"Плата за обман" - читать интересную книгу автора (Владимирская Анна, Владимирский Петр)

9. ДУРАК И МАРГИНАЛКА

— Вера Алексеевна, а может, как-то иначе? — спросил Сергей Старостин.

Они сидели в рекламном агентстве Дарьи Сотниковой, в кабинете хозяйки, и пили кофе. Этот напиток имелся у рекламистов в разных вариантах: растворимый, по-восточному, эспрессо, латте и капуччино. Кофе в агентстве пили беспрерывно, специфический аромат густо висел во всех помещениях и прочищал глаза, уши, а главное — мозги, основной рабочий орган местных гениев. Если все сотрудники получили по чашечке и находятся каждый на своем месте, то рекламное агентство работает как хорошо смазанный механизм. И тогда нельзя выбросить ни одного звена из хлопотливой рекламной цепочки.

Но сегодня не было видно клиентов. И сама Даша, первое лицо агентства, отсутствовала. А менеджеры, креативные работники и дизайнер помогали в главном офисе людям Старостина переставлять стулья и раздвигать столы к стенам: нужно было освободить пространство для пресс-конференции. Такое у них сегодня было задание.

— Все-таки объясните, зачем устраивать это концертное шоу? — продолжал приставать к Вере Лученко сотрудник Ладыгина.

— Думаете, я так люблю концерты? Потому что иначе нельзя. — Вера отпила еще один глоточек эспрессо. — Вот мы с вами уже не первый день знакомы. Вы несколько раз убеждались: все, как я говорю, так и случается. Если я обещаю — это исполняется. Так почему же вы сейчас в триста двадцать седьмой раз во мне сомневаетесь? А, Сергей?

— Ну…

— Уж не потому ли, что я женщина? — Вера укоризненно покачала головой. — Ай-ай-яй. Вас женщина обидела?

Старостин сердито потер свой шрам.

— Так, не будем переходить на личности! — Но тут же невольно улыбнулся. — Нет, на вас невозможно обижаться. Да я же логически рассуждаю: почему нельзя просто арестовать виновников? Вот вы ведь даже сейчас не говорите мне, кто они. Почему не задержать и не предъявить обвинение в похищении Мирославы, в убийстве Инги? Да и в убийстве двух моих сотрудников — тоже?

— А где улики, доказательства? — напористо возразила Лученко. — Что вы предъявить собираетесь? Мои догадки? Мои, извините, экстрасенсорные способности? Мирослава Ладыгина свидетелем выступать не будет, вы сами не захотите.

Озадаченный Старостин торопливо кивнул.

— Вот смотрите. Как убивали стилистку в журнале, никто не видел. Сотрудники ваши там, на ночной дороге, судя по вашему же пересказу, первыми напали на неизвестного. Аргумент, что хотели вернуть деньги Ладыгина, находящиеся в пакете, не прокатит. Ведь это была бумага! Так что неизвестный, допустим, защищался. Вот и ответьте: на основании чего открывать уголовное дело?

Ее собеседник отвернулся, забарабанил пальцами по столу и налил себе вторую чашку кофе.

— Для врача вы слишком хорошо осведомлены о наших специфических процедурах, — сказал Сергей.

— А вы, как для милиционера, слишком плохо, — парировала Вера. — Или вы просто ждали, чтобы я это сама сказала? Вслух.

Она стукнула о блюдце пустой кофейной чашкой.

— И вообще, пусть все будет по моему сценарию. Поскольку без меня вы с этим делом не справились бы, то и концовку я ставлю сама. Считайте, что это мой каприз, Я, может быть, люблю эффектные концовки.

Они поднялись и вышли в главный офис. Посреди помещения росло дерево. Не в кадке, не в горшке, а прямо из круглого отверстия в паркете. По широким разлапистым листьям в торчащем посреди офисного пространства дереве узнавался каштан. В воспаленную креативом голову арт-директора агентства Александра Романенко пришла когда-то мысль посадить в офисе свое любимое дерево. «Почему Одиссей мог построить свой дом вокруг дерева, — темпераментно защищал он свою идею, — а мы не можем? И вообще, к вашему сведению, самая грязная улица благодаря деревьям намного чище самого вылизанного офиса! Если посадить дерево внутри офиса, мы будем дышать чистейшим кислородом!»

Безумную идею вначале восприняли скептически. Но каштан сразу выделил агентство Сотниковой из множества подобных. Люди приходили вначале из любопытства, а потом становились клиентами. Так что жизнь фирмы протекала под сенью каштана в прямом смысле этого слова.

А сейчас вокруг дерева было просторно. Перестановка мебели Закончилась. Одни сотрудники агентства присели за столы, другие вышли покурить и встречать журналистов у входа.

— Вы подготовились, как я говорила? — спросила Вера.

— Да, — ворчливо ответил Старостин. — В кабинете стоит. Но мне не нравится ваша таинственность, особенно в этом вопросе!

Накануне Лученко попросила его экипироваться на пресс-конференцию как в Африку для охоты на зверей. Или, точнее, не для охоты, а для исследовательских нужд. А именно — принести ружье, которое стреляет дротиками со специальными ампулами. В ампулах, объяснила Лученко, должен быть транквилизатор М99. Специальный, предназначенный для обездвиживания животных. Именно этот препарат, производный от морфина, должен практически мгновенно усыплять жертву. Охранник удивился, но все же достал через знакомых ветеринарную пневматическую винтовку и дротики с ампулами.

— В кого стрелять-то будем? Почему М99? Это ж слона остановить можно, а у нас тут, если не ошибаюсь, люди, а не слоны… И зачем, если есть наручники?

— Сергей, — мягко ответила Вера. — Наручники тут не помогут, вы увидите. И в кого стрелять, поймете сразу. Я-то надеюсь, что не понадобится, но не очень. Вы сами читали распечатку, которую мне передали? Помните, я вас просила срочно выяснить, где пересекался Ладыгин с кем-нибудь из журнала «Эгоист»?

— Читал. Но этого человека обездвиживать не придется.

Вера молчала, улыбаясь. Сергей потер играм, нахмурился.

— Погодите… Неужели… Вот черт!..

— Наконец-то догадались! — сказала женщина. — Не промахнитесь только.

Бывший оперативник криво усмехнулся. Он умел стрелять не целясь, не думая, на звук и вспышку, из любого положения, из любого оружия. Уж он не промажет.

Накануне Дарья Сотникова отправила приглашение от имени рекламного агентства во все средства массовой информации, с которыми она сотрудничала в продвижении марки «Мира Ладыгина». В приглашении было сказано, что Марат Ладыгин, российский предприниматель и миллионер, приглашает журналистов на пресс-конференцию, посвященную спасению его дочери Мирославы от похитителей. Кто откажется прийти на такое мероприятие?

На самом деле нужны были не все, конечно. Но так захотела Вера Лученко.

— Поймите, Сергей, — сказала она. — Все, что здесь произойдет, увидят и услышат журналисты. И сразу опубликуют в своих изданиях. Это же жареный материал! И вот тогда, по старым неписаным законам нашей страны, когда поднимется, так сказать, голос общественности, открыть уголовное дело будет намного легче. Один из деятелей сдаст другого… Да и во время моих шоу, как вы их называете, человек гораздо легче признается в своих преступлениях, чем в кабинете следователя. Вы это должны понимать.

Он понимал.

Через полчаса в офис набилось около десятка человек. Остальных, числом еще около двадцати, попросили ждать снаружи. Вошедшие же расселись за столами. Столы были накрыты: бутерброды, минералка, соки.

Лученко вышла в центр, к каштану, на ходу погладила его лист.

— Дамы и господа! — сказала она. — Разговаривать с вами буду я, Вера Алексеевна Лученко. Марат Артурович Ладыгин поручил это мне. Так что прошу если не любить и жаловать, то хотя бы слушать.

Гости разочарованно зашумели.

— А вы администратор олигарха? — спросил кто-то.

— Нет, это пиар-директор бренда его дочери, — сказала Альбина Фоя.

— А где он сам?

— Его не будет, — сказала Лученко.

— Тю…

Редакция журнала «Эгоист» присутствовала в почти полном составе. Главный редактор Глеб Дегтярев сварливо спросил:

— Это надолго? Я на переговоры тороплюсь.

Вера сказала, обращаясь ко всем:

— Вы угощайтесь, угощайтесь. Надолго не задержу. Но обещаю: будет интересно.

Журналистов не пришлось упрашивать налегать на еду и питье.

— Только я не пиар-директор. Я врач, психотерапевт.

Послышались возгласы:

— Ничего себе!..

— Что за шуточки?

— А что, нас будут проверять на целость крыши? — пошутил кто-то.

Все рассмеялись.

— Я расскажу вам, как случилось, что Мира Ладыгина была похищена, и кто это сделал. А вы внимательно слушайте, потому что эти люди находятся среди вас.

В офисе мгновенно воцарилась тишина, будто выдернули штекер колонок из усилителя.

— Да, — негромко добавила Вера, — именно так. Именно поэтому просьба ко всем: пока я буду говорить, не нужно перебивать. Вы все узнаете из моего рассказа, и мы скорее освободимся. Итак, я узнала, что Миру похитили, и сама обратилась к Ладыгину, желая ее найти.

— Вы следователь? — спросила Батонова.

— Потому что, — продолжала Вера, не обращая внимания на реплику, — я общалась с девочкой на открытии ее магазина. И кое-что мне показалось странным…

Лученко рассказала, как она заметила, что девушка нервничает. Она не могла перерезать ленточку, и в ее вздрагивающих лопатках Вера увидела кое-что из области своих диагнозов. Потом предложила девушке простейший тест и убедилась, что Mира устала, хочет скрыться от всех, у нее приступ социофобии. Например, она пожелала быть ласточкой. То есть такой птицей, которая не опускается на землю, не живет на ней. Кроме того, она нервничала не из-за вопросов журналистов, а из-за чего-то, что должно было случиться после презентации. Поэтому, когда Mирослава Ладыгина исчезла, возник вопрос: это похищение или она скрылась сама? Пятнадцатилетняя девочка не смогла бы самостоятельно организовать свое исчезновение столь ловко. Значит, ей помогали. Кто? И она, Лученко, начала заниматься этим делом.

Поднялся шум.

Вера ожидала, конечно, что журналисты не будут сидеть тихо, что они примутся ее задевать. Доктор-следователь. Психотерапевт-сыщик. Ладно, пусть, все равно их не сдержишь. Лишь бы тот, ради кого был затеян весь спектакль, не попытался улизнуть. Но он, кажется, ничего еще не понял.

Пока гости бурлили, Вера взяла себе стул и уселась под каштаном. Стоять надоело. Оглянулась на Старостина — он возвышался в проеме полуоткрытой двери Дашиного кабинета. Молодец. Ну что ж. продолжим.

— Итак, — сказала Вера вроде бы негромко, но все замолчали, — я предприняла кое-какие шаги. А дальше, чтобы вам было понятнее, изложу все в виде истории нескольких человек. Это реконструкция, основанная на сведениях об этих людях и на моих собственных наблюдениях. Поэтому она очень близка к реальности. Но даже если и есть такие- то неточности, поправлять меня не надо. Кстати, я имена зашифровывать не стану и опять-таки предупреждаю — нет смысла перебивать. Вы в любом случае услышите все, что я собираюсь здесь сказать, до самого конца.

И психотерапевт Лученко принялась рассказывать.

Это началось в школе. Ее вызывали к доске, спрашивали урок. И она молчала. А что говорить? Дома она добросовестно читала домашнее задание. Пока смотрела на буквы, вроде все было в порядке. «После реформ Петра образование стало необходимой и обязательной частью становления и формирования…» Когда закрывала книгу, тут же все забывала.

Весь класс смеялся над ней. Но дети, ровесники, мало ее раздражали. Ну, дурачки. Дашь кому-то подзатыльник, и все. Только надо руку сдерживать, рука у нее тяжелая. Широкая в плечах и бедрах, мощная, коренастая девочка занималась греблей и была надеждой юношеской команды клуба «Спартак».

А вот учитель… Она молчала. Он сердился. И так раз за разом. Он кричал на нее, потом начал издеваться: «Ну-с, Ульяна Чуб, прошу к доске! Давненько не слышал твоего тупого молчания и единиц не ставил!» Вызывал родителей и предлагал им перевести Ульяну в школу для детей с ограниченными возможностями. А что родители? Папа вообще не папа, а отчим. А мама… Ульяна была даже не уверена, что это ее родная мать. Слишком они непохожи: мама тонкая, изящная, умная. А она…

В восьмом классе Ульяна не выдержала и сломала учителю истории руку, которой он выводил в ее дневнике единицу и еще украшал цифру завитушечками, посмеиваясь. Разразился скандал. Все остальные учителя отказались иметь с ней дело. И ее выгнали из школы.

Но она и сама ушла бы. Надоела ей эта учеба. Зачем она нужна? Тем более врубиться ни во что невозможно. Все понятия, слова, правила и упражнения находились будто бы за толстым слоем ваты.

А еще через год она ушла из дома. Все лето ездила с командой на соревнования, тренеру врала, что родители отпустили. Потом тренер узнал, произошел конфликт. Она плюнула на греблю и пошла в секцию тяжелой атлетики, толкать ядро, ведь для гребли она стала уже слишком тяжелой.

Тут ей очень понравилось. Ульяна не пропускала ни одной тренировки, без устали качалась, качалась, качалась… Тело болело, но ей это доставляло удовольствие. Тренер не мог нарадоваться: девушка мощная, мышцы как у гладиатора, ядро толкает, словно игрушку. Подтренировать малость, технику поставить — чемпионкой будет. И она действительно стала через гол чемпионкой страны. Еще два года — и можно отправлять ее на олимпийские игры. Во время тренировки на нее приходили посмотреть другие тренеры, начальство из спорткомитета, журналисты.

Ульяну погубила не звездная болезнь и не зависть девушек, ее коллег по команде, — всего этого она избежала. Ее подвела собственная тяга к маргинальности и агрессивность. Например, ей нравилось, здороваясь, брать протянутую руку и сжимать изо всех сил. Знакомые с ней перестали здороваться.

Однажды пришел на тренировку очередной журналист, пожелавший что-то о ней написать. Спортсменка качала пресс, сидя на обтянутом кожей гимнастическом коне и засунув ноги в шведскую стенку. Она сгибалась и разгибалась, как заведенная, держа за головой в руках чугунный блин от штанги.

— Здравствуйте, — сказал журналист и посмотрел на нее с уважением. — Вот это да!..

Она слезла с коня, тяжело дыша и утирая пот со лба.

— Ульяна Чуб, — сказала она и протянула журналисту руку.

Трудно не пожать даме руку, если она се вам протягивает. Парень вложил свою ладонь в Ульянину, и… Он словно попал в тиски. Журналист хотел выдернуть кисть, но не смог, несмотря на то что был довольно крепким. А женщина сжимала его руку все сильнее, на ее предплечье вздулись переплетенные канаты мышц. Парень согнулся пополам и закричал, потому что волна острой боли из руки ударила ему в грудь…

Вбежала из раздевалки другая спортсменка команды, завизжала, позвала на помощь тренера. Тренер не выдержал и изо всех сил хлестнул Ульяну полотенцем по лицу. Только тогда она опомнилась и отпустила журналиста.

Вызвали врача, тот качал головой, посоветовал прикладывать лед. За журналистом вслед долго бежал тренер и уговаривал его не сердиться на дуру. Потом вернулся и сделал ей выволочку. Требовал больше так себя не вести, ведь она подводит и себя, и всю женскую команду по толканию ядра. Ульяна угрюмо молчала.

В другой раз ей понадобилось завести пластиковую карту, чтобы на нее перечисляли деньги. Это ее попросил сделать тренер. Ульяна пошла в ближайший банк, взяла у операционистки бланк заявления и принялась его заполнять. Это длилось полчаса, девушка вся вспотела. А операционистка отказалась принимать листок с зачеркиваниями и помарками.

— Дайте другой, — засопела Ульяна.

Еще полчаса мучительной возни, путаницы из квадратиков, галочек, букв…

— Я не могу взять у вас такое заявление, — снова сказала операционистка.

Но Ульяна настаивала, начала ругаться. Тогда работница банка из-за стеклянной перегородки кивнула охраннику, тот подошел и вежливо взял Ульяну под локоток.

— Давайте пройдем на выход, девушка, — сказал он заученную фразу.

«Девушка» прижала руку стража банковского порядка к своему боку. Рука оказалась стиснута широчайшей мышцей спины и разгибателями плеча, как двумя стальными катками. Потом Ульяна прошла к двери, а сопящий от боли через нос охранник против воли потащился за ней. У двери она выпустила его руку и вышла на улицу. Охранник выскочил за ней, выкрикивая вслед что-то неразборчиво-угрожающее. Тогда Ульяна оглянулась и спокойно посмотрела на него.

У мужчины на поясе находился весь положенный набор: газовый баллон, пистолет в кобуре. Наметанный глаз по винту на рукоятке пистолета определил бы, что он пневматический, стреляет металлическими шариками. Но Ульяне было все равно, пневматический, газовый или настоящий. Она не боялась ни людей, ни оружия. Чувство страха было ей совершенно незнакомо, как собаке породы бультерьер.

Охранник поторопился скрыться от бесстрашной силачки назад, в прохладу банковского холла. Он долго еще потирал руку, стараясь забыть мимолетное чувство беспомощности.

Раз агрессия, два агрессия… Ульяна долго не знала, что ей делать со своей агрессией. Ведь это вроде бы антиобщественно. Но в конце концов она просто поменяла чувства местами. Там, где остальные люди испытывали радость, она ощущала злобу и желание разрушить. И это приносило ей самое настоящее удовольствие. Она почувствовала себя свободно и раскованно, не мучаясь теперь ни малейшими угрызениями совести после причинения физической или психической боли кому угодно.

Вскоре оказалось, что журналист все же нажаловался кому-то. Тренер ругался и плевался, заявил, что она не поедет на Олимпийские игры. Ульяна рассердилась на него.

На следующей тренировке ядро два раза пролетело возле головы тренера, хотя он стоял в стороне.

— Ты с ума сошла. Чуб?! — испуганно закричал тренер.

— Я хочу попасть вам в голову, — честно призналась Ульяна.

Ее выгнали из команды и из спортивного клуба.

Она подумала немного и кое-что решила. Явилась на стадион, прошла вертушку — ее не рискнули задерживать. Но тренеру позвонили. Он выбежал из зала наружу.

— Чего тебе?

— Я хочу вам сказать пару слов…

— Только не подходи! Стой там, где стоишь!

Ульяна невольно улыбнулась, удовлетворенная. Ее боятся. Это приятно.

— Я пойду записываться на это… Как его… На службу в армию по контракту. Скажу, что спортсменка, чемпионка. И дам ваш телефон, Валерий Федорыч. А вы мне рекомендацию напишете. Ну, и если позвонят, то… Это самое… Вы ничего плохого обо мне не скажете.

Тренер молчал и смотрел на нее. Выросла девушка и поумнела немного. Даже кое-как научилась носить женскую одежду. Существо, скроенное по принципу идеального оружия. Автомат Калашникова, выполненный скульптором Шемякиным. Непонятно только, кто это: мужчина или женщина. Унисекс, предназначенный для уничтожения себе не подобных. А поскольку не подобными ей были все окружающие, то они явно ощущали исходящую от Ульяны угрозу. Что ж, пожалуй, в армии ей самое место.

— Ну? — Ульяна по-бычьи наклонила голову.

— Ладно, — сказал тренер. — Я все сделаю. Только не приходи сюда. И чтобы я тебя больше никогда не видел.

На военную службу по контракту ее взяли не сразу. В военкомат на эту тему обращались разные люди, и хоть нечасто, и нужда в таких бойцах была, — все же существовали ограничения. Например, чтобы не млачше двадцати пяти лет. Ей было двадцать два. Но для Ульяны Чуб сделали исключение. На нее все офицеры сбежались посмотреть… Еще бы — такая девушка!

Она служила вначале в Херсонской регулярной части, в авиационном полку. Потом еще несколько лет в спортивном клубе армии. С подчиненными она по своей привычке не церемонилась. Но на фоне обычных армейских будней ее садизм был не слишком заметен.

И все же конфликт рано или поздно должен был случиться.

В офицерскую столовую пришел прикомандированный на время майор. Ему захотелось пофлиртовать с новенькой, штабной работницей. Оба они оказались за одним столом с Ульяной. Хиханьки и хаханьки не очень мешали ей поглощать свою порцию борща. Но майор, решив подольститься, потянул к себе блюдо с хлебом, маслом и шоколадом, взял коричневую плитку и отдал розовощекой симпатичной девушке.

В принципе, можно было подойти к окошку раздачи и попросить еще шоколаду…

— Вот вам витаминчиков, — сказал он. — Кушайте на здоровье.

— Отдай шоколад, — сказала Ульяна.

Майор очень удивился. Сидит рядом какая-то гора, пародия на женщину с погонами прапорщика, и еще смеет рот открывать? Тьфу!..

— Вы как со старшим по званию разговариваете? А ну, встать по стойке смирно!

Штабная молчала. Видно, новенькая, не знала еще прапорщика Чуб.

Ульяна придвинулась к ней.

— Как звать?

— Лена, — испуганно прошептала девушка.

Ульяна взяла в руки стул, на котором сидела Лена, и легко его приподняла вместе с сидящей. Лена завизжала и схватилась за сиденье, чтобы не упасть.

— Что вы делаете?! — изумился майор.

Ульяна, не обращая на него внимания, стряхнула Лену со стула, взялась руками за его ножки и потянула в стороны. Алюминий заскрипел, мышцы женщины-культуристки вздулись буграми. Наконец, одна ножка с громким хлопком отломилась.

— Лена, — сказала силачка, — а сейчас так хрустнет твой позвоночник. Врубаешься? Отдай шоколад.

Девушка, рыдая, выбежала из столовой. Вокруг зашумели, закричали опомнившиеся офицеры, майор схватился за кобуру. Но расстегнуть не успел: в шею под его подбородком ткнулся холодный ствол ульяниного пистолета.

Скандал замяли, свидетелей попросили молчать — нечего позорить армию. Но Ульяне пришлось демобилизоваться.

Она устроилась охранницей. В скучном фойе офисного здания прошло несколько лет. А потом она познакомилась с Глебом Даниловичем Дегтяревым, главным редактором журнала «Эгоист». Он искал себе личного охранника, причем непременно женщину. Почему именно женщину? Для «понта». Чтобы выглядеть нестандартно, чтобы о нем говорили: вот, у Глеба не как у всех.

Правда, его бодигардом она недолго проработала. Кадровики ему сказали: охранник вам по штату не положен, и нам влетит, и вам. Оформляйте ее как-то иначе. Он пристроил Ульяну в отдел распространения журнала и попутно решил: а почему бы время от времени ее не трахать?

До этого в жизни бодибилдерши было мало мужчин и вообще немного радостей. А тут — постоянный любовник… Да еще какой! Она даже стала следить за собой, пользоваться парфюмами, делать стрижку. Одеваться захотела подороже, в кожаные брюки и куртки. Благо зарплата позволяла.

Ульяна постепенно стала воспринимать Дегтярева как свою семью, которой у нее давно не было. Кличку «Ультерьер», которой он ее в шутку наградил, она воспринимала как знак оценки ее преданности. Она для него была готова на все. Ну и что, если у него случаются мимолетные увлечения? Ульяна даже не ревновала. Все равно он в конце концов приходит к ней, только ей доверяет и только с ней делится сокровенным.

Это потому что она молодец, здорово наладила распространение. Конечно, не без агрессии… Она, не задумываясь, использовала весь свой испытанный арсенал давления на людей. Ведь во всех точках, где приходилось договариваться насчет продажи «Эгоиста», работали живые люди. Из мяса и костей. Одни ее боялись, другие прятались, но журнал брали. Правда, потом, когда журнал разросся и стал солидным изданием, Ульяна уже стала называться «директор по распространению» и лично по точкам не бегала. Но муштровала своих подчиненных как следует…

Она не сомневалась, что когда-нибудь Глеб поймет: Ульяна Чуб надежнее всех на свете. И женится на ней. О детях она не думала, ей не хотелось. Дело в том, что это было ее больное место. Еще юной спортсменкой она «залетела» от кого-то на сборах. Обычное дело: мальчики, девочки… Сделала аборт. Спустя годы, став уже взрослой женщиной, она встречалась с одним военным и решила (…)[1]

— Марат Артурович! Даже если мне пока чего-то не хватает, что с того? Дайте попробовать! Не ошибается тот, кто ничего не делает. Позвольте мне совершить свои собственные ошибки!..

— А не пошел бы ты, — сказал Ладыгин, — вместе со своими ошибками знаешь куда?

И сказал куда.

Пришлось Дегтяреву уйти опозоренным. Он пытался поговорить с другими владельцами журнала. Но оказалось, что Ладыгин его опередил: он рассказал друзьям о смехотворных притязаниях Дегтярева. И они над ним лишь поиздевались.

Однако время и связанные с ним перемены работали на него. Соучредители Ладыгина отказались от своих долей, издательский бизнес стал для них слишком мелок. Сам Марат вскоре перебрался в Москву и через три месяца издание продал. У «Эгоиста» появился новый хозяин. С ним Глеб сумел договориться, и его назначили на долгожданную, главную в журнале должность…

Обиду, нанесенную ему Ладыгиным, он помнил все время. В своих мечтах Глеб часто представлял, как он отомстит. Например, напишет разгромную насмешливую статью о новоявленном миллионере Ладыгине. Или распустит о нем позорные слухи. Или еще что-нибудь придумает. Правда, Марат теперь далеко и высоко, и до него не дотянуться.

Прошли годы. И вдруг такое великолепное стечение обстоятельств: в Киеве открывается бутик дочери Ладыгина Миры. И журнал «Эгоист», случайно опять-таки, в числе остальных СМИ подключен к рекламной кампании девочки-кутюрье. У Глеба прямо-таки закружилась голова и зачесались руки от открывшихся возможностей. Что бы такое придумать? Как Ладыгину отомстить?

Марат, конечно, уже не помнил киевского журналиста, которому он отказал в должности. А Глеб все помнил.

Стилистка готовила Миру к съемкам, фотограф ставил свет, по всей комнате тянулись провода, огибая лежащие на полу зонты, перевернутые зачем-то вверх ручками. То и дело ослепительно мигала вспышка, хоть съемка еще не начиналась. Фотограф метался между треногами и зонтами, в двадцатый раз сдвигая что-то на миллиметр. Вся эта суета называлась «фотосессия». Глеб с Ульяной заглянули сюда просто так, посмотреть. От нечего делать Глеб задавал девушке какие-то ничего не значащие вопросы, а сам думал только о ее отце.

И тут в беседе проскользнуло что-то, что-то забрезжило у него в голове… Так-так-так… Мечтательная Мира проговорилась! Ей хотелось бы ненадолго уехать или оказаться на необитаемом острове. Прямо она и не высказывалась — так, намекнула. Но этого Глебу хватило для коварного замысла. Девочку надо похитить. Точнее, якобы похитить, она ведь сама хочет немного оторваться, удрать… Ну, в общем, свалить. И потребовать у папаши-миллионера выкуп.

— Так что, ее никто не похищал?! — не выдержал кто-то из слушателей.

— Знаете, — заметил Гоша Стоян, — все это выглядит как полный бред.

— Ничего себе историйка!

— Согласна, — сказала Лученко, — замысел этот был с самого начала, прямо скажем, авантюрный и идиотский. Что делать… Один старый мудрый редакционный курьер давненько заметил Глебу: «Умная у тебя голова, только дураку досталась». То-то и оно. Но Глеб Дегтярев, как всегда, далеко не заглядывал. И не понимал, насколько опасно, насколько рискованно такое мероприятие, как похищение человека. Ведь он понятия не имел ни о криминальных структурах, ни о том, как это делается, ни о спецслужбах и их реакции, ни вообще о том, что за всем этим последует. Главное, заставить миллионера Ладыгина по-настоящему страдать: «Ах, где мой ребеночек!» — и с денежками расстаться.

Конечно, с Мирославой он ничего плохого делать не собирался. Девчонка сама поможет себя «похитить». И вообще очень удачно все сложилось. Вот и Ульяна Мирославу к себе расположила, та просто в рот ей смотрела. Как же: такая сильная, затянутая в кожу, на мотоцикле ездит… И плюет на общественную мораль.

Мира долго росла в слишком стерильном и безопасном мире. Это называется — не выходила из зоны комфорта. Всюду ее возили, везде охраняли. А любое живое существо должно испробовать все. Ну, или почти все. Если не обжечься, то не узнаешь, что горячее трогать нельзя. Не упадешь — не будешь осторожен, находясь на высоте. Опыт необходим. У Миры его не было, зато образовалась неосознанная тяга к запретному. К негативному, экстремальному, взрослому. А у Ульяны этого было хоть отбавляй.

Она ждала Миру в аэропорту. Девушка перехитрила своих охранников, они сели на мотоцикл и сбежали в Переяслав-Хмельницкий. Почему именно туда? Это не так уж и важно. Хотя удобно: городок маленький, никто не обратит на них внимания, да и от Киева недалеко. Наверное, у кого-то из героев моей истории там осталась от родственников недвижимость… Может, у вас, Глеб Данилович?

Дегтярев уже давно порывался вскочить и выкрикнуть этой докторше, или кто она там, что он не позволит выливать на себя помои лжи. Да, такое выражение он придумал — «помои лжи». Ведь все собратья по перу уже давно и с интересом разглядывали его, и он чувствовал себя как на унитазе со спущенными штанами посреди сцены театра. Но ему никак не удавалось вклиниться в ее размеренный рассказ. К тому же с ним случилась удивительная неприятность: он будто приклеился к стулу и не мог пошевелить ногами.

Но вдруг его попустило.

— Безобразие! — Он все-таки вскочил, задев животом тарелку с остатками бутербродов. Пластмассовая посуда шлепнулась на пол. — Какая наглость!

Он совершенно забыл, что хотел сказать, только брызгал слюной и беспомощно хрипел. Свитер с высоким горлом душил главного редактора, на красном лбу выступила испарина.

— Спокойно, Дегтярев, не пыжьтесь! Так и до инсульта недалеко, — предупредила его Лученко.

Он сипло дышал, с ненавистью глядя ей в лицо.

— Все равно вы ничего не докажете! — выкрикнул он и даже вдруг мерзко захихикал. — Мне ничего нельзя предъявить! Я сам никого не убивал!

— А пособничество в похищении? А подстрекательство к убийству?

— Ничего не знаю! Никого я не подстрекал, это все выдумки! А Ульяне Чуб я даже запрещал! Вообще запрещал кого-нибудь трогать, бить, увечить. Да, да! Но разве этому Уль-терьеру запретишь?!

Ульяна сидела спокойно все это время, и трудно было понять, слушает она или нет. А если слушает — понимает ли. Вот и сейчас она лишь меланхолично посмотрела на своего Глеба, скользнула взглядом по остальным и продолжала сидеть, развалившись на стуле.

— И в похищении вам меня не обвинить! — радостно подхрюкивая, визжал Глеб Дегтярев. — Я никого не похищал! Девчонка сама! Ульяна ей только помогла, ждала ее на мотоцикле у аэропорта и отвезла… Да! Она сама себя похитила! — Он огляделся вокруг, ища взглядом знакомые лица. — Так и запишите, слышите, вы!

Дегтярев схватил со стола салфетку, промокнул лоб и заявил:

— Прощайте. Я не собираюсь тут оставаться, — и зашагал к выходу.

Вот тут и началось то самое, чего ожидала Вера Лученко. Навстречу Глебу от двери шагнули двое парней в штатском, сказали: «Извините, вы проедете с нами». Это были эсбэушники. Без них никак было не обойтись: они настаивали на своем участии в задержании виновников скандала с Ладыгиным, угрожали. Например, выдвигали ультиматум, что запретят Марату въезд в Украину, объявят его персоной нон-фа га, если им не дадут возможность наконец схватить преступников. Марат посоветовался со Стариком, и они легко согласились, чтобы все лавры достались украинским спецслужбам. Поэтому теперь их было вокруг полно, даже нельзя сказать, сколько именно. А ладыгинская служба безопасности находилась снаружи, у автомобиля.

Как только эти двое преградили Дегтяреву путь. Ульяна встала. Она подскочила к парням и, схватив их ладонями за плечи, сделала такое движение, будто раздвигает шторы на окне. Здоровенные мужчины разлетелись в стороны, опрокидывая мебель и попавшихся им на пути гостей.

Тут же сотрудники СБУ обнаружились и среди журналистов, тоже двое. Они молниеносно схватили Ульяну сзади, один за руку, другой за шею. На ее запястье в одно мгновение защелкнулся наручник.

Присутствующие реагировали по-разному. Женщины завизжали. Кто-то, не будь дурак, засверкал вспышкой фотокамеры. Глеб остался стоять у выхода, растерянно глядя на свалку. Его оттолкнули ворвавшиеся внутрь мужчины, и все они набросились на Ульяну.

Она в это время успела еще наделать дел: того парня, что схватил ее за шею, взяла за ногу, высоко подняла и отшвырнула назад. Он грохнулся на столы под новый залп женского визга. А наручник просто разогнула, только металл заскрипел.

На ней повисли несколько мужчин, пытаясь скрутить ей руки. Кто-то бил ее по голове резиновой палкой, но безуспешно. Еще один парень суетился сзади с электрошокером в руке, но не мог протиснуться сквозь торсы своих товарищей. Ульяна отдирала их от себя по одному, одних отшвыривала, к другим применяла болевые приемы. Дралась она мастерски, и преимущество явно склонялось в ее сторону. Еще немного — и она сломала бы кому-то из нападавших руку или ногу, сломала бы шею. Вот она улучила момент, когда мужчины в очередной раз отхлынули от нее, подняла высоко над головой схваченного парня, и было неясно — то ли она сейчас сломает ему позвоночник, то ли выбросит в окно.

Тут в затянутую черной кожей спину гладиаторши с чпокающим звуком вонзился дротик с красным оперением. Она замерла. Вжик! — в ее шею уткнулся второй.

Ульяна медленно обернулась, посмотрела на Старостина, с винтовкой в руках стоявшего в проеме дверей кабинета…

И рухнула на пол вместе с горемычным службистом.

Все с облегчением вздохнули. Страшно было представить, что бы натворила эта женщина… Служители украинской безопасности, напрочь забывшие о Дегтяреве, наконец смогли схватить ее, вчетвером подняли под руки и поволокли к выходу. Голова Ульяны свешивалась на грудь, ноги волочились.

Дегтярев, воспользовавшись всеобщим замешательством, выскользнул на улицу. Его никто не задерживал. Он прошел мимо высыпавших за ним журналистов с гордо задранным носом и свернул на перекресток, к припаркованному автомобилю.

Тут к нему подошли.

— Глеб Данилович, — вежливо обратился к нему молодой человек. За спиной у него стояли еще двое. — Марат Артурович хочет с вами побеседовать. Прямо сейчас. Прошу. — И он кивнул на большой длинный «бентли».

Глеб принялся озираться, побледнел и стал похож на сморщенное печеное яблоко. На ватных ногах, почти в обморочном состоянии он качнулся в сторону «бентли», не смея отказаться — ведь его Уль-терьера больше не было рядом. Его взяли под локотки и бережно усадили в машину…

Веру Лученко окружили раскрасневшиеся, возбужденные журналисты. Они фотографировали ее, пытались задавать вопросы, но сами же перебивали друг друга. Толку в этом не было никакого. Женщина на все отрицательно качала головой и говорила: «Потом».

— Хочу кофейку, — сказала она, и ей, конечно, немедленно налили.

Приблизился Старостин, посмотрел на ребят долгим взглядом. Постепенно все они отошли и оставили их одних.

— Вера Алексеевна, — сказан он с чувством. — Я вам очень признателен. Честно. Но…

Вера молча и с наслаждением пила кофе. «Круассанчик бы сейчас!..» — подумала она.

— Я был почти все время с вами. Знал то же, что и вы. Может, расскажете, как вы догадались, что Мира скоро вернется? Как вычислили эту парочку?

— Пожалуйста, — кивнула Вера. — Начнем с записи. Той, что вы мне показывали, с видеокамеры наблюдения в аэропорту «Борисполь».

— Но там ничего интересного не было.

— Для вас и всех остальных, но не для меня. Дело в том, что у меня глаз иначе устроен. Если я видела человека один раз, то могу его узнать даже через много лет. С бородой и усами или без них. С другой прической и после пластической операции, если это женщина. Вот так…

Сергей молчал, не решаясь ничего возразить. Каждый раз, когда он говорил ей «Не верю», эта удивительная женщина доказывала, что он ошибается.

— Но вы не расстраивайтесь. Наверняка все, кто до меня просматривал эту запись, следили за входом в женский туалет. И никому не пришло в голову обратить внимание на тех, кто выходит из мужского. Там обе двери рядом, помните? Они закрыты высоким, выше человеческого роста матовым стеклянным экраном. Наверняка охранник ваш стоял сбоку и обращал внимание только на женщин, хотя и мужчины выходили почти оттуда же. Поэтому он и не заметил Миру, которая появилась в мужской одежде…

— Что?!

Вера улыбнулась одними глазами.

— Ага, вижу, она вам никаких подробностей не рассказала. Вот бесенок!.. Да, я на записи узнала девочку. Она была одета в кенгурушку с натянутым на голову капюшоном, джинсы и кроссовки. Причем узнала по походке. Во второй раз смотрела внимательнее, увидела, как на пальце подростка что-то чуть сверкнуло. Это было ее кольцо, я его запомнила: изумруд. В третий раз присмотрелась к едва видной из капюшона щеке и убедилась, что это Мира.

— Вот оно что… — протянул Старостин.

— Именно. Она все продумала. Охранник ожидал увидеть девушку в гламурном платье, с длинными волнистыми волосами. На подростка никто не обратил внимания. В общем, так я узнала, что Миру никто не похищал, она сама удрала. Для чего пятнадцатилетняя девочка, дочь миллионера, может устроить такой финт? Прямо скажем, шокирующий. Вариантов немного. Тут следователем быть не обязательно, и даже талантливым психологом. Что-то ее сильно не устраиваю. Чего-то не хватало такого, о чем иначе она заявить не могла. Понимаете?

— Кажется.

— Надо было посмотреть ее жилье, чтобы понять это. Визит в Москву убедил меня: у девочки есть своя жизнь. Мотоцикл, конечно, аргумент весомый, но главное другое. Рисунки в папках, фотографии в ящиках стола — и всюду ее мама. Мира скучала, хотела общаться с мамой, значит, ей не давали такой возможности. Уже потом от нее самой я узнала, что права и что там еще деньги замешаны…

— А как вы эту парочку вычислили?

— По логике вещей, следовало пройти Мириным путем, чтобы узнать, с кем она общалась, кто ей помог сбежать. Тогда можно было бы предполагать, где она находится. Фотосессии и интервью с девочкой-кутюрье делали в нескольких изданиях. Я начала с «Эгоиста», и мне повезло. А может, интуиция… Там произошло вот что. Главный редактор Глеб Дегтярев вначале демонстрирует отсутствие интереса к Ладыгиной. Он поручает начинающему репортеру брать у нее интервью, заведующей отделом моды запрещает это делать. Дескать, слишком много чести. Возможно, и так… Но почему же он тогда без мыла лезет на фотосессию? Зачем присутствует, общается с «зеленой девчонкой, чей бизнес сделан на деньги папочки»? И даже развлекает ее анекдотами.

— Да, это неспроста.

— Вот потом, когда вы мне нашли информацию, что Дегтярев с Ладыгиным пересекались, это «неспроста» обрело смысл и подоплеку. К тому же там, в редакции, убили стилистку. Сразу же после объявления награды в десять миллионов. Наверное, эта сумма обострила память Инги, и она что-то вспомнила. Иначе зачем ей так срочно понадобилось убегать с совещания? Кстати, позже в моей памяти всплыло, что Дегтярев запнулся, когда я попросила провести меня к стилистке. И когда ее обнаружили мертвой, он быстро велел всем сотрудникам собраться в большой комнате и не выходить из нее. Вроде законопослушный шаг, все верно… Но почему запнулся? Я предположила: а что, если он знает, кто убийца? И знает, почему ее убили: чтобы она о чем-то, связанном с Мирой, молчала. А что, если Инга этим с кем-то поделилась и еще кто-то из сотрудников в опасности? И вот, чтобы убийца не мог больше никому свернуть шею, он всех собирает и держит на виду. Я тогда еще не предполагала, что это практически он и есть. Ульяна всего лишь его инструмент. Кстати, ее совсем легко было вычислить — она же все время рядом с ним. Я внимательно прочла ее биографию, все, что вы мне собрали, и поняла ее. Если Дегтярев просто глупец с амбициями, то она — маргинальная личность, садистка. Не выносит красоты, от радости ее тошнит, зато все негативное радует. Есть такие особи, чувствительные только к черному.

— М-да… — протянул Старостин. — Веселенькое дело. Я еще вот что хотел…

— Секунду. Не могли бы вы мне купить булочку какую-нибудь? К кофе, — попросила его Лученко.

— А… Конечно, — кивнул он и вышел.

В агентстве уже никого не было. Ключ от входной двери Даша дата Вере, чтобы она закрыла, когда все закончится.

— Вот, пожалуйста. — Мужчина принес две сырные палочки. — Угощайтесь. Вот что я хотел сказать. Выходит, без вас ничего бы у нас не получилось. Вы узнали Миру на видео. Вы еще раньше поняли, что она чувствует себя дискомфортно…

— Да, я ее тестировала… Спросила, например, кем из животных она хочет быть. На этот вопрос отвечают по-разному. Мужчины чаще называют медведя, это выбор силы. Моя подруга, актриса, выбрала пантеру — хищницу. А Мира предпочла легкий полет, парение над камышом и переливчатые крылья… Ну, там еще был ландыш, го есть чистота и неуверенность в своих силах. Кроватка — уязвимость, желание защититься… Из музыкальных инструментов Мира, не задумываясь, выбрала скрипку. И это вовсе не банальный выбор первого попавшегося инструмента, девушка осознанно хотела, чтобы музыка напоминала человеческий голос. Ведь именно скрипка ближе всего к созвучиям живого голоса. Ей не хватало теплого разговора, участия, общения — вот такой я сделала вывод… Извините, я вас перебила.

— Дальше вы предложили «встречную» награду за живую и здоровую дочь Ладыгина. До этого мы не додумались бы никогда. Если б Марат Артурович заплатил во второй раз, неизвестно, что случилось бы потом.

— Это точно, — согласилась Вера. — Наверняка не очень хорошее. Дегтярев и его помощница именно после контрпредложения занервничали. Это все цепная реакция моей придумки. А когда они занервничали, Мира поняла, что они мерзавцы, и удрала. Иначе бы зачем ей удирать, она бы и сейчас там сидела и ждала, что ей принесут папины деньги, которые она хотела маме преподнести.

Старостин продолжил:

— Все это замечательно. Однако вы во всеуслышание рассказали тут о Мире всю подноготную. Из этого следует, что известная кутюрье — девушка с червоточиной. Хотела собственного папу-миллионера облапошить… Выходит, позор на весь мир! Эти бравые ребятки теперь такого понапишут!.. Так? И ее дизайнерский образ сильно проиграет. Неужели нельзя было кое о чем умолчать, а, Вера Алексеевна? Ведь Ладыгин меня теперь уволит.

— Снова вы об увольнении, — ответила Вера безмятежно. — Боитесь? А ведь самодостаточная личность ни от кого не должна зависеть… — Тут она слегка опечалилась. — И все-таки вы не правы. Начнем с того, что Мирин дизайн теперь будут покупать еще охотнее. Бум у нее наступит в продажах, уж поверьте! Ей нечего стесняться, она на своих ошибках учится. А папочке Ладыгину передайте, пожалуйста, что это он, в сущности, виноват в самопохищении дочери. Потому что не давал ей встретиться с мамой. Чрезмерно опекал и охранял. При этом даже не сам лично, а через наемных своих людей, через вас. Так что пусть тоже учится на своих ошибках. Ничего. Вся эта сомнительная история папе с дочкой все же не повредит. А может, — загадочно улыбнулась Лученко, — и не только им.

Старостин вздохнул.

— Еще что-нибудь передать?

— Да, передайте.

— Слушаю.

— Передайте своему шефу, что для золотой рыбки у меня есть одно желание. Если он считает, что должен мне что-нибудь, пусть купит билет на самолет в Нью-Йорк.

Мира Ладыгина теперь свободно встречалась с мамой, когда ей только хотелось. Причем ездила в гости на мотоцикле. Отец, к ее удивлению, вовсе не запрещал, не ругался, не давил на психику — мол, будь осторожна и все такое. Наоборот, когда увидел ее «Харлей Дэвидсон», у самого глазки загорелись! Попросил прокатиться, сделал круг по территории усадьбы, потом на шоссе — и как газанет! Нет, все-таки папка у нее классный!

Она не замечала за собой и обычного надзора охраны. Подозревала, конечно, что он есть, но не видела. Ну и хорошо.

Мирослава даже уговорила отца, что пробудет в Киеве еще около месяца. Слишком давно она с мамой не общалась. Уговорить его удалось легко. Папа все больше ее удивлял… Правда, он насчет ее бизнеса забеспокоился, но она ведь столько напроектировала в последнее время — на полгода шитья хватит.

А сам он уже засобирался в Москву. Только вот день рождения с дочкой отметит — и полетит.

— Па! — сказала Мира. — Я приготовила тебе сюрприз.

— Да? Ты меня заинтриговала. И что же это?

Мире хотелось казаться серьезной, но глаза ее смеялись. В них плескались веселые огоньки радости. Она набрала побольше воздуха в легкие и объявила:

— Путеществие на воздушном шаре!

— Ты подарила мне на день рождения полет на воздушном шаре? — изумленно вскричал папа-миллионер.

- Да.

— А знаешь ли ты, маленькая моя божья коровка, что я с детства мечтал о такой прогулке? Да ты просто чудо, а не дочь!

— Ура!

— Не просто ура, а гип-гип-ура!

Мира пустилась в пляс, выделывая восторженные коленца. Папа тоже немного попрыгал, корча страшные рожи.

— Что же ты, — немного задыхаясь, спросила Мира, — до сих пор не полетал на шаре? Бедненький! Неужели денежек не хватило?

— Да, бедный я! — подхватил игру Марат. — Разорен выкупами, которые должен заплатить за свою неразумную дочь!

Мира перестала прыгать и надулась.

— Ну, па! Я же просила…

— Ладно, не хнычь. — Он потрепал ее по волнистой прическе. — Уж и пошутить нельзя.

— Тем более, — дочь лукаво взглянула на него, — десять миллионов так никому и не достались, экономный ты мой. Ну, до встречи на шаре!

Через несколько дней Марат прикатил на своем «СААБе» в аэропорт «Чайка», откуда запускались воздушные шары. Настроение у него было прекрасное. Впервые в жизни он так отпразднует свой день рождения. Во-первых, только Мира и он. Во-вторых, сейчас они с дочкой окажутся в корзине и поплывут над землей. Здорово!

Желание летать для него было мечтой из детства. Только, став взрослым, он как-то не вспоминал о нем. Суета и взрослые заботы почему-то не давали ему оторваться от земли хотя бы в мыслях. А самолет не считается, он не дает чувства полета, только ощущение быстрого перемещения в пространстве.

Другое дело — воздушный шар. Это, пожалуй, единственный аппарат, позволяющий человеку по-настоящему почувствовать небо. Еще есть парашюты, конечно, но тут надо быть ловким и тренированным. А воздушный шар. по идее, должен дать максимальное ощущение свободы, ведь он элементарно прост в управлении…

Марат припарковался, издалека разглядывая яркую оболочку воздушного шара, поставил автомобиль на сигнализацию и зашагал в ту сторону.

У места старта спиной к Ладыгину стояла женщина. В лиловом велюровом костюме, высокая, стройная. Ветер шевелил ее длинные волосы. Сердце у Марала защемило. Такая красивая… «Эх, был бы я посвободнее!» — невольно подумалось ему.

Женщина повернулась, и Марат остолбенел. Это была Маргарита Голубенко.

Несколько секунд они ошеломленно смотрели друг на друга. Затем спросили хором:

— Где Мира?

И тут им все стало понятно. Неужели дочь нарочно свела их на этом летном поле?! Ну, хулиганка!..

Рита вспомнила, как Мира уговаривала ее.

— Мамуля! — вкрадчиво начала дочь. — После всего, что я перенесла, мне бы очень хотелось отдохнуть.

— Конечно! Бедная моя девочка. — Мать привлекла ее к себе. — И какие же у тебя планы?

— Ну, во-первых, я хочу отдыхать с тобой и только с тобой. — Мирослава прижалась к матери, словно котенок, который долго искал теплый мамин бочок.

— Я с удовольствием составлю тебе компанию, — обрадовалась Рита.

— Обещай, что согласишься на любой вариант отдыха, какой бы я ни выбрала!

— Ты что-то придумала, хитрюга?

— Обещай!

— Надеюсь, это не будет охота на крокодилов в Амазонке? И не сафари в Африке? Ты же знаешь, я противница экстрима. И вообще, после приключений — опять приключения?! Ни за что!

Рита откинула назад свои густые вьющиеся черные волосы. Этот жест Мира переняла у матери, и они обе часто совершали его синхронно. Вот и сейчас девочка забросила свои длинные кудри на спину.

— Мы даже не уедем за пределы города. Ну что, обещаешь?

— Хорошо, обещаю. Но при одном условии. Ты сейчас же мне все расскажешь. Путешествие на катере по Днепру?

— Почти. Это полет на воздушном шаре над Киевом.

— Ты с ума сошла! Я же ужасно боюсь высоты!

— Я знаю, мамочка. Но ради меня, всего один разочек! Ну, пожалуйста! — стала канючить Мира, как заправский детеныш-бесеныш.

— Ни за что! Ни за какие сокровища мира, — отбивалась от дочери Маргарита. — Я же сознание потеряю от страха! Даже и не проси.

— Мамуля… А если бы похитители потребовали, чтоб ради моего спасения ты полетела на воздушном шаре в другую точку планеты? Неужели ты бы отказалась? — Используя этот аргумент, Мира смотрела на мать невинными глазками.

— Это шантаж! — возмущенно воскликнула Рита Голубенко.

— Никакой не шантаж. Просто твоя дочка мечтает прокатиться на воздушном шарике. Почувствовать себя птицей, разве это плохо?

— Ничего плохого я в этом не вижу, но…

— А с кем мне прикажешь лететь?

Маргарита задумалась. Действительно, дочь права. С кем ей лететь? Все подружки в Москве. Да и потом… Даже с подружкой она ее ни за что не отпустила бы. Тогда с отцом? Но Марат вечно занят, у него бизнес, командировки, переговоры. Он не может уделить девочке время. Но представить себя в гондоле воздушного шара Рита была не в состоянии. К горлу подступала тошнота, и женщине казалось, что она забьется на дно этой посудины для полетов и так, зажмурившись, проведет все время в воздухе. Наконец она решилась.

— Так и быть. Я согласна. Но учти, это только ради тебя!

И вот теперь Рита стояла рядом со своим бывшим мужем… Она первая вышла из замешательства.

— Как ты думаешь, — спросила Рита, — она здесь появится?

Марат пожал плечами и усмехнулся.

— Не знаю.

Он мимолетно подумал, что их дочь, скорее всего, сидит где-нибудь с биноклем и наблюдает за ними. Мира, как и он в годы своей студенческой молодости, способна придумывать удивительные приключения.

Прошла минута или две.

— Будем ждать ее или полетим? — спросил Марат. — Вот и инструктор уже пришел. Давай руку…

Рита вдруг почувствовала, что подать ему руку еще труднее, чем представить себя на высоте. Но и не подать?…

Она закрыла глаза…

— Между прочим, у меня день рождения сегодня, — услышала она его голос. — Ты еще помнишь?

Она протянула ему руку в ответ.

Ладыгин оказался прав. Мирослава и вправду пряталась за машиной-заправщиком, на том участке летного поля, где стояло несколько небольших частных самолетов. К глазам она приложила бинокль с многократным увеличением и, закусив губу, цедила сквозь зубы:

— Да что ж вы стоите, как неродные! Подойдите поближе друг к другу! Папа, помоги маме забраться в корзину. Где этот чертов инструктор? Ах, вот он! Он им что-то говорит. Наверное, что время отправляться. Так, папочка подал маме руку, но корзина высокая, правильно… Я такую и заказывала. Ей никак туда не влезть. Ну? Папа! Почему ты такой тугодум? Нужно взять маму на руки, что ты как маленький… И перенести ее внутрь. Мама, не сопротивляйся, пожалуйста! Закрой глаза и все… Ну? О! Додумался наконец-то. Ура! Подхватил ее и переносит внутрь этой кошелки… Фу ты, корзины. Все как в замедленной съемке. Молодец, папуля! Не торопится поставить маму на пол. Мамочка, скромница наша, сама выскальзывает! Так… Зажгли горелку под шаром. Сейчас, сейчас… Наполняется воздухом и круглеет, как глобус. Ура, поднимается! Ну все, родители. Я сделала, что могла. Не подведите меня!

Девушка положила бинокль, сложила руки ковшиком и прошептала:

— Господи! Пусть мама и папа снова будут вместе…

Из горелок вырвалось пламя. Шар встрепенулся, проснулся, заколыхался… Обрел наконец свою форму. И медленно взлетел. Марат почувствовал толчок счастья в сердце — может быть, его давние детские мечты сбываются?

Рита только приоткрыла щелочки глаз — и снова зажмурилась. Марат осторожно прикоснулся рукой к ее руке. Она крепко схватила его ладонь, распахнула глаза… Страх куда-то улетучится, вместо него появился восторг.

И больше ничего уже не было, только чистый детский восторг, шар и бесконечное, совершенно нестрашное небо.