"В обход черной кошки" - читать интересную книгу автора (Вульф Шломо)Глава 3«Я совсем недавно открыл свое заведение, и это вся моя наличность, хотя за такую же брошь вам, пожалуй, отвалят у Финляндского вокзала втрое-вчетверо больше того, что дал вам я. Но если вы рискнете там показать золото… Они не только способны все отнять, но и… убить. Или, — кутающийся в меховую безрукавку пожилой продавец не сводил глаз с Марины, — или что-то много хуже, когда, как говорится, «Я помню ее, — оживился Фридман. — На Кировском проспекте всегда были такие фантастически воздушные и душистые пирожки с мясом, а к ним подавался в чашечках такой бульон!..» «Я вижу, вы бывший ленинградец, — взгляд продавца наконец переместился с Марины на Фридмана. — И вообще сразу видно, что вы все все-таки иностранцы, хоть и одеты небогато, и говорите по-русски. И не из бедных, особенно вы двое. Так вот, прежнего Ленинграда нет, товарищи. Есть не очень благополучный и довольно опасный город, в котором я вам советую быть поосторожнее. И не показывать ваше золото, как вы сразу выложили тут мне. Господи, что это со мной, я ни на кого не могу смотреть, кроме как на вас, Мариночка…» «И смотрите на здоровье, — рассмеялась она, счастливо прижимаясь к Мухину. — Мне даже приятно.» «Так ведь и другие вас заметят! — отчаянно крикнул продавец. — Уезжайте поскорее. Что такого важного можно сегодня искать в Ленинграде… с такой женщиной! Здесь слишком много бандитов. Если мне с первых дней предлагают крышу…» «Что-что предлагают?» «Платную защиту одних бандитов от других… Так вот, я очень боюсь, что вас они не упустят… А за Мариновкой могут устроить настоящую охоту.» «Охоту? — смеялась юная княгиня, прижимаясь к своему надежному могучему мужу. — Зачем?» «Чтобы похитить!» «Но для чего? Для выкупа? Как кавказскую пленницу?» «Если бы!..» «Хорошо, что я хоть одел нас всех не очень богато, — говорил Фридман, пока они быстро шагали по мессиву из снега, соли и песка по тротуарам, осторожно обходя коварные глубокие лужи. — Старик, конечно преувеличивает, но…» «Хорошо, что вы надоумили нас вооружить, Арон, — добавил Мухин. — Боюсь, что он знает, что говорит!.» «Какие они все маленькие, — шепнула Марина своим спутникам. — Мы, все трое, уже потому обращаем на себя внимание, что нормального роста. И какие серые у всех лица. Даже в наших петроградских трущобах народ куда приличнее… И этот грязный снег, и этот воздух… Как могла уцелеть хоть четверть русских в таком воздухе!» «А я надышаться не могу, — возразил Арон. — Это воздух моей юности. Вон там, в сквере у домика Петра я когда-то всю белую ночь целовался с изумительной блондинкой, когда развели мосты и отрезали нас обоих от дома…» Слишком высокий Фридман был одного роста с великолепной четой Мухиных. Неизгладимый советский налет с него почти сошел за много лет в Израиле. Но на него никто не обращал внимания, в то время как на Марину и Андрея без конца оборачивались, а это действительно настораживало. При том, что им встретилось немало явных иностранцев, которые громко и непринужденно говорили по-английски и по-немецки. «Они-то ничего не боятся, — заметил Андрей. — И нам следует забыть обо всем. Тем более мы все трое при спиралях.» «А ты заметил, что и иностранцы здесь тоже другие?.. — заметил Фридман. — На них тоже наша революция наложила печать. Даже и они как бы второго сорта по сравнению с петроградцами…» «Я тут просто умру с голода, — смеялась Марина, когда они шли по проспекту от пирожковой к Неве. — Уж как я скудно питалась недавно, даже в секс-витрину едва взяли за худобу, но такой дряни не ела никогда в жизни.» «А по-моему могло быть хуже, — весело возражал Фридман. — Конечно, это совсем не тот вкус, что был тогда, но я отношу это на мой возраст. И небо было другим.» «Вот как раз неба тут вообще нет. И это единственное, что роднит ваш Ленинград с нашим Петроградом, — отметил Мухин, напряженно глядя по сторонам. — Надо же, в принципе тот же проспект, но словно пародия… А там впереди что? Неужели Троицкий мост?» «В мои времена он назывался Кировским. Сейчас, скорее всего снова Троицкий.» «Ага, значит вот в этом здании и произошло то, что разделило нашу страну на два измерения. Ведь это — особняк балерины-фаворитки Кшесинской?» «Точно. При мне там был Музей революции. Я много раз бывал и в особняке и даже на балконе, с которого некогда выступал Ленин.» «Все-таки мне непонятно…» — задумчиво сказал Мухин, глядя на балкон и представляя на нем великого оратора, поднятого из вон той двери на пику и брошенного прямо на головы экзальтированной наэлектризованной лозунгами толпы. Потом был шквальный огонь двух своих и четырех трофейных пулеметов из всех окон по цвету большевистской революции, собравшемуся здесь послушать Ильича. Казакам терять было нечего. Прояви они малейшее колебание — и их самих тут же подняли бы на тысячи штыков. Пулеметы раскалялись так, что мокрые тряпки, непрерывно-лихрадочно подаваемые ошалевшим пулеметчикам, начинали дымиться на грохочущих стволах. Но уже через десять минут живых в поле зрения почти не было. Штыки валялись рядом с серыми шинелями резервистов и черными бушлатами «братишек» по всему скверу. «Что непонятно? — спросил Фридман. — К казакам присоединились остатки гвардейских полков, уцелевшие в Мазурских болотах, подошли корниловцыи…» «Это-то я знаю, — поморщился Мухин. — Непостижимо другое: ЗАЧЕМ, как, каким механизмом можно было уничтожить не сотни, тысячи, даже, страшно произнести, миллионы русских, НО ТРИ ЧЕТВЕРТИ народа? Это же надо было стрелять даже и не каждого второго. Даже в этом вашем «Чекисте» показано, как это вообще очень трудно, чисто технологически, убивать даже сотни людей. Газы что ли они применили?» «Нет, до этого не дошло… Вы знаете, что такое ГУЛАГ?» «На каком это языке?» «Увы, на нашем с вами русском. Главное управление лагерей.» «Не понимаю. Военных лагерей?» «Концентрационных.» «Для военнопленных?» «Да, если считать пленными «Чушь какая-то, — задохнулся Мухин. — Никогда никто в истории не уничтожал крестьян. Кто же общество кормить-то будет?» «Именно потому сразу был голод с людоедством… А потом начались чистки — уничтожение массами палачами народа и друг друга, включая сторонников режима. А нелепо подготовленная и едва не проигранная война! Тридцать миллионов убитых. Только в блокаде Ленинграда погибло от голода и холода около двух миллионов горожан… Послевоенная разруха сопровождалась не только скудным питанием, но и новыми волнами репрессий. В лагеря угодили бывшие военнопленные, которых немцы брали в начале войны миллионами… Я уж не говорю о чуть ли не поголовном пьянстве, о неустроенности быта, при которой заводить детей и вырастить полноценных граждан могла далеко не каждая семья. Под занавес трагедии коммунистического режима произошла катастрофическая авария на атомной электростанции из-за поголовного головотяпства. После свержения советской власти был установлен демократический режим, но экономика стала еще слабее из-за массы политических несуразиц, которые я, находясь уже вне России, не пытался и анализировать. Так или иначе, Россия в вашем с Мариной понимании, сузилась до размеров Российской Федерации без Украины…» «А это еще что такое?» «Это — Малороссия, — поспешно пояснила Марина. — Она, как и Белоруссия, Средняя Азия и Закавказье отделились от России…» «Этого не может быть! — даже остановился Мухин. — Россия — без Малороссии! А к кому же она тогда отошла?» «Стала самостоятельной державой, как и прочие окраины.» «Вы шутите! Если Россия — туловище, то Мало-и Белороссии — ее две руки! А юг — наши ноги. Конечности не могут жить отдельно от туловища! Так по столице какого же обрубка мы шагаем?» «Во-первых, столица России с ленинских еще времен — не Ленинград, а Москва…» «Москва!? Да Москва никак не может быть административной столицей, — не унимался князь. — Москва была и есть — столица духовная! В ней тысячи памятников старины, наша история, а административная столица должна застраиваться присутсвенными зданиями, магистралями. В Москве это невозможно без разрушения ее сути…» «Что и было сделано, — грустно сказал Фридман. — Большевики снесли даже Храм Христа-Спасителя и…» «Арон, — побелел Мухин, — да вы просто врете! Это же… Зачем? Что можно построить взамен Храма? Бордель?» «Почти. Там вырыли яму и заполнили теплой водой. Общедоступный плавательный бассейн. Я сам там в студенческие времена как-то в феврале в оледенелой резиновой шапочке баловался с очень милой Светочкой… Я не вру, Андрей, — грустно добавил он. — Хотя мне, как иудею, и не понять всей вашей боли. Но меня мучает и чисто национальный стыд — ведь в этой реконструкции Москвы активнейшее участие принимал единственный еврей в правительстве Сталина — Лазарь Каганович. Впрочем, именно он построил в столице первое в России метро… Так или иначе, возвращаясь к демографии, все эти фокусы, в конечном итоге — геноцид через несостоявшиеся браки, неродившихся детей без их браков и детей, национальное вырождение… Вот вам и четверть русских вместо ваших ста процентов при благополучном развитии истории. Заметьте еще массовую эмиграцию наиболее продуктивной части бывшего царского общества и ее деградацию на чужбине, когда князья шли в таксисты, а княжны — на парижскую или стамбульскую панель. Прибавьте безоглядное «преобразование природы», гибель Арала и приволжских земельных угодий…» «Откуда же рыба без Арала и откуда хлеб без Поволжья?» — всплеснул руками князь Андрей. «Самое ужасное, — продолжал Фридман, — что большевики были искренне уверены, что их революция, лагеряи преобразования осуществляются для блага народа. Всегда хотели как лучше, а вот получалось…» «Можете не продолжать. Нация, позволившая соорудить плавательный бассейн на месте Храма!..» «Арон, расскажите князю все-таки об этих ваших… лагерях?.. — шепнула Марина. — А ты, Андрей, не смей больше говорить, что он врет.» «Вот только теперь… — признался Мухин, когда Фридман закончил свой экскурс в историю своей бывшей родины. — Вот теперь мне стало по-настоящему интересно задержаться здесь чуть больше. Хотя ни в чем меня больше убеждать не нужно. Коммунистов действительно надо держать под особым присмотром, как опасных сумасшедших! Для остановки здесь на пару дней нам нужны доллары, чтобы не питаться в «Так как все-таки насчет метро? — напомнил Мухин. — В Москве ваш зловещий иудей его построил, а в Питере?..» «Во-первых, Каганович к моменту своего всемогущества уже был нормальным бесом, а не иудеем. Они все были бесами-атеистами. А в Ленинграде метро построили еще в пятидесятые годы. И довольно приличное, во всяком случае, гораздо уютнее, чем у вас, в Петрограде. Но станции расставлены втрое-вчетверо реже, каждая оформлена как подземный дворец зачем-то, сплошной мрамор и бронза. Впрочем, как раз у Финляндского вокзала и станция метро. Можно спуститься и поехать куда угодно. Например, к Казанскому собору. Там недалеко был когда-то рынок — съем квартир…» «А я вообще уже хочу домой, — затравленно оглянулась Марина на троих подозрительного вида мужчин, которые шли навстречу, остановились и пошли следом. — Они явно что-то задумали. И вон те пялятся на меня из своей заляпанной машины! Я не для того только что стала княгиней, чтобы за мной тут охотились. Я вообще, как-то в принципе, против, чтобы отлавливали именно меня. И вообще мне тут ужасно не нравится… Смотрите, они так и идут за нами…» «Дорогая, один-два дня… Снимем квартирку с телевизором, а выходить будем крайне редко, идет?» «Все равно я хочу домой…» «Да вот, кстати, и Финляндский вокзал, — Фридман показал на кирпичное приземистое здание с пристройками. На одной из них сохранилась рекордная по идиотизму надпись: «Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина. Станция Площадь Ленина.» Сам Ленин был изображен в виде чудовищного черного монстра на броневике с простертой к Неве рукой и с неизменной на всех коммунистических плакатах кепкой. У вокзала толпа загустилась, еще более посерела и поблекла. Но среди бесчисленных нагруженных кошелками и мешками стариков и старух, спешащих к поездам, выделялись решительные модно одетые молодые люди, с которыми тут же заговорили подозрительные преследователи, указывая на Марину. Один из них, скользя по снегу блестящими сапожками на высоком каблуке, устремился к Мухину: «Мужик, доллары нужны?» «Нужны», — осторожно ответил Мухин, взводя курок спирали под галстуком на случай, если схватят за руки. Скосив глаза на своих спутников, он увидел, что то же сделали Марина и Арон… «На рубли меняешь?» «На золото.» «Уже теплее, — обрадовался парень. — Покажи. Не фальшивое?» Мухин открыл на ладони золотой медальон. «Ого, может еще что есть? А то я все куплю.» «А сколько дашь за медальон?» «Андрей!» — истерически вскрикнула Марина. Он едва успел оглянуться, как его локти сзади схватили двое. Еще двое вынырнули из толпы, чтобы обездвижить Фридмана, а около Марины возникла улыбающаяся золотой фиксой рожа: «Вот это киса! — заорал прямо ей в лицо молодой, но почему-то жутко морщинистый парень с пепельно серым лицом. Из его рта вместе с паром вырывался удивительно мерзкий смрад. — Кончай с ними, а девку берем с собой, сроду таких не видел!» «Понял, амбал, твою девушку мы возьмем с собой, — сказал кто-то за ухом Мухина. — Запредельная же телка, с такой грех не поиграть, всем понравится. А тебе и твоему жиду лучше отдать нам все золото, тогда отпустим.» «Отдайте сами, — сказал серолицый, — а то сядете тут же на снег и больше не встанете.» Мимо, поспешно отводя глаза и ускоряя шаг, спешили к поездам и обратно привыкшие к разборкам здесь прохожие. Ни слова не говоря, Мухин осторожно повернул галстук к бандиту, стоящему около Марины, словно нервно поводя головой под его презрительной улыбкой с блеском фиксы и чуть прогнулся. Спираль, соединенная с датчиком, следящим за его взглядом, полыхнула фиолетовой молнией. От головы бандита осталась обугленная шея над дымящейся кожаной курткой. Держащие Мухина руки тотчас разжались. Безразличная только что толпа бросилась врассыпную разразившись истерическими женскими воплями и криками ужаса, — даже в «бандитском Петербурге» такого еще не видели. Понимая, что в них тоже сейчас начнут стрелять, Фридман и Марина прогнулись, включая свои спирали. Фиолетовые молнии пронзили толпу, настигая скользящих в лихорадочном беге по снегу любителей чужого добра и превращая их в жуткие обугленные обрубки. Запели со всех сторон «запоздалые» трели милицейских свистков. «Таблетки!!» — заорал Фридман. Давясь, все трое проглотили по таблетке. Мир тут же стал таять у них в глазах и сублимировался в виде тихого сквера, разбитого некогда на месте вокзала. Пушистый чистый снег сверкал на ненадолго выглянувшем из-за туч низком петроградском солнце. Снежные шапки тихо лежали на елях и скамейках. Друзья с трудом перевели дух, ошалело оглядываясь в поисках уцелевших бандитов. Но вокруг были только их собственные следы. По-видимому, они несколько секунд, до того как осознали конверсию измерения, бессмысленно бегали по аллее. «Андрей… ни в какой Израиль я не поеду и тебя не пущу,» — рыдала Марина, на плече мужа, дрожа всем телом, когда они уже переоделись в петроградское, вышли на набережную Невы и остановились у ростральной колонны балкона над Литейным туннелем. «Господи, прости нас!..Какой кошмар, — повторяла она. — Мы убивали людей! Я убивала!..» «Попробовали бы мы не убивать, — тоже весь дрожал Арон. — Или позволить тебя похитить…» «Даже вообразить невозможно, — схватила себя за виски Марина, — что бы они со мной сделали, если бы сразу вас обоих сразу убили… Вот уж точно, я бы позавидовала мертвым…» Фридман дико взглянул на нее и тут же попытался успокоить: «Что бы они могли сделать? Тебя даже за руки не держали. — он криво улыбался дрожащими губами и машинально тер руками онемевший подбородок. — Стреляла бы в упор, пока они не остались бы без голов. Ты же тоже вооружена. И таблетка была наготове.» «Какое стреляла бы? — уже улыбалась сквозь слезы княгиня. — Меня сковал такой ужас… И вообще кошмар — это ваше революционное измерение!.. По-моему его большевики зарядили навеки чем-то ужасным… У нас в Петрограде тоже мафия на мафии, но чтобы вот так, при всех, среди бела дня… На глазах у полиции! Андрей, я тебя в это дело втравила, а теперь беру свои слова обратно. Поиграли и хватит! Я не хочу, чтобы меня насиловала всякая шваль. Господи, какая рожа! А вонь изо рта… Никогда и никуда. На нас и в Израиле тут же нападут…» «Успокойся, дорогая, — целовал Мухин покрасневшее от слез и еще более похорошевшее от пережитого волнения лицо жены. — В конце концов, жизнь всегда интереснее с приключениями. Иначе, что вспоминать к старости?. Я вот люблю охотиться в джунглях Индии. Тигры, знаете, тоже без сентиментов. Кроме того, как подумаю, что мы зато избавились от необходимости знать, что пишут о нашем браке в газетах, что говорят в свете, то готов хоть снова в Ленинград. Для меня эти сплетни — не менее сильные ощущения, но еще более противные, чем вонь изо рта твоего недавнего визави… Короче, я лично — за поездку. Интересно, как постреволюционные евреи обустроили свое отечество. Как им распорядились русские, мы уже видели… Тем более, что пока я не увижу Израиль собственными глазами, я в такое невероятное словосочетание — еврейское отечество — вообще ни за что не поверю. Уже два тысячелетия не было Израиля на свете! Арон, у вас тоже придется отжигать по пол бандита каждым лучом спирали?» «У нас, конечно, есть бандиты, и мафий полно, и арабы иногда взрывают автобусы и кафе, но в целом мы — одно из самых спокойных обществ в мире в криминальном отношении. Я думаю, что вам там ничего не грозит. Ну, и моя просьба остается в силе.» «Собственно, он рисковал в своем родном Ленинграде не меньше нас, — добавил князь уже кивающей сквозь слезы Марине. — И туда он тоже бы ни за что не вернулся, так Арон?» «Я провел в Санкт-Петербурге месяцы и ни разу до этого случая не подвергался нападению. Это чистая случайность. Старик был прав — вы слишком заметные. У нас же вам непременно понравится, — уже спокойно улыбался израильтянин. — Я вас на пляж повезу, купаться будем в декабре в Средиземном море…» «А, княгиня? — все целовал и целовал Марину Мухин. — А то тронемся хоть сейчас… Интересно-то как! В один день столько перемещений в пространстве и измерениях… Знаешь, Арон, я уж и не мечтал, что найду более сильные ощущения, чем рутинные уже сафари и гималайские восхождения. Сейчас я чувствую себя Гленарваном, только что спустившимся с Анд, и готового к новым опасным приключениям в поисках капитана Гранта. Неужели нам упустить такой медовый месяц, Мариночка?» «Только больше никаких насильников и отожженных голов…» Мухин нажал кнопку на мобильном видеотелефоне. На набережной почти тотчас появился среди потока машин алый лимузин на воздушной подушке. Таксист услужливо приподнял крышу застекленной машины и радостно закивал, услышав: «В Рощино.» |
||
|