"Городской охотник" - читать интересную книгу автора (Вестерфельд Скотт)

Глава шестнадцатая

«Мрррф…» — вырвалось у меня с перепугу.

Он пробормотал что-то невнятное, скользнув по мне взглядом.

Я проглотил рисовый шарик практически целиком.

Он продолжал бормотать, и постепенно я сообразил, что он говорит вовсе не со мной. У его рта маячил тонкий черный микрофончик, а выражение лица было отсутствующим. Бугай разговаривал по телефону с помощью гарнитуры и смотрел сквозь меня.

С осветленными волосами и в костюме «пингвина» я стал невидим!

Я повернулся и сделал несколько шагов. Плотно сжатый комок страха в моем еще пустом желудке медленно растворился, перестав угрожать вытолкнуть назад проглоченный шарик суши. Я продвигался к планетарию, стараясь идти ровно, пока не показалась висящая модель Сатурна размером с пляжный мяч.

Пригнувшись позади планеты, я сосчитал до десяти и стал ждать, когда на виду появится его лысая башка, а с ним еще пять придурков или громил с наушниками и хищными ухмылками. Но он не появился, и я решился выглянуть.

Лысый стоял на том же самом месте, продолжая разговаривать по телефону. Он не был «пингвином»; он был одет в черную униформу службы охраны и буравил взглядом толпу, явно кого-то высматривая.

Меня.

Я улыбнулся. Маскировка Джен сработала. Он не связал нового не-Хантера с похожим на скейтбордиста парнем, которого видел сегодня утром.

Однако мне подумалось, что пройти мимо него еще раз — значит нахально искушать судьбу, и я осмотрелся, интересуясь, что да как в других частях помещения. Передо мной, как в раскрытую пасть, вливался в планетарий равномерный поток гостей, а над входом сообщалось, что состоится показ нового рекламного ролика о шампуне, которым меня уже одарили. Пожалуй, это то, что надо: во-первых, там темно, во-вторых, за привычным делом мне легче вернуть себе ощущение крутизны. Следить за рекламными объявлениями — это как раз то, в чем я мастак.

Я сделал глубокий вдох, вышел из-за висящей планеты и решительно направился к планетарию, прихватив по пути бокал с шампанским, реально чувствуя себя мегасуперсекретным агентом.

«Пунь-шам» оказался чудным, под стать своему названию.

Свет в зрительном зале планетария погас, спинки стульев были откинуты, и мое тело погрузилось в громыхание музейной стереофонической акустической системы. Над головой вспыхнули звезды, кристально ясные, как в холодную ночь в горах.

Появился квадрат света, из глубин вселенной выдвинулся гигантский телевизионный экран.

Клип начался в традиционной манере — модель под душем моет голову шампунем, а потом, когда начинает одеваться, ее мгновенно высохшие волосы рассыпаются пышным, сверкающим каскадом — переливаются так, как этого можно добиться с помощью эффектов освещения. (Где-то на нижнем уровне рекламной индустрии работают машины для преобразования кофе в световые эффекты.)

Потом появился приятель этой модели: действие рекламируемого шампуня производит на него столь сильнее впечатление, что он путает слова и, желая сказать: «…принимала душ?», произносит: «…помогала муж?»

В ответ она с улыбкой, такой же пустой, как эта шутка, встряхивает волосами.

Дальше они входят в театр, и капельдинер с манерной косичкой, потеряв дар речи от ее ослепительных волос, лепечет: «Я приворожу вас на ваше тесто». (Видимо, вместо «Я провожу вас на ваше место».)

В награду он получает ту же пустую улыбку и очередной взмах шелковистой гривы.

Наконец, они сидят в ресторане, и ее все еще не очухавшийся спутник, вместо того чтобы заказать «вино и крабы», требует у официанта «кино и жабы».

Заканчивается этот ролик показом здоровенного флакона и закадровым голосом:

— «Пунь-шам»! Увидел — обалдел!

Экран погас, темный планетарий наполнился гомоном, то растерянным, то насмешливым, но тут экран стремительно замигал разными, от темно-синего до ослепительно красного, цветами. Словно забивая этим странным, заключительным световым аккордом, иголки в мой мозг.

Вспышки прекратились так же неожиданно, как и начались, звезды вернулись, вновь зажегся свет, и публика захлопала.

Из планетария я выбрался, ковыляя, моргая, забыв о лысом парне, об «антиклиенте» и обо всем на свете. Вот что сделал со мной экран со вспышками.

Бокал из-под шампанского в моей руке оказался пустым, поэтому я схватил с подноса еще один бокал с апельсиновым соком. В голове с бешеной скоростью крутились какие-то полумысли, как будто кто-то нажал клавишу перезагрузки моего мозга.

Этот апельсиновый сок оказался еще более приправленным, чем первый, но мне нужна была его холодная реальность в моей руке. Поэтому я продолжал пить его, пытаясь стряхнуть ощущение странности, оставшееся от рекламы «Пунь-шам», хотя по степени невнятности рекламный клип и название продукта вполне соответствовали друг другу. Мне, однако, не давало покоя одно специфическое ощущение. Как и всякий американец, я много времени провожу у телика, видел чертову прорву рекламных клипов — даже получал деньги за то, что высказывал о них свое суждение. Мне к ним было не привыкать, даже к самым оригинальным, но в этом ролике было что-то не просто странное, а неправильное. И это касалось не только финала с мигающим экраном: моей профессиональной восприимчивости было нанесено большое оскорбление.

Суть дела в том, что этот клип не выглядел настоящим.

Знаете, бывает вы смотрите по телику кино, а в этом кино кто-то смотрит по телику шоу, которого на самом деле по телику не показывают, с ведущим, который на самом деле на телевидении не работает, — все придумано и снято специально для этой картины. Этот элемент всегда смотрится ненастоящим, потому что любой американец представляет собой, в той или иной степени, машину для преобразования кофе в просмотр телепрограмм. В этом мы все специалисты. Через две секунды после включения мы уже понимаем, какой видим материал, прошлогодний или снятый в конце восьмидесятых, угадываем и жанр, и производителя, и канал — все это понятно по отложившимся в подкорке деталям, касающимся освещения, ракурсов камеры и качества видеопленки. От нас ничто не укроется, мигом все просекаем.

— Но ведь «Пунь-шам» настоящий, — произнес я, размышляя вслух.

И тут мне на глаза попалась дверь туалета; ноги сами понесли меня туда. Поставив пустой бокал на раковину, я порылся в подарочном пакете, нашел крохотный бесплатный флакончик с шампунем и выдавил капельку на палец.

Цвет, ярко-пурпурный, был не совсем обычным, но в остальном жидкость выглядела и пахла как натуральный шампунь. Пустив воду, я растер его в пену — и пенился он как настоящий шампунь. Осветленный незнакомец, явно сбитый с толку, растерянно смотрел на меня из зеркала. Я задумался. Может быть, после всех параноидальных событий сегодняшнего дня я головой повредился или это осветлитель Джен, просочившись под кожу и череп, вызвал разжижение мозгов? Ясно ведь, шампунь настоящий, просто реклама дурацкая.

Я вздохнул и стал мыть руки.

Мыл их, мыл… Пять минут.

Но они остались пурпурными.

Недаром его так назвали «Пунь-шам», то есть шампунь наоборот, перевертыш. Не моет, а красит. Вся вечеринка затеяна для того, чтобы окрасить богачей в багрянец и пурпур. Заставить их покраснеть.

— Ну, это уже вообще ни в какие ворота! — сообщил я незнакомцу в зеркале.

Выговорил, вроде, правильно, значит, чувства реальности не утратил. Чувство же голода в подтверждении не нуждалось: у меня от него руки тряслись, а сидевшие в желудке ром и шампанское угрожали головокружением. Нужно срочно поесть.

Я оставил подарочный пакет, на тот случай, если внутри него еще остались ловушки для дураков, забрал только журнал и цифровую камеру. Камера была покрыта «пунь-шамскими» логотипами и соответственно могла таить в себе потенциальную угрозу, но она была такая маленькая и аккуратная. В общем, чего объяснять — халявный цифровой фотик!

Мои свежеокрашенные пурпурные руки плохо сочетались с нарядом пингвина, поэтому я засунул их в карманы, стараясь выглядеть естественно, а не как человек, который красится дважды в день. Хорошо еще, что чертов «шампунь» не попал на мои осветленные с такими муками волосы.

Я достал телефон, набрал Джен и снова оставил ей сообщение, в сотый раз гадая, где она… Мне страшно хотелось рассказать ей о лысом, о поддельном шампуне и его фальшивой рекламе, а заодно спросить, не обнаружила ли она что-нибудь сама.

Больше всего мне хотелось узнать о ее соображениях насчет того, зачем «антиклиент» хочет выкрасить людей в пурпурный цвет?

Мимо проплыл поднос с крохотными двухэтажными сэндвичами с семгой. Я проследовал за ним обратно к залу африканских млекопитающих, думая, как бы цапнуть сэндвич, не привлекая внимания к красным рукам.

Лысый был там, где я его и оставил, в проходе между залами, продолжал болтать в свой микрофончик. Я расправил плечи, полагаясь на свою маскировку.

Но тут людской затор заставил официанта остановиться и толпа накинулась на сэндвичи — было очевидно, что скоро от них и духу не останется. Я, в меру пьяный, но страшно голодный, оскалился и решил рискнуть. Выбора не было, пан или пропал!

Я протянул руку и ухватил сэндвич, засунув в рот половину. Как и рисовые шарики, он был пересоленным, ноя продолжал жевать, стоя спиной к лысому.

Никто не обращал на меня никакого внимания. Тыльная сторона моих кистей была не такой красной, как ладони. Я решил взять еще один сэндвич, перед тем как оставлю лысого типа позади.

Оглядев народ, поглощающий семгу, я заметил, что все стоят с напитками. Языки у многих уже заплетались: я слышал, как одна женщина заговорила на «пунь-шамский» манер:

— Поросшие у них покуски. (Вместо «хорошие у них закуски».)

Ее собеседники покатились со смеху.

Конечно, гости потихоньку набирались. Соленая еда вынуждала всех налегать на напитки. «Благородный дикарь» наличествовал повсюду, и теперь по залам стали гулять вспышки — многие пустили в ход камеры из пакета.

Жадно кусая бутерброд, я все же приметил, что дареные камеры работают как-то по-особенному: перед каждой основной вспышкой зажигался и гаснул красный огонек, словно подмигивал сатанинский глаз. И сами вспышки отличались от обычных. Они были разноцветными, пульсировали то красным, то синим, совсем как тот рекламный экран. Очень скоро пульсировать стала и моя голова. Может быть, вся эта вечеринка задумана как гигантская ловушка?

Нет. Должно быть, это игра моего голодного воображения. Вот слопаю еще один сэндвич и буду в порядке.

Когда я потянулся за ним, в мои ноздри проник знакомый запах.

— Мама? — тихо произнес я, узнав один из разработанных ею ароматов, развернулся с сэндвичем в пурпурной руке и оказался лицом к лицу с Хиллари Уинстон Дефис Смит.

Она заморгала, переводя взгляд с пурпурной руки на мое неожиданно побледневшее лицо, и, хоть и не сразу, но с роковой неизбежностью пришла к изумленному узнаванию.

— Хантер? — пробормотала она.

— Заслужила медаль за догадливость, — ответил я.