"Навеки твой" - читать интересную книгу автора (Хокинс Карен)

Глава 8

Венеция удобно устроила дочь сквайра у себя в комнате и помогла ей улечься в постель, в то время как горничная девушки бестолково топталась рядом, а мисс Платт сочувственно кудахтала.

– Ну вот, теперь все в порядке, – подвела итоги мисс Платт, когда суета кончилась отнюдь не ее стараниями, и, взяв мисс Хиггинботем за руку, добавила: – Вы скоро согреетесь.

– Надеюсь, – сказала девушка, – хотя отца куда больше устроила бы моя смерть.

– Ну зачем говорить такие ужасные вещи? – бодрым тоном произнесла Венеция, повесив на спинку стула плащ Элизабет.

– Да, – поддержала ее мисс Платт. – Миссис Блум всегда говорит, что во всем надо искать положительную сторону.

Венеция с некоторым недоверием посмотрела на мисс Платт: сентенция была отнюдь не в духе миссис Блум.

– Положительную? – дрожащими губами пролепетала мисс Хиггинботем. – Что вы имеете в виду?

В эту минуту дверь распахнулась, и вошла миссис Тредуэлл.

– Ну вот! – обрадовалась мисс Платт. – Миссис Тредуэлл принесла еще одно одеяло и нагретый кирпич. Очень кстати и достойно всяческой благодарности.

Миссис Тредуэлл положила кирпич на подоконник рядом с каминными щипцами.

– Кирпич еще слишком горячий, – сказала она, – но одеяло можно использовать прямо сейчас.

Венеция взяла одеяло и укутала мисс Хиггинботем.

– Ну вот, так вы скорее согреетесь, а тем временем можете рассказать нам обо всех ваших бедах.

Девушка не нуждалась в дальнейших побуждениях к откровенности и начала говорить о том, как ее отец возымел желание отвезти ее в Лондон и «продать на ярмарке невест» с целью принести в семью титул. Сначала она согласилась – кто же откажется провести в Лондоне сезон или два? Но потом познакомилась с Генри, сыном викария. Это была любовь с первого взгляда, и началось тайное ухаживание, Элизабет понимала, что отец надеется найти для нее жениха получше Генри. Она уговаривала возлюбленного бежать с ней, но Генри отказался. Он был уверен, что добьется согласия сквайра на их с Элизабет брак, если поговорит со стариком и объяснит ему положение вещей.

Элизабет отказалась, опасаясь, что отец увезет ее туда, где Генри не сможет ее найти. Но прежде чем молодые люди нашли способ решить эту дилемму, мистеру Хиггинботему удалось поймать «на месте преступления» слугу, который тайком передавал девушке письма настойчивого Генри. Сквайр пришел в ярость и сделал именно то, чего так боялась Элизабет. Несмотря на снежный буран, он велел упаковать вещи Элизабет и повез ее в Лондон, подальше от Генри.

– Мисс Уэст, – обратилась к Венеции мисс Хиггинботем, завершив свое печальное повествование и взяв ее за руку, – отец и в самом деле увез меня силой. Он говорит, что я должна ехать в Лондон, но я лучше умру.

– Да, – заговорила с улыбкой, которая почти не сходила с ее физиономии, горничная мисс Хиггинботем. – Мисс Элизабет твердо решила, уж это так, поверьте. Она не выйдет замуж ни за кого, кроме своего Генри.

– Сколько вам лет, мисс Хиггинботем? – спросила Венеция.

Мисс Хиггинботем вытерла слезы и ответила:

– Шестнадцать.

Это объясняло все. Венеция помогла миссис Тредуэлл пристроить завернутый в материю кирпич поближе к ногам девушки и подоткнула одеяло.

– Должна заметить, что время для замужества выбрано вами не совсем удачно. Сейчас вам надо хорошенько согреться, а потом, когда отдохнете, подумаем, что можно предпринять.

– Да, – поддержала Венецию мисс Платт, ласково похлопав Элизабет по руке. – Мисс Уэст послана вам самим Богом, не иначе. Если кто может вам помочь, так это она.

Миссис Тредуэлл кивнула и обратилась к Элизабет:

– Прижмите ноги к теплому кирпичу, дорогая. Я завернула его в тряпку, он вас не обожжет. Только согреет.

Жалобный лепет мисс Хиггинботем умолк почти в ту же секунду. Глаза ее закрылись. Со счастливым вздохом она прошептала:

– Как хорошо! – потом с трудом разлепила веки и улыбнулась Венеции: – Спасибо, что убедили отца остаться здесь, мисс Уэст! Я не могла бы больше сделать ни шагу. Быть может, завтра вы найдете способ помочь моему бедному Генри и мне.

После этих слов глаза ее снова закрылись, и через секунду она уже спала.

– Я вот пораскинула умом, – заговорила миссис Тредуэлл, – и думаю, что это просто нервы, не больше.

Горничная радостно закивала:

– Это уж как есть! Чего-чего, а нервов у нее хватает!

– Посмотрим, – коротко заключила миссис Тредуэлл. – Когда она выспится, ей станет легче. Вам что-нибудь нужно, мисс Уэст?

– Право же, нет. Вы, как всегда, обо всем позаботились.

Хозяйка гостиницы просияла улыбкой:

– Что вы, мисс Уэст, это такие мелочи! Дайте мне знать, если что-нибудь понадобится.

Кивнув на прощание, миссис Тредуэлл удалилась, бесшумно затворив за собой дверь.

Мисс Платт повесила платье Элизабет на спинку стула со словами:

– Надеюсь, оно просохнет к тому времени, как бедняжка проснется.

– Судя по качеству этой плотной шерстяной ткани и нарядной отделке ее плаща, мисс Хиггинботем вряд ли страдает от недостатка одежды, – заметила Венеция.

Горничная кивнула и затараторила:

– Ну да! У нас с собой четыре битком набитых чемодана, сквайр покупает для нее все самое лучшее. Поэтому молодой Генри и отказался бежать с ней. Сказал, что она, мол, привыкла к красивым вещам, а ему придется не иначе как повеситься, если она уедет без них по его вине.

Венеция подумала, что Генри рассудил как истинный джентльмен.

– Вы не могли бы отыскать чемоданы мисс Хиггинботем и достать из них сухую одежду?

Горничная сделала реверанс и направилась к двери, сообщив на ходу через плечо:

– Я принесу вещей на целую неделю. В такую погоду они могут ей понадобиться.

На неделю?! Венеция надеялась, что нет. Мисс Платт потрогала плащ Элизабет.

– Красивый, верно? – обратилась она к Венеции.

– Да. Как видно, сквайр преуспел в жизни. К сожалению, он чрезмерно гордится этим фактом.

– Он просто полон самим собой, верно?

– Весьма. Смею сказать, ведь именно поэтому он решил, что желанным для нее браком дочь унизит его. Мне почти жаль молодого человека, на котором она остановила свой выбор.

– А я смею добавить, что ее возлюбленный – настоящий джентльмен независимо от того, что думает о нем сквайр, – сказала мисс Платт. – Не в моих правилах дурно судить о людях, но он так пыжился! Мне жаль бедняжку мисс Хиггинботем.

Венеция думала то же самое. Бедную девочку – ведь она и вправду еще совсем девочка! – разлучили с тем, кого она полюбила, и в результате с ней произошел несчастный случай, она вся в синяках и промерзла до костей. А хуже всего то, что когда она и ее отец нашли пристанище, Грегор встретил их стой же «теплотой», как снежный занос, из-за которого стряслась беда.

Венеция нахмурилась. Она не могла поверить, что Грегор может быть таким немилосердным.

– Мисс Уэст?

Венеция обернулась и увидела мисс Платт.

– Да? Худенькая женщина почти молитвенно сжала руки, с благодарностью глядя на Венецию:

– Я должна поблагодарить вас!

– За что?

– За ваше предположение, что у меня, возможно, есть иные пути. После случая с Бертрано я утратила всякую надежду. Но сегодня за завтраком мистер Уэст… – Мисс Платт спохватилась и на секунду умолкла, на щеках у нее выступили круглые пятнышки румянца. – Я никогда не обратила бы на него внимания, если бы не то, о чем вы говорили со мной перед завтраком. Я очень благодарна вам, ведь вы помогли мне осознать, что есть в жизни иной смысл, иные занятия, чем прислуживание миссис Блум.

Венеция крепко обняла ее со словами:

– Я так рада видеть вашу улыбку!

– Спасибо вам. Я хотела бы остаться тут с вами и помочь, но должна вернуться к миссис Блум, надо было заняться шитьем нынче утром, но не вышло.

Венеция подумала, сколько стежков обязана сделать мисс Платт, чтобы миссис Блум сочла задание выполненным.

Мисс Платт похлопала Венецию по плечу и вышла из комнаты с высоко поднятой головой и улыбкой на устах.

Мисс Хиггинботем пошевелилась от стука захлопнувшейся двери и повернулась на бок. Как только она это сделала, рот ее открылся и раздался громкий храп. Венеция, затаив дыхание, подождала, но храп не умолкал.

Венеция поморщилась. Девушка выглядела настоящим ангелочком со своими золотыми кудрями и длинными ресницами, а храпела, словно матерый бык. Вряд ли удастся этой ночью спокойно поспать под такой аккомпанемент.

Представив себе выражение лица Грегора в том случае, если бы он услышал этот храп, Венеция не удержалась от смеха. Грегор также любил смешное, как и Венеция.

Она подумала, что об этом приятно вспоминать. Правда, в последнее время между ними бывали разногласия, в том числе и в эти два дня.

Венеция тихонько вздохнула. Что-то в глубине души ее очень беспокоило, и тут она сообразила, что сегодня еще не выходила из дома. Неудивительно, что ей не по себе. С минуту посмотрев на храпящую девушку, Венеция сбросила туфли, надела полуботинки, захватила с собой теплую мантилью и вышла в коридор, осторожно закрыв за собой дверь.

Спускаясь с лестницы, она услышала, что Рейвенскрофт и сквайр разговаривают в общем зале. Она пожалела Рейвенскрофта, который был вынужден выслушивать банальные назидания сквайра, но пожалела недостаточно сильно для того, чтобы пожертвовать собой. Она застегнула мантилью на все пуговицы, подняла воротник и вышла во двор.

Чистый снег сверкал в солнечных лучах; было еще морозно, однако не так холодно, как в день их приезда. Венеция приподняла юбки повыше и направилась к конюшне по заснеженной дорожке, с наслаждением вдыхая чистый воздух.

Конюшня размещалась в большом сарае, где были устроены стойла, числом десять, а в конце сарая отгорожено достаточно большое помещение, на удивление хорошо обогреваемое дровяной печью, предусмотрительно установленной на безопасном расстоянии от запасов сена. Здесь находились Чамберс и конюх мистера Тредуэлла. Венеция заглянула в стойло к каждой лошади, а Чамберс при этом рассказывал о полученных ими повреждениях и о том, как он их лечит. Он уже промыл все раны и наложил где надо отличные припарки.

Конюхам надо было продолжать работу, и Венеция вышла из конюшни. Она, блаженно улыбаясь, подставила лицо солнечным лучам и закрыла глаза. Ощущение глубокого покоя постепенно завладевало ее душой.

– Не стойте там!

Чувство покоя мгновенно улетучилось. Венеция открыла глаза и увидела Грегора. Он был одет в свой теплый плащ с несколькими воротниками-пелеринами, шея укутана пушистым красным шарфом. Тень от полей шляпы падала на глаза.

– Почему мне нельзя стоять здесь?

Грегор протянул руку и заставил Венецию сделать шаг вперед; губы его сложились в улыбку.

– Гляньте-ка вон туда.

Под свесом крыши во всю его длину висели длинные и тяжелые сосульки. Их острые концы были направлены вниз, на снег, на котором выстроились в прямую линию ямки, проточенные капелью. Венеция охнула.

– Они падают все утро. – Грегор запрокинул голову. – Их осталось не так уж много, но я предпочел бы не задерживаться надолго ни под одной.

– Постараюсь быть более внимательной, – произнесла Венеция беззаботно, отметив про себя, что яркое солнце сделало более светлыми зеленые глаза Грегора. Глаза у него очень красивые, с длинными ресницами, которые порой скрывали, а бывало, что и подчеркивали выражение этих завораживающих глаз.

Перед тем как он поцеловал ее прошедшим вечером, глаза его потемнели. Дрожь пробежала по телу Венеции, а память вдруг высветила каждую секунду того поцелуя, включая и то, каким жарким стало тело Грегора, и…

Господи! Что это с ней? Венеция вонзила в ладони пальцы в перчатках, чтобы прогнать неуместные мысли.

На лице у Грегора появилось озадаченное выражение.

– Что с вами?

Венеция тряхнула головой.

– Я подумала об этих опасных сосульках. Спасибо, что вы предостерегли меня.

Уголки губ Грегора слегка приподнялись.

– Я пришел к запоздалому умозаключению, что единственная опасность, от которой вас следует предостерегать, это вы сами. – Он перевел взгляд на ворота в конюшню: – Как там лошади?

– Лучше, чем я предполагала. Ваш человек, Чамберс, просто молодчина.

– Он и должен быть таким за те деньги, что я ему плачу.

– Вот как? И сколько же вы ему платите?

Грегор поднял брови:

– Собираетесь его переманить?

– Возможно, – насмешливо произнесла она.

Это была их старая излюбленная шутка – угроза переманить кого-нибудь из слуг. Венеция никогда бы не позволила себе совершить такой поступок, просто ей нравилось поддразнивать Грегора.

Его взгляд задержался на губах Венеции.

– Я рад, что вы приходите в ваше обычное состояние.

– Я из него и не выходила, – резко возразила она. Что-то промелькнуло в его взгляде; он повернул голову и посмотрел на сарай.

– Я не думал, что вы можете долго оставаться без верховой прогулки.

– Очень хотелось бы проехаться в седле, – раздумчиво произнесла Венеция; заснеженный лес вокруг гостиницы так и манил к себе.

– А почему бы нам этого не сделать?

Венеция вздохнула:

– Я не взяла с собой костюм для верховой езды. Подумала, что если мама больна, то у меня не будет времени для поездок верхом.

Грегор подставил ей согнутую в локте руку:

– Идемте, Венеция. Давайте немного погуляем. Не сидеть же вам целыми днями взаперти.

Венеция должна была признать, что погода просто замечательная. К тому же ей было тепло в плаще на меховой подкладке и в ботинках для прогулок.

– Очень хорошо, только ненадолго. Мисс Хиггинботем, я думаю, проснется примерно через час.

Она намеревалась поговорить с девушкой, чтобы сообразить, можно ли что-то предпринять насчет ее Генри.

Грегор повел ее вокруг конюшни по дорожке, которая вела в лес.

– Дальше дорожка идет к реке, а потом сворачивает к главной дороге. Там очень живописные окрестности, – сказал он.

– Вы уже бывали здесь?

– Сегодня утром я взял из конюшни одну из лошадей и проехался, чтобы проверить, в каком состоянии дорога. – Грегор остановился. – Венеция, вы понимаете, что означает для нас приезд сквайра и его дочери?

– Для меня это означает, что я не смогу спать. Мисс Хиггинботем храпит громче, нежели Рейвенскрофт.

– Эта крошка храпит? – удивился Грегор, с трудом удержавшись от смеха.

– Ужасно! За кого бы она ни вышла замуж, этого человека ожидает неприятный сюрприз.

– Позвольте. – Грегор отвел в сторону низко нависшую над тропинкой, ветку, которая мешала им идти дальше, и пропустил Венецию вперед. – Идите осторожней, – сказал он. – Тут есть скользкие места.

Тон его был определенно повелительный. Венеция попыталась сообразить, привычно ли такое для Грегора или это нечто новое в его манере поведения. Может, так оно и было всегда, только она не обращала на это внимания? Пора приглядеться к нему получше.

Большой ком снега упал с дерева прямо на дорогу перед ними. Грегор взял Венецию под руку и помог ей перебраться через снежный холмик.

– Если так будет теплеть и дальше, мы скоро сможем отсюда уехать, – заметил он.

– При условии, что вы больше не станете давать волю своему темпераменту.

Грегор состроил притворно угрожающую мину.

– Если вы перестанете мне перечить, исправлюсь со всем, в том числе и со своим темпераментом.

– Я вам не перечила.

– Да неужели? А как насчет того, что произошло всего какой-нибудь час назад? – Встретив ее непонимающий взгляд, он добавил: – В общем зале, со сквайром.

– О, это. Вы меня просто вывели из себя!

– Так это я вывел вас из себя? – Грегор произнес с ударением оба личных местоимения, изобразив величайшее удивление.

– Вы были так немилосердны! Я с таким трудом увела к себе бедную девочку, она замерзла чуть не до смерти.

– Я старался защитить вас, – вздохнув, пояснил Грегор. – Сквайр – крестник герцога Ричмонда.

– Мне довелось однажды встретиться с герцогиней. Ужасная сплетница! Меня это просто поразило.

– Самое скверное, что и сквайр не относится к числу людей, которые понимают значение слова «дискретность». Я говорил с ним сегодня утром, он намерен отправиться прямиком в Лондон. И вполне, вероятно, что вы встретитесь с ним в Лондоне на каком-нибудь приеме.

Венеция испустила горестный стон.

– И он узнает, что я вовсе не мисс Уэст, а Рейвенскрофт не мой брат.

Грегор ничего на это не сказал, но мрачное выражение его лица говорило само за себя.

– И ничего нельзя будет объяснить, – упавшим голосом произнесла Венеция.

– Нет, – отрезал Грегор. – Теперь вам понятно, почему я так старался выпроводить их отсюда? Я подумал, что если они увидят вас только мимолетно, то в будущем мы могли бы избежать узнавания.

Грегор прав. Венеция машинально крутила пуговицу на мантилье, понимая, что следует принести извинения, однако не находила нужных слов.

– Я не был равнодушным к чужой беде.

– Я этого не говорила.

– Но думали. Я прочел это в ваших глазах.

Венеция вздохнула и наконец решилась высказать то, что ее мучило:

– Грегор, я не понимаю, что произошло с нами с тех пор, как мы оказались в этой гостинице. Мы оба словно сами не свои.

Лицо его смягчилось.

– Быть может, потому, что мы общаемся друг с другом в совершенно иной, непривычной обстановке.

– Что вы имеете в виду?

– В прошлом мы встречались в основном ради того, чтобы избавиться от обыденности, от житейской скуки. А теперь нам обоим предстоит сделать нечто совсем иное, а именно – спасти вашу репутацию. Это сильно отличается от приятных верховых прогулок в парке.

– И все же почему вы решили, что я утратила здравый смысл?

– Я вовсе не считаю, что вы утратили его полностью, разве что какую-то часть, – возразил он с кривой улыбкой.

Венеция не могла ответить улыбкой на эти слова. Изменилось еще что-то. Изменилось после того поцелуя, о котором ни он, ни она не хотели упоминать вслух. Они дружили с детства; она видела, как Грегор, когда ему было девять лет, упал с лошади и выбил себе зуб, а он видел, как она в семилетнем возрасте вылезла из окна, чтобы сбежать с постылого урока танцев, но шлепнулась в лужу и вся перепачкалась в грязи. Эти случаи и сотни других избавляли обоих от любого вмешательства романтики в их отношения.

Венеция морщилась при одной мысли о шумной, полной бурных эмоций взаимной привязанности своих родителей. Она никогда не позволит сделать из себя дуру по поводу такой чепухи, как «великая страсть» (если таковая вообще существует!), тем более страсть к Грегору.

Она насмотрелась на то, как он реагирует на сердечную слабость лондонских женщин, которые попадали под обаяние его неотразимой улыбки и взгляда прекрасных зеленых глаз. Венеция защищала от него собственное сердце, удерживая в памяти обширный список его грехов и недостатков и ругая себя за малейшие шалости воображения. Но теперь, после единственного поцелуя, ее защитный слой порвался так же легко, как тюлевая занавеска.

Она распрямила плечи, прогоняя смущение и тревогу. Ничего страшного. Когда они вернутся в Лондон, все вернется на круги своя и их взаимоотношения снова станут приятными и легкими. А сейчас надо сохранять необходимую дистанцию до тех пор, пока обстоятельства не изменятся к лучшему. Она взглянула на Грегора из-под полуопущенных ресниц.

К несчастью, мысли и чувства Венеции были все еще мучительно сосредоточены на нем, и она не могла не заметить, что его теплый шарф сбился на сторону, а галстук завязан небрежным узлом, открывая взгляду стройную, крепкую шею. Что, если бы она сейчас дотронулась до нее кончиками пальцев или прижалась к ней губами?

При этой мысли Венецию бросило в дрожь.

– Венеция? – Голос у Грегора был теплый и озабоченный. Он наклонился, и глаза его потемнели, когда он взял ее руку в свои. – Вам холодно? Может, вернемся в гостиницу?

– Нет-нет! Мне не холодно. Я ни с того ни с сего вдруг вспомнила обо всей этой неразберихе.

Она посмотрела на его руку, такую большую и красивую. Она передавала в эти руки бесчисленное количество чашек с чаем, опиралась на одну из них, садясь в карету или выходя из нее, но не обращала внимания на то, как они выглядят.

Сейчас они вдруг показались ей такими… мужскими.

Такими привлекательными. Даже через перчатки oнa чувствовала тепло его кожи. Был бы их поцелуй сейчас таким же всепоглощающим, как предыдущий, теперь, когда она уже не такая усталая и подавленная, как вчера?

– Венеция?

Голос Грегора звучал богаче и глубже, чем когда-либо. От его мягкого тембра у Венеции словно покалывало кожу множеством крохотных иголочек. Она посмотрела Грегору в глаза. Надо сказать ему хоть, слово, чтобы разрушить чары и прогнать желание прильнуть к нему всем телом и почувствовать сладость еще одного поцелуя…

Руки у нее дрожали, колени подгибались. Господи, она не может не думать об этом! Она хотела, чтобы он снова поцеловал ее, жаждала ощутить вкус его губ, прикосновения его рук.

Глаза Грегора потемнели.

– Черт побери, не смотри на меня так!

– О чем ты?

Она прекрасно понимала о чем; она не могла скрыть ни своего возбуждения, ни своего любопытства.

– Не надо, Венеция. Я не привык отказываться от искушения, тем более что оно исходит от тебя.

С отчаянно бьющимся сердцем Венеция опустила глаза и уставилась на носки своих ботинок. Это безумие – искушать его, искушать его чувство, каким бы оно ни было. Она стояла так до тех пор, пока сердце, как ей казалось, не подступило к самому горлу.

А что, если она посмотрит Грегору прямо в глаза? Что, если обнимет его и поцелует так, как целовала прошлым вечером? Что, если это будет еще лучше?

Венеция крепко сжала кулаки, стараясь побороть желание броситься ему в объятия. Но это было бы опрометчиво и неблагоразумно. Их отношения с Грегором дороже самого пылкого поцелуя. Просто глупо подвергать их риску.

Твердя себе, что не следует смотреть на Грегора, она не удержалась и посмотрела.

Глаза их встретились. Из уст Грегора вырвался странный звук – не то смех, не то стон. Он обнял Венецию и крепко прижал к груди. Его дыхание было жарким, когда он пробормотал ей в самое ухо:

– Я тебя предостерегал. Теперь, любовь моя, расплачивайся.