"Свет обратной стороны звезд" - читать интересную книгу автора (Петров Александр)

Глава 18 ОДИН ДЕНЬ МОКРОЙ ЗИМЫ

С неба падал редкий моросящий дождик. Колеса телеги заунывно скрипели, копыта лося мягко шлепали об утоптанную землю дороги. В такт с движениями ног большого сильного зверя, телега шла рывками, раскачивая седоков.

Федор, страдая от тяжелого похмелья, смотрел ничего не выражающими глазами перед собой. Говорить, думать и сидеть не хотелось. Но лежа было еще хуже, — начинало укачивать. Кроку было более-менее комфортно только при пешем ходе.

Однако, много ходить Федор не мог, не позволяли перебитые ноги. Вот и приходилось сидеть, тоскливо просверливая взглядом придорожную траву и прихлебывать рассольчик из крынки, когда становилось особенно хреново.

Рядом дремал дед, Конечников — самый старший, по своему обыкновению свесив голову на грудь и улыбаясь чему-то во сне.

Виктор с утра успел похмелиться, оттого выглядел молодцом. Он мурлыкал что-то про себя и изо всех сил делал попытки растормошить брата.

— Федь, выпей, полегчат, — предложил он. — Рассолом горю не поможешь.

— Спасибо, — ответил Федор.

— Ну Федька, чегой ты кислый… — произнес Виктор, протягивая бутылку. — Вот она радость жизни.

— Витька, ты соображаешь? — вяло попытался отбиться Федор. — Приезжает мужик в местном треухе и заношенном, грязном «гондоне», который в самых зачуханых гарнизонах последний шамотник не оденет. При этом он заявляет, что он капитан ВКС и требует, чтобы фельдшер занялся обморочным, впавшим в детство стариком из местных. В довершение, от него тащит сивухой домашней выделки, чесноком, луком и хреном. Смесь ядреная, духовитая, нафиг с ног валящая непривычного человека.

— Тише, ты это самое, не выражайся, — покосившись на сына, сказал Виктор.

Младший Конечников, хитрый малец 8 лет от роду, делал вид, что его здесь нет, ковыряясь в носу и с нарочитым вниманием глядя в серое небо над верхушками деревьев.

Однако, уши Алешки, как локаторы отслеживали каждое слово взрослых. Старший сын Виктора проникся к дяде и везде ходил за ним хвостом, после того, как Федор подарил племяннику подзорную трубу, пистолет, стреляющий пластиковыми шариками и маленький ножик. Но главным было не это.

Федор показал родичам свои армейские снимки, иллюстрированные туристические справочники по разным планетам империи, прокрутил через внешний проектор компа пару фильмов.

Качество изображения из-за сверхмаксимального увеличения было посредственным, но большой мир, находящийся где-то там, у обратной стороны звезд, поразил мальца в самое сердце.

Теперь, Алешка всеми правдами и неправдами напросился в поселок, и сидел тихо, как мышка, лишь бы быть рядом со своим обожаемым дядей, который в глазах ребенка был олицетворением возможности пробить облака, уйти в чудный, яркий, волшебный мир громадных звездолетов, жестоких битв и неведомых, волнующих кровь опасностей.

Говорить Конечникову было мучительно. Он вручил племяннику свой компьютер, потом, страдая от необходимости объяснять, в двух словах рассказал, как пользоваться имитатором. На удивление, мальчик на лету понял краткие пояснения дяди, и пробовал управляться с ракетами в учебной программе.

Получалось неплохо.

Пакадур знал, что его машинка совершенно неубиваема, оттого и не беспокоился, что ребенок сможет испортить компьютер. Зато он мог посидеть в относительном покое. Лишь резкие сигналы, оповещающие о попадании или промахе, иногда заставляли его морщится.

— А, ладно, — махнул рукой Федор. — После антисептического раствора у медицины тоже трубы будут гореть. Веселые мужики, пышущие перегаром, наведут его на правильные мысли. Ты огурцы взял?

— Взял, а то как же, — ответил Виктор, протягивая крынку.

— Вот и молодец, — похвалил его Федор, бесцеремонно залезая грязными пальцами в рассол. — Давай.

Брат дал ему бутылку и Конечников сделала пару глотков, чувствуя, как домашний, вонючий самогон проникает в каждую клеточку прибитого похмельем тела. Потом Федор закусил огурчиком и замер, чувствуя, как возвращается способность видеть и понимать мир без стеклянного звона в голове и боли в патологически расширенных сосудах мозга.

Это было кстати после навевающей смертную тоску мокрой просеки и мыслей о деде Арсении, убитой Алене, а главное, странной нестыковке его давних снов и настоящей действительности.

Под действием самодельной отравы, мир вокруг стал удивительно реальным, ощущаемым каждой клеточкой тела. Занавешенная дождиком и туманом даль, будто по волшебству обрела четкие очертания.

Недовольство, раздражение и скука отошли куда-то далеко, вглубь сознания, впустив другого Федора, самоуверенного, веселого, контактного, но при этом примитивного и заурядного, плоского, как рыба с глазами на спине из морей Старой Земли.

Но Виктору, похоже, с таким Федором было проще, слишком много недосказанного стояло между ними.

— Ну, — спросил брат. — Чего замер?

— Хорошо пошло, — сказал Федор, возвращая самогонку.

— Ну вот, а ты не хотел. Давай закурим, что-ль братуха. Доставай свои блатные.

Конечников вынул пачку дорогих, сигарет представительского класса, черных с золотом, длинных и тонких, с добавкой гашика, рассчитанных на долгие, расслабленные разговоры ни о чем.

Этот дорогой ширпотреб показался совершенно невозможным осколком иного мира на осклизлой лесной грунтовке в окружении мокрых деревьев.

— Ишь, ты, суки, — с удивлением, перемешанным со злостью, произнес Виктор, разглядывая пачку с чужими, непонятными ему буквами. — Каку красоту умеют сотворить.

— Не стесняйся, мы в поселке еще купим, — подбодрил его Федор.

— А откуда у нас в поселке такое курево? — недоверчиво спросил брат. — Там же наши космонауты.

— Все просто. Есть нейтральная сторона, которая закупает на Глюкранде и продает в Нововладе. И наоборот. Чем больше мы собачимся, чем выгодней посредникам.

— Суки, — через некоторое время зло сказал брат, высадив до фильтра эланскую сигарету, выматерился, бросил «бычок» на дорогу и поинтересовался. — Федя, а ты откуда знаш?

— Был я у «торгашей» в Аделаиде, Скайтауне 1. Меня в комиссию назначили по их кораблям. Тогда решался вопрос о закупке. Были экскурсии по торговым центрам, заводам, офисам, крупным клиникам. Выставка достижений великого предпринимательского духа звездной нации. Витрина… Пропаганда и агитация того, как можно заработать на враждующих лохах.

Перед Конечниковым вдруг явственно пролетели дни, которыми он тогда тяготился, и которые сейчас стали казаться ему просто раем…

Время, когда еще адмирал Убахо не пришел убивать тех, кто сжег родную планету эланского флотоводца и 500 миллиметровые пушки главного калибра второй эскадры «бессмертных» еще не пристреливались по сияющему острову орбитальной крепости.

— Во как, — уважительно сказал Виктор. — Как они там живут — то?

— А по-всякому. Медицина у них на высоте, но народ все равно больной и хлипкий. Всю жизнь среди стен и коридоров. Воздух мертвый, регенерированный, гравитация ненастоящая, за блистерами окон — черный, пустой космос.

Конечников опять мысленно улетел за парсеки от места, где мокрый лось волок скрипучую, примитивную повозку.

— Это же сдохнуть можно… — протянул Виктор. — Страшны, небось, все, как смертный грех.

— Нет. Они же наполовину искусственные, все с имплантами.

— Ох, и ниху… — поразился Виктор. И тут же оборвал свою фразу, покосившись на Алешку, который все также делал вид, что ничего не слышит, хитро поблескивая глазенками из-под рваной, засаленной шапки. — А импланы — это что?

— Импланты. Это то, что вживили вместо настоящего. Например, зубы. К 25 годам, у жителей Союза Небесных Городов, как правило, все зубы заменяются вживленными протезами.

— Это чего, у них ни одного своего зуба? — поразился Виктор.

— Да, — ответил Федор. — У них и органы есть замененные, или механические, или искусственно выращенные. С их лицами работают хирурги, мышцы поддерживают в тонусе приборы. Постоянные инъекции энзимов и гормонов. Зато выглядят до старости как огурец.

— Тебя там случаем импланами не нашпиговали? Выглядишь больно молодо, — пошутил брат.

Про энзимы и гормоны он просто не понял.

— Не. У нас этим строго было. Даже зубной был свой собственный. И лечил зубы по-старинному, лазером и бормашиной.

— А зачем? — удивился Виктор.

— У этих пендосов все дорого, без штанов останешься от лечения, — пояснил Федор. — Да и что поставят — неизвестно. Вдруг «жучок»…

— Какой такой жучок? — не понял брат. — Нафиг надо, еще жуков каких-то в кишки зашивать.

— Жучок — это устройство, которое подслушивает и отсылает запись разговоров на приемник. Или шарит в наших компьютерах.

— Ох, и твари, — зло сказал Виктор. — Не могут без подковырки. А могут такого жучка поставить, чтобы человеком править изнутрех, мысли ему нашептывать, ходить заставлять, яриться, на стенку от боли лезть?

— Могут, Витька, — ответил Федор.

— Суки, — ответил Виктор, покачав головой.

За этим разговором телега выехала из леса и, переваливаясь на некруглостях колес, подползла к поселковому КПП, — будке при деревянных, явно сколоченных из местных материалов воротах.

Справа и слева от них, отделяя луг от серых заплаток распаханной земли, шло заграждение из завитой в спираль колючей проволоки, подпертой слегка обтесанными дрынками из леса, которые успели посереть от зимних вьюг, дождей и жалящего летнего солнца.

Проволока была явно привозная, заботливо доставленная в одноразовых грузовых контейнерах с остальным необходимым для хозяйства поселка грузом. Гальваническое покрытие колючки потускнело, но ржавчина еще не коснулась металла.

Федор отметил про себя, что заграждение поставлено сравнительно недавно, не больше пяти лет назад.

Пакадур взял у племянника машинку и произвел необходимые приготовления.

— Эй, стой! — раздалось из будки. — Куда прешь, дубина!? Ярмарка по воскресеньям. Разворачивай оглобли!

— Мы к фельдшеру, — вежливо ответил Федор. — Пропустите нас, постовой.

— Ишь, чего захотел. Езжай отсюда, лапотник.

— Постовой, ко мне, — скомандовал Федор. — И язык свой попридержи, когда с капитаном разговариваешь.

Конечников вылез из телеги и, опираясь на палку, двинулся к будке.

— Ах ты мать твою, — уже на тон ниже буркнул охранник. — Молись, если обманываешь.

Рядовой караульной службы направился к Федору, кутаясь в плащ-накидку.

Конечников протянул ему удостоверение.

— Еще вопросы есть? — спросил он.

— Виноват ваше благородие, — утратившим важность голосом сказал солдат, отдавая честь.

— Открывай, — приказал Федор.

— Никак нет, не имею права, — оправдывающимся тоном, ответил постовой, снова поднося руку к каске.

— Начальника караула сюда и коменданта поселка прапорщика Топоркова, — приказал Конечников.

— Сей момент, — угодливо ответил солдат.

Он вытащил служебную рацию и нажал клавишу вызова. Сканер в компьютере Федора, приготовленный для перехвата, отозвался жужжанием. Блок настройки нашел параметры служебной частоты.

— Господин прапорщик, — доложил охранник. — Человек с документами капитана ВКС, на имя Конечникова Федора Андреевича, требует, чтобы его пропустили в поселок.

— Капитан Конечников? — отозвался голос из динамика. — Есть такой. На прошлой неделе прибыл в отпуск. Спроси, зачем ему в факторию надо?

— Дай сюда, — приказал Федор, отнимая у солдата рацию. — Здорово, прапорщик.

— Здравия желаю, — ответил комендант. — Чем обязаны?

— К фельдшеру хочу наведаться. Самому медицине показаться и деда своего показать.

— Показаться — то можно, будет ли толк, — ответил Топорков. — Петрович наш сегодня на голову занемог.

— Птичья болезнь? Перепил? — спросил Федор. — Так я его на ноги поставлю.

— Вам видней ваш бродь, только будет ли польза от такого лекаря.

— А выбор у меня небольшой.

— Воля ваша. На площади дом справа. Амбулатория. Там он.

— Спасибо, прапорщик.

— Открывай, — распорядился Конечников.

— Ну, ты лихо с ентим, — восхищенно сказал брат, кивая головой назад в сторону КПП. — Вот уж помыслить не мог, что ты наших космонаутов обломаш.

— А, ладно, — ответил Федор. — Скажи, чего это поселок огородился? Воевали, что-ли?

— Не, — ответил брат. — Тут как-то поселковые учудили, завели себе зверей диковинных. Коров называется. Не знаю, видел ли. Большой зверь, тяжелый, едва ходит. Жрет и срет целый день. Этих коровов завели, а коров он не лось, отбиваться от серых не умеет. Вот и изодрали волки половину стада.

Так космонауты гребаные, мало того, что свой поселок тут всадили, так еще и никого не спросив, пастбище для коровов сраных отрезали, колючкой огородили.

И еще какие-то грядки накопали. Такая, доложу тебе, братуха дрянь растет, глаза на лоб лезут, как хватанешь.

Виктор кивнул на бурые плети ботвы, сваленные в кучи на неровном, перекопанном поле.

— А ты чего пробовал? — поинтересовался Федор.

— Ягодки, — ответил Виктор.

— Так их же не едят. Из земли клубни копают. Их варят и жарят. Вкусно.

— А, — ответил — Виктор. — Понятно теперь, чего они в земле роются, как кроты.

— Коровы молоко дают и мясо.

— Ученый, — усмехнулся Виктор. — Пантелей купил себе корова, бешеные деньжищи отдал. 10 лосиц купить можно. Хвалит, сказывает, что стоит того.

— Хочешь, купим и тебе корову? — спросил Федор. — Детей молоком поить будешь.

— На кой он мне? — возразил брат. — Стереги весь день, чтобы волки не утащили.

— Так она одна лосиц пять заменит. Ведро молока в день.

— Во как, — поразился Виктор. — Дельно.

— Федя, — сказал Виктор. — Мне тут после похоронки твои деньги пришли.

Было видно, что он не слишком хотел говорить на эту тему, но как человек порядочный, решил расставить все точки, чтобы между ними не было недоговоренностей.

— Хорошо, — ответил Федор. — Это я распорядился перед последним боем. Оставь их себе. Хозяйство подправишь, деда будешь кормить, детям образование дашь. Да и я еще погощу пару месяцев.

— Три тыщи пятьсот двадцать пять рублев и восемьдесят три копейки, — возразил брат.

— Зачем мне в армии деньги? — равнодушно ответил Конечников. — Будем живы — потом сочтемся.

— Ну, а как же… — попытался снова возразить Виктор.

— Лет через пятнадцать, снова об этом поговорим…

— Ладно, — сказал Виктор. — Нам тут каки-то карточки дали, так на них и одежу дают, и припасы. Отдам я свою, возьмем коньяка твоего, цигарок золоченых, жрачки… Погуляем. Я угощаю.

— Какие такие карточки? — удивился Федор.

— А вот, — Виктор с готовностью достал из «сидора» кусок пластика и потянул брату. — Цена ей грош, а если поторговаться можно ружо взять с пулями и ящик консервов.

Федор долго вертел в руках именную кредитку, поднес ее к считывателю сигнального браслета. На экранчике высветилась сумма в десять тысяч.

— Нифига себе, — удивился Федор. — Откуда это у тебя?

— А это в тот год, позапрошлый всем давали. И старым и малым. Имя спрашивали, заставляли крестик на бумаге ставить. Я вместо крестика свою подпись изобразил, так барин удивлялся, откуда я грамоте обучен.

— А не сказали, для чего это? — поинтересовался Федор.

— Сказали, как не сказать. Дескать, за все наши мучения от князя-амператора помоща. Спасибо яму, энтому князю — амператору. Многие уже поменяли, довольны. Материев, ниток, ружа, ножи, струмент получили. Кто побойчей, рублев на пятьдесят. Я потом посмотрел, сколько все это в лавке стоит. За какую-то карточку. Добрый, наверное, человек энтот князь-амператор.

— Карточку свою спрячь, — сказал Федор, протягивая кредитку обратно. — Нет ее у тебя. И бабу свою попроси разузнать, кто уже сменял. Список составим.

— А зачем? — поинтересовался брат.

— Потом объясню.

— Дык с нас и можно начинать. Отдал я дедову карточку. Сменял на промысловку. Ружо в тот день, у деда пропало, а моя лупилка энто дробовик. На большого зверя не сходишь, да и в лесу боязно.

— А мой пистолет? — спросил Федор.

— Батарейка в нем сдохла, а новой такой не найти.

— А адаптер?

— Колечко-то? Оно поплавилось и перекорежилось. Замкнуло, наверное. От ружа батарейку вставлял, чуть не испортил. Нагрелась так, что руки жгла.

— Ладно, купим. Не проблема, — ответил Федор. — Скажи лучше, Вить, а не слышал, построили уже телепорт?

— Ась? — не понял брат.

— Ну, это чтобы раз, — и в другом месте оказаться.

— А, для кораблев… — сообразил брат. — Не, говорят только строют.

— А как все это завозят? В смысле провиант и припасы.

— Бог их знат. Слыхал только, что ловять они каки-то кантенеры. Один раз упустили, так за припасом чуть ли не Христа ради приходили.

Деньгов давали, товар, даже специальны коротки ружжа давали, из армейского запасу. Кой-кто соблазнился, правда пожалел потом. Утку вклочья. Хорошо на крупного зверя. Пулька хоть и медленно летить, глазом видно, но большая, отого дыры это ружо бьет — кулак входит. Волка, лося, ведмедя наповал, но мясо, однако, сильно портит. Если пулькой глиняной зарядить, как мы в детстве делали, замучаешься зубами скрипеть. Ешь и плюешься глиняными осколками. Може быть эланцев сподручно бить, а для охоты так…

Да и шарики самодельные через раз выстреливает, надо в лавке заряды брать. По мне старое дедово ружьецо было — самое милое дело. Хошь мелким камешком снаряди вместо дроба, хошь пулькой глиняной, — и точно, и убойно, и надежно.

— Странно, — подивился Федор. — Я знаю, что «полтинка» может стрелять чем угодно, хоть гвоздями. И скорость у нее — дай Боже, вместо пушки можно пользоваться. Дома покажешь. Может и в правду, какие-то испорченные ружья вам подсунули.

За разговором телега взобралась на пригорок.

Поселок «космонаутов» лежал перед ними. Он сильно разросся. Первые блокгаузы, которые помнил Федор, потерялись в череде уродливых строений.

Стандартные модули были дополнены кривыми пристройками из серых досок и блестящих кусков обшивки одноразовых транспортных контейнеров, в которые на Амальгаму доставляли блага цивилизации. Со стороны поселок выглядел сляпанным из подручного материала бомжовским куренем на свалке.

Сквозь кажущийся хаос просматривалась стандартная имперская планировка с центральной площадью и исходящей с нее главной улицей, по местным меркам достаточно широкой, а главное, почти на всем своем протяжении замощенной теми же порезанными на кособокие куски ребристыми остатками контейнерной обшивки.

— С бодуна чекрыжили? — с усмешкой поинтересовался Федор, показывая на серебристые листы со следами термических разводов по краям, криво порезанные лазерным лучом.

— Да, могет быть — ответил брат. — Они тута не просыхают.

— А «горючку» где берут?

— Да хрен их знат. Привозят.

— Не ходили ваши «космонавты» в поселок за самогонкой?

— Не… С энтим строго. — Мужики их как встретят, так по сусалам.

— А они?

— Ну, и они, — пожал плечами Виктор, открыв рот, отодвинул пальцем губу, показывая отсутствие 2 верхних коренных зубов слева.

— А как же вы на ярмарку ездите?

— На ярманке вроде замирения у нас. Они не трогают, мы не трогаем.

— Хорошо…

22 Апреля 10564 по н.с. 15 ч.23 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».

Рогнеда успела прочесть изрядный кусок текста, прежде чем Живой Бог составил ей компанию. Его появление было эффектным и пугающим. Он возник позади девушки и разразился гулким хохотом привидения из детской визии.

Рогнеда подскочила от неожиданности. Пастушонок довольно рассмеялся.

— Что за идиотские шуточки? — недовольно спросила Живая Богиня.

— Ладно, не обижайся, — предложил Управитель, продолжая тихонько хихикать.

— Ты однажды получишь, — пообещала ему девушка.

— Ну-ну… Попробуй, — на всякий случай пригрозил ей Управитель.

— И давно ты здесь? — поинтересовалась Рогнеда.

— Почти с начала присутствую, — ответил Андрей. — А ты не читала вечером, вопреки обыкновению.

— Тернавь кончилась, — с усмешкой сказала Живая Богиня.

— Да, без курева нельзя, — в тон ей ответил Пастушонок. — Особенно если читаешь о простой пейзанской жизни.

— Глупый ты, Андрей, — заметила девушка. — Ничего не видишь.

— А что я должен был видеть? — поинтересовался Управитель. — Скучная, примитивная жизнь.

— А движения Вечности ты не заметил? — поинтересовалась Живая Богиня.

— Нет, я вот, все думал, как бы не уснуть, — пошутил Андрей. — Но боялся, что храпеть стану. Что ты там нашла от Вечности?

— Пьяный пакадур рассказывает о далеких мирах, напряжении битв и дает свой комп поиграть маленькому мальчику. Просто так, чтобы не доставал. Вроде бы банальное, незначительное в масштабах Вечности событие. Но за ним горящие звездные крепости берсерков и наши победа в войне с нечеловечески сильным противником…

Прекрасное движение жизни, утверждение принципа преемственности и последовательного развития.

— Так вот оно что… — поразился Управитель. — Никогда бы не подумал.

— Оттого ты просто куклодел, — заметила Живая Богиня, — что не видишь глубины происходящих событий и не обращаешь внимания на мелочи.

— Зато я могу заставить видеть это тебя, — серьезно сказал Управитель. — А это, пожалуй, главнее.

— Ну, будь по-твоему, — устало сказала Рогнеда. — Продолжим чтение.

— Как скажешь, — с усмешкой ответил Живой Бог.

На площади началось какое-то движение. Из казарм стали выползать люди, одетые в серебристые костюмы. Издалека они казались карикатурно толстыми. Федор сообразил, что, скорее всего, это партия монтажников одетая в рабочие скафандры 2 класса защиты.

— Не вовремя, — заметил Федор. — 7 часов. На построение попали.

— Могет обождем? — предложил Виктор.

— Нет, — ответил Конечников, вытаскивая из карманов погоны с капитанскими звездами и крепя их на плечах.

Федор достал форменную кепку с длинным козырьком, застегнул на талии ремень с кобурой.

— Ишь ты, — прямо как космонаут, подивился Виктор, когда брат закончил преображение.

Копыта лося затопали по импровизированной мостовой. Федор всеже надеялся, что развод закончится раньше, чем они подъедут к площади.

По мере приближения издалека стал раздаваться хриплый начальственный рык, в котором очень скоро стали угадываться оскорбления и обещания всех чертей своим подопечным. Соло командира временами прерывалось анонимными выкриками из строя, еще больше распаляющими офицера.

Конечникову очень захотелось увидеть все это действо.

— Думаешь, успеем? — спросил он брата.

— Силен, бродяга, — ответил Виктор, прислушиваясь ко всем этим «грязным шакалам», «поганым свиньям», «выродкам», «тупорылым ублюдкам», вперемешку с матом и редкими вкраплениями нормальных слов, в основном технических терминов, характеризующих проведение работ.

— Да, уж, — ответил Федор. — Интересно, в каком чине…

Командир оказался уже не молодым вторым лейтенантом строительных войск, одетым в термокостюм, еще более грязный и заношенный чем у Конечникова. Изящно выражающегося, пламенного оратора можно было бы назвать стройным, если бы не карикатурное кругленькое брюшко непонятным образом приделанное к худощавому и широкоплечему корпусу.

Было просто удивительно, откуда брался его неимоверно силы голос. Бедняга, багровея от натуги, обещал всем солдатам оставить их без порционов, увольнительных и заработка, если монтаж секций не будет выполнен через 2 месяца.

Телега уже почти въехала на площадь, как вдруг оба брата, привлеченные тихим, шелестящим звуком с неба подняли головы. Из низкого тумана опускалась черная размытая туша летательного аппарата. Виктор натянул вожжи, останавливая лося. Федор слез, держась за борт повозки.

Через несколько мгновений нечеткий силуэт превратился в громадную чечевицу транспортной лодьи, которая зажгла посадочные прожектора, превратившие хмурое утро в ярчайший полдень. Лодья погудела сигнальными сиренами и тяжело приземлилась на площади.

— И че стоим, мать вашу, — заорал командир. — Старшина Семенов! Организовать погрузку личного состава. Кто увижу на площади через 2 минуты — лично зубы вышибу.

Толпа ринулась по узкому трапу в нутро космолета. Не обошлось без происшествий. Оказалось, пока офицер распинался, кто-то из скучающих «шамотников» сцепил карабины многочисленных ремней и фалов соседей. Получилась свалка.

Напрасно второй лейтенант ругался, а командиры подразделений расцепляли неуклюжих увальней в тяжелых и толстых скафандрах. Куча мала выглядела комично, солдаты с удовольствием падали мягкими тюфяками друг на друга и делали вид, что совершенно беспомощны. Кутерьма закончилась только минут через десять.

От ругани второй лейтенант охрип и выкрикивал угрозы задушенным петушиным дискантом, чем еще сильней веселил подчиненных. Когда транспорт исчез в моросящем мареве, офицер погрозил напоследок кулаком и с облегчением схватился за сердце.

Почувствовав взгляд, он повернулся к Федору. Сначала, увидев телегу, он хотел было сказать что-то резкое, но, разглядев человека, в погонах направился к нему.

— Здравия желаю, — приветствовал он Федора, отдавая честь.

Нормальный голос местного начальника оказался на удивление высоким, монотонным, скучным, словно звук ручной пилы по металлу. Хрипота лишь подчеркивала эту его особенность.

— Здравия желаю, — отреагировал Конечников, поднося руку к голове.

Ему в глаза бросилось, что лицо офицера со слегка выпуклыми, воспаленными, печальными глазами до жути похожее на морду старой больной обезьяны. «Мечтатель из заштатного гарнизона» — решил про себя Конечников.

— Рановато прибыли, летуны, — с места в карьер начал строитель. — Не готов для вас объект.

— В смысле? — не понял Конечников.

— Ну не в поселке же вам жить. Участок не расчистили, колючку не натянули, ангары не поставили.

Конечников помотал головой.

— Я здесь в лечебном отпуске.

— Проблемой меньше, — офицер усмехнулся. — Кстати, вы уверены, что наш фельдшер светило медицины?

— Климат здесь подходящий, — ответил Федор.

— Вот уж сказанул, — опять оскалился второй лейтенант. — Только ревматизм наживать — очень хорошо подходит.

— Да, наверное, — согласился Конечников. — Извините, мне некогда.

Конечников быстро козырнул, отвернулся, вытащил палку и тяжело зашагал к зданию с надписью «Амбулатория».

Через некоторое время Федор появился на крыльце и махнул рукой брату, чтобы двигал к крыльцу. Сзади мелькнул белый халат медика, заталкивающего что-то глубже в карман.

Телега подъехала. Вместе с братом они подняли деда, который вяло отбивался, ругаясь на своих внуков: — «Оставьте меня, ироды эланские», очевидно приняв их за тех, кто не так давно едва не убил его.

Поняв, что из железных рук не вырваться, дед тонко завыл. Из безумных глаз потекли старческие слезы.

— Лешка, останься, — приказал сыну Виктор. — Лося постереги и телегу. Да наверх поглядывай, летают тут всякие.

— Хорошо батя, — обижено зыркнув глазами ответил мальчик.

— Э, так не пойдет, — попытался остановить их фельдшер. — Так мы не договаривались.

— Молчи, медицина, — рявкнул на него Федор, — распаленный борьбой со строптивым стариком. Я же сказал — деда первого.

Деда Виктора ввели в приемную. Увидев блеск инструментов и мигание огоньков аппаратуры, старик затих и дал себя усадить.

В тесной комнате было тепло, жестким дурнотным теплом, стекающим с раскаленных пластин обогревателя. В спертом, душном воздухе, пахло лекарствами, мужским потом и каким-то неописуемым неуютом, который бывает в таких вот хлипких, казенных времянках с тонкими стенами.

Дед, воспользовавшись тем, что его отпустили, треснул фельдшера клюкой. Прапорщик медицинской службы ойкнул, согнулся, потом заорал благим матом — «Вон! И уберите своего психа придурошного! Сами его лечите!». Он ринулся к старику, чтобы выкинуть его из приемной амбулатории.

Федор загородил деда, раскинув руки, стал оттеснять медика.

— Успокойся, Павел Петрович, успокойся. С меня причитается.

Конечников сунул еще одну купюру в карман халата.

— Хрен с вами, — устало согласился прапорщик. — Пейте с Павла Петровича кровь за его доброту… Раздевайте пациента.

Виктор, преодолевая сопротивления сжавшегося деда, снял с него кожушок и рубаху. Старик снова тонко заныл, размазывая слезы по морщинистым щекам.

Федор, увидев деда, без одежды едва сам не заплакал от жалости. На худом теле с выпирающими костями виднелись две гноящиеся незарастающие раны, одна на животе и вторая чуть пониже ключицы.

— *б вашу мать, — поразился фельдшер. — До чего старика довели.

Он решительно уложил деда. Небрежными движениями коснулся ран, сыпля медицинскими терминами пополам с матом. Руки его тряслись, а в глазах стояло тоскливое выражение. Мысли прапорщика тяжело поворачивались вокруг бутыли оранжевого стекла с антисептическим раствором, которая стояла на верхней полке прозрачного шкафчика.

— Бля, ты куда смотрел? — с досадой спросил он Виктора. — Это ведь вылечить — два пальца об***ать. Когда ты приходил?

— В утом годе, — сконфуженно ответил Виктор.

— Ну и чего сопли жевал, сказать не мог?

— Вы ж мне аптечку дали. Таблетки давал, мазями мазал, йодом прижигал, повязки прикладывал.

— Аптечку… — медик снова выругался. — Хрена ли тут с аптечкой сделаешь.

С ловкостью фокусника Петрович извлек иньектор и ткнул деда Виктора в предплечье. Старик дернулся и снова заплакал. Потом обмяк, и стал заваливаться назад.

— Э, ты че сделал — то, — недоуменно- угрожающим тоном спросил Виктор.

— Нормально, — ответил Федор. — Деда держи, укладывай.

— Сейчас мы старичка подлатаем, как новый будет, — успокаивая братьев, сказал фельдшер. Медик небрежно кинул датчики возле вонючих, гноящихся свищей. Потом уронил несущие дуги с блоками регенерации, приблизительно, на глазок отрегулировав их положение, щелкнул тумблерами на пульте, небрежно надел на запястья пациента широкие прозрачные браслеты затянул их ремешками и убедился, что на пульте загорелся оранжевый огонек.

Потом медик отвернулся, с жадностью извлек бутыль оранжевого стекла, плеснул остро пахнущую жидкость в мензурку, разбавил дистиллятом. Поднес трясущимися руками к губам и жадно всосал в себя крепкое пойло.

— Витька, бегом в телегу, — скомандовал Федор. — Харч тащи.

Когда Виктор вернулся, автомат закончил сканирование и приступил к лечению. Гудящие коробки нашли правильное положение и опустились на телескопических штангах к телу, выставив вращающиеся блестящие щупальца.

Автоматические иглы, мягко подрабатывая сервоприводами вонзилась в вены старика. Кровь потекла по прозрачным трубкам.

— А че это вы делаете? — с подозрением поинтересовался Виктор. — Зачем это его обескровливаете?

— Это мы ему кровь чистим от токсинов. Должна же грязь из ран куда-то уйти, — пояснил медик.

— Нормально, Витя, нормально, — успокоил его Федор.

— Нифига себе нормально, — сказал брат, с подозрением подходя к телу. — Кровь берете… В унутрех ковыряетесь. Прям как-то не по-людски.

Виктор присел, стараясь разглядеть блестящие, светящиеся штуки, которые вращались внутри раны.

— А как было — по-людски? — окрысился фельдшер.

— Через час дед будет как новый. Я много раз видел, как это делается, — сказал Конечников и предложил прапорщику. — Это дело следует спрыснуть. Но сначала… Пробовал местный продукт?

С этими словами Федор протянул кринку медику. Тот с подозрением понюхал, потом залез пальцами, выловил огурец и, не удержавшись, с удовольствием сожрал, энергично чавкая.

— Вкусно, блин.

— Витька, налей ему нашей, — приказал Федор.

Виктор аккуратно, чтобы не раздавить взял мензурку и набулькал туда самогонки. Фельдшер взял, и, предложив жестом обождать, вытащил из шкафа с посудой еще парочку емкостей. Тем временем брат Федора нарезал крепко просоленного сала и копченого мяса.

Мужики звякнули мензурками и выпили.

— За здоровье, — провозгласил медик. Потом добавил. — Крепкая зараза.

— Заешь, — предложил Федор, показывая на ломтики сала.

Павел Петрович недоверчиво понюхал остро пахнущее угощение. Потом долго жевал, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом снова вытащил огурец и жадно сгрыз духовитый малосольный овощ.

— Смак, — сказал медик.

— А то, — ответил Федор. — Все натуральное, свежее.

— И чего ваши бабы так мало этого добра на рынке продают? И «горючку»… Хоть и пахнет сивухой, но и пьется легче, и не так болеешь после.

В дверь постучали. В приемной появился офицер — строитель.

— День добрый, Петрович. День добрый, уважаемые, — приветствовал он компанию покосившись на стол, где стояла выпивка и закуска. — Петрович, сердчишко разболелось, дай таблеточку.

— Возьми там на столике… Сам знаешь — какую. Недосуг мне, не видишь занят.

— Спасибо за заботу отец родной, — ответил строитель, причем нельзя было понять, издевается он или на самом деле благодарит.

— И много не бери, они у меня посчитаны, потом проверю.

Офицер проигнорировал его высказывание, лишь дернулся и покраснел от досады. Убрав лекарства в коробульку и запрятав глубоко в карман, второй лейтенант продолжил:

— А чего это вы дитенка на холоде под дождем держите? Вон он весь замерз, одни глазенки сверкают. Непорядок.

— А тебе чего Иван Федорович? — недружелюбно поинтересовался фельдшер.

— Лося он караулит, — пояснил Виктор. — Мой ребенок, что хочу, то и поручу.

— Ты таблетки взял? Еще что-то надо? — совсем уже невежливо спросил медик.

— Жалко мальца, — ответил офицер. — Я солдата вызову. Пусть мальчишка в тепле посидит.

И не дожидаясь ответа, скомандовал в рацию: — «Галкин, дневального свободной смены с оружием бегом сюда». «А куда прислать-то?» — спросил голос из коробки.

— «Мать твою» — выругался второй лейтенант. — «К амбулатории, конечно».

— «Что я мысли читать научился», — невнятно прохрипел динамик, будто собеседник офицера не вовремя отжал кнопку передачи.

— «Поговори у меня», — механически пригрозил строитель.

Через три минуты по металлокерамическим листам импровизированной мостовой вдавленной в холодную мокреть земли гулко простучали солдатские сапоги.

Второй лейтенант высунулся на звук, проорал что-то в своей обычной манере про зубы и кичу до конца службы, потом позвал:

— Пацан иди сюда, погрейся.

Алешка, судя по всему, не сдвинулся с места, поскольку, второй лейтенант уже с другой, более жесткой интонацией крикнул:

— Эй, ты что, оглох?

— А ты чего тут у меня командуешь? — поинтересовался медик.

— А то, что я тут всем начальник, не забывайся «кусок». Если я у тебя таблетки беру, это ничего не значит. Проживу я без твоих таблеток, но ты говнюк будешь по струнке ходить, — офицер подошел к столу и с вызовом уперся взглядом в глаза медика. Тот, хоть и неуверенно, но стал подниматься.

— Ша, Павел Петрович, — скомандовал Федор, вставая сам и кладя руку на плечо фельдшера, побуждая его сесть. — Ты сначала деда вылечи, а потом делай что хочешь.

Потом Конечников, нетрезвой походкой, опираясь на палку, выбрался к дверям, высунул голову на промозглую сырость и поманил мальчика к себе.

— Иду, дядя Федя, — отозвался племянник.

— Дядя Федя, — поразился строитель. — Так ты местный, капитан?

— А что? — поинтересовался Федор.

— А фамилия твоя Конечников?

— Да.

Второй лейтенант схватил его руку и долго тряс, улыбаясь, заглядывая подобострастно в глаза.

— Ну, как же, — наслышаны, произнес он тем же скрипучим голосом, в который вплелись нотки искреннего восхищения. — Мы хоть и в медвежьем углу, но «Имперский вестник» читаем.

— И что пишут про меня в «Имперском вестнике»? — поинтересовался Федор, сажая рядом ребенка.

— Замерз? — спросил Федор.

Мальчик кивнул.

— А ты что, не читал? — удивился второй лейтенант. — Во даешь… В прошлом году, в мае статья была.

— Я весь май в отключке пролежал на Алой в госпитале, — ответил, Федор, старательно отрезая для ребенка кусок хлеба и укладывая сверху ломтик мяса.

— Нам бы чайку, если можно, — попросил он медика.

— Хорошо, — ответил тот, поднимаясь.

Он протопал в глубину своей каморки и щелкнул клавишей автоматического кипятильника. Строитель с раздражением взглянул на хозяина амбулатории.

Потом снова обратил на Конечникова свои глаза больной обезьяны, в которых все сильнее разгорался огонек обожания и какой-то непонятной, странной веры.

— У нас этот «Вестник» в лавке пачками лежит. Хочешь купи, хочешь — так дадут, — помолчав, офицер добавил — Такие суки эланцы, однако.

— Иван Федорович, ты это, типа, выпить хочешь? Присаживайся, наливай, — недовольно выдал прапорщик и добавил. — «Вестник» он читает…

— Чтоб ты понимал, клистирная душа, — в предвкушении выпивки, не стал усугублять второй лейтенант. — Это понимать надо. Как же. Ведь героизм настоящий. Два эланских тяжелых крейсера одним ударом…

— Человек едва оклемался — таким же ворчливым тоном, маскирующим издевку, вставил хозяин амбулатории. — А ты ему напоминаешь. Не ровен час дурно станет… Ума палата.

Было видно, что медику, также как и офицеру — строителю до Федора Конечникова и его племянника не было никакого дела, они сводили какие-то свои давние счеты.

Даже если бы приезжий капитан упал в обморок, стал биться в припадке или мальчишка насмерть замерз на улице — это стало бы лишь козырем в их пикировке.

— Господа, вы пить будете или продолжите лаяться? — поинтересовался Федор. — Витька, наливай.

После второго «залпа», офицер — строитель пришел в благодушное расположение духа и по своему обыкновению грубо и оскорбительно приказал дежурному в казармах, чтобы послал свободного дневального в лавку за журналом.

Получив желаемое, он проглотил из заветной коробочки пару пилюлек, залил все самогонкой и начал вслух читать, поглядывая временами на Федора, словно не веря, что сидит рядом с героем, человеком о котором пишут в главном издании вооруженных сил империи:

«Пушечные линкоры эланцев, которые во время боя держались тени, теперь, зная, что никто не сможет им противостоять, вышли на арену сражения. Мощнейшие планетарные пушки, подлое оружие, запрещенное Конвенцией Семи держав, стали расстреливать орбитальную станцию. Их высокоскоростные снаряды легко пробивали поля и броню обреченной космокрепости.

Последние защитники деметрианского форпоста доверили жизнь и свободу своих жен, детей, тяжелораненых товарищей и самой наследницы престола командиру лучшего гиперпространственного крейсера — разведчика капитану Федору Андреевичу Конечникову, уроженцу планеты Амальгама в далекой окраинной системе Ярисс.

Капитан Конечников повел сквозь рои обломков и обстрел неприятеля в безопасные сектора санитарный транспорт с ранеными и гражданскими.

Но эланцы приготовили еще одну смертельную ловушку. Когда казалось, что все уже позади, показались два свежих вражеских „Тондро“.

Тяжелые крейсера противника прижали маленькие кораблики к самому краю смертоносных астероидных полей Альбигора и потребовали сдаться на милость победителя.

Один из эланских монстров дал предупредительный выстрел, повредив санитарный корабль. Казалось, что уже ничего не спасет оставшихся один на один с подлыми и вероломными врагами.

Команды обеих кораблей приготовились к последнему бою, выбрав с честью погибнуть, но не сдаться. Тогда храбрый капитан Конечников применил новую, неопробованную еще тактику, разработанную лучшими стратегами флота его величества князя-императора, противопоставив огонь и маневр тупой мощи ощетинившихся жерлами пушек бронированных эланских громад.

Он выпустил ракеты в один из крейсеров, превратив его крошево пылающих обломков, и таранил второй корабль, добавив к силе удара энергию маршевых двигателей звездолета. Луч поляризованного вакуума, даваемый тяговыми эмиттерами двигателей, как бритвой рассек тяжелый крейсер врага.

Эланского разбойника не спасли ни защитные поля, ни броня, ни крупнокалиберные, плюющиеся огнем скорострельные орудия,

Наш крейсер-разведчик тоже был поврежден, многие члены команды были ранены. Но храбрые космолетчики спасли от позорной мучительной смерти в лапах эланских палачей своих беспомощных товарищей, женщин, детей и наследницу престола княжну Александру»…

Второй лейтенант замолк, взглянув на окружающих, словно проверяя их реакцию.

Собравшиеся молчали. Конечников хотел было сказать, что большей чуши он никогда не слышал, но его остановил взгляд ребенка, полный немого обожания и гордости за своего героического дядю. Виктор, который лучше всех знал своего брата, нахмурился, видя выражение лица Федора.

Авдеев, каким-то шестым чувством угадав, мысли заезжего капитана, предложил готовому продолжить чтение строителю:

— Иван Федорович, ты таблетки самогонкой не запивай. От них и так крышу сносит.

— Что бы ты понимал крыса амбулаторная — в сердцах ответил тот. — Была бы моя воля, таких, как ты, к стенке бы ставил. Там наши геройски гибнут, а ты тварь окопался. Торгуешь освобождениями от работ и наркоту толкаешь.

— На себя посмотри, — парировал медик.

— Да что с тобой говорить. Есть благородные, храбрые, преданные Отчизне люди. Спасибо, капитан, — обратился он Федору. — Благодаря таким как ты, я знаю, что есть настоящая жизнь, полная подлинного героизма… А тут гниешь в захолустье. Изо дня в день монотонная рутина, тупые солдаты и такие вот, как эта падаль, сволочи.

Второй лейтенант перегнулся через стол и влепил пощечину фельдшеру.

— Прапорщик Авдеев — вы подлец. Можете выбирать оружие. Я полагаю, капитан Конечников согласится быть моим секундантом.

Офицер попытался вытащить из кобуры пистолет, но вдруг рухнул на пол, а через мгновение провалился в забытье.

— Передоз, как бы не окочурился, — сказал медик, со смущением и злостью потирая ударенную щеку. — Проспится, ничего помнить не будет. Мартышка вонючая, сучонок. Ишь развалился.

Авдеев со злостью пару раз пнул второго лейтенанта по ребрам, затем, поглядев на своих гостей, сказал:

— Ну и хрена ли уставились. Витек, подсоби. Давай его на вторую койку. Надо ему кровь прочистить. Гикнется, скандал будет.

С помощью Виктора, Павел Петрович пристроил своего обидчика ко второму медавтомату.

Налепил автоматические инъекторы ему на руки, плюнул в лицо второго лейтенанта, вернулся и тяжело опустился за стол.

— Налей, приятель, — попросил он брата Федора. — Сердце зашлось из-за говнюка.

Прапорщик поднял мензурку, и торопливо бросив — «ваше здоровье», влил в себя дозу крепчайшей самогонки.

Повисло тягостное молчание. Медик нервно закурил, поглядывая на индикатор хода работ на мониторе. Сквозь тонкую стену времянки было слышно, как пофыркивает лось, и топает подкованными сапогами постовой, переминаясь с ноги на ногу.

Федор от нечего делать взял журнал и стал читать статью о героической гибели четвертой эскадры и базы «Солейна». Он морщился, кривился, усмехался, пока не дошел до страниц, где под заголовком «Вечная память погибшим за Родину», окруженного траурными лентами в виде стилизованных императорских штандартов, шли имена тех, кого перемололо в жестокой мясорубке у звезды Карина.

Взгляд Конечникова скользил по знакомым фамилиям и редким фото, выдернутым из личных дел, пока, наконец, не дошел до записи «капитан Авраам Исаак Смит, старший интендант». С крохотной фотографии, на него улыбаясь, смотрел Абрашка, еще молодой, сразу после выпуска.

— Гуталин, дурак, дурак черномазый, — помимо воли вырвалось у Федора. — Что же ты не нашел меня, когда была возможность спастись?! Все со своими принципами носился…

Конечников вдруг со всего размаху треснул кулаком по столу и отвернулся, стирая с глаз непрошенные слезы.

Люди молчали, стараясь не смотреть друг на друга, и лишь один Алешка тихо, как тень передвигался от прибора к прибору, изучая мигающие индикаторы на панелях.

Динамики медавтомата негромко пискнули.

— Нате, получите, — сказал фельдшер, открывая замки опорных дуг. — Столько лекарств на вашего старика угробил, вы представить себе не можете. На одного — целых 2 баллона регенератора ушло.

— Добавить? — спросил Федор.

— Нет, — ответил прапорщик. — И деньги, которые дал, тоже забери. Военнослужащим и членам их семей обслуживание бесплатно.

Медик сунул Конечникову купюры.

— Забрать, так забрать, — пожал плечами Федор. — У нас там еще кое-чего из харча осталось. Возьми. Обратно вести примета плохая. Алешка, будь добр…

Федор указал глазами племяннику в сторону двери. Мальчик с готовностью кинулся выполнять просьбу Конечникова.

— Спасибо, — поблагодарил Авдеев.

Фельдшер помог донести носилки со стариком до телеги. Они с предосторожностями уложили спящего деда, накрыли дерюжкой.

— Он теперь пару дней проспит, — проинструктировал прапорщик. — Дырок на нем больше не будет, а вот вернется ли к нему рассудок — один Бог ведает. Будет буянить, колите успокаивающее. Не стесняйся, звони в любое время. Теперь давай ты.

— Нет, не сегодня, — подумав, отказался пакадур. — За стариком присмотр нужен.

— Ну, как хочешь.

Медик положил в телегу пакет с ампулами и иньектор, написал код персонального вызова.

Федор кивнул.

— Давайте прощаться, — предложил медик.

— Ну, бывай, Павел Петрович. Еще раз спасибо.

Федор пожал Авдееву руку.

Фельдшер попрощался с Виктором и Алешкой. Телега захромала на своих кривых колесах по импровизированной мостовой.

Прапорщик медицинской службы Авдеев вздохнул и вернулся в свое полутемное царство, догоняться презентованной ему местной самогонкой.

Ярисс скрылся за деревьями. Потянулись долгие, кристально прозрачные сумерки. В чистом небе у горизонта задержались серо-золотистые облака.

Словно и не было хмурого утра с моросящим дождиком и дня, насквозь продутого холодным, налетающим сразу со всех сторон ветром. Погода налаживалась, несмотря на предстоящую холодную ночь и череду предстоящих дней возвратившихся морозов.

— Гляди, брат, — сказал Виктор. — Завтрева будет ясно.

— Только холодно.

— То лучше, — помолчав, ответил Виктор. — Так уж эта мокрятина достала. Помнишь, каки стояли в енто время морозы годов двадцать попрежь. Снег скатеркой белой лежал, мы маленькие на снегоступках хаживали, в снежки грались.

— Климат меняется, — сказал Федор. — У деда в летописи сказано, что в год моего рождения холода доходили до 30 градусов. А век назад было все 60.

— Да ладно, нашел чегой вспоминать. Ты Федька в деда пошел знать, такой же синоптик-летописец. Помнишь, небось, как тебя Синоптиком задразнивали?

— А тебя Зюзей.

— Ну, енто когда малой был, — не стал обижаться брат. — Вот гляжу я на тебя Федька, и не верю, что ты там побывал.

Виктор указал в сторону заката.

— Побывал, брат, — нахмурился Федор.

— До сей поры не верю, что тама по-правде что-то есть, — признался Виктор.

— А как же, — усмехнулся Федор. — Если подняться километров на тридцать, это примерно столько, сколько до старых выработок, небо станет темно-фиолетовым.

Криона, которую, мы еще не видим, покажется среди других звезд. Если подняться еще выше, то сможем увидеть, как на дальней орбите, над радиационными поясами висит гигантская подкова недостроенного телепортатора, иначе говоря, кольца нуль-транспортировки. Вокруг него летает куча сборочных платформ. Немного в стороне движется временная База, куча сваренных между собой жилых космических модулей и транспортных контейнеров. Потом Криона, спутник Амальгамы, маленький, захваченный ею астероид.

Если мы продолжили бы двигаться то следующее, что нам бы встретилось, это первый астероидный пояс перед Ахроном.

— О, — поразился Виктор. — А сколько ж тогда до солнышка будет?

— Сто тысяч мегаметров

— Погодь, брат, мега ентот твой, сколько-то будет?

— Тысяча километров.

— Во блин… Дох*я получается

— Много, Витя. Свет от Арисса до Амальгамы доходит минут за шесть — семь. А от звезды Яр, солнца Деметры, центральной планеты, свет идет 7 тысяч лет.

— Как же ты там летал? — поразился Виктор.

— Через телепорт. Раз и там.

— Как енто? — Виктор был совсем сбит с толку.

— Как тебе объяснить… — задумался Федор. — На самом деле все близко. Есть единая субстанция, сила, которая проявляется в виде гравитации, света, электричества, сгущаясь, образует планеты и звезды. Она наполняет все вокруг, вернее образует и связывает. Чем слабее связь, тем слабее притяжение, слабее доходящий свет, тем с меньшей предельной скоростью может двигаться тело в пространстве между ними. Кольцо нуль-транспортировки на мгновение устанавливает сильное, прочное сцепление с точкой, куда нужно попасть. И корабль оказывается там, где надо, буквально за один шажок.

— А… — сказал Виктор. — По тону чувствовалось, что он ничего не понял. — Я не про то гуторю. Как же так? Чего ж така несправедлива жизня.

— В смысле?

— Если сейчас вы исхитрились-таки чудеса творить. Наловчились как в сказках, перепрыгивать от звезды к звезде, лечить от всех хвороб треклятых.

А отчего ничего не изделали, чтобы не было войнов, чтобы люди не гибли люто?

Выходит все без толку, все как попрежь. Как при царе Горохе брань вели мечами и луками, так и продолжаете, только уже на звездных лодьях. Жжете, увечите и измышляете, как лучше жечь и увечить. Даже как лечить, я мыслю, выдумали, чтобы было кого жечь и убивать.

Виктор отвернулся и полез за сигаретой.

— А почему «вы»? Разве не мечтали мы с тобой в детстве свалить «рогатую камбалу»? Разве не говорил об этом наш дед? Разве не думали все наши пра-прадеды? Вся летопись проклятиями эланцам исписана.

— Так то ж мы думали, а они иделают, — не нашел ничего лучшего ответа Виктор. — Прочел я енту книжицу, котору подневольный космонаут в халупу медицинску старшому начальнику принес.

— А, «Имперский сплетник», журнал. Знал бы ты, как все на самом деле бывает… — с досадой сказал Федор.

— Шо, брешут писаки? — с надеждой спросил брат.

— Врут. Но на самом деле, все гораздо хуже.

— А зачем? Кому енто надоть?

— Кому? — Федор усмехнулся. — Тому, кто нашу смерть ест и пьет, кому наша смерть — как сладкая коврижка. Правителям нашим. Если бы не это, они давно бы уже ответили за все свои «добрые» дела. А так они громоздят ложь на ложь и заставляют других признать это правдой.

— Но зачем? — поразился и испугался брат.

— Власть, деньги, сила.

— Но зачем?

— Наверное, чтобы жить так, как и хочется и иметь то, что хочется. И все за счет таких, как мы лопоухих увальней.

— Разве ж так можно? Разве нельзя по-другому?

— Можно, — поколебавшись, ответил Федор. — Давным-давно людей было немного. Все, что им нужно делали спрятанные под землей машины. Люди жили долго, очень долго, переходя из тела в тело, в полном сознании, сохраняя свою память.

Но за это они платили тем, что были лишены возможности проявлять свои чувства и рожать детей, как требовала их природа. И они променяли это все на короткую жизнь полную болезней, лишений и опасностей, в мире который снова стал враждебным и мало пригодным для комфортного существования.

— Федя, ты стал дедовы сказки пересказыш, — усмехнулся Виктор. — Так не быват.

— А если представить, только допустить, что это правда?

— От ты ж… Не знаю, что б я исделал, — Виктор почесал в затылке. — Взглянуть не пристально, если, то — лепота. Ничего делать не надоть, пахати не надоть, сеять не надоть, в лес за зверем ходить не надоть. Руку протянул — харч, другую потянул — самогонка. Отросток взлетел — только подумал, и готово дело, девка теляшом. Лепота… Скучно только. Не протянул бы долго. Тоже не по-людски, не по совести.

— Эта эпоха продлилась больше двух десятков веков.

— Был дед Арсений — летописец, стал Федор — летописец, — со вздохом ответил Виктор. — Было, прошло, однако. К лучшему, по разумению моему. Зачем голову забивать.

— Может ты и прав.

— Скажи, Федя, раз ты все знаш, — зачем вы космонауты к нам пристали? Чей-то вам надо, что вам там в своем далеке не сидится? Там бы и космонаутством своим промышляли.

Конечников не стал заострять внимание, что Виктор отнес и его к «космонаутам».

— Витька, погляди на те холмы, — показал Федор за Гремячку, где виднелись остатки старых гор. Вот за ними лежит в земле руда, без которой ни компрессита, ни бальдурита не сделать.

— Каку бальдуру изделать? — не понял Виктор.

— Помнишь, у деда нож был? Тяжелый, прочный. Наждак его не брал, в огне закалки не терял, даже камешки прозрачные с Гремячки, алмазы которые, царапал.

— Как же не помнить, знатный нож.

— Так он из компрессита, это материал так называется. Из него броню делают для кораблей. А если еще к нему генератор подключить, то материал такой крепости делается, что листок в папиросную бумажку толщиной становится прочней железной плиты в три пальца.

— Еб*ческа сила… — вырвалось от удивления у Виктора. — А как енто так можно?

— Он ячейки, как у сетки рыболовной образует. Так эти ячейки у себя внутри энергию от генератора накапливают.

— А без него обойтись можно? — с надеждой поинтересовался Виктор.

— Нет, — ответил Федор. — Этого материала даже в астероидах очень мало. Нужно сто тонн перелопатить, чтобы грамм получить.

— О, как, — размышляя произнес Виктор. — А скажи, брат, много там ентой руды лежит?

— Километров на пять вглубь и Бог знает на сколько вширь. Концентрат. Можно прямо в плавильник.

— Этак от нас до скончания времен космонауты не отстанут, — с вздохом подвел итог Виктор. — Для них енто цельно богачество. А нам шиш на постном масле. Разроют все тута, Гремячку загадят, дыма, пыли, шума понаделают. Зверье уйдет, просо расти не будет. Спасибо, что сказал, брат, надо отсюда подаваться туда, где ентого добра отродясь не бывало. Эх, жизня… А я дом построил, думал сам буду жить, детки мои, внучата.

— А может и пронесет, — сказал Федор. Может они с того конца копать начнут. Может, придумают, как без него обходиться.

— Хрена с два, — в сердцах сказал Виктор. — Пойду деда проверю.

Дверь тихонько скрипнула. Виктор молниеносно кинулся к ней, распахнул ее тяжелое полотно и обнаружил Алешку, который, судя по всему, подслушивал их разговор.

— А ты, чего здеся делаш? — грозно спросил Виктор у сына.

— А я по нужде, — ответил мальчик.

— Мал ты еще, таки разговоры слушать, пацан, — строго сказал Виктор. — Узнаю, что сказывал кому, выдеру по первое число и неоднократно.

Алешка кинулся вниз, гремя безразмерными валенками, надетыми на босу ногу.

Во дворе звякнула цепь, это из будки вылез Крайт, проверяя, кого несет, на ночь глядя.

Федор, вздохнул и вернулся в дом. Он чувствовал легкую досаду. В тайне Федор надеялся, что Виктор иначе воспримет рассказ о давно прошедшем времени Князя Князей.

«Что можно ожидать от закостенелого мужика» — подумал Конечников, ныряя под холодное одеяло и перед тем, как нырнуть в темную глубину сна. — «Завтра нужно будет начать чтение мантры для деда».

Конец 18 главы.