительно взглянул на него.

— Алина?

— Да, Алина! — сказала она дребезжащим голосом. — Забыл что ли?! Я была рыжейрыжей! Мы еще с тобой здорово поругались, когда ты в зале обнимался со своими часами, а мы тебя так грубо потревожили!

— Но ведь ты… была совсем другой, — непонимающе произнес Борис. — Я помню. У тебя были медные волосы и зеленые глаза… и ты была очень красивой. Но…

— Ты здесь тоже не Аполлон, Лифман, так что давай закроем эту тему! — резко сказал Виталий, щелчком отправляя папиросу в темноту. — Поговорим о деле.

— Да, — Борис торопливо закивал, — конечно. Но что произошло? Где мы?

— В смысле… — Виталий недоуменно вздернул бровь.

— Я ничего не понимаю! Я помню, как шел, чтобы забрать проклятую куклу с рояля и бросить ее в камин, и вдруг что-то ударило меня в спину… — лицо Бориса жалобно скривилось, — а потом начался какойто бред. Я оказался в чьейто чужой жизни… я какимто образом оказался в чужой жизни… я ничего не понимаю!.. У меня ничего нет…я болен… и моя жена… моя Инга замужем за этим уродом Витькой! Знаешь, — Борис перешел на заговорщический шепот, — я ведь уже почти поверил, что именно это и есть моя жизнь, а то был всего лишь сон… но теперь, когда я тебя увидел, я понимаю… Это и есть эксперимент, да? Как нам отсюда выбраться?! Где остальные?! С ними тоже что-то сделали, да?!

— Боря, теперь с нами уже ничего не сделали. Мы просто проснулись. Вот тогда…

— Нет, — жарко, захлебывающеся продолжал шептать Лифман. — Ты ошибаешься! Нам что-то внушили! Нам внушили, что… у нас все не так, как на самом деле! Я только не понимаю, зачем они убили Свету?! Она что-то сделала не так?! Они ведь и ей могли… просто внушить!.. — Бориса передернуло при воспоминании о твердой холодной плоти под собственными пальцами и страшном распухшем, почерневшем лице Светланы, и он на мгновение зажмурился. Виталий тряхнул его за плечо.

— Реальность сейчас — вокруг нас, Боря! И именно сейчас мы настоящие! А то был сон. Всего лишь только сон. Искусственный, управляемый кемто сон, понимаешь?!

— Нет! Я хочу вернуть свою жизнь! Хочу вернуть свою Ингу! Эта скотина каждую ночь занимается любовью с моей женой!

— Виталик, поехали отсюда! — с ужасом воскликнула Алина и потянула Виталия за руку. — Бога ради, поехали! Оставь его! Он сумасшедший!

— Нет! — вскричал Борис, словно смертельно раненая птица. — Не бросайте меня! Мне страшно! Мы же договаривались держаться вместе! Помогите мне выбраться из этого кошмара! Где остальные?! Где Олег, где Жора?! Что с ними стало?! Они ведь тоже здесь, правда?! Если вы здесь, то и они тоже, правда?! Господи, я же думал, что я тут совсем один!.. Не бросайте меня, пожжалуйста!.. Она снова приходит ко мне по ночам вместе со своей Аёной! Опять, как в детстве… Я ее ненавижу! Господи, как же я ее ненавижу! Она опять утверждает, что умерла потому, что я этого хотел!

Он выпустил рукав Виталия и бессильно ополз на асфальт, привалившись спиной к колесу "лендровера", потом хрипло зарыдал, уткнувшись лицом в согнутые колени. Обитатели двора, еще различимые в сумерках, удивленно смотрели в их сторону, из кучки сгрудившихся возле выбивалки подростков долетали издевательские смешки. Алина отвернулась, ее трясло.

— Господи, что же мы наделали… — прошептала она, потом беспомощно взглянула на застывшее лицо Воробьева. — Виталик, что же нам теперь с ним делать?

— Уж во всяком случае, не оставлять его тут куковать до утра! — отозвался Виталий ошеломленным голосом, потом нагнулся и приподнял плачущего ювелира под мышки. — Нука, господин Лифман, подымайтесь! Асфальт холодный — еще причинное место застудите. Может, заедем куданибудь, глотнем болеутоляющего?..

— Я последние месяцы не пью, — пробормотал Борис сквозь слезы. — Мне нельзя…

— Тогда мы отвезем тебя домой. Давай, садись, — Виталий открыл заднюю дверцу и впихнул Бориса на сиденье, невзирая на его вялые попытки сопротивляться.

— Куда домой?! В моем доме Витька живет! А та халабуда…

Виталий молча захлопнул дверцу и сел на водительское сиденье. Тронул машину с места, глядя перед собой. На его скулах играли желваки.

Всю дорогу Борис жалобно причитал позади, и Алина, слушая его, ежилась, не оборачиваясь. В ее памяти всплыл тот Борис, которого она увидела первый раз в автобусе, — Борис, вступившийся за нее перед Евсигнеевым с аристократической небрежностью, Борис, который в автобусе постоянно брал на себя роль миротворца, Борис, который на вечере в особняке так замечательно танцевал…

Когда джип притормозил возле подъезда Лифмана, тот несколько притих и теперь только потерянно моргал, глядя на их обернувшиеся лица.

— Боря, сейчас пойдешь домой, успокоишься, отдохнешь, а потом поговорим — лады? — сказал Виталий психиатрическим тоном. — Я тебя прекрасно понимаю, мы все через это прошли. У тебя все будет хорошо.

— Но я хочу знать…

— Завтра! — в голосе Виталия звякнул металл, и Борис поспешно кивнул.

— Ладно, хорошо. Только дай мне свой телефон. Пожалуйста. Я не буду сегодня звонить… но мне будет спокойней, если… — он тяжело вздохнул и замолчал. Виталий протянул ему визитку, и Борис схватил карточку с проворством нищего, которому по пьяной щедрости протянули стодолларовую бумажку. Потом нерешительно взглянул Воробьеву в глаза.

— Извини, пожалуйста… что я так…

— Нормально, старик, все нормально. Иди домой, отдыхай.

Борис кивнул и выбрался из машины. Идя к подъезду он все время оглядывался, словно желая убедиться, что джип и сидящие в нем люди не привиделись ему и не растворились в воздухе без следа, пока он не смотрел на них. Потом хлопнула подъездная дверь, и Алина, тяжело вздохнув, откинулась на спинку кресла.

— Вот сволочи! Какие сволочи!

— Я убью их, — негромко произнес Виталий. Алина взглянула на него. Воробьев постукивал пальцами по рулю, его глаза были сужены, а лицо окаменело.

— Что ты говоришь?

— Когда я найду их, а я их найду, то убью их. Возможно, я даже ни о чем не буду их спрашивать, — Виталий взглянул на часы, потом закурил. — Я просто их убью. Я еще не забыл, как это делается.

— Виталик…

— Что "Виталик"?! — он зло глянул на нее, потом затянулся так сильно, что папироса затрещала в его пальцах, и с нее посыпался пепел. — Посмотри на этого бедолагу! Он же помешался! Он уже не понимает, где кончается сон и начинается реальность!

— Возможно, нам не следовало…

— Еще как следовало! Теперь он, по крайней мере, на какоето время перенесет свое внимание на нас. Возможно, позже, он сможет все вразумительно выслушать и придет в себя. Ты видела, как он за той парочкой наблюдал?! Ты видела, какое у него было лицо? Честно говоря, я испугался, что он сейчас чего-нибудь сотворит!..

Алина невольно кивнула, вспомнив Лифмана, позвериному затаившегося за деревом и сверлящего взглядом мужчину и женщину, которые в обнимку шли к машине, потом задумчиво произнесла:

— Может быть, если мы найдем хоть когонибудь из этих уродов, они смогут его вылечить?

Взгляд Виталия смягчился.

— Об этом я не подумал. Но как?

— Сотрут все это из памяти. Или хотя бы превратят в обычный сон. Сон, который рано или поздно бесследно исчезает. Они могут сделать так со всеми нами.

— А ты хочешь, чтобы они сделали это с тобой? — быстро спросил Виталий. Алина закусила губу, потом отвернулась, глядя на закрытый лифмановский подъезд.

— Нет. А ты?

Виталий помолчал, выводя джип из двора, потом пожал плечами и хмуро произнес:

— Я не знаю… не думал пока. Жаль, мы у него про Светку так ничего и не спросили.

— Завтра спросим. Сейчас он вообще ничего не соображает. Слушай… я даже не знаю, стоит ли…

— Теперь стоит! После Петра и Борьки я уже очень смутно представляю себе, что творится с остальными. Только за Кривцова спокоен, он, как кот, всегда на четыре лапы падает, — Виталий нахмурился, внезапно вспомнив серенький голос Олега, стоявшего возле кухонного окна.

— Страшно мне, Виталя… Я устал…

И всетаки весельчакавтослесарь продержался дольше остальных.

— Но его всетаки убили, — напомнила Алина. Виталий покачал головой.

— Я имею в виду…

— Я понимаю. Но ты ведь не знаешь, чего в этом мире лишился Олег.

Виталий снова взглянул на нее и только сейчас заметил, что Алина выглядит совершенно измотанной, даже больной. Ее лицо сильно осунулось, и глаза на нем казались неестественно огромными. На мгновение ему даже померещилось, что он видит сквозь нее сияющие витрины магазинов, словно она была всего лишь туманной дымкой, тающей прямо на глазах, и он внезапно испугался, что и это все окажется всего лишь сном, и опять все придется начинать сначала. А если на этот раз он проснется в мире, где кроме него никого не будет? Если он проснется…

Руль в его руках дернулся и машину бросило вправо. Виталия одернули сердитым гудком, и он поспешно выровнял "лендровер". Алина испуганно спросила:

— Что с тобой?!

— Да так… задумался просто. Послушай, Аля, может давай я съезжу в "Седьмое небо" сам, а? Отвезу тебя домой — поешь, выспишься…

— Не хочу я есть! — отрезала Алина. — И спать тоже не хочу! Сам же говорил — насчет того, что я затеяла…

— Господи! — мученически простонал Виталий. Он схватился бы за голову, если б руки не были заняты рулем. — Как же с тобой сложно! Что ж ты все так воспринимаешь?!..

— Хочешь поговорить об этом?

— Тьфу ты! — Виталий поджал губы, чувствуя, как в нем снова поднимается знакомое раздражение. — Ей богу, иногда так и хочется привязать тебя к столбу и выпороть кнутом, как потного негра!

— Да вы, батенька, садист?

— Пообщавшись с тобой, даже мать Тереза стала бы садисткой! Хочешь довести себя до ручки — бога ради, твое право! Но когда ты хлопнешься в обморок от истощения, не вздумай требовать от меня сочувствия!

— Не вздумаю, — пробормотала Алина, разглядывая извлеченную из пачки сигарету. — А ты, значит, бросишь меня на асфальте и пойдешь себе, посвистывая, прочь, и суетные прохожие будут походя топтать ногами мое бедное распростертое тельце. Господин Воробьев, вы свя-той! Странно, что вас еще не канонизировали!

"Лендровер" резко свернул к обочине, чуть не переехав какого-то мотоциклиста, и остановился. Виталий повернул голову к Алине, свирепо глядя на нее, и она в ответ застенчиво захлопала ресницами.

— Только не смотри так! У меня дрожат руки, когда ты включаешь свое обаяние! — произнесла она низким грудным голосом, после чего сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой и обыденно сказала: — Ну, как? Тебе полегчало? Лично мне да.

Лицо Виталия оттаяло, потом он усмехнулся и склонил голову на руль, точно собрался прилечь поспать.

— Господи боже, Аля, иногда мне кажется, что и ты сумасшедшая.

— Серьезно? — встревоженно спросила Алина. — Не знаешь, это лечится?

Он протянул руку и, приобняв ее за плечи, шутливо качнул из стороны в сторону.

— Надеюсь, нет. Но порой хотелось бы, чтоб об очередном приступе меня предупреждали, потому что я не всегда за ними успеваю.

— Я обдумаю твое предложение на досуге, а теперь поехали в "Небо". И, знаешь, — Алина посерьезнела, — после всего я буду очень удивлена, если мы не найдем там Харченко.

— Ты знаешь, я тоже, — отозвался Виталий, выводя машину на дорогу. — Но все равно вначале придется заехать ко мне. Мэй нужно вывести. Иначе, когда я вернусь, меня будет ждать большой сюрприз.

— И надо проверить, жив ли там Жорка — что-то он давно не звонил, — добавила Алина. — Вдруг твоя расчудесная собака его уже доедает.

Виталий покосился на нее, но на этот раз ничего не сказал, не желая ввязываться в еще один диалог. Потом взглянул в зеркало обзора и нахмурился — ему показалось, что он уже где-то видел едущий следом пыльный бежевый "москвич". Но тот на следующем же повороте свернул в другую сторону, и Воробьев, успокоившись, снова принялся смотреть на дорогу.

В "Седьмое небо", играющее огнями, словно гигантская новогодняя елка, их поначалу не пустили, и Виталий, не удержавшись, укоризненно посмотрел на Алину, которая, разумеется, не поддалась на уговоры тихонько подождать в машине. Одного его, возможно, и пропустили бы, но с Алиной пропускать не желали — и все тут! Глыбообразный охранник обиженно спросил у нее паспорт, получил ответ, что паспорта с собой нет, обиделся еще больше и наотрез отказал.

— Это частный клуб, — пояснил он, водя очами по сторонам, — и администрация имеет право решать, кого пускать, а кого нет.

— Это вы — администрация?.. — начала было Алина, но Виталий тут же зажал ей рот ладонью, после чего больше по инерции поинтересовался:

— И каков принцип симпатии администрации?

— Вы — не члены клуба, — с удивительной кротостью пояснил охранник и сделал величавый жест в сторону улицы. Виталию жест крайне не понравился, и он собрался было, прежде чем уйти, рассказать охраннику все, что он думает по поводу членов, но тут подошел еще один мужчина в форменном костюме, решивший выяснить, в чем заминка. При виде Виталия он застыл, и несколько секунд они предавались взаимному созерцанию, после чего вдруг одновременно кинулись навстречу друг другу, сшиблись и начали восторженно мять друг друга и трясти, выкрикивая множество слов, большинство из которых заканчивались на "ать" и "ак". Алина, ойкнув, отскочила в сторону, не сразу поняв, что происходит.

— Ну, блин! — наконец сказал охранник и, напоследок, еще раз с размаху хлопнул Виталия по левому плечу, тут же получив взаимный хлопок. — Ну не ожидал! Так ты теперь в Волжанске живешь?! Давно?!

— Да уж лет пять как.

— Да иди ты! И как же это мы ни разу не пересеклись?! Вот жизньто а?! Знал бы!.. Жаль, сегодня моя смена, никак не уйти… Слушай, а че тебя сюда занесло?! Оттянуться решил?

— Ну. Да вот, — Виталий кивнул на обиженную глыбу, — администрация не пускает.

— Забей! Твоя подруга? — охранник вопросительно посмотрел на Алину, которая почему-то ощутила неодолимое желание встать по стойке "смирно" или убежать подальше. — Вообще-то, Виталя, ты б ее лучше в нормальное место сводил, здесь сам понимаешь… — он глубокомысленно покрутил в воздухе пальцами, потом подмигнул Алине. — Или это типа экстрим?

— У нас тут коекакие дела.

— Аа, — охранник понимающе кивнул. — Ну, лады, тогда заваливайте!

— Валера! — укоризненно сказала глыба в костюме и сделала шажок вперед, но охранник небрежно отпихнул его в сторону.

— Сань, отвали! Чтоб я кореша не пропустил?! Да даже если он с тридцатью бабами придет! Пошли, ребята, сейчас я вас гденибудь пристрою. Сегодня народу много.

Народу в "Седьмом небе" и впрямь было много. Зал был забит, а на сцене, по обеим сторонам которой искрились разноцветные фейерверки и то и дело что-то хлопало, выпуская клубы разноцветного дыма, пятеро девушек с выдающимися формами, на которых из одежды были только брякающие цепи, выплясывали под готический рок какойто воинственный танец, отчаянно размахивая грудями. Алина, которая до сих пор подобные заведения видела только по телевизору, ошеломленно оглядывалась по сторонам, на всякий случай вцепившись Виталию в руку.

— Слушай, — кричал тем временем Виталий на ходу своему проводнику, — ты не знаешь такую… Ольку Харченко?! Высокая брюнетка! Стервозная такая! Часто здесь отирается!

— Да их тут знаешь сколько отирается?! И стервозных, и брюнеток, и Олек?! А по фамилиям я никого не знаю! Кому тут, на хрен, нужныто фамилии?! — орал в ответ Валера. — Тут блядей полз#225;ла, ими Сова заведует, только ты у него лучше не спрашивай — отморозок полнейший! Я могу поспрошать, но ничего не гарантирую! Вот, сюда падай-те!

Он усадил их за столик и ушел, напоследок еще раз восторженно обозвав Виталия несколькими нехорошими словами, и Воробьев сделал то же самое, после чего расхохотался, качая головой, и сказал Алине:

— Елки, кто б мог подумать, а?! Не будь Олька проституткой, я б, может, Валерку, еще лет пять не видел! Жизнь действительно занятная штука!

— А кто это?

— Валерка Марченко, — Виталий сунул в рот папиросу, и глаза его слегка затуманились. — Воевали вместе. Между прочим, у парня исторический за плечами, а вот ведь… сторожит всякую… — он огляделся в поисках официантки. Подзывать ее было бессмысленно — он с трудом слышал даже голос Алины, поэтому Виталий подождал, пока мимо пробежит что-нибудь похожее на обслуживающий персонал, изловчился, ухватил девушку за локоть и спросил, что у них есть?

— А чего вам надо? — сердито спросила официантка, пытаясь вырваться и удивляясь тому, что курсирующий неподалеку Валера не спешит на выручку, а только весело скалит зубы. Потом сунула Виталию под нос выхваченное из-под мышки меню. Тот открыл его и небрежно ткнул пальцем.

— Это, это и вот это — всего по два.

Он отпустил девушку, и та умчалась, напоследок омыв Воробьева заинтересованным взглядом. Алина с отчаяньем произнесла, чуть ли не сунув губы ему в ухо.

— Здесь столько народу — как мы ее увидим?!

— Будем внимательно смотреть! — прокричал в ответ Виталий. — Пока что я ее не вижу!

Воинственные пляски закончились, и свежая смена начала бодро выплясывать канкан, громко стуча каблуками и взвизгивая. Официантка принесла заказ. Алина, сердито посмотрев на тарелку с отбивными и гарниром и вазочку с салатом, отодвинула их и сразу потянулась к бокалу с вином, но Виталий проворно выхватил его, после чего пододвинул тарелку и вазочку обратно и показал девушке кулак.

— Ешь!

— Я же сказала, что не хочу!

— Ешь сей же секунд! Или я позову Валерку, и он отнесет тебя в машину и запрет там до утра!

— И тебе не жаль машину?

Виталий поразмыслил над этим, после чего изобрел новую угрозу:

— Тогда я сейчас уйду, а ты будешь искать ее сама!

Алина испуганно огляделась, потом сердитым рывком подвинула тарелку ближе и начала сердито жевать, бросая на Виталия огненные взгляды. Тот усмехнулся и снова принялся смотреть по сторонам, потягивая кофе.

Поглощая принесенную еду, которая, к ее удивлению, оказалась очень даже ничего, Алина с любопытством изучала зал. Конечно, с залом "Чердачка" его было не сравнить — здесь было чисто и нарядно, на каждом столе стояла красивая лампа, никто не валялся на полу, не поднимал руку на официанток и не размахивал окровавленными молотками, а симпатичные барменши спокойно занимались своим делом, а не подтирали на полу пивные лужи и не вышвыривали за дверь разбуянившихся посетителей. Кроме того, в зале совершенно не было подростков. Но и тут большинство активно пило, хихикало и хохотало, гомонило и игриво шарило руками под столиком, в принципе занимаясь тем же непотребством, что и более скромно одетые посетители "Чердачка". Внезапно Алина попробовала, как раньше, вызвать в мыслях недавнюю мечту о собственном ресторанчике, но почувствовала глубочайшее отвращение. Мечта не вызывалась. Исчезла.

Ряд вкидывающих длинные ноги девушек сменился четырьмя парочками в латиноамериканских сверкающих нарядах, которые принялись вполне профессионально танцевать чачача, вихляя бедрами и делая головокружительные провороты. Алина засмотрелась на них, невольно вспомнив, как этот танец танцевали Борис со Светланой в зале особняка, и загрустила. Какойто посетитель, расчувствовавшись, полез было на сцену — поближе к стремительно мелькающим в танце ногам, но мгновенно оказавшийся рядом Валера изловил его и относительно вежливо сопроводил обратно на место.

— Знаешь, мне кажется, что Жорка что-то раскопал, — задумчиво произнес Виталий. Алина вопросительно посмотрела на него, потом согласно кивнула — уж больно задумчивый вид был у Вершинина, когда они забегали домой к Виталию за Мэй. Жорка ничего не сказал и даже ни о чем их не спросил, а на их вопросы, лишь неопределенно отвечал: "Ищу…" — и улыбался отрешеннозагадочной улыбкой Джоконды, и склонял бездумную голову на кулак возле монитора, словно осовремененный вариант Роденовского "Мыслителя", и глаза его смотрели твердо и тускло, словно шляпки гвоздей. Так ничего и не добившись, они бросили его возле компьютера и уехали.

— Наверное, он хочет выяснить все до конца, а потом уже сказать.

— Ну да, — сердито сказал Виталий, брякнув чашкой о стол, — зато теперь это мешает моей наблюдательности, потому что постоянно крутится у меня в голове! Позвонить ему, что ли?..

— Смотри! — Алина внезапно схватила его за руку, потом вытянула указательный палец в нужном направлении. — Вон туда посмотри!.. Или мне показалось?!

Через зал шла высокая привлекательная девушка в брюках с очень низким поясом и короткой кофте, поверх которой был наброшен прозрачный развевающийся шазюбль. Девушка шла не по своей воле — ее тянул за руку высокий, хорошо сложенный мужчина в светлом костюме, что-то зло втолковывая на ходу. Доведя девушку до одного из столиков, он с размаху усадил ее на стул, ткнул чуть ли не в лицо указательным пальцем и резко что-то произнес, потом растопырил пальцы в воздухе, косо дернул ребром ладони в ее сторону и снова что-то сказал, и девушка заметно присмирела. После этого мужчина сделал сидевшему за столиком человеку знак, что все улажено, и удалился быстрым подпрыгивающим шагом. Девушка осталась сидеть, зло дергая губами. Потом она вытащила из лежавшей на столе пачки сигарету и чуть развернулась. Сидящий человек поспешно поднес ей горящую зажигалку, и она прикурила, глубоко затянулась, после чего выпустила тому дым чуть ли не прямо в очки и очаровательно улыбнулась.

Это была Ольга Харченко.

— Елки! — потрясенно сказал Виталий. — Она вообще не изменилась! Ну конечно, при такой внешности, зачем ей желать другую…

— Ну так поди и скажи ей об этом!

Виталий, правильно поняв перемену в голосе спутницы, метнул в ее сторону привычносердитый взгляд.

— Да я совсем не то имел в виду!

— Ясное дело, ты имел в виду ситуацию на Ближнем Востоке!

— Я глубоко жалею, — сказал Виталий барабаня пальцами по столу, — что не заехал по дороге в хозяйственный магазин и не прихватил там рулон изоленты, чтоб заклеить тебе рот! Молчащая Алина — какая чудная хрустальная мечта!

— Пока ты будешь мечтать, клиент потащит ее в постель! — резонно заметила Алина. — Не сунемся же мы и туда со своими "проститеизвинитепомните"?!

— Ладно, — Виталий начал было подниматься, но Алина тут же вцепилась ему в руку.

— Подожди! — испуганно зашептала она. — Ты видел ее работодателя?! Жуткий тип! А вдруг ему не понравится, что ты ломаешь график его сотруднице?! Вдруг он откроет огонь?!

— Господи, Аля, какой огонь? Ты фильмов насмотрелась. Скажу пару слов и уйду, дальше видно будет. И ничего это…

— Нет уж! Сейчас как раз танцуют — давай приблизимся к ним в темпе вальса — это будет выглядеть более безобидно.

Виталий с иронией посмотрел на танцующих. Большинство кавалеров откровенно обнимали своих дам за выступающие части тела, и дамы поощряюще улыбались. Пары преимущественно топтались на одном месте, монотонно покачиваясь из стороны в сторону под медленную музыку, и были удивительно похожи друг на друга.

— Ты всерьез представляешь здесь вальс?

— Ну, я фигурально выражаясь.

— Хе! — Виталий со смешинкой глянул на нее. — Это действительно вариант или просто предлог потанцевать?

Алина несколько раз моргнула, потом с преувеличенным вниманием начала разглядывать остатки картошки у себя в тарелке.

— Ну, а какие у тебя будут предложения?

— Погоди, — сказал он с легким недоумением, — я же не сказал нет. Пойдем.

Виталий отодвинул стул, поднялся и протянул ей руку. Алина слабо улыбнулась и положила пальцы на его ладонь, и он сжал их. Ему показалось, что она дрожит.

Они медленно двигались под музыку, постепенно приближаясь к нужному столику. Левой рукой Алина держала чуть полусогнутые неживые пальцы его правой руки, чувствуя на спине его теплую ладонь. Виталий смотрел куда-то поверх ее головы, глаза его были рассеянными и задумчивыми.

— А ты и здесь неплохо танцуешь, — заметила Алина. Воробьев опустил взгляд и, казалось, очень удивился, обнаружив ее в своих руках.

— А?

— Я вообще тебе не мешаю? — поинтересовалась она, чуть отстраняясь, но Виталий тут же решительно притянул ее обратно, но так, словно она была не девушкой, а ручным тормозом.

— Просто думаю, как начать разговор.

— Думай быстрее — она уже очень близко. Давайка обойдем эту целующуюся в десны пару — она нам все время дорогу заступает!

— Угу, — сказал Виталий, крепче прижал ее к себе и вдруг сделал изумительный по размаху проворот, обойдя означенную пару на крутом вираже, лихо прокрутил Алину под левой рукой, поймал и снова начал двигаться в прежнем темпе, пояснив ее изумленным глазам:

— Это я у Борьки со Светкой тогда видел. По-моему, неплохо получилось, а?

Алина молча кивнула. Виталий продолжал смотреть на нее, словно ждал какого-то определенного ответа, потом вдруг произнес, склонившись к ее уху:

— Знаешь, ты очень красивая.

Прежде, чем она успела ответить, вообще как-то отреагировать, даже осмыслить то, что он сказал, Виталий отодвинулся, потом резко развернул ее, они ловко проскользнули между двумя парами и оказались точно возле Ольгиного столика. Ольга как раз подносила к губам бокал шампанского, а сидевший рядом с ней мужчина в дорогом, но плохо сидевшем на нем костюме, что-то ей говорил. Мужчина был круглым и розовым, как новорожденный поросенок, его седеющие вьющиеся волосы скромно отступали с макушки к вискам и затылку, являя на обозрение большую блестящую от пота розовую лысину. Розовая пухлая ручка уютно умостилась на Ольгином бедре, ласково его поглаживая. Круглые стекла очков блестели благосклонно и почти умиленно. Ольга смотрела на него с зазывным раздражением и такое же выражение притаилось в изгибе ее влажно блестящих губ. Бровиусики были слегка вздернуты.

Виталий резко развернулся и отклонил Алину так, что ее голова оказалась чуть ли не у Ольги на коленях, и в этом перевернутом положении она сказала:

— Оль, привет!

— Привет! — сказал и Виталий, поворачивая лицо к Харченко так, чтобы она могла видеть лишь неповрежденную его часть, надеясь, что это поможет ей быстрее сообразить, что к чему.

Ольга рассеянно кивнула, мазнув по ним раздраженным взглядом и тут же отвернулась, но сразу же повернула голову, и на этот раз ее взгляд продлился чуть дольше. Потом она снова отвернулась, очевидно потеряв к ним всякий интерес.

— Спасибо, что пыталась втащить меня обратно в окно, — обыденно произнесла Алина, выпрямляясь. — Ты не виновата, что я выскользнула. Но меня выбросил не Виталий, как мы думали. Это сделал Лешка — тот мальчишка, который ушел в лес. А мыто, наивные, решили, что это Евсигнеев. Он всех нас провел.

Голова Харченко повернулась обратно — так медленно и неуверенно, словно она делала это движение впервые в жизни. Глаза Ольги широко раскрылись, бровиусики встали почти вертикально.

— Кто вы?..

— Мы встречались, — ответил Виталий, — не так давно. Сначала мы ехали в одном автобусе, потом ночевали в одном особняке, где находили удивительные вещи. Свои вещи. А ты помнишь свою вещь, Оля? Ты сама принесла ее нам. Это баночка из-под маринованных огурцов. С кислотой.

Ольга, держа в руке бокал с шампанским, начала подниматься из-за стола — так же медленно, как недавно вела к ним свой ошеломленный взгляд. Ее губы дрожали. Она смотрела на Виталия и Алину — на одно лицо и на другое, взгляд прыгал тудасюда, словно теннисный мячик под крепкими ударами ракеток.

— Что?..

— Ты заснула, Оля, — укоризненно произнес Виталий. — Я же говорил тебе — не пей, но ты не послушалась и заснула, поэтому он убил тебя следующей. Ты знала об этом?

— Кстати, Жора тебе привет передавал, — добавила Алина.

Пальцы Ольги сжались, раздавив хрупкий бокал, и он расплескался брызгами стекла и шампанского, смешавшегося с кровью. Мужчина в очках чуть отодвинулся, испуганно глядя на нее. Его ладонь, сползшая с бедра Харченко, теперь бестолково ерзала по столешнице. Ольга тупо посмотрела на глубокие порезы на своих пальцах и ладони, после чего вдруг присела, сжавшись, будто кошка перед прыжком, и пронзительно закричала, взмахнув в воздухе растопыренными пальцами.

— Нет! Это неправда!

— Оля, послушай… — начал было Виталий, но Ольга схватила со столика тарелку с салатом и швырнула ему в голову. В самом же начале полета тарелка и салат разделились — тарелка порхнула в сторону Воробьева, который едва успел увернуться, врезалась в спину одному из танцующих, свалилась на пол и разлетелась вдребезги. Салат же жирным, майонезнокреветочным комом шлепнулся на колени розоволысого мужчины, сидевшего за столиком, и он вскочил, яростно сметая с брюк свой же заказ, после чего громко произнес несколько нехороших немецких слов.

— Тебя не существует! — взвизгнула Ольга. — Убирайся!

Она развернулась и проворно шмыгнула в толпу танцующих. Виталий отпустил Алину и, толкнув ее следом за Ольгой, кинулся в сторону выхода, крикнув на ходу:

— Не дай ей уйти! Попробую там перехватить!..

Алина метнулась вперед, успев заметить, как колыхнулся в проеме между двигающимися под быструю музыку телами вишневый шазюбль. Она сразу же налетела на какого-то мужчину, тот выругался и оттолкнул ее. Алина взмахнула руками, с трудом удержав равновесие, но тут ее кто-то толкнул в спину, и она с распростертыми руками налетела на высокую извивающуюся девицу, окунувшись лицом в ее потное декольте.

— Охренела что ли?! — вскрикнула та, отшатываясь назад. Алина кивнула, повернулась и бросилась туда, где секунду назад видела развевающуюся вишневую ткань.

Внезапно музыка стихла. Потом раздался громкий восточный мотив с протяжным завыванием, и на сцене две девушки, обильно сияющие бижутерией и блестками, начали танцевать танец живота. Публика тут же растеклась по своим местам, дабы насладиться этим действом, и Алина сразу же увидела Ольгу, уже собравшуюся юркнуть в какойто боковой проход, кинулась вперед и почти в полете вцепилась ей в плечи. Девушки покатились по полу, с грохотом уронив несколько стульев. кто-то восторженно воскликнул:

— Вот это да! Серый, глянь — бабы сцепились!

— Пусти! — прошипела Ольга, пытаясь высвободиться. Выбившаяся угольно черная прядь ритмично колыхалась перед ее лицом, прилипая к губам. Алина вцепилась в Харченко еще крепче. Ольга неистово выдиралась, ткань ее шазюбля угрожающе трещала.

— Ты должна меня выслушать! Давай выйдем и споко…

— Пусти, тварь! Я тебя не знаю!

— Знаешь! Я Алина! Здесь у меня другое лицо, но это я!

Они приподнялись и теперь раскачивались, стоя на коленях, словно исполняли какойто нелепый танец. Вокруг них уже собралась небольшая толпа, не стремящаяся, впрочем, их разнять, и краем глаза Алина видела, что через зал к ним спешат Валера и охранникСаня, со зверским выражением лиц. Виталия видно не было.

— Ты в автобусе прожгла себе колготки, на вечеринке была в серебристочерном платье, ты нашла банку с кислотой, ты провела ночь с Жоркой, ты меня пыталась спасти… — задыхающейся скороговоркой заговорила Алина, пытаясь в крошечный промежуток времени втиснуть как можно больше слов, — а на следующее утро мы нашли задушенную Светку на вешалке, а потом Лифмана проткнуло алебардой! Я была рыжей, а Рощина — блондинкой, а ты была хозяйкой "Вавилона", ты поспорила с Борькой из-за шабли, ты играла на рояле, а Кристинка пела…

На мгновение Ольга перестала дергаться, и ее лицо помертвело. Губы судорожно хватали воздух, немигающие глаза с ужасом уставились на Алину. Потом она завопила — так громко, что перекрыла музыку:

— Это невозможно! Так не бывает!.. Пусти, сука!

Ее рука с согнутыми когтями пальцами с размаха устремилась в лицо Алине. Та машинально дернула головой, но острый ноготь указательного пальца Ольги все же проехался по ее щеке, располосовав кожу до крови. Алина вскрикнула.

— Ах ты, зараза!..

Отпустив Харченко, она отвесила ей увесистую оплеуху, и та свалилась на пол, стукнувшись затылком, и изумленно уставилась быстро моргающими глазами в потолок. кто-то из зрителей захлопал. Алина быстро склонилась над ней, встряхнула за плечи и жестко сказала в ухо:

— Если тебя все устраивает — живи, как жила! Если нет — завтра, в двенадцать дня, в Пушкинском парке у "одуванчика"! Нам нужна твоя помощь! Это был не совсем сон!..

Чья-то рука схватила ее за плечо и вздернула на ноги. Перед глазами Алины появилось разъяренное лицо глыбообразного охранника, но он тут же отпустил ее и с коротким болезненным криком устремился на пол, чуть не придавив уже начавшую ворочаться Ольгу. Виталий, принявший непосредственное участие в этом происшествии, сжал запястье Алины и дернул, рывком увлекая ее за собой.

— Прости, старик!.. — бросил он на ходу Валере, который качнулся в сторону, давая ему дорогу, и укоризненно проорал вслед:

— Вот не можешь ты без этого, да?!..

Алина, задыхаясь, изо всех сил старалась поспеть за собственной рукой, зажатой словно в тисках. Виталий ловко лавировал между столиками, у нее же лавировать не получалось, ее бросало из стороны в сторону, и она на ходу бросала людям, об которых то и дело стукалась:

— … простите!.. извините!.. простите!..

Валера и очухавшийся Саня мчались следом — Валера больше для вида, тогда как второй охранник был полон энтузиазма выполнить свой служебный долг. Но сделать это ему так и не удалось — когда они достигли дверей и выскочили на улицу, то увидели лишь габаритные огни джипа, стремительно уносящиеся прочь от "Седьмого неба" к трассе, где этих огней текла целая река.

— Ушли, — негромко, с плохо скрываемым облегчением заметил Валера, вытирая вспотевший лоб и глядя, как следом за джипом к потоку огней торопливо катит пыльный старенький "москвич". — Ну, блин, затейливо гудят однополчане!..

Глыбообразный коллега мрачно сказал, потирая ноющее запястье правой руки:

— Так и знал, что не надо было эту бабу сюда пускать!

Алина, морщась, осторожно вытирала носовым платком залитую кровью щеку, с досадой глядя на себя в зеркало. Ноготь Ольги оставил длинную глубокую царапину, рассекшую щеку от подбородка почти до уголка левого глаза. Царапина горела огнем и беспрерывно оплывала кровью, словно у Харченко на пальце вместо ногтя было острейшее лезвие. Алина искренне надеялась, что и Ольга сейчас испытывает болезненные ощущения. Ладонь после оплеухи неприятно ныла — значит, оплеуха удалась на славу.

Виталий, который вел машину, поджав губы, покосился на нее, потом зло спросил:

— Больно?

— Больно.

— Ну, так тебе и надо! — внезапно загремел он. — Я просил задержать ее, а не устраивать драку! Чем ты только думала?! Тебе нужно было ее только задержать и дождаться меня! Я бы вывел ее на улицу, отъехали бы куданибудь и нормально поговорили! Теперь она нас и слушать не станет!

— А что мне было делать, если она подругому не задерживалась! — раздраженно отозвалась Алина, пряча платок. — Между прочим, она меня первая ударила!

— Конечно, только ты вначале ее на пол повалила! Думаешь, она от этого стала бы более общительной?! Или тебе легче вести разговор, когда и ты, и собеседник валяетесь, уткнувшись носом в пыль?!

— Иначе она бы сбежала! Самто ты где был?! На сценических девчонок глазел?! — Алина начала закипать. — И нечего на меня орать!

— Я на третьего охранника отвлекся! А тут еще Сова прилетел… так что я был занят… но я быстро освободился, так что ты могла бы… А теперь все "Небо" на ушах стоит! А Харченко сейчас забьется в какуюнибудь дыру — и привет! Ищи ее!..

— Я назначила ей встречу на завтра. Возможно, она придет.

Виталий скептически хмыкнул, сворачивая на заправку.

— Прибежит! С восторженным криком, теряя на ходу каблуки! Ты видела ее лицо?! Она перепугалась до смерти! А после такого мастерски провернутого диалога — и подавно!

Он остановил машину, и Алина тотчас развернулась к нему:

— Слушай, чего ты прицепился ко мне?! Если я говорю, что нельзя было подругому, значит нельзя было! Можешь ты для разнообразия послушать не только себя?! Хочешь продолжения сотрудничества — следи за своим тоном, понял?! Дай мне телефон!

Виталий со злым недоумением посмотрел на нее, потом протянул Алине сотовый. Она схватила его, потом сунула ему в руку телефон, который он дал ей, оставляя ее в библиотеке.

— На! Твой телефон должен быть у тебя! А то я, сидя над газетами, не столько работала, сколько отвечала всем твоим бабам! И им это, между прочим, не понравилось! А мне здорово надоело! Все! Я иду домой спать, созвонимся завтра, — она повернулась и распахнула дверцу. — Мне нужно отдохнуть от твоего общества! Оно здорово утомляет! Я и не подозревала, что ты можешь быть таким… занудным типом!

Виталий, перегнувшись через сиденье, попытался схватить ее за руку, но Алина увернулась, свирепо блеснув глазами.

— Алька, стой! Подожди, заправлюсь и отвезу, раз тебе так приспичило к себе домой! Ну, перенервничали, поорали — и хватит! Не валяй дурака!

— А разве я тебя валяла?! — Алина перебросила через плечо ремень сумочки. — Я тебя и пальцем не тронула! Сама отвезусь! Остановка рядом — сяду в маршрутку — и отвезусь! На сегодня оставь меня в покое! Жоркой, вон, командуй!

Она хлопнула дверцей и быстро зашагала, почти побежала прочь. Виталий дернулся было следом, потом сплюнул, зло ударил ногой по колесу машины и метнулся к автомату. В кармане у него запищало, он выхватил телефон и чуть не шваркнул его об асфальт, но тут же опомнился, нажал на кнопку и прижал трубку к уху.

— Аля, послу…

— Это не Аля! — резко перебил Виталий торопливый голос Жоры. — В чем дело?!

— А, ты? Вот что — немедленно приезжайте! Вы еще не всех нашли?

— Нет еще.

— Примерно сколько?

— Остались Олег, Светка, Кристинка, Маринка и Лешка.

— Мда, — мрачно произнес Вершинин. — Короче, пока бросайте все и едьте сюда. Боюсь, у нас проблемы.

— В чем дело?

— На месте объясню, — сказал Жора и отключился.

Алина шла неторопливо, куря на ходу, хотя это считалось неприличным, иногда поругиваясь себе под нос и пиная носками сапог подворачивавшиеся под ноги пивные крышки и пустые сигаретные пачки, хотя это тоже считалось неприличным. Ветер срывал искры с ее сигареты и уносил их в темноту за ее спиной, где сердито шумели голыми ветвями гигантские тополя. Ночь была глубокой, безлунной и слабые лампы придорожных фонарей помогали мало — их едваедва хватало на то, чтобы освещать столбы, на которых они держались. Это была почти окраина города, лишенная ярко освещенных витрин, светящихся вывесок и потока огней стремительно проносящихся фар — их здесь был, скорее, мелководный ручеек — машины прокатывали мимо не то, чтобы нечасто, но как-то тихо и незаметно, прогоняя перед собой волну яркого света и снова погружая все в сонный ночной полумрак. Коегде светились стекла одиноких ларьков. Она знала этот район с детства, и ей казалось, что с тех пор он стал куда более мрачным. Ходить здесь по ночам в одиночку было небезопасно, но обычно Алина возвращалась домой вместе с Женькой, а на случаи одиночества в кармане пальто лежал баллончик со слезоточивым газом, хотя сегодня применять его было бы довольно сложно, вернее, опасно. Она уже размышляла над этим. Прежде чем брызнуть, нужно было встать по ветру, чтобы порция газа не прилетела ей же в лицо, а где гарантия, что пока она будет выбирать нужную позицию, преступник добропорядочно подождет в сторонке? Да, скорее всего, и не будет она ничего выбирать — выхватит с перепугу и пшикнет, а там — как повезет. Впрочем, до сих пор прецедентов не было ни разу.

Алина подождала, пока проедут машины, и перебежала через дорогу. До дома осталось всего несколько дворов. На всякий случай она быстро оглянулась — не крадется ли кто следом с дурными намерениями? Но никто не крался — следом шли только две пожилых женщины, свернувшие в первый же двор.

Она выбросила окурок и, поежившись, зашагала быстрее. Вдалеке прогрохотал поздний трамвай — скорее всего, шестнадцатый. Неподалеку в кустах урчали и страдальчески завывали коты, из глубины дворов то и дело доносились взрывы и взрывчики — кто-то старательно упражнялся с петардами, в последние годы ставших настоящим бедствием для тех, кто ценит спокойствие и личную безопасность. В одном из домов громко работал телевизор, крича голосом Стругачева:

— Где эта сволочь?!..

В другое время она бы улыбнулась, вспомнив эту сцену из "Особенностей национальной охоты", но не сейчас. В ней до сих пор все кипело от злости и обиды, причем Алина никак не могла понять, на кого злится больше — на Виталия или на саму себя. К этому примешивалось странное глухое отчаянье — с каждым часом она все больше осознавала, что рядом — совершенно чужой человек, которому глубоко безразличны все мысли, поступки, эмоции и порывы, упакованные в обертку из костей и плоти и все вместе называемые Алиной Сухановой. Безразличны, если только это не мешает делу.

И все сейчас подругому, Алина — и жизнь другая, и мы другие. Я другой!

Слева потянулся высокий бетонный забор, ограждавший автостоянку, и Алина, покрутив головой по сторонам, шагнула на широкую дорогу. Машин не было видно, и она небрежно пошла наискосок, погруженная в свои мысли.

Когда она достигла середины выщербленной асфальтовой ленты, мрак, теснившийся в одном из ручейков узкой дворовой дороги вдруг ожил, открыв ослепительно яркие глаза автомобильных фар, раздался пронзительный визг колес, и на дорогу, заложив крутой вираж, вылетел пыльный светлый "рекорд" и, набирая скорость, целеустремленно помчался вперед. Длинные ослепительные лучи пронзили испуганно развернувшуюся человеческую фигуру, словно иглы зазевавшуюся бабочку.

Алина на мгновение оцепенела, тупо глядя на надвигающиеся слепящие огни и потеряв счет времени. Она сваляла дурака, отказавшись поехать вместе с Виталием. Господи, какого же она сваляла дурака! На мгновение в голове мелькнула нелепая мысль.

А может, так и лучше?

Развернувшись, она бестолково дернулась тудасюда, словно кошка, оказавшаяся на пути стаи разъяренных псов, потом все же побежала в нужном направлении — не туда, где тянулся бетонный забор, а к тротуару, который сейчас казался очень далеким, словно противоположный берег Волги. Почему-то, она почти не сомневалась, что добежать не успеет.

Шума двигателя второй машины Алина не услышала и так и не поняла, откуда она взялась — скорее всего, вынырнула с противоположного конца двора. Она лишь успела увидеть летящие по встречной фары, а потом под ногами оказался тротуар. "Рекорд" с охотничьим азартом прыгнул следом, без труда перемахнув через низенький бордюр.

Мчавшаяся навстречу машина — старенький пыльный "москвич" — вдруг резко развернулась, отчаянно визжа шинами, и на развороте с грохотом врезалась в бок "рекорда". Алина с отчаянным криком бросила свое тело вперед и уже в полете почувствовала промчавшуюся совсем рядом волну теплого воздуха. Потом она ударилась об асфальт, от удара ее перекувыркнуло, и Алина замерла, оглушенная, инстинктивно прикрыв голову руками и чувствуя под щекой бугристый холод камня.

"Москвич" еще не успел набрать достаточную скорость, но удартаки отбросил "рекорд" в сторону от намеченной цели, прилично смяв ему крыло. Пока "москвич" ошеломленно урчал двигателем, словно приходил в себя от собственной дерзости, "рекорд" проворно дал задний ход, выбираясь на обочину. Алина, приподняв голову, увидела это и проворно поползла в сторону от тротуара, цепляясь скрюченными пальцами за твердую землю, вломилась в кусты и застыла там, хрипло, со свистом дыша и глядя, как чуть не убившая ее машина разворачивается резким рывком. Потом "рекорд" мигнул фарами, словно издевательски подмаргивая на прощание, и с ревом помчался вниз по дороге, уходя в темноту, а сверху уже летел знакомый "лендровер", гоня перед собой полукруг яркого света. "Москвич" дернулся и начал неторопливо, даже как-то лениво выбираться с тротуара, со скрежетом волоча по асфальту полуоторванный бампер. Перед Алиной, сжавшейся под сомнительной защитой акациевых кустов, мелькнуло лицо водителя, и она изумленно открыла глаза. Это лицо она ожидала увидеть здесь меньше всего.

Джип притормозил рядом с "москвичом", и из него выскочил Виталий. Даже не взглянув в сторону помя-той машины, он обмахнул взглядом пустой тротуар и темную чащу кустов за ним, потом закричал, и в его крике был отчетливый ужас.

— Аля!

Алина слабо пискнула из кустов и хрустнула ветвями. Виталий бросился к ней и извлек ее на слабый фарнофонарный свет — исцарапанную, ободранную, залитую кровью, с сухими листьями и веточками в всклокоченных волосах. Он убрал волосы с ее лица, и на него глянули два испуганных глаза.

— Алюшка!.. ты… как?!.. чего?!.. живая?!..

У нее в груди что-то пискнуло, и она крепко обхватила его за шею руками и, дробно, мелко стуча зубами, уткнулась ему в плечо, размазывая по темной ткани плаща кровь из разодранной щеки. Виталий тоже обнимал ее — как-то суетливо, словно она рассып#225;лась на части, и он пытался удержать их все вместе. Потом замер, успокаивающе поглаживая ее спутанные волосы и глухо бормоча:

— …рыжикрыжик… тише… все…

— Вввв… — сказала Алина и еще глубже вжала лицо в его плечо. Ее продолжало колотить. Сейчас она не чувствовала боли — все заслоняло ни с чем не сравнимое ощущение ослепительного счастья, еще не до конца осознанного, — счастья продолжающейся жизни. Долей секунды позже защипала и запульсировала ободранная об асфальт щека, и она с трудом подавила накатившее желание засмеяться. Еще никогда она не испытывала радости от ссадин и царапин. Это было замечательно, что она могла чувствовать, как болит разодранная щека. Это было замечательно, что она может стоять на коленях и вжимать эту разодранную, но живую щеку в чужое плечо, а не лежать на дороге исковерканной окровавленной остывающей грудой. Алина вспомнила волну теплого воздуха, пронесшуюся совсем рядом, и сжалась в обнимающих ее руках. До сих пор ей казалось, что у смерти холодное дыхание. Лезвие, так реально полоснувшее ее по горлу там, было очень холодным.

Водитель "москвича" тем временем, выбрался наружу, все еще ошеломленно мотая головой, смахнул кровь с рассеченного лба, после чего торопливо принялся коекак прилаживать на место бампер, постоянно настороженно оглядываясь по сторонам. С особой тревогой он смотрел в сторону жилых домов, в которых, несмотря на поздний час, светилось еще немало окон.

Справившись с бампером, он сделал шаг вперед, пьяно покачиваясь, потом резко произнес:

— Жаль нарушать вашу идиллию, но, блин, давайте все слезысопли потом! Линять надо! Наверняка кто-нибудь уже ментов вызвал… после такого грохота! Куда я теперь с такой проблемной тачкой?!..

Виталий осторожно приподнял Алину, которая тут же судорожно вцепилась в него, вдруг испугавшись, что если отпустит, то он сразу же исчезнет, и спаситель"москвич" исчезнет тоже, а из полумрака уходящей вниз дороги выглянут бесшумно подкравшиеся глазафары безумного "рекорда", вернувшегося за своей добычей. Воробьев потянул ее вперед, заставив сделать несколько шагов, потом, наклонившись, подхватил на руки и понес к "лендроверу".

— Поезжай за нами, — бросил он на ходу водителю "москвича", наблюдавшему за ним с кривой усмешкой, утирая кровь, струящуюся из глубокой ссадины на лбу. — Я сейчас все устрою.

Тот кивнул, и спустя несколько секунд обе машины, развернувшись, укатили в сторону противоположную той, куда умчался помятый "рекорд".

Прижимая носовой платок к щеке, она внимательно смотрела на троих мужчин, беседующих возле больших железных ворот. Сигарета прыгала в ее пальцах, просыпая пепел ей на колени. На левом тонкая ткань брюк была продрана, и в прореху выглядывало яркокрасное пятно содранной кожи.

Отвернувшись, Алина сжала пальцами запястье, пытаясь унять дрожь в руке, потом взглянула на испорченные брюки и с тоской подумала: "Новый костюм!" Тут же на нее опять накатило безудержное желание засмеяться. Не выдержав, Алина все же хихикнула, потом откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, но под веками тотчас вспыхнуло видение стремительно растущих круглых огней, похожих на глаза надвигающегося чудовища. Ее ресницы дрогнули, и она вытянула шею, изучая в зеркало свое лицо, еще не утратившее мертвенной бледности, на которой кровь казалась особенно яркой. Глаза затягивал тонкий, словно предзимний лед, прозрачный ужас. На какойто момент Алине показалось очень странным, что она до сих пор видит это лицо — словно на самом деле машина всетаки догнала ее, и теперь она снова проснулась… как тогда, и теперь из зеркала на нее опять должно смотреть другое лицо.

Ее хотели убить.

Ни к чему списывать происшедшее на какогонибудь безумного лихача, пьяного или обкурившегося какойнибудь дряни. В действиях "рекорда" не было ничего безумного — в них была расчетливая целенаправленность — такая же, как в движениях хищника, нападающего на подстереженную добычу. Ее хотели убить.

Почему именно ее?

Глупый вопрос, Аля. Потому что только ты видела их лица. Они сообразили, что переход из сна в реальность какимто образом разблокировался, восстановился в ее памяти, и почувствовали опасность. Потому что и разъярившиеся подопытные свинки могут быть опасны, особенно, если вдруг превратятся в тигров.

Она взглянула на недокуренную сигарету, сморщила нос и бросила ее в приоткрытое окно. Порыв ветра тотчас подхватил ее, и крошечный огонек закувыркался в воздухе, рассыпая искры, покатился прочь и исчез. Наблюдая за этим, Алина заметила, как Виталий пожал руку своему знакомому, и тот развернулся и направился к своей машине. Она поспешно отвернулась, не желая видеть, как Виталий и его спутник идут к джипу.

Открыв дверцу, Воробьев сел на свое место и с заботливой тревогой взглянул на нее.

— Ну, ты как? Ничего? Сейчас домой поедем.

— Надеюсь, меня забросите? — поинтересовался второй пассажир, садясь на заднее сиденье и оставляя дверцу чуть приоткрытой, придерживая ее ногой. Алина вздрогнула от звука его голоса, потом подняла голову и встретилась с его насмешливым, изучающим взглядом в зеркале. Впрочем, если изучал он с искренним интересом, то насмешка казалась немного натянутой — сквозь нее просвечивали опаска и еще что-то, потаенное и недоброе.

— Почему ты меня спас?

— Это вместо "спасибо"? — ехидно поинтересовался Евсигнеев и закурил. — Я, между прочим, из-за тебя тачку раздолбал. И починить ее будет стоить очень неплохо.

— Я уже сказал, что оплачу ремонт, — холодно произнес Виталий, глядя перед собой суженными глазами. — Через день будет как новая. А теперь выкладывай!

— Что конкретно?

— Как ты нас нашел? Я не давал тебе домашнего телефона.

— Я запомнил номер твоей тачки, — Алексей откинулся на спинку дивана, потом повернул голову, изучая музыкальную систему. — Остальное — дело связей и времени. Подъехал к твоему дому и ждал, пока вы не вернулись. Потом поехал за вами до этого "Седьмого неба". Вы там когонибудь нашли или так, оттянуться решили?

— Свои вопросы задашь потом.

— Ладно, ладно, — Алексей приподнял раскрытые ладони, сжимая в зубах дымящуюся сигарету, потом усмехнулся. — Только давайка сменим тон, а, красавец?! Нечего меня за сявку держать! Если б не я — не сидела бы тут твоя подруга!

— Я тебя уже поблагодарила, — сквозь зубы сказала Алина, глядя в отраженные ненавистные глаза. Она слишком хорошо помнила их взгляд, когда он поднимал руку, фиксируя прицел на ее переносице.

— О благодарности, — Алексей чуть дернул уголком рта, — мы поговорим отдельно. Короче, значит так — за вами ехал не только я. Этот "опелек" все время гденибудь рядом тусовался. На площадке перед баром вас подождал — в уголке, скромненько. Я его быстро приметил — очень уж нагло он за вами катил. Странно, что ты его не заметил. Раз уж вы затеяли такое дело, тебе бы следовало почаще оглядываться себе за спину, поскольку, как ты понял, дело серьезное.

— Продолжай по теме, — Виталий устало прикрыл глаза. — Он ехал за нами после "Неба"?

Алексей кивнул и провел ладонью по короткой щетине на круглом черепе.

— Ага. Я его вперед пропустил и следом. Он остановился недалеко от заправки, я — чуть подальше. Из машины вылез, обошел заправку быстренько и встал неподалеку, за микроавтобусом — думал, хоть что-нибудь углядеть или услышать. Ну и услыхал, как вы грызетесь. Только тогда понял, что за баба с тобой, — он приветственно кивнул Алине. — Вспомнил, как ты звенел насчет того, что мол, некоторые здесь выглядят иначе, ну и… — Алексей усмехнулся, придав смешку сочувственный оттенок. — Да, Алька, ты здесь выглядишь очень сильно иначе! Блекло, прямо скажем…

— Не отвлекайся! — в голосе Виталия появился металл, и он чуть развернулся. Среди насмешки в глазах Евсигнеева подобострастно вильнул хвостиком легкий страх.

— Ладно… Короче, вы как разделились — ты на заправке остался, а она в маршрутку села, так опелек за ней покатил. Ну и я следом, поскольку ему явно она была нужна зачем-то. Правда, сомневался еще — думал, может хахаль ее. А потом вдруг он маршруткуто обогнал и рванул куда-то. Ну я за ним. Он в этот двор заехал и притих там, а я с другой стороны встал — ну и ждем оба неизвестно чего. А потом гляжу — батюшки, чешет, красавица! Наверное, живет где-то тут. Ну, думаю, не подвела интуиция, ее он ждет! А чего дальше было — вы сами видели. Я едва успел. Ни фига себе, думаю, хахаль у девочки! Не, явно не хахаль, явно чето другое тут! А теперь, думаю, я имею полное право узнать, почему тебя хотели убрать? Это связано с вашей возней?

— Хоть пару цифр из номера "рекорда" запомнил?

— Совсем за идиота держишь?! Я запомнил его целиком!

— Закрой дверь! — приказал Виталий и запустил двигатель. — Поговорим по дороге.

Алексей послушно хлопнул дверцей и вопросительно уставился в затылок молчащей Алине. Потом облизнул губы. Его до сих пор не оставляло чувство нереальности происходящего — с того момента, как Виталий открыл дверь его конторы. Так же, как до того момента не оставляло чувство реальности случившегося во сне. Неожиданно он поймал себя на том, что эта внешность Алины ему гораздо больше по сердцу. Не потому, что она стала симпатичнее или чегото там еще — нет. Просто потому, что она больше не была той. Он не видел того лица и рыжих волос, и на него не смотрели те изумрудные глаза. Алексей не знал, почему, но до сих пор отлично помнил то странное чувство дискомфорта и непонятного страха, которые охватывали его всякий раз, когда он видел ее.

Алина продолжала молчать, глядя на тянущуюся вдоль дороги цепочку огней. Алексей аккуратно потрогал подсыхающую ссадину на лбу, потом чуть наклонился вперед.

— Я не понял — разговоры будут, нет? Ты заявился ко мне на работу, нахамил, потребовал помощи, я, блин, помог, и что мне взамен?! Это не сотрудничество, — Евсигнеев выразительно покрутил пальцем в воздухе, — это хрен знает что!

— Расскажи ему, — негромко произнес Виталий. Алина неодобрительно на него посмотрела.

— А если это он все подстроил? Если это его человек был? Если он сам как-то связан с этими врачами?!

— Врачами? — заинтересовался Алексей. — Какими еще врачами?

— Аль, ведь это я его нашел, а не он меня.

— Ну и что? Ты его нашел, он испугался, своим маякнул и…

— … и бросился стирать тебя с лица земли, — Виталий покачал головой. — Не думаю. Он, конечно, не с нами. Но он уж точно не с ними.

— Я сам по себе, — снова подал голос Алексей. — Поподробней про врачей.

Алина сжала зубы, потом неохотно поведала ему про переход. Под конец ее рассказа Евсигнеев побагровел, потом ударил ладонью по сидению.

— Ну, суки! Вот так, значит?! Ну ладно же, умоетесь вы у меня!.. А я-то все голову ломал — куда у меня целый день девался?! Вроде на работе был, а эти козлы мне прогул записали, уроды! Но, — он сделал губами поцелуйный звук, — но почему именно меня?

— А ты не состоишь на учете у психиатра? — не удержалась Алина. Исказившееся лицо послало ей из зеркала свирепый взгляд.

— Вот не надо только! Я здоров! А то, что было там… это случайность! Ну сорвался! С каждым могло случиться! Между прочим, я ваши теории проверял — вы бы это в жизни не сделали, чистоплюи!.. А обстановка?!.. Ты же помнишь, какая там была обстановка — у всех уже начала крыша ехать! Тебе напомнить, как ты мечом размахивала?!

— А тебе напомнить, как ты пытался меня застрелить?! А то, что было накануне вечером в гостиной… напомнить?!

— Это было там! А здесь я, между прочим, тебе жизнь спас, так что заткнись! — зло крикнул Алексей, одновременно бросая в сторону Виталия опасливые взгляды. — В конце концов, это был сон…

— Если для тебя это был лишь сон, так чего ты прибежал?!

— Слушай, — вскипел Алексей, — заткни свою бабу! Если у нее нет элементарного чувства благодарности…

— Давайка не будем о благодарности, — в голосе Виталия послышалась отчетливая насмешка. — Ты ее спас с определенной целью, так что говори, чего тебе надо? Хотя, думаю, и так знаю. Ты хочешь с нашей помощью найти этих экспериментаторов и срубить с них бабок — я угадал?

— А почему бы и нет?! — отозвался Алексей с вызовом, слегка остыв. — Они мне мозги оттрахали, жизнь испортили, потому что теперь я… — он сжал губы. — Так пусть заплатят за это! Разве вы их не для этого ищете?

— Что ты можешь предложить, помимо недавнего героического разбития своей тачки? — спросил Виталий, пропустив мимо ушей его вопрос. Алексей хмыкнул, потом потер заросший темной щетиной подбородок.

— Помощь. Могу выполнять техническую работу под твоим руководством, — последние слова дались ему с большим трудом. — Буду проверять адреса, места… Только учти — искать Олега не буду. Кристинку, Маринку, Светку — пожалуйста. Но не Кривцова!

Виталий нехорошо улыбнулся.

— Понимаю.

— Лешку тоже могу… если дашь какиенибудь конкретные зацепки, потому что у меня ничего нет.

— Вряд ли мы сможем найти его самостоятельно. Для этого нужно разыскать тех, кто вторично допустил его до эксперимента. Чего еще ты хочешь?

Алексей помолчал, расстегивая и застегивая кнопку на клапане кармана куртки, потом сказал:

— Гарантий.

— Гарантий чего? — удивился Виталий, притормаживая на перекрестке. — Тебе в какую сторонуто?

— Да я здесь выйду.

— Да ладно, чего там, я могу и к подъезду.

— Не, — скромно ответил Евсигнеев, — не стоит. Прогуляюсь перед сном.

— Так каких гарантий ты хочешь? — повторил Виталий, сворачивая к обочине. Алексей снова щелкнул кнопкой, после чего с легкой нерешительностью взглянул в зеркало, зная, что остальные смотрят туда же, на него.

— Безопасности. Чтобы все выяснить, придется ведь всех вместе собирать, и кто-нибудь из них может… Короче, ты должен гарантировать, что я на ваших собраниях буду лицом неприкосновенным. Во всех отношениях. Я уже заметил… там… слово ты держишь, так что дай мне эти гарантии и, — Алексей поднял руки, словно сдавался в плен, — и все.

Алина хотела было сказать что-то обидное, но вовремя заметила, как Виталий, глядя на нее, отрицательно качает головой, и прикусила язык.

— Хорошо, — ровно сказал Виталий, — я обещаю. Тебя никто из них не тронет. Что-нибудь еще?

Алексей помялся, нерешительно посмотрел на Алину, потом кивнул.

— Выйдемка на минутку, — он мотнул головой в сторону девушки. — А она пусть тихонько посидит тут.

— Я здесь на больших правах, чем… — начала было Алина, но Алексей, с легкой усмешкой глянув на Воробьева, перебил ее:

— Ты дал мне слово, и оно уже вступило в силу! Отвечай!

— Аль, посиди, — Виталий легко тронул ее за плечо, потом вылез из машины, обошел ее и остановился напротив Алексея, который в отдалении задумчиво изучал витрину ларька.

— Лихо вы состыковались, — Евсигнеев рассеянно почесал ухо. — И тут заодно. Ты ее уже трахаешь?

— Ты это хотел узнать в качестве вознаграждения? — все так же ровно произнес Виталий, сунув левую руку в карман. Евсигнеев фыркнул, потом на его лицо набежала задумчивость.

— Слушай, а… Жорка — он тут такой же… или всетаки поменьше?..

— Але нужно домой, так что не жуй сопли и говори по существу!

— Да, — Алексей достал новую сигарету и начал мять ее в пальцах. — Она знает… про мою дочь?

— Нет пока, — Виталий внимательно изучал его лицо. Алексей кивнул — с явным облегчением.

— Вот пусть и не знает. Во всяком случае, до тех пор, пока мы все не решим. И никто пусть не знает. Ни про дочь, ни про зону, понял? Мне не нужны осложнения. Там меня перед всеми вывернули наизнанку, и я не хочу, чтоб и здесь начиналось то же самое!

— Хорошо.

Алексей глубоко вздохнул, потом поморщился.

— Всетаки мерзкий в городе воздух, даже ночью. А вот там воздух был классным. Странно, что я помню даже вкус воздуха… Если бы не этот чертов дождь, мне бы там даже понравилось. Чем всетаки хорош Волжанск, так это редкими дождями.

— Так переехал бы в Калмыкию или Туркмению, — иронично посоветовал Виталий, поглядывая в сторону "лендровера". — Там дожди еще реже. Кстати, за эти две недели у тебя хоть раз появилось желание попробовать что-нибудь разузнать, понять… найти кого-то?

Алексей посмотрел на него исподлобья.

— Вообще-то да. Я… я помнил, что Жорка говорил насчет своей мамаши… ну, мол, профессор, из академии… Я даже нашел ее адрес… хотел просто позвонить, узнать… существует ли Жорка на самом деле… А потом подумал, что все это бред. Просто мог где-то в реальной жизни с ним пересечься, а потом забыть об этом напрочь. Вот и все. А сон… иной раз, чего не приснится… Может присниться человек, о котором ты лет двадцать не вспоминал. Сны — странная штука.

— Но теперь ты так не думаешь?

— Не знаю, — Алексей вздохнул, потом откровенно произнес: — Я запутался. Совсем запутался. Меня так клинило эти две недели, что… Если б ты меня не нашел, то и не знаю, чем бы все кончилось.

Виталий достал сотовый и вопросительно посмотрел на него. Алексей, криво улыбнувшись, продиктовал свой телефон и номер "рекорда". Виталий заметил, что он то и дело настороженно стреляет глазами по сторонам.

— Не дергайся, — насмешливо сказал Воробьев, — ты им не нужен. Не забывай, что они нас как-то отбирали и, значит, все о нас знают, в том числе и наши координаты. Их беспокоит только Алька, иначе они всех бы нас перещелкали, едва заметили наши шевеления.

— Лишняя бдительность не помешает, — пробормотал Алексей, потом усмехнулся. — Ну, бывай. Созвонимся. И не забывай, что коечто хорошее я тут всетаки сделал и, между прочим, башкой рисковал.

— Ну, Евсигнеев, — задумчиво произнес Виталий, глядя на него усталым взглядом, — какой же ты всетаки козел!

— Не козлее тебя! — он снова блеснул зубами в усмешке. — Ты там лажал и здесь уже тоже начал лажать! И самое паршивое, — Алексей постучал себя указательным пальцем по груди, — ты ведь понимаешь, что я прав, а? Ну пока.

Он отвернулся и быстрым шагом пошел к остановке. Виталий посмотрел, как он забирается в подоспевшую маршрутку, потом вернулся к машине, открыл дверцу и сел, и Алина тотчас спросила:

— Что он хотел?!

— Ни к нашему делу, ни к тебе это не относится, — Виталий захлопнул дверцу, потом тронул машину с места. — Все, домой!

Алина помолчала, потом отняла платок от щеки, посмотрела на кровавый отпечаток на белой ткани и с чувством сказала:

— Сволочь!

Виталий кивнул, инстинктивно уловив, что высказывание отнесено не в его адрес. Алина повернулась набок, вжимая неповрежденную щеку в спинку кресла и укоризненно пробормотала:

— Неужели ты в самом деле выполнишь свое обещание этой скотине?! Неужели ты будешь защищать его от нас?! Ведь нет гарантий, что я, или Жорка, или Олег…

— Буду, — негромко отозвался Виталий, пристально глядя на дорогу. — Ведь я пообещал защищать его от вас. Но ты коечто упустила.

Алина приподняла голову, пытаясь разгадать значение легкой, лукавой улыбки, появившейся на его губах.

— Что именно?

— Я ведь не пообещал защищать его от самого меня.

После того, как Евсигнеев покинул их машину, Алина держалась уверенно и даже бодро — как подумалось Виталию, слишком бодро для человека, только что разминувшегося со смертью. Она высказывала различные варианты проведения завтрашнего дня, подшучивала над недавним происшествием и над своими ранами, громко смеялась и уверяла, что ей совершенно не больно. В подъезд она вошла, прихрамывая, но с горделиво вздернутой головой, словно победитель, возвращающийся с поля боя, а на предложение Виталия донести ее до квартиры или хотя бы опереться на него, даже обиделась.

— Подумаешь, пара царапин! Вот ты бы видел, как я в детстве в куст ежевики с третьего этажа… впрочем, я об этом уже рассказывала…

Но едва Виталий запер за собой дверь и повернулся, как веселость мгновенно стекла с лица Алины, словно была нарисована яркими красками, и кто-то невидимый вдруг плеснул на нее водой. Сильно побледнев, она сделала несколько неуверенных, шатающихся шагов и на развороте закинулась назад, как-то удивительно изящно взмахнув в воздухе правой рукой, словно дирижер, дающий команду оркестру. Виталий едва успел ее подхватить, и ее голова с плотно закрытыми глазами безвольно свесилась с его руки.

— Жорка! — громко крикнул он и быстро пошел в гостиную. Из-за закрытой двери спальни доносилось усталое уханье Мэй, в котором слышался укор и обещание скорой мести. Наверху затопали Жоркины ноги, который суматошно, спотыкаясь на ходу, мчался по лестнице. Виталий осторожно уложил Алину на диван, подсунул подушку ей под поясницу, потом положил пальцы ей на шею. Пульс был очень слабым, а кожа приобрела настолько прозрачнобледный цвет, что подсыхающая ссадина казалась почти черной. Встрепанный, с покрасневшими от переутомления глазами Жора влетел в гостиную и застыл в ужасе.

— Господи!.. Она умерла?!..

— Дурак! — рявкнул Виталий, не обернувшись. — На кухне первый шкаф от косяка — там уксус! Неси сюда! Бегом, твою мать!..

Жора, крутанувшись на одной ноге, исчез, и только грохот обозначал его перемещения по квартире. Мэй, почуяв неладное, снова заголосила, потом несколько раз прыгнула на запертую дверь, и та дрогнула. Виталий, не обратив на это внимания, склонился над девушкой и похлопал ее по щекам.

— Аля! Аля!

Жора вернулся в гостиную, судорожно сжимая в руке бутылку уксуса. Приподнявшись, Виталий выхватил ее, открутил крышку, плеснул себе на пальцы и потер Алине сначала один висок, потом другой.

— Нашатырь нужен, — авторитетно заявил Жора, уже сообразивший, что речь идет не о смерти, а о всегонавсего обмороке.

— Нету. Ничего, и это сойдет. Жорка, наклонись, мне нужна твоя правая рука.

Жора послушно присел на корточки рядом с диваном, но тут же встал на колени, чтоб было удобней. Виталий взял его руку и зафиксировал два его пальца на точках за левым ухом Алины.

— Один, второй, потом оба сразу — именно в таком порядке — понял? Дави сильнее — не стесняйся. Только одновременно. Ну, раз, два…

— А еще хороший способ — укусить за мочку уха, — сказал Жора, старательно выполняя его указания и вглядываясь в бледное лицо на диване. — Только чтоб до крови. Человек мигом в себя приходит.

— Чего ее кусать — на ней и так живого места нет! Может, от твоего способа она и мигом очнется, только за последствия я не отвечаю.

— А что случилосьто?

— Машина чуть не сбила. Упала она.

Лицо Алины слегка порозовело, пульс выровнялся. Она глубоко вздохнула и приоткрыла один глаз, словно проверяя — стоит ли открывать оба или это ни к чему и смотреть не на что. Виталий легко провел пальцами по ее щеке.

— Ну, ты как?

— Голова немного… кружится, — прошептала она виновато и осторожно открыла второй глаз. — И в ушах позванивает… Ой, я упала, да?

— Почти, — Виталий усмехнулся. — Ничего, теперь все хорошо.

— Это, скорее всего, пошла реакция на шок, — сообщил ей Жора, — если, конечно, у тебя нет сотрясения мозга… хотя глаза, вроде бы, нормальные…

— Жор, пойди свари кофе покрепче.

Жора кивнул и снова угрохотал на кухню. Алина сморщила нос.

— А чего уксусом так воняет? Вы втихую решили меня съесть, как пельмень?

— Вижу, тебе действительно лучше, — Виталий положил ей руку на плечо, когда Алина попыталась приподняться, и деликатно, но решительно придавил к дивану. — Нет, полежи пока. Я сейчас.

Он ушел и вскоре вернулся с ватой, бинтами и какимито пузырьками, при виде которых в глазах Алины появилась опаска, и она почувствовала легкий холодок — почти как в детстве, когда мать подбиралась к ее сбитым коленкам с вымоченной в зеленке ватой.

— Ой, а может не надо, — заныла она, — может просто водой промыть — и хватит?.. Не будь садистом!

— Столбняк? — дружелюбно осведомился Виталий, вываливая принесенное на журнальный столик. — Или сепсис? Что предпочитаешь? Не бойся, мы с Жоркой подуем. Снимай штаны.

— Вот так вот сразу?!

— А ты что думала?! Давай, я пока принесу тебе переодеться.

Виталий подошел к двери в спальню, отпер ее и выпустил Мэй. Чау-чау пулей вылетела из спальни и восторженно заплясала вокруг него, отчаянно царапая когтями его брюки, тыкаясь лохматой головой в колени и извиваясь всем телом — от кончика пушистого хвоста до высунутого фиолетового языка. Потом подскочила к дивану, на котором возилась Алина путаясь в брюках, взгромоздилась на него передними лапами, бухнула, обнюхала ее разодранное колено и тут же начала зализывать его с какойто томной задумчивостью, то и дело вопросительно поглядывая в лицо Алине маленькими карими глазками. Алина зашипела от боли, но Виталий, вышедший из спальни, погрозил ей пальцем.

— Терпи. Так даже лучше.

Но в этот момент в гостиную вошел Жора с дымящейся чашкой в руках. Увидев освобожденную Мэй, он сказал: "Вай!" — и проворно метнулся за угол. В глазах чау-чау при виде его загорелся мстительный азарт горячего дворянина, которому представился случай покончить с вендеттой пятидесятилетней давности. Она спрыгнула с дивана, тут же утратив всякий интерес к медицине, и со всех ног помчалась к выходу.

— Мэй, фу! — крикнул Виталий, протягивая Алине свой махровый халат. — Хвост оторву!

Мэй притормозила, задумавшись над серьезностью угрозы, потом развернулась, презрительно махнула хвостом и затрусила через гостиную. Жора опасливо выглянул из-за угла.

— Она меня… не того? — тут он увидел голые ноги Алины. — Ого!

— Заходи, не тронет, сказал Виталий и присел возле дивана. — Давай, помогу пиджак расстегнуть.

— Я тоже помогу, — Жора поставил чашку на журнальный столик, и Алина сердито на него посмотрела.

— Двое на одну?! Я в групповухах не участвую!

— Перестань молоть чушь! — рассердился Виталий, ощупывая ее бок, на котором виднелось несколько кровоподтеков. — Это чисто медицинский интерес.

— Что-то у него в глазах далеко не медицинский интерес!

— Жора, не глазей, чего встал?! А ты не дергайся! Либо мы, либо в больницу отвезу…

При упоминании о больнице, Алина сразу присмирела и дала себя осмотреть и обработать ссадины. Виталий сдержал обещание, и в процессе обрабатывания они с Жорой усердно раздували щеки и дули с интенсивностью хороших вентиля-торов, так что под конец Алина даже замерзла.

— Ну, ничего серьезного, — подытожил Жора, заботливо поправляя Алине воротник халата и всовывая ей в ладони чашку с горячим кофе. — Синяки и ссадины, больше ничего. И голова в порядке. Как тебя угораздило?

— Меня пытались убить, — хрипло произнесла Алина и сделала большой глоток кофе. Сидевший рядом Виталий чуть приобнял ее за плечи, но сразу же убрал руку. Жора потрясенно посмотрел на него.

— Что?!

Виталий кивнул, потом рассказал все, что произошло — вплоть до того момента, как он высадил Евсигнеева на перекрестке, опустив только свой с ним уговор. Жора, к концу рассказа успевший на хорошей скорости выкурить пару сигарет, задумчиво пробормотал:

— Да-а, Аля, тебе крупно повезло, что Лехе захотелось денежек. Понятное дело, что ее теперь никуда одну отпускать нельзя. Значит, просекли они наши изыскания. Я и не ожидал, что дело обернется настолько серьезно. Хотя… если, как ты Аля говорила, один из этих… мать их!.. почти открытым текстом предлагал тебя еще там… тогда… к ногтю… Но елки, это было давно! Они, наверное, все уже расползлись кто куда! Шрейдер, вон, аж в Австрию укатил… если, конечно, это действительно он.

— Это он! — упрямо сказала Алина. — Я не могла ошибиться!

— Ладно, — Виталий поднял руку, — вначале следует прояснить другой вопрос. Возможно, теперь опасность угрожает не только Але, но и нам, предельно активным. Так что Жорка, если ты захочешь все свернуть и выйти…

— Во-первых, сворачивать уже слишком поздно, — Жора вскочил и нервно заходил по гостиной, под наблюдением внимательных собачьих глаз. — А вовторых…

Он остановился и ударил себя ребром ладони по бицепсу левой руки, отчего та подпрыгнула, адресовав жест куда-то в сторону окна. Виталий кивнул.

— Да, это аргумент. Аля?

— Нет! — запальчиво ответила Алина. — А ты?

Виталий задумчиво посмотрел на нее, потом пожал плечами.

— А куда я теперь денусь? К тому же таких чрезмерно импульсивных людей ни в коем случае нельзя оставлять одних. Я вот только думаю… всетаки немного странно… Чего они теперьто задергались, в самом деле?

— Опыты на людях… — сурово начал было Жора, но Виталий отмахнулся от него.

— С одной стороны, да. А с другой стороны — какие у нас доказательства? Кто нам поверит? Придешь ты в ментовку и что скажешь? Меня заставили увидеть сон? Посадите злых дяденек? Ты представляешь, что тебе там ответят?!

Жора пожал плечами.

— Два варианта. Либо доказательства всетаки существуют, и они опасаются, что мы их найдем, либо боятся, что мы сами их укокошим из мстительных побуждений. Но есть еще третий вариант, и к нему я склоняюсь еще больше.

— Какой? — быстро спросил Виталий, только сейчас вспомнив его недавний звонок. Жора задумался, потом сказал.

— Возможно, это засуетились не наши добрые врачи, а Лешка.

Алина фыркнула, не скрывая своего презрения к этой версии.

— Вот уж комукому, а ему дергаться и вовсе нет резона! Какое ему дело, найдем мы их или нет?!

— А я тебе отвечу, — Жора указательным пальцем нажал в воздухе невидимую кнопку, подчеркивая значительность ответа. — У них наши данные, следовательно, они могут нам помочь найти его.

— И что с того?! Боится, что мы ему морду набьем? Да, это он всех убил… кроме тебя, но… как ни крути, это все было во сне, хоть и реально для нас.

— Боюсь, больше нет, — Жора покачал головой, и в этом простом жесте было что-то зловещепророческое. — Боюсь, Аля, коечто произошло.

— Ты что-то нашел? — быстро спросил Виталий, вскакивая. Жора величественно повел рукой.

— Лучше сядь. Итак, вначале стандартное официальное сообщение. Вы слышали о пригородном отеле… или, как это еще говорят… гостином доме "Жемчужный"?

Алина и Виталий дружно отрицательно покачали головами. Жора тоже кивнул, но утвердительно.

— Признаться, и я раньше о нем не слышал. Небольшой частный отель для зажиточных персон, предпочитающих проживать в тишине и покое. В это время года там не особенно людно… Короче, общее население "Жемчужного" составляло шесть постояльцев, дежурный администратор и два охранника — прочий персонал был приходящим. Именно этот персонал, явившись на работу в чудесное ноябрьское утро, обнаружил все перечисленное мною население отеля совершенно и безнадежно мертвым. Пропало множество ценных вещей, поэтому одна из главных версий — ограбление. Хотя так же возможна инсценировка ограбления, поскольку у хозяина "Жемчужного" были какие-тонелады с одной из наших денежных шишек… но это, насколько я понял, очень воздушная версия.

— Все это очень печально, но, — Алина пожала плечами, — при чем тут мы?

— Неофициальная информация, — Жора устало вздохнул. — Между прочим, мне пришлось здорово попотеть, чтобы все это раскопать и, кстати, — он чуть искоса взглянул на Виталия, — у тебя, случайно, не найдется лишней сотни зеленью?

— Хорошо, ты говори, давай! — нетерпеливо сказал Виталий.

— Во-первых, дверь отеля пришлось вышибать — она была заперта и забаррикадирована изнутри, так же, как и два запасных выхода, — Жора потер глаз. — Но кроме этого в отеле никакого разгрома и никаких следов борьбы. Охранник застрелен. Другому снесли голову отельной достопримечательностью — одноручным мечом. Один из постояльцев утонул в бассейне — его пристегнули наручниками к железной лесенке. Другого нашли в его собственной постели с ножом в горле. Третьему размозжили голову какойто там бронзовой статуэткой. Четвертый умер от удара током — его обнаружили в ванне — хитрая шуточка с проводами и таймером… Пя-того задушили. Шестой получил кухонным тесаком в затылок. А администратор… я не совсем понял, но похоже он глотнул не из той бутылочки… И самое интересное, что некоторые из этих смертей выглядели так, словно люди попались в расставленные ловушки, но это, — Жора прижал палец к губам, — вообще жутко секретная информация. — Какие-тослишком уж извращенные типы эти грабители — не проще ли всех из автомата уложить, правда? Между прочим, все это уже окрестили "убийством по Агате Кристи". Типа "Десять негритят". Ну, как? Ничего не напоминает?

Алина медленно подняла на него широко раскрытые глаза. Кровь отхлынула от ее лица, и оно стало таким белым, что Жора испугался, решив, что она сейчас снова потеряет сознание.

— Хочешь сказать, что Лешка теперь уже не ограничивается снами?

Жора хмыкнул с напускным спокойствием.

— Насколько я помню, в нашем общем сне с некоторых пор за слово "совпадение" чуть ли не подзатыльник давали, а?!

— Погоди! — Виталий вскочил, отчего Мэй, умостившая на его коленях голову и переднюю часть тела и самозабвенно храпевшая, возмущенно полетела кувырком. — Ничего нельзя утверждать наверняка! Что за источник?!

— Один — из того самого приходящего персонала. Другой — судебный эксперт, — Жора сунул в рот очередную сигарету и усмехнулся. — Ты и представить себе не можешь, сколько знакомых у моей маман в медицинских кругах самого разнообразного профиля. Кстати, дополнения: все умерли в одну ночь — двое в начале, прочие, — он покрутил пальцами, — таксяк…

— А система охраны?! Такое местечко должно быть оборудовано по последнему слову!..

— Оно и было оборудовано. Оно было страх как здорово оборудовано. Но никаких сигналов тревоги на пульт центральной станции не поступало. Кодированного сигнала о снятии охраны по принуждению тоже не поступало, и тем не менее все было отключено. Телефонная связь не работала. Электричества не было.

— С центральной станцией вообще не связывались?

— Нет. Они не воспользовались даже собственным защищенным радиоканалом. Даже кнопкой экстренного вызова. Все отключили — грамотно и очень быстро. Думаю, вообще все произошло очень быстро, и первыми отправили на тот свет работников отеля, чтобы не путались под ногами. Все видеозаписи исчезли. Компьютер администратора разбит, жесткий диск тоже пропал. Ничего не осталось. Я думаю, постояльцев на самом деле было семь, а не шесть… только вот доказать это теперь невозможно.

— А приходящий персонал чего говорит?

— При них никто не заселялся. Скорее всего, это случилось поздно вечером… Так что, — Жора несколько виновато развел руками, — у Лешки есть все основания не дать нам его обнаружить. Он убийца. И отнюдь не только в своих фантазиях.

Виталий, остановившись посреди гостиной, хмуро посмотрел на него.

— А если этот псих теперь вздумает избавиться от всех нас — для полной гарантии своей безопасности?! Может, нам нельзя искать остальных — ведь этим мы можем навести на них Лешку?

— Напротив, — Жора задумчиво потер нос, — их лучше найти как можно быстрее. Пока он не нашел их раньше нас.

— Когда это случилось? — спросила Алина, и Жора приподнял одну бровь, припоминая.

— Три дня назад.

Алина осторожно потрогала щеку и неуверенно произнесла:

— А вдруг это все же ошибка? Вдруг это не он?

Виталий чуть опустил веки, и в его глазах появился нехороший блеск. Предположение Алины можно было подпустить к истине. Даже очень близко, но тут же отогнать, потому что он знал ответ. Это была не просто уверенность, это было знание, потому что некоторые вещи просто знаешь. Так же, как тогда, во сне, спустя несколько часов после смерти Бориса, он знал, что дорогу искать бессмысленно. Знал, что дороги нет. И сейчас он знал, что именно Лешка бродил три дня назад мертвыми коридорами "Жемчужного", проверяя, не упустил ли он чего.

На нас охотится кто-то, кто сам стал своей страшной тайной. Или чья-то страшная тайна, съевшая своего хозяина без остатка.

Я — все равно, что господь бог этого места.

Лешка уже участвовал в подобном эксперименте. Он уже был в подобном сне. Кто вернулся из того сна в реальный мир? Лешка? Или его страшная тайна? Его темное желание, убившее своего создателя и поселившееся в его теле? Кто? И почему он тогда сказал, что одного из них не существует? Кого не существует? Олега? Светки? Или, может, его самого?

Виталий до боли сжал пальцы левой руки в кулак и внимательно посмотрел на него, потом закрыл глаза, и Алина за его спиной тотчас встревоженно спросила:

— Что с тобой, м…

Она тотчас осеклась, и Виталий, мгновенно повернувшийся, увидел на ее лице плохо натянутую безмятежность. Он знал, почему она осеклась, и знал, какое слово хотела произнести. Ему хотелось, чтобы она договорила его до конца. Даже несмотря на то, что здесь был Жорка, и он затылком чувствовал его припудренный любопытством взгляд. Даже если бы сейчас здесь стояла половина Волжанска и глазела на них. Виталий удивился тому, насколько важным для него сейчас было это маленькое глупенькое слово.

— А если он и без нас уже знает, где они? — задумчиво произнес он, переведя взгляд на Жору, но тот покачал головой.

— Вряд ли. Иначе бы он нашел всех давным-давно. А по… по сну у него информации нет — ведь в первую ночь его не было в особняке. Ведь тогда бы он в первую очередь нашел бы меня. Как и вы.

— Да, на тебя была самая реальная зацепка, — признала Алина, потом обнаружила в своей правой руке чашку с остывшим кофе и поставила ее на столик. — Но, в таком случае, я не понимаю, как он нашел меня. Он узнал, где я живу, потому что следил за нами… но как он начал за нами следить? Как он вообще узнал, что мы встретились, что мы ищем ответы?

Жора пожал плечами — в который раз.

— Возможно, что о тебе он всетаки знал. Знал, что ты очнулась во время перехода. И время от времени проверял — не вспомнила ли чего лишнего?

— Не вижу смысла. Зачем ему рисковать? Убил бы сразу — и все!

— Может, занят был, — Жора криво усмехнулся. — Может, ему любопытно было. А может, в это время он еще не умел убивать — здесь… Не пробовал еще ни разу убивать не во сне. А после "Жемчужного"…

Он покачал головой, сделал несколько рассеянных шагов, не глядя, куда идет, и чуть не наступил на хвост Мэй, которая, вздыбившись, пружиной вылетела из-под его ног и заскакала на негнущихся лапах.

— Бух! Бух!

Жора проворно метнулся в сторону и запрыгнул в кресло, опасливо поглядывая в сторону разъяренной чау. Виталий недовольно сказал:

— Мэй, помолчи!

Мэй мрачно посмотрела на него, развернулась и горделиво проследовала в спальню. Алина услышала, как податливо вздохнула кровать и улыбнулась.

— Пойду я домой — поздно уже, — сказал Жора из кресла, неуверенно поглядывая в сторону спальни. — Устал, как собака. Да и мама будет беспокоиться.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Алина, и Жора дружелюбно усмехнулся ей.

— Всяко получше тебя. Нет, правда, неплохо. Только устал.

— А как с братом? — поинтересовался Виталий. — Может, помочь?

— Не стоит. Это дела семейные — сами разберемся. К тому же, мне кажется, что он вряд ли сегодня будет ночевать дома.

Жора встал и направился к двери. Виталий нерешительно посмотрел на Алину, потом сказал:

— Погоди, я тебя отвезу.

Жора начал отнекиваться, но больше для приличия, и в его голосе слышалось плохо скрываемое облегчение. Он бы и сам попросил Виталия об этом, но не решался — не хотел показывать, насколько ему не по себе при мысли от возвращения в одиночестве в темноте по засыпающему городу. Случившееся с Алиной не шло у него из головы. Кто знает — не поджидает ли и его сейчас у подъезда помятый "рекорд" с потушенными фарами? Жора попытался вспомнить Лешкино лицо, но не смог — в автобусе он практически не обращал на него внимания. Помнил только, что тот был очень худым, и ему было лет семнадцатьвосемнадать. Почти ребенок. Снаружи. А внутри сидит в засаде хитрый и опасный матерый зверь. Это пугало больше всего. Маньяк был бы не так страшен, если б оказался хотя бы Евсигнеевым. Хуже всего, когда тьма выбирает себе трогательнобеззащитную оболочку.

— Ты посидишь одна минут пятнадцать? — Виталий присел на корточки рядом с диваном и тронул Алину за руку. Она бодро кивнула. — Здесь хорошая дверь, можешь не беспокоиться — никто не вломится. Я быстро.

— Вы только поосторожней — этот псих наверняка где-то рядом.

Вместо ответа он снисходительно улыбнулся и выпрямился, потом вышел из гостиной, а вместо него заглянул Жора — уже в куртке.

— Пока, Аль. До завтра.

— А завтра с новыми силами в бой?!

— А то! Георгий Вершинин так просто не сдается! — Жора подмигнул ей здоровым глазом. — Как сказал Джордж Оруэлл, самый быстрый способ закончить войну — это потерпеть поражение. А меня такой способ отвертеться вовсе не устраивает!

Алина внимательно на него посмотрела.

— А мы уже ведем войну, Жора?

Тот, посерьезнев кивнул.

— Теперь да. Там мы ее проиграли, но уж теперь…

— Там была ничья.

— Не уверен, — задумчиво произнес Жора и исчез. Секундой позже хлопнула дверь. Алина некоторое время молча смотрела на опустевший дверной проем, словно Жора все еще стоял там и ждал ее ответа. Потом встала, тихо ступая прошла на кухню и вернулась в гостиную, крепко сжимая в руке широкий столовый нож. Снова села на диван, а нож положила рядом, глядя на него. Серебристый блеск остро отточенного металла успокаивал — еще больше, чем надежная входная дверь. Она снова вспомнила пронзивший ее слепящий свет фар и ту мысль, которая суетливо толкнулась у нее в мозгу — глупая, нелепая, страшная. Может, ее и не было вовсе? Может, она ей почудилась?

Жора не прав, хотя он просто не знает… Может, они и выиграют эту войну, но она, Алина, проиграет вне зависимости от исхода. Она уже проиграла — еще неделю назад, на старой скамейке возле акациевой изгороди — тихий и безнадежный проигрыш под шум осеннего ветра и плеск древней реки.

Когда Виталий вернулся, в квартире было очень тихо — даже Мэй не выбежала навстречу с привычным гавканьем, цокая когтями по полу. Сбросив ботинки, он быстро вошел в гостиную, но там никого не было. Вначале он хотел окликнуть Алину по имени, но тут же передумал, решив, что та, утомленная всем происшедшим, просто заснула. И все же он чувствовал легкую, непонятную тревогу. Ее пальто висело в прихожей, он увидел его сразу… и все же, кто знает, что могло взбрести ей в голову. Вдруг она воспользовалась его отсутствием и ушла? Либо чтобы в очередной раз доказать свою независимость, либо…

Не дав мысли продолжиться, он быстро вошел в спальню и, к своему облегчению, увидел Алину. Она лежала на середине кровати поверх одеяла, свернувшись на боку и поджав босые ноги. Ее руки, выглядывавшие из рукавов слишком большого для нее халата, казались очень тонкими. Рядом, на одеяле лежал столовый нож, хищно поблескивая острым лезвием. Алина ровно дышала и, казалось, спала, но, обойдя кровать, Виталий увидел, что ее глаза широко раскрыты и безжизненно смотрят в никуда. Их выражение не изменилось, даже когда он оказался на линии ее взгляда, и Виталий, порывисто наклонившись, тронул ее за плечо, испугавшись сам не зная чего. Алина вздрогнула, и в ее взгляде появилась успокоившая его осмысленность.

— А? Ты уже вернулся?

— Да. Ты не слышала, как я вошел?

Алина покачала головой и села, обхватив руками согнутые колени. Полы халата разошлись, и она машинально подтянула их обратно. Сейчас она казалась очень маленькой, беззащитной и испуганнонесчастной, словно девочка, потерявшаяся в темноте и бредущая на ощупь, выставив перед собой руки.

— Зачем тебе нож? — Виталий взял его и переложил на тумбочку. Алина пожала плечами.

— Сама не знаю. С ножом как-то спокойней. Но теперь он мне больше не нужен… Ты ведь сегодня… больше никуда не уйдешь?

— Нет. Ложиська спать. Уже поздно, и тебе нужно отдохнуть, потому что у нас завтра трудный день.

Алина усмехнулась — как-то вымученно, потом посмотрела на него.

— Да… Только… Я понимаю, что это прозвучит… смешно, но ты не мог бы… посидеть со мной… пока я не засну? Я постараюсь сделать это побыстрее.

— Почему это мне должно быть смешно? — спросил Виталий почти сердито. — Конечно посижу, почему нет? И засни, когда заснется.

Алина кивнула, явно обрадованная, и забралась под одеяло, не снимая халат. Движения ее были замедленными и какимито болезненностарушечьими. Виталий обошел кровать и сел на нее, потом расстегнул ворот рубашки и лег поверх одеяла, закинув руки за голову и глядя в потолок. Он слышал, как Алина возится рядом, устраиваясь поудобней. Потом она внезапно села и снова обхватила согнутые ноги поверх одеяла. Виталий вопросительно посмотрел на нее.

— Что такое?

— Нет, вряд ли я смогу заснуть!

— Конечно сможешь! — произнес Виталий более ворчливо, чем собирался. — Чем меньше ты будешь об этом думать, тем быстрее заснешь!

Алина посмотрела на него так, словно он ударил ее, и Виталий вздрогнул, узнав это выражение глаз. Точно так же она посмотрела на него там, в коридоре, когда он в идиотском порыве заявил, что она сама виновата в поведении Евигнеева. Она начала отворачиваться, одновременно опускаясь на подушку, но Виталий протянул руку, приподнявшись, и, придержав ее за плечо, повернул к себе.

— Рыжик, я знаю, как ты испугалась. Ну что ты? Я же все понимаю.

— Я знаю, что глупо веду себя, — сказала Алина со знакомыми нотками вызова, старательно отводя взгляд, — но…

— Конечно глупо. Особенно, когда говоришь, — Виталий легко потянул ее за плечо, чуть передвинувшись. — Иди сюда… Ну же… Иди ко мне…

Алина подвинулась, высвободив руки из-под одеяла, перекатилась на бок, и он обнял ее — осторожно, как ребенка. Она просунула левую руку ему под мышку, а правую прижала к его груди, и сквозь тонкую ткань рубашки он чувствовал, какие холодные у нее пальцы.

— Замерзла?

— Мне страшно, — приглушенно проговорила Алина ему в рубашку. — Господи, как же мне страшно!..

Он сразу же понял, что это "страшно" относится не только к умчавшемуся в темноту "рекорду", но и к наступающему дню, и к полузнакомым лицам найденных людей и скрытым пока еще лицам тех, кого предстоит найти, и даже к нему самому. Виталий ничего не ответил. Ему нечего было ответить. Он только молча гладил ее по затылку и ждал, пока она успокоится.

— Наверное, ты был прав, — прошептала она. — Наверное, не нужно было мне…

— Не был, — Виталий наклонил голову и прижался подбородком к ее волосам.

— Но ты же говорил…

— В свое время я вообще наговорил черт знает каких глупостей! — резковато произнес он. — Не вспоминай о них больше. Аль, я только хочу тебя об одном попросить… Наверняка мы еще не раз погрыземся… и ты так устроена, и я тоже… Но я тебя очень прошу, как бы ты не взбеленилась — не убегай больше. Не уходи больше одна, пожалуйста. Тут Евсигнеев вовремя подвернулся… а не будь его… А я, дурак, далеко тебя вел — надо было ближе ехать!..

Алина приподняла голову, и только сейчас он заметил, что она плачет.

— Ну ты же не знал!.. Это я…

— Никакой больше деликатности, рыжик, поняла? — отрезал Виталий немного сердито. Алина кивнула, потом немного недоуменно спросила:

— Почему ты называешь меня "рыжиком"? Я ведь больше не рыжая.

— Я тебе еще там объяснил, что цвет волос тут не при чем. Аль, ты хорошо поняла, что я сказал?

— Да.

— Потому что… снова… во второй раз… — Виталий замолчал, глядя поверх ее головы, потом сказал: — Спи.

Выражение ее лица стало непонятным, потом она опустила голову и снова уткнулась лицом ему в грудь и больше не сказала ни слова. Виталий чуть поддернул одеяло, и Алина сразу же испуганно вздрогнула, очевидно, решив, что он хочет уйти.

— Тихо, тихо. Спи.

Он снова положил пальцы ей на затылок, почувствовав, как она сразу успокоенно расслабилась. Ее пальцы на его груди потеплели, и вскоре Алина уснула, тепло дыша ему в рубашку, но Виталий не отпускал ее, боясь разбудить неосторожным движением. Потом закрыл глаза и спустя несколько минут уснул и сам. Мэй, устроившаяся рядом с кроватью, спала уже давно.

Воскресный день выдался на удивление солнечным и теплым — надвигающаяся зима сдала завоеванные позиции — то ли из милости, то ли по недосмотру, и на улицах Волжанска хозяйничала ранняя осень, отогревая замерзших ворон, простуженно галдящих на верхушках огромных тополей. Над Волгой кружили взъерошенные мартыны, оглашая окрестности пронзительными криками, и, казалось, сама река, играющая мириадами бликов под невысоким солнцем, повеселела и быстрее катила свои воды вдоль берега, неся на широкой спине мусор, бревна, суда и суденышки. В палисадниках неспешно кивали головами под легким ветерком отходящие хризантемы.

В парке из-за теплой погоды было людно. Они пристроились на скамейке возле фонтана"одуванчика", уже отключенного до весны. Все прочие скамейки были заняты — везде, куда не кинь взгляд, виднелись гомонящие дети, коляски, собаки, газеты, журналы, шишбеш, расстегнутые пальто и куртки, блеск солнечных очков и бутылки с пивом. Вдалеке грохотали по рельсам трамваи, и в этом грохоте тоже было нечто бодрое и праздничное. Натянутое над парком полотно неба безмятежноголубого цвета не было тронуто ни единым мазком облака.

— Не придет, — сказал Виталий, потягивавший из бутылки минеральную воду, и, подняв солнечные очки на лоб, вопросительно взглянул на Алину. — Не зря ли сидим? Может, перейти к более действенным мерам?

Алина, млевшая в теплых солнечных лучах, словно кошка, осторожно проверила, надежно ли закрывают распущенные волосы разодранную щеку, потом лениво покачала головой.

— Подождем еще. Десять минут — не показатель. Если, конечно, ты не против.

— Я-то, может, и против, только разве меня тут слушают? — иронично заметил Воробьев, опустил очки на глаза и отвернулся, разглядывая шумную компанию молодежи неподалеку. Алина украдкой покосилась на него. С самого утра Виталий вел себя с прежней отстраненной дружелюбностью, и иногда ей казалось, что и его вчерашние слова, и то, что она уснула в его руках, обнимавших ласково и бережно, было всего лишь сном. Когда она проснулась, Виталия уже не было в комнате — его не было даже в квартире, он вернулся получасом позже, привезя ей новую одежду — точно такой же костюм, который протянул ей с явной усмешкой в глазах, ожидая очередного приступа самолюбия. Но она ему ничего не сказала и ни о чем не спросила, и ей показалось, что это его слегка озадачило.

Жора обозначил свое присутствие в одиннадцатом часу телефонным звонком, сообщил, что у него все в порядке и испросил разрешения "соснуть еще часок", получив которое, сразу же отключился. Через десять минут после его звонка позвонил Евсигнеев и потребовал инструкций, и Виталий снова ушел, оставив Алину в квартире. Она, впрочем, и не рвалась на встречу, и дожидаясь Виталия, вволю наговорилась по телефону с Женькой. Голос подруги звучал весело, она была довольна новой работой и засыпала Алину кучей вопросов, получив ответ от силы штуки на три. Под конец она попросила, чтобы та нашла время и заглянула в свою квартиру — кошкуто она, конечно, накормила, только Стаси все равно выглядит немного чахлой, и Алине лучше показаться ей на глаза, чтобы та убедилась, что не брошена. Алина поклялась, что так и сделает.

А пока они сидели в парке и дожидались Ольгу. Алина и сама уже не особенно верила, что та придет, и мысленно ругала себя, за то, что вела себя в "Небе" не так, как нужно.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Виталий, не глядя на нее.

— Ничего. Только нога побаливает.

— Ну, это не страшно.

— Хорошо говорить, когда это не твоя нога.

— Ну, начинается, — заметил Виталий — почему-то с явным удовлетворением, потом вдруг вздрогнул и выпрямился. — Вот черт!

Алина повернула голову и тоже вздрогнула.

Специально Ольга так оделась или это была ее повседневная одежда — они потом так и не спросили, но сейчас ее появление было куда большим шоком, чем вчера в "Седьмом небе". Харченко, залитая лучами солнца, деловито шла через парк, куря на ходу. Ее антрацитово-черные волосы были безжалостно стянуты на затылке в тугую "ракушку", из-под расходящихся пол черного кожаного френча виднелся подол темнокрасного короткого платья. Она выглядела так, словно шагнула на парковые плиты прямиком из салона старенького автобуса, мчавшегося по сну к страшному особняку.

Подойдя к скамейке, Ольга остановилась и продуманноэффектным движением бросила окурок в стоявшую неподалеку урну, потом сняла темные очки, и ее карие глаза посмотрели на сидящих с холодной вопросительностью.

— Ну, садись, — приветливо предложил Виталий, — чего воздвиглась?

— Узнаю тон, — заметила Ольга и опустилась на скамейку. Закинула ногу за ногу, отчего ее юбка высоко вздернулась, приведя в состояние приятного волнения расположившуюся напротив мужскую компанию, потом посмотрела на Виталия, чтобы проверить степень произведенного эффекта. Но Воробьев смотрел не на ее ноги, а на пачку, из которой в этот момент выуживал "беломорину".

— Я смотрю, мы оба и в этом мире ничего, — с усмешкой произнесла она. Виталий поднял голову, и стекла его очков превратились в маленькие зеркальца, спрятав глаза.

— А ты, значит, в этом мире не владелица шикарного клуба, а проституточка? — негромко произнес он.

— Предпочитаю термин "платная подруга"? — спокойно поправила его Ольга и покосилась на Алину. — Это наши охранники тебя так отходили? Или он сам?

— Это Лешка, — ответила Алина, старательно укладывая непослушные пряди на щеку. Бровиусики Ольги порхнули к вискам.

— Бизнесмен что ли? Так вы и его нашли?!

— Его мы нашли, но это не он. Другой Лешка. Помнишь пацана в автобусе? Студента с плеером?

— Пацана? Ничего не понимаю, — Ольга задумалась, явно пытаясь сформулировать какойто вопрос, и Алина поняла, что ей все еще дико спрашивать о приснившемся, как о реальности, в которой побывала не только она. Потом Харченко подняла голову и осторожно спросила:

— Значит… меня там тоже убили? Как это случилось? Я ничего не помню… Помню, что заснула… помню короткую боль в горле… как сквозь сон… а потом… Так как?

Виталий кратко описал ей эпизод в гостиной, и на протяжении его рассказа Ольга постепенно бледнела, нервно дергая ярко накрашенными губами. Потом она коротко рассмеялась и взглянула на Алину.

— Значит, они решили, что это ты меня прирезала? Вот придурки!

— Тогда это было совсем не смешно, — хмуро заметила Алина. Ольга кивнула.

— Понимаю, понимаю… Значит, твоей вещью был нож? А что было с ним связано? Я-то ведь твою историю так и не услышала.

Виталий бросил на Алину быстрый взгляд, но та ровным голосом ответила.

— В детстве я видела, как этим ножом убили человека. Этой информации тебе достаточно?

Ольга снова кивнула, глядя на свое колено.

— Как ты проснулась? — спросил Виталий, ставя бутылку на асфальт рядом со скамейкой, и та почти сразу же исчезла, подхваченная чьейто ловкой рукой. Ольга покусала губы, потом небрежно произнесла:

— Как — в постели. Под Совой. Он меня как раз трахал — он любит начинать заниматься этим делом, пока я еще сплю, тупой извращенец! Проснулась и сразу подумала — уж не его ли член навеял на меня такой кошмар?!.. А Сова потом еще и наорал на меня — мол, не мог меня найти весь прошлый день и ночь тоже, что я явилась только утром… Наверное, крышу у него снесло, как обычно — Ольга рассеянно почесала кончик носа. — Я-то в прошлый день, как обычно, была на работе, — она вопросительно взглянула на Виталия и Алину. — Или нет?

— Почему "Вавилон"? — спросила Алина, не отвечая на ее вопрос. Ольга задумчиво посмотрела на нее, потом перевела взгляд на Виталия и вздрогнула.

— Господи, я до сих пор не могу в это поверить! Сидеть и разговаривать с людьми, которые приснились… С тобой еще ладно, — она взглянула на Алину, потом снова посмотрела на Виталия, — но когда я твое лицо вижу… Господи!.. Нет, ну слушайте, так же не бывает!.. Ну сознайтесь, что все подстроили! Массовый гипноз… все такое… Зачем это вам, а? У меня ведь никаких денег нет! У меня в этом мире единственная ценность — это моя собственная умелая задница.

— И страсть к особого рода документальным фильмам, — добавила Алина, разглядывая свой ноготь. Ольга передернулась, потом метнула на нее яростный взгляд.

— Откуда?..

— Кристинка рассказала. Она заходила тогда ночью в гостиную и поглядела, что за кассетка стоит в видике. Как ее, бедную, перекосило, когда она нам это поведала! А следом — и Жорку!

— Подумаешь, ангелочки, блин! — бросила Ольга, взяв себя в руки. — Да я здесь такую запись только пару раз видела! Сова как-то приносил. Да! Ну и что?! Знаешь, милая, если б тебя неоднократно ставили на хор без твоего согласия, тебе бы тоже было приятно смотреть, как это делают с кемто другим!

Алина молча пожала плечами. Ольга тоже помолчала, потом зло спросила:

— Ладно! Я пришла только потому, что вам коечто известно обо мне! Я так понимаю, вы что-то хотите за свое молчание, так?

Виталий громко расхохотался, распугав стаю тучных голубей, топтавшихся перед скамейкой.

— Господи, Харченко, ты решила, что мы затеяли тебя малость пошантажировать?!

— А разве нет? — удивление на ее лице было совершенно искренним. — Чего ж вы хотите?

— Малость пообщаться. А потом ты уже сама делай выводы — чего мы хотим и чего хочешь ты сама.

Ольга рассеянно взглянула в сторону фонтана, потом задала ему тот же вопрос, который днем раньше задал Евсигнеев, но если в голосе того звучало откровенное злорадство, то в голосе Харченко было лишь любопытство.

— А вас там тоже убили?

— Да, — отозвалась Алина, крутя в пальцах запечатанную пачку сигарет.

— Жаль, — неожиданно сказала Ольга с легкой усмешкой. — Вы были очень занятными.

Они бродили по залитому солнцем парку. Без определенной цели — просто гуляли и разговаривали на ходу. Об этом попросила Ольга, заявив, что не может долго сидеть на одном месте и насидеться и належаться она сегодня еще успеет. Ее лицо все еще хранило ошарашенное выражение — она никак не могла принять только что услышанное, и в глазах то и дело вспыхивало упрямое "так не бывает". Алина держала руки в карманах пальто, и Ольга осторожным, несвойственным ей пугливым жестом взяла ее под правый локоть, словно отчаянно нуждалась в поддержке. Алина помнила, что, возможно, именно этой рукой Ольга выплеснула кислоту в лицо никогда не виденной ею Татьяне Дердюк. Стервой та была или нет, но оправдания Ольгиному поступку не существовало, и к ней следовало испытывать добродетельное отвращение. Но сейчас Алине было абсолютно все равно — держит та ее под руку или нет. Виталий, прихрамывая, шел чуть в сторонке, внимательно глядя по сторонам и часто оглядываясь. Иногда он смотрел в ее сторону, но выражения его глаз за темными стеклами очков не было видно, и Алина почему-то была рада этому.

— Грубо говоря, нас всех поимели! — зло сказала Ольга, поправляя на плече ремень сумочки. — Просто взяли и тупо поимели!

— Почему тупо — очень даже научным образом, — заметила Алина. Ольга презрительно фыркнула.

— Но ведь все равно поимели! К тому же, кто их знает, что они с нами вытворяли, пока мы были в отключке?! А этот Лешка… Ну, сучонок!

— Почему "Вавилон"? — повторила Алина свой полузабытый вопрос. Ольга невесело усмехнулась.

— У меня с его хозяином, Денисом, были очень хорошие отношения. Я его так чудесно раскручивала… так задурила — он уже готов был на меня дарственную оформить на этот чертов клуб! И тут вдруг — бац! — втрескался в какуюто соплюху — толькотолько из школы! Меня, естественно, на фиг! Козел! Я всегда так хотела, чтоб он сдох!.. "Вавилон" должен был быть моим! — Ольга сжала пальцы свободной руки в кулак. — Я столько времени и сил потратила на этого кретина! Он в постели был, как гнилая медуза… и что я только ни делала!..

Она достала новую сигарету и закурила на ходу. Ее пальцы чуть подрагивали.

— Там… так все было здорово! Богатая, независимая, Денис подох!.. Так все реально!.. а потом открываю глаза — и Сова! И все постарому… Меня чуть не стошнило в его потную рожу! — Ольга скривилась. — Быть так высоко… и опять обратно в помойную яму!.. Хоть вообще не просыпайся! Когда мы найдем этих уродов, я им лично все пообрываю!

— А уйти ты не пробовала? — поинтересовалась Алина, заметив, что Ольга уверенно опустила слово "если". Харченко взглянула на нее с редкостным цинизмом.

— Думаешь, это так просто, наивная ты девочка?! Это ж не твоя забегаловка, в которой можно вот так вот запросто хлопнуть дверью! Это серьезный бизнес. А я Сове денег должна. Много. Влетела по черному.

— Сколько?

— Много, много. Ты и сотой части таких бабок не видала! Так что никуда я в ближайшее время не денусь. Я, правда, здорово брыкалась… после… этого. Скандалила. Даже вчера. Но с Совой особо не поскандалишь — вы ж этого жлоба видели! Кстати, спасибо, — она с усмешкой посмотрела на Виталия, — что ты ему вломил! Было очень приятно наблюдать, как он баюкает свои яйца! Ему до сих пор не до траха! Смотри только, если он тебя найдет…

— Это не твоя забота, — спокойно ответил Виталий. — Ты, кстати, действительно никогда шабли не пробовала?

Ольга посмотрела на него почти испуганно, потом глубоко вздохнула.

— Господи, я никак не могу привыкнуть!.. Да, не пробовала. как-то вот не получилось. Но всегда хотела. Красивое название. Так кто был прав — я или бедняга Лифман?

— Лифман. Шабли — сухое вино, — Алина слегка улыбнулась, и на лице Ольги появилось знакомое раздражение.

— Уж емуто откуда?!.. Вы говорите, он совсем плох?

Виталий мрачно кивнул.

— Откровенно говоря, я очень за него беспокоюсь. Кажется, он слегка умом тронулся. Возникает большое желание приковать его к батарее, чтоб он не натворил дел.

— Ну, это нереально, — пробормотала Ольга. — К тому же, похищение человека — приличная статья!

— Не будем о статьях, — холодно отозвался Виталий, и Ольга сразу сникла, что тоже было ей несвойственно. — Так, значит, "Вавилон"? Именно это было твоей заветной мечтой?

— Мой заветной мечтой было, чтобы ко мне никто никогда не лез! — Ольга дернула плечом. — А такую возможность дают только большие деньги!

Виталий хотел было что-то ответить, но тут у него в кармане ожил телефон, и он приотстал, говоря в трубку:

— Да… Привет, Серый! Нет, нет… Да помню я! У меня тут небольшие проблемы нарисовались — как решу, подъеду. Делай на свое усмотрение. Нет, не раньше вторника уж точно… Не серьезно, просто хлопотно… Ага…

Дальнейшие слова слились в неразборчивое бормотание. Ольга и Алина прошли еще несколько метров и остановились, глядя на Виталия, повернувшегося к ним спиной. Потом Харченко негромко произнесла:

— Да-а. Жаль мне тебя, Алина.

— Это еще почему?! — Алина резко взглянула на нее, с удивлением увидев в глазах Ольги некий отблеск сочувствия.

— Потому что здесь ты совсем другая, — Ольга провела указательным пальцем перед своим лицом, обрисовав в воздухе овал. — Я еще там заметила, что ты к нему не ровно дышишь. У вас там было что-нибудь, нет?

Алина зло промолчала, и Ольга удовлетворенно кивнула.

— Так значит, было. Только напрасно ты свои чувства сюда прихватила. Про то, что было там, тебе лучше забыть.

— С чего вдруг такое сострадание? — холодно поинтересовалась Алина. Ольга пожала плечами.

— Просто жаль тебя. Просто то, как ты на него смотришь… любой бабе это сразу заметно. Там ты была симпатяшка, а здесь, уж извини, прилично проигрываешь во внешности. А мужикам ведь только одно интересно — смазливая внешность, длинные ноги и то, что между ними. Вот и все! А на то, что под этой внешностью, им наплевать, уверяю тебя! Поверь мне, я хорошо знаю жизнь.

— Возможно, ты знаешь ее не с той стороны.

— Я знаю ее со всех сторон, — Ольга поправила серьгу в ухе. — И с передней, и с задней. Так что не трави себя понапрасну и переключись на когонибудь другого. На того, кто не видел тебя той.

— Сама что ли на него виды имеешь? — Алина насмешливо прищурилась. Ольга задумчиво посмотрела в сторону Виталия, вздернув одну бровь.

— Могла бы. Он ничего. Знаю я такой тип — корчат из себя праведников… до поры до времени. Ты, кстати, не забывай, что он вначале всетаки на Маринку польстился — она ведь там была самой красивой. Но, наверное, в постели она оказалась не так хороша, как на лицо… Пойми, я говорю тебе все это исключительно из женской солидарности — и не надо кривить губы и метать на меня огненные взгляды! Я… действительно хотела тебя удержать, — Ольга неожиданно отвернулась, и ее голос зазвучал глуше. — Но ты выскользнула… и ты могла бы…

— По физиономии ты мне вчера тоже дала из женской солидарности?! — Алина одернула пиджак под пальто, потом пнула носком сапога подвернувшийся камешек, и тот улетел в стаю голубей, снова разлетевшихся с громким возмущенным хлопаньем. Ольга повернулась с тонкой усмешкой на губах.

— Ты должна понять, в каком я была состоянии. Кроме того, ты мне тоже двинула и это, между прочим, было очень больно. Чудо, что синяка не осталось!..

К ним подошел Виталий, на ходу пряча телефон, и Харченко сразу замолчала, а Алина придала лицу безмятежное выражение, пожалев, что сама не прихватила с собой темных очков. Они бы сейчас были очень кстати.

— Итак, суть ты уловила? — спросил он у Ольги, когда они снова неторопливо двинулись вперед.

— Сутьто я уловила, только не понимаю, чем могу вам помочь? О Лешке я вообще понятия не имела. Ни Светка, ни Маринка, ни прочие мне ничего такого не рассказывали, и я не знаю, как их можно найти. Бегать и прочесывать город, как бизнесмен? Я не располагаю таким количеством времени, тем более, мне до вечера еще нужно выспаться. Единственное, что я могу сделать, это поговорить с одним своим… знакомым. Он держит сеть автомастерских и, возможно, знает, есть ли там какойнибудь Олег Кривцов. По крайней мере, попробует узнать.

— Ну, — Виталий пожал плечами, — это лучше, чем ничего. Это хоть как-то сэкономит наше время.

Ольга нерешительно помолчала, потом спросила:

— Так вы хотите… снова собрать всех нас вместе, я правильно понимаю? Думаете, от этого наша память прояснится?

— Кто знает, — уклончиво ответил Виталий. — Во всяком случае, всем следует знать, что произошло. Может, кому-то сейчас еще хуже, чем Лифману.

Ольга насмешливо блеснула в улыбке чуть пожелтевшими от никотина зубами.

— Это очень гуманно. Что ж, я постараюсь что-нибудь сделать. Положительного результата не гарантирую. Дай мне свой телефон.

Алина отвернулась, оглядывая окрестности и спиной чувствуя ее сочувственную усмешку. Обернулась она только, когда Ольга окликнула ее.

— А у тебя есть телефон? Мне бы лучше иметь полный запас.

Алина неохотно продиктовала ей номер, увидев, что Виталий снова поднял очки на лоб и внимательно смотрит на ее руку. Она заметила, что прижимает кончик указательного пальца к носу, и поспешно спрятала руку в карман.

— Разноцветные глаза… — задумчиво пробормотала Ольга, застегивая сумочку. — Знаете… что-то очень знакомое. А еще… когда я толькотолько проснулась в автобусе… помню голос… как будто во сне… Очень красивый мужской голос, — она подмигнула Алине. — Очень сексуальный. И очень убедительный.

Алина приняла задумчивый вид и сказала:

— Да? Я ничего такого не помню. Ну… в общем, будем созваниваться, ага? Смотри, будь поосторожней… на всякий случай.

— Буду, буду… — пробормотала Ольга. — Ладно, мне пора.

Она шагнула в сторону и обернулась.

— Кстати, спасибо, что нашли меня. Не думала, что скажу вам это, но… спасибо. Это действительно оказалось очень важным… для меня.

— Спасибо, что пришла, — насмешливо отозвался Виталий. Ольга кивнула, не ответив на усмешку.

— Уж поверь, это было непросто.

Отвернувшись, она быстро зашагала прочь, к остановке. Ее походка по-прежнему была вызывающеуверенной, но теперь в осанке чувствовалась некая подавленность, словно узнанное висело у нее на шее тяжелым грузом, мешая идти. Алина проводила ее задумчивым взглядом, потом отвернулась, и Виталий сразу же спросил:

— Что она тебе сказала?

— Ты о чем?

— Пока я разговаривал по телефону… что она тебе наговорила?! — в его голосе появились злые нотки. — Думаешь, я не заметил, что ты сама не своя?!

— Да мы просто насчет вчерашнего разговаривали, — ответила она, склонив голову набок. В глаза Виталия появилась холодная усмешка, и Алина внезапно вспомнила свою характеристику, которую читала у него в квартире, и подняла голову, но было поздно.

— Что бы она мне не сказала, тебя это не касается! — отрезала она. — И наших поисков тоже! Я не понимаю — мне что — обо всем тебе докладывать?!

— Нет. Просто поменьше слушай всякий бред!

— Почем ты знаешь, что это был бред?! Может, она как раз говорила весьма умные вещи! — вскипела Алина. Виталий покачал головой, глядя на нее со странным сожалением, как смотрит ветеринар на безнадежно больное животное, которое ему предстоит усыпить.

— Я просто за тебя беспокоюсь.

— Как мило! — она сделала реверанс. — С чего бы это?

— Вот черт! — процедил Виталий сквозь зубы и отвернулся. Алина обошла его и продела свою руку в сгиб его правой руки. Чуть потянула в сторону.

— Поскольку наша беседа вот-вот приобретет очень бурный темп с применением разнообразных эпитетов и прочих образных выражений, побежали!

— Чего? — Виталий недоуменно приподнял брови, отчего очки упали ему на глаза, сразу же придав мрачнонелюдимый вид. — Зачем?

— Ну, ты же ведь просил, чтобы я больше не убегала одна. А я сейчас снова начинаю испытывать желание рвануть от тебя подальше. Поскольку кроме тебя здесь никого нет, тебе придется бежать со мной.

Виталий опять поднял очки на лоб и посмотрел на нее. Его губы не улыбались, но у уголков глаз собрались лучики морщин, и в зрачках плясали смешинки.

— Иногда я тебя совершенно не узнаю. Там ты не была такой говорливой.

Губы Алины стянулись в узкую полоску, и ее рука начала выскальзывать, но он поймал ее и вернул на свой локоть.

— Спокойно! Минут десять передышки — и продолжим. Хочешь чего-нибудь?

— Мира во всем мире.

— А как насчет менее масштабных желаний?

— Я бы какихнибудь сухариков погрызла.

— Сухааариков? — протянул Воробьев дрожащим, жалостливым голосом. — Ну пошли, купим тебе сухааариков.

Алина, не выдержав, рассмеялась и вместе с ним направилась к ближайшему ларьку. Отпустив ее, Виталий обратился к продавщице, а она тем временем стояла и задумчиво смотрела ему затылок.

Жаль мне тебя, Алина.

Ты здесь совсем другая.

Виталий повернулся, протянул ей пачку соленых сухариков, а потом вдруг схватился за сердце. Алина испуганно приоткрыла рот, но Виталий тут же сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил свой сотовый. Алина расслабилась, возведя глаза к небу, и на ее лице появилась неприкрытая досада.

— Виталя! — сказала трубка голосом Вершинина, в котором прозвучали странные, встревожившие Виталия нотки. — Вы не могли бы сейчас ко мне приехать?

— Что случилось?!

— Ничего страшного, но вам бы лучше приехать.

— А сказать ты не можешь?

— Приезжайте и сами увидите. Вам это понравится. — заверил его Жора и отключился. Виталий недоуменно посмотрел на телефон и спрятал его.

— В чем дело? — осведомилась Алина, уже вовсю хрустевшая сухариками. Виталий пожал плечами.

— Жорка просил к нему заскочить. А зачем — не сказал. Голос у него был странный. Все, отдых отменяется, пошли к машине!

Пока они быстрым шагом шли к оставленному неподалеку "лендроверу", у Алины не шел из головы голос Ольги и сочувственные искорки в ее глазах. Она злилась на себя. Какое, собственно говоря, сейчас это имеет значение?! Есть вещи более важные! Есть угроза ее жизни. Жизни других. Есть "Жемчужный", в котором жестоко убили девять человек. Если они не найдут Лешку в ближайшее время, сколько еще будет таких "Жемчужных"? Номер "рекорда" ничего не дал — он был угнан тем же вечером и часом позже брошен через три улицы от места происшествия, так что эта единственная ниточка к Лешке оборвалась. А Шрейдер? Развалилась ли без него исследовательская группа или в ближайшее время кто-то вновь помчится по безвестной дороге, которая приведет его в странный дом, наполненный его же собственными чувствами, желаниями и страхами? Вот о чем надо думать! В конце концов, мужчин на свете много, а подобные воздыхания, слезы и сопли впору любительнице сладких романов Свете Бережной, а вовсе не ей, Алине! Внезапно отчегото вспомнился шикарный стол в особняке, накрытый усилиями Бережной, вкуснейшие блюда, и Алина, уже садясь в джип, вдвойне пожалела, что они до сих пор не нашли Светлану.

Женщина, которую звали Светлана БережнаяЮхневич, не знала, что ее ищут.

Но если бы она какимто образом об этом узнала, то перестала бы и носа казать из своей маленькой квартирки или уехала бы из города как можно дальше. Она бы ни за что не показалась на глаза приснившимся попутчикам такой, какой была на самом деле. Особенно Борису. Она бы ни за что не захотела, чтобы они увидели ее такой.

Светлана приподняла крышку кастрюли, проверяя — не закипел ли бульон? Потом вернула ее на место, и быстрыми ловкими движениями начала нарезать картошку для борща. Натертые свекла и морковь уже ждали своего часа в отдельных мисочках, аккуратно прикрытые крышками. На тарелке свежо и остро пах нарезанный лук. В раковине размораживалось мясо — еще чутьчуть, и можно будет начинать нарезать его и прокручивать на мясорубке.

В левом боку больно кольнуло, и Светлана, охнув, отложила нож и поморщилась. Ее ладонь легла на бок и осторожно потерла его. К завтрашнему дню, наверное, будет уже поменьше болеть, хотя кровоподтек выглядел довольно устрашающе. Кулаки у Мишки были крепкие, и он очень хорошо знал, куда и как нужно бить, чтобы было очень больно, и в то же время неопасно. Поэтому лучше было подворачиваться ему под руку, пока он еще хоть более-менее трезвый, а если уж приходит сильно пьяным, нужно успеть улучить момент и не попасться ему на глаза, а юркнуть в постель и притвориться спящей. Тогда он ее бить не будет, а только повалится на кровать и уснет. Или может перед этим растолкает ее, заберется сверху и попыхтит немного, хотя по пьяни у него редко когда что-то получалось. А будучи трезвым, он спал с ней очень редко. Только иногда. Хорошо хоть иногда. Хорошо хоть кто-то иногда. Ей не к чему придираться. Кто на нее взглянет?

— Светка! — раздался из комнаты громкий крик. — Светка!..

Светлана втянула голову в плечи, чуть присев, потом взглянула на лежащий на столе нож. С тех пор, как она проснулась, Светлана почему-то довольно часто смотрела на нож, сама не зная зачем. Особенно, когда слышала этот крик, который не менялся день ото дня. Крик был ломким, как жареная картошка, которую она любила грызть за чтением — крепко посоленная и сильно зажаренная, с хрустом переламывающаяся под ее крепкими зубами. Зубы у нее были белые и очень красивые, и раньше ей нравилось улыбаться себе в зеркале, потому что улыбка получалась как в рекламе зубной пасты. Она считала, что улыбка — единственное, что в ней есть привлекательного. Но теперь она старалась подходить к зеркалу как можно реже. Она боялась того, что вопросительно смотрело на нее из серебристых глубин. Боялась и ненавидела.

— Светка! Оглохла, что ли?!

Нож снова поманил ее взгляд, но она сразу же отвернулась. Можно подумать… можно помечтать, но осуществить это… Ей, всего боящемуся и такому жалостливому существу, никогда не обратить этот нож против кого-то, никогда не сделать кому-то больно. Она никогда не давала сдачи, а только закрывалась руками и сжималась в комок, и рано или поздно все заканчивалось. Ей было сложно даже прихлопнуть тапочком таракана, и если бы у Светланы были дети, они бы крутили ею, как хотели, потому что она никогда не смогла бы дать им подзатыльник или прикрикнуть. "Наша тишайшая" называли ее подруги в глаза, а за глаза добавляли "бедная покорная дурочка". Она прекрасно знала об этом, но не обижалась на них. Лучше такие подруги, чем никаких. Лучше такой муж, чем совсем никакого. Хуже одиночества нет ничего. А боль можно научиться терпеть. Иногда Светлане казалось, что ее били всю жизнь — вначале отец, от которого всегда пахло "Русским лесом" и еще терпким горьковатым запахом — его собственным. А потом он передал ее с рук на руки достойному кандидату в мужья, который подарил ей пощечину гораздо раньше обручального кольца.

Светлана повернулась и узким коридором пошла в комнату, хлопая разношенными тапочками без задников — очень полная и рано постаревшая женщина с несколькими подбородками, пухлыми руками и огромными ягодицами, тяжело перекатывающимися под ситцевой тканью халата. Никто, глядя на нее, и подумать бы не смог, что ей еще не исполнилось и тридцати. На ходу она переваливалась поутиному, колыхаясь всем телом, и тяжело дышала, часто моргая карими глазами, в которых не было ничего, кроме животной покорности и страха — только лишь где-то в глубине их стремительно угасал серебристый отблеск оставшегося на столе ножа.

Мишка сидел в кресле, лениво переключая телевизионные каналы. Он был большим и грузным, с густой растительностью на руках, груди и спине, тогда как на голове среди темных кучерявящихся волос уже проглядывала заметная плешь. Из прорехи в футболке под мышкой выглядывал темный завиток, и увидев ее, Светлана осознала, что собиралась утром зашить мужу футболку, но совершенно забыла об этом, и он позвал ее, чтобы продемонстрировать этот повод для еще одного синяка. Но Мишка, не повернув к ней головы, всего лишь раздраженно сказал:

— Мне дадут в этом доме жрать или как?!

— Борщ скоро будет. Сейчас бульон закипит, и я…

— Меня не интересует, что у тебя там и когда закипит! — Мишка снова переключил канал и потянулся за бутылкой пива, стоявшей на полу. — Я спрашиваю, когда будет обед?!

— Скоро, — Светлана прислонилась к косяку, глядя на незаконченную кружевную салфетку, лежащую на подлокотнике ее кресла. Она лежала так уже больше двух недель. Светлана никак не могла заставить себя закончить ее, хотя всего лишь оставалось обвязать дуги из воздушных петель парой рядков столбиков с накидом. В последнее время все валилось у нее из рук, и даже готовить она стала хуже, и в ресторанчике, где она работала поваром, ей даже пару раз сделали замечание чрезвычайно удивленным голосом.

— Нуну, — голос мужа стал немного спокойней. — А кроме борща что?

— Мясо вот-вот разморозится, и я собиралась сделать его побургундски…

— Да неужели?! — Мишка шлепнул ладонью по подлокотнику. — Я тебе говорил — занимайся своими кулинарными извращениями, пока меня нет дома! Говорил?! С голоду можно сдохнуть, пока ты там чегото выдумываешь! А когда я дома, то еда должна готовиться быстро! Берешь свое мясо и жаришь его большими кусками — и все! Без всяких этих!..

— Но ведь так же гораздо вкуснее, — вяло возразила Светлана, глядя на экран телевизора, где показывали пляжные виды и полуголых красоток. Через час по одной из программ должен был начаться фильм "Унесенные ветром" — один из ее любимых. Она всегда плакала в конце, когда смотрела на Вивьен Ли, стоящую на фоне заката. А ближе к вечеру будут показывать конкурс бальных танцев — она всегда их смотрела, представляя, как она, такая же худенькая, как и танцовщицы, выделывает умопомрачительные па, а ее партнер — высокий и красивый и обязательно брюнет, похожий на Кларка Гейбла или Тимоти Далтона… или на Бориса. Но Мишка решил провести это воскресенье дома и, разумеется, не даст ей посмотреть ни того, ни другого — он называл все это "детсадовскими соплями" и смотрел, в основном, футбольные матчи и бокс, а Светлана уходила в маленькую комнату и снова и снова перечитывала свою библиотечку любовных романов, мечтая о том, чему никогда не бывать.

— Вкуснее… Наготовит вечно всякой фигни, потом сиди и думай, чего жуешь… — проворчал Мишка. — Надо было, в таком случае, раньше приниматься! С утреца!

— Утром я стирала. Ты же не починил машинку.

— Некогда было, — Мишка махнул пультом в сторону телевизора. — У, какие девки, а! Не то, что ты, корова, талию на ощупь не найти! Надо мной уже все друзья потешаются — удачно, мол, женился, Мишаня! Вот какой надо быть! А ты свою корму в двери с трудом протискиваешь!

— Ты же знаешь, что у меня гормональное расстройство, — с трудом проговорила она. — Ты же помнишь, какой я была.

— С трудом! — Мишка фыркнул. — Глядика, слова умные выучила — гормональное расстройство! Жрать надо меньше — вот тебе и все расстройство. Ты же все время что-то жуешь — хоть рот тебе зашивай! Глаза б мои на тебя не глядели! Ну, чего ты встала — иди, занимайся обедом! Я всю неделю пахал, как потерпевший, — имею я право на нормальный воскресный обед?!

Он бросил пульт рядом, на кресло, и потянулся, закинув руки за голову. Из-под задравшейся футболки выглянул объемный волосатый живот. Светлана отвернулась и тяжело побрела обратно на кухню, придерживаясь правой рукой за стенку.

Хлопоча у плиты, она снова начала думать о своем недавнем сне — таком реальном, что ей становилось больно, и где-то в глубине горла появлялась странная дрожь. Хотелось, безумно хотелось верить, что сон ей снится сейчас — необъяснимый, жуткий кошмар, но рано или поздно он закончится, и она проснется в своей постели — чудесной постели с шелковыми простынями, среди цветов и ярко горящих ламп, и будет она не Светланой Юхневич, которой противно смотреть на себя в зеркало, а Светочкой Бережной, красивой и худенькой — Светочкой, умеющей танцевать, Светочкой, на которую обращают внимание такие красивые и романтичные мужчины, как Борис, Светочкой, на которую никто и никогда не поднимал руки. Она будет двигаться легко и изящно, она будет плавать на пароходах и у нее будут потрясающей красоты любовные романы. Светлана мечтательно смотрела перед собой широко раскрытыми глазами, слезящимися от лука, и у ее мечтаний был запах гиацинтов, звук индийской поэзии, которую читал бархатный мужской голос, и цвет розового с золотом — как обои в ее комнате в особняке. Очень редко ей вспоминалось, как больно закончился этот странный сон — как, спустившись на кухню, она увидела Алину, склонившуюся перед распахнутой дверью морозильной камеры, которая почему-то была в мужском халате; как обойдя стол, она увидела водителя, лежащего на полу, узкий запекшийся разрез на его голой груди и широко раскрытые стеклянные глаза, и как секундой позже что-то с силой ударило ее по голове… А потом она распахнула ресницы и увидела потолок старенькой квартиры, и рядом громко храпел Мишка, раскрыв рот, и от него шел тяжелый кислый запах. Светлана в тот момент не поверила и закрыла глаза, но продолжения не было. Всего лишь сон.

С тех пор каждый вечер она старалась побыстрее закончить все дела и забиралась под одеяло и с отчаяньем засыпала, надеясь, что все повторится. Но больше она ни разу не видела этого чудесного сна. Была реальность, была работа, тесная квартирка, побои, неизменный запах перегара, хриплые крики, унижение и боль, грузное тело Мишки на ней, его монотонные движения, не приносившие больше никакого удовлетворения… и больше не было ничего. Разве еще только руки, для того чтобы искусно готовить и красиво вязать, и глаза, для того чтобы плакать и читать любовные романы. С каждым днем Светлана ощущала все большую безнадежную усталость и с каждым днем все чаще спрашивала себя — неужели это ее жизнь и неужели никогда ничего другого не будет? Она думала о сне все чаще и чаще, а еще чаще на нее нападало какоето странное отупение, сродни трансу, и тогда ее глаза обращались к чистым сверкающим лезвиям ножей, которые Мишка, стоит отдать ему должное, содержал в полном порядке.

Она размышляла об этом и позже, сидя в своем кресле и вытянув усталые ноги. Ее пальцы рассеянно поглаживали незаконченное вязание, глаза так же рассеянно поглаживали стены комнаты, чистенькой и аккуратной, украшенной бесчисленными вязаными салфеточками. Искусно вязать ее научила прабабка, и в памяти Светланы всплыли ее ловкие морщинистые пальцы и огромные стекла очков — единственное, что она о ней помнила. А потом отчегото вспомнился давний школьный друг, Максим, который воровал для нее цветы в палисадниках и вырезал для нее на уроках труда забавные деревянные фигурки, и с которым она целовалась в школьном гардеробе среди висящих пальто и курток. Он называл ее "Светик" и всегда говорил, что ее губы по вкусу как клубника. Как давно это было… Мишка никогда не называл ее "Светик", не дарил цветов, в его руках никогда не было нежности… Он просто брал свое, а потом поворачивался спиной и засыпал, и так было всегда. Почему раньше ей казалось это нормальным? Почему она до сих пор с ним, в этой квартирке… почему она до сих пор в этом ужасном теле?..

Светлана подняла голову и взглянула на мужа, который, подчищая ложкой остатки борща, что-то раздраженно рассказывал о своих приятелях по стройке и о своем бригадире, и внезапно к горлу у нее подкатил ком, а желудок сдавило, и она испугалась, что ее сейчас стошнит.

— Как борщ? — осторожно спросила она. Мишка перестал стучать ложкой и взглянул на нее.

— Сойдет. С голодухи любые помои сожрешь! Второе готово?

Светлана перевела взгляд на экран телевизора, по которому теперь шел какойто боевик.

— Ты не мог бы переключить на шестнадцатый? Сейчас будут "Унесенные ветром".

— Еще не хватало мне в воскресенье всякую муть смотреть! — иронически отозвался он. — И вообще сейчас футбол будет!

Светлана посмотрела на черный завиток, высовывающийся из прорехи в футболке. Потом с трудом поднялась, подошла к креслу, взяла пульт, лежавший на подлокотнике и переключила канал.

Мишка ничего не сказал. Он осторожно умостил пустую тарелку на другом подлокотнике, потом встал и резким движением вырвал пульт из ее безвольно повисшей руки, после чего таким же резким движением ударил пультом ее по лицу. Вскрикнув, Светлана отшатнулась, зажмурившись от боли. Из ее разбитого носа потекла кровь, пачкая подбородок, шею и воротник халата. Она зажала нос ладонью, чувствуя тепло собственной крови. Мишка внимательно осмотрел пульт — не треснул ли где? — потом взял пустую тарелку и сунул Светлане в свободную руку.

— Неси второе! Ишь, характер она мне тут будет показывать! Хочешь смотреть свой дебильный фильм — так вали к комунибудь из своих дебильных подружек! Дура!

Мишка сел обратно в кресло, переключил канал и со скучающим видом уставился в телевизор, потом потянулся за пивом. Светлана повернулась и с тарелкой в руке пошла на кухню. Глаза ее были пустыми, как и тщательно выскобленная мужем тарелка. Ложка едва слышно позвякивала о фаянс. Капли крови просачивались сквозь пальцы и падали вниз, оставляя на бледнозеленом линолеуме пятна размером с копеечную монету.

Светлана поставила тарелку на стол, потом дернула висящее на пластмассовой вешалке кухонное полотенце, и вешалка обломилась с едва слышным треском. Не заметив этого, она старательно вытерла лицо полотенцем, в котором сама когда-то сделала несколько красивых мережек, и уронила полотенце на пол. Повернулась, взяла тарелку и начала наполнять ее жареным мясом и рисом со специями. Потом поставила тарелку на стол и потянулась к ящику за вилкой, и в этот момент новая капля крови сорвалась с ее подбородка и упала на позабытый нож, свернувшись на сверкающей стали, словно живая, и в ней заиграл яркий солнечный луч, падавший в окно между раскрытыми кружевными занавесками. Ее рука застыла, и взгляд приклеился к этой капле — горячей на холодном, сияющей словно драгоценный камень, — сросся с ней и наполнился жизнью, словно сам превратился в кровеносный сосуд, по которому стремительно заструилась теплая жидкость, неся в мозг понимание и твердую уверенность. Из мозга она протекла к губам, и те раздвинулись в слабой, отстраненной улыбке. В ушах вдруг зазвучал голос Бориса — так отчетливо и узнаваемо, словно она слышала его всего лишь несколько минут назад.

…рубины — иные как пламя, иные как кровь, а в иных словно плещется дорогое розовое вино…

…что бы ни ждало меня в дальнейшем, я готов на все, чтобы эти глаза смотрели только на меня…

Она облизнула губы. Потом достала из ящика вилку и аккуратно положила ее в тарелку, примяв ею рисовую горку. Ножа уже не было на столе, он куда-то исчез, но беспокоиться об этом, право же, не стоило. Совсем не стоило.

Когда Светлана вошла в комнату, Мишка все так же сидел в кресле и потягивал пиво. Услышав ее шаги, он повернул голову, но тут же снова уставился в телевизор.

— Наконец-то! В соседний дом, что ли, за едой ходила?! Рожу хоть сполосни — самойто не противно!

Подойдя к креслу вплотную, Светлана протянула тарелку. Мишка принял ее, поставил бутылку на пол, потом захватил вилкой горсть риса и начал поднимать ее к раскрытому рту.

Пальцы ее левой руки вцепились в черные пряди волос надо лбом и рванули, запрокидывая голову назад, и правая рука на коротком замахе обрушилась вниз, всадив широкое лезвие точно в ямку у основания шеи. Мишка издал странный всхлипывающий звук и удивленно скосил глаза вниз, на рукоять ножа. Вилка выпала из его руки, просыпав рис на колени, обтянутые старыми тренировочными штанами, следом кувыркнулась тарелка, рассыпая по полу свое содержимое. Один кусок мяса улегся на его бедре, но Мишка сразу же дернул ногой, и мясо перекатилось на сиденье кресла.

Отстраненно улыбаясь, Светлана выдернула нож, потянув следом густой поток крови. Муж вскрикнул — громко, но крик сразу же оборвался булькающим хрипом. Он выгнулся, потрясенно глядя на ее спокойное лицо, руки со скрюченными пальцами взлетели в воздух, пытаясь схватить ее за руку и за горло, но тут она ударила снова — теперь в грудь. На этот раз нож застрял, она рванула со всей силы, и он высвободился с сырым хрустом. Светлана снова ударила, крепче сжимая в пальцах рукоятку, ставшую неудобноскользкой. Длинные ноги Мишки дробно забарабанили по полу — смешной, нелепый звук.

Она нанесла еще несколько ударов, потом убрала руку, оставив нож торчать в теле. Мишка косо сполз в кресле, привалившись к левому подлокотнику и свесив голову. Из раскрытого рта тянулись густые кровавые нити, губы подрагивали, глаза тускло поблескивали из-под полузакрытых подергивающихся век. Скрюченные пальцы правой руки несколько раз царапнули ногтями обивку и улеглись, ладонь перекатилась на тыльную сторону и застыла. Вокруг ножа на яркоголубой ткани футболки расползалось громадное темное пятно, сливаясь с другими пятнами такого же цвета, съедавшими голубые нити ему навстречу. С одной ноги слетел тапочек, и со своего места Светлана могла видеть желтоватые кольца мозолей на пятке и пальцах. К босой ступне прилипли разваренные зернышки риса. Бутылка с пивом опрокинулась, и пиво вытекало из горлышка с тихим бульканьем, впитываясь в палас.

Светлана устало вздохнула и провела ладонью по вспотевшему лбу, оставив на нем красный мазок. Потом наклонилась и подняла упавший на пол пульт. Отвернулась, подошла к своему креслу, тяжело опустилась в него и откинулась на спинку. На ее губах была все та же тихая улыбка, но теперь в ней было гораздо больше умиротворенности, и в глазах снова появился мечтательный гиацинтовый отблеск. Светлана вытянула руку, переключила канал и начала смотреть фильм. Вокруг нее скользили тишина и покой. Все было правильно. Теперь все было хорошо.

По лицу отворившего им дверь Жоры понять что-либо было решительно невозможно. Они уже заметили, что в этом мире Жора не обладает чересчур живой мимикой, предпочитая выражать свои чувства и ощущения словами и жестами длинных худых рук, лицо же его большей частью хранило бесстрастноумудреннозагадочное выражение итальянских мадонн, оживляясь лишь в самом крайнем случае. Его волосы были всклокочены, словно он долго и вдумчиво вздыбливал их пальцами перед зеркалом. Синяки на лице приобрели насыщенный фиолетовозеленоватый оттенок, опухоль с глаза чуть спала, но выглядел Вершинин все равно довольно жутковато.

— Ну? — неприветливо спросил Виталий, который в последнее время относился к различного рода загадкам и сюрпризам с предельной недоброжелательностью. Жора открыл дверь пошире и махнул рукой.

— Вы заходите, заходите. Можете не разуваться.

Он закрыл за ними дверь и снова махнул рукой.

— В мою комнату.

Они прошли длинным коридором и остановились на пороге. Виталию в первую очередь бросился в глаза разбитый монитор, стоявший на столе, и он огорченно прищелкнул языком. В следующий момент Алина дернула его за рукав и кивнула в сторону большого кресла, на котором, среди груды Жориной одежды безмятежно спал какойто человек, далеко вытянув ноги и надвинув на нос кожаную кепку. Из-под края кепки виднелись раскрытый рот и давно не бритый подбородок. Человек едва слышно похрапывал, с каждым выдохом выпуская в воздух такой концентрированный перегар, что у Алины защипало в глазах. Настежь открытое окно атмосферу комнаты нисколько не улучшало.

Жора подошел к креслу, хозяйским жестом стащил с человека кепку и хлопнул ею его по лицу.

— Подъем! Народ пришел! Вставайте, граф!

Он хлопнул кепку обратно ему на лицо. Человек всхрапнул, его правая рука медленно, словно у зомби, вознеслась в воздух, вцепилась пятерней в кепку и потянула вниз, открывая сонное, смя-тое и до жуткости знакомое лицо постаревшего лет на пятнадцать специалиста по транспорту. Олег разомкнул сонные вежды и обратил на пришедших мутный, ничего не выражающий взор. Его ресницы несколько раз задумчиво хлопнули, а потом под ними вдруг одновременно вспыхнули изумление, радость и дикий, почти щенячий восторг. Он с низким горловым возгласом выпрыгнул из кресла, уронив пару деталей Жориного гардероба, по которым тут же пробежался грязными кроссовками, рванулся вперед, схватил за плечи Алину, встряхнул ее так, что у девушки звонко лязгнули зубы, а потом стиснул до хруста в костях, и Алина ойкнула от неожиданности, боли и ошарашенного испуга.

— Алька! Ай да елки!.. Алька! Красавица ты моя! Настоящая! Я знал!.. Черт!..

Он чмокнул ошеломленную Алину в подбородок, не достав выше — в реальности Кривцов был не только старше, но и существенно сбавил в росте. Выронив Алину из своих мощных объятий, он переключился на Виталия и несколько секунд восторженно тряс его за оба предплечья, и пока тот смеялся с облегченной радостью и пожимал его руку, суетливо выговаривал заплетающимся языком, злясь, что его способность к связной речи сильно отстает от его эмоций.

— Виталя!.. Как я рад!.. Я знал, что найду вас! Я знал, что все это неспроста! Я сразу как проснулся… я подумал… водитель сука!.. знаешь, как больно было?!.. как понастоящему!.. все, как мы предполагали!.. я же все помнил!.. я сразу же сунулся… сын профессорши!.. козел какойто открывает… я ему — типа, Жорка?!.. а он мне — нету такого!.. думал, напутал чего… сиделсидел… а потом думаю… еще раз… эх, ВиталяВиталя!..

Произнеся этот малоразборчивый монолог, Олег устало улыбнулся, привалился головой к груди Воробьева и тотчас уснул. Виталий чуть отступил, схватил Олега за плечо и как следует встряхнул, и Олег, вскинув голову, с трудом зафиксировал свой взгляд на его носе.

— Да?

— Похоже, господин автослесарь, вы здорово перебрали!..

— Разве? — искренне удивился Кривцов. — Не замечал. Да пусти, я и сам могу стоять!

Виталий отпустил руку, и Олег действительно постоял несколько секунд, задумчиво раскачиваясь, после чего с грохотом обрушился на пол в совершенно бессознательном состоянии. Виталий хмуро посмотрел на распростертое рядом с его ногами тело и почесал затылок.

— Кривой в корягу! — литературно высказался Жора. — Удивительно, что он вообще смог сюда дойти. И чего теперь с ним делать?

— Но откуда он взялся?! — потрясенно спросила Алина, присаживаясь на корточки рядом с Олегом, который снова похрапывал. — Как он сюда попал?!

— Через дверь, — иронично отозвался Вершинин, отряхивая свои вещи. — Звонок. Открываю — Олег стоит, качаясь, тонкая рябина… Я глазами хлопаю, дар речи потерял, а он мне — а ты не Жорка ли будешь?! А потом примерно то же, что и вы мне в первую встречу. Затем, ясное дело, объятьяпоцелуи… Он до моей комнаты добрел коекак, а тут — брык! — и в анабиоз. Он, оказывается, давным-давно ко мне приходил — на следующий день после того, как проснулся. А меня дома не было, и дверь Колька открыл, урод! Ну и сказал ему, мол, не знаю такого, не живет здесь! Олег, оказывается, самым первым нас искать начал!

— Но как он меня-то узнал? — непонимающе пробормотала Алина. — Ладно Виталия, но меня?!

Жора пожал плечами.

— Ну, это у него самого надо спросить. Только вот как? Он до завтрашнего утра в отключке будет, не меньше.

— Это нам не подходит! — решительно заявил Виталий. — Отвезем его ко мне. Нука, подмоги!

С помощью Жоры он взвалил Олега себе на плечо, и автослесарь безвольно повис на нем, словно белье на веревке. Придерживая его левой рукой за ноги, Виталий следом за Жорой вышел из комнаты, за ними заспешила Алина, прихватив с кресла кривцовскую кепку. Когда они проходили мимо кухни, оттуда выглянула высокая женщина с красивыми холодными чертами лица и сурово спросила:

— Жора! Что происходит?! Кто эти люди?!

— Мам, это мои хорошие друзья, — заверил ее Жора. — Все в порядке.

— Здрассьте! — одновременно произнесли Алина и Виталий. Болтающиеся ноги Олега слабо дернулись, словно в своеобразном приветствии, после чего он с хриплой душевностью затянул:

А суд недолго продолжался,

Присудили Колыму,

Ой наказали: своих песен,

Да чтоб не пел он никому!..

Женщина изумленно раскрыла глаза. Виталий чуть дернул плечом, и Олег резко замолчал. Алина, не сдержавшись, прыснула в ладонь.

— Все в порядке, мам, — повторил Жора, открывая входную дверь. — Не волнуйся.

— Да, — мрачно ответила та, наблюдая, как исчезают на площадке болтающиеся ноги. — Я вижу. Ты теперь еще и с алкашами связался! Жора, ведь этот молодой человек совершенно пьян!

— Это научный эксперимент! — заявил Жора и захлопнул за собой дверь.

В машине Олега довольно бесцеремонно свалили на заднее сиденье. В самом начале пути он слегка проснулся и пытался говорить, но поскольку его речь стремительно ухудшалась, Олег быстро бросил это занятие и прикорнул на коленях Жоры со счастливым выражением лица, и всю дорогу Жора недовольно поглядывал на него, но с коленей не столкнул, боясь, что Олег проснется и снова начнет разговаривать.

В квартиру Виталия Олег поднялся тем же способом, что и спустился из Жориной. Воробьев аккуратно положил его на палас в гостиной и устало вздохнул. Мэй, совершенно ошеломленная тем, что новых людей в квартире постоянно прибывает, уже не пыталась гавкать и показывать, кто здесь главный, — она просто села рядом с Олегом, обнюхала его откинутую руку и укоризненно взглянула на хозяина, безмолвно вопрошая, когда все это закончится? Но Виталий тут же развернулся и направился на кухню.

Алина наклонилась, внимательно разглядывая Олега. Она была искренне рада, что спец по транспорту существует и живздоров, и теперь с облегчением почувствовала, как та жуткая сцена, в которой Олег умирал на ее руках, а она ничем не могла ему помочь, чуть отступила в глубины памяти — лишь самую малость, но и это уже было хорошо. Но почти сразу же Алина с горечью подумала, что им предстоит узнать еще одну невеселую жизненную историю, совершенно непохожую на ту, которую рассказали по другую сторону. Она надеялась только, что характер Олега остался без изменений.

Встав, Алина пошла на кухню. Там уже стоял Жора, прислонившись к стене, и с интересом наблюдал за манипуляциями Виталия, который, выстроив перед собой на столе целую армаду различных баночек и бутылочек, деловито мешал что-то в высоком стакане. По кухне расползался резкий остропряный запах, наводивший на мысли о восточном базаре, в самом центре которого разлилась бочка с коньяком.

— Ты хочешь привести его в чувство с помощью этого? — Алина кивнула на стакан. — Если он выпьет эту жуть, то свою биографию будет рассказывать не нам, а архангелам.

— Эта жуть — проверенное средство, — Виталий понюхал содержимое стакана и сморщился. — Так что будь любезна — прихвати свою иронию и отправляйся в какуюнибудь из дальних комнат. Желательно подальше — ни смотреть на это, и уж тем более, слышать, женщине негоже.

— Господи, — в голосе Алины прозвучал почти откровенный испуг, — что вы собираетесь с ним делать?!

— То, что мы с ним сделаем, пустяки, по сравнению с тем, что он потом сделает с нами, — задумчиво пробормотал Виталий и направился в ванную, держа стакан в вытянутой руке, словно нес в нем кислоту. Алина направилась в гостиную, где Мэй с любопытством обнюхивала лицо Олега. Наклонившись, она ткнулась носом ему в щеку, и Кривцов вдруг поднял руку, не открывая глаз, сгреб чау, притиснув ее к своей щеке, и игриво пробормотал:

— Танюша!

— Ах! — возопила оскорбленная Мэй, вывернулась из-под его руки и возмущенно заскакала вокруг. — Бух! Бух!

Алина поспешно обхватила ее поперек тела и потащила упирающуюся собаку к дальнему креслу, слыша, как из ванной доносится шум открытого крана. Через несколько секунд в гостиную вошли Виталий и Жора и выволокли Олега из гостиной, точно поверженного гладиатора с арены. Алина пристроилась с негодующей Мэй в кресле и принялась ждать, рассеянно поглаживая ее густую рыжую шерсть.

Ждать пришлось недолго. Вскоре из ванной долетел страшный грохот, а следом раздался пронзительный вопль человека, которого голяком зашвырнули в густые заросли крапивы. Послышалась ругань, потом еще один вопль — уже потише, что-то брякнуло, а затем голос Жоры отчетливо произнес:

— Чтоб тебя перекосило!..

В коридоре мокро зашлепало, и в гостиную влетел Олег с удивительно трезвыми глазами и разинутым ртом, оставляя на паласе влажные отпечатки. Из одежды на нем наличествовали только черносиние полосатые трусы. Остановившись посередине гостиной, он старательно задышал, раскрытыми ладонями подгоняя ко рту побольше воздуха, потом увидел в кресле Алину, разглядывавшую его с неподдельным интересом, и попятился с некоторой долей смущения, хрипло бормоча: "Пардон, пардон…" Допятившись до дивана, он развернулся и тут же качнулся обратно, увидев в дверном проеме Виталия и Жору. Обвиняюще ткнул в них мокрым указательным пальцем. Движение было таким резким, что Кривцов по инерции качнулся вслед за рукой и чуть не упал.

— Не подходить!.. Совсем ополоумели, что ли?!.. Инквизиторы! Что вы мне влили — жидкий огонь?! Убить вас мало!

— Опять? — невесело пошутил Жора. Лицо Олега приняло оскорбленнообиженное выражение, и он запустил пальцы в свои мокрые волосы и начал яростно их комкать, словно они были в чем-то виноваты. Виталий бросил ему его сложенную одежду, и Олег неловко поймал ее.

— Оденься. А то замерзнешь. Да и дама здесь.

— Эта дама, — прошипел Олег, — судя по выражению ее физиономии, с вами заодно! Вон как потешается!

— Неправда! — возмутилась Алина, старательно пытаясь не расхохотаться. — Я тебе сочувствую.

— Из кресла — оно конечно хорошо сочувствовать! — процедил Кривцов, поспешно натягивая брюки. — А вот если б тебя макнули в ледяную воду, да еще и влили смесь чили, горчицы и соляной кислоты?! Посмотрел бы я на тебя! Это я еще хорошо держусь!

— То, что ты хорошо держишься, доказывает, что мы достигли нужного результата, — профессорским тоном заметил Жора, падая в одно из кресел. — Ладно, тебе, Олежка! Что сделано, то сделано! Главное, что все прошло удачно — и ты трезвый, и мы живы, как ни странно. А ты уникальный экземпляр, Кривцов. Я еще никогда не слышал такого интересного набора звуков. Будь дело гденибудь в Кении, ты распугал бы не один деся-ток львиных прайдов!

— Смейтесь, смейтесь, — пробурчал Олег, застегивая рубашку. — Демоны! Слава богу, вы мои друзья, а не родственники, или бы я был уже покойником! — он покосился на Мэй, восседавшую в кресле рядом с Алиной и сверлившую его неподвижным недобрым взглядом. — Это твоя собака, Воробьев? как-то нехорошо она на меня поглядывает. Надеюсь, она не питается автослесарями?

Мэй презрительно отвернулась. Если бы она умела пожимать плечами, то обязательно бы это сделала. Виталий усмехнулся.

— Ладно, Олег, все. Времени мало. Ты, кстати, может есть хочешь?

— Не хочу! — отрезал Кривцов тоном человека, который есть хочет отчаянно. — Наелся уже! Спасибо еще раз!

— Я что-нибудь приготовлю! — заявила Алина, вставая и отпуская Мэй. — А вы пока начните разговор.

Она прошла через гостиную и только в дверях обернулась и взглянула на Олега с тем удивлением, которое не покидало ее с того момента, как они встретились.

— Олег, а Жора успел рассказать тебе, как я выгляжу, да?

Олег помотал головой, с кряхтеньем усаживаясь в кресло и старательно вдыхая воздух большими порциями.

— Тогда как же ты меня узнал? Ведь сейчас… у меня совсем другая внешность. У меня даже глаза другого цвета.

— И что с того, — сказал Олег, похоже, искренне недоумевающий. — Я бы узнал тебя, даже если б ты в этом… в реальности оказалась не симпатичной девахой, а почтенным старичком с орденами. Я ведь умер у тебя на руках. Ты была последним… и зрение тут совсем не важно, поверь мне. Это нечто другое, — он невесело усмехнулся. — Кристинка бы назвала это кармической связью.

Алина с трудом сдержалась, чтобы не бросить взгляд на Виталия, резко развернулась и ушла на кухню.

Олег протрезвел уже настолько, что к нему вернулась обычная наблюдательность, и он прекрасно понял выражение и одного, и другого лица, и косой, сразу же оборвавшийся взгляд, и даже звук удалявшихся шагов. Вытащив из пачки сигарету, он рассеянно помял ее в пальцах, потом взглянул на Виталия и коротко, негромко произнес:

— Воробьев, ты идиот!

Они молчали уже почти десять минут, ожидая реакции Олега. Но пока тот реагировал только одним способом — каждую минуту поднимал глаза к потолку и произносил какое-нибудь ругательство — то в адрес экспериментаторов, то в адрес Лешки, то в адрес Жориного брата, из-за которого он потерял столько времени, то в адрес бедняги Петра, которого угораздило так не вовремя выйти прогуляться. Кривцов, казалось, постарел еще больше, и теперь, когда его глаза стали трезвоосмысленными, в них то и дело мелькала странная далекая тоска, которой им не доводилось видеть там, и из-за этого никто не решался начать расспросы первым. Виталий курил, стоя у окна, Жора, поглядывая в сторону Олега, листал какуюто книгу, и по его лицу, как обычно, ничего нельзя было понять. Алина, забравшись в кресло с ногами, рассеянно разглядывала снующих в аквариуме ярких рыбок и сражалась со своей рукой, которой безудержно хотелось добраться до зудящей подживающей щеки. Она думала об Олеге и о том, что он сказал, и думала об остальных. Почему-то с каждой минутой ее сомнения, что найти всех удастся, стремительно уменьшались. Отчегото казалось, что они найдут даже невидимкуЛешку. Словно все люди, побывавшие в выдуманном особняке, вернулись обратно в реальность связанные друг с другом некими нитями, которые никогда не оборвутся. И теперь эти нити начали сокращаться, стягиваться, придвигая их друг к другу, заставляя их искать друг друга и позволяя находить. Они, невольно заглянувшие в потаенные темные уголки чужих душ, знающие друг о друге то, чего не знает никто — даже самые ближайшие родственники и преданнейшие друзья — они просто не могли не встретиться. Но, с другой стороны, что может произойти, когда все они вновь окажутся в одной комнате — такие изменившиеся и в то же время такие прежние… владельцы чужих секретов, люди, большинство из которых не так давно совершило не самые хорошие поступки в своей жизни — те, которые видели друг друга напуганными, жалкими, безумными. Пусть того места, где все это произошло, никогда не существовало на самом деле, но для нихто это было реальным — таким же реальным, как и они сами в том месте.

Ты хоть осознаешь всю серьезность этой затеи? Это не игрушки. Ты ведь ищешь их не для того, чтобы узнать, какими они стали. Живые люди. Никто не имеет права поступать так с людьми. Вспомни Бориса. Вспомни Петра. Помогут ли они им теперь? Или тем, что нашли их, сделали только хуже? Как понять?

— Я хочу вернуть свою жизнь!

— Я хочу обратно!

Алина крепко обхватила руками согнутые колени, вдруг отчетливо поняв, что тоже хочет обратно. Не в приснившуюся жизнь, нет — это уже отходило, с этим уже было легче… Нет, она хотела бы вернуться обратно во времени. Вернуться в ту маленькую пещерку, скрытую густыми трявяными зарослями. Вернуться для того, чтобы на этот раз суметь закричать. Виталий не был прав, говоря, что она ни в чем не виновата. Она должна была попытаться… ведь ничего нельзя знать наверняка… Почему во сне она не узнала ее лица, которое то и дело смотрело из зеркала точно ей в глаза? Почему во сне у нее было лицо мертвеца?

— Почему ты не закричала?

— Хорошо, — вдруг устало произнес Олег, и Алина повернула голову в его сторону, а Жора сразу же захлопнул книгу. — С этим ясно. Но все дальнейшее мне представляется довольно смутно. Ну поставили вы на Маринку этот сомнительный сторожок, но когда он сработает — через час или через пару месяцев? Найти Логвинову и Бережную вообще нереально, а Лешку — и подавно, если он не сделает какуюнибудь очередную глупость и не попадется. Господь бог, блин! Все с манией величия рано или поздно попадаются! Но кто-то из этих субчиков… — Олег развел руками и красноречиво покачал головой. — Их, конечно, уже и след простыл! Что у вас есть — лишь какая-то глупая баба, которую вы еще и в глаза не видели?! А если она к ним вообще никакого отношения не имеет?! Если бумажка с ее телефоном там валялась давным-давно?! Что тогда?! Выстроить все волжанское население в линеечку и Альку вдоль провести, чтоб на каждого поглядела?! Ты больше ничего не нашел про этого Шрейдера?

— Нет, — Жора аккуратно положил книгу на столик. — Только длинный список его научных статей с совершенно непроизносимыми названиями. Я попытался прочитать одну, но мало что понял — что-то там по теориям осознаваемых и неосознанных сновидений, бессознательному, логике, работе мозга в процессе сна… и тому подобное. Ну, и всяческая гипнология.

— Наш город никак не назовешь маленьким, — задумчиво произнес Олег. — Но это и не такой уж мегаполис. Какого они явились со своими экспериментами именно сюда?! Сидели бы в той же Австрии!.. Елки! — спохватился он. — Но какой же всетаки кретин этот твой братец! Столько времени зря… я ведь был практически уверен, а тут такой облом! Ну и перестал… решил, Жорки нет, значит и остальных не существует, а я — всего лишь начинающий сумасшедший, который суетится и хлопает крыльями из-за какого-то там сна! Но все равно постоянно сидел и думал, думал… не шло все это из головы — ну никак! Алкоголь дедукции не особо помогал, зато здорово затуманивал мозги. Этакое обезболивающее для памяти… А сегодня как стукнуло — решил еще раз проверить… и вот — здрассьте!.. Человек с разноцветными глазами, говорите… Вот что-то очень… — он потер лоб, — вот крутится где-то здесь… Нет, не помню.

— Давно ты в Волжанске? — спросила Алина — скорее для того, чтобы хоть что-то спросить.

— Пару лет. Застрял тут как-то по работе… потом… — Олег махнул рукой. — Как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное.

— Ты пробовал искать остальных?

— Нет. Только вас троих. Остальные мне как-то до… все равно, в общем. Разве что Петра чутьчуть поискал… думал, если помнит чего, так дам в морду! — Олег вздохнул — чуть виновато. — Хорошо, что я его не нашел. А этот… бизнесмен сейчас, значит, бегает в поисках? Мда, ну и дела! Эх, знал бы я, что все это лишь сон… замочил бы его за милую душу, и ты бы, — он косо взглянул на Виталия, — меня не остановил!

— Ладно, — с легким холодком произнес тот, втыкая папиросу в пепельницу, — это все лирика. Лучше скажи — ты с нами или…

— Конечно с вами! — возмущенно перебил его Олег и даже привстал. — С вами, ясен пень! Не знаю, как… каким образом… вообще не представляю, но я хочу найти этих уродов! Гораздо больше, чем Лешку! Этотто… психодиночка, а они… Я вот сижу и смотрю на вас… и знаю то, чего знать о вас, на самом деле, совершенно не хочу! И вы знаете обо мне то, что знать не следует! Обстоятельства приперли… а так бы никому и никогда! И вообще все… такое не выставляют напоказ! Я им покажу тарантулов в банке, орнитологи хреновы!..

— Энтомологи, — негромко поправила его Алина.

— Да неважно! — отмахнулся Олег. Потом свесил руки между раздвинутых коленей и, чуть сгорбившись, совсем другим голосом, ровным и отчужденным произнес:

— Мама умерла. Месяц назад всего… Там… я проснулся, а ее нет…

Не поднимая головы, он почти осязаемо почувствовал, как оказался на пересечении взглядов. Комната наполнилась молчанием до потолка — молчание было какимто суетливым, и ему казалось, что он слышит шелест, с каким они перебирают слова, пытаясь найти нужные и, возможно, те, которые еще не использовали друг для друга. Но Олегу не хотелось, чтоб они что-то говорили. Он и сам им толком ничего не сказал.

— Вы понимаете, что они сделали? — хрипло спросил он, продолжая разглядывать ворсинки паласа. — Ладно показали и отняли жизнь, о которой каждый из нас мечтал… но это, если говорить откровенно, ерунда! Да, у меня там была автомастерская, а здесь я уже третий месяц без работы, только времянки какието… и все мое богатство — моя верная блондиночка, — Олег чуть усмехнулся, — та же "Нива", что и во сне. Ягуара нет, понятное дело… Но знаете, меня это как-то не очень тронуло. Не то, чтобы я смирился… просто не придавал этому такого уж значения. Вам было сложнее… Лифман так вообще еще спит… как я понял… Но дело в другом… Они содрали корку со старых ран! И даже не только потому, что наяву люди, которых мы любили и которые были живы там, мертвы… Это больно, да… но есть худшая вещь. Помнишь, Аль, ты говорила… Вещи, имевшие значение лишь в определенный отрезок жизни, но совершенно утратившие свою важность в дальнейшем… маленькие, но очень большие тайны… Так они вернули обратно этот отрезок жизни! И теперь нет минуты, чтоб я снова и снова не думал — простила ли меня мать за то, что я специально разбил эту дурацкую вазу, которая была так для нее важна?! Теперь я бы не сделал этого снова… но сейчас я взрослый человек и понимаю, что всякое бывает в жизни, вне зависимости, есть у тебя семья или нет. Проснувшись, я бы обязательно пошел к ней и все узнал и попросил бы прощения, потому что действительно считаю, что виноват… Но я уже не могу этого сделать.

— Ты был ребенком, — негромко сказала Алина, и Олег метнул на нее неожиданно яростный взгляд.

— Ты тоже!

— Это совсем другое дело!

— Нет других дел! У меня скоро крыша съедет, потому что я постоянно вижу, как разбиваю эту проклятую вазу! — Олег взмахнул рукой и чуть не столкнул стоявшую рядом тарелку с недоеденными макаронами и мясом. — А вы?! Разве у вас не то же самое?! Я ведь помню, какие вы были!.. Разве вы больше переживаете из-за того, что потеряли сытую, позолоченную жизнь?! Виталя, разве это тебя беспокоит?! Да, там у тебя были все руки на месте, но разве об этом ты сейчас все время думаешь?! А не о том, как был вынужден добить своего пса?! Как был лишен возможности спасти свою сестру?!

Виталий резко развернулся, дернув рукой, и стоявшая на подоконнике пепельница с грохотом свалилась на пол. Закусив губу, он присел рядом и начал собирать окурки. На его скулах играли желваки, глаза нехорошо поблескивали из-под ресниц.

— А ты, Аля?! Оплакиваешь свой утраченный ресторанчик?! Или ту девчонку, которую никак не могла спасти?! Разумеется, что может сделать пятилетний ребенок против троих взрослых уродов… но ты ведь не считаешь это оправданием, а?! До этого сна как часто ты вспоминала?! Думаю, реже, чем сейчас, потому что прошло время! А они это время у тебя отняли! Снова выставили все напоказ!

— Ты ничего не понимаешь! — зло воскликнула Алина, вскакивая. — Я…

— Очень даже понимаю! — отрезал Олег и повернулся к Жоре, словно дуэлянт, выдернувший шпагу из тела поверженного противника и готовый сразиться со следующим. — А ты, Жорка?! Что тебя беспокоит?! Отсутствие гераклического телосложения?! О чем ты жалеешь?! О том, что твой братец… чтоб его!.. жив?! Или о том, что пытался придушить своего отца?! Или о том, что у тебя это не вышло?!

Жора побагровел, но его лицо осталось спокойным. Он извлек из нагрудного кармана очки и надел их, словно для того, чтобы лучше разглядеть разъярившегося автослесаря. Потом выдержал паузу, во время которой Олег бурно дышал, точно пробежал стометровку по раскаленной пустыне, поднял руку с торчащим указательным пальцем и, нажав в воздухе невидимую кнопку, произнес:

— Разве так уж плохо, что тебе вернули совесть?

— Да не совесть мне вернули, болван! — возопил Олег. — Мне вернули мой личный ад, из которого, как мне казалось, я выбрался давным-давно! Всем вам вернули ваш личный ад! Ладно бизнесмен и Ольга — тех по жизни только деньги волнуют… А Лифман?! У него крыша едет только из-за потерянной жизни с Мальдивами, красавицейженой, шикарной хатой и прочей фигней?! Или из-за чегото еще?!

Алина вздрогнула, вспомнив разбитый, больной голос ювелира.

Она снова приходит ко мне по ночам вместе со своей Аёной! Опять, как в детстве…

— Я хочу знать — вы все это затеяли только лишь для того, чтобы врачей отыскать?! Или чтоб как-то помочь остальным и тем самым уравновесить свои грехи?.. А найдете — за что именно будете наказывать?!

— Не забывайся! — вдруг заорал Виталий, вскакивая. Пепельница снова полетела на пол. Олег тоже вскочил, взмахнув руками, точно собирался взлететь, и тарелка полетелатаки вниз, что вызвало у Мэй живой интерес.

— Но я же говорю именно то, что есть!

— Говори о себе! — Алина зло прищурилась. — Мы за себя сами скажем!

— Я просто пытаюсь…

— Ты не в том направлении пытаешься!..

— Эй! — громко, но спокойно произнес вдруг Жора. — Эй!

Все трое замолчали и только сейчас осознали, что уже готовы были вцепиться друг другу в горло. Алина отвернулась и опустилась в свое кресло, Виталий вернулся к сосредоточенному собиранию окурков, а Олег сел на корточки рядом с опрокинутой тарелкой и принялся оплакивать свой недоеденный обед.

— Хочешь, еще приготовлю? — хмуро предложила Алина.

— Не хочу, — так же хмуро ответил Олег, вилкой пытаясь сгрести макароны обратно в тарелку. Виталий посмотрел на него, и в его взгляде появилась легкая снисходительность.

— Ты еще подлижи!

— За отдельную плату, — пробурчал спец по транспорту. — А добавишь — так могу всю хату! Только я работаю не на электричестве, а на пиве, учти, так что тебе это дорого встанет! Зато меня не надо возить, я самобегающий.

— Ты опять какуюто чушь несешь!

— Я несу ее постоянно, так что напоминать мне об этом совершенно необязательно.

Виталий фыркнул. Его лицо слегка оттаяло, но взгляд по-прежнему оставался холодным.

— Мэй, подбери!

Чау, терпеливо дожидавшаяся этого приказа, спрыгнула с кресла, протрусила к испачканному паласу, игнорируя опасливо отодвинувшегося в сторону Олега, деликатно взяла одну макаронину и задумчиво застыла, как бы размышляя, что делать дальше. Олег не выдержал и расхохотался.

— Слушай, ну какая занятная псина!

Мэй скосила на него один глаз, потом неспешно вжевала макаронину внутрь и, похрюкивая, принялась деловито подчищать остальное. Олег на всякий случай отодвинулся от нее подальше. В наступившей тишине громко и как-то отчаянно прозвонил телефон, и Виталий машинально хлопнул себя по карману, потом огляделся и сказал Алине.

— Кажется, это твой.

Алина повернулась и едваедва успела подхватить сотовый, который, вибрируя, уверенно ехал к краю гладкой столешницы. Взглянула на высветившийся незнакомый номер и, прежде чем нажать кнопку ответа, раздраженно спросила:

— Может, всетаки будете смотреть и в другие стороны?!

Виталий, пожав плечами, отвернулся. Жора уткнулся в книгу, а Олег принялся вилкой подгонять откатившиеся макароны поближе к упоенно чавкающей Мэй. При этом на его лице светился абсолютно детский восторг.

Женский голос в трубке был незнакомым и плохо слышным на фоне уличного шума, и позвонившей пришлось повторить свое имя дважды, прежде чем до Алины дошло, что это действительно звонит Ольга Харченко. Та была чем-то взвинчена и говорила торопливо, глотая слова.

— … ресторан "Цезарь"… приезжайте быстрее… я тут стою и смотрю прямо на них… они только начали обедать… так что успеете… только быстрее… она — сто процентов, чтоб я ее не узнала… от самой ювелирки… на машине… амбал какойто… и не знаю, с какой стороны…

— Погоди! — решительно прервала Алина этот бессвязный словесный поток. — Кто в этом ресторане? Кого ты узнала?

Голос Ольги куда-то пропал и тут же снова появился, прихватив только окончание, по которому, впрочем, было нетрудно восстановить потерянное слово.

— …дь! Говорю же — Маринка! Ее лицо ни с чьим не спутаешь! Глаза все те же… волосы до земли!.. Обедает со своим хахалем! Вы едете или как?!

— А ты не пробовала с ней заговорить?

— Нет! — наступила короткая пауза, после которой Ольга сердито добавила. — Я боюсь. Давайте сюда! Я возле входа буду!

Что-то брякнуло, и трубка затихла. Алина сжала ее в пальцах и в двух словах поведала остальным о состоявшемся разговоре. Олег сразу же вскочил.

— Так поехали! Чего тянутьто?!

— А вдруг это тоже часть эксперимента? — неожиданно произнес Жора, вытягиваясь в кресле. — как-то все уж очень складно стало получаться. Все так быстро находятся, прямо диву даешься! То никого не было, а то вдруг целая толпа! Вы чудом встретились. Петра нашли случайно. Ольгу практически тоже… Олег вдруг решил зайти и еще раз проверить, а тут я такой красивый выхожу. Странновато вообще-то. Может, они специально оставили нам память об этом сне и сами же нас свели?

— Опять гипноз?! — вскипел Олег, хватаясь за голову. — Замолчишь ты или нет со своими теориями?! Мне уже во сне одной твоей теории хватило, когда ты заявил: "А вдруг меня, граждане, не существует?! Вдруг я ваша иллюзия?!" Вся компания после этой теории чуть не свихнулась, пытаясь вычислить, кто из них галлюцинация. А Евсигнеев пошел еще дальше — на пра…

— Хватит! — перебил его Виталий. — В чем-то Жорка, может, и прав…

Алина хотела было озвучить свои недавние мысли насчет связей, но не сделала этого, решив, что будет только высмеяна. Вместо этого она заявила:

— Лично меня никто не заставлял идти в сторону моста! И уж тем более налетать на тебя! Или ты, Жора, пытаешься сказать, что кто-то из нас с ними заодно? Например я, раз все это начала, собственно?!

— Между прочим, это я все начал! — напомнил ей Олег сердито. — Просто у меня не сразу получилось, потому что этот кретин, его братец… За такие дела в древности…

— Господи, это когда-нибудь закончится?! — Виталий с грохотом поставил пепельницу на столик, не дав Олегу продемонстрировать свои познания в истории. — Все, поехали!

— Я передумал! — мрачно сказал Олег. — Если б она Светку нашла, то еще ладно. А что Маринка, что сама Олька — обе крысы! Хоть и ноги у них ничего. Я б лучше тут посидел, с собачкой поиграл…

— Мэй! — негромко произнес Виталий. Чау вздернула голову, правильно истолковав нотки в голосе хозяина, посмотрела на сидящего рядом на полу Олега и, сморщив морду, несколько раз мелко клацнула зубами.

— Бух!

— Я ж не сказал, что отказываюсь! — пояснил Кривцов, поспешно вскакивая на ноги. Алина задумчиво покачала головой.

— Она узнала Маринку сразу… Что-то тут не так. Мне казалось, что здесь Рощина должна выглядеть иначе. Помните, она говорила про глаза в зеркале ванной? Странно. Олег, ты как себя чувствуешь?

— Намного лучше, но, конечно, хуже, чем лет в шестнадцать.

— Тогда поедешь со мной. Ты ведь все равно не жаждешь Ольгу увидеть? А мне надо квартиру проверить — неспокойно, когда она пустая стоит. Там вещи чужие — еще вынесут. Да и животинку надо покормить — она, наверное, уже всех пауков в округе подъела и скоро начнет жевать обои.

— Ну, так после встречи я тебя и завезу, — недоуменно сказал Виталий. Алина покачала головой.

— Нет, мы сделаем это параллельно, чтобы не тратить время. Днем мне вряд ли что грозит, к тому же со мной будет Олег. Он кого угодно до смерти напугает своими кошмарными полосатыми трусами!

— Ха! — презрительно отреагировал Олег, но тут же добавил: — Нет, ну я поеду. Конечно. У тебя будет стопроцентный дефенз! Рядом со мной опасность не ночует!

Сразив всех этим неожиданным заявлением, он повернулся и направился в прихожую. Виталий неодобрительно покачал головой, потом взглянул на Алину.

— Знаю, что тебя не переубедить, но раз ты с Олегом… Только, смотрите, поосторожней. А может, всетаки…

— Не может! — решительно отрезала Алина. — Обещаю, глупостей, как тогда, делать не буду! Туда и обратно. Без импровизаций. Это всетаки моя квартира, у меня другой нет!

— Ты так не хочешь встречаться с Маринкой? — осведомился он, и в его голосе Алине почудилась насмешка. Она холодно усмехнулась и молча прошла мимо, чуть задев его плечом. Виталий тоже усмехнулся, не повернув головы, но в его усмешке холода не было. В который раз он сказал самому себе, что совершенно не понимает женщин, а еще больше — одну из них, которая постоянно пытается что-то доказать неизвестно зачем и неизвестно кому. Интересно, знает ли она это сама?

Жора поглядывал на Виталия не без удивления. Ему уже доводилось ездить вместе с ним, и до сих пор Воробьев казался ему весьма хорошим и интеллигентным водителем. Но сейчас Виталий то и дело когонибудь беззастенчиво подрезал, зло сигналил и ругался в приоткрытое окно последними словами. За отрезок пути от своего дома до ресторана он нарушил почти все, что было возможно, и Жора не понимал, как его до сих пор не остановили гаишники и не лишили прав до скончания веков или, хотя бы, до предъявления не меньше пятисот долларов. В конце концов, правильно поняв причину его необычайного раздражения, он осторожно сказал:

— Да все нормально с ней будет. Не такой же он дурак, чтобы днем.

— А гарантии?! — Виталий шлепнул ладонью по рулю, отчего "лендровер" в очередной раз злобно рявкнул, потом закричал в окно. — А какого хрена ты поворотник включал?! Для красоты?! На трамвае б ездил! Вместе со своей консервной банкой!

— Тогда зачем ты ее отпустил? — спросил Жора с искренним недоумением. Виталий посмотрел на него с досадой.

— Не отпустил — было б еще хуже. Начались бы опять разглагольствования по поводу ущемления личной свободы и прочих глупостях. Ну, она с Олегом… одну бы я ее не отпустил. Нет, ну что за человек — накануне чуть к праотцам не отправили, а теперь!.. Как назло все делает! Инстинкт самосохранения вообще… — Виталий красноречивым взмахом руки заменил конец фразы и снова схватился за руль.

— А может, она пытается его выманить? — задумчиво произнес Жора, сдвигая очки на нос. Виталий свирепо покосился на него.

— Спасибо, успокоил!

Когда джип притормозил неподалеку от сияющего огромными панорамными окнами ресторана, они сразу же увидели Ольгу. Харченко сиротливо стояла возле главного входа и курила, внимательно глядя в окно. Жора вздрогнул и зажмурился, потом хрипло и как-то жалобно сказал:

— Слушай… ты сходи, поговори, а я в машине подожду.

— Жора, — Виталий взглянул на него в упор, и в его взгляде было искреннее участие, — рано или поздно тебе все равно придется с ней общаться. Лучше это сделать пораньше. Что ты как чумной?! Нормальный парень. Перестань ты в самого себя заматываться!

— Тебе легко говорить!

— Брось! Разве у тебя с ней кроме секса было что-то еще?

— А этого мало, что ли?

— Детский сад! — сказал Виталий с усмешкой и открыл дверцу. — Пошли, она тебя не съест! Сказанет чего-нибудь, конечно, не без этого. А ты парируй! Не как братца, конечно… но изъясняться-то ты умеешь. У тебя мама профессор. Выходи, или вытащу тебя за очки!

— Алогичная угроза, — пробурчал Жора, выбираясь из машины. Пока они шли к Ольге, он старательно смотрел в сторону, на приближающееся огромное окно, поэтому чуть не налетел на какого-то прохожего.

— Наконец-то! — сварливо сказала Ольга, нервно переступая с ноги на ногу, и Жора невольно уставился на ее обтянутые черными колготками колени. — А где Аля?

— Поехала по делам.

— А это кто? — Ольга равнодушно кивнула в сторону Жоры. Виталий промолчал, и Жора, поняв, что ему придется представляться самому, нахмурился и сказал Ольгиным коленям.

— А здорово мы тогда в бассейне напились, да?

Бровиусики Харченко вспорхнули почти до линии волос. Она вытянула шею вперед, вглядываясь ему лицо, потом одними губами спросила:

— Жорка?

— Угу. Прошу любить и жаловать. Точнее, любить не обязательно, а вот жаловать желательно, иначе могу и обидеться.

Ольга протянула тяжелую ехидную паузу, потом у нее вырвалось.

— Мда.

— Все, ритуал приветствия закончили, теперь давай по делу! — Виталий оглянулся по сторонам. Ольга механически кивнула.

— Да, да… Слушай, а у тебя тут хоть такой же… ладно, потом поговорим, — она с трудом оторвала взгляд от Жориного лица, которое тут же покраснело — Жора прекрасно понял, что Ольга хотела спросить. — В общем, захожу я сегодня в одну ювелирку, у меня там… ну неважно!.. смотрю — Маринка! Возле витрины, колье себе выбирает. А рядом ее хахаль громоздится… вот я и не решилась к ней подойти. Купили они колье, вышли, сели в тачку и поехали. Я машину поймала — и за ними. Они здесь тормознули и вошли внутрь. Теперь сидят и обедают, а я на них любуюсь. Знаете, что они заказали?..

— А ты чего внутрь не зашла? — рассеянно поинтересовался Жора, пытаясь издалека что-нибудь рассмотреть в бликующем окне. Ольга постучала себя указательным пальцем по лбу.

— Соображаешь?! Ты хоть знаешь, какие там цены?! Меня, между прочим, расходными никто не снабжал! Слушай, а что у тебя-то с лицом? Что-то все, кого приводит на встречу Виталик, разукрашены синяками. Это уже подозрительно.

— Где они? — спросил Виталий, уже вплотную подошедший к окну. Ольга мгновенно оказалась рядом и осторожно вытянула пальчик в нужном направлении, и два нетерпеливых взгляда тотчас проследовали за ним.

Не узнать Марину было невозможно. Она сидела за одним из центральных столиков и как раз подносила к губам бокал с искрящимся шампанским. Солнце играло золотом в ее распущенных роскошных волосах, притягивая взгляды практически всех посетителей ресторана. На ней было длинное небесного цвета шелковое платье. Марина сидела в профиль, и им хорошо было видно ее улыбающееся лицо. Поставив бокал на столик, она постучала по нему длинным ногтем, потом что-то сказала и дотронулась пальцем до лепестков одной из темных роз, которых перед ней на столе стоял огромный пышный букет. Сидящий вместе с ней человек — огромный, с грубым лицом и зачесанными назад волосами, расплылся в удивительно умиленной улыбке.

— А она и здесь неплохо устроилась! — в голосе Ольги прозвучала плохо скрываемая зависть. Жора покосился на нее. Его лицо было безмятежным, но в глазах Вершинина Виталий, взглянувший на него в этот момент, увидел откровенный ужас. — И что нам теперь делать?

— Ждать, — коротко ответил Воробьев и извлек свой неизменный "Беломор".

Марина и ее спутник покинули ресторан, когда он почти докурил папиросу. Рощина шла чуть впереди, в наброшенном на плечи кашемировом пальто, держа в руках охапку роз и безоблачно улыбаясь — как идущему рядом с ней мужчине, так и всему миру — и увидев эту улыбку, Виталий насторожился. Улыбка не только не подходила человеку, вернувшемуся из ночного кошмара через жуткую боль и страх — она не подходила именно самой Марине. Улыбка была слишком… слишком хорошей.

— Марина! — громко позвал он. Женщина не отреагировала. Она спокойно подошла к сверкающему, яркосинему "соверену" и остановилась, выжидая, когда ей откроют дверцу. Виталий еще раз позвал ее, потом подошел к ней и негромко спросил:

— Простите, вы Марина?

Она повернула голову, и чудесные аметистовые глаза оглядели его удивленно.

— Нет, вы ошиблись. Я не Марина.

— Точно? — некстати брякнул Жора, высунувшись из-за его плеча, и Виталий, не обернувшись, протянул руку и задвинул его обратно. Женщина засмеялась, показывая великолепные зубы.

— Конечно точно. Я хорошо знаю свое имя, а называться чужим привычки не имею.

— Что вам нужно от моей жены?! — угрожающе прогудел мужчина, вырастая перед Виталием и полностью заслоняя от него женщину с аметистовыми глазами.

— Совершенно ничего, — заявила Ольга, становясь рядом с Виталием, — мы просто коекого ищем, а ваша жена очень похожа на нашу… Просто, нам показалось, что она могла бы нам помочь.

— Помочь каким образом? — голос мужчины стал еще менее доброжелательным, но тут на плечо ему легли тонкие пальцы и успокаивающе огладили.

— Гарик, подожди. Вы объясните толком, что хотите?

Сразу же присмиревший Гарик отошел чуть в сторону, сунув руки в карманы светлых итальянских брюк, и оттуда упреждающе поглядывал на странную троицу, давая понять, что им лучше вести себя хорошо.

— Скажи-те пожалуйста, вы никогда не работали в парикмахерской под названием "Геба"? Давно, еще в…

Женщина перебила Виталия легким покачиванием головы.

— Нет, что вы! Я юрист и ничего не понимаю в прическах. И о такой парикмахерской никогда не слышала.

— Так значит, вы не Марина, — произнесла Ольга обвиняющим тоном, словно уличала женщину в какомто преступлении, и та снова засмеялась. Смех у нее был чистый и звонкий, совсем не похожий на тот, каким смеялась Рощина.

— Нет. Я Екатерина.

— В таком случае, не знакомы ли вы с парикмахершей Мариной Рощиной? — спросил Жора, которого осенила догадка. Екатерина кивнула.

— Да, конечно. Это мой личный парикмахер, она ходит по вызовам на дом. Но, уверяю вас, она на меня совершенно не похожа.

— А где ее найти, вы не знаете?

В аметистовых глаза появился тонкий ледок.

— Смотря, с какой целью вы ее ищете. Судя по вашему поведению, вряд ли из-за характера ее профессии.

— Понимаете, я познакомился с девушкой, — меланхолично произнес Виталий. — Ну просто копия вы! Я как вас увидел, прямо… думал это она. Только у нее глаза другого цвета… Она назвалась Мариной Рощиной, сказала, что работает в "Гебе"… Мы встречались несколько раз, но потом она пропала. В "Гебе" о ней слыхом не слыхивали. Понимаете, мне очень нужно ее найти.

Екатерина легко улыбнулась.

— Судя по тому, как вы отчаянно врете, вам она действительно очень нужна. Телефона я вам, разумеется, не дам, но могу сказать, что несколько раз в неделю она работает в салоне красоты "Клеопатра", недалеко от площади Нефтяников. Так что решайте свои дела официальным образом, при свидетелях. И учтите, — она погрозила ему пальчиком, обвитым изящным золотым кольцом с сапфиром, — мы с Гариком запомнили ваше лицо очень хорошо.

Виталий усмехнулся, потом взял ее за руку и поцеловал тонкое запястье.

— Гарик печалит больше всего. Спасибо вам.

Екатерина улыбнулась, потом грациозно скользнула в машину. Гарик, открывший перед ней дверцу, напоследок одарил Виталия уничтожающим взглядом, после чего с размаху сел на водительское сиденье, отчего "соверен" покачнулся. Виталий отвернулся и в сопровождении Ольги и Жоры направился к своей машине, на ходу доставая телефон и проверяя, не пропустил ли он какогонибудь звонка.

— Как она поняла, что ты врешь? — удивленно спросил Жора. — Я так почти поверил, что ты печальный воздыхатель, разыскивающий утраченную любовь.

— Просто ты не видел выражения моего лица, — ответил Виталий, открывая дверцу. — Роль печального воздыхателя для меня в новинку, и тут я дал маху.

Ольга засмеялась, потом посмотрела вслед мягко укатившему "соверену" и с отчетливым облегчением произнесла:

— Слава богу, что это не Маринка.

Олег разговаривал беспрерывно, словно был лишен общения с человеческим существом долгие годы, — и пока они ехали в маршрутке, и пока шли по улице. Говорил он громко, со знакомым юмором, украшая разговор цветистыми оборотами, жестами и вскриками, поклонами и реверансами. Он ухитрился сделать реверанс, даже сидя в кресле маршрутки, и остальные то и дело косились на него. Один раз обернулся даже водитель, из-за чего чуть не прозевал упреждающий глаз светофора. Алина, смеясь, то и дело дергала Кривцова за рукав куртки.

— Олег, ты потише. Люди ведь тебя не знают. Решат, что ты буйнопомешанный, и сдадут куда надо. Будешь сидеть в мягкой комнатке и играть в кубики.

— Хе! — презрительно сказал Кривцов. — Был я как-то в психушке по одному делу. Нет там никаких комнаток! Просто один большой барак, набитый привидениями. А что касается помешанности… современная молодежь мужского пола — вот кто настоящие помешанные. Иду я недавно… не помню, откуда… а почти рядом со мной чешут два паренька лет по девятнадцать. А перед ними стайка девиц такого же возраста — хорошенькие такие, вкусные и главное — все в миниюбках! И ножки у всех — ну на загляденье! — Олег широко улыбнулся, вызвав в памяти эту картину. — Сразу же наводит на мысли… А эти два дебила идут и знаешь, о чем говорят?! О своих мобилках! Такая-то модель, такая… такието навороты… Прямо перед ними идут такие ноги… а они о какомто железе! На девчонок — вообще ноль внимания, словно их и нет! Чтоб я в свои девятнадцать… да ни за что! А сейчас постоянно вижу вокруг вот таких вот зомби! На уме только телефоны и компьютеры, ну и, соответственно, виртуальный секс! А живые бабы им неинтересны! Идут, бубнят себе чегото — коннектингнеконнектинг… урлы какието, серваки… прочая дребедень. В телефоны свои уткнутся… Они б не перестали о своих мобилках говорить, даже если б девчонки вокруг них голыми бегали! Куда мир катится, подумать страшно! Нет, слава богу, мое поколение другим было!

— У каждого поколения свои ценности, — заметила Алина. — То, что было интересно нам, для них особого значения не имеет.

— Но не до такой же степени! — Олег пожал плечами, широко разведя при этом руки, в которые чуть не угодила какая-то зазевавшаяся женщина. — Я уж не говорю о духовных ценностях, но наше поколение всегда можно узнать по его реакции. Как оно радуется, глядя на красивые женские ноги.

— Или как вздрагивает, увидев по телевизору "Лебединое озеро" и думая, к чему бы это?

Олег расхохотался, потом взглянул на нее с удивлением.

— Ты это помнишь? Я думал, тебе… сколько?

— Помню не очень хорошо. В то время я была сопливым подростком, и всех нас больше всего волновало, что в случае победы этих вспутченных нас опять заставят носить школьную форму, эти жуткие пионерские рубашки и костюмы отвратительного цвета… Ну, вот и пришли. Вон мой дом.

— Вижу, — сказал Олег прищуриваясь. — А еще я вижу возле первого подъезда хорошенькую мамзель, которая машет нам. Она приветствует тебя, или выражает свое восхищение мне? Мне бы больше понравилось второе.

— Это Женька, моя подруга, — Алина улыбнулась.

— А мальчонка рядом с ней — ее сын, конечно же?

— Да. Но она в разводе.

— Правда? — Олег сдвинул кепку на затылок. — Как интересно. Жизнь полна сюрпризов! Надеюсь, ты нас познакомишь? Я не собираюсь скромно стоять в сторонке! Боже мой, какие формы!..

— Кривцов! — сказала Алина с неожиданной свирепостью. — Если ты хотя бы попытаешься нанести Женьке хоть малейший вред, я посажу тебя на кол! Ее бывшему мужу я в свое время чуть не проломила скалкой голову, так что могу тебя уверить…

— Эй, эй! — живое лицо Олега исказилось в шутливом испуге, и он закрыл голову руками. — Нельзя так со мной! Я нервный! Я очень чувствительная натура… но какие формы! Аль, не надо на меня зубами скрежетать! На самом деле я очень милый. Я никогда не подойду к девушке с дурными намерениями, только с самыми лучшими… особенно к девушке с такими формами…

Алина на ходу надвинула кепку ему на нос, и Олег тут же начал жалобно причитать, что никто в этом жестоком мире не понимает порывов его нежного, романтического сердца. Подойдя к Женьке, она поздоровалась с ней, после чего с деловым видом обменялась с Вовкой крепким рукопожатием. Женька мгновенно углядела ее разодранную щеку и всплеснула руками.

— Господи, что случилось?! Тебя нельзя одну отпускать! Аля, что это?!

— Да ерунда. Шла навеселе, споткнулась, упала, подняли, унесли. Не, Жень, честное слово, просто нелепая случайность!

— А имя есть у нелепой случайности? — сурово вопросил Вовка, косясь на Олега, взгляд которого после его слов сразу же стал очень задумчивым.

— Говорю же, просто упала.

— Нуну, — сказал Вовка, давая понять, что он ей нисколько не верит. — И это ты постоянно вдалбливаешь мне, что врать нехорошо!

— Это смотря в каком случае, — встрял не выдержавший Олег. — Потому что если она спросит меня, хорошо ли она выглядит, я скажу "да". Не могу же я сказать, что она выглядит так, словно после умывания вместо полотенца утерлась пластом наждачки. Во-первых, это обидно для нее, а вовторых, — он запнулся, когда Алина двинула его локтем в спину, — больно для меня.

Глаза Вовки стали такими же задумчивыми, как недавно глаза самого Олега. Женька нахмурилась, потом вопросительно посмотрела на Алину.

— Олег, познакомься, это Евгения, — сказала Алина в быстром темпе, — Евгения — это Олег, мой друг. Всем очень приятно.

Она произнесла слово "друг" с отчетливой интонацией отчуждения, чтобы Женька сразу же поняла, что ничем большим Олег для нее не является, и подруга может предпринимать какиенибудь активные действия, если ей этого захочется.

— Евгения! — повторил Олег, томно закатывая глаза, отчего его кепка почему-то съехала еще дальше на затылок. — Вам удивительно идет это имя! В переводе с греческого означает "благородная"! Как точно содержание схвачено формой! Мадемуазель, позвольте чмокнуть вас в благородную кисть!

Он схватил Женьку за руку и поцеловал прежде, чем та, не привыкшая к подобному обращению, успела испуганно ее отдернуть.

— Господи, Аля, ты уехала с одним сумасшедшим, а вернулась с другим?! Где ты их только берешь?!

— Вы, очевидно, имеете в виду Виталия?! — переспросил Олег, показывая осведомленность в предмете. — Он не сумасшедший. Хороший парень. Просто слишком эмоционален в своем благородстве и обязанностях главнокомандующего. Я тоже не сумасшедший, хотя многие бы с этим поспорили.

— Я бы поспорил, — с интересом сказал Вовка, тщательно разглядывая Олега, и тот, заметив его взгляд, вскинул руки и повернулся вокруг своей оси.

— Ну как? — спросил он. Вовка умудренно пожал плечами.

— Это вы у мамы спросите. Мне важнее, что у вас в голове.

— Вова! — Женька полусердитополусмущенно покраснела. — Как ты разговариваешь с незнакомым человеком?!

Вовка пожал плечами, потом протянул Олегу раскрытую ладошку.

— Владимир Романович.

— Олег Сергеевич, — сказал Олег, пожимая ладонь с серьезным видом. Вовка кивнул, после чего спрятал руки в карманы джинсов и вопросительно взглянул на мать.

— Так лучше?! Ну и ладно! Формальности в порядке, я пошел, меня народ ждет. Пока, Олег Сергеевич. Мне кажется, что мы еще увидимся. Пока, тетя Аля.

— Далеко не уходите! — крикнула вдогонку ему Женька — скорее для того, чтобы оставить последнее слово за собой и показать кто тут главный. Вовка, не оборачиваясь, отозвался:

— В Париж сегодня не пойдем!

Женька всплеснула руками с выражением "ну что ты будешь делать!", потом взглянула на Алину, игнорируя предельно заинтересованные взгляды Олега, которыми тот омывал ее с ног до головы.

— Так ты ничего не хочешь мне сказать?

— Женечка, я всегда хочу тебе что-нибудь сказать, и большинство из этих слов теплые, легкие и сияющие белизной, как крылья ангелов! — вдохновенно произнесла Алина и тут же печально скривила губы. — Но у меня на это совершенно нет времени. Пойду, проверю свою берлогу. Олег, ты можешь меня здесь подождать, если хочешь.

— Я бы рад, — искренне ответил Кривцов, снова надвигая кепку на нос и улыбаясь из-под нее Женьке. — Но считаю необходимым сопровождать тебя повсюду. Кроме, разумеется, известного места.

На неторопливо прогуливавшиеся по лицу Женьки любопытство и недовольство мгновенно напал испуг, скрутил их, проглотил и занял собой все свободное пространство.

— Почему?! Что случилось?!

— Совершенно ничего, просто дружелюбие Олега не имеет границ! — Алина незаметно снова пихнула Олега локтем в спину. — Мне кажется, он решил меня удочерить…

— Тебе все шуточки! — перебила ее Женька плачущим голосом. — Чем вы там занимаетесь?! Где ты пропадаешь?! Ищешь все время кого-то, вопросы странные задаешь! Аль, ты… ни в какой криминал не влезла?

Алина развернулась и ткнула указательным пальцем в Олега, который сразу же почему-то поднял руки.

— Я пойду проверю почтовый ящик. У тебя минута, и чтоб через эту минуту она стала совершенно умиротворенной. Все, время пошло!

Она отвернулась и осторожно вошла в подъезд, слыша за спиной юморной говорок Олега и возмущенные Женькины обрывочные фразы. Внимательно окинула взглядом все уголки, посмотрела через перила на второй этаж — не спрятался ли там какойнибудь опасный элемент. Но там никого не было, а на облезлой стене темнела свежая надпись: "Смерть сунарефам!"

Алина открыла почтовый ящик, вытащила из него тугой рулон рекламных проспектов и бесплатных газет "купипродай", шлепнула их на верх ящика, потом очень осторожно пошарила внутри. Осторожность была вызвана тем, что ее, самый верхний, ящик без замка был с наклоном вниз и заглянуть в него с высоты ее роста было невозможно. Именно в такие ящики в последнее время шутливые наркоманы взяли привычку подбрасывать использованные шприцы.

Захлопнув железную дверцу, она обернулась навстречу входящему в подъезд Олегу, лицо которого было и довольным, и печальным одновременно. Следом за ним несколькими секундами позже вошла Женька, которая действительно имела совершенно умиротворенный вид.

— Ну, так бы сразу и сказали! — бросила она Алине, потом быстро побежала вверх по лестнице на второй этаж. Алина не стала уточнять у нее, что именно они должны были сказать сразу. Услышав, как открылась и закрылась дверь, Олег печально вздохнул.

— Что ты ей наговорил?

— Да ничего особенного. Что мы временные внештатные сотрудники филиала передачи "Жди меня". Помогаем людей разыскивать.

— Ну ты и болтун! — Алина засмеялась и начала подниматься по ступенькам. На втором этаже открылась дверь, и Женькин голос прокричал:

— Аль, я Стаси на улице недавно видела. За дом побежала.

— Ага!

Дверь снова хлопнула. Олег задрал голову и задумчиво посмотрел на площадку.

— Оченьочень, — сказал он самому себе, потом шагнул вслед за Алиной в квартиру. Алина сбросила сапоги и метнулась в гостиную, запоздало вспомнив о винном разгроме, который оставила в ней, уходя. Но Женька, добрая душа, успела все убрать, и гостиная сияла чисто-той. Смятые исписанные листы были сложены на уголке стола аккуратной стопкой. Задернутая штора чуть колыхалась над приоткрытой форточкой.

— Мило, — сказал Олег, входя в комнату и крутя головой по сторонам. — О, компик! Уу, книг сколько! Да-а…

Он поднял голову и тронул пальцем один из висящих в дверном проеме колокольчиков. Тот тихо звякнул, и Олег улыбнулся.

— Затейливо, — констатировал он, потом вопросительно взглянул на Алину. — Вы позволите осмотреть местные достопримечательности?

— По коридору вторая дверь налево.

— А за первой что?

— Стремянка, консервы и пауки.

— Брр! — сказал Олег и вышел. Алина усмехнулась и посмотрела на торчащие из мишени дротики. Потом подошла к секретеру, открыла его и достала небольшой замшевый сверток. Положила его в сумочку и хотела было пойти на кухню, но ее остановил долетевший вдруг из палисадника душераздирающий кошачий вопль. Казалось, несчастное животное заживо рвут на части.

Первой ее мыслью было, что какая-то кошка угодила в пасть собаки, которых здесь бегало достаточно много. Не дай бог, Стаси!

Алина метнулась к окну, рванула в сторону штору, которая при этом соскочила с нескольких клипс, и сквозь стекло с мутными отпечатками кошачьих лап и железную узорчатую решетку взглянула в палисадник, отделенный от возвышавшегося рядом здания ПТУ высокой глухой стеной. Весной здесь из земли выползали нарциссы и гиацинты, взращиваемые соседями, но сейчас в палисаднике стояли только голые вишневые деревья, и на толстой ветке ближайшего к окну дерева, судорожно извиваясь, висела Стаси, крепко привязанная за заднюю лапу. Она пыталась дотянуться до ветки лапами, кружилась вокруг своей оси и истошно орала, в возмущенном ужасе тараща огромные оранжевые глаза.

— Суки! — выдохнула Алина, развернулась и пулей вылетела из комнаты, в коридоре чуть не сбив выходящего из ванной Олега.

— Что слу…

Прежде, чем он успел договорить, Алина натянула сапоги и выскочила из квартиры.

— …жди!

Не оборачиваясь, Алина оббежала дом, рванула на себя деревянную калитку, потом зашарила пальцами, ища с другой стороны накинутый крючок, нашла и распахнула калитку, которая стукнулась о стену дома. Хрустя сухими веточками и пустыми сигаретными пачками, она побежала по палисаднику туда, где на дереве извивалась кошачья фигурка, не сводя с нее глаз.

Жизнь ей спасла пустая пластиковая пивная бутылка, притаившаяся среди опавших листьев и сухой травы. Алина наступила на нее, бутылка с треском смялась, ее нога подвернулась, и она кувыркнулась лицом вниз, успев выставить перед собой руки, и еще в полете почувствовала, как что-то больно ожгло ей макушку. Ее ладони ударились о землю, и только потом Алина услышала близкий сухой хлопок, напоминавший звук разорвавшейся маленькой петарды, какие в Волжанске продавали на каждом углу, невзирая ни на какие запреты.

"Уроды!" — подумала она, возясь, путаясь в пальто и пытаясь встать. Из-за угла уже вылетел Олег и тотчас кинулся к ней.

— Алька! Ты что?!

Алина поднялась, отряхивая испачканные землей ладони, и бросилась к дереву, с которого по-прежнему голосила Стаси. Подхватила ее, приподняв, и кошка тотчас запустила ей в рукав свои острейшие когти, проколовшие ткань и впившиеся в кожу.

— Развяжи! — плачуще потребовала она. — Скорее развяжи! Сейчас, Стаси, сейчас, милая! Сволочи!

Подоспевший Олег бросил короткий взгляд на кусок шпагата, намертво соединявший кошку с деревом, выхватил из кармана перочинный нож, придержал веревку и наотмашь полоснул по ней. Освобожденная Стаси, продолжая завывать уже по инерции, вывернулась из рук Алины и полезла ей на голову. Алина с трудом оторвала ее от себя и, присев на корточки, начала непослушными пальцами распутывать узлы на кошачьей лапе, которая уже начала холодеть.

— Елки, ну и твари же в вашем районе! — зло сказал Олег и присел рядом. — Подожди. Подержи ей лапу. Сейчас, животное, сейчас!.. Киса, не дергайся, сейчас дядя Олег все сделает. Вот мудаки! Поймать бы, да самих повесить за одно место, только на колючей проволоке. Ну, вот и все.

— Вау! — сказала Стаси и полезла Алине за пазуху, и та прижала ее к себе под пальто. — Аувау!

— Тихо, маленький… Когда успели, гады?! Женька ведь только недавно ее видела! Еще и своими дурацкими петардами успе…

— Что это у тебя? — вдруг спросил Олег и провел ладонью по ее волосам. Потом повернул ладонь к себе, и Алина увидела на ней влажные красные разводы. Испуганно схватилась за голову и нащупала среди волос полоску содранной кожи, обильно исходящую кровью. Отдернула руку и уставилась на свои окровавленные пальцы. На одном из верхних этажей отворилась лоджия, и мужской голос недовольно крикнул:

— Что за вопли?! Алька, ты что ли?! Вы че там делаете?!

— Ничего! — прокричала Алина в ответ. — кто-то мою кошку к дереву привязал! Вы не видели?!..

— Видел бы — не привязали бы!

Створка с грохотом закрылась, и Олег тотчас схватил Алину за виски и заставил наклонить голову.

— Дай поглядеть!

— Откуда… я же лицом вниз…

Олег внезапно взвыл, потом выругался с затейливой нецензурностью и торопливо осмотрелся, после чего нажал Алине на плечо, заставляя ее пригнуться.

— Елки… я же слышал звук… думал, почудилось!

— Петарда хлопнула… какой еще звук… — недоуменно пробормотала Алина, доставая из кармана носовой платок и прижимая его к голове.

— Было похоже на выстрел, — Олег метнулся к тому месту, где она упала, и быстро осмотрелся, потом наклонился вперед, чуть ли не уткнувшись носом в стройный ствол вишни, после чего бегом вернулся обратно. Его лицо было похоронным.

— Аль, там пуля в дереве! Пошли в квартиру! Быстро идем обратно!

— Что? — ошеломленно произнесла Алина. Олег схватил ее за руку и рванул за собой, все время озираясь.

— Может, он уже смылся, а может еще где-то тут. Иди за мной! Живо!

Они оббежали дом, проскочили пустой двор и юркнули в подъезд, словно мыши, за которыми гналась целая стая котов. Олег захлопнул дверь подъезда, потом обогнал Алину и первым вбежал в незапертую квартиру. Алина зашла за ним и закрыла входную дверь. Уронила на пол Стаси, которая, прихрамывая, затрусила на кухню, потом шатаясь прошла в гостиную, из которой навстречу ей выглянул Олег.

— Никого, слава богу. Но он может все еще быть где-то на улице. Ждет нового подходящего случая. Стрелял с другого конца дома, иначе я б его увидел. Он следил за нами, понимаешь, все время следил! Ты нужна ему! Он очень много о тебе знает. Он даже знает, как выглядит твоя кошка. Пока мы болтали с Женей, пошел и поймал ее. Привязал веревку к лапе, голову, наверное, замотал чем-то, чтоб не орала. Потом подвесил. Ты услышала и выскочила. Не дожидаясь меня, естественно, как он и рассчитывал. Я ему мешал. Знакомый метод, верно. Ловушка. Господи, если б ты не упала…

Алина посмотрела на его испуганное, взволнованное лицо, потом медленно села прямо на пол, глядя на свои все еще испачканные землей ладони.

— Ну и очень глупо, по-моему, — сказала она скрипучим голосом. — Мог выйти кто угодно. Не обязательно я вышла бы первой. Его могли увидеть. Очень глупая ловушка, по-моему.

— Но она сработала, — заметил Олег, садясь рядом и сдвигая кепку на затылок. — Все его ловушки всегда срабатывали, помнишь? И он всегда рисковал. Для него это кайф, понимаешь? Этот риск, эта спонтанность — кайф! Как там… с тобой, с Маринкой, с Ольгой… со мной… Не знаю, когда в одном человеке так здорово уживаются импульсивность и редкостная терпеливость… С одной стороны, вроде действует сгоряча, а с другой… так хорошо все просчитывает. А мы ему в какойто степени помогаем… помогали.

Алина отняла платок от головы, внимательно изучила его и вернула на место, после чего устало привалилась к Олегу, который с готовностью придвинулся поближе.

— Значит, это, наверное, действительно Лешка, — хрипло произнесла она. — А что он придумает в следующий раз? Какую наживку? Вдруг он Женьку или Вовку…

— Вряд ли, — пробурчал Олег, которого эта версия привела в чрезвычайно угрюмое состояние. — Он не станет приплетать сюда посторонних. Вот это уже не просто риск — это риск очень глупый… Ладно! Звони Витале, пусть заедет за нами на своем сарае, поскольку до остановки далековато… и все дворы, дворы… Догулялись, хватит!

Алина резко отодвинулась и испуганно взглянула на него.

— Только ничего ему не рассказывай! Пожалуйста! Он меня убьет!

— А если я не расскажу, он убьет меня! — отозвался Олег, потом задумчиво почесал нос. — Ладно. Возьму огонь на себя. Хотя, предпочел бы взять что-нибудь другое. Давай телефон свой… а сама иди, иди, приводи голову в порядок, замажь, сделай там что-нибудь из волос, начеши, я не знаю…

Алина торопливо сунула ему телефон, благодарно чмокнула в висок и метнулась в ванную прежде, чем он успел как-то отреагировать.

Виталий сообщил, что приехать сможет через полчаса — не раньше, и эти полчаса они просидели в квартире, переговариваясь приглушенными голосами и строя разнообразные теории. Стаси, громко благодарно мурлыча, устроилась у Кривцова на плече, свесив лапы на грудь и спину и аккуратно подобрав полосатый хвост. Иногда она поднимала голову и принималась исследовать щеку Олега, и тот хихикал, когда ее усы щекотали ему ухо.

Подъехав, Виталий не стал дожидаться их в машине, а сразу же выскочил и столкнулся с ними на лестнице. Алина, в этот момент запиравшая дверь, покосилась на него и, тут же отвернувшись, судорожно сглотнула. Виталий внимательно оглядел Олега, после чего заметил:

— Что-то ты не выглядишь неожиданно плохо себя почувствовавшим!

— Мне полегчало! — бодро сообщил Олег. — Поэтому не мог бы ты сейчас отвезти меня к моему гаражу. Я скажу, куда, — уточнил он с некоторой поспешностью. — Заберу свою девочку. Думаю, вторая тачка нам не помешает. Кто там, у тебя в машине? Я видел из окна… Что за бабы? Те, кто я думаю?

— Иди — и узнаешь, — Виталий чуть подтолкнул его к выходу из подъезда. — Ну иди, иди. Мы сейчас придем.

Олег сделал несколько шагов в указанном направлении, потом за спиной Виталия развел руками с горестным лицом, давая понять, что сделал все, что мог. Алина, прятавшая ключ в сумочку, хотела было прошмыгнуть мимо, но Виталий жестко придержал ее за плечо и, нехорошо сощурившись, заглянул прямо в глаза. Алина попятилась и остановилась только тогда, когда ее спина уперлась в стену. Тогда она попыталась придать лицу недоуменное выражение.

— В чем дело?

— Да, — холодно повторил Виталий, — в чем дело? Разъясни мне, в чем дело! Уже и Олега подговариваем, да?! Держите меня за идиота?!

— К чему эти речи! — Алина решительно качнулась вперед, снова пожелав пройти мимо. — Не трать время, у нас его и так мало! Пока ты тут…

— Мне наплевать на время! — неожиданно рявкнул Виталий, и его сильный голос гулким эхом раскатился по подъезду. — Что случилось?! Я же понял! Я же вижу! У тебя на лице все написано!

— Ничего у меня на лице не написано, я макияж хорошо накла…

Виталий схватил ее за плечо — неожиданно больно, и она, ойкнув, вывернулась.

— Что ты себе позволяешь?! И это меня ты называешь сумасшедшей?!

— Мы будем стоять здесь, пока ты мне не расскажешь!

— До утра?!

— Я уже сказал, что мне наплевать на время!

— И на врача?! А если он, пока ты тут…

— Аля, — произнес Воробьев неожиданно усталым и какимто обреченным голосом, — что произошло? Опять?

Алина взглянула на его лицо, на складки, залегшие в уголках сжатых губ, и потупилась. Она боялась его реакции. Не того, конечно, что он набросится на нее с кулаками или начнет таскать за волосы, и даже не того, что он скажет, а того, как он это скажет. Кроме того, разумеется, не хотелось признавать, что она в очередной раз повела себя крайне глупо.

— Ну, зато теперь его можно отвлекать. Я, например с тобой, еду в одном направлении, а остальные — в другом, выполнять какое-нибудь важное дело. Это будет очень хитрый ход…

— Не заговаривай мне зубы! — перебил ее Виталий, прислоняясь к перилам. Алина обреченно вздохнула, потом в нескольких словах поведала, что произошло, постаравшись придать рассказу как можно более безобидный и незначительный оттенок, но, очевидно, у нее это не получилось, потому что под конец Виталий ударил кулаком по перилам, и те жалобно загудели. Алина поспешно заслонилась руками.

— Бить будете, папаша? Только, чур, не ногами по голове!

— Никуда и ни с кем больше! — процедил Виталий. — Только со мной! Я тебя наручниками к себе прикую, поняла?!

— Ты извращенец?

— Черт! Тебе все шуточки, да?! Да если б не… лежала б сейчас там с простреленной башкой, ты осознаешь это, или нет?! И понастоящему, на этот раз, понимаешь?! Это уже не сон!

— Ну… ведь ничего не случилось…

— Тебя бог сохранил, — Виталий глубоко вздохнул, доставая папиросу. — Ему, верно, уже самому интересно, чем все это закончится. Ладно, поехали. Но с этого момента будешь делать все, как я скажу! Иначе мне придется тебя заставлять и, уверяю, тебе это очень не понравится!

— Да ладно, — хмуро отозвалась Алина, проходя мимо, — понимаю. Ведь без меня все поиски насмарку. Хлопнут меня — как врача вычислять? Вы же его не видели…

— Что?! — Виталий выплюнул незажженную папиросу и, снова схватив Алину за плечо, резко развернул лицом к себе. — Ты считаешь, что я… ты…

— Пусти! — она вдруг испугалась, что он ее сейчас ударит. — Отпусти меня!

Услышав в ее голосе страх и панику, Виталий чуть ослабил хватку, глядя на нее с какойто болезненной растерянностью, что было ему совершенно несвойственно. Потом его пальцы скользнули от ее плеча по шее, по щеке к голове, почти сразу же нащупали среди волос подсыхающую царапину от пули, и он вздрогнул, широко раскрыв глаза, в которых был один только лед.

— Алька! — глухо произнес он. Его пальцы сползли к ее затылку и остановились там, крепко сжав волосы. — Алька, какая же ты дура!

— Сам ты!..

Виталий запрокинул ей голову, не дав договорить, и, наклонившись, прижался губами к ее губам. Движение было таким стремительным и неожиданным, что Алина поняла, что именно он собирается сделать, только тогда, когда он уже целовал ее, и прямо перед собой она видела его страшные сверкающие холодом глаза, которые заслонили весь мир. Это был странный поцелуй — страстный, злобный и нежный одновременно — может быть, именно так целовали демоны своих земных возлюбленных, рисковавших умереть от их любви. Она не знала, какую из женщин он сейчас целует — ту Алину в облике этой или эту, которую представлял той, или ее саму по себе… Если думать об этом, то можно было сойти с ума! Она и так потратила на это почти полсекунды. А потом думать расхотелось, и Алина вся потянулась к нему, закрыв глаза и отвечая на долгожданный поцелуй с торопливым отчаяньем и жадностью, словно это был сон, который вот-вот закончится, прижалась к нему всем телом, и ее пальцы скользили среди его волос, которые были такими же жесткими, как и во сне. И снова время и пространство отступили, утратив свое значение, и угрюмо бродили неподалеку, словно стая диких псов вокруг добычи, нападать на которую сейчас было опасно. Важными были только губы, и руки, и смешивающееся дыхание, и тепло тела, которое было так близко, и опущенные ресницы, под которыми больше не поблескивал лед… и это не было сном…

Но псы знали свое дело. Псы были отличными охотниками, и рано или поздно, они всегда все ставили на свои места. Гулко хлопнула где-то наверху дверь, кто-то начал спускаться вниз, громко топая по ступенькам, на одной из верхних площадок раздался детский гомон. Виталий опустил руки и отступил назад, но это движение не было порывистым — оно было спокойным и обыденным, и таким же было выражение его лица, и Алине, у которой против ее воли вырвался тихий болезненный стон, на мгновение показалось, что все это было всего лишь видением, потому что не мог этот человек с такими спокойными и равнодушными глазами только что обнимать ее так, словно вот-вот должен был наступить конец света.

— Извини, — ровно произнес Виталий, потом кивнул в сторону подъездной двери. Алина скривила припухшие губы в понимающей ухмылке, потом тоже кивнула, после чего ее рука молниеносно взлетела в воздух и отвесила Воробьеву звонкую пощечину — такую крепкую, что отбитую ладонь ожгло, словно огнем. На щеке Виталия осталось яркокрасное пятно от удара. Он никак не отреагировал, словно ударили кого-то другого, и по выражению его лица понять что-либо было невозможно.

— Это не за поцелуй, — уточнила Алина, сжимая и разжимая отбитые пальцы. — Это за извинение.

Развернувшись, она быстро сбежала по ступенькам и вышла во двор, но Виталий тут же обогнал ее и подошел к машине, внимательно оглядываясь, потом открыл заднюю дверцу, наклонился и сказал:

— Олег, вылезай. Посадите ее в середину.

— С ума сошел! — возмутились из машины Ольгиным голосом. — Нас и так тут трое!

— Ничего, потеснитесь. Можете кто-нибудь к Олегу на колени сесть. Или его посадить.

— Мне нравятся оба варианта! — с энтузиазмом отреагировал Кривцов, выбираясь из "лендровера". Алина скользнула на освободившееся пространство и столкнулась взглядом с незнакомой женщиной лет сорока, широколицей и пухлогубой. Ее короткие волосы цвета "баклажан" были зачесаны на косой фигурный пробор, на ногтях сверкали стразики, а внимательно оглядывавшие Алину водянистоголубые глаза, обрамленные тонкой сеточкой густо затонированных морщин, казались нездоровыми, воспаленными, словно — женщина страдала от какойто глазной болезни, и эти глаза ее очень сильно старили, хотя в остальном она выглядела довольно неплохо. На ней была короткая дубленка, черные, расшитые серебряными цветами брюки и остроносые ботинки на шнуровке и высокой шпильке. Сидевшая рядом с ней Ольга косилась на женщину с насмешливым любопытством и именно так, как смотрят на хорошо знакомого человека, и вначале Алина невольно подумала, что это какая-то ее приятельница. Но в следующую секунду женщина облегченнозлорадно произнесла:

— Ну, что ж, вижу и ты тут выглядишь не лучшим образом!

Алина чуть прищурилась, теперь взглянув на женщину совершенно иначе. Она не узнала ее голоса, но интонацию узнала сразу же. С такой интонацией мой говорить только один человек и только один человек мог смотреть на нее с такой неприязнью и опаской, которые последовали за ним из сна в реальную жизнь.

— Здравствуй, Марина.

— Я не хочу сидеть рядом с этой ненормальной! — зло сказала Рощина, проигнорировав приветствие. — Я не сомневаюсь, что тут она совершенно не изменилась! Я прекрасно помню, какой она была шизофреничкой! Чуть не убила меня из-за какого-то паршивого паука! — ее передернуло. В этот момент Олег плюхнулся на сиденье рядом с Алиной, буквально вдвинув ту Марине в бок, и захлопнул дверцу. Марина снова дернулась и, рывком отодвинувшись, притиснула Ольгу к дверце так, что у той перехватило дыхание.

— Потише тут!.. со своими телесами! — взвизгнула Ольга и резко двинула бедрами, возвращая Рощину на прежнее место. Олег дружески приобнял Алину, сдвинув кепку на затылок, потом извернулся, улегся ей на колени и из этого положения послал Марине на редкость философский взгляд.

— Тебе бы следовало сожалеть, что она тебя не убила. Это было бы не так больно, как растворяться в аш два эс о четыре. Даже я тебя пожалел, хотя до этого мне то и дело хотелось тебя придушить. Причем душить долго!

— Олег! — резко сказал Виталий, трогая машину с места и не оборачиваясь. Тот хмыкнул и надвинул кепку себе на лицо, после чего сложил руки на груди.

— Еще одно такое высказывание — и я выйду! — Марина отвернулась к окну. — И совершенно необязательно снова мне напоминать, как я… как меня… Это… это, в конце концов, бестактно!

— Да ладно, чего там, — дружелюбно заметила Ольга, — здесь все покойники. Чего стесняться?

— Слушайте, вы! — Марина повернула голову и холодно оглядела остальных. — Вы вытащили меня с работы, практически ничего не объясняя, запихнули в эту машину… Знаете, как это называется?! Похищение человека!

— Ты пошла с нами добровольно, человек! — заметил Виталий, глядя на дорогу. — Ты ведь узнала нас, разве нет?

— Я узнала только тебя и вон, — Марина мотнула головой в сторону Ольги, — ее. А теперь и этого клоуна! — она свирепо посмотрела на прикрытое кепкой лицо Олега, и тот, почувствовав взгляд, поднял руки и проделал ладонями в воздухе элемент восточного танца. — Остальные рожи мне незнакомы! Откуда мне знать, что… Куда мы вообще едем?!

— Сначала за моей тачкой! — Олег поспешно выпрямился, снова перемещая кепку на макушку. — Гаражи на Толстого, туда рули… совсем забыл сказать…

Потом он перегнулся через спинку кресла и тихо произнес Виталию на ухо:

— Помадуто с губ вытри. Этот цвет тебе не идет.

Воробьев зло потер губы, после чего незаметно для остальных продемонстрировал ему кулак, и Олег, удовлетворенно кивнув, опустился обратно.

— А потом куда? — спросила Ольга, закуривая, и Марина тут же демонстративно закашлялась.

— Потом в одно место, где мы сможем нормально поговорить.

— А пиво там есть? — поинтересовался Кривцов, потирая висок.

— Нет, Олег, пива там нет.

— А голые девушки с плакатами "Олег Кривцов — форевер"?!

— У тебя только одно на уме! — сердито буркнул Жора.

— У меня на уме не одно, а очень даже много! — Олег закатил глаза, потом откинулся на спинку дивана и стукнулся затылком. — Господи, да что вы себя ведете опять, как на похоронах?! Неужели вы не рады, что встретились, что все другие живы?! Что вы за люди?! Да, я прекрасно знаю, насколько плохи обстоятельства, насколько неприятный предстоит разговор, но, черт подери, не собираюсь заранее покрываться плесенью!.. Виталя, если ты и на следующем повороте так же в поток ввинтишься, то наши кишки будут с окрестных столбов снимать! Чего ты так гонишь?! Душевней!

Марина снова закашлялась — на этот раз от отвращения. Олег ободряюще подмигнул ей, потом вытянул шею, глядя вперед, после чего махнул рукой.

— Во! Вон туда! Дада! Вот тут тормозни! Я сейчас!

Он распахнул дверцу и умчался к длинному ряду тускло поблескивающих под осенним солнцем гаражей. Жора посмотрел ему вслед с невольным восхищением, потом перевел взгляд на Виталия.

— Слушай, скажешь рецепт? Подумать только — пару часов назад был ну полные дрова, а теперь носится, как мустанг по лугам! И сколько энтузиазма!

Виталий хотел было ответить, но тут зазвонил его телефон. Алина подвинулась к раскрытой дверце, закурила и развернулась, болтая ногами и разглядывая возвышавшиеся неподалеку среди голых ветвей купола Покровского собора, на которых играли солнечные лучи, отчего купола казались на редкость добродушными и снисходительными к человеческой глупости и многогрешности. Краем уха она услышала, как Виталий сказал:

— Евсигнеев звонил. Я назначил ему встречу у дома Лифмана, сейчас поедем туда.

— Почему именно туда? — спросил Жора, и Алина повернулась, внимательно глядя на повернутое в профиль лицо Виталия, который быстро нажимал кнопки на своем сотовом. — Ты хочешь забрать его прямо сейчас?

— Да, — Виталий отмахнулся от него, потом прижал трубку к уху. — Здравствуйте. Борис дома? Нет, нет, звать не надо. Передай-те, что звонил Виталий. Через пятнадцать минут я подъеду к подъезду, пусть спустится… Ладно, хорошо… Привет, Борь. Мы через пятнадцать минут подскочим, так что собирайся. Да, коечто обсудить. Только спускайся, когда машину увидишь. Хорошо.

Он опустил руку с телефоном и нахмурился.

— В чем дело? — спросила Алина, потом перевела взгляд на проезд между гаражами, по которому к их машине стремительно неслась, подпрыгивая на выбоинах, белая "Нива". — Что там с Лифманом?

— Какойто странный у него голос, — Виталий потер нос краешком трубки. — Какойто слишком… спокойный. Я бы даже сказал, умиротворенный. Когда мы с ним расставались, у него был совсем другой голос… Странно.

— Как бы он действительно не спятил, — заметил Жора, потом его лицо отвердело. — Значит, Евсигнеев… У, сука!

— Держи себя в руках! — посоветовал Виталий, и Алина снова взглянула на него. Голос Воробьева тоже звучал странно, и ей показалось, что дело тут вовсе не в ювелире. — У нас общие дела, не забывай! Все разборки после финиша!

Жора что-то зло буркнул. Марина широко раскрыла глаза.

— Евсигнеев?! Этот псих?! Господи, вы что — спятили все?! Вы забыли, что он тогда сделал?! Вы забыли, что он сделал с трупами?! Вы забыли, что он Жорку застре…

— Это мое дело, поняла?! — вдруг заорал Жора. — Так что заткнись! Тебя он не трогал!

— Все, с меня хватит! — заявила Марина и передвинулась по дивану, потом толкнула Алину. — Выпусти меня! Я ухожу!

Алина взглянула на Виталия, и тот равнодушно кивнул. Тогда она выпрыгнула из "лендровера", и тотчас рядом с ней лихо притормозила "Нива", взметнув тучу пыли. Из машины выпрыгнул Олег и горделиво похлопал ладонью по белому крылу, и Алина невольно улыбнулась — настолько Кривцов был сейчас похож на влюбленного мужа, с гордостью демонстрирующего друзьям свою красавицужену.

— Иди, — холодно произнес Виталий. — Если для тебя все это — лишь ничего не значащий сон, то иди. Если тебе наплевать на боль и ужас, которые тебя заставили испытать, если тебе наплевать на то, что твои мозги вывернули наизнанку и выставили напоказ, если тебя совершенно не затронуло то, кем ты была эти три дня, если ты ничего не лишилась, проснувшись, то уходи. Тебя никто не станет удерживать. Раз тебя устраивает роль подопытной свинки, раз тебе неважно, что до конца своих дней ты не будешь знать, что с тобой на самом деле произошло и по чьей вине, уходи! Раз тебе все равно, что где-то на свободе шляется маньякубийца, катись! Только никто не даст тебе гарантий, что он не передумает и не начнет устранять приятелей по сну. А ты ведь много знаешь. Ты дожила практически до всех теорий, которые оказались верными. И ему об этом известно. Ну, пока!

Марина застыла на сиденье, кусая губы, потом зло сказала:

— Я не хочу ехать с Алькой в одной машине!

— Пересядь к Олегу.

— Пусть она пересядет.

— Она останется здесь! — Виталий развернулся и в упор посмотрел на Рощину. — Она будет ехать в этой машине в любом случае, так что решай сама! Черт подери, мне сейчас не до базарных разборок!

— Я пересяду, — сказала Ольга, открывая дверцу. — Иначе мы никогда не уедем!

— Куда направляемся? — осведомился Олег, просовывая голову в открытое окно.

— К дому ювелира. Сейчас туда Евсигнеев подкатит…

— Что случилось? — резко спросила Алина, которая, наблюдая за Виталием, ощущала все большую тревогу. Она была почти уверена, что Алексей что-то сообщил ему — что-то очень нехорошее. Ольга, уже выбиравшаяся из джипа, повернулась, вопросительно глядя на Виталия. — Скажи, я же вижу! Он тебе что-то сказал?! Что?!

Виталий сунул в рот папиросу и закурил, потом вытащил ее и посмотрел на тлеющий кончик, исходящий дымом, отрешенным взглядом.

— Евсигнеев практически уверен, что нашел Светлану Бережную.

— Так это же здорово! — воскликнул Олег и восторженно хлопнул ладонями по борту "лендровера". — Так давайте сначала ее заберем! А уже потом этого нытика…

— Мы не сможем ее забрать, — Виталий продолжал смотреть на свою папиросу. — Полтора часа назад ее арестовали.

— Господи! — испуганно выдохнула Алина. — За что?!

— Зарезала своего мужа.

— Светка?! — произнес Олег одними губами, потом нелепо улыбнулся. — Да ты что?! Он ошибся! Наша Светка?! Да она мухи не обидит! — он потер подбородок, после чего привел еще один аргумент. — Она даже темноты боялась! Не, он что-то напутал! Он же кретин! Ты же помнишь, какой он кретин?!

— Подробности он расскажет при встрече, — Виталий глубоко затянулся папиросой. — Но мне кажется, что он не ошибся.

— Но если это так, то давайте заберем ювелира и рванем в ментовку! — Жора поднял в воздух указательный палец, нажимая невидимую кнопку. — Я, кажется, начинаю понимать… Помните, как она от нас, мужиков, шарахалась… Если… Добьемся встречи, поговорим с ней! А потом, когда найдем этих уродов, заставим… чтобы они что-то сделали, вытащили ее оттуда… Это же по их вине, да?! Если это правда наша Светка, то она не виновата!.. Ну, чего ты молчишь?! Виталя!

— Мы не сможем с ней поговорить, — глухо ответил Виталий и повернулся навстречу взволнованным взглядам. — Видишь ли, в реальности у Светы было очень слабое здоровье. Она умерла в машине по дороге в отделение. Сердце не выдержало.

Всю дорогу в "лендровере" царило потрясенное похоронное молчание, и Алина не сомневалась, что в "Ниве", неотступно катящей следом и не допускающей вклиниться между ней и джипом ни одной машине, Олег и Ольга тоже не говорят друг другу ни слова. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, и лелеяла отчаянную надежду, что Алексей ошибся. Конечно же, он ошибся. Это была какая-то другая Светлана. Ведь Светлан так много в Волжанске и Бережных тоже немало. Она закрывала глаза и снова видела Свету, которая робко пробиралась по автобусному салону, а потом слышала ее голос, мечтательно рассказывающий о своем воображаемом цветнике. Разве могла эта Света убить человека? Разве могла она взять нож и всадить его в человеческое тело? Это было нелепо. Все равно, что обвинить бабочку в людоедстве.

Но потом она открывала глаза и думала о том, что совершенно не знает ту, другую Светлану, которая открыла глаза в этом мире две недели назад. Что она увидела в зеркале? В какую жизнь она вернулась, в какое тело? Что за человек был ее муж? Был ли он человек вообще?

Сидевшая рядом с ней Марина то бросала на остальных косые угрюмые взгляды, то принималась придирчиво разглядывать свои сверкающие ногти, и при этом в ее болезненно щурящихся глазах появлялось выражение тоскливого испуга. Алина спросила себя, каково Рощиной было, проснувшись взглянуть на себя в зеркало? Роскошные волосы, великолепное тело, чудесные аметистовые глаза — все это растаяло вместе со сном, но сама Марина совершенно не изменилась. Алина не чувствовала ехидноженского облегчения от того, что здесь Марина оказалась далеко не так красива, как там, в какойто степени это ее даже пугало. Там ее сущность лишь выглядывала в прорези красивой маски, но здесь этой маски больше не было, и спрятаться Марине было некуда, она была вся на виду, и Алине казалось, что она чувствует бессильную злость сидящей рядом женщины, ненавидящей их за то, что они увидели ее такой. Надменная самовлюбленная женщина, лишившаяся своей неотразимости, может стать очень опасной. Хорошо, что Ольга ехала сейчас вместе с Олегом — Харченко слишком большая язва и не упустила бы возможности позлорадствовать и припомнить Рощиной коекакие из ее высказываний, а для Марины все это было бы как нож в сердце, потому что самато Ольга внешне не изменилась ни капли.

Потом она вдруг снова вспомнила о пуле, чиркнувшей ей по макушке. Тогда ведь она даже и не поняла, что это, думала, что зацепилась за ветку… Кто знает, если следующая попытка будет более удачной, она даже и не заметит, как умрет? Как тогда это было с Ольгой. Весь мир просто исчезнет… и все. Алина скривилась от внезапно нахлынувшего ужаса, и Виталий, очевидно, уловил это в ее отражении в зеркале, потому что равнодушно спросил:

— Аль, тебе плохо?

— Нет, — ответила Алина еще более равнодушно — настолько, что Жора повернулся и внимательно посмотрел на нее, потом пожал плечами и вернулся к своим невеселым думам.

Неподалеку от лифмановского подъезда уже стоял знакомый старенький "москвич", и Алина сумела вяло удивиться тому, что он выглядел практически так же, как и до столкновения с "рекордом", даже еще лучше — видать, знакомые Воробьева знали свое дело на совесть. В ветровом стекле виднелся темный силуэт Евсигнеева и красная точка сигареты, вспыхивающая и гаснущая в его пальцах. "Лендровер" притормозил у обочины, следом остановилась "Нива", и из нее, хлопнув дверцей, выпрыгнул Олег и тотчас же устремился к "москвичу". Алексей вылез ему навстречу и прислонился к дверце, докуривая сигарету. На его лице была опасливая усмешка.

— Ну, здорово, Леха! — зло сказал Олег, подойдя к Евсигнееву почти вплотную. — Гляжу, причесочку сменил! Косишь под свои боулинговые шары?! Круто, круто… Как жисть?! Морг регулярно посещаешь?! Сегодня когонибудь замо…

— Олег! — резко окликнул его Виталий, выходя из машины. — Хватит!

— Да я ничего и не делаю! — отозвался Кривцов, оборачиваясь. — Просто приветствую старого знакомого. Почему бы не сказать старому знакомому пару любезностей?!

— Я сказал, хватит! — повторил Виталий с холодком. — Отойди от него! Забыл правила?!

Олег раздраженно сплюнул и шагнул в сторону. Алексей усмехнулся, щелчком отправляя окурок в кусты.

— Вижу, Воробьев, ты и впрямь человек слова!

— О чем это он? — Олег вскинул на Виталия недоуменный взгляд, но тот проигнорировал его, глядя в сторону подъезда. Евсигнеев покосился на джип.

— Жорка… тоже приехал?

— Конечно приехал! — отозвался Олег. — Сейчас на тебя смотрит. Что, мэн бизнеса, страшно?

— Да пошел ты!.. — равнодушно произнес Евсигнеев и сунул руки в карманы брюк. — Где там этот еврей?!

— Ты что тут про Светку наплел?!

Алексей вопросительно взглянул на Виталия.

— Я не понял, мне прямо тут излагать, что ли? Я думал…

— Потом! — отрезал Виталий. — Только скажи… ты действительно уверен…

— Я полчаса утирал сопли ее подружке, — Алексей рассеянно почесал подбородок. — Удивительно глупая баба… Я, конечно, понимаю, несчастье, но… Короче, она мне даже школьную выпускную фотографию показала. Это Светка. Жалко конечно… но, может в ее случае так и лучше. Жизнь у нее тут была не сахар, прямо скажем…

— Ладно, хватит! — глухо произнес Виталий. Олег, отвернувшись, потер правый глаз. Жора, который слушал их разговор в приоткрытую дверцу, прошептал, обращаясь к самому себе:

— А мы даже не успели…

Он оборвал фразу и покачал головой, чувствуя себя очень, очень несчастным. Вся ненависть к Алексею временно улетучилась, и сейчас он вызывал у Жоры не больше эмоций, чем хлопающее на балконах сохнущее белье.

— О! — вырвалось у Олега, который внимательно вглядывался в окна подъездных площадок. — Похоже, Борька спускается. И с ним какойто бабец. Он что, решил нас со своей женой познакомить? Момент не самый подходящий.

Подъездная дверь открылась, выпуская двух людей, и одновременно с ней у Алины, которая в этот момент начала выбираться из машины, изумленно открылся рот, и теперь она поняла, почему голос Бориса по телефону показался Виталию таким умиротворенным.

Рядом с Лифманом стояла высокая, тонкая, длинноногая женщина лет тридцати в облегающих черных брюках, светлокоричневой куртке и таких же светлокоричневых высоких сапогах, сияющих множеством стразов, заклепок и цепочек. Молочнобелые волосы были затейливо закручены высоко на затылке и пышным хвостом свисали на правое ухо. На пальцах сияли бесчисленные кольца, а лицо, на котором не было и следа косметики, было чуть покрасневшим и припухшим, словно женщина только что плакала, и знакомым до такой степени, что Олег, увидев его, сказал "ой!", дернулся назад и стукнулся о машину Алексея.

Женщина обвела безмолвно созерцающих ее людей прыгающим взглядом, в котором смешались растерянность, облегчение и радость. Этот взгляд зацепился вначале за лицо Виталия, потом за лицо Ольги, уже стоявшей рядом с "лендровером", испуганно пробежал по лицу Евсигнеева, после чего уткнулся в переносицу Кривцову, да так там и остался.

— Олег! — воскликнула женщина так громко, что все, кто в этот момент был во дворе, тотчас посмотрели в ее сторону, забыв про свои дела и разговоры. Она порывисто метнулась вперед, и Олег машинально выставил руки и поймал ее, мгновенно оказавшись стиснутым в крепких объятиях, пропитанных ароматными терпковатыми духами, и намертво прижатым лицом к груди, обтянутой замшей куртки, от чего получил большое удовольствие, несмотря на недостаток воздуха. Борис, оставшийся стоять на месте, смотрел на них с тихой пасторальной улыбкой.

— Кристинка! — задушенно прохрипел Олег, не делая, впрочем, попыток освободиться. — Ты откуда здесь взялась?!

— Она нашла меня, — ласково произнес Борис и улыбнулся Виталию, которого от этой улыбки слегка передернуло. — Представляете, нашла! Она уже почти час у меня дома. Такая глупая… неделю назад еще меня нашла, а боялась подойти!..

— Конечно! — плачущим голосом ответила Логвинова, отпуская Олега, который тут же жадно глотнул воздуха. — Я думала… подойду, а он меня как пошлет!.. Я до самого конца не была уверена… Я до сих пор не уверена!.. Боря рассказал мне какие-тостранные вещи… я ничего не понимаю!.. Кто из вас кто?! Он сказал, что некоторые… другие… не такие… Вы кто?!.. а вы?! Это сон был или что?! Объясните мне немедленно!.. Это же была она… она сошла с ума и всех убила… а он говорит, что это… все наоборот!.. что она его нашла… а она…

Алексей, раздраженный этим захлебывающимся словесным потоком, шагнул было к ней, но Кристина тут же метнулась в сторону, испуганно тараща глаза.

— Не подходи! Уберите его от меня! Почему этот псих с вами?!..

Виталий, незаметно зайдя сбоку, поймал ее за плечо и несильно встряхнул.

— Кристинка, успокойся! Мы все тебе объясним, все в порядке, все живы… только успокойся! О ком ты говоришь? О какой сумасшедшей?!

— Ну об этой рыжей, конечно! — взгляд Кристины заметался по их лицам, примеряя на них свое воспоминание. — Об Альке! Я услышала твой голос… ее голос… вы сказали… я открыла дверь, а она на меня набросилась и стала душить… я так и думала… а потом… — Кристина сглотнула и на ее лицо снова набежала тень непонимания. — Потом я проснулась… но у меня было такое… такое странное ощущение… будто все это… я ведь помнила ваши теории… — она мотнула головой и закончила фразой, которая ей удавалась лучше всего. — Я ничего не понимаю!

— Ну, все правильно, как Лешка и сказал, — негромко заметила Алина, звеня мелочью в кармане пальто. — Все сходится. Кристин, я тебя не убивала, говорю сразу.

Логвинова уставила на нее торчащий указательный палец и молча, вопросительно посмотрела на Олега. Тот утвердительно кивнул.

— Это Аля, да. А тебя убил Лешка, который ею прикинулся. Пацан с плеером — помнишь?

Глаза Кристины раскрылись до пределов, дозволенных природой, она потерла зеленый камень в своем перстне и жалобно в очередной раз произнесла:

— Я ничего не понимаю! Какой Лешка?! И вообще… как это все?!.. Почему вы и там, и здесь?!.. Мне кошмары снятся каждую ночь… как все умирают… как я умираю!.. Я ходила к психиатру, так он сказал…

— Слушайте, поехали отсюда, а?! — нервно произнес Алексей, заметивший, что на громкий истеричный голос Кристины в окнах дома появляется все больше и больше заинтересованных лиц, и многие выходят на балконы, чтобы узнать, по какому поводу крик. — На нас уже народ смотрит! Еще ментов вызовут!.. Пусть она орет в какомнибудь другом месте!

— Предложение не лишено здравого смысла, — заметил Жора, выбрасывая окурок. — Виталя, ты говорил про какоето место. Давай туда.

— Да, только вначале заедем за Сливкой, — Виталий отпустил Кристину и кивнул на "Ниву". — Полезай, поедешь с Олегом.

— Мне кажется, Петька с нами не поедет, — сказала Алина, поворачиваясь к джипу. — Помнишь, что он сказал…

— Если он откажется, я дам ему по голове и увезу в бессознательном состоянии! — огрызнулся Воробьев, открывая дверцу. — Нет у меня времени расшаркиваться! Кончилось время!

— Старые добрые методы! — Алина хмыкнула, садясь в машину. Виталий, упав на свое место, зло хлопнул дверцей, положил ладонь на руль, потом, не оборачиваясь, глухо произнес:

— Если бы мы успели ее найти, она бы была жива, понимаешь?! Жива! Несколько часов! Всего несколько часов!

— Хватит самобичевания! — резковато сказал Жора. — Не мы виноваты!

Виталий неопределенно покачал головой и тронул машину с места. Алина отвернулась к окну, потом закрыла глаза, и под ее опущенными веками Света Бережная, живая и невредимая, в золотистом коротком платье танцевала самбу на узорчатом паркете, лихо вращая бедрами и улыбаясь, — Света, которая единственная из всех останется в памяти неизменной, худенькой, застенчивой, хорошенькой девчонкой, в жизни которой самое плохое, что было, это гаснущие лампы, которые, рано или поздно, зажигались снова.

Это было яркое, кирпичнокрасное приземистое здание, спрятавшееся неподалеку от набережной среди старых ив, возле маленького тихого парка, названия которого никто не помнил, возможно, его никогда и не было. давным-давно здесь располагался районный комитет ЛКСМ, потом его сменила нотариальная контора, продержавшаяся до начала девяностых, после чего кирпичный дом попеременно арендовали бесчисленные фирмы и фирмочки. Позже его выкупил некий бизнесмен, но никто так и не узнал, что он собирался там устроить, поскольку бизнесмен скоропостижно скончался, и весь прошлый год дом простоял в запустении, печально глядя сквозь оконные решетки зияющими в стеклах дырами, пока несколько месяцев назад с помощью неких денежных манипуляций не перешел во владение Воробьева и его компаньона, и теперь окна дома были заклеены газетами, а тяжелая железная дверь была надежно заперта. Виталий рассказал эту краткую историю, отпирая замок. На любопытствующие вопросы, что именно он собирается устраивать в этом доме, им был дан лаконичный ответ: "Не ваше дело".

Алина, заходя последней, оглянулась на гибкие ивы, печально свесившие ветви почти до земли, на парк, в котором бродило лишь несколько человек, казавшихся отсюда маленькими фигурками, и удовлетворенно подумала, что место выбрано хорошо — тихо, спокойно, никто не будет им мешать и никто не услышит, если кто-нибудь из них снова впадет в истерику или сцепится друг с другом. Подобные дела следует решать в полном уединении.

Она не знала, что в не столь отдаленном будущем очень сильно об этом пожалеет.

Ремонт в здании только начался, старый паркет был снят и лежал грудами вдоль стен, под ногами хрустел разнообразный строительный мусор, большинство перегородок были снесены, так что в целом образовалась большая просторная площадь. В углу стояли пара старых рассохшихся столов, на которых лежала груда газет, несколько пивных и кофейных банок и древний зеленый телефон, ни к чему не подключенный. Возле них стояли несколько стульев, которые небрежно примостили друг на друга. Тут же притулилась заляпанная краской стремянка. В помещении царил полумрак, но Виталий, зайдя, включил длинную лампу под потолком, поросшую фестонами паутины, на которую Марина посмотрела с опаской, но возмущаться не стала, только выбрала себе стул почище, брезгливо обмахнула сиденье ладонью и опустилась на него, поглядывая по сторонам и готовясь вспрыгнуть на стул с ногами при малейшем движении чего-нибудь, напоминающего паука. Остальные разобрали стулья, выстроив их большим ломаным кругом. Жора устроился на одном из столов, поиндийски скрестив ноги и поставив рядом кофейную банку. Олег же, верный своему характеру, облюбовал стремянку, раздвинул ее и забрался на перекладину, предварительно застелив ее газетой, и теперь поглядывал на прочих сверху вниз с некой суровостью, словно император, вынужденный управлять государством в неудобных условиях. Когда Ольга раздраженно заметила, что говорящим лучше находиться на одном уровне, он без долгих церемоний показал ей фигу и остался сидеть наверху, сдвинув кепку на затылок и зажав между коленями пивную банку, куда стряхивал пепел.

Некоторое время они сидели молча, внимательно изучая друг друга. Одно дело было встречаться поодиночке, толкаться на улице возле машин, но сейчас все было иначе. Снова, как когда-то в первый вечер в гостиной странного особняка, которого никогда не существовало, они сидели все вместе, и никто не решался начать разговор, мысленно пытаясь совместить лица и воспоминания. Они помнили одних людей, но перед ними сидели совершенно другие, обладающие личностью и памятью тех, и это сбивало с толку. Они помнили рассказы о чужих жизнях и о своей собственной, и все это теперь приходилось рассказывать заново и совершенно иначе. Они помнили счастливых, благополучных попутчиков, которые, вернувшись в реальность, лишились каждый чегото своего, особенного и ценного, чего не возместить и не сотворить заново. Они помнили тех, кого видели мертвыми, но они опять были живы. И снова, как когда-то, плыли по кругу взгляды — рваные, тревожные, вопросительные, непонимающие и напуганные. Они были рады, что встретились. И они ненавидели эту встречу с самого первого ее мига. Уязвленное самолюбие, горечь потерь, злость на собственную неудавшуюся жизнь, злорадство по поводу чужих неудач, страх и неосознанное подозрение наполнили огромную комнату доверху, и Алексей, на котором взгляды пересекались чаще всего, невольно ежился. Особенно неприятными были взгляд Жоры, который смотрел на него с ровной хищной злостью, Марины, разглядывавшей его с детским ужасом, словно монстра из страшного фильма, и Алины, взгляд которой был больше похож на цепкие пальцы, которыми она сквозь его зрачки пыталась забраться к нему в мозг и узнать, что там творится. Суханова почему-то пугала больше всего. Меньше, чем во сне, но все равно пугала. Как будто она знала про него то, чего он и сам не знал, и это знание было страшным и омерзительным. В конце концов, он не выдержал и дернул головой, безмолвно спрашивая, какого черта она на него так уставилась, но Алина лишь недоуменно пожала плечами и принялась разглядывать остальных. Тогда Алексей заговорил первым, потому что разговор хоть как-то отвлек его от этих странных взглядов, и взгляды эти тоже отвлеклись, и страх и отвращение в них сменились полувежливым интересом.

Слушая его рассказ, даже Алина, до сих пор испытывавшая к бывшему бизнесмену, а ныне охраннику, одно лишь глубочайшее отвращение, была вынуждена признать, что Евсигнеев оказался довольнотаки неплохим сыщиком. Прочесывая адреса, он не ограничивался лишь схожими именами, а шел подряд, всеми правдами и неправдами выспрашивая абсолютно обо всех родственниках. Именно так он и наткнулся на пожилую женщину с фамилией Бережная, которая сообщила ему о своей дочери Светлане, давным-давно вышедшей замуж за некоего Михаила Юхневича, после чего тут же отправился по нужному адресу, но опоздал. Михаил был мертв уже два часа, а Светлана — около часа. Все же он подробно расспросил соседей, которые, как всегда, были в курсе всего, и рыдающую подругу Светы, жившей в этом же дворе, и теперь мог вполне четко нарисовать картину жизни Бережной, тихой, больной женщины, неоднократно поколачиваемой собственным мужем, которая терпела всевсе, но в этот день сорвалась и всадила мужу в горло кухонный нож. Когда вызванные соседями работники милиции взломали дверь в ее квартиру, она даже не шелохнулась, а продолжала сидеть в кресле перед телевизором и смотреть "Унесенных ветром", вытирая с глаз умиленные слезы. Когда ее уводили из квартиры, она оборачивалась — все время оборачивалась, но не на мертвого мужа, сидевшего в луже собственной крови, а на экран невыключенного телевизора, по которому все еще шел фильм. И напоследок Алексей передал обрывочные рассказы Светланы о "чудесном сне", услышанные от ее рыдающей подруги. После чего он угрюмо замолчал, воткнув в кофейную банку очередной окурок, и потер подживающую ссадину на лбу.

Лифман, который до самого конца рассказа сидел на своем стуле очень прямо, словно стараясь не смять свой отличный дорогой костюм, вдруг ссутулился и сразу же будто постарел лет на двадцать. Его лицо сморщилось, рассеклось морщинами, он окунул его в сложенные ладони и громко заплакал. Жора одним прыжком соскочил со стола и осторожно положил ладонь на его вздрагивающее плечо.

— Боря… Борь, успокойся… Борь, ну ты что…

Он поднял голову, глядя на остальных вопросительнобеспомощным взглядом. Олег, восседавший на стремянке, прикусил губу, потом тихо пробормотал:

— Я знал, что это до добра не доведет.

Виталий, рывшийся в принесенном с собой большом пакете, достал пластиковый стаканчик и бутылку коньяка, свернул с нее крышку, плеснул немного в стакан и подошел к содрогающемуся в рыданиях ювелиру.

— Борь… — он присел на корточки и кивнул Жоре, который не без усилия отвел ладони Бориса от мокрого лица. — Борь, выпей. Полегчает.

— Мне нельзя… — прошептал Борис, глядя на стакан затуманенными глазами. — Нельзя…

Марина полупрезрительнополураздраженно скривила губы. Ольга отвернулась, ковыряясь в сигаретной пачке чуть подрагивающими пальцами. Петр, качая головой, словно китайский болванчик, монотонно повторял:

— Вот ведь как, а… Вот ведь как…

— Чутьчуть можно, — произнес Виталий медицинским тоном. — Давай, Борь, глотни.

Лифман послушно принял стакан и запрокинул голову. Кадык на его шее судорожно дернулся, он закашлялся и вернул стакан Виталию, который ободряюще похлопал его по плечу.

— Крепкий… — сказал Борис, достал из кармана пиджака носовой платок и начал вытирать мокрое лицо. — Я… я так виноват перед ней. Я неправильно… я не смог тогда… — он поднял голову и тускло посмотрел на Олега, — не смог… было так страшно, так… противно… я не смог…

Олег, чуть покраснев, отвернулся.

— Она там… она как ребенок… так восхищалась… а я… — Борис прижал скомканный платок к губам и замолчал. Жора отошел к окну и принялся ковырять ногтем приклеенную газету.

— Я бы, наверное, тоже выпила, — негромко произнесла Ольга, глядя на незажженную сигарету, и Петр обрадованно вздернул голову.

— Да, да… Такие вещи на трезвый…

— Нет уж! — неожиданно рявкнул Олег со своей стремянки. — Только на трезвый, а потом уж бутылки! Я прекрасно знаю, что будет — все перепьются и начнут рыдать друг у друга на плече, а кто-нибудь обязательно сцепится — и я даже знаю, кто и с кем! Мы не пить сюда приехали! Не предаваться ностальгии, ясно?! И так, небось, все в течение этих двух недель неоднократно и помногу! Я не прав?! Ну, скажи-те, я не прав?!

Никто не стал ему возражать — то ли потому, что он был действительно прав, то ли просто было неохота. Виталий вернулся к столу и завинтил крышку бутылки, потом сел на свое место и вытянул ноги.

— Мне расскажут или нет, что происходит?! — вдруг взвизгнула Кристина, вскакивая со стула. — Что вы все ходите вокруг да около?! Что это было — сон или что?! У меня вся жизнь наперекосяк пошла из-за этого! Я вообще не хочу жить в этой жизни! Меня теперь от нее тошнит! Я была звездой и это было так реально… а тут я всегонавсего преподаю пение в дебильной школе малолетним дебилам и замужем за дебилом, который с утра до ночи слушает свой жуткий блатняк, и сын мой такой же дебил, как и он! Никаких возможностей, никакого выхода! У меня конченная жизнь! Да еще и Танька теперь постоянно в голову лезет! Я столько лет про нее не вспоминала… да, я свалила на нее свое воровство, да, по моей вине ее выжили из школы, но я тогда была всего лишь ребенком, это было так давно… а теперь как заново… будто вчера! Сколько я еще выдержу?! Думаете, Светка просто так сорвалась?! Это все из-за этого прокля-того сна! Если вы…

— Думаешь, тут одной тебе плохо?! — взвился Петр. — Думаешь, только с тобой такое сделали?! Подумаешь, не звезда она!.. Тоже мне, несчастье! Да у меня там семья была, сын был, мы на рыбалку… А тут ничего у меня нет! Жена ушла, Андрюшка совсем младенчиком помер… да еще теперь и парень этот, которого я сбил… каждую ночь, каждую ночь…

— Перестаньте орать! — зло крикнул Олег сверху. — Здесь у всех несчастья, но если мы сейчас начнем в них ковыряться, только хуже будет!..

— Много ты понимаешь, психолог ты хренов! — ощетинилась Ольга и сжала пальцы, сломав сигарету, потом швырнула ее на пол.

— Заткнись!..

— Сам заткнись!

— Ё!.. — сказал Жора и уткнулся лбом в оклеенное газетой стекло, слушая поднявшийся за спиной бедлам. Виталий встал, подошел к выключателю, нажал на него, и ругающихся накрыл полумрак, после яркого света показавшийся особенно резким и внезапным. Ругань мгновенно стихла, и кто-то испуганно ойкнул. Тогда Виталий включил свет и раздраженно посмотрел на взъерошенных собеседников.

— Вы взрослые люди или стая ворон?! Что вы орете?! Гляжу, никто не изменился, вообще. Сядьте и заткнитесь, вашу мать!.. Иначе совсем свихнетесь! Хотите Светкиной дорогой пойти?! Вы еще не осознали, граждане бывшие покойники, насколько рваной теперь стала ваша психика?! От взаимных воплей никому не полегчает! Хуже станет — это да!

— Я просто хочу, чтобы мне объяснили! — капризно сказала Кристина, оседая на стул, и Виталий взглянул на нее так, словно впервые увидел.

— Кстати, ты, краля. Почему ты пришла именно к Боре? Почему не к Жорке?

— А почему я должна была идти именно к Жорке? — Кристина непонимающе раскрыла глаза. — Вершининых в Волжанске знаешь сколько?! А Лифман, да еще и ювелир…

— Но ведь Жорка был самой четкой зацепкой, — удивился Олег. — Он же нам прямым текстом сказал, где и кем работает его мать.

Кристина сердито дернула плечиком.

— Я там помню, что ли?! Ну, что-то там профессор какойто… Да не помню я! Ювелир — другое дело, да еще и фамилия редкая…

— Ну, конечно, звезды ближе к побрякушкам, чем к науке! — насмешливо заметил Жора отворачиваясь от окна. — Или будь моя маман профессором астрологии…

— Между прочим, астрология — это очень серьезно! — авторитетно ответила Логвинова. — Это…

— Хватит! — Виталий махнул рукой. — Мне вот очень интересно послушать человека, который… ушел раньше всех. У меня-то были лишь догадки, что на самом деле случилось, я не знаю.

Он взглянул на Петра, и следом потянулись взгляды остальных. Олег поглядывал на водителя уже давным-давно, все еще не в силах поверить, что это именно Лешка, а вовсе не Петр настолько реально и больно всадил топор ему в спину.

Петр хмуро пробормотал, что ему вообще сказать особо нечего, после чего надтреснутым голосом принялся жаловаться на низкую зарплату и на то, что приходится крутиться, и на то, что угли остались только зимние, и тащат все подряд — от фарных лампочек и тумблеров до оплетки руля, а бронзовые "щечки" вообще на ура!.. но тут Виталий голосом, исполненным бесконечного терпения, сказал, что он все понимает и сочувствует, но пусть Петр лучше, черт его дери, расскажет, как он встретился с Лешкой! Сливка пожал плечами.

— Ну, как… Он просто из кустов вышел. Бутылка у него была… Я плохо помню… я сильно датый был. Вот не понимаю, как это я во сне смог так напиться? Ейей, как понастоящему, чтоб ему ежа в жо…

— Вы разговаривали? — поспешно перебил его Виталий. Петр снова пожал плечами.

— Да. Вернулись в автобус, накатили… Он сказал, что заблудился, толькотолько к дому вышел… Расспрашивал все — что, да как, да кто… За жизнь поговорили…

— И ты ему все рассказал? — с холодной усмешкой осведомился Жора. Петр недоуменно кивнул.

— Ну, а что? Откуда мне было знать?

— Да уж, большое тебе человеческое спасибо! — пробурчал Олег. — Ты этому козлу здорово помог! Знаешь, я до сих пор уверен, что это именно ты меня топориком в позвоночник тюкнул!

— Что?! — потрясенно спросил Петр. — Я?! Да ты что?!.. Да меня самого… мы из автобуса вышли, а он вдруг, гад, ножом…

— Если б тебя не вынесло на улицу…

— Олег, прекрати! — одернула Кривцова Алина. — Ну, не он, так кто-нибудь другой бы вышел. Все равно Лешка рано или поздно нашел бы и способ, и жертву, и внешность, это же ясно!

— Вот если бы он нашел внешность бизнесмена, все бы сошлось!..

— Может хватит уже?! — прошипел Алексей. — Сколько можно объяснять?!..

— А ты терпи, Леха! Натворил делов, так терпи! Я ж тебе морду не бью, только разговоры разговариваю… — Олег подмигнул ему, после чего отправил в банку очередной окурок. Кристина посмотрела на Петра, на Олега, потом в который раз повторила свой девиз:

— Я ничего не понимаю!

— Чем закончился этот сон? — вдруг прозвучал тихий больной голос Бориса, и все посмотрели на него. — Я хочу знать все, что было. Что случилось после того, как я… как я проснулся. Пожалуйста, расскажи-те мне. Вы обязаны мне рассказать. Потом уже… про тех людей… Сначала сон. Весь сон.

Виталий переглянулся с Алиной, потом негромко произнес:

— Конечно, для того мы и здесь. Только… рассказывать придется всем. Так будет правильней.

— Но вы были последними! — на лице Евсигнеева появилась отчетливая тревога, смешанная с опаской. — Почему бы вам не…

— Рассказывать придется всем! — повторил Виталий с нажимом. — И каждый сам за себя. Потому что это сон каждого из вас, а не тех, кто ушел последним.

Марина сжала губы, потом с трудом выдавила из себя:

— Мне бы не хотелось… все заново… Вы не знаете, как это было!.. Я не хочу… вы ведь сами все…

Она опустила голову. Жора покосился на Лифмана.

— Боря, ты уверен? Тебе будет тяжело это слышать. Это…

— Я уверен! — твердо сказал Борис. — У меня такие же права, как и у вас! Я хочу знать — и про себя тоже! Я даже толком не знаю, что со мной там произошло. Я помню только эту проклятую куклу и боль… много боли…

Олег пощелкал зажигалкой, пристально глядя, как вспыхивает и гаснет крошечный лепесток пламени, потом посмотрел вниз, на постаревшее лицо Бориса, стараясь не отводить взгляд, хотя смотреть на Лифмана ему, не считавшему себя в чем-то виноватым, все же было очень неловко.

— Когда ты попал в ловушку, мы были наверху, в разных комнатах. А потом я начал спускаться по лестнице и услышал крик. Женский крик…

Голос Олега словно сбил некие, удерживающие реальность, подпорки, и на сидящих в большой комнате старого кирпичного дома вдруг с беззвучным грохотом обрушился особняк, которого никогда не существовало, и в котором они снова смеялись, говорили, ссорились, подозревали, боялись, сходили с ума и умирали — один за другим…

Голоса рассказчиков постепенно смолкли, и остался только голос Алины, говорившей о том, что видела только она. Но и после того, как она рассказала о случайной встрече с Виталием, тот предоставил ведущую роль ей, лишь изредка дополняя и поправляя ее рассказ. Когда же и она замолчала, еще очень долго никто не произносил ни слова, пытаясь в уме отделить одно от другого.

В конце концов Петр выругался — длинно и замысловато. На этот раз никто не стал его перебивать, но ругательство словно было сигналом к действию. Кристина стукнула правым каблуком по полу и заявила:

— А где доказательства?! Вы оставались одни, вы были последними! Вы могли придумать, что угодно! И тогда, и сейчас! Мальчишки, который бы это подтвердил, нету! Может, его вообще никогда не существовало?! Может, это вы всех убили?! Может, это ваш эксперимент, и вы нашли всех нас, чтобы его продолжить! А что касается "Жемчужного"… так маньяков знаете сколько?! Может, это вообще были какиенибудь бандитские разборки!

Марина устремила на Алину задумчивый взгляд, говоривший о том, что слова Кристины были восприняты ею, как нечто вполне логичное. То же самое сделал и Петр. Ольга пожала плечами, а Олег, все еще восседавший на стремянке, расхохотался зловещим фантомасовским смехом.

— Насчет гостиницы может и да, но насчет остального… Самая идиотская теория, которую я слышал за последнее время!

— Значит завтра, — произнес Алексей, рассеянно потирая затылок. — Долго ждать… Эльвира…

— Дурацкое имя! — со свойственной ей непоследовательностью бросила Кристина и начала рыться в сумочке в поисках сигарет. До сих пор она еще не выкурила ни одной.

— Вы понимаете, что вы наделали?! — зло спросила Марина. — Если уж брать ваши слова на веру, то вы навели на нас этого сумасшедшего! Раз он повсюду за вами следил, то наверняка…

— Дура, наоборот — теперь мы предупреждены, и он это знает! — перебила ее Ольга. — Теперь ему к нам так просто не сунуться! А так… если б они нас не нашли, где гарантии, что он бы не передумал и не решил бы обставиться?! Сбила бы тебя в один прекрасный день машина — и привет! А так будешь теперь хоть по сторонам смотреть!

— Если этот Лешка существует!

— Это уже другой вопрос!

— Во всяком случае, Альку действительно пытались убить! Я это видел своими глазами! — сказал Алексей. — А мне выдумывать и быть заодно с кемто из вас вообще нет резона!

— Да ты за бабки что угодно сделаешь! — отрезала Кристина, лихорадочно блестя глазами, и Алина, бросившая на нее косой взгляд, подумала, что бывшая певица, верно, размышляет, куда побежит, выйдя отсюда — в церковь или к психиатру?

— Идиотка! — Алексей отвернулся, разглядывая противоположную стену. Петр вздохнул, потом жалобно спросил:

— Так теперь, может, выпьем уже?..

— Да подожди ты, блин! — отмахнулся от него Олег, хотя Сливка этого отмаха не увидел. — Я не могу понять… Во-первых, каким образом они все это провернули?! Как они создали нам новые жизни?! Как заставили забыть все прежнее, свою внешность, свой возраст?!

— Лешка говорил, — Виталий задумчиво потер подбородок, — что это каркас мира, на который мы спроецировали свои истинные сущности, смешанные с мечтами и потребностями. То есть мы сами этого хотели.

— Я понимаю. Но как это вообще возможно?! Как заставить двенадцать человек увидеть такой сон… или что это вообще было такое?!..

— Кроме них, никто нам на этот вопрос не ответит, — заметил Борис. Он снова сидел, выпрямившись, и его глаза чуть поблескивали. — Надо их найти. Обязательно надо найти!

— А не найдем — что тогда?! — вопросил Жора. — Останемся психами до скончания веков?!

— Просто нужно пытаться не придавать всему слишком большое значение, — посоветовал Олег, заслужив насмешливый взгляд сразу нескольких человек, среди которых был и Виталий, сразу же спросивший:

— А ты самто справляешься?

— Пока нет, но я пытаюсь, я же говорил! Хуже всего с этим детским грешком… — Олег начал выстукивать ногтями по банке незатейливый мотивчик. — Хуже всего.

Борис зажмурился. Грязное просторное помещение и люди в нем внезапно исчезли, и снова протянулся бесконечный светлоголубой палас, по которому снова зашагала своей жуткой спотыкающейся походкой Наташка, держа за руку ненавистную Аёну и гримасничая непроизвольно дергающимся лицом. Он открыл глаза и испуганно огляделся — не заметил ли кто? — но на него никто не смотрел. Марина разглядывала стразы на своих ногтях и вспоминала вчерашнюю ночь, когда она в очередной раз проснулась в холодном поту, увидев старуху Шахнозу Норматову — именно такой, какой помнила ее еще той, детской памятью — высоченная, тощая, морщинистая, страшная, похожая на гигантскую сушеную воблу. Она снова шла к ней, глядя слепыми бельмами выпученных глаз, а на указательном пальце ее протянутой к Марине руки болтались, оглушительно громко звеня, ключи со множеством брелоков. Столько лет она не вспоминала о ней, а теперь та приходила каждую ночь… Но она никому не скажет об этом, как не скажет и Ольга об изъеденном кислотой лице бывшей однокласснице по модельной школе, которое смотрит на нее так часто… и о том, что с некоторых пор она говорит себе, что все это совсем не так уж здорово, и что спустя три дня после сна она узнала, что Татьяна Дердюк умерла полгода назад где-то на Украине, однажды просто не проснувшись в своей постели, и теперь она уже никак не сможет ни отправить ей денег, как неоднократно собиралась, ни сказать что-нибудь, хотя Ольга даже конкретно не знала, что именно.

— А второе, чего я понять не могу своим бедным, перегруженным мозгом, — пробормотал Олег в наступившей тишине, болтая ногами с риском свалиться вместе со стремянкой, — так этого того, почему взяли именно нас? Почему не взяли какихнибудь бомжей, одиноких людей, о которых никто не будет беспокоиться? Ведь мы все помним лишь потому, что у них что-то случилось, а исправлять ситуацию не было времени — нас уже пора было возвращать… я ведь правильно понял? — он вопросительно посмотрел на Алину.

— Значит, кто попало им не подходил, — Алина встала, повернула стул и уселась задом наперед, положив на спинку согнутые руки и подбородок. — Им нужны были люди с определенными особенностями. И, значит, у нас есть эти особенности.

— Но какие? — недоуменно произнесла Кристина. — Мы совершенно разные люди. Нас ничто не связывает. Мы никогда не встречались!

Она вытащила ключи с брелоком в виде большой сияющей жемчужины и начала нервно тереть ее в пальцах, точно пыталась добыть из нее огонь.

— Наверное, это какие-топсихологические особенности. Мы можем сами о них не знать, — Ольга встала и изящно потянулась, разминая затекшее от долгого сидения тело.

— Да?! — отреагировал Кривцов с неожиданной свирепостью, внимательно разглядывая ее ноги. — Интересно, какие это у меня могут быть общие психологические особенности с этим придурком?! — он мотнул головой в сторону Евсигнеева, который моментально вскипел:

— Да ты достал уже, хрен вшивый! Сейчас как приложу витриной об стену, блоха! Будешь сам себе очко ли…

— Ой! — перебил его Олег, надвигая кепку на нос. — Как это пробирает! Что — нахватался по верхам, так думаешь, что уже весь расписной?!

Евсигнеев вскочил, зло ощерившись, но Виталий, сидевший неподалеку, чуть передвинулся и подсек его вытянутой ногой, отчего Алексей с размаху плюхнулся обратно на стул.

— Договаривались — никаких разборок! — ровно произнес Воробьев. — Как все закончится — хоть съешьте друг друга без соли, а сейчас — сидеть! А ты, Олег, сделай одолжение и высказывайся только по делу. Еще что-нибудь подобное — и я тебя очень сильно расстрою. Многократно и в разные места! Понял?!

— Понял! — хмуро ответил Олег из-под кепки. — Когда так вежливо просят, чего ж не понять? Высказываюсь по делу — какие, на хрен, психологические особенности?! Я люблю пиво, женщин и поговорить! Это как — психологические особенности?!

Ольга покачала головой, словно врач, наблюдающий за ужимками неизлечимого душевнобольного.

— Уж у меня с тобой точно не может быть ничего общего!

Олег с готовностью открыл было рот, но тут же зажал его ладонью, опасливо покосившись на кулак Виталия, которым тот многозначительно постукивал по своему колену.

— Может быть, это как-то связано с нашими снами? — предположил Жора, поднимая в воздух торчащий указательный палец, и все внимательно проследили, как он нажал в воздухе невидимую кнопку. — Может, мы видим какиенибудь особенные сны. Или видим их как-то по особенному. Вам вообще часто снятся сны? Ну, вернее, те, которые вы запоминаете?

— Когда как, — сказала Марина. Остальные ограничились пожатием плеч.

— Может, вам часто снятся кошмары?

— Редко…

— Только после этого сна часто.

— Только в детстве…

— Бывает…

— Года два, как не снились. Примерно…

— Ваши сны красочные?

— Да.

— Как правило.

— Вроде бы да.

— Ну…

— Запах, боль, вкус — вы часто ощущаете их в своих снах.

Переглядывание, длительная пауза.

— Вроде бы да.

— Как правило.

— Часто.

— Да всегда практически! Выпьешь там пива — и…

— Оргазм тоже считается?

— Уж при падении ощущение точно как в реальности. Даже желудок схватывает…

Жора помолчал мучительно морща лоб и бормоча "дада, и у меня тоже". Потом оглядел остальных и изобрел новый вопрос.

— Ваши сны… они всегда логичны?

Большинство посмотрело на него непонимающе, только Борис аккуратно кивнул — то ли в знак согласия, то ли какимто собственным размышлениям.

— Поясняю, — палец Жоры снова устремился в воздух, и его движение снова было внимательно прослежено от начала и до конца, — вам, например, снятся двухголовые люди? Или, там, зеленолицые, а вы воспринимаете это, как нечто само собой разумеющееся? Или то, что вы ходите голыми по улице? Или вверх ногами? Или что камни летают сами по себе. Животные разговаривают. Вы сами летаете. Не падаете, а именно летаете, как птицы… Алогичные сны, понимаете? Неправильные. Не соответствующие вашим знаниям и представлениям.

— Мне никогда не снилось, что я летаю, — огорченно произнес Олег. — Вот что падаю — это да, сколько угодно. Но я никогда не летал. А очень хотелось… в детстве. Да вот только мои сны всегда были правильными до отвращения! Или я их просто не запоминал. Всякие битвы, машины, звездолеты, туннели с маньяками… или этот эффект, когда хочешь убежать, но бежишь на месте… вот это последнее, может, единственное, что может считаться нелогичным… хотя… как правило, я увязал в какомнибудь болоте или в зыбучих песках… Правильные сны… Воспоминания, какие-тособытия, которые происходят так, а не иначе… Но придраться к моим снам в отношении нелогичности нельзя. Я ходил на двух ногах, по потолку не ползал, как муха, не ел железо, и борщ в моих снах всегда пах борщом, а пиво — пивом, а не канифолью или, там, фиалками!

— Мои сны тоже, — сказала Ольга после недолгого молчания. Борис снова кивнул. Алина потерла бровь.

— А то… что мертвые во сне разговаривают?.. это как?

— Мертвые, в смысле убитые в твоем сне? Или те, кого ты видела мертвыми в реальности, а во сне они разговаривают с тобой именно в таком виде, каком ты их видела?

— Второе.

Жора ненадолго задумался, потом заявил:

— Думаю, это можно отнести под исключение из правила.

— А видеть во сне живыми тех, кто наяву давно умер?

— А это вообще нормально. Они же люди. Выглядят как люди. Говорят, как люди. Они — правильные. Память не считается.

Алина прикусила ноготь указательного пальца, потом сказала:

— В таком случае мои сны полностью соответствуют моим знаниям и мироощущению. А исполнение в них какихто вполне земных желаний тоже можно считать вполне логичным, потому что у меня совершенно нефантастические желания.

— Заветные мечты, — пробормотал Виталий с легкой усмешкой. — Можно сказать, что я тоже вижу вполне правильные сны.

Остальные переглянулись, потом Кристина торжественно произнесла:

— Да. Вот оно что! Мы все видим правильные сны.

— И что с того? — поинтересовалась Марина. — Что это дает?

— Если человек видит правильный сон, то как он поймет, что это сон? — вкрадчиво спросил Жора. — Очень многие люди, я бы сказал, большинство, видя сон, довольно часто осознают, что они спят. Так или иначе. Вы во сне когда-нибудь осознавали, что спите? Я, например, нет. Я всегда сплю очень крепко. Словно проваливаюсь в другую реальность. А потом открываю глаза в этой. Но мои сны… слишком примитивны, и в них очень редко исполняются мои желания. Да еще так масштабно, как в нашем… сне. И я, как правило, очень быстро их забываю. Они реальны, пока я сплю. Но когда просыпаюсь, они перестают иметь всякое значение. С этим сном все иначе.

— Что значит — осознавать себя во сне? — Марина нахмурилась. — Я либо сплю, либо нет!

— Я тоже!

— И я.

— Никогда не осознавал себя во сне. Мне рассказывали — много раз. И я неоднократно пытался. Но не получалось.

— Я тоже.

Остальные снова согласно закивали, азартно блестя глазами.

— Осознавала — и довольно часто.

Все повернулись и недоуменно взглянули на Алину. Та подтверждающе кивнула.

— Да, это действительно так.

— Погоди, — сердито, почти обвиняюще сказал Жора, — это еще почему? Ты портишь всю мою теорию!

— Тем не менее. Сейчас объясню, — Алина задумалась, потом подняла голову и начала слегка покачиваться на стуле. — Представь, ты видишь сон, и у твоего собеседника во сне короткие черные волосы. Ты отворачиваешься, а когда снова смотришь на него, у него длинные… ну, скажем, рыжие волосы. Это логично?

— С одной стороны, нет. Но с другой стороны, — Жора начал яростно тереть подбородок, — с другой стороны, почему бы у человека не может быть длинных рыжих волос? С этой стороны — логично.

— В смысле, правильно?

— Ну да. Скорее, это неточность.

— Сны не могут быть логичными полностью. Я думаю, Жора, так не бывает. Можно сказать, что сны довольно часто полны таких неточностей. Мелочей. Нет фантастических существ или людей, выпадающих с девя-того этажа и тут же встающих и идущих себе гулять… но есть неточности. Мелочи. Тебя удивит вот такая мелочь, о которой я тебе сказала?

— Ну… возможно, да.

— Насторожит?

— Нет.

— А тебя? — Алина посмотрела на Олега, и тот пожал плечами.

— Вряд ли. Наверное, я могу просто не обратить внимания. Может, он парик надел. И вообще это его личное дело!

— А вот меня насторожит. Я начну это обдумывать. Я зациклюсь на этом. И рано или поздно пойму, что сплю. Впрочем, иногда дело даже не в таких несоответствиях. Иногда я просто знаю, что сплю. А если нет, то, как уже сказал, если найду одну неточность, то начну искать и что-нибудь еще — не всегда, но довольно часто. Пока не пойму, что это сон.

— Именно это ты там и делала, — пробормотал Виталий. — Но ведь… в конце концов мы предполагали… мы почти поняли, что это сон. Уж ты, во всяком случае.

Она кивнула.

— Я поняла. Но я этого не осознала. Не успела. Или мне просто не дали этого сделать.

— Возможно, они тебя подавляли, — Жора начал катать банку между своими узкими изящными ладонями. — Глушили, как радиосигнал.

Марина засмеялась.

— Ну, вы как скажете!..

— Помолчи! — резко бросила ей Ольга, потом взглянула на Алину. — А что ты обычно делаешь, когда понимаешь, что спишь? Сразу просыпаешься?

— Ну уж нет! — Алина потерла ладони друг о друга. — Тогда я начинаю вытворять такое… Как волшебник, знаете?.. Летать, создавать дворцы, людей, которых мне хотелось бы увидеть, могу оказаться в лесу, на атолле, могу…

— Подожди! — сердито перебил ее Жора. — Ты только что говорила, что, как и мы, видишь логичные сны…

— Я говорила о неосознанных сновидениях! — перебила его Алина в свою очередь. — А осознанные — это совсем другое! На фиг мне там логичность?! Тут уж я начинаю развлекаться, как только могу!

— Снотворец! — с усмешкой сказал Петр и омыл стоящую на столе бутылку коньяка тоскливым взглядом.

— В таком случае, я не понял! — на лице Жоры появилось отдаленное подобие непонимания. — Как ты попала в этот эксперимент? Как они тебя пропустили?

Алина пожала плечами.

— А как туда попал Лешка? Вот уж кто всем снотворцам снотворец! И учти, что он участвовал в эксперименте уже по второму разу! Как они его пропустили?! Ведь в первом он был официально, а в этотто, по его словам, пробрался тайком.

— Ничего не понимаю, а этого — и вовсе! — раздраженно заявил Олег. — Вы уже такого нагородили — у меня сейчас мозги расплавятся! Вообще, какой им интерес… логичные сны или нет?!.. Уж всяко интересней изучать как раз нелогичные сны. И вот таких вот снотворцев! Мы тут при чем?!

— Для создания предельной реальности, может быть… — Алина резким движением перекинула мешающие, расползающиеся пряди за спину, жалея, что не заколола их. — Для создания реальности, в которой можно безнаказанно делать все, что угодно. Может, им интересны как раз не сны, а человеческое поведение, психика… Может, не будь Лешки, кого-то из нас все равно бы убили. Или двоих. Или половину. А потом смотрели бы, что станут делать остальные. Как они будут себя вести? Кто и как сойдет с ума… помнишь, Жора, как ты рассказывал про тарантулов?.. Ведь в этой реальности с трупами много проблем, человека могут хватиться, могут найти… Убийство — это ведь очень серьезно. А там… убивай, сколько хочешь, а потом убитые просыпаются и возвращаются на свое рабочее место. Очень удобно, по-моему! Все живы и рабочего материала выше крыши!

— Суки! — Алексей ударил себя кулаком по бедру. — Вот суки!

— Да это бред! — Марина встала, глядя на Алину сверху вниз, болезненно щурясь. — Вы сами не слышите, какой это бред?!

— Если ты чегото не понимаешь, это еще не становится бредом! — Ольга забросила ногу за ногу и недовольно посмотрела на зацепку на колготках. — Только, как они вообще могли наблюдать за всем этим делом? По поведению спящих, что ли? Или мы, спя, озвучивали, что происходит? В сонто видеокамеру не поставишь!

— Это верно… — Жора задумчиво начал поднимать руку с вытянутым указательным пальцем, и все тотчас уставились на этот палец, но Вершинин внезапно опустил руку, и на лице Ольги появилось почти комичное разочарование. — Аля неплохо описала мне аппаратуру… как могла… Один из последних вариантов аппаратуры, предназначенной для построения сомнограмм… блок лицевых датчиков, микрофон, светостимуля-тор… Чем-то похоже на приборчики, которые я раскопал в "Инете"… кажется, "Дримлайт" называются… но все же гораздо сложнее… Каждый индивидуум подсоединен через компьютер… — он задумался, и Алина негромко подсказала:

— К тому человеку. Все мы были подсоединены к тому человеку. Может, именно благодаря ему они могли что-то видеть… хотя бы какие-токартинки? По сомнограмме можно понять характер происходящего, но нельзя понять, что именно происходит. В конце концов, это просто линии.

— Это, если б точно знать, чего они хотели… Какова была цель?

— Вы мне, лучше, другое тогда объясните — как они нас нашли? — Виталий, окутанный клубами дыма, откинулся на спинку стула, то и дело поглядывая в сторону притихшего Бориса. — Как они нашли именно нас? Бегали по улице и спрашивали, какие кто видит сны? Должна быть какая-то система.

— Ага, анкеты, — с усмешкой сказал Алексей. — Если вам часто снятся фантастические крокозяблы, поставьте крестик тут, а если нет…

— А почему бы и нет, кстати?! — Олег закурил, после чего с торчащей из губ сигаретой перегнулся вниз с риском для жизни. — Сейчас столько, ну столько всякого барахла разносят — ужас! Вот когда я три месяца назад еще на постоянке был, знаете, сколько всего — и по почте, и всякие соцработники приносили… Тесты, опросы, прочая фигня!.. Мы иногда с пацанами заполняли — для смеху, но хоть бы раз кто результаты сказал! Иногда даже начальник заставлял — мол, надо! А некоторые — ну такую чушь спрашивают, такая глупость… я даже заснул над одной… как-то…

Последние слова он произнес очень медленно, потом его брови съехались к переносице, и Олег надолго задумался, потирая кончик носа. Потом сдернул с головы кепку и хлопнул ею по колену.

— Вспомнил! Видел я одного! Он как раз тогда ее и приносил! Еще смеялся, когда я заснул… мол, такая интересная анкета… С начальником он, кажется, договаривался… а может и нет…

— Кого ты видел? — ладони Жоры, перекатывавшие банку, застыли. Олег удивленно посмотрел на него.

— Ну, как кого?! Хмыря с разноцветными глазами. Лица не помню, а вот глаза запомнил… редкое явление… Один карий, а другой, кажется, голубой.

Алина резко повернула голову в его сторону. Она очень хорошо помнила, что, упомянув тогда о человеке с разноцветными глазами, цвет их не называла. Между тем, Олег сейчас сказал все правильно.

— Ты уверен?

— Да вроде.

— Он с тобой сидел, пока ты с анкетой возился?

— С нами, — поправил ее Олег. — Мы в боксе сидели — кто где, ну и он там же пристроился в ожидании.

— Остальные тоже заснули над анкетой?

— Не знаю. Не замечал. Да заснул — это громко сказано — так, покемарил полминуты, а то и меньше.

Жора вдруг рассмеялся и хлопнул ладонью по колену.

— Ну конечно! Анкеты! Конечно! К нам в универ этот тип приходил! Вернее, не уверен, что этот… лица я не помню… только глаза… но нам тогда раздавали анкеты. Не могу точно сказать, что тогда задремал… не помню… Для меня бы в этом не было ничего необычного. Я на всех утренних парах в полглаза.

— Ты помнишь, что было в этой анкете? — спросила Алина. Жора досадливо покачал головой.

— Вообще нет! Что-то… какие-токартинки… ситуативные вопросы… не помню. Я знаю только, что этих анкет было очень мало. Их не раздавали всем подряд. Декан вызвал несколько человек и меня в том числе и повелел заполнить, — Жора улыбнулся — неожиданно хитро. — кто-то мне потом брякнул, что для анкетирования потребовались люди "не мыслительного" типа. Очевидно, декан счел меня совершенно немыслительным типом. Что ж, его можно понять.

— Какая разницато? — Евсигнеев аккуратно огладил свою голову. Жора, не глядя на него, сказал:

— Прочесывая различные психотерапические области в поисках этого нашего Шрейдера, я уже много чего нахватался и могу сообщить, что у лиц мыслительного типа большая часть сновидений сумбурна, нелепа и хаотична.

— Это что значит — логичные сновидения только у дураков что ли?! — возмутился Алексей. — Я себя ду…

— При чем тут дураки, дурак! — перебил его Жора с профессорским негодованием. — Мыслительный тип — это…

— Потом разберемся! — заявил Виталий. — Желающие сядут кружком, и ты прочтешь им познавательную лекцию! Кто-нибудь еще помнит что-то похожее? Лично я — нет! Но макулатуры всякой в офис каждый день пачками… Может и заполнял чего…

— У нас постоянно кто-то шастает, — пробормотал Алексей. — С девчонками нашими писали чегото… Так и не вспомню… А мужика с разноцветными глазами… не, не помню.

Алина, покосившись на него, криво улыбнулась. В том, что Евсигнеев не помнил человека с разноцветными глазами, как раз не было ничего удивительного. Он практически никогда не смотрел людям в глаза. Потом она обхватила голову ладонями и принялась мучительно рыться в своей памяти, выискивая в ней хоть что-нибудь похожее.

— Я помню, — неуверенно произнесла Кристина. — Ну да, заходил к нам такой как-то в школу… У меня тогда пятнадцать минут с урока срезали. Всем учительским составом сидели, заполняли… Выбрать нужную картинку, что-то… вопросы, как тесты… дурацкие какието… что вы сделаете, если на вас рычит собака, ассоциируются ли у вас события с запахами… какой цвет у души… бред, в общем! Директор сказала — для проверки психической устойчивости педсостава… новый метод. А мужчина этот в учительской сидел тихонько, ждал… Но его лица я не помню. Глаза помню.

— Я ничего такого не припоминаю, — Марина рассеянно подняла руку к голове, но тут же опустила ее и огляделась — слегка воровато. Ольга пожала плечами.

— Я тоже.

Остальные хмуро промолчали, продолжая перебирать собственные, запылившиеся от времени незначительные, обыденные воспоминания. Спустя минуту Алина подняла голову.

— Он был у нас в "Чердачке"! Днем! Я вспомнила. Он пил кофе с персиковым ликером. Тамилка как раз со мной в паре работала — она мне тогда на него и показала — смотри, говорит, какие необычные глаза — разные. И анкеты мы тогда заполняли. Он дал. Сказал, что это тест на способности к ясновидению. Ну мы и заполнили — тоже для смеха. А он их с собой забрал — сказал, на память. Нам с Тамилкой бутылку вина купил у нас же.

— И как способности к ясновидению? — насмешливо спросил Олег сверху. Алина развела руками.

— Никак! Не бывать мне ясновидящей! Ты представляешь, какая трагедия?! Плачу и рыдаю! Как жить дальше?!..

Олег расхохотался, отчего стремянка под ним пошатнулась, и он испуганно вцепился в нее, чуть не уронив банку с окурками. Алексей вскочил и начал нервно ходить взад и вперед, что-то бормоча себе под нос.

— Ладно, хоть слегка разобрались, — Жора взъерошил свои волосы и посмотрел на заклеенное газетой окно. — Но что нам это дает?

— Кроме очередной информации к очередным размышлениям, ничего материального! — подвела итог Ольга и посмотрела на часы. — Между прочим, мне пора на работу.

— Мне тоже! — спохватилась Марина. — У меня же Шевелевская сегодня! А у нее такие сложные волосы…

Виталий хотел было что-то сказать, но тут его телефон в очередной раз напомнил о своем существовании, и он, нажав на кнопку ответа, отозвался усталым скучающим голосом.

— Подождите! — воскликнула Кристина возмущенным голосом, суетливо и испуганно обмахивая взглядом остальных. — Подождите, и это что — все?! А делатьто чего теперь?! Я ничего не понимаю! А маньяк этот?! А жить мне дальше как?!

— Это смотря с кем, — Олег недвусмысленно улыбнулся ей сверху и подмигнул.

— Ты и здесь…

Виталий оборвал ее резким взволнованным взмахом руки, продолжая говорить по телефону, и сразу же наступила тишина, в которой звучал только его голос, теперь уже четкий и отрывистый.

— Да. Да, я понял. Да, завтра же. А время она не называла? Из Камышина поедет? А откуда? А, вот так?! А хоть на чем — не говорила? Вы сможете позвонить, когда… А точно не знаете? Нет, без проблем, я сейчас могу подвезти. Да, остальное после того, как я с ней встречусь. Не беспокойтесь, как в банке… Как в хорошем банке. Да. Всего доброго.

Он сунул телефон в карман и взглянул на обращенные к нему нетерпеливые лица.

— Интересные новости.

— Кто звонил? — спросила Алина, вставая и отодвигая стул. — Кто?

— Маша. Помнишь, мулатка, с которой мы говорили на лестнице? Соседка Эльвиры по квартире.

Брови Алины изумленно взметнулись вверх.

— Но ты же не давал ей своего телефона! Откуда…

— Я был у нее сегодня утром. Решил, что мы неправильно построили с ней разговор, и сделал подругому.

— То есть, предложил ей вознаграждение, — констатировал Олег со стремянки. — Денежки? Или страстную, незабываемую ночь?

— Кривцов, ты можешь быть серьезным хоть пару минут?! — вспылила Алина.

— Я попробую, — пообещал Олег и посмотрел на часы.

— Короче, что она сказала? — Жора нетерпеливо хрустнул суставами пальцев. Алексей, остановившись, выжидающе смотрел на Виталия, поигрывая губами — то сжимая их, то растягивая, нервно водя под ними языком по зубам.

— Только что ей звонила Эльвира. Попросила собрать ее вещи. Завтра утром она приедет в город, забежит и заберет их. Сказала, что уезжает с какимто типом в Грецию. Мол, встретила неземную любовь и все такое. Так что если завтра мы ее не сцапаем — все!

— А как, когда, на чем, откуда?

Виталий удрученно развел руками, потом насмешливо покосился на Алину.

— Вот когда жалеешь об отсутствии знакомых ясновидящих.

— Елки! — сказал Олег. — И ведь самое смешное, что она может вообще не иметь это отношение и никого из них не знать. Мало ли, откуда там взялась бумажка с ее телефоном. Может, там плохо убирали. Может, Алька чегото напутала.

— Я ничего не напутала! — отрезала Алина. — Другое дело, мало ли кому она могла дать свой телефон. Она может просто не помнить. Она ведь картотеку своих знакомств не составляет! Может, ее телефон вообще дал кто-нибудь из ее знакомых. Это настолько призрачный шанс…

— Но его все равно надо использовать! Выбор у нас небогатый.

— И как мы это сделаем? — хмуро поинтересовался Алексей. — Эта Маша отзвонится тебе, когда та появится?

— Нет, рано утром она уходит в институт.

— Тогда как? Сутки сидеть в кустах и караулить? Как она хоть выглядит, эта Эльвира?

— Ах, да, — Виталий порылся во внутреннем кармане куртке и извлек чуть смятую фотографию. Все подошли, встали полукругом и принялись внимательно ее разглядывать. В конце концов, Олег, ради такого дела покинувший свой стремяночный трон, констатировал:

— Очень даже! Жаль, что тут только голова, остального не видать.

— Хорошо, что она такая приметная — сразу узнаем, — сказал Алексей, в данный момент мысливший более рационально. — А может прямо в хате засаду устроить, а?

— Я говорил на эту тему с обитательницей хаты, и ей она совершенно не понравилась.

— Да че тут говорить — так вломимся…

— Нет уж! — Жора решительно поднял руку с вытянутым указательным пальцем и на этот раз нажал невидимую кнопку так быстро, что никто не успел за этим проследить. — Никто никуда вламываться не будет! Еще не хватало пару месяцев на нарах прокуковать в компании отморозков и казематных блох!

Виталий задумчиво почесал затылок, потом жестом подозвал Алексея и Олега и несколько минут о чем-то шушукался с ними в уголке. В течение этого времени прочие поглядывали на них с нескрываемым раздражением.

— Больше двух — говорят вслух! — крикнул Жора, но все трое так синхронно отмахнулись от него, что он удивленно пожал плечами и снова, уже в который раз, принялся расспрашивать Алину о технике, которую та видела во время перехода. Олег из угла возмущенно ругнулся, потом сказал: "Я и сам смогу!" Евсигнеев что-то пробурчал, почесывая бритую голову, после чего они над чем-то захохотали, удостоившись новой порции недовольных взглядов. Ольга нервно посматривала на часы, Борис, снова опустившись на стул, пристально смотрел на свои тонкие пальцы. Марина, встав возле окна, отколупала кусочек газеты и через крошечный просвет задумчиво обозревала окрестности.

— Ты б, Маринка, отошла от окна, — посоветовал Жора. — Вдруг у Лешки кроме пистолета и снайперка имеется. Как шмальнет с тополя!..

Марина поспешно отодвинулась под защиту стены, потом зло сказала:

— Шуточки у некоторых!

— Да какие, на хрен, шуточки?! — устало отозвался Петр. — Одной вон, уже, чуть дупло в маковке не сделали! Леха, как я слышал, во всех областях мастер!

— Может, не стоило, всетаки, этого затевать, в таком случае? Раз он и нас может…

Петр презрительно фыркнул, в который раз посмотрел на бутылку, потом потер воспаленные глаза.

— Ну и что? Лично мне терять особо нечего.

— А мне есть, чего! — возмутилась Кристина.

— Так чего ты вообще приперлась?!

— Я объяснений искала, а не смерти!

— Аа, лапуля, думала тебе на блюдечке?! С поклонами?!

— Перестаньте! — одернула их Алина. Ее голос прозвучал почти умоляюще. — Ну хватит вам грызться! Что там, что здесь — никак успокоиться не можете!

— Дур не люблю просто!

— Козел запойный!

— Как вы так можете? — неожиданно спросил Борис с тихим, горестным изумлением. — Человек погиб… а вы…

— А мы живы еще пока! — Петр тяжело опустился на стул. — И, ты меня прости, конечно, но я Свету вообще не знал. Я и себя теперь… толком не знаю…

Он ссутулился, свесил между колен широкие мозолистые ладони и закрыл глаза. На мгновение ему вдруг снова, в который раз показалось, что все это неправда, он просто задремал на работе и очень скоро откроет глаза и пойдет домой, где его ждут Андрюшка и Галка. Он съест горячий вкусный ужин — Галка всегда замечательно готовила, особенно плов, который он так любил… А потом, может быть, они с Андрюшкой сходят на реку, погуляют…

Петр открыл глаза и мучительно сморщился навстречу нахлынувшей реальности. Никто не ждал его дома и ужин он будет готовить себе сам. Может быть, Серега или Рустик заглянут, принесут чего-нибудь… надерутся вместе от души, и тогда он снова хоть на какоето время забудет про это паскудство.

— Ну что, граждане, на сегодня собрание можно считать закрытым, — размеренно произнес Виталий, подходя к столу и крутя в пальцах папиросу. — Всех развезем, не переживайте… большая только просьба к вам. Будете выходить отсюда — пожалуйста, ведите себя, как люди, выслушавшие кучу самых величайших нелепостей в своей жизни. Возмущайтесь, смейтесь, ругайтесь… можете и подраться. Ну, не мне вас учить.

Некоторые понимающе закивали, только Марина возмутилась.

— Глупость какая!

— Про подраться — это хорошо, — задумчиво заметил Жора, и Алексей, правильно истолковав эту задумчивость, тут же предупредил:

— Сунься только! Бантиком завяжу!

— До чего дообсуждались?! — нетерпеливо спросила Алина, возмущенная, что ее не включили в состав секретного совещания. Виталий неопределенно покрутил пальцами в воздухе.

— Да так, так… Борь, переночуешь сегодня у меня, а? Не против?

— Конечно нет, — отозвался Лифман с явным облегчением. — Я не хочу сегодня в… этот дом.

— Вот и славно. Завтра все постарайтесь быть дома, чтоб сразу же смогли подъехать, если что.

— Это мне что же — весь день возле телефона сидеть?! — Марина осторожно поправила свою прическу, потом полезла в сумочку за косметичкой.

— Можешь и полежать, — Олег хлопнул кепку себе на макушку. — Ничего, тебя не убудет! Я, конечно, понимаю — это очень тяжело.

Петр поднял голову и с усталой решительностью произнес:

— Ну, мы сегодня пить будем или как?!

Она сидела в кресле возле аквариума и рассеянно наблюдала за сонно покачивавшимися в воде разноцветными рыбками. Из зеленых зарослей вынырнул коридорас, уткнул рыло в песок и принялся, шевеля усами, деловито его исследовать, похожий на маленький, причудливый и очень сердитый пылесос. Слабо улыбнувшись, Алина отвернулась и погасила в пепельнице недокуренную сигарету, потом посмотрела на Мэй, безмятежно похрапывавшую на диване и от души ей позавидовала. Какие бы сны не снились сейчас сердитой чау, в них явно не было ничего плохого и не существовало в ее жизни ничего плохого, над чем стоило бы мучительно задумываться, путаясь в вопросах и ответах. И уж точно она не потеряла бы из-за этого аппетит. Виталий уже несколько раз упрашивал Алину съесть хоть что-нибудь, но она упорно отказывалась. Сейчас даже сама мысль о еде вызывала у нее отвращение.

В квартире, кроме нее, были только Виталий и Борис. Ювелир давно спал наверху, в отведенной ему комнате, натянув одеяло на нос, так что видны были лишь растрепанные темные волосы, пронизанные серебристыми нитями седых прядей. Воробьев еще не ложился — она слышала его присутствие где-то в недрах квартиры — шаги, включающийся свет, бормотание телевизора, шум открываемого крана. В гостиную он не заглядывал уже давно, и иногда Алине казалось, что Виталий попросту про нее забыл. Она была рада этому — сейчас ей не хотелось его видеть.

Взглянув на настенные часы, Алина неохотно встала. Нужно было ложиться спать — ведь неизвестно, во сколько начнется завтра утро. Она знала, что сейчас возле дома Эльвиры коротает время Алексей, а в середине ночи его сменит Олег. Ей пришлось отдать им свой новоподаренный телефон, чтобы, в случае чего, кто-нибудь из них мог сразу отзвониться. Алина понимала, что Виталий сейчас предпочел бы сам быть там, а не сидеть с ней и охранять ее. Он всетаки принял во внимание те ее далекие слова, поехал вместе с ней к себе домой и больше никуда не выходил. Если Лешка следит за ними, то он сейчас где-то неподалеку и не станет отвлекаться на Евсигнеева или Кривцова. Какое ему дело, куда они поехали — онато, Алина, здесь. А об Эльвире Лешка знать не мог. Адрес, вероятно, ему известен, ну и что с того? Он ведь не знает, для чего они ее разыскивали. Он даже не знает, какое это имеет отношение к делу. И имеет ли вообще

Алина потянулась, вскинув руки над головой, и Мэй, разбуженная этим движением, приподнялась, с сонным вниманием оглядела ее, потом тяжело рухнула обратно на диван.

— Хрр…

С завистью отвернувшись от этого воплощения счастливейшей безмятежности, Алина, путаясь в полах халата, побрела в ванную, с тревогой думая о том, что принесет завтрашнее утро. Если б можно было не ложиться…

Если б можно было больше вообще никогда не спать!

В ванной горел свет, дверь была приоткрыта, и Алина, все еще погруженная в свои размышления, потянула за ручку, руководствуясь тем, что раз не заперто, значит можно. Возможно кто-то просто забыл выключить свет. Но в ванной обнаружился Виталий. Он, в одних только спортивных штанах, босиком, стоял возле раковины и вытирал полотенцем тщательно вымытую руку, на которой сейчас не было протеза, и она обрывалась сантиметров на десять выше запястья.

— Ой, извини, — смущенно бормотнула Алина навстречу его повернувшемуся мокрому лицу и качнулась обратно, успев уловить короткую вспышку, промелькнувшую в его зрачках. Ей вдруг подумалось, что Виталий — из тех людей, которые ненавидят жалость до хруста в зубах, постоянно готовых пресечь ее на корню. Но его жалеть было абсолютно не за что. Жалости он у нее не вызывал.

— Тебе сюда? Заходи, я уже закончил. Спать собираешься?

— Да. Хотела душ принять, — Алина зевнула, потом, перегнувшись, открыла горячую воду.

— Тебе помочь?

— В чем?

— Как в чем? Принять душ. Может, спинку помылить или еще там чего-нибудь?

Алина удивленно вздернула брови, уловив в его голосе насмешливоигривые нотки, потом повернулась и чуть изогнулась, уперев правую руку ладонью в бок.

— Ты что же это, клеишься ко мне, что ли?

Виталий пожал плечами, вешая полотенце.

— Возможно. А ты против?

Она нахмурилась, потом отвернулась и включила душ.

— Как бы мне плохо ни было, я лекарств не принимаю. И сама ни для кого лекарством не буду, понял?! Я тебе не Маринка!

— Знаешь, — с отчетливым ехидством, смешанным с легким раздражением произнес Виталий за ее спиной, — меня поражает твоя изумительная способность извлекать из своей головы самую большую глупость, которая там в данный момент находится! Лекарства, больные собачки, единственные свидетели… Ты совершенно забыла, что, помимо всего, являешься еще и женщиной?!

— Я не женщина, — устало ответила она, не оборачиваясь. — Я глупое сочетание молекул, которое вот-вот рассыплется. У меня не идет из головы эта встреча, эти лица, эти взгляды… У меня не идет из головы Света. Они ведь убили ее — все равно, что взяли бы и просто застрелили — и то гуманней бы было!

— Аль, я тоже об этом все время думаю и лучше мне от этого не становится. Но так и свихнуться недолго, понимаешь? Я знаю, что завтра мы либо подцепим эту единственную ниточку, либо лишимся всякой надежды когдалибо что-то узнать… Но, в конце концов, это будет завтра!

— Недавно ты вел себя, как трагический герой, а теперь вдруг резко стал циником?! — Алина натянуто засмеялась, потом выпрямилась, разглядывая полку. — А геля для душа у тебя, конечно, нет. Как это так — у состоятельного мужчины нет геля для душа и пены для ванн?!..

— Ты нравишься мне.

Она чуть повернула голову и встретилась в зеркале с его взглядом, понять которого не смогла.

— Опять?

Виталий промолчал. От тугой струи горячей воды начал подниматься пар, по зеркалу поползла туманная дымка, медленно, но верно затягивая их отражения. Алина почувствовала на плече, с которого съехал халат, горячую твердую ладонь и вздрогнула от какого-то странного страха.

— Почему такой тон? Разве ты не этого хотела?

— Я хотела, чтобы меня помнили, — глухо ответила она и закрыла глаза, чувствуя, как на коже и волосах оседают крошечные капли влаги.

— А разве это не так?

— Нет, не так. Я хочу, чтобы помнили меня, а не только мое лицо. А так — нет лица, и человек не тот…

— Лица, лица… вечно лица, — Виталий вздохнул, потом его ладонь переползла ей на шею, большой палец осторожно огладил подбородок. Он наклонился, и она почувствовала на ухе его дыхание. — Ты слишком все усложняешь, Аля.

— А ты упрощаешь.

— Отнюдь. Я просто говорю то, что есть. Идеальных людей не существует, Аля. Людей нужно хотя бы пытаться понять. Люди очень сильно зависят от обстоятельств… Ты ведь могла оказаться совсем в другой роли, и чего бы тогда стоили все вот эти твои принципиальные высказывания? Все ведь могло бы быть наоборот. Тебе не приходило это в голову?

— Ничего бы не изменилось.

Она услышала далекий смешок, в котором было сочувствие.

— Нет, барышня, позвольте вам не поверить. Говорить легко — очень легко. Почувствовать — гораздо сложнее. Ты воображаешь себя духовно идеальной, Аля? Смотришь на нас, грешных, непостоянных, сбитых с толку с вершины своих принципов? Только, знаешь, на таких вершинах место только для одного человека.

Алина почувствовала, что ладонь соскользнула с ее шеи, и, открыв глаза, увидела перед собой слепое бельмо зеркала, покрытое плотной дымкой и ничего не отражающее, словно люди, смотревшие в него несколько секунд назад, просто исчезли. Вокруг клубился пар, становясь все более и более густым, и очертания предметов стали размытыми и призрачными. Внезапно она ощутила, что кроме нее в ванной больше никого нет, и ей вдруг стало страшно. Алина оглянулась, но кругом был только белый горячий туман, который лип к лицу, упорно лез в ноздри и в приоткрытый рот и склеивал ресницы. Она с трудом различила сквозь него приоткрытую на полладони дверь. Круглые лампы на потолке окутались мутным размытым ореолом.

Она метнулась к ванне и закрутила кран, потом неистово замахала сдернутым с вешалки полотенцем, разгоняя пар. Шагнула к зеркалу, протянула к нему ладонь и вдруг застыла, едваедва касаясь пальцами гладкой поверхности.

А что, если она действительно не проснулась?

Чье лицо сейчас взглянет на нее из зеркала? Вдруг у него будут зеленые глаза и меднорыжие волосы? На какоето мгновение Алина была почти уверена в этом и едва сдержалась, чтобы не отдернуть руку. Потом сжала губы, и ее ладонь проехалась по зеркалу, и из потянувшейся за ней серебристой полосы на нее посмотрели ее испуганные зеленоватокарие глаза. Она увидела ссадину на щеке, мокрые каштановые волосы, прилипшие ко лбу, а потом полоса снова затянулась плотной дымкой, и испуганные глаза исчезли. Алина снова протерла зеркало и снова посмотрела, как исчезает ее отражение, словно втягиваясь внутрь зеркала — зеркала, питающегося отражениями… Мысли у нее стали путаться, и она с ужасом поняла, что начинает утрачивать чувство реальности — настолько туго его нити переплелись с нитями сна. Где именно начинается одно и заканчивается другое? Где именно она сейчас находится? Был ли сейчас здесь Виталий или это ей привиделось? Может, это продолжают исполняться желания, и на самом деле…

Разве ты не этого хотела?

Может, она зашла в ванную и задремала? Может, она задремала в гостиной, в кресле? Может, она все еще в своей постели у себя дома? А может, она спит под распевающей хрустальные песни подвеской в одной из комнат особняка? Может, она сама себе снится? По какую из сторон зеркала она сейчас? По какую из сторон сна?

Стягивая на груди халат, Алина попятилась, потом развернулась и выбежала из ванной. В коридоре она остановилась, прижавшись спиной к стене, потом повернулась и медленно пошла к гостиной. Остановилась на пороге, привалившись к косяку и свесив руки, чувствуя себя очень маленькой и оченьочень напуганной.

Я схожу с ума? Как Света? Как Борис?

Сон, в котором тебе снится сон, что тебе снится сон…

Тебе ведь пять было, Аля? Пять?..

В гостиной негромко играла музыка — Джо Дассен пел свою знаменитую "A toi". Виталий, сидевший на диване рядом с Мэй, листал какуюто книгу и курил, кивая в такт песне. Почувствовав чужое присутствие, он поднял голову и вопросительно взглянул на Алину.

— Уже?

— Что? — хрипло спросила она, шагнув в комнату.

— Ну, ты ж, вроде, собиралась душ принимать.

— А ты сейчас был в ванной, да ведь?

На лице Виталия появилось недоумение. Он закрыл книгу и положил ее рядом с собой.

— Ты чего?

— Ты там был или нет?! Ты… что-то говорил мне?! — в ее голосе зазвучали почти панические нотки. Она быстро пошла вперед, Виталий вскочил и, оказавшись возле нее, резко встряхнул за плечо.

— Эй, эй! Только не это!.. Конечно, я там был! Тебе все повторить?! Я повторю… Аля, — он наклонился, пристально глядя ей в глаза, — ты думаешь, что у тебя начались видения?! Черт! Этого еще не хватало!..

— Значит, был…

— Был! Прекрати! — он встряхнул ее еще раз. — Ты не спишь!

Алина облегченно кивнула, потом обхватила его за шею, притянула к себе и прижалась губами к его губам. Виталий ответил на поцелуй скорее машинально, потом слегка отстранил ее и внимательно посмотрел на ее лицо.

— Ты…

— Это ведь меня ни к чему не обязывает, верно?

— Ну?

— И тебя тоже, верно? Совершенно ничего не значит.

— Ты вот сейчас с кем вообще разговариваешь?

Алина шумно вздохнула и попыталась отвернуться, но уткнулась щекой в его подставленную ладонь. Виталий наклонился и негромко произнес:

— Знаешь, что я сейчас думаю?

— Что?

— Ничего. Сделай то же самое, ага?

— Хоро…

Он поймал губами окончание слова и ее губы, и теперь уже в его движениях не было ничего машинального. Краем сознания, она почувствовала, как ее повелительно потянули вперед, и послушно пошла — сквозь гостиную, сквозь музыку, сквозь еще молодую ночь, кажущуюся сейчас такой восхитительно бесконечной, лишенной прошлого и будущего, — ночь чарующую и дурманящую, чьи ладони оберегают и укрывают и чей темный шепот заговаривает циничную и бестактную зарю с ее пронзительным петушиным голосом, не давая той приближаться как можно дольше. Этой ночи ведомы все тайны времени и желаний, и она делится ими только с тем, кто принимает ее правила и ее покровительство, ни о чем не спрашивая, не требуя и, главное, не пытаясь размышлять и рассуждать, — ночь мудра, но не терпит чужой мудрости.

Мэй, разбуженная стуком захлопнувшейся двери в спальню, сонно огляделась, потом подняла глаза к потолку, словно вопрошая некого своего собачьего бога, когда же в доме, наконец, наступят тишина и покой?

Этажом выше Борис, на мгновение проснувшись, открыл глаза, и из-под его распахнувшихся ресниц тоже выглянула ночь.

Но она была совсем другой.

Звонок Олега застал их уже в машине. Было около девяти утра, давно проснувшийся город хмуро, деловито шумел, еще расслабленный после теплого солнечного воскресенья и с неохотой пробирающийся сквозь пасмурный, суровый понедельник. Вороны на огромных тополях каркали с будничной сварливостью, и в криках мартынов, взмахивавших крыльями над холодной речной водой, слышалась некая тоскующая издевка. С улиц утягивался тонкий невесомый плащ легкого тумана, оставляя после себя мириады мельчайших ледяных капель. На рынках приближалось короткое дообеденное затишье, и часть продавцов готовилась погрузиться в недра книжек в мягких обложках, где постреливали, покрадывали, пошучивали и полюбливали, а часть предвкушала многомудрые нардовые сражения. В рыбных рядах устало спали гротескно толстые, перекормленные, лоснящиеся коты, в картонных коробках персональные рыночные псы благодушно доедали свою утреннюю порцию. Полусонный рабочий люд, разбросав своих чад по яслям, детсадам и школам, расползся по предприятиям и офисам. Близился шумный, крикливый час домохозяек, выходящих на отоварку в перерыве между любимыми сериалами.

Борис с ними не поехал. С утра он выглядел совсем больным и разбитым и скрипучим голосом жаловался на недостаток сна. Скрепя сердце, Виталий оставил его дома, хотя предпочел бы, чтобы ювелир был постоянно у него на глазах. Он ограничился тем, что надежно запер входную дверь.

По дороге они, усталые и в то же время отдохнувшие, то и дело смеялись, точно ехали на увеселительную прогулку, счастливая беззаботность юркнула в "лендровер" следом за ними и ревностно отгоняла хоть какие-торазмышления о том, что им предстоит. Счастливые эгоистичны и забывают абсолютно обо всем, живя лишь недавним прошлым и сиюминутными моментами. Они знали, куда едут, но сейчас не думали, зачем, и позабыли об Олеге, который где-то сидел в своей машине несколько часов подряд, отчаянно зевал и читал ругательный монолог своей сломавшейся печке и безвестной невидимой Эльвире, которая никак не появлялась.

— Слушай, а я и не знала, что ежи умеют открывать двери и лазить по свисающим простыням.

— Ну, это иногда бывает…

— Бывает!.. Даррел волжанский! Мог бы и предупредить! Проклятый еж залез мне под бок, и я как раз на него перевернулась! Мне это очень не понравилось!..

— Я понял это по твоему визгу.

— … условия у тебя, конечно, как в зоопарке! Не завидую твоей постоянной подруге! Ежи в постели, хамелеоны с потолка сыпятся, а в пять утра приходит какая-то собака, засовывает холодные губы прямо в ухо и издает громкий хрюк…

— То есть, тебе не понравилось?

— Этого я не сказала… Эй, ты все же иногда смотри и на дорогу!

— Может, тебе тогда лучше пересесть на лобовое стекло?..

— Это будет выглядеть странно…

— … Аля, я совершенно за, но в водительском кресле может сидеть только один человек…

— …а так?

— … так я сверну в ближайшую витрину…

— Ты перестанешь путать рычаг переключения скоростей с моей ногой или нет?!..

— Ах, да, да…

— … нет, но я же не сказала, чтобы ты вообще ее не трогал…

— … иногда мне надо и руль держать…

— … видел, как тот мужик из десятки посмотрел?..

— … да ему завидно просто!

Громкое негодующее жужжаньепиликанье оборвало их болтовню. Алина сразу же помрачнела, потом поспешно огляделась.

— А где он?!

— Кажется где-то на полу валяется. Ответь, а? Возможно, это Олег.

Алина, нагнувшись, пошарила под креслом, извлекла празднично мигающий телефон и нажала на кнопку ответа.

— Вы где?! — всполошенно закричал Кривцов издалека. — Она пришла! В подъезд зашла! Чего мне делать?! Идти за ней?! Говорите, ну!

Алина вопросительно взглянула на Виталия, и тот покачал головой, потом сказал:

— Пятьшесть минут.

— Жди нас, Олег, слышишь?! Мы через пятьшесть минут будем!

— А если она выйдет раньше?!

Алина снова обратила на Виталия вопросительный взгляд, и он в ответ на мгновение оторвал ладонь от руля и помахал сжатыми пальцами перед губами.

— Тогда придержи ее, заговори… ну ты это умеешь!

— Понял! — отозвался Олег и отключился. Алина положила телефон на колени и, обхватив себя руками, поежилась, потом посмотрела на Воробьева с немым отчаяньем.

— Ты что, рыжик?

— Ой, не знаю. Что-то мне не по себе.

— Не переживай. Все будет хорошо.

Алина кивнула головой, но появившееся странное, давящее, тревожное чувство не исчезало. Она с трудом пресекла внезапно возникшее желание упросить Виталия повернуть машину и поехать домой.

Вскоре джип притормозил неподалеку от уже знакомого длинного дома мышиного цвета. Олега они увидели еще издалека — он сидел на скамеечке возле покосившегося железного стола и на пару с какимто старичком громко хлопал о столешницу костяшками домино. Алина поискала глазами кривцовскую "блондиночку", но не нашла.

— А где же он свою машину оставил?

— А вон синяя "шестерка" недалеко от ее подъезда. Одолжил у приятеля. Ни к чему здесь его тачке светиться.

— Но ты же на своей приехал!

— Теперь уже все равно. Ладно, посиди в машине.

— Что?! — возмутилась Алина. — Как это?! Я тоже пойду!

— Нет, я думаю, мне лучше пойти одному.

— Он думает! Ты ее сейчас напугаешь до полусмерти! Тут нужна женская деликатность…

— Я не буду с тобой препираться! Сиди — и все! Вон, музыку послушай! — Виталий кивнул на магнитофон, потом открыл дверцу, но тут же обернулся и жестко посмотрел на Алину. — Мне нужно, чтобы ты сидела здесь, чтобы ты осталась.

— Аа, — протянула она упавшим голосом, — понимаю…

— Здесь безопасно. Кругом полно народа. И я сейчас к тебе Олега пришлю.

— Опять ты куда-то идешь, а я должна отсиживаться!

Закрывая дверцу, Виталий тепло усмехнулся.

— Я же не к Лешке иду!

Захлопнув дверцу, он быстро пересек двор, и тотчас Олег, что-то сказав старичку и похлопав его по плечу, встал и подошел к Виталию, на ходу вытаскивая пачку "Явы".

— Извини, старик, огоньком не богат?

Виталий протянул ему зажигалку, оглядывая окна второго этажа, потом взглянул на открытую подъездную дверь, в которую как раз заходили две старушки с молочными бидонами и невысокий плотный мужчина в сером плаще.

— Не выходила, я бы заметил, — негромко произнес Олег. — А так народ все время шастает тудасюда. Оживленный дом.

— Ладно, иди к Але, она в машине осталась.

— Хорошо.

Виталий направился к подъезду. Олег глянул ему вслед, потом развернулся на пронзительный гудок микроавтобуса, притормозившего возле "шестерки", ругнулся и сделал несколько шагов в ту сторону. Из микроавтобуса выглянула взлохмаченная голова и раздраженно крикнула:

— Чья телега?!

— Моя! — крикнул Олег, убыстряя шаг. — Чего орешь?!

— Слышь, отгони, мне тут не проехать!

— Очень вовремя! — процедил Олег сквозь зубы и перешел на бег. Голова исчезла в салоне.

Алина, наблюдавшая за этим сквозь оконное стекло, негодующе покрутила головой, потом нерешительно взглянула на ключ в замке зажигания, протянула руку, повернула его, заглушив работающий двигатель "лендровера", и вытащила, после чего вылезла и захлопнула дверцу. Огляделась и быстро пошла наискосок, через двор, к подъезду Эльвиры, сжимая ключи в кармане пальто.

Виталий поднимался по ступенькам на промежуточную площадку второго этажа, прокручивая в уме предстоящую беседу, когда сверху раздался топот, и на площадку спустился уже недавно виденный им человек в сером плаще. Заложив неудачный вираж, он споткнулся, слегка толкнул Виталия и на ходу произнес:

— Ой… простите, бога ради…

— Угу, — отозвался тот и, уже поднимаясь на второй этаж, бросил в удаляющуюся спину слегка удивленный взгляд — голос человека показался ему испуганным.

На площадке второго этажа Воробьев с усмешкой взглянул на аккуратно выстроенные перед одной из дверей мисочки с кошачьей едой, сморщился от едкого запаха, взглянул на нужную ему квартиру и его усмешка тотчас погасла.

Дверь с большой траурной цифрой шесть была приоткрыта на полладони, чуть заметно покачиваясь от сквозняка.

Виталий протянул правую руку и осторожно толкнул дверь своими искусственными пальцами. Та качнулась вперед с легким, едва слышным скрипом. Он бесшумно перешагнул порог, притворил за собой дверь и сделал несколько шагов по пустой прихожей. В квартире было очень тихо, лишь где-то монотонно шлепали о раковину капли воды из подтекающего крана. В пустой гостиной над распахнутой форточкой вздувались и опадали старые застиранные шторы, бренча кольцами клипс о железный, чуть покосившийся карниз. Нехорошо прищурившись, Воробьев отвернулся от них. Чувства опасности не появлялось, но было другое, очень знакомое чувство — немногим лучше. Он уже понял, что квартира пуста. Вернее, что живых в ней нет.

Эльвиру он нашел в спальне. Она лежала, свернувшись, на боку возле своего собранного чемодана, подогнув длинные ноги в темнокрасных брюках к животу. Возле вытянутой руки на ковре валялась косметичка с рассыпавшимся содержимым, указательный палец почти казался золотистого футлярчика с помадой, точно Эльвира пыталась подтолкнуть его ногтем. Густые, спутанные волосы закрывали лицо, и из-под них по светлому ковру с пугающей медлительностью расползалось темнокрасное пятно. Из затылка торчала деревянная, чуть обугленная с краю рукоять широкого кухонного ножа, всаженного одним сильным ударом.

— Твою мать!.. — холодным шепотом произнес Виталий, развернулся и быстро вышел из спальни. Возле ванной остановился, глядя на пробивавшуюся из-под двери полоску света, потом сунул руку в карман, приподнял плечо и сквозь кожу куртки схватился за ручку и потянул дверь на себя, после чего болезненно сморщился.

Мулатка лежала в наполненной ванне головой вниз, и ее длинные курчавые волосы лениво извивались в розоватой воде, среди остатков пенных хлопьев, словно странные водоросли. Судорожно вытянутые ноги свисали с бортика, на одной болтался шлепанец, зацепившийся за большой палец. Короткий шелковый халатик, разрисованный сюрреалистическими узорами, сильно задрался, обнажив яркорозовые кружевные трусики. В ванной пахло кровью и лавандой. Закусив губу, Виталий быстро шагнул вперед и окунул палец в воду. Та была ледяной.

Выходя из квартиры, он осторожно прикрыл за собой дверь, после чего бросился вниз по ступенькам, и, уже сбегая на первый этаж, услышал чей-то крик, визг шин по асфальту и знакомый возмущенный рев двигателя своей машины.

Алина, стоя возле подъезда, сердито посмотрела на отъезжавшую "шестерку", мимо которой нетерпеливо продвигался, урча, микроавтобус, потом сунула руку в карман пальто, звеня мелочью. Ей хотелось подняться, и она с трудом заставила себя стоять на месте, ограничившись лишь внимательным разглядыванием окон.

Из подъезда торопливо вышел человек в сером плаще, и она, рассеянно мазнув взглядом по его лицу, снова уставилась на окна второго этажа. Но ее взгляд тут же метнулся обратно, точно собака, которую резко дернули за поводок, и в этот момент человек повернул голову — очень медленно — и их глаза встретились.

Гомонящий двор вокруг раскололся и ссыпался в никуда — осталось только это испуганное лицо, бледные от ужаса глаза, дрожащий приоткрытый тонкогубый рот. На мгновение лицо стало огромным, потом отступило назад, вместо испуга подернувшись профессиональным удивлением, и по обеим сторонам от него проявились раздвинутые бледно-зеленые занавески. Они качнулись и сомкнулись, спрятав это лицо, намертво выжженное в памяти за короткие минуты кошмарной полуяви.

— Шестая очнулась! Какого хрена она очнулась?!

Ее рука вынырнула из кармана, и по асфальту с веселым звоном разлетелись монеты, кружась и подскакивая. Мужчина, как-то смешно всхрипнув, нелепо дернулся в сторону, мотнув головой, словно подзывая кого-то, и в тот же момент она молча прыгнула на него, словно кошка, вцепившись скрюченными пальцами ему в лицо и в шею и раздирая кожу ногтями. Заорав от боли, он отчаянным рывком отбросил ее, потом, не примериваясь, ударил кулаком в лицо. Удар отшвырнул Алину назад, и она упала, сильно ударившись затылком о скамейку и услышав испуганный женский вскрик. Несколько секунд она ошеломленно смотрела на опрокинутое и кажущееся очень низким пасмурное небо, рассеченное покачивающейся от ветра веткой акации, на которой трепетали несколько желтых овальных листьев, потом перевернулась и, уцепившись за скамейку, поднялась, пошатываясь и тупо мотая головой. Человек в сером плаще уже добежал до стоявшего неподалеку бежевого "фоксика" и рванул на себя дверцу. Алина качнулась в его сторону, но тут же поняла, что не просто не успеет добежать, а попросту и бежатьто толком не сможет. Ее пальцы скользнули в карман и сжали ключи от "лендровера". Она метнула короткий отчаянный взгляд туда, где остался Олег, но по дворовой дороге медленно и величественно катил микроавтобус, занимая собой все свободное пространство.

Двигатель "фоксика" взревел, и она, закусив губу, прометнулась перед ошеломленно прогудевшим микроавтобусом, припадая на одну ногу, и наискосок побежала через двор — джип сейчас стоял гораздо ближе, чем затертая куда-то чуть ли не за угол дома "шестерка". Перед ее глазами суетливо плясали, постепенно редея, яркие белые искры. Правая скула превратилась в сгусток тупой пульсирующей боли, а к затылку словно была прицеплена тяжелая гиря, отчего голова неумолимо как-то сама по себе запрокидывалась назад.

Когда Алина дернула на себя дверцу "лендровера" и плюхнулась на сидение, что вызвало в ее встряхнувшейся голове новый всплеск боли, "фольскваген" уже вылетел с "рукава" на объездную. Она пихнула ключ в замок зажигания, успев остраненно удивиться, что попала с первого же раза, повернула его, и машина ожила. Сейчас она казалась ей огромной.

О вождении Алина имела представление довольно смутное, за рулем она сидела только раз в жизни, и то это было пару лет спустя после окончания школы, да и проехала она тогда всего лишь несколько десятков метров изумительно зигзагообразным маршрутом. Ей было известно, с какой стороны находится педаль газа, а с какой — тормоза, но на этом ее познания заканчивались. Еще был рычаг переключения скоростей, она знала, что за него надо дергать, но как и что при этом происходило — это уже уходило во мрак неизвестности.

Все же она проделала, как ей показалось, именно то, что делал Виталий, но к ее удивлению джип, громко визгнув шинами по асфальту, почему-то рванулся назад. Выругавшись, Алина остановила машину, потом проделала все заново, и на этот раз "лендровер" всполошенно подпрыгнул, словно нервная женщина, которой в шутку громко крикнули в ухо, после чего все же поехал в нужном направлении, быстро разгоняясь. Зафиксировав взгляд на бежевом пятне далеко впереди, она переключила скорость и на этот раз, очевидно сделала все правильно, потому что огромная машина обрадованно понеслась вперед все быстрее и быстрее, нагоняя ускользающий "фоксик", словно спущенный с цепи пес, наслаждающийся желанной свободой и восхитительным чувством погони за добычей. Алина, сползя на краешек сидения, судорожно вцепилась в руль, изо всех сил пытаясь держать своенравный "лендровер" прямо. Ее лицо застыло в холодной гримасе ярости, на висках вздулись вены, верхняя губа поволчьи вздернулась, обнажив зубы, и сейчас даже Женька не узнала бы свою смешливую подружку в этом жутком безжалостном существе, с полубезумной неотступностью летящем по следам того, кто посмел рыться в его душе и дать ей порядковый номер.

Виталий, выскочивший из подъезда, только и успел увидеть, как его "лендровер", вихляясь влево и вправо, уносится за длинную многоэтажку по широкой дуге. В следующий момент к нему подлетела синяя "шестерка", дверца которой открылась словно бы сама по себе, и он прыгнул внутрь. Олег ударил по клаксону, потом зло выругался — выезд был наглухо закупорен злосчастным микроавтобусом, остановившимся у предпоследнего подъезда. Сдавая назад и объезжая двор, они потеряли бы слишком много времени.

— Ну ладно же!.. — процедил Олег сквозь зубы, крутанул руль, и "шестерка", проскочив в проем между живой изгородью, понеслась наискосок прямо через двор, разметывая тучных голубей и поднимая тучу пыли. Детишки, обживавшие старую покосившуюся карусель, с немым восторгом наблюдали за ее перемещениями. Машина пропахала сухие заросли лебеды, с треском проломилась сквозь изгородь и вылетела на дорогу в вихре обломанных веток и жухлой листвы.

— Вон они! Далеко, черт!.. А, щас!.. — Олег сдвинул кепку на затылок, потом, прищурившись, повернул руль и увел "шестерку" в следующий же рукав и понесся через дворы, яростно сигналя и распугивая прохожих.

— Куда?!..

— Спокойно, дядя! Не упустим!..

— Алька за рулем?!

— А ты думал, кто?!

— Кого гонит?!

— "Фокс" бежевый. Мужик какойто. Я его только краем глаза зацепил… Это он, наверное! Узнала его!.. Долбанный автобус!

— Какого хрена ты так машину поставил?!

— Кто ж знал, что такой кабан приедет?!.. Другая бы прошла… Я ж думал потом объехать… а тут такое…

"Шестерка" пролетела через последний двор, юркнула в арку и выскочила на объездную дорогу. Теперь джип был всего лишь в десятке метров от них, а перед ним несся бежевый "фоксбора". Несмотря на то, что "лендровер" то и дело продолжало мотать из стороны в сторону, а иногда он даже начинал нелепо дергаться и подпрыгивать, расстояние между машинами неумолимо сокращалось. Олег издал возглас отчаяния. Если бы руки у него не были заняты рулем, он схватился бы за голову.

— Японский конь, девка ж вообще водить не умеет!.. Тачка — чисто хвост собачий! Не дай бог сейчас куда впишется! Только бы не на трассу! Емое, только не на трассу!..

Водитель "фокса" словно услышал его мольбы, потому что легкая бежевая машина на очередной развилке вдруг свернула в "рукав" и нырнула во дворы. Джип на повороте занесло, отчего его колеса проехались по бордюру, и машину слегка подбросило, но он тут же выровнялся и ринулся следом. В салоне "шестерки" поднялась несусветная ругань.

— Куда его понесло?!..

— … ну, города он не знает!..

— А толку?!.. Он юркий, а твой сарай на поворотах скорость потеряет!.. Лучше б она нас сейчас вперед пропустила!..

Машины летели сквозь дворы, производя в них невообразимый переполох. Из-под колес разлетались кошки, собаки, птицы и прохожие — последние с испуганными криками в обрамлении сочных выражений, отличавшихся удивительным разнообразием. Джип на очередном повороте задел тонкий тополек, походя сломав его, точно спичку. "Фокс" несся, не разбирая дороги, и, проскочив один из дворов, в следующем снес легкий деревянный заборчик, упреждающе выставленный перед открытым люком, и рабочий, который, высунувшись из него, ковырялся в свой сумке, едваедва успел прянуть обратно. Когда "фокс" пролетел над ним, ссыпав вниз часть останков заборчика, рабочий, гулко ругаясь, высунулся было наружу, но тут же, испуганно вытаращив глаза и углядев стремительно надвигающуюся на него махину "лендровера", снова юркнул в люк. Джип прогрохотал над ним и унесся, но на этот раз человек предусмотрительно выждал — и был прав, потому что следом зияющее отверстие люка на мгновение заслонило днище еще одной машины. Рабочий просидел в люке еще несколько минут и только потом осторожно выглянул, убедился, что опасность миновала, и уже после этого в истошном хриплом крике излил все свои ощущения и мысли по поводу происшедшего и в адрес "беспредельных козлов".

Водитель "фокса", ополоумевший от страха, продолжал злодействовать, и в следующем дворе разметал несколько выгруженных возле ларька упаковок минеральной воды, расшвыряв бутылки по всей дороге и зацепив на ходу одну из распахнутых дверец обшарпанного рафика, ловко захлопнув ее. Подворачивавшиеся под колеса машин бутылки сминались и лопались с веселыми хлопками.

— Что он творит! — заорал Олег. — Алька, елки, да уйди ты с дороги или вломи его в какое-нибудь дерево! Сколько можно?!

— Рули лучше!..

Машины проскочили последний двор и снова вылетели на прямую, и Олег внезапно побледнел, глядя туда, куда стремился уже помятый "фокс".

— Трасса, твою мать! Ну, все, девке хана!

— Не каркай! — рявкнул Виталий, судорожно вцепившись в кресло и глядя перед собой суженными глазами. — Гони! Отсеки их!..

— Не успеем! Эх, почему я не на "мазератти"?!

"Фокс" чуть притормозил на выезде, потом бросился в свободное пространство между потоком машин и полетел вперед, по мере возможности обгоняя то одну машину, то другую, одергиваемый злыми гудками.

Джип и не вздумал притормаживать. Он косо вылетел на трассу, словно снесенный ураганом дом, зацепил одну машину, отбросил на встречную другую, и, очутившись во втором ряду, дергаясь, помчался следом за "фоксом", катя за собой волну пронзительного сигнального рева.

Олег тоже не стал притормаживать, но, в отличие от беспредельствующего "лендровера" вклинился в совершенно немыслимую для проезда щель между машинами так ловко, что, казалось, "шестерка" изогнулась змеей, после чего погнался за джипом, безбожно подрезая всех и вся.

— Нас всех закатают лет на шестьсот! — хрипло сказал он, наблюдая, как "фокс" и "лендровер" свирепствуют впереди, разламывая стройные ряды машин и превращая уличное движение в бурлящую кашу. — И лишат прав вождения инкарнаций на двадцать! На этой планете уж точно! Господи, что они творят!..

— Гони!..

— Да как тут гнать?! Это ж жигуль, а не вертолет!.. Хорошо, свет пока в зелень… а то народ еще, на хрен, посбивают!.. И какого?.. может, Элька бы и так навела…

— Остывает Элька!..

— Чего?! — Олег ошеломленно глянул на Виталия широко распахнутыми глазами и снова вцепился взглядом в дорогу. Его кепка съехала далеко назад, чудом удерживаясь на затылке.

— Того! И соседка ее тоже! Ту, наверное, еще рано утром убили! Или вообще ночью! В хате он ее ждал!

— Бляаа, вот это мы влипли!

— Именно так!

— Мать моя женщина!!! — вдруг оглушительно сообщил Кривцов миру эту потрясающую новость. — Там же кольцо и Первомайская трасса сейчас будет! Шестиполосная! Либо он сейчас улизнет, либо там случится конец света!

Тем временем джип ухитрился практически чисто обогнать последнюю отделявшую его от "фокса" машину, и теперь они катили в соседних рядах параллельно друг другу. "Фольксваген" начал, было притормаживать, очевидно собираясь совершить некий очередной безумный обходной маневр, чтобы юркнуть в другой ряд, но джип вдруг, резко дернувшись вправо, с силой ударил его в бок и буквально выбросил с трассы на ответвлявшуюся прямую дорогу, проходящую мимо приземистого сияющего здания перестроенного кинотеатра и устремляющуюся к громоздящимся неподалеку жилым массивам, после чего сам метнулся следом. Олег матерно изумился и крутанул руль.

Движение на этой дороге было довольно вялым, и "лендровер" поравнялся с "фоксом" практически сразу, после чего снова метнулся в сторону и всей тяжестью ударил машину в бок. "Фокс" с помя-той дверцей вылетел на пустой тротуар, описал пьяную полувосьмерку вокруг двух огромных тополей, после чего юркнул обратно на дорогу и начал рыскать в разные стороны, то притормаживая, то уходя вперед, не давая менее маневренному "лендроверу" возможность ударить снова, но тот терпеливо примерялся, не отставая.

— Ну, приложи его, останови, что же ты!.. — прошипел Олег. — Только не так резко…

— Ты всерьез думаешь, что она просто хочет его остановить? — с холодной усмешкой спросил Воробьев. Олег покосился на него.

— Думаешь, хочет… того?..

— Ага. Догоняй. Чего ты плетешься?!

В эту секунду джип, улучив момент, с силой ударил "фокс" в левую переднюю часть, тут же выровнявшись и проскочив вперед. Бежевую машину развернуло, крутануло вокруг своей оси, вынесло на обочину и с лязгом впечатало левым крылом в ствол одного из огромных тополей. Двигатель "фокса" агонизирующе всхрипнул и затих. Помятый джип остановился в нескольких метрах от него, потом, подпрыгивая, рывками начал сдавать назад. "Шестерка", визгнув шинами, притормозила возле искореженной машины, из которой, тряся головой, пытался выбраться человек с окровавленным лицом, судорожно дергая заевшую ручку смя-той дверцы с пассажирской стороны. Вокруг стремительно собиралась гудящая толпа любопытствующих.

Виталий выскочил из машины, одним прыжком оказался возле "фольксвагена" и рванул на себя дверцу с такой силой, что чуть не сорвал ее с петель. Сунулся внутрь и за отвороты плаща одной рукой выволок наружу мужчину в сером измя-том плаще, дико вращающего вытаращенными глазами, казавшимися огромными на перепачканном кровью лице.

— Пустите! — тонко заголосил тот, отчаянно отбиваясь. — Ненормальные! Что вы делаете?! Пустите меня!.. Помогите!.. Вы не имеете права!.. Я гражданин Германии!..

Виталий, не вступая в дебаты, коротко ударил его ребром ладони по шее, подхватил под мышки и подволок к остановившемуся рядом джипу. Толпа заволновалась, издавая возгласы разнообразного оттенка и содержания, но никто не попытался ему помешать. Виталий распахнул заднюю дверцу, вбросил туда бесчувственное тело и захлопнул ее.

— Что вы делаете?! — с возмущенной робостью воскликнул кто-то.

— Кино снимаем! — ответил Воробьев и проворно оббежал "лендровер", уже слыша давно ожидаемое завывание сирен стражей закона. Алина уже сидела на пассажирском сидении, вжавшись спиной в кресло и глядя перед собой широко раскрытыми невидящими глазами. Ее трясло, из носа текла кровь, пачкая подбородок и шею, волосы разметались спутанными беспорядочными прядями. На правой скуле наливался большой густой синяк, в подглазьях расползлись страшные синеватые тени. Зубы едва слышно постукивали друг об дружку.

Виталий плюхнулся на сиденье и рванул машину с места, в зеркало заднего вида проследив, как следом торопливо метнулась "шестерка". Потом отрывисто спросил:

— Телефон где?!

Алина, не взглянув на него, деревянно пошарила по сиденью, потом протянула ему сотовый. Он взял его, но ее рука еще некоторое время потерянно висела в воздухе. Потом вернулась на колени и судорожно вцепилась в полу пальто, яростно комкая темную ткань.

Виталий набрал номер и заговорил, изо всех сил стараясь не кричать:

— Колян! Да, я!.. Открывай ворота!.. В отстойник!.. Две телеги!.. Да, серьезно!.. Да, проблемы!.. Сам ты!.. И я тебя!.. Ну, давай!..

Он отменил вызов и тут же выбрал другой номер.

— Ты ремонтку на Речной знаешь?!.. Лады, сворачивай на первом же и гони туда другой дорогой!.. Да, лучше по отдельности! Нормально все!..

Виталий бросил телефон между сидениями, потом, придерживая руль одной рукой, тихонько потряс дрожащую девушку за плечо.

— Аля? Алюш, ты как?

Алина медленно повернула к нему лицо. Несколько секунд она тупо смотрела на него, будто не узнавая, потом чуть дернула головой, и в ее глазах начала проступать осмысленность, а следом — живой, вздрагивающий ужас. Казалось, она только сейчас начинает понимать, что произошло. Потом она так же медленно обернулась и посмотрела назад, на безвольно лежащего на сиденье мужчину в сером плаще, подрагивающего в такт движению машины. Ее глаза расширились еще больше, после чего она визгливо вскрикнула:

— Ты его убил?! Зачем?! Это я должна была…

— Тихо, рыжик! — Виталий заставил ее отвернуться, непрерывно оглядывая в зеркало уносящуюся назад дорогу. — Никто никого не убил! Живой он! Нам с ним еще говорить и говорить! Это он?

— Это он! — Алина кивнула, но тут же сморщилась от боли. — Это он! Он ко мне за ширму заходил! Он… И он узнал меня! Он меня узнал!

— Хорошо. Успокойся. У тебя кровь идет. Есть платок?

— Был.

Она зашарила в своей сумочке дрожащими пальцами, вытащила платок и прижала его к носу, потом закашлялась.

— Что с лицом? Он тебя ударил?! Аля, он тебя ударил?!

— Да… Не помню… Может быть… — Алина испуганно посмотрела на него поверх платка. — Господи, что я натворила!.. Я… я не знаю, я просто не смогла… Что теперь будет?! Нас найдут, нас поймают, нас поса…

— Тихо, тихо! Все обойдется, не голоси! Никого не убила — это главное. Успокойся. Ты все сделала правильно. Иначе мы б этого козла никогда не нашли!

— Но Эльвира…

— Он убил ее. И Эльвиру, и ее соседку. Зачиститься решил, сука!..

— Что?! Но… как он понял?! Как он узнал?! Он не мог этого узнать! Именно вот так…

— Вот мы у него и спросим. Только непонятно… — Виталий нахмурился, глядя на дорогу. — Зачем он вернулся? Забыл что-то. Ладно, это все потом…

Алина жалобно сморщилась.

— Боже мой!.. Но ведь нас же там видели! А вдруг все это на нас повесят?! А разгром на дороге?! Наверняка кто-то заметил номера! Приметы уж точно! Машина вся мятая… Господи, да нас пожизненно закатают!..

— Я же сказал — не голоси! Все уладится.

— У тебя на все один ответ — все уладится!

— Но ведь все же и улаживается — в конце концов, а? — заметил Воробьев с легкой усмешкой. — Машины спрячем, Олег сгоняет за своей "блондиночкой", соберем остальных, уедем туда, в парк, там тихо…

— А если они и туда… в этот дом…

— Он не на меня оформлен.

Алина с минуту помолчала, потом тихо, виновато произнесла:

— Я разбила твою машину… совсем ее испортила… Сколько это стоит?

— Тебя не касается! — сердито отрезал Виталий. — Все, забудь! Подумаешь, машина! Жива — и ладно!

Она попыталась улыбнуться, и у нее это почти получилось.

— Ни один мужчина в мире не скажет про свою машину "подумаешь, машина"! Да любой…

— Господи ты боже, да что мне теперь, убивать тебя, что ли?! — вскипел он. — Или продавать на галеры?! Молчи и не приставай ко мне! Просто, за руль больше не пущу никогда!.. Ты раньшето когда-нибудь водила?

— Нет.

— Ну и дела! — Виталий покачал головой. — Видать, и вправду тебя бог хранит! Как ты только никуда не врезалась?! Особенно на трассе! Даже маневрировать умудрялась…

Алина снова жалко улыбнулась, потом сипло, с прононсом сказала в носовой платок:

— Это было наитие!

Волна ледяной воды выплеснулась на обвисшего на стуле окровавленного человека, и он с испуганным возгласом вскинулся, судорожно хватая ртом воздух и моргая мокрыми ресницами, потом, отфыркиваясь снова обмяк. Закашлялся, приподнял голову и вздрогнул, потом потерянно огляделся.

Вокруг него были лица, плотный круг лиц, смотрящих на него злыми, холодными, волчьими глазами, в которых не было ни капли растерянности или хотя бы малейшего человеческого выражения — только холодная, бездушная злость. Он знал эти лица — знал все до единого и не мог поверить, что все это происходит на самом деле, что они здесь, вокруг него, что их глаза открыты и видят его. Он рванулся, но его дернуло назад, и он взвыл от резкой боли в запястьях, которые были стянуты ремнем и надежно примотаны к батарее.

— Ну, что? — с неожиданной приветливостью осведомилось одно из лиц, и память человека с услужливой машинальностью подсунуло ему краткую информацию о нем.

Номер три, стандартный тип, Кривцов Олег Сергеевич, тысяча девятьсот семидеся-того года рождения, место рождения — город Брянск…

— Что? — растерянно переспросил он в ответ, потом снова задергался. — Кто вы такие?! Развяжите немедленно! Вы с ума сошли?! Где я?!

— Где — в кругу друзей! — сообщил Жора, оседлавший стул задом наперед. — И сейчас у нас будет происходить предельно дружеское общение! Ну, что, — он приоткрыл документы, которые держал в руках, и усмехнулся, — господин Гершберг Григорий Данилович, местожительствующий в славном городе Эссене? Решили в Грецию дернуть? Че так? Не понравилось в России?

— Развяжите меня и верните документы! — зло произнес гражданин Германии. — Сумасшедшие! Вы знаете, кто я такой?!

— Нет, — скучающим тоном отозвался Виталий и закурил. — Просвети нас.

На лицо Гершберга набежала тень. Он явно не пылал энтузиазмом вести просветительскую работу.

— Вы кто такие?!

— Сейчас как закатаю в рог — живо вспомнишь, кто мы такие! — рявкнул Олег, наклоняясь вперед на своем стуле. — Аж десять раз подряд вспомнишь! Козел недобитый! Что вы с ним цацкаетесь! Отдай-те его мне — я из этого мудака сейчас макраме сделаю!

Человек съежился на стуле, сразу же поверив Кривцову на слово, потом снова потерянно огляделся.

— Что вам надо?

— Уже лучше, — заметил Виталий, вертя папиросу в пальцах. — Глядишь, скоро будет совсем хорошо! Только, в первую очередь надо тебе! Очень надо! Иначе зачем ты российских гражданок завалил, а? Нехорошо.

— Это не я! — вдруг завопил Гершберг так пронзительно, что в окнах дребезгнули стекла. — Да я… Я поднялся поторопить… она должна была чемодан… я… мы опаздывали… и я… А она там уже…

В лицо ему выплеснули новую порцию воды, и он осекся, фыркая и отплевываясь. Остальные выжидающе смотрели на него. Алина потирала затылок, борясь с то и дело подкатывавшими приступами тошноты. Кристина нервно теребила свой жемчужный брелок, Ольга покусывала ноготь большого пальца, а Борис разглядывал сидящего на стуле человека с жадным нетерпением.

Глядя на Гершберга, некоторые испытали даже разочарование. Они ожидали увидеть нечто более значительное — либо со злодейскими чертами лица, либо с типичной внешностью сумасшедшего профессора из страшных фильмов — уж во всяком случае, что-нибудь определенно выдающееся. Но привезенный Виталием и Алиной человек не казался чемнибудь выдающимся — молодой еще мужчина, с крупными, довольно приятными чертами лица, темными волнистыми волосами, чуть полноватый и совершенно обычный, похожий на бухгалтера фирмы средней руки. Мокрый, с кровавыми разводами на лбу и щеках, он выглядел совершенно безобидно и даже жалко.

— Ну, убил ты их или нет — с этим уже другие будут разбираться, — Виталий чуть склонил голову набок. — Мне…

— Да не убивал я никого! — снова закричал Григорий Данилович — на этот раз с отчаянием. — Не убивал я Элю! Я любил ее! Понимаете?! Любил! Я хотел увезти ее! Увезти из этой дурацкой страны! Я только из-за нее и задержался в этом чертовом городе, остальные уже давно…

Он осекся, потом зло взглянул на Алину, смотревшую на него пристальным немигающим взглядом.

— Остальные? Ну, чего притих? Вещай дальше!

— Я ее не убивал, — тихо повторил Гершберг и опустил голову. — Это, наверное…

— Кто?!

— Не знаю! Ничего не знаю! — слова посыпались из него, словно сухие горошины из разорвавшегося пакета. — Отпустите меня! Пожалуйста! Вы же… это чтобы меня…

— Кто убил твою подружку?! — ровно спросил Виталий. — Ты ведь его знаешь! Это Лешка?!

— Какой еще Лешка?! Никакого Лешки не знаю! Я ничего не знаю! Кто вы?! Откуда вы взялись?! Как вы меня нашли?! Вы не могли меня найти! — он тихо всхлипнул. — Вы не могли найти Элю! Вы не могли найти даже себя! Отпустите меня! Вы понимаете, что вы натворили?!.. Вы же вывели… теперь и меня… Сволочи!

Олег взвился со стула, но Виталий успел схватить его за руку и дернуть обратно. Алексей нехорошо усмехнулся, потом снова перевел взгляд на Гершберга.

— А вы рассчитывали, что мы все забудем, да?

Тот вдруг широко улыбнулся ему.

— Именно так. И уж тебето лучше меня ни о чем не спрашивать! Мне о тебе все известно!

Евсигнеев побледнел, потом его лицо исказилось в злой гримасе. Приступ смелости тут же отпустил Гершберга, и он, съежившись на стуле, снова начал жалобно причитать. Олег хмуро посмотрел на Виталия.

— Слушай, мы так долго будем с ним канителиться! Давай я ему в рыло дам пару раз, может, это улучшит его сообразительность?!

— Или я! — поддержала его Ольга, хищно прищурившись. — Пусть живее языком машет — у меня уже терпение кончается!

— Вово! Слышь, ты, тевтонец хренов, терпение у нас кончается! Впрочем, у меня оно и не начиналось! Говори давай, а то сейчас на небо отправлю, к коллеге Шрейдеру! У, компания оккупантов!

Гершберг вздрогнул и поднял голову. На мгновение на его лице появилось искреннее удивление, потом он взглянул на Алину и кивнул, констатируя факт.

— Ты.

— Я, — сказала Алина с кривой усмешкой, поднимаясь со стула. Подойдя к нему, она внимательно взглянула сверху вниз на запрокинувшееся к ней лицо.

— Не понимаю! Шрейдер был отличным специалистом! Каким образом ты могла разблокироваться?! Даже при учете особенностей твоей психики… Каким образом?! Ты не могла вспомнить! Тебе закрыли воспоминания о переходе! Ничто не могло тебе напомнить! Тебя тщательно осмотрели!

— В ухо заглядывали?

На лице Григория Даниловича отразилось искреннее недоумение, потом он покачал головой.

— Ухо? При чем тут ухо? Ведь там ничего не бы…

— Когда ты вместе с коллегой пытался меня скрутить, то потерял бумажку с телефоном Эльвиры. А я успела ее спрятать. Ухо было ближе всего. Машинальные действия, — Алина улыбнулась ему в лицо. — На уровне подсознания.

— Что?! — потрясенно спросил он. — Ты… ее там… Ты успела увидеть там эту запись?

— Нет. Она была сложена.

— Твою мать! — Гершберг откинулся на спинку стула и захохотал — громко, истерично, со всхлипываниями. — Бумажка! Просто бумажка! Как могла обычная бумажка… без информации… и вдруг стать критической точкой блокировки?!.. Оойгосподи! Старина Шрейдер бы удавился, если б узнал об этом! — он резко оборвал свой смех и взглянул на нее почти с ненавистью. — А я ведь ему говорил!.. Я с самого начала был против!.. И потом!.. Я ведь говорил им, что возвращать тебя — большой риск! Если бы Константинович не был главным… со своим дурацким гуманизмом!..

— … то вы бы меня ликвидировали, не так ли?

— Это наука, девочка! Некоторыми вещами приходиться поступаться! Не считай меня чудовищем, но… в истинной науке важен не просто ум, а ум бесстрастный. Никакой морали. Никакой души. Все живые существа, включая и людей — особенно людей — это лишь средство для подтверждения истины. Сырье для прогресса научной мысли…

Алина размахнулась и со всей силы ударила его по губам, потом отвернулась, прошла за стул, на котором сидел Виталий, и устало облокотилась на спинку. Воробьев потянулся, взял ее руку, положил себе на плечо и сжал пальцы.

— Сырье?! — холодно переспросил Жора, изо всех сил стараясь держать себя в руках. — А как же наши жизни, ты, сволочь?!

Гершберг зло посмотрел на него, черпая смелость в почти бессознательной ненависти к этим, окружившем его людям.

— А что такое с вашими жизнями?! Вы бы жили, как жили всегда! Живые и здоровые! Если бы она не осталась в живых, вы бы постепенно все забыли… Да, ситуация была экстремальной, да, на этот раз мы не смогли завершить все должным образом… но никто из вас не бодрствовал во время перехода! Шрейдер дал вам нужную программу, вы вернулись в свои жизни и в них и проснулись! Все! Все было бы именно так, если бы не она! И Эля была бы жива!

— Объясните, что вы с нами сделали? — тихо спросил Борис. — Что и для чего вы с нами делали?

— Господи, да зачем это вам надо?! Забудьте обо всем и идите по домам! Сумасшедшие! Только абсолютно ненормальные начнут искать приснившихся людей… искать смысл в том, чего никогда не было!

— Как это не было! — взревел Олег, до хруста вцепившись пальцами в спинку стула. — Да нас там всех, на хрен, поубивали! Ничего себе не было!

— Это было не понастоящему! — отрезал разбитыми в кровь губами Гершберг и тоскливо покосился на заклеенное газетой окно.

— Но для насто это было понастоящему! — глухо произнесла Алина. — Мы чувствовали понастоящему! И умирали тоже понастоящему! Мы были точно такими же людьми из плоти и крови, как и сейчас! Я абсолютно понастоящему прожила тот миг, когда мне перерезали горло! Сволочи, и вы думаете, что вам это вот так просто сойдет с рук?!

— Глупенькая, — он усмехнулся почти с отеческой жалостью, — нам это уже сошло с рук. Неоднократно, причем! Что вы докажете?! Что у вас есть?! Трупы? Пропавшие люди? Документы? Пленки? У вас нет ничего — есть только идиотский сон! Все, что произошло — всего лишь идиотский сон, бред, галлюцинации — называйте, как хотите! Конечно, вы можете попытаться обратиться в соответствующие органы — бога ради, это даже будет интересно! Загремите в психушку всей компанией! — уголок его рта дернулся и Григорий Данилович снова отвернулся к окну. — Все! Больше я ничего говорить не стану! Я и так сказал достаточно!

Евсигнеев извлек из кармана перочинный нож, нарочито медленно раскрыл его, внимательно посмотрел на сверкающее лезвие, потом — на застывшее лицо Гершберга.

— Мне за такого мудака и отсидеть не жалко!

Григорий Данилович повернул голову, увидел нож и заметно встревожился.

— Я кажется, предупредил вас…

— Хватит! — взревел Алексей, поднимаясь. — Он меня еще пугать будет! Все равно один из них знает и, рано или поздно, узнают остальные! Мне терять больше нечего, понял, урод?! Ты и так у меня все отнял! Ты скажешь правду или я ее из тебя вырежу!

— Уберите этого психа! — испуганно сказал Гершберг, вжимаясь в спинку стула. — Ты спятил еще там!.. Правду… Какая правда вам нужна?! Я вообще не понимаю, чем вы недовольны. В том, что вы там умерли, мы совершенно не виноваты!

— А кто виноват?!

Гершберг сжал губы и мучительно скривился.

— Ну не знаю я! Я ведь был одним из ассистентов! Всегонавсего! Что вы от меня хотите?! В конце концов, разве вам там было так уж плохо?! Ведь там исполнились ваши желания! За что вы хотите нас наказать? — он взглянул на Ольгу. — Вы хотели стать владелицей клуба того человека, который так несправедливо с вами обошелся, — и вы ею стали! — его взгляд перескочил на злое лицо Олега. — Вы хотели собственную автомастерскую — и она у вас была! — лицо Олега в его глазах сменилось лицом Жоры, выражение которого, как всегда, было совершенно непроницаемым. — Вы хотели иметь сеть Интернеткафе и быть плейбоем с внешностью Рока — и вы были таким! — взгляд метнулся к Виталию, но тут же ушел куда-то вниз. — Вы хотели иметь здоровую руку и забыть войну, на которой вам пришлось побывать, — так и было! Что плохого, что все ваши фантазии на несколько дней стали явью?! Черт возьми! Да вы сами по себе ничего не представляете! Вы неудачники, плывущие по течению! Ничтожества с глупыми, примитивными мечтами! — глаза Гершберга загорелись полубезумным огнем, и он выпрямился на стуле, торопливо облизывая склеивающиеся разбитые губы. — Думаете, каков один из критериев вашего отбора?! Мелочность и простота ваших желаний! В них не было грандиозности, не было размаха, не было невозможности! Никто из вас не стремился совершать какие-тоумопомрачительные открытия, захватить власть в целой стране, вести жизнь Стальной бабочки, оставить в истории какойто след! Заветная мечта… паршивая забегаловка, слесарня, парикмахерская, смазливое лицо!.. Уютное, сытое, мещанское счастьишко! Тьфу! — он криво усмехнулся, вдруг сразу став очень старым. — Думаете, я играю роль некоего злого, сумасшедшего ученого, а?! Ведь в подобных диких историях обязательно должен присутствовать безумный профессор, а?! Который обращается с благородными индивидуальностями, как с мусором.

— А разве нет? — негромко произнес Петр, сжимая и разжимая пальцы и играя желваками.

— Да в томто и дело, что нет! Потому что вы — и есть мусор! Вы ничего не можете! Вы не можете даже мечтать! Вам дали возможность принести хоть какуюто пользу. В конце концов, вам дали возможность приблизиться к вашим убогим в мечтам в реальной жизни! На какоето время мы спрятали тех демонов, которые грызли вас всю жизнь. Разве не этого вы хотели?!

— Вы ошибаетесь, — устало сказал Жора, поднял руку и нажал указательным пальцем невидимую кнопку на уровне носа Гершберга. — Вы не спрятали наших демонов. Вы выпустили их на волю. Заветные желания, которым дали жизнь так ненадолго, тоже могут превращаться в демонов… разве вы не знали об этом? Мы были обычными неудачниками, а теперь стали неудачниками сумасшедшими! Вы исполнили наши мечты на миг?.. лучше б вы этого не делали! Посмотрите, во что мы превратились?! Вы не заметили, что здесь коекого не хватает?! Вы в курсе, что Света Бережная умерла? А перед смертью зарезала своего мужа, который изводил ее всю жизнь?

Григорий Данилович слегка побелел лицом, и в его прозрачных глазах снова начал проступать страх, но удивления в них не появилось, как будто сказанное не было для него новостью.

— Нет. Я этого не знал. Возможно…

— Своим экспериментом вы сломали ей психику! В принципе, вы сломали ее всем нам!

— Если бы не Суханова…

— Аля здесь не при чем! — резко перебил его Жора, и на его лице наконец-то начала появляться жаркая ярость. — Света не видела никого из нас! Мы не успели ее найти! Она из-за тебя погибла, сволочь, понимаешь ты это?! Это ты называешь научным прогрессом?!

Григорий Данилович хотел было возразить, но тут вдруг тихий, погруженный в себя Лифман слетел со своего стула, одним прыжком оказался возле гражданина Германии, схватил его за отвороты плаща и, встряхнув, крепко стукнул затылком о стену, и Гершберг взвизгнул — не столько от боли, сколько от испуга.

— Верните мне мою жизнь! — закричал Борис, снова и снова ударяя его о стену. — Немедленно верните мне мою жизнь!

— Это была не жизнь, дурак! — заорал тот, пытаясь вывернуться. — Это был всего лишь сон! Сон! Понимаешь?!

Виталий и Олег, вскочив, с трудом оторвали буйствующего ювелира от Гершберга. Борис покачнулся, потом подошел к стене, прислонился и сполз по ней, дрожа всем телом.

— Это сейчас сон! Это сейчас не моя жизнь, а сон, кошмарный сон! Я хочу проснуться! — Срывающимся голосом он повторил: — Я хочу проснуться! Верните мне мою жизнь!

— Радуйся, что у тебя есть хоть такая! — не выдержав, крикнул Григорий Данилович. — Тебя ведь убили там — забыл?!

— Такая мне не нужна, — прошептал ювелир и закрыл лицо руками. В помещении повисла тишина — тяжелая, давящая, злая, и Гершберг в который раз съежился на пересечении ненавидящих взглядов.

— Слушайте, я уже все сказал. Отпустите меня.

— Ты не сказал и четверти, — заметил Олег, молчавший удивительно долго. — Кстати, ты забыл коечто еще оченьочень важное. Один из демонов, которых вы выпустили, убил нас там. И, нам кажется, теперь он убивает здесь. Человек, чью заветную мечту вы тоже на миг сделали реальностью. Мечту играть страхом других. Мечту убивать безнаказанно. Желание, которое, возможно, было спрятано где-то на самом дне его подсознания, и если бы не вы, этот человек, возможно, никогда бы даже не задумался над этим… Но там он это попробовал. И ему понравилось.

— С чего вам в голову пришла такая глупость? — глухо спросил Гершберг.

— Частный гостиный дом "Жемчужный". Разве вы не слышали о том, что там случилось?

Григорий Данилович молча, непонимающе смотрел на него.

— Ну, конечно, вы ведь были погружены в амор!.. Там убили всех, — сказал Виталий, встал, подошел к связанному человеку и сел перед ним на корточки, свесив руки между колен. — Группа людей в запертом помещении, все убиты разными способами в разное время без всякого мотива… Черт возьми, вам ничего это не напоминает?!

— Нет, нет, — пробормотал Гершберг. — В этом нет смысла, здесь он бы не стал…

— Кто?! — вскричал Виталий, и Гершберг, отпрянув, на этот раз сам стукнулся своим многострадальным затылком о стену. — Ты же знаешь, кто! Кто он, где?! Какой он в этом мире?!

— Да он тебе не скажет! — со злой усмешкой произнесла Кристина, теребя свою жемчужину. — Посмотри на него! Ему страшно!

— Конечно, страшно… Это ведь он прихлопнул твою подружку, чтобы она тебя нам не слила, а?! Верно?! Только как он узнал о ней?!..

— Пожалуйста, отпустите меня… — прошептал тот. — Бога ради, не заставляйте меня больше ничего говорить! Вы не представляете, что может произойти!

— Кретин! Если мы его поймаем, уже ничего не произойдет! Ни с кем, ни с тобой, в частности!..

Гершберг отрицательно покачал головой, и это легкое движение стало искрой, упавшей на груду иссушенной травы. Все повскакивали и набросились на него с яростными криками, тряся, колотя и требуя объяснений. В углу образовалась галдящая кучамала, распавшаяся только тогда, когда в помещении раздался оглушительный грохот. Все, тяжело дыша, обернулись и вопросительно уставились на Алину, с потерянным видом стоявшую возле опрокинутой стремянки.

— Бориса нет! — глухо произнесла она и махнула рукой туда, где еще совсем недавно, привалившись к стене, сидел Лифман. — Он ушел!

— Ты же запер дверь! — воскликнул Олег, глядя на Виталия, а тот уже метнулся к выходу, крикнув на ходу.

— Там только засов!

— Может, вышел подышать? — Кристина подбежала к окну и оторвала кусок газеты, потом припала к стеклу, обзирая пустое пространство перед домом, возле которого сиротливо стояла белая кривцовская "Нива". — Нету. Куда он девался?!

— Нет нигде! — сказал Виталий, появившись в дверном проеме. — Если он бежал, то уже мог добраться до трассы и словить машину! Черт! Куда он мог поехать?! Домой?!

— Господи, — прошептала Алина, побелев, — он, наверное, поехал на работу!

— Зачем ему ехать на работу?! — изумился Олег.

— Возвращать свою жизнь, я думаю! — неожиданно подал голос измочаленный, исцарапанный Григорий Данилович. — Я же говорил — вы сумасшедшие!

— Я за ним! — Виталий подбежал к Гершбергу и одним коротким ударом снова отправил его в бессознательное состояние.

— Зачем ты это сделал?! — почти обиженно спросил Жора.

— На всякий случай, мало ли, что он вам еще наговорит!

Он повернулся и бросился к выходу, но уже в дверях его остановил голос Олега.

— Запри нас снаружи… на всякий случай!

— Что?! — возмутилась Кристина, но Олег бесцеремонно дернул ее за плечо, и она, стукнув зубами, замолчала.

— Цыц, звезда! Запри обязательно. И еще… — он сунул руку в карман, потом взмахнул ею, рука Виталия взметнулась в воздух и поймала брошенные ключи от машины.

— Гони, не церемонься! — сказал Олег, мужественно улыбнувшись. Виталий, пристально глянув на него, кивнул, потом хлопнул дверью, и все они внимательно выслушали, как защелкивается дверной замок.

Бросив водителю деньги и не поблагодарив его, Борис выскочил из машины, забыв захлопнуть за собой дверцу, и почти побежал к ограждавшему пристройку "Камелии" забору, на ходу доставая пропуск. Молча показал его охраннику на пропускном пункте, не ответив на обычное полунасмешливое приветствие. Охранник проводил его удивленным взглядом, не понимая, что сегодня нашло на вежливого до крайности Лифмана, потом пожал плечами и снова уткнулся в журнал.

Миновав небольшой двор, Борис дернул тяжелую дверь и быстрым, уверенным шагом прошел через проходную, глядя перед собой сосредоточенно, как человек, спешащий по очень важному делу. Вахтер всполошенно закричал ему вслед.

— А пропуск?! Борис Анатольевич! Пропуск не оставили!

Борис, не слыша крика, свернул в длинный коридор, потом открыл первую же дверь и зашел в шумный цех. Ювелиры вскинули головы от своих столов и изумленно посмотрели на него.

— Субботин у себя? — отрывисто спросил Лифман у сидевшей за ближайшим столом девушки, и та кивнула, тряхнув тянущимися из ушей проводами наушников. Ее плеер уже был предусмотрительно выключен.

— Вроде бы… Борь, ты кстати — не дашь трафаретнакладку для кольца…

Борис, потянувшись, схватил надфиль, лежавший на столешнице рядом с другими инструментами, повернулся и вышел, не говоря ни слова. Девушка ошеломленно уставилась на захлопнувшуюся за ним дверь, потом повернулась к остальным.

— Видали хамство?!.. Нет, как вам это?!..

— Что это с Борькой?.. — негромко произнес чей-то мужской голос. — Я никогда у него такого лица не видел.

— Может, умер кто…

Борис шел по коридору. Его лицо окаменело, сосредоточенность в глазах сгустилась до предела, губы слабо улыбались, и улыбка была неровной, словно линия, нарисованная дрожащим пальцем на запотевшем стекле. Рука с надфилем покоилась в кармане брюк.

Остановившись перед тяжелой, роскошной дверью директора, Борис облизнул пересохшие губы, потом отворил дверь, шагнул внутрь и осторожно прикрыл ее за собой. Повернул ручку замка.

Виктор был на своем месте, в глубоком кожаном кресле у стола перед включенным компьютером. Взгляд Бориса быстро оббежал кабинет — столы, составленные буквой "Т", музыкальный центр, тяжелый сейф, бронзовая статуя у стены — та самая, из его сна — обнаженная девушка с чашей и змеей, обвившей ее руку и выглядывавшей над левым плечом из ее пышных распущенных волос… только здесь эта статуя была гораздо больше и казалась не такой красивой… Его взгляд скользнул дальше — по занавесям, по пышным цветочным букетам в безвкусных вазах — и остановился на мягком уголке в дальней части комнаты, где на диване, сбросив полусапожки и поджав под себя стройные ноги, полулежала Инга, грызшая соленый миндаль. При его появлении она выпрямилась и положила хрустнувший пакетик рядом с собой.

— Аа, Борис Анатольевич! — произнес Виктор своим ненавистным, чуть гнусавым голосом. — Решили всетаки поработать сегодня?! А начала рабочего дня, как для всех, для вас больше не существует?! Что вам? Кстати, вам известно, что в дверь надо стучать, прежде чем заходить?

Борис молча подошел к креслу, но на директора он не смотрел. Он смотрел только на Ингу.

— Эй, я с вами разговариваю! — Виктор похлопал ладонью по столешнице. — Куку! Борис Анатоольевич!..

— Добрый день, Борис Анатольевич, — произнесла Инга, садясь и спуская ноги с дивана. Взгляд Лифмана скользнул по ним, и он в который раз поразился, насколько красивые у нее ступни. — Что с вами? У вас что-то случилось?

— Да. Я пришел исправить одну ошибку, — сказал Борис будничным тоном и поднял взгляд к ее недоуменному лицу, такому прекрасному и желанному. Сегодня она заколола волосы высоко на затылке, и он считал, что это не очень шло ей. Ему больше нравилось, когда волосы Инги были распущены. Он попросит ее, чтобы она больше их не закалывала. Ведь она не откажет ему в этой маленькой прихоти? — Конечно, ты в ней не виновата. Тебя заставили. Но теперь все будет, как раньше, все встанет на свои места. Ты поймешь, что так будет правильно. Я сейчас все улажу.

Его пальцы накрепко, до боли сжали надфиль в кармане, и тотчас Субботин, не вставая с кресла, рявкнул:

— Ты что несешь, Лифман?! Совсем умом поехал?! Думаешь, я ничего не знаю?! Да над тобой вся округа потешается, недоумок озабоченный! Нет, Инга, как тебе это нравится, а?!

Инга улыбнулась детской, безмятежножестокой улыбкой и снова подогнула под себя ноги. Сейчас она была так близко, что он мог протянуть руку и дотронуться до ее округлившегося в изгибе колена, обтянутого черным шелком. Дурманящий запах "Живанши" качал его сознание в своих мягких прозрачных ладонях.

— Хватит, я и так слишком долго тянул, — сказал Виктор за его спиной. — Делал скидки на твое здоровье… твой возраст… Все, финиш! Так и быть, уходи по собственному…

Резко развернувшись, Борис шагнул к нему и, выдернув руку из кармана, замахнулся надфилем. Его глаза были все такими же сосредоточенными, а улыбка на губах стала отстраненной и мягкопечальной. Глаза директора округлились, и он успел произнести потрясенным, незнакомым, тонким срывающимся голосом:

— Борь… ты что?!..

Одновременно он поднял руку, чтобы перехватить Лифмана за запястье и отбросить его от себя, но сделал это слишком медленно и слишком поздно, очевидно, так до конца и не поверив в реальность происходящего. Острый конец надфиля глубоко вонзился ему в шею, разворотив яремную вену. Удар был таким сильным, что инструмент вышел с другой стороны, выбросив фонтанчик крови, и на мгновение пригвоздил Виктора к кожаной обивке кресла. Руки Субботина взметнулись и схватили ювелира за запястье, силясь оттолкнуть его, из распяленного рта вместе с кровью вырвался булькающий крик. Борис, сжав зубы, пытался удержать надфиль, ставший скользким, и несколько секунд они раскачивались взад и вперед, словно в нелепой пантомиме, и инструмент, который дергали из стороны в сторону, все больше и больше раздирал рану. Потом на спину Лифману с душераздирающим воплем прыгнула Инга, колотя его по плечам и голове, полосуя ногтями лицо. Он выпустил надфиль, развернулся и, обхватив женщину, отшвырнул ее на диван.

— Не вмешивайся! Я делаю правильно!

Хотя его голос был очень тихим, в нем прозвучали такие жуткие нотки, что Инга застыла, прижимая к губам дрожащие окровавленные пальцы и с ужасом глядя на его спокойное печальное лицо.

Виктор вскинулся в кресле, глядя вытаращенными глазами куда-то в стену, схватился за надфиль и выдернул его из своей шеи, и следом выплеснулся тугой поток темной крови. Он уронил инструмент на паркет, заляпанный влажными пятнами, дернулся из стороны в сторону, прижимая к шее прыгающую ладонь, потом пошел через кабинет пьяной, мотающейся походкой, налетая на мебель и на стены и оставляя за собой темную дорожку блестящих капель.

— …а!…а!..а!.. — летело вперемешку с бульканьем из его раззявленного рта.

Борис в несколько прыжков догнал его, потом подхватил с пола бронзовую статую, закряхтев от усилия, и обрушил ее на поникшую мотающуюся голову. Виктор свалился на пол и остался лежать, глядя затухающим взглядом в сторону окна. Его согнутые сжатые пальцы дробно, мелко застучали по паркету, словно он спрашивал разрешения войти. Челюсть несколько раз дернулась, выпустив последнее "а!" и застыла, но пальцы еще некоторое время продолжали свое движение, и рука вяло подпрыгивала. Под шеей и лицом стремительно растекалась атласная лужа крови цвета темного вина.

— Все… — тихо произнес Борис и повернулся к дивану, на котором сидела дрожащая Инга, издавая тонкие икающие звуки. — Теперь никто не стоит между нами. Все, Инга. Поехали домой. Теперь все будет, как прежде.

Он шагнул к ней, протянув руки, но Инга с жалобным стоном вжалась в спинку дивана, глядя на него с таким ужасом, что его руки упали.

— Не подходи! Сумасшедший! Не подходи ко мне! Не смей меня трогать!..

— Инга, ты что?! — спросил Лифман с неподдельным изумлением. — Иди скорей ко мне… Неужели ты не поняла, что он занял мое место? Я должен был быть твоим мужем! Ты должна была спать в моей постели!..

Он сделал к дивану еще несколько шагов, и тогда Инга спрыгнула на пол, проворно оббежала столы, зацепив один из стульев и опрокинув его, метнулась к мертвому мужу и, приподняв его и умостив голову и плечи Виктора у себя на коленях, завыла, уткнувшись лицом ему в волосы:

— Виитя!.. Витечкааа!..

Борис подошел к телу Субботина и остановился, с недоуменной болью глядя на нее сверху вниз. Его руки безвольно свисали вдоль бедер, лицо рассеклось глубокими морщинами.

— Инга, что ты делаешь? Он ведь украл тебя у меня, украл всю мою жизнь! Неужели ты забыла?! Вспомни, как мы жили… как мы ездили во Францию, на Мальдивы… Вспомни, как я делал для тебя все украшения… я всегда угадывал, потому что знаю все твои вкусы… знаю, что ты любишь носить кольца на пальцах ног, любишь черный шелк и духи "Живанши", комнатные цветы и классическую музыку… особенно Грига и Вивальди… Я все знаю…

— Сумасшедший ублюдок! — визгливо закричала Инга, поднимая голову. Ее прическа развалилась, вьющиеся пряди неряшливо торчали во все стороны, на лице темнели кровяные разводы вперемешку с подтекшей тушью. Карие глаза стали тусклыми, словно покрылись слоем пыли. — За что ты убил Витю?! За что ты убил моего мужа?! И меня тоже убьешь?!.. Сволочь, ненавижу!.. Что ты наделал?!.. Господи боже, что ты наделал?!..

— Инга… — потрясенно произнес Борис одними губами, потом склонил голову набок, словно приглядываясь к произнесенному имени, и внезапно понял, что это чудесное имя вдруг потеряло для него всякий смысл. Раньше ему нравилось даже просто ощущать его губами, чувствовать, как они шевелятся, выговаривая каждую букву — теперь это было просто бессмысленное движение, пустой звук, который не нес в себе ни жизни, ни любви — никчемный, как пустая мушиная шкурка. Он потер висок и его глаза забегали по сторонам, точно пытались отыскать нечто важное. Инга опустила голову, снова вжав лицо в волосы мужа, и хрипло зарыдала.

— Я понял, — Борис кивнул кому-то невидимому и ему же сказал: — Ты не настоящая. Моя Инга не стала бы себя так вести. Ты — всего лишь подделка. Иллюзия. Жора был прав… тогда… когда пересказывал мне свои теории… У тебя внутри пустота. Они подсунули мне фальшивку… этот Гершберг… и остальные… А моя Инга где-то в другом месте. Где-то в реальности… А это сон. И ты сон. Я должен проснуться. Я должен найти мою жену!..

В дверь уже осторожно, но требовательно стучали и дергали за ручку. Борис наклонился и, не глядя на отпрянувшую Ингу, обшарил карманы Виктора и достал увесистую связку ключей. Потом подошел к двери, отпер замок, приоткрыл ее и выскользнул в образовавшуюся щель, оттолкнув сбежавшихся коллег. Захлопнул дверь и запер на ключ.

— Борь, что там творится?! — спросил один из ювелиров. — В чем у тебя руки? Это что — кровь?!

Не ответив, он быстро пошел по коридору, оставив их толпиться возле дверей. Зайдя за угол, Борис побежал. На мгновение ему показалось, что где-то на улице, очень далеко отсюда кто-то выкрикнул его имя. Но это уже было совершенно не важно. Имена в снах не имеют значения.

Как и лица.

Добежав до тяжелой двойной железной двери, соединявшей пристройку "Камелии" с подъездом жилого дома, он отпер ее одним из ключей Виктора. Он отлично знал, какой ключ нужен. Этот призрак, этот лжедиректор недооценивал его. Они все его недооценили.

Давно не открывавшаяся дверь поддалась с трудом, со скрежетом провернувшись на петлях. Лифман запер ее за собой, потом побежал вверх по лестнице. Уже на третьем этаже бежать стало тяжело, в правом подреберье заворочалась, заскрежетала зубами старая нелюбимая подруга — острая боль, но впервые Борис не обратил на нее внимания.

Добежав до пя-того этажа, он взглянул на чердачный люк, но тот был надежно заперт на висячий замок. Борис растерянно огляделся, потом нажал на кнопку звонка у ближайшей двери.

Дверь открылась почти сразу же. На пороге стояла сонная молодая женщина в ярком махровом халате с расческой в руках, с зубьев которой свисали несколько светлых волосков.

— Боря? — удивленно произнесла она. — Привет. А ты что без звонка? У меня для тебя пока ничего нет.

Борис непонимающе взглянул на нее, потом вспомнил, что несколько раз чинил ей цепочки и серьги, а однажды делал на заказ кольцо.

Хотя, наверное, и это все тоже иллюзия.

— Можно мне войти?

— Зачем?

Борис зло оттолкнул ее в глубь квартиры, шагнул через порог и захлопнул за собой дверь.

Ему не терпелось проснуться.

— Лифман! — снова закричал Виталий запертой железной двери. — Борис Лифман! Он заходил?!

— Ну заходил, — раздраженно сказал охранник, потом отошел от двери и посмотрел на Виталия сквозь решетчатый забор. — Тебето что?! Посещения и телефонные звонки только в обеденное время. Через сорок минут. Так что…

— Мне нужно поговорить с ним сейчас! Срочно!

— Я же сказал — посе…

— Слушай, старик… — Виталий почти прижался лбом к решетке. — Позови его! Найди! Несчастье у него! Найди его — очень тебя прошу!..

— Хмм, — охранник озадаченно покрутил головой, — ну ладно. Тут подожди — я сейчас.

Он повернулся и быстро пошел к пристройке. Виталий проследил, как он исчез за дверью, потом пнул забор ногой и посмотрел наверх, на ряд колючей проволоки. "Камелия" была ограждена не хуже концлагеря. Он подергал дверь, и в этот момент из одного из окон долетел душераздирающий женский вопль, и Виталий помертвел, поняв, что опоздал.

— Борька! — закричал он, хотя знал, что его, скорее всего, не услышат. — Лифман! Остановись!

Виталий еще раз смерил глазами забор, потом повернулся и бросился к "ниве", стоявшей совсем рядом. Совсем чутьчуть отъехав назад, он без труда снесет этот забор ко всем чертям! Возможно, он еще сможет успеть… Впрочем, Воробьев и сам толком не осознавал, что именно он еще сможет успеть сделать.

Но "нива", чей двигатель совсем недавно работал так ровно и чисто, внезапно заглохла и наотрез отказалась заводиться. Виталий несколько раз попробовал запустить двигатель, но машина в ответ только тряслась, хрипло урча, вздыхала и затихала. В отчаянье он ударил кулаком по рулю и выругался, потом выскочил из машины и снова метнулся было к забору, но тут же повернул голову, услышав чуть поодаль, за углом дома испуганный женский вскрик, а следом — громкие встревоженные голоса.

Забежав за угол, он увидел нескольких человек, которые стояли перед домом, глядя куда-то вверх, прикрывая глаза ладонями. Виталий тоже поднял голову и увидел наверху, на перилах незастекленного балкона пя-того этажа знакомую фигуру в элегантном сером костюме. Борис стоял, держась одной рукой за подпорку, а другой медленно вытирал лицо, и Виталию показалось, что даже с такого расстояния он видит нелепый восторг в глазах ювелира.

— Боря! — закричал он, изо всех сил постаравшись, чтобы крик не вышел всполошенным и не напугал покачивавшегося на перилах Бориса. Тот посмотрел вниз и улыбнулся, узнав Воробьева. Он выглядел очень забавно. И он, и другие стоявшие во дворе люди казались такими маленькими, словно куклы, и совершенно безобидными. Даже смешными. Как Аёна, которая теперь не казалось такой уж страшной. Да, маленькие смешные куклы, и кто-то тоже таскал их, как ему вздумается, и крутил, как хотел, их забавными кукольными жизнями, как это делала Наташка. Пусть их, остаются в этой кукольной стране, в этом сне… а с ним, Борисом, никто больше не сможет играть. Потому что он проснется.

— Виталий, я все понял! Я же говорил тебе! Инга не настоящая! Они все не настоящие! Весь этот мир! Это иллюзии. Жорка мне рассказывал!..

— Боря, ты ошибаешься! Спускайся обратно! Гершберг все уладит! Мы заставим его, слышишь, Боря?! Спустись с перил! Я прошу тебя!

— Ты не понял?! Гершберг — тоже иллюзия! Это все сон! Это все неправда! Мы должны проснуться! И я знаю, как это сделать!

— Хорошо! Давай, я поднимусь, и ты мне расскажешь! Или сам спустись! Такто ведь неудобно разговаривать! Борь! Слышишь меня?!

Борис покачал головой.

— Мы должны обязательно друг друга найти! Я буду вас искать, обещаю! И вы меня найдите! Мы доберемся до реальности!

— Боря, реальность сейчас! Ты не спишь! Я сейчас поднимусь!..

— Я никогда не летал во сне, — произнес Лифман — уже тихо. — Я всегда падал. И всегда просыпался, когда падал. Я знаю, как мне проснуться…

Он отпустил подпорку и медленно опрокинулся вниз головой вперед. Мир со свистом и холодом понесся ему навстречу — нелепый, пасмурный, придуманный кемто мир — понеслись кричащие люди, деревья, асфальт, казавшийся таким реально твердым… Борис знал, что будет больно, но был готов к этому. Больно однажды уже было. Не страшно. Это можно пережить. Все можно пережить, чтобы получить обратно свою жизнь. Возможно Света уже получила ее. Он обязательно найдет ее… там.

Виталий, уже метнувшийся к подъезду, вскинул голову на испуганный женский крик и застыл, сжав зубы.

Ему казалось, что Борис падал очень долго, и его смертельный полет был необыкновенно красивым. На долю секунды Виталий почти поверил, что он действительно спит — настолько легко и уверенно понесся навстречу смерти его знакомый по сну. Он падал молча, и лишь уже у самого асфальта в его горле зародился какойто звук, похожий на удивленный возглас, словно только сейчас Борис понял, какую совершил ошибку.

Потом раздался громкий сырой удар, и Виталий отвернулся, опустив веки, и, словно не доверяя им, закрыл глаза еще ладонью. Потом опустил руку и очень медленно пошел к машине.

Гершберг пришел в себя раньше, чем ожидалось, и они снова засыпали его вопросами, но Григорий Данилович лишь мрачно отмалчивался и качал головой. Ни угрозы, ни улещивания не помогали, и в конце концов они расселись вокруг, негромко переговариваясь в ожидании Виталия и Бориса. Только Олег поставил свой стул рядышком со стулом гражданина Германии и коротал время, развлекая того красочными рассказами о средневековых казнях и пытках. Вначале Гершберг слушал с равнодушным презрением, но постепенно презрение все больше и больше истончалось и в конце концов его лицо приобрело нежнозеленый оттенок.

— … а на кол насаживали лошадьми, — вещал Олег со знанием дела, покуривая очередную сигарету. — Кол клали на землю, человека привязывали к лошадям и надевали анусом на кол, как наперсток на палец, ейей!.. Ты не отворачивайся, я еще не дорассказал, интересно же!.. А колы бывали двух типов — острый для быстрой казни и тупой — для медленной. На остром приговоренные долго не мучались, их быстро прошпандоривало, а вот на тупом человек мог живьем сидеть сутками… и тот медленномедленно… сквозь внутренности… лез и лез… Никакого гуманизма — верно, Григорий Данилович? Впрочем, не мне вам рассказывать о гуманизме!.. А вот еще был интересный обычай поить человека расплавленным металлом… Насильно, понятное дело. Значит, брали…

— Уберите от меня этого ненормального! — неожиданно взмолился Гершберг и судорожно сглотнул. — И дай-те сигарету.

Олег усмехнулся и отъехал вместе со стулом назад. Жора сунул Гершбергу в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Тот затянулся, потом пожаловался, что ему будет тяжело курить без помощи руки.

— А мне на это наплевать! — благодушно ответил Вершинин. — Я не…

Он повернул голову, услышав, как перед домом затормозила машина, потом широко улыбнулся.

— Мужики вернулись! — радостно сказал Олег, сдвигая кепку на затылок. — Ну, Гершберг, готовься! Ты про пытки внимательно слушал? Ничего не упустил?

Тот скривился, щурясь от лезущего в глаза сигаретного дыма.

Открылась и закрылась не видимая из комнаты железная дверь, раздались шаги, и в дверном проеме появился Воробьев. Его застывшее лицо казалось очень старым, глаза смотрели тускло, устало.

— А где Борька? — недоуменно спросил Олег. — Ты его не нашел?

Виталий, не ответив, медленно пошел через комнату. Он шел уверенно и целеустремленно, и строительный мусор хрустел у него под ногами. Немигающий взгляд уперся Гершбергу в переносицу. Казалось, кроме него, он сейчас не видит никого и ничего вокруг. Оказавшись возле Григория Даниловича, он, наклонившись, схватил его за горло, с силой впечатал затылком и спинкой стула в стену и сжал пальцы, и тот захрипел, дергая стремительно синеющими губами.

— Ты что?! — закричал Олег, вскакивая. — Отпусти!..

Жора, Алексей и Петр вцепились в Виталия, пытаясь оттащить его от Гершберга, но сделать им это удалось далеко не сразу и с большим трудом. Виталий не пытался отбиваться и не выворачивался, он просто тянулся к Григорию Даниловичу с бесконечным упорством зомби, и пальцы его вытянутой руки висели в воздухе, силясь снова ухватиться за горло, от которого их отделяло всего несколько сантиметров. Постепенно расстояние становилось все больше, и наконец им удалось оттащить Воробьева почти на метр.

— Ты что, ополоумел?! — вопросил Алексей. Виталий тряхнул плечами.

— Пустите меня! Пустите, ну! Я ему ничего не сделаю! Все, все!..

Они отпустили его, и Виталий тут же нарушил свои слова, снова метнувшись вперед. На этот раз он не стал хватать Гершберга за горло, а ударил его кулаком в нос, и тот закинулся назад, воя от боли и хлюпая хлынувшей из носа кровью.

— Борис умер! — хрипло произнес Виталий, сжимая и разжимая испачканный кровью кулак. — Нравится тебе твой эксперимент?! Нравится, сука?! Это и есть твоя наука?! Он убил своего директора и выбросился с пя-того этажа! Это так он приблизился к своей заветной мечте?! Да?!

— Что ты говоришь?! — заорал Жора. Виталий холодно, почти с ненавистью взглянул на него, потом опустился на стул, опустил голову и вцепился пальцами себе в волосы.

— Ты слышал.

— Господи… — прошептала Алина и прижала дрожащую ладонь к губам. Кристина задрожала, жалобно оглядываясь, и ключи тонко забренчали в ее трясущихся пальцах. Ольга откинулась на спинку стула, глядя в потолок суженными глазами. Взгляды остальных вонзились в лицо Гершберга, но тот не видел их — он был слишком занят, он дышал.

— Борька… убил человека? — наконец, потрясенно произнес Олег и дернул побелевшими губами. — Борька… умер?

— Зачем вы его нашли?! — вдруг вскричала Марина, вскакивая. — Зачем вы всех нас нашли?! Зачем вам это надо было?! Если самые… самые тихие и слабые… если они сотворили такое, то что…

Олег резко развернулся и, взмахнув рукой, закричал страшным голосом:

— Убью сейчас, тварь!

Рощина упала обратно на стул и втянула голову в плечи, глядя на него с ненавистью. Виталий поднял голову и, ни на кого не глядя, сказал:

— Леха, перекинька мне свой ножичек.

Алексей послушно положил свой нож, уже раскрытый, в протянутую ладонь, и Виталий встал, сжав пальцы на рукоятке.

— Что ты хочешь сделать? — встревоженно спросил Жора. — Мы же еще ничего не узнали… Ведь мы должны… — он замолчал и уставился на свои дрожащие руки, вспомнив жалобный шепот Бориса.

Я хочу проснуться! Верните мне мою жизнь!

Виталий подошел к сидящему на стуле Гершбергу, держа в руке нож, и тот, съежившись, вжался в спинку стула, глядя на него затравленными глазами, но губы его сложились в ироничную улыбку.

— Вы что же… Нечего меня запугивать! Вы думаете, я поверю…

Воробьев наклонился и быстро перерезал ремни, притягивавшие руки Григория Даниловича к батарее, потом сложил нож и бросил его Евсигнееву, едваедва успевшему среагировать.

— Что ты делаешь? — недоуменно спросил он. — Зачем ты его освободил?

— Я не убиваю людей со связанными руками, — ровно ответил Виталий и отступил на шаг. Гершберг недоуменно посмотрел на него снизу вверх, растирая запястья и одновременно утирая струящуюся из носа кровь.

— Вы что? Вы соображаете?! Да вы…

— Никто не знает, где ты, — произнес Виталий свистящим шепотом и чуть склонился к нему. — Никто тебя не найдет. Никогда. Посмотри на меня, Гершберг. Ты сказал, что все о нас знаешь? Значит, ты знаешь, кто я? Знаешь, на что я способен? И знаешь, что слов я на ветер не бросаю? Вставай! Я не собираюсь тебя запугивать. Я собираюсь тебя убить.

— Подождите! — воскликнул Григорий Данилович, побелев и выкатив глаза, потом огляделся, натыкаясь на холодные, выжидающие взгляды. — Вы не можете!..

— Правда?

Гершберг вытер лицо рукавом плаща, потом потерянно покачал головой.

— Ладно, я все расскажу! Ты прав, я знаю, на что ты способен. Именно поэтому они считали тебя одним из лучших претендентов на роль убийцы. Маленькая подсказка, несколько импульсов, еще одна крошечная контрабуляция — и все. Ты бы даже не вспомнил…

— Вы хотели заставить его убить кого-то из нас?! — потрясенно спросила Алина, нервно теребя в пальцах прядь волос.

— Не я! — Гершберг ткнул в ее сторону указательным пальцем. — Давайте сразу же расставим все точки над "и"! Не я разрабатывал программу! Не я отбирал претендентов! Я всего лишь ассистент! Лаборант, черт подери!

— Значит, убийства всетаки были задуманы? — Жора покосился на Алексея. — Значит, даже если б не Лешка, вы все равно бы…

— Все зависело от того, как будет протекать сновидение, как будут складываться обстоятельства… — Гершберг замотал головой, потом всполошенно всплеснул в воздухе руками. — Нет, ну я не могу так… с середины… я совсем запутаюсь! Я и так запутался! Дай-те мне сигарету, пожалуйста! Я все расскажу, только… обещайте больше меня не бить!

— Честное пионерское! — мрачно сказал Виталий, сел на стул и, сгорбившись, уставился на свою правую руку. — Только для начала скажи, кто ты вообще такой?

На лице Гершберга неожиданно появилось облегчение, словно у студента, которому на экзамене попался именно тот билет, который он успел выучить.

— Я занимаюсь гештальттерапией.

— Психов лечишь, что ли? — осведомился Олег, за что тут же получил презрительный взгляд.

— Если уж подходить к вопросу с вашей позиции, то все люди в мире являются психами!.. Гештальттерапия помогает человеку снимать определенные внутренние блокировки, отключать лишние громоздкие и ненужные защитные механизмы, помогает ему развиваться и реализовывать себя и правильно устанавливать отношения с окружающей средой и изыскивать возможности удовлетворения своих нужд из ее изменений…

— Мамочки мои! — тонким голосом сказал Кривцов и с почти искренним отчаяньем схватился за голову. — И как вы это делаете?! Электричество… или иголки втыкаете?!.. Или сразу лоботомия?! Отрезали лишний кусочек мозга — оп! — и я уже в гармонии с окружающей средой!

— Я психотерапевт, а не мясник! — Гершберг с трудом сдержал прорывающееся наружу раздражение. — Мой главный принцип — это убеждение.

— Ну, если все, что вы нам устроили, называется убеждением, то я, наверное…

— Я же сказал, что моей вины тут нет! — Григорий Данилович тряхнул рукой, уронив пепел с сигареты себе на ботинок. — Я всего лишь был одним из тех, кто вас тестировал и составлял предельно глубокий психологический портрет! И давал рекомендации…

— То есть, ты был одним из тех, кто выворачивал нас наизнанку! — уточнил Петр, покачиваясь на стуле.

— Я всего лишь формулировал нужные вопросы и расшифровывал ряды психологических ассоциаций! А после и вовсе был на подхвате! Все возглавляли Шрейдер и… Иванов.

— Изумительное сочетание! — заметил Виталий. Алексей фыркнул, открыл нож и принялся крутить его в пальцах правой руки. Гершберг кисло улыбнулся.

— Это не настоящая фамилия. Никто не знал его настоящей фамилии… Просто, его надо было как-то называть, вот вам и Иванов… Кирилл Петрович.

— Имя тоже фальшивка?

— Не знаю. Я вообще мало что о нем знаю… как о человеке. Порусски говорил чисто, но он не из России… Из какойто европейской страны, мне кажется, скорее всего, из Германии или Австрии… Потомок эмигрантов.

— Ты тоже потомок эмигрантов?! — ядовито спросил Алексей, и Гершберг неожиданно обиделся.

— Это почему еще?! Я из Барнаула! Я живу в Германии всего несколько лет, это связано с работой, а вот раньше…

— Чем занимался этот Иванов?! — перебил его Виталий, не давая Гершбергу ударится в ностальгические воспоминания. — Был такой же гипнотизер, как и Шрейдер?!

— Вы употребили суть неправильный термин… — начал было Григорий Данилович, преподавательски помахивая в воздухе сигаретой, но Виталий досадливо тряхнул головой.

— Смыслто правильный?!

— Ну да. Только еще… — Гершберг поморщился, словно от зубной боли, и выражение его глаз стало странным. — Еще он был… как бы это сказать, чтобы вы поняли… Он был снотворцем.

— Кем?! — изумленно спросила Алина, и Гершберг тут же суетливо замахал руками — так, что на нем даже приподнялся плащ.

— Нет, подождите, подождите! Я должен объяснить вам суть… а потом уже переходить к таким серьезным вещам! Я не буду заскакивать вперед! Если уж вам захотелось правды, дай-те мне рассказать все правильно!

— Вы упоминали о тестированиях, — Алина невольно перешла на "вы", сама того не заметив. — Вы их делали в тот же день, как…

— Нет, нет, что вы! Это требует времени, это очень кропотливая работа… нужно было ведь точно знать, что отсеять… Это началось с тех самых пор, как были подобраны кандидаты.

— То есть, мы, — уточнила Ольга, потирая колено.

— Вы и еще несколько человек, но они не прошли отбор.

— Вот свезло кому-то! — заметила Кристина, вытягивая свои длинные ноги.

— С тех пор из вашей жизни еженедельно выпадали несколько часов. Вы просто этого не помните.

— Это делал этот… Иванов? — Алина наморщила лоб, пытаясь вспомнить, были ли за эти три месяца в ее жизни какие-топотерянные часы? Но зацепиться было не за что — как недавно выразился Гершберг, на эти часы у нее не было ничего, что стало бы ударом в критическую точку.

— Нет, что вы! Это простая работа! Этим обычно занимался Шрейдер! — в голосе гештальттерапевта прозвучали презрительные нотки, и она подумала, что покойный врачгипнолог не пользуется в глазах Гершберга большим авторитетом. — У Кирилла была работа посложнее… Мда.

— Так чего ж этот ваш Шрейдер не смог стереть наш сон?! Все бы было тихомирно!

— Только Иванов был способен уничтожить собственную работу.

— Значит, вы заставили нас увидеть некий сон и изучали, что мы будем там вытворять? — Алексей перекинул нож из одной руки в другую, и Гершберг взглянул на него с раздражением искусствоведа, чью речь о мощи и выразительности тициановских полотен прервали репликой о ценах на колбасу.

— Наша группа преследовала не совсем такую цель.

— Ваша группа? — удивился Виталий. — Их там что — несколько было?

— Разумеется. Изучали коллективную и индивидуальную поведенческую психологию. Реакцию на обстоятельства. Мыслительные процессы. Ориентацию и логику. Психические изменения, физиологические и химические реакции мозга… Ведь все, практически, происходило на самом деле… для вас… и наблюдения вполне можно было применять к реальности. Далее… изучали устойчивость созданных личностей, устойчивость созданной реальности, бессознательную материализацию желаний и страхов — того, что не выявило тестирование и мы не смогли отсеять… В этом проекте пересеклось сразу несколько — так было удобней, кроме того… не нужно было создавать по каждому отдельную группу. Это значительно экономило средства… ведь, если говорить откровенно, нехватка финансирования…

— Что?! — возопил Олег, поднимаясь. — Ты хочешь сказать, что ваша кодла затеяла такой сложный и опасный опыт, даже не подкопив бабок?!

— Подождите! — испуганно сказал Гершберг, ойкнул и уронил окурок, обжегший ему пальцы, потом наступил на него ботинком. — Во-первых, мы провели очень тщательную подготовительную работу. Вовторых, он проводился уже не в первый раз. Даже я, считавшийся новичком, участвовал уже во втором… А до этого их проводили и в Германии, и в других странах, но…

— В Германии?! А чего ж вы сюдато приперлись?!

— Во-первых, ментальность соотечественников всетаки нам ближе! Вовторых, — Григорий Данилович криво улыбнулся, — здесь заниматься этим безопасней и гораздо дешевле.

— Вот как, значит? — заметил Виталий с тонкой улыбкой. — А почему именно Волжанск?

— Этого я не знаю. В сущности, это мог быть любой город. Не мегаполис… но любой большой город. Не я его выбирал… Вы поймите еще раз, я не строил программу пребывания вас в той реальности! Я лишь помогал составлять саму реальность! И ваше прошлое… В сущности, вы составили его сами, вас нужно было только подтолкнуть. Потому и проект наш назывался "Ди штуфе дес троймес"!

— Степень мечты?! — негромко произнес Жора, демонстрируя знание немецкого языка. Гершберг кивнул.

— Дурацкое название! — пробурчал Алексей, поигрывая ножом. Алина раздраженно посмотрела на него, собираясь одернуть, чтобы он не мешал Гершбергу, и без того все время путающемуся в своем рассказе, ее взгляд случайно упал на его правую руку, на нож, который он держал забавно, словно шариковую ручку — между средним и указательным пальцем, очень близко к лезвию, поджимая рукоятку снизу большим пальцем, и вдруг она застыла. Гершберг говорил еще что-то, но она уже не слушала — все ее внимание было сконцентрировано на этой руке, на этих пальцах, держащих нож так забавно… Он подняла взгляд на лицо Евсигнеева, опустила на нож, снова на лицо, и снова на руку…

— … Аля?! — ворвался в ее сознание встревоженный голос Виталия. — Что с тобой?

Алина повернула голову и посмотрела на него пустыми глазами, не узнавая… Она и не могла его узнать, ведь Але было всего пять, и она никогда не встречала его прежде, она еще не знала никого из них, и когда ее голова повернулась в прежнем направлении, перед ней была трава — длинные густые сочнозеленые стебли, казавшиеся огромными, потому что сама Аля была очень маленькой — она сидела в земляной пещерке и смотрела сквозь эти стебли на кровавый ужас в овраге, и ее пальцы комкали раздавленное тельце цветочной куколки. Она смотрела на руку, летающую над располосованной женской шеей — руку, державшую нож так забавно… Она смотрела, как двое с руганью оттаскивают третьего от мертвого тела… Она не видит их лиц — видит только затылки и мотающиеся волосы… и тут третий поворачивает голову, обшаривая все вокруг жутким взглядом, наполненным неким веселым, восторженным безумием, и она видит его лицо… Раньше оно было всего лишь смазанным белым блином… но теперь она видит его лицо. Память может разглаживать черты лиц, но может и прятать их — очень глубоко. Возможно, сложись все иначе, лицо так и осталось бы лежать в этой глубине. Но сейчас она его видит. Это очень молодое лицо — парню от силы лет восемнадцать, время сильно изменило его с тех пор, подернуло сетью морщин, другими стали глаза, и не было уже густых черных волос, но, несмотря на это, лицо ей знакомо. Теперь знакомо.

Удар в критическую точку.

— Ты чего? — осведомился Алексей. Алина медленно встала, не отводя застывшего взгляда от его лица, и было в нем что-то такое, отчего Евсигнеев тоже поднялся и невольно сделал шаг назад, не понимая, почему снова, как недавно во сне, глядя на ту, другую Алину, ощущает эту тревогу, почти панику. Его пальцы машинально крепче сжали рукоять ножа.

— Ты, — ее губы шевельнулись едваедва — призрачный, невесомый звук. — Это был ты.

— Где я был?! — Евсигнеев чуть пригнулся, в его глазах появилось мучительное напряжение.

— Там… в овраге… Я узнала тебя. Ты и еще двое. И девушка. Это был ты!..

— Что ты несешь?! — пробормотал он, теперь ощущая самый настоящий ужас, и сделал еще один шаг назад, бессознательно поднимая руку с ножом. Олег уже стоял рядом с Алиной, Виталий поднимался со стула, начиная понимать, о чем речь. Гершберг подался вперед — на его лице был искренний профессиональный интерес, в глазах поблескивали восторженные огоньки.

— Бесподобно! — прошептал он.

— Вы думали, что там никого нет… но там… в стенах оврага были пещерки, заросшие густой травой… и я сидела в одной из этих пещерок… Я видела, что ты сделал! — лицо Алины исказилось судорогой. Алексей сглотнул. На его висках и шее вздулись жилы, точно он пытался поднять неимоверную тяжесть.

Рыжая… рыжие волосы… зеленые глаза… лицо, залитое кровью… тело еще подрагивает от недавнего острого наслаждения, и рука с ножом летает, как во сне… никто не узнает, никто!.. еще раз, еще…

Что ты сделал?!..

Никто не узнает, никто!..

Я знаю твое лицо… откуда я его знаю… почему оно так беспокоит меня?..

Я не помню!..

Это произошло внезапно… как приступ… как вирус…

— Сколько тебе лет? — негромко спросил Виталий, отодвигая Алину в сторону. Она дернулась было вперед, но подошедший сзади Жора ловко ухватил ее за руки. Ольга качала головой, потрясенно глядя на Алексея.

— Сорок два. При чем тут…

— Ты приезжал в Волжанск в…восемьдесят первом? Ты ведь, кажется, говорил, что у тебя здесь родственники? Сколько тебе было — восемнадцать?

— Не подходите ко мне! — Алексей упреждающе махнул ножом в его сторону. Олег, стоявший рядом, дернулся вперед, рука Евсигнеева метнулась в его направлении, и тотчас Виталий ударом ноги выбил у него нож, и тот улетел в угол. Потом перехватил за руку, небрежно вывернув кисть, и Алексей, вскрикнув, присел, склонившись набок.

— Пусти! Ты же обещал!

Виталий кивнул, потом, чуть поддернув его напрягшееся в болевой судороге тело, ударил коленом в солнечное сплетение и отшвырнул от себя. Алексей ударился спиной о стену, съехал по ней и сел на пол, хватая ртом воздух и глядя перед собой потерянным, непонимающим взглядом.

— Бросьте вы его! — сказал Гершберг с усмешкой. — Он действительно практически ничего не помнит. Остались только ошметки, да и в тех маловато информации.

Алина зло взглянула на него.

— Ты все знал?!

— Знать и понимать — разные вещи, — заметил Григорий Данилович. — На тестировании выявился лишь бледный след этого происшествия, и толком что-то понять было невозможно. Он отодвинул это в самую глубь памяти и заблокировал настолько надежно, что выявить это было не только очень сложно, но и опасно для его психики. У Сухановой же это было спрятано еще дальше — настолько глубоко, что на тестировании выявлено не было. Чтобы заставить человека извлечь из глубинной памяти и четко передать какоелибо событие, нужно либо иметь хоть какуюто информацию о характере этого события, либо заставлять его просматривать весь конкретный временной отрезок и пересказывать… Я еще раз повторяю, насколько важно задавать точные и правильные вопросы… Нам еще тогда показалось это странным — вы ведь не были знакомы друг с другом, это было учтено… но он почему-то определенно боялся Сухановой. Словно был знаком с ней раньше. Теперьто понятно, в чем дело.

— А мне не понятно! — ненавидящий взгляд Алины метался с одного лица на другое. — Почему у меня во сне была внешность Щегловой?! Вы утверждали, что там сбывались наши желания… Я никогда не желала себе ее лица! Я ведь всегда хотела, чтобы с той девушкой ничего не произошло, чтобы она была жива… Почему же и в той реальности ее убили, хоть там я и не помнила ее лица?!

— Чувство вины, порой, принимает странные формы, — Гершберг задумчиво потер подбородок, потом недовольно посмотрел на свои пальцы, испачканные собственной кровью. — Ты хотела, чтобы она была жива, но в то же время хотела оказаться на ее месте, чтобы быть наказанной за то, что тогда не вмешалась. Вот у тебя и получился некий синтез. И она в какойто степени была жива, и ты в какойто степени была наказана. Она была тобой, а ты — ею. Кроме того, забыть такое сложно…

— Виталий забыл целую войну!..

— Потому что его заставили, потому что мы об этом знали… и то, он ведь не смог забыть все до конца… А ты свое спрятала очень глубоко, не показала нам, вот мы и не смогли ничего сделать.

— А ты, Ольга? — неожиданно спросила Кристина, покручивая на пальце брелок с жемчужиной. — Ты и вправду изуродовала ту бедную девочку?

— Да, — резко и с вызовом ответила Харченко. — Только вам придется это доказать!

— Почему же это случилось и в той реальности? — недоуменно спросила Алина, то и дело поглядывая в сторону Евисгнеева с неприкрытой злобой. Григорий Данилович криво усмехнулся.

— Потому что она этого хотела. Эта та часть прошлого, которой она очень дорожит!

— Неправда! — вскричала Ольга, подавшись вперед. — Я этого не хотела!

В усмешке Гершберга неожиданно появился слабый намек на сочувствие.

— Теперь, возможно, это действительно так. У многих из вас появился определенный прогресс, и это доказывает, что мы на верном пути… Но тогда это было правдой.

Ольга отвела взгляд и уставилась в пол, обхватив себя руками. Ее лицо резко осунулось, губы сжались в тонкую полоску.

— Этот сон выявил ваши глубинные страхи, застарелую вину, отягощавшую жизнь, и вы начали избавляться от них — видите, чем хороша групповая терапия такого рода? В одиночку вы бы не справились! Можно сказать, что этот сон оказал на вас своеобразное катарсическое воздействие.

На лице Жоры появилось раздражение — ему хотелось получить ответы на другие вопросы — более технического свойства. Разглагольствования Гершберга о благом характере эксперимента наводили на него злобную тоску.

— Значит, вы создали для нас некую особую реальность?

Гершберг кивнул — слегка недоуменно.

— Не совсем мы… Мы создали для вас каркас мира, а вы спроецировали на него свои истинные сущности, смешанные с мечтами и потребностями. Мы лишь отсеяли все лишнее. Отполировали. Практически ничего алогичного. Никакой гиперболизации — ничего такого, что свойственно снам, что свойственно бреду, галлюцинациям — потому и отбирали таких людей, как вы — с преимущественно логичными сновидениями. Это была абсолютная, идеальная реальность, неотличимая реальность, составленная из вашей памяти, ваших знаний… Ошибки проявились в лишь несовпадении этих знаний… но вы могли их и не заметить…

— И из наших страхов!

— Ну… это ведь были мелочи. Те мелочи, которые были настолько глубоко скрыты в вашем подсознании, что мы за ними не уследили.

— Все упомнить невозможно. И узнать тоже.

— Ну вот, видите!

— А внешность? А жизнь? А память?

— Мы не корректировали вашу память. Вы сами сделали это. Ваши мечты, ваши желания, ваши качества — все это и создало этакую полуновую личность с новым прошлым… вернее, с новыми воспоминаниями, потому что никакого прошлого у этой личности не было и быть не могло. У нее было только настоящее… если это можно было назвать настоящим. Личность с жизнью, длиной в четверо суток.

— У кого и в вечерок всего! — зло сказал Петр. Гершберг поджал губы.

— Мне очень жаль. Но мы еще довольно долго считали, что вы живы. Сложилась такая обстановка… словно все вдруг посходили с ума и начали друг друга убивать. Мы не сразу поняли, в чем дело.

— Так какого же хрена вы не остановили ваши долбанные опыты?! — Олег свирепо скомкал пустую сигаретную пачку и запустил ее Гершбергу в голову, промахнувшись на какойто сантиметр.

— Да понятно все! — Марина аккуратно поправила волосы, раздраженно взглянув на брякающий на пальце Кристины брелок. — Им любопытно было просто, чем все кончится! Мы же не были живыми людьми… на самомто деле! Вот тебя бы, урод, искупать в кислоте, а я бы поглядела!.. Неужели обязательно было оставлять боль в той реальности?!

— Мне очень жаль, — повторил Гершберг дежурным голосом. Жора досадливо отмахнулся.

— Подождите! С этим ясно! Я хочу знать, как вы вообще могли контролировать эту реальность?! Слушали, что мы говорим?! Мне кажется, этого мало… нужно ведь видеть! А сонто — не кино! Как вы вообще все это устроили?! Этакая виртуальная реальность?! Компьютерная программа?!

— Не совсем так, — Гершберг неожиданно помрачнел. — Разумеется, компьютеры были задействованы… но основную часть работы выполнял Кирилл.

— Снотворец, — уточнил Виталий. Глаза Гершберга затуманились. — Тот парень с разными глазами.

— У него был удивительный дар… Он не только умел контролировать чужие сны, но и устанавливать довольно четкий аудио и видео контакт со спящими… с их снами, точнее, со своим сном, который состоял из ваших. Этот феномен до сих пор еще изучен далеко не полно… просто чудо, что он оказался в нашем лагере… — он мечтательно улыбнулся. — Отличный специалист и великолепный снотворец!

— Не понял! Как это — видеоконтакт со сном? — недоуменно спросил Олег, почесывая ухо. — Этот парень как передатчик работал, что ли? Как такое возможно?

— Любая информация оставляет след. Можно записать голос. Можно записать изображение. Можно записать и мысли, — Гершберг нервно защелкал пальцами в воздухе, и Жора нетерпеливо бросил ему на колени зажигалку и полупустую пачку сигарет. Он достал одну, благодарно кивнул и поспешно закурил. Выдохнул дым и задумчиво посмотрел на клубящееся облачко. — Вы когда-нибудь слышали о людях, способных оставлять на пленке отпечаток своих мыслей?

— Я что-то слышал, — Жора уткнул локоть в бедро и умостил на ладони подбородок. — Но, насколько мне известно, понять что-то по этому отпечатку было нельзя. Вы же говорите о четкой картинке, да еще и из сна!

— Дело в том, что сновидения Кирилла, в отличие от ваших, были предельно осознанными. А осознанные сновидения — очень мощная разновидность мысленных образов. И он работал не с пленкой — его мозг был подключен к компьютеру, и информация шла непосредственно на него. Мне сложно объяснить вам все нюансы — я же не техник!.. Разумеется, все не выглядело так, что мы сидели и словно бы смотрели кино — отнюдь! Потребовались бы годы, чтобы довести все до совершенства, чтобы съемка была практически документальной. А так — мутные картинки, рваные кадры, большая разница во времени, периодические потери контакта… Но все же можно было понять, что происходит.

— И где же он там прятался?! — иронично спросила Марина, давая понять, что ни капли ему не верит. — Что-то мы там вашего наблюдателя не встречали!

— И не встретили бы! — Гершберг усмехнулся. — Вернее, вы все время его видели. Он был автобусом. И был домом. Особняком, в котором вы прожили все эти дни.

— Что?! — возопила Кристина, взвиваясь со стула. — Боже мой! Какая гадость! Мы что — жили внутри кого-то?! В чьемто теле?!

— В сознании! — раздраженно поправила ее Алина, потом искоса поглядела на Григория Даниловича. — Значит… значит вы могли видеть все… что происходило в любой комнате?

Он кивнул, и Алина внезапно густо покраснела и отвернулась. Виталий вскинул голову и посмотрел на него такими страшными глазами, что Гершберг снова съежился, позабыв про свой исследовательский гонор.

— Вы поймите… мы же ученые!.. Мы наблюдали за всем исключительно в научных целях! Господи, вы же раздеваетесь в больнице перед врачами — в этом же ничего нет ужасного!

— Во удивился бы окулист, если б я перед ним разделся! — вслух подумал Кривцов, и Ольга, сидевшая рядом с ним, не выдержав, хихикнула. Петр покачал головой.

— Ну, знаете… Как это гнусно все! Богомерзко, просто, вот что я вам скажу!

— Поподробней про этого Кирилла! — потребовал Жора, но Марина тут же недовольно щелкнула языком.

— Да ну!.. Вы лучше скажи-те, зачем вы вообще кого-то подключали. Создали бы при помощи компьютеров виртуальную реальность… ну, как в кино!

— Ни один компьютер не способен на то, на что способен человеческий мозг! — голос Гершберга прозвучал очень тяжеловесно. Казалось, он сейчас встанет и торжественно вытянется, будто патриот под национальный гимн. — Кирилл совершал удивительные вещи! Вы знаете, очень многие люди осознают себя во сне — видя сон, понимают, что спят. Очень многие начинают тренироваться входить в осознанный сон и многим это удается. Потом они начинают тренироваться управлять реальностью во сне. В сущности, они практически уподобляются богам. Они могут сделать все, что угодно. Кирилл довел свое мастерство до небывалых высот! Он не только научился управлять своей реальностью во сне и передавать информацию о ней — он научился управлять и чужими реальностями. Чужими снами. Безболезненно сливать их воедино. И эффективней всего это получается с такими людьми, как вы. Вы не умеете осознавать, что спите. Поэтому вы и не поняли подвоха. Он соединил ваши реальности в одну, следуя нашим указаниям. Если бы не несовместимость знаний, вы бы ничего и не поняли.

— Что ж вы так?! — язвительно спросил Олег. — Не доглядели за вашим Фредди Крюгером?!

Гершберг зло скривил губы.

— Избавьте меня от ваших идиотских реплик! Кроме того, в последний час… для вас это последняя ночь в особняке — уточняю, что время в реальности и во сне очень сильно не совпадают. Во-первых, это наиболее естественно, вовторых, нам так было удобнее… Так вот, в последний час реальность поддерживал не Кирилл. Его отключили, а мы этого даже не поняли. Сигнал шел совершенно от другого человека. И именно он поддерживал реальность. К сожалению, мы поняли это слишком поздно.

— Так спросили бы потом у этого своего снотворца, что произошло! — посоветовал Петр. Гершберг неожиданно опечалился.

— Увы, это невозможно. Кирилл умер в процессе перехода. Вы, — он посмотрел на Алину, — видели это. Вначале с ним произошел какойто странный припадок, он буйствовал, расколотил большую часть техники, все результаты исследований погибли. А потом… — он пожал плечами. — Многочисленные кровоизлияния… Его мозг словно взорвался изнутри. Возможно, это произошло в результате чудовищного перенапряжения, возможно… Знаете, пару раз, еще до начала опыта, он упоминал о странных вещах, которые в последнее время происходят с ним во время работы в сновидениях, — Григорий Данилович пожал плечами. — Правда, я не оченьто в это верю.

— Во что именно? — поинтересовался Виталий, наблюдая за Алексеем, который все так же сидел, привалившись к стене, с закрытыми глазами и, казалось спал.

— Кирилл говорил, что иногда… словно бы поднимается сильный ветер, почти ураган. Вначале движения становятся скованными, потом накатывает непреодолимый ужас, ощущение, что надвигается что-то гибельное… потом ветер начинает тащить его куда-то. И однажды он видел, куда — очень далеко… Это было нечто гигантское, похожее на огромную черную воронку, бездушное, темное, кошмарное. Кирилл сказал, что еще никогда в жизни он не испытывал такого страха, как когда увидел эту воронку. Если бы его затянуло, туда, то, как он заявил, с ним бы произошло нечто гораздо худшее, чем смерть, — Гершберг печально вздохнул. — Такая потеря для науки. Найдут ли еще такого специалиста — одному богу известно!

— Ну, это скорее всего, просто видения были у вашего Кирилла! — отрезал Жора. Гершберг снова пожал плечами — это становилось его привычным жестом.

— Он был довольно мрачен в последнее время. Утверждал, что возможно все, что он видел, является как бы предупреждением. Словно он нарушил какие-тозапреты. Переступил недозволенную черту.

— Играл в бога, хотите сказать?! — Алина осторожно потрогала свой припухший нос, потом синяк на скуле от кулака Гершберга. — Конечно, богам не понравится, когда кто-то метит на их место.

— Это все религиозные изыски! — Гершберг презрительно фыркнул. — Я не верю в такие глупости.

— А вы когда-нибудь работали с коллективом, у которого сновидения нелогичны? — с жадным интересом спросил Жора. — Ведь гораздо интересней, когда всякие фантастические творения, полет фантазии и так далее… А?

— Я знаю, что такой опыт проводился, — Григорий Данилович нервно покусал губы. — Кирилл упоминал о нем… немного. И сказал, что поддерживать такую реальность очень опасно. Как я понял, результаты были весьма плачевны — несколько человек сошли с ума.

— У нас тоже коекто сошел с ума! — Олег покосился на Евсигнеева. — Как минимум двое! Слушайте, мне все равно хочется знать — если бы не он, и не Лешка, вы бы все равно когонибудь из нас убили?! Ну, признайтесь! Разве нет? Вы же уже проговорились! Я понимаю, куда как интереснее, когда весь коллектив мечется в ужасе и тычет друг в друга пальцами…

— Вам следует коечто понять! Вы должны понять, какое это благо, если мы научимся управлять сновидениями, создавать такие реальности… разумеется, это должно происходить под присмотром специалистов. Я уже не говорю, что это просто развлечение для простого обывателя… а представьте себе людей парализованных, прикованных к постели, которые не могут наслаждаться жизнью во всей ее полноте. Представьте стариков, которые могут вернуться в свою молодость. Представьте…

— Ты мне мозги не полощи, благодетель! — Кривцов сдернул кепку, хлопнул ею по колену, и Гершберг пугливо вздрогнул. — Я задал тебе конкретный вопрос!

— Ну допустим! Видите ли, подобные эксперименты нуждаются в мощном финансировании.

— То есть, вам дали заказ, — деловито уточнил Олег. Гершберг хмыкнул.

— Вам доводилось читать повесть Гаррисона "Фантастическая сага"?

— Ну. И что с того?

— Испытания и совершенствования машины времени стали возможным лишь благодаря тому, что одна крупная студия захотела снять фильм в прошлом и финансировала этот проект. Вот и все.

Петр внезапно выматерился так сочно и образно, что покраснели даже Олег с Виталием, слыхавшие на своем веку всякое.

— Ты что хочешь сказать — что тебе заказали из наших мозгов… из наших снов кино снимать?! Так что ли?!

— Шоу, — с усмешкой поправил его Гершберг. — Науку финансируют войны и шоубизнес. Как ученый, я, разумеется был против, но от меня тут ничего не зависит. На научную работу нужны деньги! Оглянитесь — в каком мире вы живете?! В мире разнообразных шоу, содранных с западных образцов. Шоу по каждой телевизионной программе. В шоу превратили и суд, и расследование, и чувства, и жизнь. И людям это нравится, между прочим! Они смотрят это с удовольствием! Им нравится подглядывать за чужой жизнью и им понравится подглядывать за чужими снами! Уверяю вас. А если там еще и будут умирать… люди любят кровь! Они ведь будут знать, что это не актеры, не искусственная кровь… там это все понастоящему!

— Фильмов с настоящими убийствами насня-то достаточно, — заметил Воробьев, затылком почувствовав, как сразу напряглась за его спиной Ольга.

— Но это же совсем другое! Это ведь будет легализовано! Как порнуха, которую крутят по ночам! Настоящие смерти — и в то же время никто не умирает! Никакого преследования со стороны закона!

На несколько минут воцарилось гробовое молчание, после чего Олег воинственно осведомился:

— Кто за то, чтобы убить его прямо сейчас?!

— Ну, вы наворотили! — Кристина встала и начала бродить взад и вперед, покручивая брелок с жемчужиной на пальце, поблескивавшей в ярком свете ламп. — Вы вообще хоть сами поняли, что тут сейчас наплели?! По-моему, вы просто свихнувшийся врач — вот и все! Невозможно сон показывать по телевизору! Я вам не верю! Вы вот, например, говорите, что нас подбирали потому, что наши сны логичны и мы не знаем, что спим… А как же Алька?! Как она попала в ваш проект?! Она ведь не такая, как мы!

— Я не знаю, — хмуро ответил Гершберг. — Всех подбирал Кирилл, а Суханову он тестировал лично… и, хотя мы сильно сомневались, настоял, чтобы ее взяли. Сказал, что для него важно, чтобы кто-нибудь там начал беспокоиться, задавать правильные вопросы и искать ответы. Чутьчуть… из-за этого он и с автобусной табличкой подшутил, болван!.. Шрейдер согласился — сказал, что будет интересно наблюдать за действиями остальных и за их реакцией, — его плечи поддернулись вверх. — Честно говоря, я этого вообще не понял. Ведь и раньше, как бы тщательно не отбирали людей, кому-то вдруг удавалось почувствовать, что что-то не так. Но спросить об этом не у кого.

— Может, Кирилл решил саботировать ваш опыт? — предположил Виталий. — Может, ему все это надоело. Может, совесть пробудилась… А может, он попросту испугался… той воронки… Вероятно, его туда всетаки затянуло. Потому и погиб.

Григорий Данилович взглянул на него неожиданно жалобно.

— Я не знаю… Может быть… Если только его не убил тот, другой человек.

— Лешка?! — быстро спросил Виталий, с удивлением обнаружив, что увлекшись фантастическим рассказом Гершберга, они как-то умудрились подзабыть о собственном убийце. — Онто, кстати, как тут оказался?! Как ваш снотворец умудрился его пропустить?! Не думаю, что он намеренно позволил участвовать в проекте такому монстру! А Лешка сказал, что он уже участвовал в таком опыте. Как это понимать?!

— Видите ли… год назад проводился очередной эксперимент… мой первый. Схожие условия, схожая ситуация… все шло гладко, люди вели себя вполне адекватно, как вдруг… — Гершберг замолчал и уставился в пол, явно жалея, что завел этот рассказ. Виталий холодно усмехнулся и откинулся на спинку стула, не без раздражения поглядывая на эксзвезду, которая по-прежнему бестолково мельтешила по комнате, ошеломленно мотая головой и что-то бормоча.

— Дай-тека, я угадаю. Один из них понял, что происходит, грубо говоря, осознал себя во сне. И этим стал для вас опасен.

— Не только. Он понял, что может делать все, что вздумается, совершенно безнаказанно. Он устроил настоящую бойню. Он убил больше половины испытуемых, прежде, чем нам удалось его ликвидировать.

— Но почему вы просто не разбудили его?

— Во-первых это могло бы привести к необратимым последствиям и разрушить всю ткань созданной лжереальности. Вовторых, мы не знали, кто это. Мы не знали, кого из спящих нужно разбудить.

— Как так?

— До эксперимента этого человека не существовало. Не существовало физически.

— Это еще как?! — изумился Олег. — Привидение, что ли?!

— Вы перестанете меня перебивать когда-нибудь или нет? — угрюмо спросил Григорий Данилович. Олег примирительно покачал в воздухе ладонями и надел кепку. — Этот человек появился, когда один из подопытных погиб — там. Несчастный случай. Всего нельзя предусмотреть. Да и к тому же этот человек оказался с неплохими задатками снотворца.

— И откуда же он взялся? — спросила Ольга, уже давно не произносившая ни слова, и опасливо взглянула на Евсигнеева.

— Слушайте, — хмуро произнес Гершберг, — мне бы… это… в туалет надо.

— На вопрос ответь! — безжалостно отозвался Олег. — Дама ждет!

Марина тихонько, презрительно фыркнула, и Кристина, на мгновение остановившись, закатила глаза к потолку.

— Вы, разумеется, знакомы с термином "расщепление личности"?

— А то как же! — Олег принял горделивый вид. — Сейчас же маньяки — одни из самых популярных киногероев! Столько всякой чушни с экрана течет — ужас! Так что все теперь образооованные…

— Шизофрения, так называемая периодическая по типу течения, протекает приступообразно, и промежуток между приступами может быть в десятьдвадцать лет. Все это время человек кажется абсолютно здоровым. Что же касается раздвоения… в человеке вследствие этой болезни могут уживаться и две, и больше личностей. Иногда они знают о существовании друг друга, иногда нет. В нашем случае, знала об этом только одна личность, которая была до сих пор скрыта в глубине подсознания и появилась только в том, искусственном сне, когда умерла доминирующая личность.

— Как же вы шизика пропустили? — удивился Петр, кроша на пол папиросу.

— Дело в том, что та вторая личность… она была очень хитрой. На сеансах тестирования она просто спряталась от нас… хотя, ей богу, не понимаю, как ей это удалось.

— Нет, слушайте, сейчас уже у меня начнется расщепление личности! — Олег принялся раздраженно елозить ногами по полу. — Одна личность будет смирненько сидеть на стуле, сложив руки на коленях, другая сгоняет за водкой, а третья начнет откручивать вам башку, господин Гершберг!

— Олег! — возмущенно произнесло сразу несколько голосов, и Кривцов поспешно зажал себе рот ладонью.

— Все, все! Онемел!

— Ну, так вы вычислили его, в конце концов?! — Жора нетерпеливо подался вперед на стуле, увлеченно блестя глазами. Гершберг кивнул.

— Да. Мужчина тридцати пяти лет. Обычный человек, вполне положительный, состоятельный. Хирург по образованию. Охотой увлекался и средневековой историей.

— Русский?

— Да. Из эмигрантов. После опыта за ним некоторое время наблюдали, но никаких тревожных симптомов не было, вел себя как и прежде. А потом он вдруг исчез.

— А вы начали готовиться к новому опыту? — насмешливо спросил Виталий.

— Разумеется. А что такого?

— Ну козлы! — вырвалось у Олега, и его ладонь снова прыгнула к губам.

— Мы же не знали! — в который раз возмутился Григорий Данилович. — Мы ведь его даже не видели. Связь с автобусом была очень плохая, а в особняке его уже не было. Мы ведь не поняли, когда он появился. А потом, уже под конец… я узнал его. Не по внешности… по действиям… и по образу мышления. Я вдруг понял, что это — тот самый человек, и жутко испугался. Я объяснял остальным, я требовал от Шрейдера остановить опыт… но они так увлеклись…

Алина опустила голову и обхватила ее руками, запустив пальцы в растрепанные волосы.

— Как же вы снова его пропустили. Он мог изменить внешность, но он не мог…

— Как и раньше. Он снова прикрылся другой личностью. На сей раз он придумал ее сам. Он мастер! Мы много потеряли, что он был не на нашей стороне!

— Значит, он проследил за вами, приехал сюда, обдурил вашего Кирилла и отправился развлекаться, — медленно произнесла Алина, яростно комкая спутанные пряди. — Построил свою реальность без ваших корректировок. Мог менять свою внешность и, соответственно, не подчиняться установленным вами законам природы. Он пришел в наш сон с единственной целью — убивать. И ему это удалось. А вы смотрели. Вы просто смотрели.

— Дай-те мне его за горло подержать! — зловеще процедил Олег сквозь сжатые пальцы.

— Я же сказал, что я был против! — Гершберг принялся нервно разглаживать свой помятый, заляпанный кровью плащ. — Теперь вы отпустите меня? Я вам все рассказал. Пожалуйста, дай-те мне уехать. Я и так уже достаточно наказан! Я встретил любимую женщину, но теперь она мертва. В какойто степени из-за меня. Имейте же сострадание!

— Мы начнем иметь сострадание, как только ты назовешь нам имя и фамилию, под которыми Лешка просочился в ваш эксперимент, — холодно ответил Виталий. — Дашь его описание. И любые зацепки, которые помогут нам его вычислить.

Гершберг посмотрел на него с ошеломленным удивлением.

— Что?

— Кто был двенадцатым подопытным?

— Никто. Подопытных было одиннадцать.

Алина медленно подняла голову и потрясенно уставилась на его лицо.

— Как одиннадцать?! Ведь нас было…

— Идиоты! Вы что — до сих пор не поняли?! — Гершберг позволил себе снисходительнопрезрительную усмешку. — Он один из вас!

На минуту все, кроме ухмыляющегося — правда, теперь уже скорее по инерции, Гершберга, потрясенно застыли, превратившись в некий современный вариант финальной безмолвной сцены из "Ревизора". А когда последние секунды этой минуты ссыпались в никуда, люди, только что стоявшие рядом друг с другом, почти плечом к плечу, рванулись в разные стороны, хрустя строительным мусором, спотыкаясь и опрокидывая стулья. Плотная толпочка превратилась в широкий неровный круг, в центре которого остался сидеть Гершберг, вцепившись побелевшими пальцами в сиденье стула. Ухмылка медленно, словно плавящаяся смола, стекала с его лица, обнажая животный страх.

— Нет, — неуверенно протянул Олег, прижимая к стене вывернутую ладонь, точно придерживая ее, — как это так… Этого не может быть!

— Ну, я-то, слава богу, считать умею! — Гершберг украдкой покосился в сторону дверного проема, который сейчас казался очень далеким. — Одиннадцать. Я знаю вас всех. И всех видел… кроме Бережной. Странно, что вы этого не поняли, после того, что случилось с моей… что произошло с Эльвирой. Только один из вас мог знать и место, и время, и человека. Вы ведь сами все рассказали, не так ли? Он ведь не мог понять, кто такая Эльвира, только лишь следя за вами. Вы должны были ему объяснить. И вы это сделали. Ну, как, хорошо поиграли в расследование? Понравилось?

— Заткнись! — хрипло сказал Петр, и его взгляд заметался вокруг, точно щит, которым он пытался отбить удары других взглядов. — Что вы на меня так смотрите?! Это не я!

— Однажды мы тебя уже перепутали… — хмуро сказал Олег.

Снова наступила тишина, и в этой тишине, казалось, слышно, как движутся взгляды — с одного лица на другое, с одних глаз на другие… Так уже было, все повторялось — снова и снова… Кто? Кто? Может, это ты?.. А может, ты?.. А может, это я, но не знаю об этом?

— Значит, получается, что один из нас — из тех нас — умер там на самом деле? — спросил Жора, нервно озираясь. — Значит, получается, что здесь одного из тех нас не существует?

Гершберг кивнул.

— Верно. Вы неплохо соображаете, Георгий Николаевич. Мне было жаль, когда вас убило столь примитивное создание, — он дернул головой в сторону Евсигнеева, который стоял, вжавшись в угол, и смотрел оттуда, словно затравленный шакал.

Кристина тонко откашлялась, словно собираясь исполнить песню, и снова наступила тишина. Алина, сжимавшая и разжимавшая пальцы, словно это помогало развиваться ее дедукции, отчаянно думала и знала, что сейчас похожие мысли ворочаются и в остальных головах — во всех, кроме одной.

Он мастер. Он снова прикрылся другой личностью.

Он мастер…

Он очень хитрый.

Он мастер.

В том сне он создал другую личность настолько искусно, что они воспринимали ее, как обычного живого человека. Индивидуальность со своим характером, со своими привычками — даже со своими желаниями и страхами. Личность, которая осознавала себя личностью и ни на секунду не усомнилась в собственной иллюзорности. Потому что он мастер. Он так здорово прикинулся Петром — и даже не в том дело, что он скопировал его внешность. Он умело скопировал и его характер — его трусоватость, его простодушие, его заковыристую ругань… Так что ему стоит прикинуться тем человеком, которого он сам выдумал?! Тело — всего лишь тело.

А ведь Жорка тогда выдвигал теорию, что мол, его самого, возможно, на самом деле не существует! И тогда здорово перепугался. Жорка бы мог. В последнюю ночь его с ними не было. Хотя, когда в нее стреляли, он был с Виталием. Да и не похож Жорка на убийцу… Хотя и Петр не был похож на убийцу.

Он мог бы быть и снова Петром. Вовсе не обязательно, что он действительно водитель. С деньгами можно сделать все, что угодно.

Он мог бы быть и Евсигнеевым, умело натянувшим на себя маску истеричного безумца. Мало ли, где он жил после того, как ему исполнилось восемнадцать? Но он спас ее тогда на дороге — нелепый поступок, если он — убийца. Если бы она была мертва, Гершберг бы тут сейчас не сидел, и все постепенно, само собой сошло бы на нет.

Он мог бы стать и меланхоличным тоскующим Борисом, постоянно плачущим и путающимся в реальностях. Но Борис давно мертв.

Он мог бы быть и балагуром Олегом, обаятельным весельчаком, которого очень трудно в чем-то заподозрить. Олег отлично водит машину. Он разбирается в оружии. Вполне возможно, что он и неплохо стреляет. Он мастер во многих областях и он отнюдь не дурак. Он последним дежурил у дома Эльвиры и вполне мог убить ее, а им позвонить уже после этого и вызвать для беседы уже с остывающим телом.

Алина внимательно взглянула на Олега, пытаясь представить, как его веселое, живое лицо на глазах превращается в кровожадную маску безумца, как его рука замахивается ножом… Кривцов, почувствовав ее исследующий взгляд, округлил глаза и молча замотал головой, потом интенсивно покрутил у висков обоими указательными пальцами.

Правда, у него не было времени, чтобы подвесить Стаси на ветку. Но он мог нанять, кого угодно — отморозков даже в одномединственном Волжанске прудпруди! К тому же, возможно, это была действительно просто злая шутка какихнибудь мальчишек, не имеющих к делу никакого отношения. Но он мог убить ее в квартире. Мог убить по дороге. И придумать любую историю…

Нет, не может быть, чтобы Олег…

— Отпустите меня! — снова потребовал Гершберг тонким, дрожащим голосом. — Я все вам сказал! Разбирайтесь дальше сами!

— Слушай! — воскликнул вдруг Олег. — А может это твой снотворец хренов учудил, а?! Может, это он сам там веселился, а потом…

— Чудесная теория, если бы не одно маленькое "но" — Кирилл мертв уже больше двух недель!

— Это всего лишь твои слова! — заявил Кривцов, раскачиваясь впередназад и стукаясь спиной о стену. — Может вы с ним заодно! И он сейчас прискачет спасать своего коллегу! Или поджидает момент, чтобы убрать ненужного свидетеля, а потом и всех нас перещелкать!

— Идиот! — взвыл Гершберг, вскакивая. — Кирилл умер! Он умер! Что за дикие предположения?!

Алина смотревшая на него, внезапно поверила ему. Гершберг был слишком напуган. Потом она почему-то подумала о человеке с разноцветными глазами, о "Кирилле Иванове", который всю жизнь тренировался в искусстве управления снами. Всю жизнь он спал… Но когда же он жил?

— Ну, выто знаете, кто из нас? Вы должны ведь были его вычислить! — она обвела взглядом лица остальных, потом снова посмотрела на Григория Даниловича. — Вы ведь знаете, кто он, не так ли?

Гершберг замотал головой и крепко сжал губы.

— Врет! — авторитетно заявил Петр. — Он боится! Боишься, Гершберг?!

— Да, я боюсь, — просто ответил тот и опустился обратно на стул. — Не такой я дурак, чтоб выдавать его!

— Да мы тебя сейчас порвем, на фиг, если ты не скажешь! — заорал Кривцов, и Григорий Данилович жалко улыбнулся.

— Ну и что? Вы не понимаете — все еще не понимаете. Вы меня просто убьете. Всего один раз. Он может сделать нечто гораздо более ужасное. Не просто убить и не просто один раз.

— С меня хватит! — вдруг заявила Марина и быстрыми шагами направилась в сторону выхода. Но тут же остановилась, глядя на спину Воробьева, который, незаметно для остальных, переместился к дверному проему и теперь загораживал его, сунув одну руку в карман куртки и глядя перед собой.

— Никто отсюда не выйдет, — произнес он и медленно повернулся. На его лицо легла тень, и Алина вдруг похолодела, глядя на его губы, сложившиеся в недобрую улыбку, на суженные, поблескивающие из-под ресниц глаза, на лицо, кажущееся чужим и очень, очень опасным. Единственный человек, которого ей и в голову не пришло подозревать.

Он мастер. Он может быть кем угодно…

Он мастер.

Приоткрыв рот, Алина отшатнулась назад. В тот же момент Виталий чуть переместился, так что на его лицо упал свет, и она внезапно поняла, что тень, страх и собственное глупое воображение сыграли с ней злую шутку. Лицо Виталия было таким же, как и прежде, губы были крепко сжаты, а в глазах сквозь тревогу проступала ошеломленная боль — он успел заметить ее взгляд и тоже все понял.

— Как ты могла?.. — произнес он хриплым, надтреснутым голосом. Потом его глаза стали холодными, и Виталий отвернулся. Алина задохнулась, осознав, что только что своими руками разрушила свой хрустальный, волшебный мир, о котором так мечтала и который не просуществовал и суток. Ей показалось, что она слышит, как на пол с печальным звоном ссыпаются мельчайшие сверкающие осколки.

— Никто отсюда не выйдет, — уже твердо повторил Виталий, — пока мы не разберемся, кто из нас фальшивка! Ясно! Так что разворачивайся!

— Но я-то могу уйти? — вопросил Гершберг, извлек из кармана платок и начал яростно вытирать с лица подсохшую кровь.

— Отпусти его, — неожиданно устало сказал Жора. — Большего он нам все равно не скажет, а что еще с него взять? Пусть идет. Не убивать же его, в самом деле?!

Олег хотел было возразить, потом посмотрел на жалобное лицо гештальттерапевта, сплюнул и отвернулся, всем своим видом отражая абсолютное презрение.

— Простите меня, — пробормотал Григорий Данилович, комкая платок в пальцах. — Я не хотел, чтобы так вышло. Я не хотел, чтобы погибли люди. Простите.

— Ну, подумаешь, зато в науке нарисовался нехилый прогресс! — процедил Петр. Виталий взглянул на него, потом на Гершберга, бросил к его ногам документы и махнул рукой в сторону двери, делая шаг вправо.

— Проваливай!

— Спасибо! — с облегчением воскликнул Григорий Данилович. — Спасибо вам!..

Он торопливо нагнулся за документами, собрал их трясущимися пальцами, выпрямился, и в тот же момент что-то громко хлопнуло, и правый глаз Гершберга исчез в брызгах крови. Его голова дернулась назад, потом он на секунду застыл, стеклянно глядя перед собой левым глазом, и опрокинулся навзничь, взмахнув полами плаща, словно крыльями. Документы с тихим шелестом легли на пол рядом с мертвой рукой.

— Действо сильно затянулось, — скучающе произнесла Кристина, опуская руку с пистолетом, казавшимся слишком большим и тяжелым для ее тонких пальцев с бесчисленными сверкающими кольцами. — Вам так не кажется?

— Ты?! — потрясенно сказал Олег, делая шаг вперед. — Ты, звездушка?!

— Эй, эй! — ее рука поднялась, и зрачок пистолетного дула поочередно обвел всех темным, неживым взглядом. — Вы мне тут не балуйте! Стой на месте, Олежек, а то невзначай прострелю твой говорливый ротик!

Виталий вздрогнул, узнав манеру говорить и своеобразный юмор Лешки, и почти наяву увидел высоко над собой его худое мальчишеское лицо, когда тот выволакивал его из гостиной. Кристина, пугливая, взбалмошная, тоскующая по своей несостоявшейся звездной карьере, украшенная фальшивыми драгоценностями и суевериями, вульгарная, длинноногая и в чем-то очень забавная. Кристина, которая после неудачного выстрела пошла к Лифману. Она не могла пойти к Жорке, потому что не знала о той зацепке — ведь когда Жора упоминал о мамепрофессоре, Лешки не было в гостиной. Его тогда вообще еще не было в доме. В том и проблема с отлично придуманной личностью. Она совершенно отдельная. Он не мог знать то, что знала она. И выбрал Лифмана, считая, что редкая фамилия и профессия ювелира — вполне достаточно для объяснения, почему он нашел именно этого человека. Найти Виталия или Алину та Кристина никак бы не смогла, это бы вызвало подозрения. И все произошла именно так, как она продумала. Они ничего не заподозрили. Он сам рассказал ей про Эльвиру, подписав той смертный приговор. И все прошло бы гладко, не окажись незадачливый Гершберг ее женихом. Этого не знал никто.

Они сгрудились возле убитого, глядя на Кристину, а та медленно отходила назад, но не к двери, а к дальней короткой стене — до тех пор, пока не уперлась спиной в подоконник. Стразы на ее высоких сапогах весело переливались.

— Вы такие глупые, — Кристина сочувственно улыбнулась. — Что там, что здесь. Я придумала для вас личность — эгоистичную, капризную, глупую и с не менее мелкими желаниями, чем у вас. Петь вместе со звездами — невелика честь, невелико счастье… Господи упаси меня от таких заветных желаний!

— А твое заветное желание — убивать, Леха? — негромко спросил Виталий, стреляя глазами по сторонам. Кристина сморщилась, словно от зубной боли.

— Господи, Воробьев, я же тебе уже объясняла! Что ты, как баран, уперся рогами в свои догмы. Смерти — не цель, это лишь средство. И, будь любезен, не называй меня Леха! — Кристина вытянула вперед правую ногу, демонстрируя гладкое крепкое бедро под задравшейся юбкой, не воодушевившее сейчас даже Олега. — Разве такое может принадлежать Лехе?!

— Как же тебя называть?

— Да можешь так же, Кристиной, — ее губы игриво улыбнулись. — Я уже и привыкла даже.

— Зачем ты убила этого беднягу?

— Он знал, кто я. Зря вы решили его отпустить. С другой стороны, вы же не могли продолжать свои задушевные беседы до бесконечности? Я так надеялась, что кто-нибудь из вас в конце концов сорвется, но нет, вам надо было блеснуть гуманизмом, идиоты!

— Тебе понравилось в "Жемчужном"? — спросила Алина, глядя на нее застывшим взглядом. Кристина пожала узкими плечами.

— Ты знаешь, не очень. Не выдержала, сорвалась — очень хотелось проверить, каково это не во сне, — на ее лице появилась смущенная, виноватая гримаска. — Глупость сделала, знаю. Больше не повторится. Там было совсем не так, как с вами. Во-первых, очень опасно. Один из охранников чуть меня не убил, козел! Хотя… как мужик он был очень даже ничего… А вовторых, было очень скучно. Никакого простора для фантазии!

Петр икнул и машинально прикрыл рот мозолистой ладонью.

— Фантазии?! Психичка!

— Не оскорбляйте меня, Петр Алексеевич, — кротко заметила Логвинова. — Иначе я внесу в вашу жизнь очень большое разнообразие. Равно, как и в вашу смерть!

— Но зачем все это?! — изумленно вопросил Олег, все еще не в силах поверить. — На хрена?! Бросить все, изменить пол, погнаться за этими вшивыми исследователями, влезть в их опыт… Для чего?! Из-за снов?!

— Это не просто сны, — Кристина мечтательно улыбнулась. — Это реальности — бесчисленное множество реальностей, в каждой из которых я бог, даже больше, чем бог! Жаль, ты этого никогда не узнаешь, Олег. Это потрясающе. Я поняла это сразу, еще в прошлый раз… но они убили меня! И они, и этот снотворец, сволочь! Но, как говорится, я недолго горевала. Я тренировалась, я совершенствовалась. Конечно, мне многого не хватало, но это мне мог дать только Кирилл. Поэтому я вошла с ним в контакт и взяла то, что мне было нужно. Я научилась всему!

— Это ты убила его?

— Ну конечно. Он был слишком самонадеян, к тому же в последнем сне допустил немало ошибок. Я утомилась исправлять их, — она сокрушенно покачала головой. — Зато теперь я могу делать все, что угодно. Я могу быть кем угодно. А эта реальность… она слишком примитивна, поэтому мне уже было не важно, кто я здесь — мужик или баба!

Кристина переступила с ноги на ногу, потом обмахнула Алину недоумевающим взглядом.

— Я так и не смогла понять, зачем он включил тебя в опыт? Ты выпадаешь из ряда, но ты и не снотворец. Так… маааленький божок с детскими цветочными мирками. Но этого было достаточно, чтобы здорово мне там подпортить! Мне хотелось поиграть в реальности, неотличимой от настоящей, а ты начала ее разваливать своими дурацкими придирками и наблюдениями! Народ переполошила! Этот кретин, — она взглянула на очень бледного Евсигнеева, — свихнулся и застрелил Жорку, а у меня для него был припасен такой отличный планчик!.. Не дергайся! — рука Кристины навела пистолет на лицо качнувшегося было вперед Жоры. — Хочешь снова пулю словить?! Хоть я и сильно изменилась за этот год, но у моего тела все те же реакции отличного охотника!.. Знаете, мой приятель по телу был таким придурком!.. Хорошо, что он не вернулся в реальность вместе со мной! Кристиночку, конечно, жаль, неплохая получилась работа! Как, Олежа, понравилась тебе моя Кристина?

— Мудак! — буркнул Олег и почесал затылок, после чего поправился. — Сука!

— Фу, как грубо! — пожурила его Логвинова. — Но, вижу, понравилась!

— Всех ты нас не убьешь, шизофреничка! — зло сказал Жора. — И тут тебе уже никуда не деться! Теперь, когда мы проснулись и…

Кристина прервала его изящным покачиванием левой руки с торчащим указательным пальцем, на котором все еще позвякивал брелок с округло сияющей жемчужиной. Потом улыбнулась — неожиданно сочувственно.

— Бедные вы, бедные… А почему вы так уверены, что вы проснулись?

Она махнула взглядом в сторону потолка, потом посмотрела на них и снова улыбнулась. Алина, а следом за ней и остальные медленно подняли головы и посмотрели на потолок.

С потолка свисала, кружась и покачиваясь, легкая причудливая подвеска — немыслимо ажурное сооружение из латуни и тонкого цветного стекла, и едва их взгляды упали на нее, как она закружилась в знакомом воздушном танце, выпевая задумчивую хрустальную песню.