"Длинная Серебряная Ложка" - читать интересную книгу автора

ГЛАВА 14

В комнату пробивался полуденный свет. Уолтер почувствовал, как солнечный луч скользнул по его щеке, но глаза не открыл, а наоборот, застонав, натянул одеяло на голову. Пусть это одеяло станет ему саваном, потому что с кровати он уже не поднимется и на глаза никому не покажется. Пусть на изголовье напишут эпитафию, а вокруг кровати разобьют клумбы. Здесь он и умрет от заслуженного позора.

Настолько стыдно Уолтеру не было еще никогда. Щеки полыхали, будто он сунул голову в жаровню. Как, ну как он позволил себя так распуститься, где хваленый британский самоконтроль? Должно быть, вампиры, та же Изабель, навели на него морок, или выпитая кровь ударила в голову, иначе чем объяснить подобную распущенность? "После такого поступка меня нужно исключить из клуба," подумал Уолтер, но вспомнил, что ни в каком клубе не состоит. Эта мысль облегчения не принесла. До чего же пошло все получилось, как в дешевом водевиле! Ветреный повеса приударил за хорошенькой гризеткой! Им осталось только спеть дуэтом, потому что прочие клише и так имелись в изобилии. Это ж надо было выкинуть такой фортель — остановиться в чужом доме и влюбиться в горничную!

Влюбиться? Нет, невозможно. На самом-то деле он любит Гизелу. Вот именно — он уничтожит злодеев, сбежит вместе с Гизелой по веревочной лестнице, и они ускачут навстречу восходящему солнцу. А Эвике… что Эвике? Поплачет и успокоится. В любом повествовании роль служанки — передавать любовные письма своей госпожи, хихикать, когда ее щиплют за румяную щечку, да мечтать о свадьбе с каким-нибудь разбитным лакеем. Служанка — персонаж глубоко второстепенный, ее если помянут в списке действующих лиц, так в самом конце, когда закончатся все более-менее титулованные особы. Чего еще желать? Пусть радуется, что про нее вообще вспомнили. Так и должен развиваться любо мало-мальски приличный сюжет, но вот незадача — как раз на Гизелу злодеи смотрели как на пустое место, которое тем не менее умеет музицировать, а помощь требовалась Эвике. Но что за нелепость! Влюбиться лишь потому, что кого-то нужно спасать? Влюбиться в подвиг, в саму идею? Он слишком взрослый для таких благоглупостей. Кроме того, Гизела фон Лютценземмерн красива, умна и хорошо воспитана, чего нельзя сказать о ее служанке. Гизела достойна восхищения, потому что… ну… она такая загадочная.

И тут на Уолтера снизошло озарение (на самом деле, в комнате просто стало светлее, потому что кто-то распахнул штору, но наш страдалец об этом пока что не догадывается). Да, он действительно глупее школьника. Загадка — вот в чем вся беда! Он ничего не знает про Гизелу и не хочет знать, чтобы случайная мелочь не разрушила образ принцессы на башне. Пусть там и сидит, ведь издалека она еще прекрасней, воображение само дорисовывает черты ее лица и придумывает ей историю. А они все, сам Уолтер, граф, Леонард, даже Штайнберг приносят по кирпичу, замуровывая Гизелу, потому что так ее проще любить. Теперь она настолько высоко, что никто не услышит ее крика. Пусть остается волшебной принцессой, образцом изящных манер, мраморной статуей, которая всегда держит осанку и вежливо беседует с гостем за чашкой чая, даже если в этот момент ей хочется выплеснуть весь чай ему за шиворот. Общаться со статуей приятней, чем с живым человеком — она никогда не огрызнется в ответ, а если огрызнется, всегда можно списать это на слуховую галлюцинацию. Вот так и с Гизелой — когда друзья разговаривают с ней, то на самом деле разговаривают сами с собой.

А он никогда ее не любил. Он любил лунные блики на ее волосах.

Ее отсутствие никогда не поражало его так болезненно, будто из души вырвали кусок и там образовалась пустота, но пустота с вполне конкретными очертаниями. Другое дело Эвике. Вчера, во время танца, когда он упустил ее из виду, на него накатил страх, что он никогда больше ее не увидит, что с ней произошло что-то ужасное, ну или просто плохое. Позже, когда она уже вырвалась из его объятий, он почувствовал странную, тягучую тоску, будто всплывшую из глубин памяти. Примерещилось, что кто-то уходил, он тянулся за кем-то руками. Сколько ни припоминай, ничего подобного с ним не происходило, и откуда могло взяться такое ощущение, он не знал. И Уолтер отправился к себе в комнату, на всякий случай проверив лестницу, но Эвике была слишком практична, чтобы забыть там башмачок. Будь она Золушкой, обязательно вернулась бы к принцу, вырвала туфельку у того из рук да еще осмотрела бы, не треснул ли каблук. Так что лестница была пуста и он поплелся наверх, припоминая по дороге каждое мгновение, проведенное вместе с дорогим ему существом (в основном, за созидательным трудом, вроде мытья посуды или починки лестницы). А поутру проснулся, вспомнил вчерашнее и попытался переубедить себя с помощью логики. Но ничего не получилось. Он любит Эвике, несмотря на ее веснушки, мозоли на руках и некоторую меркантильность. Нет, все это он тоже любит! В ней вообще все прекрасно и целесообразно, но тем не менее она не кажется дамой из рыцарского романа, она такая… настоящая! Нужно срочно найти ее и объясниться!

Но далеко ходить не пришлось. Как только Уолтер, чувствуя себя обновленным человеком, сбросил одеяло и спрыгнул на пол, он увидел объект своих воздыханий, сидевший на кресле прямо у кровати. Вместо красного платья на девушке была ее повседневная одежда — юбка с блузой да видавший виды корсетик. При виде Уолтера Эвике сорвалась с места, сделала книксен, склонившись до земли, и бойко затараторила:

— Доброе утречко, сударь! Как ваша милость почивать изволили?

— Эээ? — только и смог сказать Уолтер, прежде чем шмыгнул обратно под одеяло, устыдившись своей мятой ночной рубашки и в особенности своих голых ног. Его всегда учили, что голые ноги очень вульгарны.

— Прикажите одеваться? — подобострастным тоном продолжила горничная.

Только теперь юноша заметил, что на спинке кресла висело платье из синего складчатого шелка — очевидно, из гардероба Берты. Бережно взяв платье за плечи, Эвике с поклоном протянула его Уолтеру, который отшатнулся от этого одеяния, как Макбет от окровавленного кинжала.

— Это мне?

— Вам.

— Но оно женское!

— Так вы ведь любите женские платья! Или цвет не тот? Может, у вас только от красного кровь играет? — сузив глаза, прошипела служанка, но тут же опустилась в кресло и расплакалась, утирая лицо все тем же злосчастным платьем. Переборов стыдливость, Уолтер подошел поближе и дотронулся до ее руки, которую Эвике сердито отдернула.

— Что стряслось-то? К чему весь этот маскарад?

— А ты как будто не понимаешь? Пока я ходила в обносках, ты в мою сторону даже не глядел. Стоило надеть что покрасивее — и ты лезешь целоваться. Так на же, бери это платье, раз ты их так любишь!

— После того, как ты в него высморкалась? — съязвил Уолтер.

— Не хочешь это — другое принесу.

— Причем тут вообще твоя одежда? Без нее тебе даже лучше, — ляпнул юноша, но прежде чем Эвике вновь прибегла к рукоприкладству, поспешил объясниться, — Неправильно выразился! Я хотел сказать, что плевать мне на твое платье, мне нравится то, что под ним.

— Нижняя юбка? — осторожно уточнила девушка.

— Нет! О, Господь всемогущий! Мне нравишься ты, Эвике, только ты! Я люблю тебя и буду любить вечно!

Глаза девушки округлились до размера чайных блюдец.

— Думаешь, нас все таки овампирят? — забеспокоилась она.

— Да я не в этом смысле! — воскликнул Уолтер, ероша волосы. — Но если не хочешь, чтобы я и дальше молол чепуху, то давай еще раз поцелуемся.

Не говоря ни слова, Эвике присела на кровать рядом и поцеловала его первой. Ее губы были теплыми, да и вообще вся она была теплой и мягкой, будто кошка, разнежившаяся на солнце. И в комнате словно бы стало светлее. Взбудораженная пыль медленно закружилась в воздухе, переливаясь и вспыхивая в солнечных лучах, как рой золотистых пчел, отягощенных медом. Даже сумрачные гобелены заиграли красками: проступили контуры выцветших единорогов, а за ними, беззвучно лая, ринулись гончие. Сквозь приоткрытое окно в комнату ворвался ветерок, но, вопреки обыкновению, не застонал, а просвистел легкомысленно и пощекотал влюбленных, которые еще теснее прижались друг к другу. Казалось, сам замок вздохнул от умиления, потому что уже много лет в этих стенах не радовались так искренне. Невозможно поверить, что несколько часов назад здесь царили тьма, смерть и тлен.

Одарив Уолтера долгим поцелуем, Эвике нехотя отодвинулась и почему-то опустила голову, изучая свой передник с дотошностью профессионального детектива.

— И что теперь? — обреченно спросила она.

Уолтер обнял ее за плечи и ухмыльнулся.

— Для начала я воспользуюсь твоей невинностью, а после нас разбросает судьба и мы больше никогда не увидимся. Я буду до самой смерти хранить твой локон, ты — связку моих писем, — когда она горестно завздыхала, он продолжил уже серьезнее, — на самом же деле мы вернемся в Англию, я познакомлю тебя с моей семьей, после чего мы поженимся.

— Твоя семья будет разочарована, — возразила Эвике.

— Будет. Но один разочарованием больше — одним меньше, какая разница?

— Кроме того, я католичка. Как же нас повенчают?

— Обратимся к Папе с ходатайством. В крайнем случае, я сам перейду в твою веру, заодно и латынь подтяну, — подмигнул ей мистер Стивенс.

Раздосадованная такой легкомысленностью, Эвике хлестнула его платьем, но Уолтер увернулся и на ходу еще раз чмокнул ее в щеку.

— Ну вот, теперь у тебя все получается слишком просто. А где препятствия?

— Препятствия храпят в подвалах. Тебе не кажется, что у нас и так достаточно проблем, чтобы придумывать новые? — рассудил Уолтер. — А сейчас отвернись, пожалуйста.

— Это еще зачем?

— Мне нужно переодеться, а то в ночной сорочке неудобно становиться на одно колено.

Сложив руки на груди, Эвике встала у окна, а юноша в спешке натянул полосатые кальсоны, брюки и свежую рубашку. Носки, правда, подкачали, их следовало еще третьего дня постирать, но Уолтер надеялся, что Эвике не заметит эту незначительную деталь. Более того, что она вообще ничего не заметит, так как не будет подсматривать. Но когда девушка обернулась, ее уши горели — значит, все таки не удержалась.

Уолтер опустился перед ней на одно колено, с чувством поцеловал ее руку и произнес торжественно:

— Эвике, выходи за меня замуж. Предлагаю тебе руку, сердце и обручальное кольцо, которое мы купим в первом же ювелирном магазине, как только вырвемся отсюда.

Он решил не уточнять, что в виду отсутствия финансов, кольцо придется выменивать на серебряное распятие.

— А мне и не нужно кольцо, я и так согласна! — воскликнула Эвике, бросаясь ему на шею. — Да, да, да! Уолтер, я ведь тебя с первого взгляда полюбила!

— Правда?

— Ага! Вот увидела, как ты моешь посуду, и сразу влюбилась! У тебя так ловко получалось. Но не тревожься, тебе больше не придется работать, ты будешь жить в комфорте, как настоящий джентльмен! Я тебе всем обеспечу…

— Ну нет, — возмутился Уолтер, — твоим нахлебником я не буду. Вот увидишь, как только мы вернемся в Англию, я напишу книгу про вампиров и получу гонорар.

— Обязательно напишешь! — восторженно согласилась Эвике. — Уж ты их выведи на чистую воду! И пусть там будет злодейка по имени Изабель, которую убьют в конце… или в середине…. а еще лучше — в самом начале.

Англичанин поморщился, вспоминая ее вчерашнюю паранойю.

— Может, про что другое поговорим?

— Как скажешь, — сказала покладистая невеста. — Давай о деньгах.

— О деньгах вообще?

— Да нет же, о моем приданном. Я должна кое-что тебе объяснить. Когда я сбегу… то-есть, мы с тобой сбежим и пойдем за деньгами… там моих денег только одна треть. Всего сто тысяч. Ничего, что так мало?

— Да я и не рассчитываю на твое приданное. Но если не секрет, куда ты подевала остальные двести?

— Это именно что секрет, — насупилась Эвике, — но тебе расскажу. Остальные деньги я оставлю Гизеле и его сиятельству. Я открыла им счета и обо всем позаботилась, но они узнают об этом, лишь когда я буду уже далеко. Так надо, иначе они заартачатся.

Когда до Уолтера дошел смысл ее слов, он не знал, хвалить ли храбрую девушку или негодовать на ее безрассудство.

— Так ты затеяла эту игру, чтобы обеспечить их? С самого начала все рассчитала?

— Ну не только ради них, мне тоже кое-что перепадет. Но да, вообще-то. Им, конечно, ничего не сказала, иначе граф наотрез бы запретил, если б узнал что я ради него пошла на такое. Пусть лучше считает меня жадной тварью, нам обоим легче. Гордость не позволит ему взять мои деньги. Они оба такие, лучше с голоду умрут, но ничего не попросят. Знаешь, несколько лет назад был вот какой случай — Берта Штайнберг пробралась к Гизеле в спальню, а я наябедничала сдуру. Думала, Берта чего украсть хотела, хотя у нас можно разве что моль воровать — она тут крупная, качественная, нигде больше такую не сыщешь. Ну так вот, у Берты был с собой веер. Я долго голову ломала, зачем она его притащила. Может, пофорсить перед моей фроляйн или того хуже — подбросить в шкаф, чтобы выставить ее воровкой.

— Она его подарить хотела, — осенило Уолтера, — но почему не сказала напрямую, зачем такие интриги?

— Мало ли какие у богатых причуды, — уклончиво ответила девушка. — Да и не взяла бы Гизела тот веер — говорю же, гордецы оба, что она, что батюшка. Но я просто поставлю их перед фактом — деньги-то уже на счету! Что они теперь сделают, а? Или граф может их как-то мне вернуть? — вдруг испугалась девушка. — Уолтер, ты ведь человек образованный, культурный. Помоги мне написать ему письмо так, чтобы он не разобиделся. Чтобы непременно взял деньги! Я же понимаю, как все выглядит со стороны — будто он от своей прислуги подаяние принимает. Но… но ты напиши как-нибудь… даже не знаю как… чтобы не получилось, будто я его бедностью в лицо ему тычу…

— Граф не рассердится.

— Ты просто его не знаешь, и Гизелу тоже. Я все время волновалась, что же с моей фроляйн будет после свадьбы? Вдруг Штайнберг выгонит их обоих из замка, и куда им тогда деваться, без гроша за душой? А Леонард не заступится, он и за себя-то постоять не может. Должен же хоть кто-то их защитить!

— Эвике, ты поступила благородно.

В который раз Уолтер обнял ее, и девушка, подняв на него глаза, просияла самой широкой, самой счастливой улыбкой.

— Правда так думаешь? Ох, Уолтер, как ты мне польстил. Я всегда хотела сделать что-нибудь благородное, раз уж во мне с рождения благородства нет. Чтобы хоть чем-то быть на них похожей. А знаешь еще что? Когда граф меня только взял из приюта, я даже решила… и потом тоже… а вдруг?

— Что?

— Да так, глупости одни. Но мало ли за кем не водится грехов молодости… то-есть, грехов зрелости в его случае. Ох, как я смею даже думать такое про моего господина!

— Ты думала, что он твой… родственник? — осторожно спросил англичанин.

— Что он мой отец. Не говори ничего, я сама понимаю как это глупо, но… с какой стати ему забирать меня из приюта? Меня там все детство шпыняли, а он был таким добрым, ни разу меня не ударил. Мне и взбрело на ум всякое… ну, может, так только родители со своими детьми обращаются? Вот с тобой родители как обращались?

— Очень хорошо обращались, — подтвердил Уолтер. — Правда, они забирали меня только на рождественские каникулы, две недели в году, но тоже обо мне заботились. И дядя частенько приглашал меня в Лондон погостить. Я им всем очень благодарен.

— Вот и я про то же. Но чем дольше я рассказываю, тем невероятней мне все кажется. Так что забудь, Уолтер, и никому не повторяй, чтоб я совсем не опозорилась.

— Не переживай, твоя версия кажется вполне правдоподобной. Возможно, у него действительно было тайное увлечение, а спустя много лет он отыскал свою дочь, — отозвался юноша.

Поскольку Уолтер увлекался френологией,[39] он сразу заметил, что рыжеволосая, крепкая девушка ничем не походила на утонченных фон Лютценземмернов, но мало ли чего не бывает на свете. Ведь старинные замки просто притягивают незаконнорожденных детей — откройте любой роман. Да, готический роман без парочки бастардов это все равно что обед без десерта.

Между тем Эвике погрустнела, забралась в кресло с ногами и съежилась, будто напуганная внезапной мыслью. Недоумевая, Уолтер пошел за ней.

— Что-то случилось? Я не то сказал? Ну не молчи же! Я так люблю тебя, Эвике. Мне так хочется сделать тебе что-то приятное, что-нибудь тебе подарить! Скажи, чего бы тебе хотелось? Я достану это для тебя.

— В таком случае, подари мне свое самолюбие, — сказала она, по-прежнему избегая его взгляда, — позволь мне выйти замуж за Виктора.

Даже если небо тотчас затянулось бы тучами, а в окно влетела шаровая молния, Уолтер не был бы более поражен, чем когда услышал ее слова. При чем здесь вампиры? Объяснившись с Эвике, он рассчитывал уехать прямо сейчас, захватив с собой Гизелу, и графа, и еще Леонарда, не бросать же друга в беде, но тот, конечно, не оставит отца, а Штайнберг вцепится в свои капиталы… Мало помалу, сценарий побега начал напоминать русскую сказку про гигантский турнепс, который крестьяне вытягивали всей семьей. Уолтер уже не помнил, чем кончилась та сказка, но в их случае финал будет плачевным — пока всех уговоришь, наступит ночь и вампиры вновь активизируются. Но что же делать?

— Замуж за Виктора? — повторил он, бессмысленно уставившись на Эвике.

Тут уже она схватила его за руку и заговорила горячо, изо всех сил стараясь, чтобы ее слова звучали убедительнее.

— Это ведь понарошку! В церковно-приходской книге запись не появится, сам понимаешь! Мы будем женаты лишь формально, по вампирским законам, а что нам до их законов?

— Ты хочешь, чтобы я смотрел, как тебя целует другой мужчина?

— Не меня, а Берту.

— Ей бы тоже не понравилось.

— А плевать мне на то, что ей там нравится! — вскочила Эвике. — Сбежала отсюда, белоручка эдакая, а нам расхлебывать!

— Потом эта оргия…

— … которой не будет!

— … которая может состояться, если негодяй достанет хорошую клубнику! Я убью его. Я вызову его на дуэль и убью, — решительно заявил он, хотя с трудом представлял, как именно выглядит дуэль с вампиром. Разве что они будут фехтовать осиновыми кольями, стоя на чесночной грядке в полдень на Пасху.

— Он не примет твой вызов.

— Потому что привык нападать со спины?

— Потому что вы с ним из разных сословий. Не вызывай его, Уолтер, он посмеется над тобой.

— Тогда прибегнем к традиционным методам взаимодействия между людьми и вампирами. Так, где мой кол? — спросил Уолтер тоном Влада Цепеша, который принимается за ежедневную рутину. — Вгоню его прямо в сердце, между шестым и седьмым ребром. Специально в анатомическом атласе уточнял.

Он полез под кровать и, торжествующе потрясая осиновым колом, направился к двери, но Эвике заслонила дорогу. Сдвинуть ее можно было разве что с помощью паровоза.

— Не вздумай! Представь только, что сделают остальные вампиры, если мы убьем их Мастера? Война начнется! А со всей нечистью в одиночку не сладишь.

— Так что же делать?

— Сам знаешь.

— Нет. Я не позволю ему к тебе прикоснуться.

Эвике отпрянула от него и, не говоря ни слова, пошла прочь по коридору, но на пол-дороги остановилась и прокричала:

— А мне и не нужно твое позволение! Ты мне не хозяин! И вообще, уходи отсюда! Раз тебе так противно, то уходи!

— И не подумаю! — крикнул Уолтер, высовываясь из двери.

— Не ори так, всех упырей перебудишь!

— Я люблю тебя, Эвике!

— Я тебя тоже… но это ничего не меняет! Уходи!

У себя она упала на койку и зарыдала так, как не рыдала еще никогда в жизни. Она то кусала подушку, силясь заглушить всхлипы, то лежала на спине, тупо глядя в потолок. Окончательно измучившись, она даже уснула и проспала несколько часов, но проснулась от ощущения, будто выпила кислоты и теперь отрава разъедает ее изнутри. Все кончено. Ну конечно он уйдет. Ни один мужчина не снесет такого оскорбления — когда на его глазах невеста милуется с мертвецом. Иногда она подбегала к окну, представляя как увидит уходящего Уолтера, но во дворе было пусто. Может, она его уже упустила? Она отдала бы все свои деньги, лишь бы еще разочек его увидеть… Ну, наверное не все, но большую часть. Процентов шестьдесят или около того. Некоторое время она вычисляла сумму, которую готова была заплатить за встречу с Уолтером, и даже приободрилась отчасти, потому что цифры всегда действовали на нее успокаивающе.

В пол-одиннадцатого к ней без стука вошел Штайнберг, оставил на столе бокал с кровью и рявкнул, чтобы она прекратила ломать комедию и шла развлекать гостей. "Слушаюсь," промолвила Эвике так безупречно вежливо, что вампир поспешил ретироваться. Тогда девушка переоделась и причесалась, обильно припудрила лицо, замазав красные пятна, и угостилась кровью. На столе она нашла и букетик флердоранжа, на который посмотрела как на таракана, но все таки прикрепила к корсажу.

Поскольку гости еще прихорашивались в спальнях, зала была почти пустой. Из знакомых лиц Эвике увидела только Леонарда, который помахал издали. Он разговаривал с пожилой англичанкой и, судя по скептическому выражению ее лица, разъяснял своей собеседнице о вреде человеческой крови. Фон Лютценземмерны еще не спустились, Виктор тоже задерживался, а Штайнберг расхаживал по коридору, репетируя речь, в которой собирался как следует проклясть молодоженов (ну не благословлять же вампиров, правда?) Эвике еще раз осмотрелась, но Уолтера не было и в помине. Значит, уже успел сбежать. "Чего нос повесила, сама же его и прогнала," подумала опечаленная девушка, теребя букетик. Но кто-то подошел сзади и схватил за ее руку, да так неожиданно, что Эвике подпрыгнула на месте. Потом обернулась с очевидным намерением объяснить, что в приличном обществе так не поступают, но замерла на полуслове, увидев Изабель. Вампирша заговорщически улыбнулась.

— Виктор просил передать тебе… У него есть для тебя подарок! Свадебный! Ему просто не терпится, чтобы ты его получила, — и она кивнула головой в сторону лестницы.

— Во-первых, здравствуй, Изи, — проскрежетала девушка, отцепляя ее пальцы, тонкие как паучьи лапки. — Во-вторых, оставь свой адрес, чтобы доктор, который будет лечить меня от заикания, знал куда выслать счет. А в-третьих, что еще за подарок?

— О, это прекрасный подарок! — вампирша наклонилась совсем близко и зашептала. — Я бы от такого не отказалась. Просто мечта невесты, когда увидишь, в неземном восторге будешь. Я тебе завидую даже.

— Ну тогда пойдем, — с деланным равнодушием согласилась Эвике, которой на самом деле не терпелось узнать, что за сюрприз приготовил Виктор. И сколько в том сюрпризе каратов. Может, блеск бриллиантов развеет ее печаль?

Изабель повела ее лабиринтами коридоров в одну из тех комнат, которые не открывали вот уже полвека. Вампирам это объяснили тем, что не хотят беспокоить обитавших там привидений, у Эвике же было объяснение попроще — ей не хотелось там убирать.

Вампирша шла впереди, время от времени оглядываясь на Эвике, которой под конец стало совсем уж не по себе.

— А скажи, что бы ты хотела сейчас увидеть? — поинтересовалась Изабель, когда они остановились около последней в этом коридоре двери.

— Не знаю. Я вообще не люблю сюрпризы. Но я точно знаю, чего бы мне видеть не хотелось, — она очень выразительно посмотрела на свою проводницу.

— Тебя, — сладким голоском пояснила Эвике в ответ на недоуменный взгляд вампирши. Улыбка разом сползла с лица Изабель.

— Потерпи, милая моя, недолго осталось.

Она подхватила Эвике под локоть и силой втолкнула в комнату. Там уже находился Виктор, который при виде невесты встал с оттоманки.

А еще там был подарок.

Хотя никакого подарка, конечно, не было, как и вампиров, и самой комнаты. Это всего-навсего сон.

"Сон, сон, сон," — подумала девушка, щипая себя за руку, чтобы поскорее проснуться. Она терзала кружево перчатки, но разодрала ее и тогда уже впилась ногти в кожу, пока под ними не проступила кровь. Только бы проснуться, только бы ради всего святого проснуться!

…

…

…

— Привет, — сказал подарок, — меня зовут Жужи. А тебя?

И мир обрушился.