"Лорд Очарование" - читать интересную книгу автора (Робинсон Сьюзен)

Глава 2

Он очнулся в голубоватой дымке, охваченный болью. Он крепко зажмурился и снова приоткрыл глаза. Голубизна осталась, как и острая боль в голове и ребрах. Он постарался сфокусировать взгляд в одной точке над головой, и ему удалось увидеть херувима. Замешательство и все та же раздирающая головная боль заставили его снова прикрыть глаза. Он оказался в той сфере, где над ним парили херувимы.

Когда он очнулся в следующий раз, его зрение прояснилось, но херувимы остались. Он лежал на спине, голова и плечи покоились на подушках, и разглядывал небо у себя над головой. На сей раз он осознал, что небо и херувимы составляли часть фрески, нарисованной на сводчатом потолке спальни. Ангелы и херувимы склонялись над округлой балюстрадой, а небо простиралось над ними, что создавало иллюзию, будто потолок открыт прямо на небеса. Пушистые облака проплывали над зрителями, а глупый павлин смотрел сверху вниз с бессмысленным любопытством.

Внезапно над ним склонилось еще одно лицо, в облаке светло-каштановых, с золотыми нитями волос. Янтарные глаза идеально гармонировали с ними, как и заостренная утонченность, которая привлекла и удерживала его внимание, несмотря на растущее головокружение и такую жестокую боль, которая могла, как он опасался, закончиться рвотой. Завораживающее личико нахмурилось, наблюдая за ним. Ему показалось, что он заметил понимание в глазах цвета меда. Эти глаза стали для него якорем, они поддерживали его в океане боли. Он продолжал глядеть на нее, но, в конце концов, потерпел поражение в борьбе с болью и закрыл глаза.

— Как вы себя чувствуете сегодня? — спросило создание над ним.

Всего лишь несколько слов, а какой покой они ему принесли. Нет, не слова, а голос, похожий на колокольчик, который волшебно успокаивал. Всего в одно мгновение все его существо стало испытывать потребность в этом голосе — голосе, который прогонял страдание из тела. Его обладательница снова одарила этой музыкой.

— Вы меня опять не вспомнили? Я так и думала. Но все же, кажется, Вам лучше, как и должно быть после шестидневного отдыха. На сей раз Вы сможете назвать мне свое имя?

Его глаза снова открылись. Его имя. Преодолевая тошноту, он стал искать какие-то воспоминания, но не нашел ничего. Матерь божья, он не помнил своего имени! Он снова поискал и обнаружил пустоту, как девственно чистый лист бумаги. Он облизал губы и попытался приподнять голову. Резкая боль охватила его. Руки уложили его глубже на подушки. Мокрая тряпица была положена на лоб.

— Я опасалась, что так и будет, милорд.

Поморщившись, он уловил только эти слова.

— Милорд?

— Ну, мы думаем, что Вы — лорд. Дибблер считает так из-за вашей одежды, и я с ним согласна. Даже Сниггс думает, что это правда, а он никогда не соглашается с Дибблером. А есть еще и Твисл,[18] которая тоже так считает, и Эрбут, и Видл.

Голова у него стала болеть сильнее из-за странных имен, заполнивших его мозг.

— Пожалуйста.

Боль вновь отступила, и он рискнул еще раз взглянуть на свою визитершу. На этот раз он увидел ту же хрупкость лица и тела, те же золотистые волосы, и глаза, и рот, одаренный полной нижней губой. Она сидела на краешке табурета возле его кровати, ее поза была такой беспокойной, как будто она собиралась ускользнуть, стоит ему пошевелиться. Ее тело напомнило ему маленькую водяную птичку. Хрупкая стройность сочеталась с неожиданными округлостями, которые привлекли его внимание даже в таком болезненном состоянии.

Созерцая молодую женщину, которая сидела так близко и все же казалась такой недосягаемой, он почти забыл, что он не знал, кто он такой. Почти. Ужас пустоты на мгновение чуть не поглотил его.

И снова ангелоподобный голос помог ему преодолеть смятение:

— Не терзайте себя, милорд, Твисл говорит, что со временем Вы все вспомните. И раз Твисл так говорит, значит, так оно и будет. И у нас все равно есть для Вас имя — Тристан.[19]

Вероятно, он посмотрел на нее в недоумении, потому что она поторопилась продолжить:

— В конце концов, мы же должны были как-то Вас называть, а я читала и…

— Я должен быть благодарен, что Вы сдержались и не выбрали Ланселота.

Она не улыбнулась и не ответила. Пока они смотрели друг на друга, он заметил неловкость, которая появилась на ее лице и пропала. Ее пристальный взгляд оторвался от него.

— Вы случайно не знаете, англичанин ли Вы?

Он попытался задуматься об этом, но потом поморщился.

— Я этим интересуюсь потому, что когда я пыталась поговорить с Вами по-французски, Вы мне отвечали по-французски. Если я говорила с Вами по-итальянски, Вы отвечали на том же языке.

— Но думаю я по-английски.

— Bien, — заговорила она. — Parlez français.[20]

— Pour quoi?[21] — он запнулся и посмотрел на нее, в то время, как французские мысли затопили его сознание. Он прижал ладонь ко лбу. — Кровь Господня, больше так не делайте!

— Вот видите, — заявила его посетительница, едва сдерживая волнение. — То же самое и с итальянским. Вот почему мы считаем, что Вы дворянин или священник. Но, — она взглянула на него и покраснела, — Вы не похожи на священника. — Затем она снова сменила тему, вызвав у него еще большее замешательство. — Но если Вам не нравится имя Тристан, мы можем выбрать другое.

Он начал узнавать ее, эту молодую женщину, которая являлась его единственной связью с внешним миром, но чем больше он узнавал, тем, казалось, меньше понимал, так как темперамент его хозяйки был изменчивей, чем у монарха. Она чего-то боялась, но старалась скрыть свой страх. Но, даже не совсем здоровый, он все равно чувствовал, что она находила его таким же неотразимым, как он ее. Сложный случай.

Она резко прервала его размышления, поднявшись со стула, как будто больше не в силах находиться рядом с ним.

— Как насчет английского имени? — спросила она, теребя руками юбку из простой шерсти.

— Простите?

— Есть Генри, Томас, Джон, Ричард, Эдвард, Кристофер. А может Вы предпочтете итальянские — Николо, Андреа, Леонардо, Клаудио, Франческо?.

— Пожалуйста… — он тонул в именах.

— И потом, есть еще французские. Вам какое больше по вкусу, Франсуа или Альфонс? Жорж, Мишель, Анри, Жак, Луи, Гийом?

— Тристан! — он скривился и закрыл глаза руками. От боли он прикусил нижнюю губу. — Пожалуйста, я Вас умоляю, больше никаких имен.

Когда он опустил руки, она все еще стояла поотдаль, осторожно наблюдая за ним.

— Я понимаю, — проговорила она. Ее пальцы нервно сжимались и переплетались. — Я тоже ненавижу свое имя. Я не думаю, что Вы его помните, хотя я уже дважды Вам его называла. Я Пенелопа Фэйрфакс. Вы можете звать меня Пэн, так как я называю Вас Тристан.

Сейчас он был согласен на любое имя, лишь бы избежать продолжения бестолковой болтовни. Он стиснул зубы и попытался взять ее руку, чтобы поцеловать в знак приветствия. Тут он заметил, что его руки обнажены. Он в неверии взглянул на себя и обнаружил, что тело покрыто повязками, порезами, царапинами, синяками, одеялами — и больше ничем. Он медленно поднял глаза на нее, ожидая встретить еще один потрясенный взгляд. К его удивлению, она смотрела на его тело. Ее взгляд скользил по голой груди и ниже, ниже, ниже. Он следил, как этот взгляд ласкал его ребра, льнул к плоти бедер, а потом мягко спускался ниже.

Во время этого осмотра он оставался неподвижен, увлеченный ее неожиданным интересом. Он обнаружил, что старался не дышать, только чтобы не испугать ее и она бы не переставала согревать его своим завораживающим взглядом. Но он не сдержал гримасу боли.

Она вздрогнула, отступила на шаг и покраснела. Затем, словно желая скрыть свою неловкость, подарила ему улыбку, которая напомнила лунный свет и шумное веселье, и сказала с наигранной веселостью.

— Я Вас не виню, за то, что вам не нравится ваше имя. Я сама ненавижу свое второе имя. Грэйс. Оно звучит так грубо. Г-г-г-г-рэйс. — Она сморщила носик и стала похожа на сердитую бабочку. Печаль и боль отступили на одно прекрасное мгновение. Он усмехнулся и на этот раз совсем не возражал против приступа острой боли.

— Грэйс, — отметил он, — от латинского Gratiana, что значит «доброта» или «божественная благодать», которой, я начинаю думать, я действительно одарен, иначе Господь не отдал бы меня в заботливые руки такой доброй и милой леди.

В ответ он получил только непонимающий взгляд. Ни улыбки, ни застенчивого «благодарю». И все же он даже не ожидал того жадного взгляда, с которым она смотрела на него. Он был прав. Она оказалась изменчивой загадкой, более интересной, чем его собственная дилемма и определенно более притягательной.

Он не сознавал, что они уставились друг на друга такими бесконечными и захватывающими взглядами, пока дверь комнаты не открылась и не вошла служанка. Внезапно вернувшись в реальный мир, он оторвал взор от Пэн. Она моргнула и плавно отдвинулась от него, как если бы желала избавиться от его влияния и, в конце концов, уперлась спиной в стену напротив кровати. Иисусе, ведь у него не было памяти, а тут она вела себя, как будто защищалась от смертельно опасного дракона.

Служанка принесла поднос с едой и одежду к кровати, поставила на край и хмуро глянула на него. А так как она была маленькой, пухленькой, с рыжими волосами, она напомнила ему рассерженное яблоко.

— Все еще жив? Жаль, — нахмурила она брови и посмотрела на Пэн. — Тьфу, госпожа, Вы должны были позволить мне убить его.

Он изумленно посмотрел на женщину, раздумывая, не оказался ли он в Бедламе, где обитатели одержимы дьяволом.

— Замолчи, Твисл, — Пэн оттолкнулась от стены, решительно прошла по комнате и остановилась в нескольких футах от кровати, откуда обратилась к нему с наигранной веселостью: — Не обращайте на нее внимания.

— Щепотку аконита или немного настойки ландыша, и он отправится к дьяволу, где ему самое место.

Услышав это, Пэн бросилась к женщине и стала выталкивать ее вон из комнаты.

— Уходи, Твисл, он слишком слаб, чтобы выслушивать твои безумные разглагольствования.

Когда дверь закрылась, он снова попытался сесть. Ему удалось опереться на предплечье. Пэн взяла миску, полную густого темно-зеленого супа. Держа ложку и казалось, собрав все свои силы, она приблизилась к нему. Прежде чем он успел остановить ее, она впихнула ему в рот полную ложку бульона и продолжала весело болтать, как бы защищаясь от его присутствия.

— Вы не должны обращать внимания на Твисл. Ее отец избивал ее, а пятеро братьев делали то же самое с его позволения. Один из них лишил ее клока волос на макушке. Вот почему она всегда носит льняной платок. Сейчас ей лучше, чем раньше. Она хорошо ладит с Эрбутом, Сниггсом и Дибблером.

Теперь он подавился, когда попытался проглотить бульон и вспомнил, что его приготовила Твисл. Он оттолкнул ложку и указал на миску.

Она подпрыгнула, когда его рука оказалась рядом с ее рукой.

— Что?

Когда он не сделал попытки дотронуться до нее, Пэн успокоилась. Потом она посмотрела на бульон.

— О, — она покачала головой. — Не бойтесь. Твисл не стала бы Вас травить без моего на то позволения. — Она попробовала бульон. — Видите? Он безвреден. Это просто джоутес[22] с миндальным молоком.

Он опустился на подушки и отвернулся от предложенной пищи. Его голова кружилась от обилия незнакомых ощущений. Эта женщина приводила его в замешательство именно тогда, когда он менее всего мог это вынести. Он оставил попытки понять ее опасения, ее непредвиденные перемены настроения, потому что испытывал слабость и неудобство. Господи, ведь он даже не знал собственного имени. Чем больше он старался прояснить туман забвения, тем гуще становилась мгла Размеры его собственной беспомощности заставляли его чувствовать себя таким беззащитным и уязвимым, что он невольно поежился.

— Я Вас утомила.

Этот легкий воздушный голос проплыл к нему, обернул его в сверкающие кольца и привязал его к чему-то осязаемому.

— Простите меня, — продолжила Пэн. — Я все болтаю и болтаю, а Вам плохо.

Он почувствовал, как ее руки натянули покрывало ему до плеч и погладили их. По крайней мере, она не боялась, когда он был утомлен. Каким-то образом это прикосновение сделало боль и мысли терпимыми.

— Вы не должны волноваться, — посоветовала она. — Твисл считает, что Вы со временем вспомните, кто Вы. Лодка с припасами будет здесь через несколько недель. — Она замолчала, а потом сказала как бы про себя: — Времени много, но это делу не поможет. Но в то же время у нас есть проблема. Я бы отправила Вас в Англию, но я не уверена, что Вы англичанин. Если я ошиблась и Вы француз, не хотелось бы отправлять Вас туда, где Вас могут арестовать как паписта. Ну, разговоров на сегодня достаточно. Я пойду и дам Вам отдохнуть.

— Нет! — он резко сел и выругался от боли в голове. Она тут же бросилась к нему, по-видимому, забыв собственные опасения при виде его страданий. Ее рука поднялась и почти коснулась его плеча, но остановилась в дюйме.

Тяжело дыша от приступа боли, он смотрел на эту руку, на пальцы с розовыми ноготками. Он тут же возжаждал ощутить прикосновение этой руки к своей коже. Он смотрел на нее снизу вверх, не осмеливаясь шевельнуться. Она встретилась с ним взглядом и приоткрыла губы, ее глаза расширились.

Но он все еще ждал, желая, чтобы она его коснулась. Ее рука шевельнулась. Он чувствовал ее жар. А затем ее пальцы сложились в кулак. Она моргнула, как бы очнувшись от сна, убрала кулак за спину, и он еле удержался от проклятия. Ее голос смягчил его разочарование.

— Успокойтесь, — сказала она.

Он снова лег.

— Останьтесь, пока я не усну. Ваше общество заполняет пустоту моей памяти.

Она не ответила сразу, но как раз тогда, когда он подумал, что она откажется и оставит его, она снова села на табурет возле него.

— Тогда отдохните. Больше не переживайте. Вы здесь пробудете недолго. Вы вернете свою память и уедете отсюда. Да, скоро Вас здесь не будет. Скоро.

Слова были сказаны мягким тоном. Они омыли его, и он почти не обратил внимание на их смысл, только чувствуя комфорт в звуках ее голоса. Звук накрыл его, легкий как перышко, как морской бриз, и он уснул.

Следующие несколько дней он ждал, что память к нему вернется, но единственное, за что он мог поблагодарить Бога, было то, что он не забыл Пенелопу Грэйс Фэйрфакс. Нет, он ее не забыл, но вот она исчезла. Вместо нее к нему приходила толстая старуха по имени Нэни Боггз с ярко-красным носом, которая пахла элем и при ходьбе переваливалась, как гусыня.

От Нэн он узнал, что его вынесло на этот остров и его поселили в собственной спальне госпожи Фэйрфакс в башне замка Хайклиф. И он уже разузнал, что, не считая Пэн и Нэни, в замке жили в основном слегка чокнутые обитатели. И кухарка госпожа Твисл, вынашивающая планы убийства, и розовощекий юный глупец, по имени Эрбут, и те двое, которые соперничали друг с другом за звание шута — Дибблер и Сниггс.

«Как такая молодая девушка могла окружить себя ненормальными?» — размышлял сбитый с толку Тристан. Да, будь у него память, он бы с большей терпимостью относился к огромному количеству сумасшедших вокруг себя. Но памяти у него не было. И единственным якорем в том океане пустоты было это создание с переменчивым и загадочным настроением, которое, казалось, всеми силами избегало его общества. Вначале он был слишком болен, чтобы решить эту проблему. Но чем дольше длилось ожидание, тем сильнее становилось его желание видеть госпожу Фэйрфакс.

Привык ли он так быстро получать подобную зависимость? Он не помнил. Он только ощущал потребность в избавлении от пустоты, угрозы утраты прошлого и знал, как этого добиться. Ему могла помочь Пенелопа Фэйрфакс, ее голос, ее странные перемены в настроении, ее прикосновения — и, вероятно, ее тело.

На пятый день отсутствия Пэн он проснулся, чувствуя себя окрепшим, а его головная боль практически прошла. Он потянулся, ощущая прикосновение льняных простыней к своему телу, взглянул на павлина. Тот хитро посмотрел в ответ. Он сердито посмотрел на пухленьких, обнаженных крылатых младенцев и почувствовал давление пустоты. Выругавшись, он соскочил с кровати и обернул простыню вокруг бедер. В комнате горел камин, поэтому он не мерз. Придерживая простыню, он подошел к двери и открыл ее.

Тристан поглядел на пустую лестничную площадку длинной, продуваемой ветром башенной лестницы, освещенной шипящим факелом бра на стене.

Ледяной порыв ветра пронесся вверх по лестнице и охватил его. Он снова выругался и позвал:

— Госпожа?

Эхо в башне многократно повторило слово, прежде чем затихнуть. Где ее носит? Где же Нэни? Кровь Господня, ему достаточно было потери памяти, не хватало потеряться в черной, пустынной башне. Он набрал побольше воздуха и заорал:

— Пенелопа Грэйс Фэйрфа-а-а-а-а-а-акс!

Имя отразилось от башенных стен. Он откинул голову назад и снова набрал воздух.

— Нет, не делайте этого!

Он посмотрел вниз и увидел свою хозяйку на ступеньках под ним, задыхающуюся и как всегда пугливую. Ее страх подействовал на него. Как она смеет вынуждать его звать ее, словно он напуганный ребенок?

— Где Вы были? — накинулся он на нее. — Иисусе, женщина, мой желудок уже весь усох от голода.

Наконец он достучался до нее. Ее нерешительность исчезла под действием ответного раздражения. Она поднялась вверх по лестнице и стала напротив него, сложив руки на груди.

— Если Вы достаточно окрепли, чтобы реветь, как бык во время гона, любезный, то Вы вполне в состоянии спуститься поесть вместе с остальными.

Тристан сузил глаза и пристально смотрел, как поднимается и опадает ее грудь. Он не был так возбужден за… он точно не знал как долго. Позволив простыне сползти ниже по бедрам, он подошел поближе к ней, так близко, что ощутил ее тепло, и прорычал:

— Ради Христа, леди, если Вы хотите увидеть меня в простыне, я сделаю Вам одолжение.

Взгляд Пэн скользну с его глаз на грудь, затем ниже на теплую, гладкую кожу бедер. Она издала слабый стон и отскочила назад, зардевшись. Этот шаг привел ее на край лестницы, где она зашаталась и вскрикнула. Ее хрупкие черты лица застыли в гримасе ужаса. Тристан чертыхнулся и схватил ее обеими руками. Простыня свалилась, когда он схватил ее за руки и прижал к стене всем телом, чтобы не дать ей упасть в черную пропасть.

Они стояли, прижавшись, он — задыхаясь от облегчения, она — дрожа от пережитого ужаса. Потом она завопила и попыталась оттолкнуть его:

— Не прикасайтесь ко мне!

Она терлась о него, и он почувствовал возбуждение. Не обращая внимания на ее удары, он стиснул зубы и попытался не поддаваться этому внезапному ощущению. Он слышал, как она проклинала его. Ее тело изгибалось, бедро задело ту его часть, что не поддается контролю, и эта часть внезапно поднялась. Он задержал дыхание. Если он ее не остановит, он растеряет все свое благородство и задерет ей юбки прямо здесь, на лестничной площадке. Он снова почувствовал, как она задергалась. Схватив ее за плечи, он резко поднял ее и слегка встряхнул, из-за чего она ударилась головой о стену.

— Не трепыхайтесь, черт бы Вас побрал.

Она, дрожа, удивленно посмотрела на него. Он медленно опустил ее на землю. Их тела прижимались друг к другу, и он стиснул зубы, когда выпуклость ее груди нежно коснулась его голого плеча и груди. Ее ноги скользнули по его ногам, и он почувствовал, как его затвердевшая плоть вжалась в ткань юбки в поисках ее жара. Она продолжала в ужасе безмолвно смотреть на него.

Он не мог ничего сделать. Когда она стала на ноги, он прильнул к ней и, склонив голову, хрипло прошептал:

— Вы должны заботиться обо мне лучше, Гратиана.

Он потерся бедрами о нее, заставив ее выдохнуть.

— Только посмотрите, что случается, когда Вы не обращаете на меня внимания.

Она изогнулась и повернула голову в сторону, но он все равно нашел ее рот. Она пыталась сжать рот. Он улыбнулся, прижавшись к ее губам, его рука обхватила грудь. Когда она открыла рот, чтобы запротестовать, туда проник его язык. Она напряглась и задержала дыхание, когда он стал целовать ее взасос.

Тристан почувствовал, что ее тело расслабилось, а губы открылись. Его бедра ритмично вжимались в её живот, когда она освободила свой рот:

— Нет, пожалуйста.

Он расслышал страх. Музыка ее голоса потонула в ужасе. Кем бы он ни был, он был уверен, что не склонен к насилию и подчинению силой.

— Да, Гратиана. Через минуту.

Тристан отвернулся, прижавшись своей горячей щекой к ее и глубоко дыша. Потом он поднял голову, чтобы взглянуть в встревоженные глаза, и вымученно улыбнулся.

— Если Вы хотите избежать повторения этой ситуации, я советую Вам найти мне одежду, госпожа Фэйрфакс.

— О.

— Вот так, цыпленок. Теперь, если Вы прикроете глазки, я вернусь в свою комнату. Но если я не буду в течение часа одет и накормлен, я пойду искать Вас в чем мать родила, без простыни.

— Нет!

Ее возмущение заставило его рассмеяться и отступить. Взгляд Пэн скользнул вниз, как он и ожидал. Она запунцовела, пискнула и зажмурила глаза. Сжалившись над ней, он поднял свою простыню и скрылся в комнате. Она, должно быть, быстро открыла глаза, так как тут же закрыла за ним дверь.

Он услышал стук каблучков, когда она убегала по лестнице. Посмотрев на себя, Тристан вздохнул. Он подошел к тазу, стоявшему на буфете, и обрызгал ледяной водой лицо и грудь. Следующие несколько минут он успокаивал бурное возбуждение. К тому времени, когда госпожа Фэйрфакс постучала в дверь, он снова лежал в кровати, натянув на грудь покрывало.

— Входите, Гратиана, если осмелитесь.