"Длинная Серебряная Ложка" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА 21

— Где мы? Что это такое… что это такое вокруг?! ГДЕ МЫ?!

— Успокойся, Виктор. Это начало новой главы.

— Берта? ПОЧЕМУ Я ТЕБЯ НЕ ВИЖУ? И СЕБЯ ТОЖЕ!!! ЧТО ТЫ НАТВОРИЛА?!

— Говорю же, ты здесь.

— Да где, черт побери?!

— В этом тексте. В этих словах.

— Я стал… текстом? И что же, меня кто-то может читать? Прямо сейчас?

— Такую возможность я тоже не исключаю.

— Хахаха, я кажется понял!! Ты обезумела и втянула меня в свой бред! Немедленно объясни, что произошло!

— С удовольствием. Как ты помнишь, Сила у нас одна на двоих, но чтобы окончательно заполучить ее в свои руки, ты должен был меня поцеловать. В сказках именно поцелуй служит, как сказал бы мой брат, катализатором чуда. Я шла как овечка на заклание, позвякивая колокольчиком, пока ты не ударил мою любимую, ПОДЛЕЦ ТЫ ЭТАКИЙ!!!… В общем, я переменила решение. И ты это понял. Совладать с тобой я бы все равно не сумела, поэтому пришлось пойти на хитрость. Я приняла облик твоей жены, чтобы добиться от тебя поцелуя, а когда я высосу из тебя всю Силу, растоптать тебя. Но я опять передумала — ох уж эта моя женская непоследовательность — и решила дать тебе еще один шанс. Попробуй переписать свою жизнь. В данный момент мы пишем пролог, за ним последует само повествование. Ты в книге, Виктор. В каком-то роде, это тоже бессмертие.

— Ты возвращаешь меня назад? Я буду жить заново? И все будет… опять? Не желаю! Ты решила меня помиловать? Зря. Я бы тебя не пожалел. Ни тебя, ни твоих родных.

— Знаю.

— И все равно? Ты не смеешь!!!!

— От твои восклицательных знаков у меня уже голова болит.

— Врешь.

— Ладно, вру, бумага все стерпит. Но не в твоем положении мне указывать. После всего, что ты натворил…

— И что же я такое натворил? Я хотел создать мир, в котором нет места неопределенности, и если делать все по правилам, результат гарантирован. Мир, где все расписано по мотивам.

— Тогда из него исчезла бы свобода воли.

— А в теперешним мире она, по-вашему, есть, о святая в своей простоте мадемуазель? Мы с Женевьевой кружились как щепки в водовороте! Куда ж нам совладать с абстрактными революционными силами? Как можно жить в мире, где от тебя ничего не зависит, и не сойти с ума?

— Ты так уверен, что ничего не смог бы изменить?

— Что, например? Ведь заколола же м-ль Корде мерзавца-Марата, но стало только хуже.[48]

— А если, наоборот, никого не убивать?

— Хватит казуистики, дорогуша, говори без обиняков — чего ты пытаешься добиться?

— Я хочу, чтобы ты прожил жизнь иначе.

— Ну как же, у нашей Берты принципы! Праведника из меня решила сделать?

— Да я и не рассчитываю, что ты раздашь одежды нищим и пойдешь проповедовать рыбам. Просто хочу, чтобы ты стал хоть на толику милосердней. Чтобы отворачивался, лишь когда и вправду нельзя смотреть, а зато когда нужно — глядел в оба. Чтобы опустил занесенную руку, даже если она поднята вроде как по делу. Тебе не нужно совершать великих поступков. Просто гадостей не делай. Если бы мы все воздерживались от гадостей, мир уже был бы прекрасней.

— А если все закончится точно так же?

— Тогда все начнется сначала, пока ты не усвоишь урок. Не научишься быть добрее.

— Разве этому можно научится? По-моему, доброта или есть, или ее нет.

— Можно.

— Да как же?

— А как вообще учатся? Слушай учителей, делай упражнения, сверяйся с ответами других.

— Думаешь, тогда у меня получится?

— Что?

-

— Что, Виктор?

— Выйти за ворота.

— Стоит хотя бы попытаться. Видишь, как меняется мир? Из плоского он становится объемным, и начинается твоя жизнь, которая уже прошла и еще не начиналась. Совсем скоро ты увидишь лицо повитухи и тогда забудешь и меня, и все что произошло. Я выскоблила твою жизнь как палимпсест и вернула тебе. Но я выскоблила ее не начисто, кое-где все равно проступают контуры прежних событий. Пусть они станут твоей шпаргалкой — приглядись и поступи иначе. Я не хочу, чтобы с кем-то еще приключился Виктор де Морьев, Мастер Парижа. А мне пора возвращаться.

Прежде чем собравшиеся успели как следует удивиться, Берта оказалась на том же месте, но уже одна, без Виктора. Облик ее был прежним, зато одежда в который раз изменилась. Теперь вампирша была облачена в доспехи, вот только они не блестели. Хотя и в сказках доспехи вряд ли блестят. Вспомните хотя бы принца, которому пришлось продираться через заросли терновника, чтобы спасти Спящую Красавицу. Сомнительно, что оказавшись в замке, он первым делом снял доспехи, как следуют начистил их речным песочком, прошелся по ним замшей и лишь тогда отправился будить девицу. Скорее всего, от него разило потом, когда он поцеловал возлюбленную. А учитывая, что принцесса сама лет сто с гаком не меняла белье, вряд ли она даже поморщилась.

Так что на Берте были правильные доспехи. Потускневшие, поцарапанные, со вмятинами на плечах и неровно выпуклые на груди, словно их, тихо ругаясь под нос, выравнивали с помощью двух булыжников при свете костра. Спутанные волосы девушки развевались на дувшем лишь для нее одной ветру.

На вытянутых руках она держала огромный крутящийся шар, зеленый как прообраз всего зеленого. Она колебалась, не зная что же с ним делать. Руки медленно сгибались, пока она не поднесла его так близко к груди, будто собиралась вобрать в себя. Но внезапно передумала, подняла шар высоко над головой и со всей силы вбила его в пол. И замок содрогнулся. Через зазоры в каменной кладке начали пробиваться ростки. Извиваясь и раскручиваясь, они пробежались по застывшему воздуху резными узорами, как изморозь по стеклу. Папоротники. Булыжники у ног Берты тоже стремительно зеленели, словно по ним туда сюда водили невидимой кисточкой, покуда пол не покрылся густым слоем мха. Хотя он образовался всего-то за пару секунд, казалось, что он лежал здесь всегда. То был старинных мох, с редкими бурыми клочками на изумрудном фоне. Над ним на тонких ножках колыхались пожелтевшие чашечки и зонтики спор, и весь он был усыпан серебристой росой.

Но вот капельки росы поднялись в воздух и закружились вокруг Берты, которая озадаченно топталась на месте, не решаясь покинуть зачарованную лужайку. А кольцо вокруг нее становилось все плотнее, и вот уже можно было разобрать очертания фигур, водивших хоровод. У них не было ни мотыльковых крыльев, ни шапочек из колокольчиков, и напоминали они скорее ожившие корни мандрагоры, чем акварельные иллюстрации из девичьих альбомов. Иными словами, выглядели феи вполне достоверно, как нянька описывала, успел подумать Уолтер, самый внимательный наблюдатель. А еще он подумал, что вступивший в хоровод фей может остаться там на сотни лет. Но к счастью для Берты, серебристое кольцо отступало от ее ног, и чем дальше отступало, тем прозрачней и как бы разряженнее становилось, пока вместо пляшущих фигурок не осталась лишь сверкающая пыльца. И вдруг, словно исчез центр ее притяжения, она раскатилась волной, а когда коснулась стен, гобелены заколыхались. Что-то пыталось вырваться наружу. Полуистлевшая ткань затрещала и с гобеленов спрыгнули единороги. Дробно стуча копытами, они едиными потоком пронеслись по зале и вбежали в западную стену, словно это они были настоящими, а стена — иллюзией. За ними, то утробно рыча, то срываясь на заливистый лай, метнулись гончие. Затем доспехи Берты исчезли и на ней вновь оказалось мятое форменное платье.

Сказка закончилась.

— Эвике, ты видела? — захлебываясь от восторга, Уолтер тряс невесту за плечо. Девушка лишь поцокала языком.

— Хорошие были гобелены, а теперь им грош цена, без животных-то.

— Браво, фроляйн! — оглушительно зааплодировал Штайнберг, подмигивая Леонарду и пихая его в бок. — Какие фейерверки, а? Красотища!

Остолбенев, Берта взглянула на брата, который печально покачал головой — лучше не спрашивай. Но в следующий момент ее внимание привлекло шевеление в толпе вампиров. Развернувшись на каблуках, она посмотрела на них, сузив глаза, однако никто не собирался бросать ей вызов. Даже наоборот. Хотя от этого «наоборот» стало еще хуже. Стоило ей оглянуться, как мужчины встали на одно колено, а дамы склонились в напряженных реверансах, высоко подобрав юбки, на случай если придется от нее бежать.

— О нет, — простонала фроляйн Штайнберг, тихо и безнадежно. — Скажите, что это не то, о чем я думаю.

— Вы победили нашего Мастера в честном поединке, госпожа, — смиренно опустив глаза, сказала черноволосая вампирша, та самая, которая падает в обморок, если поблизости упоминают картофель. — Отныне мы в вашей власти.

— Да вы ж меня в гробу видали! В открытом гробу, плывущем по реке под палящим солнцем!

— Мы и Виктора там видали, — честно призналась вампирша, теребившая подол. Остальные согласно зашуршали. — Какая разница? Мастер — это не гемоглобин, чтобы всем нравится. Но мы обязаны ему подчиняться. То-есть вам, госпожа.

Это была западня. Чувствуя, как на нее накатывает отчаяние — лучше запивать чеснок святой водой, чем управлять этой оравой — Берта посмотрела по сторонам, пока не заметила, что Гизела делает ей какие-то знаки. Наладив зрительный контакт, виконтесса одними губами прошептала — соглашайся. Вот только говорила она не по-немецки.

— Я почту за честь стать вашим Мастеррром, — раскатисто грассируя, произнесла Берта на языке Мольера и улыбнулась новым поданным. Эффект получился что надо. Самые впечатлительные даже поскребли когтями барабанную перепонку. По толпе прокатился приглушенный шепоток.

— Что она сказала?

— Спроси лучше, на каком языке!

— Мне в уши словно металлических опилок натолкали!

— Может, еще научится?

— Вррряд ли! — пророкотала Берта. Своим акцентом она еще в детстве довела трех гувернанток до нервных спазмов, а четвертая, прежде чем хлопнуть дверью, заявила что по-французски м-ль Штайнберг говорит как морж, набивший ноздри пастилой. — Но и так сгодится?

Вампиры замялись.

— Понимаете, мадемуазель… только чур без обид!.. но у кандидата на пост Мастера должны быть определенные квалификации, которых у вас, уж простите великодушно, не хватает.

— Что верно, то верно. Я подлостью не вышла.

— Тогда мы, пожалуй, полетим, — тактично предложили вампиры.

— Скатертью дорожка. Желаю вам избрать хорошего Мастера, — произнеся этот оксюморон, она нахмурилась и добавила. — Но стоит мне только узнать про какое-нибудь бесчинство, хоть малюсенькое нарушение кодекса, как я самолично приеду с вами побеседовать. На вашем родном языке. И тогда Совет покажется пикником в оранжерее.

Вампиры выпорхнули в окно, но всю дорогу их одолевало ощущение, что среди них кого-то не хватает. Уже на границе они приземлились и попытались вспомнить, кого же могли забыть. Даже устроили перекличку, но вроде бы все оказались на месте. Тогда, помахав плащами гостеприимному краю, они полетели домой.

Пока Берта пугала несостоявшихся поданных своим произношением, граф подал Эвике знак и она кратчайшим путем сбегала на кухню и зачерпнула крови из бочки, припрятанной в погребе. Но перед тем как вернуться, сообразительная девушка вылила в бокал пол-флакончика валерьянки, тщательно перемешала, и лишь тогда понесла угощение хозяйке.

Граф уже подошел к дочери.

— Как ты, Гизи? — спросил он невозмутимо.

— Неплохо, — Гизела постаралась, чтобы ее голос звучал ровно. На отца она не смотрела и даже сделала шаг в сторону. Ее попытка наброситься на графа была той чертой, которая на ее взгляд разделила их отношения на две неравные части — как было и как стало. А еще ей трудно было сосредоточиться, мысли вновь и вновь возвращались к Берте, а в ушах так и стояло ее "люблю".

— Вот и славно, выпей крови и почувствуешь себя гораздо лучше.

Едва учуяв запах крови, Гизела выхватила бокал и жадно принялась пить, отвернувшись заранее, будто делала что-то постыдное. Но жажда пересилила приличия. Виконтессе показалось, что у этой крови был странный травяной привкус. С другой стороны, Гизела смутно представляла, какой вообще вкус должен быть у крови.

Когда бокал опустел, она вернула его Эвике и неуверенно проговорила:

— Спасибо.

— Хочешь еще? — предложил граф.

— Кхм, нет, пожалуй, — промямлила Гизела стеснительно. А уж когда представила, что чувствует отец, глядя, как его дочь лакает кровь… как его дочь становится чудовищем! — Не противно тебе смотреть? — спросила она наконец.

— Нет. Смотрел же я, как твоя мама пила кровь. Ее так лечили от чахотки, мы просто тебе не рассказывали, чтобы не пугать. Ее это не спасло, зато тебе поможет. Только пей кровь животных, хорошо, Гизи? Не человеческую.

Виконтесса кивнула. Разумеется, она не была уверена, что сдержит обещание, но разве могла сказать что-то другое?

— Па-ап, — тихонько произнесла Гизела. — Ты на меня сильно сердишься? Ну, за все это… И что я… Ну…

Вспоминая, что говорила всего полчаса назад, она замолчала на полуслове, готовая провалиться сквозь землю со стыда.

— Прости меня, пожалуйста, — добавила она шепотом.

— Что ты, вовсе я на тебя не сержусь. Девочки в твоем возрасте всегда такие нервные, — блеснув знанием психологии, граф обнял дочь на глазах у Эвике и Уолтера, которые растроганно улыбались.

Между тем Гизела выискивала в зале Берту. Вот она обсудила что-то с Леонардом, вот развернулась… и направилась к ним! Неужели настанет момент истины, когда они наконец-то скажут все, как есть?.. Хотя Берта казалась ужасно усталой, ее бледное лицо с запавшими глазами по-прежнему сияло мужеством, а плотно сжатые губы были такими желанными. Виконтесса вздрогнула, потому что сейчас… Ну в сказке они или нет?

Берта остановилась совсем близко, искрящимися очами посмотрела на свою возлюбленную, и промолвила с нежной улыбкой:

— Это что у тебя в бокале, кровь? А то пахнет как-то странно. Но хорошо если кровь, быстро очухаешься.

Когда виконтесса распахнула полуприкрытые глаза, нежной улыбки на лице Берты она так и не обнаружила, сколько ни старалась. Вампирша была серьезной, как гробовщик. Иными словами, пребывала в своем обычном расположении духа. Отвернувшись от Гизелы, он заговорила с графом, громко и отчетливо, как по бумажке читала.

— После произошедшего было бы дерзостью с моей стороны о чем либо просить ваше сиятельство. Однако добраться домой до рассвета мы не успеем. Позвольте нам провести один день под вашим кровом.

Сраженный столь напыщенной речью, фон Лютценземмерн лишь кивнул. Остальные продолжали разыгрывать пантомиму, за исключением Эвике, которая тихо простонала "Вот ду-у-ура."

— Берта? — Гизела удивленно посмотрела на нее, ожидая какого-нибудь продолжения. Но Берта не ответила, и виконтессе пришлось продолжить самой. — Спасибо, что спасла нас всех.

Вампирша, которая уже направлялась к дверям, остановилась и произнесла с безукоризненной вежливостью:

— Пожалуйста. Если еще раз потребуется вас всех спасти, дайте мне знать, я буду в библиотеке. За сим позвольте откланяться.

И она вышла, оставив друзей в недоуменном молчании.

Они думали, что Изабель умерла. Это и впрямь было так: когда она очнулась, жизнь для нее закончилась. Одиночество нахлынуло так внезапно, что вампирша чуть повторно не потеряла сознание. Виктора больше нет. Не только рядом с ней, в этой комнате или в этой стране, но его нет вообще нигде. Никогда не было и не будет. Последняя ниточка, привязывающая Изабель к реальному миру, оборвалась.

Следующая мысль была уже не такой трагичной, ведь по сравнению с исчезновением Виктора даже Апокалипсис покажется маленькой заварушкой. Но не без разочарования Изабель отметила, что и его бывшие приятели сбежали без нее. Впрочем, ей уже все едино. Больше всего хотелось оказаться там же, где Виктор, и если он горит в аду, она бросилась бы в озеро с кипящей смолой, лишь бы только быть рядом.

Сии нерадостные мысли прервали шаги. Леонард. Она не видела его, но могла определить еще за несколько поворотов коридора, что это именно он. Изабель даже обрадовалась, что придет хоть кто-то. Быть может, ее мучения сейчас и закончатся. Было бы неплохо.

Леонард остановился в нескольких шагах от вампирши, сидевшей на полу, сомкнув на коленях руки. На плече явственно виднелся след от меча, багровый и с почерневшими краями, словно ее обожгли раскаленной кочергой. Лицо ее ничего не выражало. Когда он подошел почти вплотную, она даже не вздрогнула, лишь подняла на него равнодушный взгляд, и вновь опустила голову.

— Вот мы и встретились вновь, — произнес Леонард, просто чтобы заполнить паузу. — Чего ты хочешь теперь?

— Умереть, — глухо ответила она. — Будь любезен, заверши то, что начал.

— После всего зла, что ты мне причинила, ты еще рассчитываешь на любезность? Ты хотя бы раскаиваешься? И почему ты хочешь умереть?

— Заткнись! — воскликнула Изабель злобно. Как будто маленькая пружинка разжалась и выпустила все чувства, хранившееся в ее сердце вот уже целых… минут пять. — Просто убей, слышишь! Убей! Я не раскаиваюсь ни в чем, и ни о чем не прошу! Зачем ты пришел сюда? Зачем ты все это спрашиваешь?

— Мы оба вампиры. Нас мало, а мир велик. Так что в некотором роде мы несем друг за друга ответственность. Твоя боль должна отозваться в моей груди. По крайней мере, мне бы хотелось, чтобы мы все были связаны именно так. На самом-то деле все гораздо паскуднее.

— Что за бред? — поморщилась она. — Пришел проповеди читать? Если так, то убирайся, и без тебя найду способ умереть. Рассвет уже скоро. Что же до ответственности, так это все пустые, глупые и никчемные слова, — проговорила вампирша с горькой усмешкой.

— Скорее уж ты несешь околесицу, — покачал головой Леонард. — Я, конечно, оставлю тебя дожидаться рассвета, но сначала хотелось бы узнать, чем ты м-мотивируешь свой выбор. Не забывай, что я победитель, а значит твой судья. Пока что я вижу лишь капризы разобиженной барышни, которую друзья забыли позвать на лодочную прогулку.

Изабель как открыла рот, так и закрыла его, будто рыба, выброшенная на берег. От такой наглости у нее даже в глазах потемнело… Или от серебра? Каждое движение до сих пор давалось с трудом. Под движениями понимался, например, взмах ресниц, потому что на бОльшее она была не способна.

— Капризы?! — прошипела вампирша, хотя это слово вообще-то трудно прошипеть. — Как ты смеешь такое говорить! Ты… ты… ты никогда не терял свою любовь! Ты даже представить этого не можешь… И поэтому не понимаешь, что смерть здесь — единственный выход.

Леонард опустил голову.

— Я любил своего отца, и я потерял его. Теперь я учусь любить его заново. А то, что ты чувствовала к Виктору, это не любовь. Ты ошибаешься, бедная девочка.

— Твой отец живехонек, а Виктора уже ничто не вернет. Если это не любовь, так что же тогда? Он был моей жизнью, и теперь она закончилась. Остались формальности — еще полчаса, и первый солнечный луч отправит меня к нему. Видишь, небо уже светлее. Недолго осталось.

— Боюсь тебя разочаровать, но вряд ли ты отыщешь ту силу, которая сможет отправить тебя к Виктору, — сказал Леонард, не вдаваясь в технические подробности его трансформации. — Ты сама поставила себе д-диагноз — он был твоей жизнью. Кроме него, у тебя больше ничего не было. Задумайся, почему так?

— Что ты имеешь в виду? — она подозрительно покосилась на Леонарда. — Я никому не нужна, кроме моего Виктора, а себе самой не нужна без него. Та часть моей жизни, которая принадлежала мне, закончилась много лет назад, другая же — только что. Почему ты не поможешь мне все завершить? Тебе приятно надо мной издеваться?

Сняв очки, Леонард начал рассеяно вытирать их платком.

— Я не хочу мстить, я хочу тебя понять. Проанализировать.

— Я тебе что, микроб какой-то, чтобы меня анализировать?

Помимо ее воли, перед Изабель вновь возникли эти ужасные… шевелящие усиками… полупрозрачные… Она замотала головой, стараясь отделаться от мерзкого видения.

— Нет, но немногим лучше, — заявил вампир категоричным тоном. — Столько лет ты мечешься во мраке, как слепоглухонемая летучая мышь, потому что все твои чувства мертвы. Ты не знаешь себя, следовательно, не знаешь и других. Но ты не одна такая. Думаю, каждый вампир сталкивается с этой проблемой. А во всем виноваты зеркала.

— Они тут при чем? — удивилась Изабель.

— При том, что мы в них не отражаемся. Это самое худшее, что только может с кем-то произойти.

— Кому как, а мне все равно смотреть не на что.

— Есть! В зеркале ты могла бы увидеть свой образ и сказать — вот, я Изабель, у меня светло-русые волосы и большие серые глаза, покрасневшие от слез. Это означает, что сейчас я расстроена, но рано или поздно я успокоюсь и буду выглядеть симпатичнее. Или д-другое — я Изабель, гадкая дурнушка, в чью сторону мужчины смотрят только чтобы посмеяться. В общем, ты много чего могла бы подумать, но суть в том, что в твоем воображении родился бы хоть какой-то слепок с реальности, образ себя, что-то, что отличает тебя от других. Но это невозможно! В зеркале пустота. Стало быть, тебя не существует? И меня тоже? — Леонард печально мотнул головой. — Но вот он я — хожу, ношу одежду, разговариваю. Как же мне себя увидеть? Остается один способ — разглядеть себя в других вампирах, раз уж мы все должны быть одинаковы. А еще лучше — найти совершенное зеркало, воплощение идеала, и глядеться в него ночи напролет. Подражать ему во всем, поступать как он поступает. Вот кем для всех вас был Виктор.

Изабель слушала, приоткрыв рот. Во-первых, с ней так долго еще не разговаривали. Во-вторых, с ней вообще никогда не разговаривали о ней. Кто заговорит о пустом месте? Разве что посмотрит сквозь. А сейчас… Неужели этот несуразный юноша, пародия на вампира, увидел что-то такое, чего она и правда не замечала? Увидел ее? Едва ли. Тем не менее, его слова заставили девушку задуматься, и эта напряженная задумчивость так отчетливо отразилась на ее лице, что Леонард едва заметно улыбнулся.

— Вот видишь! Ты не можешь этого не понимать. Учись жить своим умом, Изабель, — но его губы болезненно скривились. — Кажется, я ляпнул глупость. Как только мы стали ва-вампирами, наша личность растворилась в фольклоре. Кто мы такие? Что мы должны делать? Вопросы перестали быть вопросами. Жажда крови — вот все, что определяет нашу суть. Как дарвинист, я верю в учение об инстинктах, но… но я не хочу чтобы так было! Я хочу самостоятельно принимать решения, без оглядки на инстинкты или наш кодекс. Хочу вспомнить, как я выглядел. О, если бы это было возможно! Если мы могли вспомнить себя!

Пока он говорил, Леонард провел рукой по лицу, но пальцы были слепы. Он действительно забыл, а что будет через год, через десять лет, через сотню? Неуклюже опустившись на пол рядом с Изабель, он уткнулся лицом в колени и его плечи затряслись. Такого поворота событий она не ожидала.

— Ч-что… что случилось? — Изабель опасливо посмотрела на Леонарда, а потом, едва касаясь, погладила его по волосам. Правда, тут же отдернула руку — вдруг ему не понравится. — Я не верю, что ты изменился с тех пор, как умер. В тебе больше человеческого, чем в любом из всех вампиров, кого я знала. Да, пожалуй, и из людей тоже. Ты — не фольклор, ты Леонард Штайнберг! А хочешь, я скажу, каким я тебя вижу? Хотя что для тебя мои слова… Леонард? Ты только не плачь, пожалуйста! Ну я не знаю, что делать!

Но он уже вцепился в ее руку.

— Я т-тоже не знаю. Наверное, уже не получится всп… вспомнить… Но ты все равно скажи, а еще лучше — расскажи про себя. Какой ты была до того, как с тобой это случилось?

— Не помню, — бормотала она, отводя глаза, — меня как будто и не было вовсе. А лучше, если бы и правда не было, мир бы ничего не потерял. Думаешь, я стала такой, сделавшись вампиром? Разве люди меняются после смерти? Вот и ты не изменился. Ты близок к людям и совсем на нас не похож. Почему же ты это в себе отвергаешь, как будто боишься сам себя?

Леонард шмыгнул носом.

— Когда я был человеком, мне тяжело было понимать окружающих. Люди такие запутанные, их невозможно разложить по полочкам. Меня всегда пугал хаос. Зато теперь, когда моя жизнь расписана по правилам, со сносками и подпунктами, я возненавидел порядок. Не хочу быть элементом в ст-труктуре, понимаешь?

Она кивнула, но подумав, добавила:

— Не очень. Почему ты считаешь, что должен быть кем-то, кем не хочешь быть? Никакой ты не элемент, и не смей спорить, я лучше вижу! Ты сильный и очень… очень хороший. Правда. Я не думала, что вампиры могут быть такими…

Юный Штайнберг улыбнулся сквозь слезы.

— Когда ты узнаешь меня получше, ты, верно, изменишь свое мнение.

— Получше?

— Или ты все таки решила изжариться? — он покосился на окно, за которым быстро бледнело небо.

— Ты хочешь помочь мне? — в ее взгляде в равных долях смешались удивление и испуг. — Но разве ты пришел сюда за этим? Неужели ты не накажешь меня за все, что я сделала тебе и… твоему отцу?

Леонард хотя и не сразу, но все таки покачал головой. Он-то не накажет, зато Берта! Вот уж кто добьет Изабель хотя бы из штайнберговского упрямства. Но не стоит пугать Изабель прежде времени, а завтра он что-нибудь придумает. С легкостью он подхватил раненую вампиршу на руки, стараясь не задеть ее плечо, и понес в подвалы, где по-прежнему стояли гробы, по большей части открытые, со скомканными одеялами внутри — гости покидали замок в спешке. Выбрав гроб поприличней, Леонард осторожно уложил в него Изабель.

— Спи спокойно, — добавил он, склоняясь над ней, но вампирша часто заморгала.

— Какой тут спокойно, — жалобно произнесла она. — Стоит закрыть глаза, как я вижу их! Они все ползут и ползут, ползут и….брррр! Г-а-а-дость!

Леонард быстро огляделся, потом снова нагнулся к ней и прошептал:

— Они повсюду! У них против м-меня заговор и стоит мне задремать, как они п-подбираются поближе. Остановить их может лишь одно средство — спирт, — достав из кармана бутылочку с прозрачной жидкостью, он протянул ее Изабель. — Положи под подушку, и тогда они до тебя не доберутся. Я с детства так делаю.

— Спасибо! — просияла Изабель, вцепляясь в бутылку с азартом завзятого алкоголика, но и Леонард не спешил с ней расставаться.

— Дело в том, что у меня нет запасной, — замялся он.

— Но мне очень нужно!

— Мне тоже!

— Значит..?

— Ничего, если так?

Изабель улыбнулась. Это было не просто «ничего», это было "замечательно." Как приятно разделять гроб с мужчиной, который контролирует ситуацию и сумеет отогнать полчища чудовищ, пусть и крошечных! Уткнувшись в его плечо, она закрыла глаза и, несмотря на боль от раны, уснула так спокойно, как ни спала еще ни в этой жизни, ни в прошлой.

… А когда микробы, как обычно, приползли в надежде застать Леонарда врасплох, то лишь обиженно взмахнули жгутиками и убрались восвояси.