"Лорд Очарование" - читать интересную книгу автора (Робинсон Сьюзен)

Глава 7

В эту же самую ночь, в просторном жилище рядом с конюшнями в Мач Кутвелле, сэр Пондер наблюдал, как его свинопас наливает помои в корыто Марджери, пока он ласкает ее спину. Когда свинопас ушел, уши Пондера вволю насладились великолепными звуками, которые издавала призовая свинья, занятая своим любимым делом. Он вздохнул, покинул загон и закрыл ворота. Наклонившись, он радостно улыбнулся Марджери. Она уже пришла в себя после спуска на веревках со стен Хайклифа.

Дверь свинарника с грохотом распахнулась. Гость подошел к Пондеру — высокая черная тень, освещенная фонарями, висящими на шестах. Пондер попытался проигнорировать яростный пристальный взгляд, но не смог. Сгорбив плечи, он желал, чтобы человек поскорее заговорил и избавил его от мук ожидания.

— Ваши выходки заставили женщину закрыть замок, — прошипел молодой человек. — Во имя нашей леди, я не могу войти, даже чтобы поговорить.

Пондер вытер пухлые руки о свое отороченное мехом платье и откашлялся.

— Я должен был вернуть Марджери прежде, чем они довели бы ее до болезни. Вы знаете как тяжело свинье, когда у нее понос?

— Во имя Троицы, не знаю!

Пондер подпрыгнул от силы направленного на него гнева. Его гость сердито зарычал на него, затем мощным рывком выхватил кинжал, ранее хорошо спрятанный в его одежде, и прижал его под самым нижним из трех подбородков Пондера.

— Я сказал вам заключить мир с женщиной. У нас не так много времени, прежде чем мои не слишком приятные друзья прибудут сюда, и это дело должно быть улажено до того, как это произойдет. — Кончик кинжала коснулся носа Пондера. — Если этого не случится, я уверен, вы, мой друг, пожалеете.

Заикаясь и потея, Пондер попробовал кивнуть, но укол кинжала остановил его.

— М-м-м-м-Матерь Божья, я сделаю это.

— Вы начнете немедленно, этим утром, — приказал гость. — Пошлите какое-нибудь умиротворяющее послание. Попросите прощения.

— Попросить! — Пондер просеменил назад подальше от кинжала. — Почему я должен просить прощения у женщины, которая отвергла мою руку, а затем обворовала меня?

Молодой человек посмотрел на Пондера, как если бы тот был надутой улиткой прежде, чем исчезнуть в глубокой тени около него. Его голос плавал в воздухе, бестелесный и бесстрастный.

— Вы хорошо вознаграждены за использование этого удобного, изолированного берега, Кутвелл, хорошо вознаграждены, даже согласно Вашим жадным потребностям. Но я утомился от Вашего грубого преследования и протестов. Быть может, мне стоит избавить себя от Вашего общества.

— В конце концов, уже почти пришло время забоя свиней. Вы бы изумительно выглядели, свисая с ветки дерева с подергивающейся шеей. — Гость сделал паузу, и воздух наполнился звуками тяжелого дыхания Пондера.

— Я могу попросить прощения. Я могу. — Пондер вытер пот с подбородка. — Сегодня же. На восходе. Раньше.

— Не сомневаюсь, мой дорогой Кутвелл. Не сомневаюсь.

Увидев Тристана в его кровати, Пэн ушла удостовериться как несколько деревенских парнишек разместились на крепостной стене и наблюдают ли за окрестностями, на случай, если Пондер возвратится. Еще она отдала кое-какие приказы Дибблеру и проследила, чтобы они были выполнены. Затем она прокралась назад в спальню Тристана. И приоткрыв дверь, просунула голову в затемненную комнату. Балдахин вокруг кровати был стянут, но она услышала, как он вздохнул и повернулся во сне.

Она подождала, пока его дыхание вновь не станет глубоким и ровным, затем ретировалась. Оставив свою бывшую спальню, она быстро сбежала вниз и покинула цитадель. Она накинула тяжелый плащ себе на плечи и быстро зашагала от замка, вскоре достигнув линии факелов, тянущихся к утесам. Она догнала их, как раз когда Дибблер выгружал перевязанные веревкой узлы на краю Пика Мертвеца.

Приветствуя Видл и Эрбута, несущих собственные узлы, она натолкнулась на телегу, которую тянул Торнип и подталкивал Сниггс. Она присоединилась к Сниггсу. Телега была загружена узлами, такими же как и те, которые несли другие. Пэн последний раз подтолкнула телегу. Выпрямившись, она стряхнула грязь со своих рук и снова натянула на голову капюшон плаща.

Дибблер подошел к ее пылающему факелу.

— Это все, госпожа. Но это ужасное расточительство, несмотря на вашу реакцию на все это.

— Давайте поворачивать телегу, — сказала Пэн. — Нам нужно это сделать, чтобы разгрузиться. И не жалуйтесь. Я же разрешила Вам оставить некоторые. Вы спрятали их в стога сена?

— Да, госпожа.

Сниггс хмыкнул.

— Я спрятал их в стога сена. Вы только сидели на своей заднице и наблюдали.

Пэн посмеялась над Сниггсом, поскольку знала, что Дибблер пользовался каждой возможностью, чтобы отплатить за волшебный инцидент. Она схватила узел с фургона. Остальные занялись собственными узлами.

— Тебе будет тяжело бросать, — сказала Пэн. — Нет, подожди. Дибблер, ты и Торнип бросают один узел вместе. Сниггс и Эрбут следующий. Считаю до трех. Готовы? Один. Два…

— Три, — сказал Тристан.

Дибблер взвизгнул и выронил свой конец узла. Пэн обернулась, чтобы предстать перед черными, пылающими яростью, глазами. Вытаращившись на него от испуга, она попыталась расправить плащ так, чтобы скрыть узлы со шпагами. За спиной она рукой подала остальным знак выдвинуться вперед, чтобы Тристан не видел телегу.

Она послала Тристану отчаянную сверкающую улыбку.

— Доброго вам вечера, Тристан. Я думала, что Вы заснули.

Тристан гордо прошествовал к ней, и рассмотрев его более ясно, она съежилась. Он, казалось, весь кипел от гнева. Он поднял беспощадную руку и указал на нее.

— Ты отравила мою еду.

— О, нет. — Она попыталась улыбнуться снова, но не смогла этого сделать перед лицом его горячего презрения. Она откашлялась. — Это была только черноголовка, валериана, чтобы помочь Вам отдохнуть.

— К счастью, я съел много больше, чем ты ожидала. Я не думаю, что ты использовала достаточно, и ты — проклятая лгунья.

Она вздрогнула и закусила губу. Он был не просто рассержен на нее, он был в ярости, а она никогда не видела ничего подобного. Она никогда не думала, что его гнев может быть настолько пугающим. Она отодвинулась в сторону, когда он подтолкнул ее и развязал узлы.

Шпаги зазвенели, ударяясь друг о друга. Он поднял одну, отказался от нее, затем выбрал другую. Взвесив ее правой рукой, он сделал выпад или два. Клинок танцевал в его руке. Как только он взял его, Пэн обессилела от понимания, что стала свидетельницей бесподобного мастерства. Этот человек явно не был секретарем. Затем он отыскал ножны в куче у своих ног, надел их и вложил в них шпагу.

Он повернулся к ней.

— Даже у девицы из публичного дома больше чести, чем у тебя. — Нависая над нею, он махнул рукой, указывая на слуг и клинки. — Ты смотрела на дело своих рук? Ты знаешь, что именно собиралась сделать — свалить сотни клинков в море? Море! Божье дыхание, я действительно думаю, что ты безумна. Нет, одержима. Ты должна жить в Бедламе, где ты сможешь сколь угодно биться головой о стену и кусать пальцы.

Пэн почувствовала, что глаза защипало от слез. Он рассматривал ее так же, как рассматривали ее родные в Англии, даже не зная о ее тайне. Она похолодела, поскольку поняла, что никогда не думала, что людям могла не нравиться она сама, а не ее дар.

Тристан все еще ругал ее, но она была слишком ошеломлена, поскольку другое, еще более пугающее озарение снизошло на нее. Никогда она не думала, что его хорошее мнение будет иметь для нее такое значение. И, милостивый Боже, оно было важно для нее, потому что она любила этого неистового, чувственного человека.

Кожа вокруг ее глаз заныла от попыток сдержать слезы. Ее горло болело от попыток не заплакать. Она услышала, как он приказал Дибблеру тащить оружие назад в замок.

Дибблер пнул узел.

— Мы — люди госпожи, а не ваши.

— Дибблер, — сказал Тристан. — Я собираюсь вырвать твой язык и заставить тебя съесть его.

Пэн сглотнула, пытаясь сохранить самообладание перед лицом своего открытия, и сумела произнести.

— Довольно, Дибблер. Это уже не имеет смысла, поскольку он обнаружил нас. Делайте так, как он говорит.

Закончив, она не сдержала слез. О, Боже, он шел к ней! Она выставила руки, чтобы оттолкнуть его, но он схватил ее за локти и привлек к себе.

— Я ненавижу предателей.

Он отпихнул ее от себя и собрался продолжить, но она остановила его полурыданием.

— Нет, прошу тебя. Не надо больше. — Она сделала паузу, чтобы проглотить еще одно рыдание и отчаянно попыталась не лишиться рассудка. — Я прошу прощения за мое… о, Боже, я никогда не думала, что могу влюбиться в тебя!

Лицо Тристана выразило озадаченность. Придя в ужас от своих слов, Пэн, повернулась, подобрала юбки и побежала. Она слышала, как он зовет ее, но мчалась к замку не оборачиваясь. Вскоре его голос затих вдали. Она бежала к замку без остановок, добралась до цитадели, и ворвалась в свою спальню. Бросившись на кровать, она отмахнулась от встревоженных вопросов Твисл и Нэни. После ее приказа они оставили ее в покое.

Она не помнила, как долго плакала. Вредно так сильно плакать, но она не могла остановить рыдания. Она не понимала, как же она была одинока, пока не появился Тристан. Он заставил ее понять свою истинную сущность, увлек ее в водоворот любви и желания. А теперь она потеряла его. Она зарылась под подушку и прикусила кулак, пытаясь сдержать рыдание и рыдая одновременно. Милостивый Боже, он ненавидел ее, даже не зная ее по-настоящему.

А теперь там, на утесе, она опозорила себя перед всеми, бросая на него слезливые взгляды и открыв свои чувства. Мысль о том, что все от Торнипа до Нэни жалели ее, была похожа на раковую опухоль в ее сердце и сделала ее рыдания еще тяжелее. Она пыталась сжаться в комок, когда подушка, которой она накрыла голову, внезапно выпрыгнула из ее рук.

Хватая ртом воздух, она поднялась с кровати и увидела стоящего рядом Тристана с подушкой в руках. Страдание заставило ее выхватить подушку и швырнуть ему в голову.

— Уходи!

Тристан увернулся от подушки, сел на кровать и положил перед ней несколько платков. Взяв их, она отодвинулась подальше от него, присев около столбика кровати. Там она занималась тем, что фыркала, утирала слезы и сморкалась в платок. Она подскочила, когда он с неожиданной мягкостью заговорил.

— Я только что провел больше часа, подвергаясь критике, осуждению, и всеобщему презрению. Почему ты не сказала мне о своем отвращении к шпагам и кинжалам?

Пэн громко высморкалась.

— Кто рассказал тебе?

— Все пустоголовые жулики — жители этого замка.

— Даже… даже Нэни.

— Особенно Нэни, которая этим вечером как обычно искупалась в эле и была достаточно красноречива на сей счет.

Не зная, как много вреда нанесла ей Нэни, и сгорая со стыда, Пэн уставилась на свой платок.

— О-о.

— Она была очень красноречива, пока я не начал расспрашивать ее о природе твоей неприязни и о том, как она появилась. Тогда она придержала язык и глупо, по-старчески запричитала.

Когда он остановился, Пэн взглянула на него. Он спокойно разглядывал ее, будто ожидая объяснений от нее. Она знала, что не сможет заставить его оставить ее в покое, Пэн попыталась придумать что-то, чтобы отделаться от него. Он не сдастся, пока не получит ответ, но она никогда никому не говорила о своем даре. Однажды она доверилась подруге детства и потеряла ее из-за боязни и подозрений. Она потеряла своих отца и мать из-за дара. Она не могла рисковать. Пэн мяла платок в руках. Она могла бы дать ему часть правды.

— Я… хмм … я видела человека, убитого шпагой, когда была еще ребенком.

— Это не все, — сказал он. — Я чувствую это. Нэни что-то бормотала о проклятии.

— О, Нэни кругом видит подменышей, ведьм и эльфов и убеждена, что за каждой неудачей стоит проклятие из-за какого-нибудь …

Ее голос затих под тяжестью пристального неулыбчивого взгляда Тристана.

— Я надеялся услышать от тебя правду, но ты напугана. Теперь я вижу это. Я должен был понять это сразу, тем более что ты никогда не уклоняешься от борьбы со мной в другом. Очень хорошо. Тогда, если это просто твое отвращение, ты не будешь против объяснить мне, почему не отдала мне это.

Он сидел, одной ногой опираясь о пол. Он наклонился и вытянул что-то из своего сапога. Выпрямился и протянул ей золотой с рубинами кинжал.

— Нэни спросила меня, как я нашел свой кинжал, — сказал он, протягивая его ей. — Я нашел его, разыскивая тебя. Как случилось, что ты никогда не показывала его мне?

Когда он показал ей оружие, Пэн широко раскрыла глаза. Дыхание ее перехватило, и взгляд остановился на рукоятке. Темно-красная эмаль превратилась в поле покрытое листьями, столь красными, что они казались почти черными. По форме они напоминали белладонну, и на листьях корчились золотые змеи. Пэн пронзительно закричала, вскинула руку, чтобы отогнать их и соскочила с кровати. Она отбежала в самый дальний угол своей спальни, налетела на каменную стену и вцепилась в нее.

Голос Тристана вырвал ее назад из золотого и рубинового кошмара.

— Пэн! Пэн, его нет. Кинжала больше нет.

Она моргнула. Ее видение постепенно развеялось, и сознание возвратилось. Она почувствовала обнимающие ее руки Тристана. Он поднял ее на руки и отнес к сиденью у окна. Он усадил ее себе на колени, прижал к своему телу и стал шептать слова утешения. Дрожа, Пэн ухватилась за края его дублета и спрятала свое лицо в его шее.

— Его нет, — прошептал он.

— З-змеи, они попытались достать меня.

— Я отнесу его к себе в комнату.

— В-вот почему я закрыла его в этой шкатулке.

Она почувствовала, что он кивнул, внезапно вспомнила, где она, и уткнулась лицом поглубже в его шею. Успокоившись, она поняла, насколько сильным было его присутствие. В отличие от других случаев, когда на нее находили видения, она оставалась в их власти, пока сами образы не решали покинуть ее. Он же был в состоянии войти в ее кошмар и вытянуть ее оттуда своим голосом, теплотой своих рук и тела. Почему она должна потерять его?

Собрав всю свою храбрость, она подняла голову и посмотрела на него:

— Ты… ты действительно ненавидишь меня?

Он на мгновение закрыл глаза, прежде чем встретить ее взгляд.

— Иисусе, дай мне силу. Нет. Я был разъярен, но я не должен был говорить этого. Я не понимал, и ты была настолько пылкой со мной, что я чувствовал себя преданным.

Он встретил ее пристальный взгляд, и Пэн начала тонуть в темноте его глаз, которая заставляла ее кровь бурлить и превращаться в пар.

— Но, — продолжил он, — ты должна сказать мне правду.

Как только он сказал это, он улыбнулся, и ее страдание сменилось восторгом. Одна эта улыбка заставила ее душу танцевать в водовороте лучей луны и звездного света, а потом она рассказала ему правду, всю, с самого начала. Он слушал, не прерывая, пока она не закончила и не испугалась, что его молчание может означать осуждение. Она почувствовала себя покинутой, когда он резко поднялся и усадил ее на сиденье у окна. Затем встал перед ней на колени и завладел ее руками.

— Ты совсем как маленький храбрый виклюк.[38]

— Я не безумна!

— Я знаю, Гратиана.

Он наклонился и поцеловал ее руки. Губы Пэн сложились в «О», и она заерзала от силы трепета, пронзившего ее руки и дошедшего до самого сердца.

Он взглянул на нее, хмуря брови.

— С трудом верится, что твои родители сослали тебя сюда.

— О, ты не понимаешь. Это был единственный выход. Я была в опасности со своим предвидением. Если бы меня обвинили в колдовстве, они пострадали бы вместе со мной.

— Божье дыхание, отцу и матери полагается защищать своего ребенка, а вместо этого ты защищала их.

Беспокойство заставило ее грудь гореть, а к глазам снова подступили слезы. — Нет, нет. Ты не понимаешь. Они любили меня.

Он не ответил. Она встретила его пристальный взгляд, уговаривая понять и, наконец, он улыбнулся печальной улыбкой.

— Конечно, любили. Какой же я дурак. Как они могли не любить…

Она повернула голову, поскольку он сделал паузу и уставился на что-то за ее плечом. Она оглянулась, но там ничего не было. Теперь же он смотрел на нее.

— Ты подразумевала именно то, что сказала?

Пэн избегала его пристального взгляда.

— Не помню, чтобы говорила что-либо важное.

— Ты маленькая трусишка. Там на утесах, перед тем как убежать, ты сказала, что влюбились в меня.

Он подвинулся, чтобы сесть рядом с ней, но она стремительно отбежала назад, в угол у окна. Когда же он придвинулся поближе, она оказалась в ловушке, съежилась и, вцепившись руками в юбку своего платья, начала мять ее. Она почувствовала, как его дыхание скользнуло по ее уху. Крошечные молнии пробежали по ее телу.

— Ты подразумевала именно то, что сказала, моя Гратиана?

Он все равно знал, так что Пэн удалось кивнуть. Дыхание у ее уха стало горячим, а затем на смену ему пришли губы и мягкий поцелуй. Пальцы сжали ее подбородок, и она посмотрела на него. Он тоже поглядел на нее, торжественный и нежный.

— Поистине, мой милый маленький виклюк, я думаю, что мне нравится этот сжимающийся пион так же сильно, как и моя соблазнительная чародейка, или моя глупая озорница.

Она облизнула губы.

— Ты же не думаешь, что я одержима дьяволом?

— Феей с безумием в крови, возможно, но никак не дьяволом.

Она молчала, когда его рот приблизился к ее, затем подумала кое о чем.

— Ты же не думаешь…

— Иисусе, любовь моя, твои вопросы чертовски несвоевременны.

А потом он поцеловал ее, вбирая ее губы, сминая и открывая их. Волнение наполнило ее, когда Пэн поняла, что получит то, чего хочет, и испугалась, что пропала. И тогда она вышла из угла, прижимаясь своим телом к его и принимая его глубокий поцелуй. Она засунула пальцы под его одежду, ища его грудь. Она гладила его грудь и ощупывала ребра, пока его пальцы в вороте ее платья не отвлекли ее. Сначала они стаскивали, затем рвали, но она была слишком занята своими собственными исследованиями, чтобы заботиться об этом.

— Ты уверена, Гратиана?

Пэн обеими руками освободила его от пояса.

— Снова несвоевременные вопросы.

Он усмехнулся, поднял ее на руки и отнес на кровать. В нетерпении из-за задержки, она успокоилась, только когда поняла, что он собирается снять свою одежду. Она следила за каждым движением, каждой частичкой ткани, каждым дюймом гладкого тела, каждой веной, пробегающей по мускулам.

Краснея от смущения, она тем не менее смотрела на него, побуждаемая своей недавно обнаруженной любовью. Один раз он нагнулся, чтобы поднять свои короткие штаны с пола, демонстрируя одну из немногих округлых частей своего тела. Пэн пообещала себе, что дотронется до него там, скоро. Затем он выпрямился, повернулся к ней, и она увидела, белый шрам на его бедре около паха.

Толчок страха поразил ее, когда она поняла, что он был сделан кончиком клинка, но затем ее пристальный взгляд устремился к его бедрам, и она забыла про шрам. Последний кусочек его одежды исчез. Она заколебалась, а потом протянула к нему руки. Он подошел к ней, окружив ее горячей, твердой мужской плотью.

Ее платье развязалось, когда он исследовал ее своими руками. Его ладонь накрыла ее грудь. Если бы она не была настолько взволнована, то обеспокоилась бы, что он может счесть ее недостаточно совершенной. Но это быстро прошло, когда он пробормотал что-то нежное и поцеловал ее сосок. Она почти подпрыгнула на кровати от силы возбуждения, вызванного его губами.

Когда же он начал сосать его, она запустила пальцы в его волосы и прижалась к нему. Ее сосок продвинулся глубже в его рот. Она гладила его вверх и вниз по спине, массируя его ягодицы. Он двинулся к другой груди, и ее желание взлетело на еще более высокую вершину.

Она нуждалась в чем-то большем. Обезумевшая, она исследовала его тело, царапая его бедра ногтями, затем скользнула ладонями вверх. Ее руки снова нашли его бедра, а затем его естество. Она убрала руку, но он зашептал ей о своей любви и жажде. Море жара, море жажды.

Наконец, Пэн ответила на его шепот и начала поглаживать его. Каждое движение приносило еще больше жара и жажды, и наполняло еще большей напряженностью. Она была так смущена своим открытием и его силой, что даже не испугалась, когда он прижал руку между ее ногами.

Когда он прикасался к ней, чудесная боль нарастала и нарастала. Вперед и вперед, они подгоняли друг друга, пока Пэн не поняла, что вот-вот разлетится на сверкающие частицы. Когда он передвинулся, Пен на мгновение встревожилась, но он успокоил ее, устроившись между ее ног. Целуя ее груди, он продолжал свои ласки.

Она снова потянулась к нему, но он не позволил ей. Открыв ее, он слегка коснулся ее своей плотью. Она вскинулась, но он успокоил ее просительным поцелуем. Пэн ответила на просьбу и приподняла бедра. Он снова что-то прошептал, и она повиновалась ему, замерев под ним. Она чувствовала себя такой набухшей и такой полной желания.

Это было истинным безумием, и она нуждалась в облегчении. Когда он начал медленно входить в нее, Пэн, наконец, поняла, как можно получить облегчение от своей муки, и шире раздвинула ноги. Она почувствовала резкую острую боль, когда Тристан вонзился в нее. Она с трудом задышала и стиснула зубы, когда он опустился на нее.

Помощь пришла, когда он стал касаться ее сосков и сосать их. К тому времени, когда он начал двигаться, она была более чем готова. Его рука скользнула вниз к ее сердцевине и потерла ее, добиваясь еще большего взрыва безумия. Ее ладони гладили его руки и спину. Она проложила дорожку поцелуев через его шею к плечу и вонзила ногти в его ягодицы.

От ощущения ее зубов и ногтей он стонал и врывался в нее все сильнее. Пэн впилась пальцами в его плоть, выше подняла бедра и раздвинула ноги так широко, как смогла, и тем не менее не могла достичь желаемого. Ей хотелось кричать от неудовлетворенности.

Внезапно он погладил ее в том сводящем с ума местечке, а затем резко вошел в нее. Она пронзительно закричала и вспыхнула. Сквозь пелену разрядки она слышала его стон, и чувствовала его ритмичные толчки — столь сильные, что они чуть не сломали кровать. Он погрузился в нее еще один последний раз, пока она задыхалась и трепетала под ним. И они оба упали в изнеможении, тяжело дыша, ослабевшие и пресыщенные.

Она открыла глаза и встретила его пристальный взгляд. Он приподнялся на локтях, обхватил ее грудь и поцеловал ее.

— Любовь моя, даже если я верну все свои воспоминания, ни одно из них никогда не сравнится с этим.

Ее глаза наполнились слезами. Она не могла остановить их. Она позволила себе заплакать.

— О, Тристан. Ты приводишь меня в ярость и вводишь в искушение, и я люблю тебя.

— А я, моя несравненная Гратиана, кажется, теряюсь в тебе, не понимая, кто я. — Он уткнулся носом в ее щеку. — Не плачь, мой маленький виклюк, или я не скажу тебе, что тоже люблю тебя.