Анна Стрельцова КАК МЫШИ КОТА ХОРОНИЛИ Букер-2002 г. Хроника литературных событий

ЯНВАРЬ 2002

Журнал "Октябрь" присуждает премию за лучшую публикацию 2001 года Олегу Павлову за произведение "Карагандинские девятины, или Повесть последних дней".

Книжное издание трилогии Олега Павлова "Повести последних дней" вышло в серии современной прозы издательства "Центрполиграф". Трилогия сложилась в последнее десятилетие. Начало её положила в 1994 году публикация на страницах журнала "Новый мир" романа "Казённая сказка". Роман сразу же был замечен критикой, а его молодой автор получил признание старших собратьев по перу, живых русских классиков, Виктора Астафьева и Георгия Владимова. "Казённая сказка" принесла Павлову громкий литературный успех и стала бестселлером. Следующий роман "Дело Матюшина", увидевший свет на страницах журнала "Октябрь" в 1997 году, побил все рекорды по количеству критических откликов, что было связанно с его же протестным и показавшимся многим критикам "антиобщественным" звучанием. История лагерного охранника, ставшего убийцей, рассказанная писателем с предельной психологической достоверностью, была воспринята как вызов современному "культурному обществу" с его новой интеллектуальной свободой и моралью. После публикации романа "Дело Матюшина" голос писателя пытаются заглушить. В литературной среде происходит показательная переоценка его творчества, названная позднее в одной из подобных статей "деконструкцией". В ряде манифестных выступлений Павлов яростно отвечает своим критикам, а его имя приобретает скандальную известность и потом окружается молчанием, которое выливается в долгое творческое молчание самого писателя. Выходом из этого кризиса становится написанная спустя несколько лет повесть "Карагандинские девятины". После публикации в 2001 году на страницах журнала "Октябрь" она снова привлекает внимание к его творчеству, и на этот раз окружая полемикой.

НОВАЯ КНИГА

МАЙ 2002

ПОЛЕМИКА

В журнале "Новый мир" публикуется критическая полемика о прозе и "армейской трилогии Олега Павлова".

Кирилл Анкудинов: "Вспоминаю давний "святочный рассказ" Павлова о бомже, поступившем в больницу под Новый год. Подумалось тогда: зачем автор сует под нос своего бомжа? Осмелюсь высказаться вразрез всей русской человеколюбивой литературной традиции: бомжи почти всегда добровольно выбирают свою судьбу, и в большинстве случаев помочь им уже невозможно (помочь — в широком понимании слова; иногда, конечно, бывает необходимо личное сочувствие и вмешательство). Более того, подавляющей части этих людей нравится жизнь, которую они ведут. А в рассказе увидел я столько фарисейства наизнанку, столько гордыни, столько насилия над читателем (бомжи на улицах дохнут, а ты веселишься, гад), что продолжать знакомство с прозой Павлова мне надолго расхотелось."

Евгений Ермолин: "Особость Павлова в том, что этот писатель, кажется, не в шутку задался вопросом миросозерцательного свойства: а что есть жизнь в ее сути? Насколько те или иные формы отвечают этой сути? Как они связаны с тем, что является абсолютом? Смотреть на мир глазами Бога. Это звучит в современном культурном контексте вызывающе. Даже претенциозно. Не потому ли напрямую эту мысль Павлов никогда и не выражает? Нет, не потому. На современный контекст ему вообще плевать с высокого забора, как он это уже не раз и не два демонстрировал, раздражая и скандализируя культурную, "приличную" публику. Богему и бомонд. Вот и Кирилла Анкудинова Павлов явно раздражает, но наш критик хоть человек не злой, не переводит стрелку на личности, затевая настоящий идейный спор. А попадись-ка ты в пасть к поборнику либерализма без берегов, язвительному Александру Агееву... живым не уйдешь. Замордует дедушка не хуже твоего сержанта из охранной роты карагандинского концлагеря".

ИЮНЬ 2002

НАЦИОНАЛЬНЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР

"Повесть последних дней" выдвинута на соискание российской литературной премии "Национальный бестселлер" и вошла в её финал. В спиcке финалистов также: Александр Проханов, Ольга Славникова, Сергей Носов, Ирина Денежкина, Дмитрий Бортников.

Лауреатом премии объявлен Александр Проханов с романом "Господин Гексоген"

ИЮЛЬ 2002

ПОЛЕМИКА

В журнале "Октябрь" публикуются отзывы рецензентов о соискателях премии "Национальный бестселлер".

Владислав Отрошенко: "К смеху, этому высшему проявлению мужества и свободы, можно прийти с разных сторон. Самый простой путь — это навязчиво изображать смешное, назойливо веселить. Самый сложный и высший — это заставить смеяться и даже восторженно хохотать, изображая при этом нечто нечеловечески страшное. Павлов идет по второму пути, который доступен только художнику."

Николай Переяслов: "Как бы ни старался критик Павел Басинский выдать сочинения Олега Павлова за достижения так называемого "нового реализма", более точного определения, чем "пасквили", для того, что делает в своей "армейской" прозе этот писатель, трудно и придумать. На наших русских мальчишек, призванных на воинскую службу, нападают албанцы в Косово, им отрезают головы арабские наемники в Чечне, расстреливают боевики Басаева из засад, а Олег Павлов все никак не перестанет уверять читателей, что в нашей Российской Армии ничем другим не занимаются, кроме как избивают молодых, пидорасят слабых, а то и просто так, ни за что ни про что, стреляют в не понравившихся офицеру солдатиков-новобранцев."

Сергей Носов: "Олег Павлов написал сильную, мрачную и предельно безысходную повесть. Время, которое изображается так, — в самом деле "последнее". После него можно ждать лишь одного — Кары."

Алексей Мокроусов: "Нынешнее бытописательство все никак не может достичь уровня трифоновского взгляда и постоянно соскальзывает к полуграфоманской привычке описывать "жизнь как она есть", многословно и уныло. Павлов же описывает безумье медчасти и полигона где-то в окрестностях Караганды так, что ему мог бы позавидовать Фолкнер, к чьей зависти охотно присоединился бы еще и какой-нибудь заезжий мастер абсурда".

ОКТЯБРЬ 2002

БУКЕРОВСКАЯ ПРЕМИЯ

"Повесть последних дней" объявлена в номинации Букеровской премии, присуждаемой за лучший роман года. Также среди претендентов этого года: Борис Васильев ("Глухомань"), Павел Крусанов ("Бим-бом"), Анатолий Найман ("Б.Б. и другие"), Дмитрий Липскеров ("Родичи"), Анатолий Ким ("Остров Ионы"), Евгений Попов ("Мастер Хаос"), Владимир Сорокин ("Лед"), Сергей Гандлевский ("НРЗБ") и другие.

В финал Букеровской премии вышли Дмитрий Бортников (Синдром Фрица. — СПб.: Лимбус Пресс, 2002), Сергей Гандлевский ( Нрзб . — "Знамя", № 1, 2002), Александр Мелихов (Любовь к отеческим гробам. — "Новый мир", № 9-10, 2001), Вадим Месяц (Лечение электричеством. Роман из 84 фрагментов Востока и 74 фрагментов Запада. — "Урал", № 2-3, 2002), Олег Павлов (Карагандинские девятины, или Повесть последних дней. — "Октябрь", № 8, 2001) и Владимир Сорокин (Лёд. — М.: Ad Marginem, 2002).

ОКТЯБРЬ 2002

ПОЛЕМИКА

После того, как стали известны финалисты Букеровской премии, публикуются отзывы литературных обозревателей об этом событии и соискателях на звание лауреата.

Юлия Рахеева, "Известия": "Зал встретил шорт-лист удивительным, просто-таки олимпийским спокойствием. Никто и не сомневался, что там окажутся романы Сергея Гандлевского и Владимира Сорокина. Первый — в силу своих несомненных, многими СМИ отмеченных литературных достоинств. Литературные достоинства второго, что бы ни говорил о них на пресс-конференции Владимир Маканин, роли при включении в шорт-лист не играли".

Александр Вознесенский, "Независимая газета": "Между тем, официальное мнение жюри, озвученное Маканиным, таково: "Внесение в "короткий список" имени Владимира Сорокина является в данном случае единственным способом выразить протест против травли писателя, грозящей ему судебной расправой. Мы считаем недопустимым создание подобного прецедента. Возникает, впрочем, вопрос: а стоило ли создавать прецедент подобного особого мнения, выделяя из списка одного из финалистов? Жюри тем самым признается, что решение о включении/невключении Сорокина в шорт-лист имело внелитературную подоплеку. Двусмысленность ситуации не помешала, однако, Маканину увидеть в романе "Лед" "больше литературы, чем эпатажа". "Мне нравится поставленный вопрос о поиске счастья ни больше ни меньше — для всех людей. У других писателей вы не найдете и следа постановки этого вопроса. Другие члены жюри — Татьяна Бек, Андрей Волос и Александр Городницкий — говорили меньше и не о Сорокине. Татьяна Бек, к примеру, читала роман Мелихова с интересом, хотя он и "несколько затянут", поскольку ей близка судьба "российского полукровки". Остальные произведения не получили мало-мальской публичной оценки, хотя уже сейчас ясно, что Олег Павлов имеет куда как больше шансов стать главным лауреатом Букера этого года, нежели тот же Сорокин. Кстати, роман "Карагандинские девятины" Павлова в этом году уже профигурировал в шорт-листе "Национального бестселлера", как и "Синдром Фрица" Дмитрия Бортникова."

Павел Басинский, "Литературная газета": "С литературной точки зрения для меня несомненны две позиции: Павлов и Гандлевский. Одна позиция под вопросом: Мелихов. Любопытно, что здесь мой взгляд полностью совпадает с Андреем Немзером, а это бывает ровно один раз в сто лет."

Елена Киселева, "ПРАВДА. ru": "Выбор нынешнего "Букера" качнулся в сторону декандентско-маргинальной литературы. Каждый из выбранных романов подходит к категории "пост-чернуха", анти-утопия и конечно апофеозом является Владимир Сорокин, о котором не слышал нынче ни то что ленивый, а разве только слепой и глухой. Недалеко от трагического "ничего" ушли и "Карагандинские девятины" Олега Павлова. То есть жизнь в литературном произведении течет, но такая, что лучше бы — ничего, нирвана, пустота, все кроме больного и кровавого абсурда действительности."

Александр Лиманов, Семен Кваша, "Газета.ru": "Олег Павлов. "Карагандинские девятины, или Повесть последних дней". Эпопея, действие которой длится с 60-х до 90-х годов. Роман классический, старинный, отменно длинный, длинный, длинный. Муки читателя сравнимы с муками героев."

Дениc Корсаков, "Комсомольская правда": "Сюжет? Солдат-срочник, отслужив два года в заброшенной, забытой военной части близ мрачнейшей Караганды, никак не уедет домой. Он сидит в местном лазарете, выполняя приказы начмеда; один из них — сопровождать на вокзал труп солдата, у которого во лбу — залепленное пластырем отверстие от пули. Ощущения? Павлов дважды номинировался на "Букера", один раз — на Госпремию. Каким образом он заимел столько поклонников? По прочтении "Карагандинских девятин" ответить на этот вопрос трудно. Есть ли шансы на премию? Несмотря на прежние заслуги автора, премию едва ли присудят: не тот масштаб".

Лев Данилкин, "Ведомости": "Олег-павловские "Карагандинские девятины " — социальный роман про армейский ад в Средней Азии: рассказ про солдатика, угодившего в отвратительную историю, почти детективную; но детектив какой-то совсем уж не английский. Написано профессиональным литератором, и даже кровью, кажется; но всё равно неинтересно. Конечно, именно "НРЗБ" — фаворит этой шестёрки; 5 декабря, даст бог, Гандлевскому достанутся $12500; в принципе таких противников, как Месяц-Бортников-Павлов-Мелихов, проходят не глядя, как "круговых" на "Формуле-1". Гандлевский к тому же — пилот опытный: несколько лет назад он уже получал премию "Малый Букер" за повесть "Трепанация черепа".

Елизавета Новикова, "Коммерсант": "НРЗБ", где описываются поэтические собрания, любовные истории литературных гранд-дам и начинающих литераторов — что-то вроде "кружкового" романа: такая не слишком яркая, "интеллигентская проза" вполне может устроить жюри. Если же будут искать что-то менее пресное, то подойдет более понятный "внецеховому" читателю Александр Мелихов или социально-пессимистичный Олег Павлов. Его как раз упомянул в своей речи председатель жюри Владимир Маканин, в прошлом сам букеровский лауреат."

Андрей Немзер, "Время Новостей": "Павлов наряду с Гандлевским видится мне фаворитом. (Шанс Мелихова все-таки ниже.) Его третий роман не уступает "Казенной сказке" (букеровский шорт-лист 1995 года; тогда Павлов "проиграл" Георгию Владимову, что, учитывая мощь романа "Генерал и его армия", и проигрышем не назовешь) и, на мой вкус, решительно превосходит второй ("Дело Матюшина"). Кстати, "армейская трилогия" Павлова недавно издана "Центрполиграфом". В рекомендациях его проза не нуждается — кто хоть как-то следит за текущей словесностью, знает и сильные, и слабые стороны павловских романов, равно как и полярные мнения авторитетных критиков."

Николай Николаевич, "Финансовая Россия": "5 декабря Букеровское жюри соберется, чтобы выбрать, наконец, лауреата из шести претендентов, точнее из пяти, потому что Владимир Сорокин, напомним, был включен в шорт-лист в знак протеста "против травли писателя, грозящей ему судебной расправой". Так как угроза никак не реализовалась, повышения статуса защиты ожидать не приходится. Дмитрий Бортников и Вадим Месяц заведомо проигрывают соперникам манерностью, разбросанностью и, как следствие, необязательностью своей прозы. У каждого из оставшихся — Сергея Гандлевского, Александра Мелихова и Олега Павлова — шансы есть. Но примем к сведению, что, комментируя шорт-лист, член жюри Александр Городницкий прямо назвал своим фаворитом Павлова, еще один член жюри Татьяна Бек поделила симпатии между Мелиховым и Павловым, а председатель жюри Владимир Маканин помимо взятого под защиту Сорокина из шорт-листников счел нужным выделить лишь того же Павлова. За кого отмолчавшиеся члены жюри Андрей Волос и Валентин Лукьянин, можно только гадать. Но вряд ли им удалось бы переломить общий настрой, даже если бы они договорились отдать предпочтение кому-то другому."

Игорь Шевелев, "Время МН": "А дадут премию, как решило большинство в кулуарах, Сергею Марковичу Гандлевскому. Зря он, что ли, отказался в свое время от Антибукера, а теперь еще и стихи почти перестал писать?"

НОЯБРЬ 2002

ПОЛЕМИКА

До объявления лауреата Букеровской премии литературные обозреватели нескольких центральных изданий выступили с обширными статьями, предваряющими решение жюри.

Юлия Рахеева, "Известия" — "Делайте ставки, господа!": "Повесть (жанр указан в названии, а премия Букер дается, между прочим, "за лучший роман") Павлова — безусловный факт литературы. Но какой же депрессивной литературы... Понятно, что служба охранником в карагандинских лагерях пребольно ударила очень молодого тогда человека. Однако прошло так много лет, появился ведь и какой-то иной жизненный опыт. Сколько же можно мучить читателей своим натуралистическим реализмом?"

Михаил Золотоносов, "Московские новости" — "Дрова издетельской топки": "Карагандинские девятины, или Повесть последних дней" О.Павлова написаны добротно, тщательно, медленно, скучно, со знанием предмета, тем тщательнее рассмотренного под микроскопом, чем сам этот предмет ничтожнее. Текст посвящен будням полка тюремно-лагерной охраны, размещенного в Караганде, и эстетически продолжает то, что восемь лет назад уже было в "Казенной сказке" ("Новый мир", 1994, N 7), — описание глухой окраины и маргиналов, заселяющих ее. За восемь лет О. Павлов на миллиметр не сдвинулся с освоенного им пятачка. Не знаю, хорошо это или плохо, но это реалистическая литература, скучная и пугающая правдой жизни на окраине империи. А в любом ток-шоу такое необходимо — чтобы острее ощутить комфорт жизни в центре, обустроенной и надежно защищенной от ужасов окраинного полуживотного быта."

Пётр Павлов, "Русский журнал" — "Мышиная железная дорога на тот свет": "Допустим, всего три раза на шести печатных листах текста (примерно 100 книжных страниц) употреблено слово "чужевато" — и после второго раза уже начинает раздражать. Не очень изящен неологизм "радивое хозяйство" (о котором хозяин радеет); не внушает доверия "кусочек печенца" (в смысле — "печеньица"; если это не опечатка, конечно). Чересчур экзотичной для русского глаза (да и для уха) кажется фраза: "Двое солдат комендантской роты все ослабевали хватку". Не уверен, что бывает "оружейная канонада": между оружием и орудием есть существенная разница. Увидав же фразу: "Горизонт заслоняли рыхлые рыжие сопки", — не поленился и слазил в словарь, где прочитал: "Сопка — название холма, горы с округлой вершиной в Забайкалье и на Дальнем Востоке". Может, у О.Павлова действие нечувствительно перенеслось из Средней Азии на Дальний Восток? Вообще-то, почему бы нет, раз повсюду сплошная Караганда..."

Наталья Дардыкина, "Московский комсомолец" — "Ад и свет служивого Алексея": "Талантливого русского прозаика Олега Павлова некоторые филологические шутники пытаются представить "самым мрачным и безысходным" писателем. Неправда, господа! Не отбирайте первенство у нашей житухи. Это она уродлива и абсурдна. Автор "Карагандинских девятин" любит своих героев, страдает вместе с ними... Пристальность ко всему живому — основа павловского восприятия."

Владимир Березин, "Exlibris" — "Главная премия": "Но, как ни странно, если бы Сорокину все-таки дали премию, то это было бы присуждение сильное, и не только политический акт. Книга Сорокина вполне может соперничать с участниками короткого списка. А так — происходит не битва между текстами, а битва между символами. Можно выделить два образца — это Павлов и Мелихов. Харизматичность Павлова очевидна. Язык его густ и вязок, почти сказочен страшный мир его прозы. Одновременно это тип настоящего русского писателя — с его упорством, прокламируемой общественной идеей и идеалами учения. А Мелихов хоть и старше Павлова, но кажется более легким — в силу той любви к натурализму, что вышла из моды лет десять назад. И сама его проза — показательный образец девяностых. Мы делаем ставку на Олега Павлова. Он, кстати, чуть не получил Букера в 1995-м, но тогда предпочтение жюри было отдано Георгию Владимову. При этом тогда говорили, что проиграть в заочном состязании с Владимовым было почетнее, чем получить премию "на безрыбье."

МОСКВА, 6 ДЕКАБРЯ

Литературная премия "Букер — Открытая Россия" по единогласному решению членов жюри присуждена писателю Олегу Павлову за произведение "Карагандинские девятины, или Повесть последних дней".

ДЕКАБРЬ 2002

ПОЛЕМИКА

Жюри Букеровской премии сделало свой выбор — лучшим русским романом признанно произведение, воспринятое одной частью культурного общества как отчаянное и правдивое свидетельство о современной России, а другой как малохудожественный "чернушный" пасквиль на послесоветскую действительность, построенный на умелой расчётливой компиляции мотивов классической литературы, но в то же время представляющий собой полудокументальную маргинальную исповедь бывшего лагерного охранника, который на протяжение десяти лет живописует в своём творчестве мир таких же социальных маргиналов, ужасный быт лагерей и казарм — мерзость и мрак, не имеющие никакой живой связи с реальностью. Полемика продолжается и принимает формы идейной борьбы. Становится всё очевидней, что за премиальной победой Олега Павлова стоит нечто большее и поле идиологической битвы сегодня, будь то "Лёд" Сорокина, "Господин Гексоген" Проханова или "Повести последних дней" Павлова — это не отдельно взятое литературное событие, фигура или произведение, а будущее русской литературы и её читатель.

Пётр Дейниченко, "Книжное обозрение": "Олег Павлов не был в числе фаворитов. Тот факт, что, по словам члена жюри Владимира Лукьянина, "на Павлове все сошлись", — плод неочевидного компромисса. В том смысле, что "вечные вопросы" столичной интеллигенции поднадоели, хочется чего-то свеженького, от земли... Другой вопрос, насколько проза Павлова соответствует несколько туманному определению Татьяны Бек: "настоящая русская свежая честная литература". Но на то и букеровское жюри, чтобы разглядеть свежесть в муторном сне, а роман — в общем-то небольшой повести."

Александр Гаврилов, "Грани. Ру": "Караганда, мороз, мразь и мерзость. Собственно, изложение внутреннего устройства романа на этом можно было бы и закончить. Но сила Павлова, конечно, не только в этом. Его писательское мастерство помножено на настоящее, нешуточное отвращение к людям как биологическому виду и всем обстоятельствам его бытования. Если Россия и есть страна, которая согласна думать о себе то, что пишет о ней Олег Павлов, то лучшим подарком каждому россиянину на приближающееся Рождество будут веревка и мыло. Жить рядом с этой прозой невозможно, дышать рядом с нею нечем — и незачем."

Михаил Эдльштейн, "Русский журнал": "Гандлевский написал самую беспощадную русскую прозу последних лет. "НРЗБ" — это роман об аде, персональном аде каждого человека, аде, который всегда с тобой. На фоне "НРЗБ" трогательная убежденность Павлова, что это он написал "повесть последних дней", его попытки выдать чернушные армейские очерки за описание преисподней вызывают даже некоторое сочувствие. Видимо, этим сочувствием прониклось и гуманное жюри, присудившее в итоге Букера именно Павлову."

Пётр Павлов, "Русский журнал": "Но что касается образа автора в тексте О.Павлова под заглавием "Карагандинские девятины", то силуэт примерно такой: очень многословный, до потрохов окультуренный, внутренне безрелигиозный, но изо всех сил старающийся натянуть на себя мифологическое сознание — которое, как короткое одеяло, натягиваться не хочет, по каковой причине уши автора повсеместно торчат из-за его персонажей. И вот сидит себе за клавиатурой, как композитор Чайковский, и тюкает: метафорку к метафоринке, образочек к образиночке. Оттого во всей книжке — ни кубика воздуха и ни грамма живой жизни; и все это, говоря детским языком, "выдумано из головы". Уж такой "fiction", что дальше ехать некуда: фикция все это, прямо скажем. Было раньше такое слово — штукарство: когда "штуки" делают, как в цирке, фокусничают вместо того, чтобы делом заниматься. Родилась, так сказать, гора мышей. Громыхнул кокетливый Апокалипсис для красного словца. Как говаривал в подобных случаях Л.Толстой про Л.Андреева: "Он пугает — а мне не страшно".

Лиза Новикова, "Коммерсант": "Романы и повести Павлова автобиографичны: он проходил службу в конвойных войсках и служил охранником в карагандинских лагерях. С тех пор он всё пишет и пишет про ужасы жизни в казармах. Возможно, именно поэтому читатель павловских произведений не испытывает обещанного писателем катарсиса: автору оказывается угодно сделать целых три круга вокруг да около, как будто к выходу он уже не стремится. А сегодня таким — самое место в букеровском лауреатнике."

Юлия Рахаева, "Известия": "Отслужив охранником в одном из карагандинских лагерей, Олег Павлов, видимо, уже ни о чём другом не напишет. И все-таки неужели тяжелая, депрессивная, натуралистическая проза, как у Олега Павлова, и есть сегодняшний день нашей литературы?"

Ирина Каспэ, "Независимая газета": "C нами Достоевский, Платонов, Астафьев, Солженицын. Впереди Караганда. Отступать некуда. "Карагандинские девятины" не просто традиционная проза. Это традиционная проза, которая выдаётся за живое дыхание реальности. Выйти из тюрьмы без зубов — реальность. Писатель со сложной биографией — сама жизнь. Нас этому научила большая русская литература."

Лев Данилкин, "Ведомости": "Все его тексты — это попытка доказать, что "лагерная" литература (Солженицын, Шаламов) с ее "языковыми расширениями" и социальным пафосом не умерла вместе с общественным феноменом, ее породившим; что эта травма вовсе не излечена шоковыми обстоятельствами новейшего времени, но вполне еще актуальна и, главное, занимательна как сюжет для литературного произведения. Для постороннего наблюдателя павловская проза чрезвычайно многословна и скучна; через нее невероятно трудно — потому что непонятно с какой стати — продираться. "Девятинам", при всех их метафорах и заковыристых словцах, ужасно не хватает легкости, искрометности, грациозности. Это так же скучно, как зубная боль, мучающая каких-то людей, с которыми, хоть умри, нет никакой возможности себя идентифицировать."

Николай Николаевич, "Финансовая Россия": "К тому, что армейский беспредел часть общего беспредела, читатели уже привыкли. И проза Павлова выделяется не тем, что показывает треклятую солдатчину по-новому, хотя замес здесь погуще, а тем, что не оставляет больше ни иллюзий, ни надежды. Впрочем, авторский замысел никак не сводится к обличению армейской среды. Сама эта среда только образчик человеческого общежития. И происходящее на наших глазах — лишь на поверхностный взгляд драма быта, а по существу — событие бытия, мистерия. Собственно, повесть последних дней, как заявлено в заголовке."

Виктор Канавин, "Итоги": "Такие произведения встречаются в нашей литературе нечасто. Нечто подобное могло появиться на свет, если бы Франц Кафка послужил в армии и написал роман на армейскую тему — в недрах сюжета есть даже что-то вроде судебной ошибки (как в процессе). Картина армейской жизни с её перманентным бредом, тяжёлым, как "груз 200", рождает мрачную фантасмагорию. Недаром у критиков проза Павлова получила определение "готическая солдатчина". Победа вполне заслуженная — из всего списка, пожалуй, только Сергей Гандлевский мог бы составить Павлову достойную конкуренцию."

Николай Александров, "Газета": "Но в борьбе качественных текстов победило не изящество и не надрыв, а трагедия."

Андрей Немзер, "Время Новостей": "С Павловым это сбылось, хоть далеко не сразу. Его второй роман "Дело Матюшина" успеха не стяжал. Выдвижение писателя на Государственную премию было блокировано. Но всё сложилось удачно. Почему роман "Карагандинские девятины" (роман "армейский", "почвенный", "платоновско-астафьевский") судьи предпочли роману Гандлевского ("городскому", "интеллектуальному", "набоковско-трифоновскому"), догадаться невозможно. Да и не нужно, ибо вкусовые пристрастия свободны. Гандлевский и Павлов написали яркие, энергичные, талантливые книги, читать которые стоит вне зависимости от наград. Букеровскую премию делить нельзя — жюри сделало достойный выбор."

Алла Латынина, "Время "МН": "Что до меня, то я считаю, что, несмотря на раздражающую пафосность своих статей, пронизанных обидой на весь литературный мир (на Букера, кстати, тоже), Олег Павлов — писатель сильный, а "Карагандинские девятины" — лучшая его вещь. Автобиографический характер прозы Павлова сильно преувеличен. Да, он служил в конвойных войсках Туркестанского военного округа, и эти впечатления легли в основу "Казенной сказки", опубликованной еще в 1994 году и расхваленной критикой, "Дела Матюшина", несколько смутившего литературную публику, не приученную сострадать охраннику-убийце, и "Карагандинских девятин". Можно, конечно, прочесть увенчанную Букером повесть Павлова как "армейскую чернуху", "скверный анекдот" о придурковатом солдате, оттрубившем срок на безлюдном полигоне, безропотно прислуживающем уже после дембеля в лазарете в ожидании, пока свирепый фельдшер вставит ему железный зуб (взамен вполне здорового), но вместо "вечного зуба" схлопотавшем обвинение в убийстве. Но более прозорливы те, кто в названии "Карагандинские девятины, или Повесть последних дней" отметили апокалипсический, а вовсе не социальный привкус."

Владимир Бондаренко, "Завтра": "Павловская премированная повесть "Карагандинские девятины", повесть о судьбе русского солдатика, заброшенного уже в начале нашего смутного времени служить в карагандинские степи, нюхнувшего в полной мере великих страданий, но не отказавшегося от своего права на доброту, настолько непохожа на всю остальную эстетствующую прозу финалистов Букера, насколько непохож был Андрей Платонов на благополучнейшую официозную прозу того времени Эренбурга или Симонова. Может быть, это умный расчет букеристов, может быть, у них проснулось чувство стыда. Значит, что-то не ладится в датском королевстве, если сами же либеральные критики — от Аллы Латыниной до Андрея Немзера — нос нынче воротят от восхваляемой ими долгие годы либеральной культуры. Кердык ей пришел."

Алексей Шорохов, "Русский переплёт": "Так почему же некогда и "золотая литературная молодежь", и зрелые мужи и дамы столичной критики вдруг и как-то в один голос заговорили о "новом" и "жестоком" реализме Павлова? Может, они в школе плохо учились и Гоголя с Щедриным не прочитали? Да нет, все сплошь медалисты и обладатели степеней. В чем же тогда, спрашивается, дело? А дело всего лишь в том, что все эти интеллектуалы наряду с литературными дамами совершенно не знают своей Родины (кроме Москвы и Черноморского побережья, остальное — мельком, из окна поезда). Поэтому, когда мифическое для них пространство Родины стало распадаться на не менее мифические царства-государства, вся эта публика оказалась даже не зрителями, а заложниками того грандиозного театра абсурда, что раскинулся на территории единой некогда Империи. А из оркестровой ямы у сцены уже неслись многократно усиленные динамиками стоны СМИ о "дедовщине", "зоне", "совке". Тут и появился Павлов со своим реальным жизненным опытом, да отнюдь не реалистичным письмом. Куда там! "Реализм, реализм, — уже орала столичная тусовка, — все как по телевизору". Не понимая, что в этом их "все как по телевизору" — кроется смертный приговор любому реализму."

Павел Басинский, "Литературная газета": "Юлия Рахаева в "Известиях" дважды за два дня назвала прозу Павлова депрессивной. Что такое депрессивная проза? Можно ли отнести к ней "Житие" Аввакума, "Жизнь Клима Самгина" Горького, "Тихий Дон" Шолохова, "Россию, кровью умытую" Артема Веселого и "Котлован" Платонова? Это проза тяжелая, мучительная, ее нельзя читать за кофе и тем более не стоит принимать вовнутрь в качестве антидепрессанта, как Иоанну Хмелевскую, но что поделать? "От ямщика до первого поэта мы все поем уныло..." Это не Олег Павлов сказал. В "Коммерсанте" обозреватель Лиза Новикова почему-то перепутала фунты с долларами, присудив Павлову премию чуть ли не в два раза большую. Мелочь как будто... Но из таких мелочей и складывается отношение журналиста к писателю. Потому что если через губу говорить о тяготах армейской жизни (будь она неладна!) и при этом двусмысленно иронизировать над Романом с большой буквы, то доллары, разросшиеся в фунты, становятся еще одним издевательским аргументом: ну-ка, ну-ка, за что он столько фунтов нахапал? за тяготы армейской жизни? за боль народную? за гробы цинковые? Самое интересное, что сквозь невнятицу этих комментариев, чуточку стёбных, чуточку, уж извините, по-женски болтливых, проявляется вполне отчетливый смысл. Павлов — не нашего поля ягода. И это действительно так. Не потому, что бывший охранник. Довлатов тоже был охранником. Просто Павлов с головой погружает читателя в смысловую жуть, бормочет об общем неблагополучии мира, что-то смутно пророчествует (подзаголовок его вещи "Повесть последних дней"), а такая литература под подозрением. Почему под подозрением? Да потому, что жить комфортно мешает. Клёво, расслабленно, по-московски... До очередного "Норд-Оста"... Ну не вышло в этот раз... Так сложился состав жюри, что приняли вдруг нетрадиционное решение. Всплыла на время верхушка другого айсберга, под которой не богема московская, не публика, вяло диссидентствующая, и не отъезжающе-приезжающие из-за границы, а какая-то иная глыба. Назовем ее просто: русская жизнь."

Дмитрий Быков, "Русский журнал": "Мне не очень интересно было читать роман Гандлевского, я без большого энтузиазма продирался через сочинение Павлова, но все-таки здесь, в отличие от нашей политической реальности, выбор сделать можно. Конечно, ужасна была мгновенная реакция Павла Басинского, который, судя по его последним колонкам в позорной поляковской "Литгазете", давно переплюнул Владимира Бондаренко в смысле радикального славянофильства. Басинский тут же написал, что роман Гандлевского, конечно, очень приятен, но вот в прозе Павлова невнятно и утробно бормочет о себе подлинная русская жизнь, а потому надо торжествовать его победу. Торжествование и ликование в почвенном стане и в самом деле начались немедленно. Вот, пришел представитель от коренного населения, пришел он, значитца, в бомонд и вякнул дамам с голыми плечами и утонченным очкарикам всю как есть сермягу. Устами Павлова коряво глаголет исконный народ."

Лариса Докторова, "Русская мысль": "Автор создал убедительную картину мира на окраине разваливающейся и погребающей под собой людей империи. Психология этого мира: "Бог тот, кто поставил точку, то есть кто стрелял". Гибель людей происходит от накопления разрушающих эмоций, отчаяния, скуки, халатности."

Мария Ремизова, "Смысл": "От "Карагандинский девятин" остаётся впечатление страстного, почти болезненного высказывания, прорывающегося сквозь пелену тяжеловесного слога. Здесь выносится приговор не столько сегодняшнему дню, сколько бытию вообще, которое лишилось чего-то самого важного, того, что было вне его и одно только могло придать ему смысл. Но такая утрата происходит лишь вследствие разрушения каких-то основ в самом человеке, поэтому "Карагандинские девятины" и рисуют мир формально живых, но как бы изначально мёртвых людей."