"Помпеи" - читать интересную книгу автора (Сергеенко Мария Ефимовна)
Глава II ИСТОРИЯ РАСКОПОК
В истории наук, занимающихся изучением прошлого, раскопки Помпей принадлежат к числу довольно редких фактов, знакомство с которыми оставляет в душе и глубокое удовлетворение, и спокойную надежду, что сколько бы человек ни блуждал по неверным путям, сколько бы грубейших и часто непоправимых ошибок ни делал, но рано или поздно он выбьется, если ищет, на верную дорогу. Помпейские раскопки, начинавшиеся совершенно разбойничьим способом{5}, заканчивались в духе строгой научности, а в техническом отношении — с мастерством блистательным. Помпеи и жизнь их обитателей были действительно воскрешены и показаны нашим современникам во всей неприкрашенной правде повседневного существования, с его темными и светлыми сторонами, и трудно даже представить себе, сколько ценнейшего материала для истории искусства, быта и экономики дал этот маленький, но деятельный и цветущий городок.
Первым человеком нового времени, который на самом рубеже XVII в. наткнулся на Помпеи, был известный итальянский инженер и архитектор Доменико Фонтана. Он строил водопровод от реки Сарно к маленькому городку Toppe Аннунциата, расположенному к западу от Помпей, и канал, предназначенный для этого водопровода (существующий и поныне), прорезал Помпеи в направлении с юго-востока на северо-запад. Фонтана наткнулся на городскую стену, на остатки домов и на несколько надписей, в которых упоминалось название Помпей. Никому, однако, не пришло в голову, что землекопы Фонтана работают на территории погибшего города, трагическая участь которого была достаточно известна; слово «Помпеи» истолковали, как указание на то, что здесь когда-то была усадьба Помпея, противника Цезаря.
Помпейские раскопки начаты были совершенно случайно, из побуждений, не имевших ничего общего с интересами историческими и вообще научными. В самом начале XVIII в. австрийский князь Эльбеф, построив себе великолепный дворец в Портичи, пожелал украсить его произведениями античного искусства. Прослышав, что какой-то хлебник, копая на своем участке колодезь, наткнулся на древние постройки, он купил этот участок и, заявив, что желает найти хорошую питьевую воду, стал рыть здесь глубокие шахты. Случаю было угодно, чтобы рабочие его сразу же наткнулись (1709 г.) на театр в Геркулануме, который Эльбеф и начал беззастенчиво грабить для украшения своих покоев; с точки зрения того времени, это было вполне естественно и законно.
Эльбеф вскоре, однако, разочаровался в своих поисках, ему перестало везти, и он продал землю, под которой находился Геркуланум, неаполитанскому правительству. Новые хозяева не были счастливее в своих поисках, и когда директору раскопок, испанцу Алькубиерре, случилось как-то в 1748 г. при инспектировании канала, прорытого Фонтана, услышать, что в этих местах очень часто находят разные старинные вещи, то он немедленно обратился к неаполитанскому королю Карлу III с просьбой разрешить ему перенести раскопки в эти места. По его предположению, здесь находились когда-то Стабии. Разрешение было дано, и 30 марта 1748 г. Алькубиерре, получив в качестве работников 12 каторжников, приступил к раскопкам; с этой знаменательной даты, собственно, и начинается постепенное выхождение Помпей на белый свет. Покопали к северу от Ноланской улицы и на Дороге гробниц, за Геркуланскими воротами; разрыли часть амфитеатра. Алькубиерре был все время убежден, что он раскапывает Стабии, и только в 1763 г., когда нашли надпись, прямо упоминающую «город помпейцев», всем стало ясно, что раскопки производятся на территории древних Помпей.
Историю помпейских раскопок от начала их, т. е. с половины XVIII в., вплоть до 60-х годов XIX столетия можно рассматривать как некий единый период. Это единство создано самым методом раскопок, общим характером их. Менялось число рабочих: от четырех человек оно доходило до нескольких сот; неаполитанское правительство то живо интересовалось раскопками, то забывало о них; во главе раскопок становились разные люди: бывали невежды, ничего не понимавшие ни в искусстве, ни в древностях, ни в археологии; бывали и хорошие для своего времени ученые. Однако от всего этого основной стиль раскопок менялся мало. Его можно определить одним словом — «кладоискательство», а к этой характеристике, в зависимости от стоявших во главе руководителей, прибавлять различные по силе и выразительности эпитеты. Наиболее варварским и грубым было оно при Алькубиерре и его помощнике Вебере. Хорошие саперные инженеры, старательные и аккуратные люди, они во всем, что касалось искусства и археологии, были совершенно невежественны. Они могли, например, вымерять с поразительным терпением и аккуратностью диаметры разных частей одной и той же посудины, не сказав ни слова о ее форме и не упомянув ее названия; давая планы найденных домов, в качестве указания на их место могли назвать только фамилию хозяина, которому принадлежал участок, где производились раскопки. Копали без всякого плана — то здесь, то там; раскапывали здания кое-как; похищали бронзу, мрамор, картины и мозаику и затем заваливали все землей, часто не сняв даже плана с места произведенных раскопок. Мозаичные полы, если они не отличались исключительной роскошью, раскалывали на куски, и некоторое количество этих кусков отправляли в корзинах в Неаполитанский музей; стенную роспись, если она худо сохранилась или на вкус директора была плоха, просто сбивали на пол ударами кирки. Винкельман рассказывает, как поступили с одной надписью из Геркуланума, составленной из медных букв: буквы эти сорвали со стены, не потрудившись предварительно списать надпись, и, бросив в корзинку, отправили в музей, где их как попало повесили на стенку: «каждый мог доставить себе удовольствие составлять из них разные слова по своему усмотрению». Однажды нашли все части бронзовой позолоченной колесницы с четверкой лошадей: ее перелили в бюсты короля и королевы, а из остатков, прибавив нового металла, сделали большую лошадь, которую и выставили во дворе музея.
Несколько лучше пошло дело, когда во главе раскопок (с 1764 г.) стал Франческо ля-Вега, прекрасный рисовальщик и образованный человек. Ля-Вега первый начал аккуратно вести дневник раскопок, прилагая к нему тщательно исполненные планы и точные зарисовки, снимаемые им с обнаруженных зданий и с отдельных предметов. Историки сельскохозяйственной жизни древней Италии обязаны ля-Вега вечной благодарностью за то, что он первый обратил внимание на винные и масляные прессы и первый дал им правильное объяснение. Но и ля-Вега был сыном своего времени: основной задачей своей он считал ежедневную поставку в музей хотя бы одной «древности»; поэтому, не находя ценных вещей, он многие здания оставлял разрытыми лишь наполовину, другие же обходил, если почему либо не рассчитывал на богатые в них раскопки. Раскопки оставались, таким образом, по существу хищническими. К архитектуре, ко всему, что было найдено в доме, как к чему-то цельному и единому относились с полным равнодушием, интересуясь только тем, что представляло музейную ценность: бронзу уносили, картины выпиливали, а стены с их росписью оставляли на волю солнца, дождей и ветров. К этому официальному грабежу присоединился еще грабеж тайный: вещи из Помпей выкрадывали и продавали. Гете, бывший в Неаполе и в его окрестностях в 80-х годах XVIII в., рассказывал, как в потайной кладовой английского посланника Гамильтона, где хаотически были свалены всевозможные произведения искусства, он натолкнулся на два прекрасных бронзовых канделябра, «затерявшихся здесь из помпейских могил». Известный собиратель древностей, французский граф Келюс, лелеял план ограбления Геркуланума: «Я понимаю трудность этого предприятия, но не надо забывать о нем: что не удалось сегодня, удастся завтра».
Материально раскопки обеспечены были очень скудно: неаполитанское правительство отпускало на них жалкие гроши; больше тридцати двух землекопов никогда не бывало; чаще работало человек восемь, а то и четыре. Обычно это были каторжники или рабы, купленные в Тунисе. Совершенно не заинтересованные в работе, они вели ее медленно, будучи к тому же отягчены цепями, которыми их сковывали попарно. Винкельман, посетивший Помпеи в 1764 г., меланхолически заметил, что в Риме раскапывают за месяц больше, чем в Помпеях за год, и что при таких темпах хватит работы и на правнуков.
Лучшие времена для раскопок настали с начала XIX в., когда неаполитанские Бурбоны были изгнаны и на престоле оказался старший брат Наполеона Жозеф. В 1807 г. неаполитанскому ученому Михаилу Ардити, умному и энергичному человеку, было поручено составить новый план раскопок. Ардити предложил, во-первых, купить на государственный счет все место, где стояли Помпеи, и полосу земли вокруг, куда можно было бы вывозить выкопанный мусор, вместо того чтобы вновь заваливать им уже раскопанные дома; во-вторых, вести раскопки последовательно и систематически, начав от двух точек и двигаясь от них на соединение; в-третьих, повысить ассигнования до 6 тысяч дукатов в год с расчетом держать не меньше 150 рабочих. План Ардити начал успешно осуществляться, получив сильную поддержку, когда вместо Жозефа Бонапарта неаполитанским королем стал зять Наполеона Мюрат, жена которого, королева Каролина, очень заинтересовалась раскопками. Почти еженедельно бывала она в Помпеях, поощряла рабочих, увеличивала суммы, отпускаемые на раскопки, так что количество землекопов доведено было почти до 700 человек. Под ее покровительством работал в Помпеях известный французский архитектор Мазуа, получивший от нее для завершения своей работы крупную денежную субсидию. Три изданные им большие тома («Les ruines de Pompei», 1812–1824) до сих пор сохранили большое значение, потому что Мазуа видел и с большой точностью зарисовал многое, что потом бесследно погибло. За короткое время правления Мюрата раскопаны были большая часть городской стены, Дорога гробниц, окончены раскопки амфитеатра и открыто самое сердце города — форум и окружающие его здания.
В 1815 г. вернулись в Неаполь Бурбоны, и работы сначала продолжались как бы по инерции, прежним темпом: раскопки, шедшие от Дороги гробниц, соединились с раскопками на форуме; открыт был изящный храм Фортуны Августины и раскопаны бани возле форума. Вскоре, однако, работы замерли и Помпеи опять погрузились в сон.
Новой эрой оказался 1863 год, когда с объединением Италии и водворением нового правительства на юге страны во главе раскопок был поставлен известный археолог Джузеппе Фиорелли. Он заявил, что самое интересное в Помпеях — это сами Помпеи, что и роскошный дом, полный первоклассных произведений искусства, и убогий домишко одинаково важны для историка и заслуживают одинакового внимания и прилежного изучения. Эти требования, представляющиеся ныне каждому археологу азбучными, были тогда неслыханно смелыми и новыми; последовательное проведение мыслей Фиорелли на практике означало, что отныне Помпеи не будут больше рассматриваться как рудник, единственное значение которого состоит в том, чтобы снабжать музеи художественными вещами. За городом, который катастрофой был погублен для его современников, но сохранен для отдаленных потомков, признано было наконец его настоящее научное значение; стало ясно, что эти дома, улицы, площади — живая повесть о безвозвратно погибшем мире. Помпеи становятся богатейшей школой исторического знания; для них начинается эра новой жизни, в историческом отношении более глубокой и важной, чем та, которая оборвалась две тысячи лет назад.
Когда Фиорелли впервые приехал в Помпеи, город напоминал собой разбушевавшееся море, волны которого, взметнувшись, вдруг неожиданно окаменели. Алексей Левшин, побывавший в Помпеях в 30-х годах XIX столетия и составивший весьма недурную для своего времени книжку «Прогулки русского в Помпеях», должен был, «прогуливаясь», только и делать, что карабкаться на холмы мусора и обломков и скатываться с них в глубокие рытвины. Фиорелли, прежде чем вести раскопки дальше, решил пройти по следам своих предшественников: убрать мусор, грудами лежащий на местах раскопок, укрепить стены, которые стояли без крыш, подвергались разрушительному влиянию непогоды и грозили обвалом; расчистить проходы к домам. После этих работ он взялся за настоящие раскопки. План его заключался в том, чтобы расчистить промежутки между уже открытыми домами. В результате систематической и терпеливой работы вместо одиноко поднимавшихся домов появлялись целые группы их, они разрастались, сближались друг с другом и, наконец, слились; отрезки улиц соединились и предстали в виде целой линии, маленькие переулочки влились в главные улицы; выросли, наконец, целые кварталы. На эту работу ушло 12 лет, но Помпеи теперь были неузнаваемы: вместо отдельных стен и верхушек колонн, торчавших из груд мусора, глазам зрителя предстала часть города в таком виде, который позволял уже судить о его жизни и деятельности (ил. 1).
Фиорелли принес с собой и новый в техническом отношении метод раскопок. Со времени Ардити копали следующим образом: раскапывали отдельные дома; в дальнейшем же, определив общее направление улицы, расчищали ее на отдельном пространстве, а затем через двери проникали в дом и начинали выбирать пепел снизу. Верхние, подрытые слои рушились, увлекая за собой часть дома, особенно его верхний этаж. До Фиорелли второго этажа в Помпеях почти не знали; на его существование указывали только лестницы. Кроме того, стены, освобожденные снаружи, не выдерживали давления массы, напиравшей на них изнутри, и часто обваливались. Фиорелли брался сразу за расчистку целого квартала и раскапывал сверху, слоями; все обнаруженные балки и характерные архитектурные части бережно сохранялись, подпирались и заменялись новыми, в которых он, по возможности, соблюдал все детали их прежнего вида. Восстановление помпейских домов с их этажами, крышами и балконами стало возможно только теперь. Тем самым открылась новая страница в истории италийского зодчества.
Придуманный Фиорелли способ заливки пустот гипсом, о котором мы уже говорили, дал ему возможность получить превосходные слепки с ряда деревянных истлевших вещей: кровельных балок, дверей, лож, сундуков и прочей утвари.
Фиорелли позаботился и о будущности раскопок. До него пепел выносили и сбрасывали около Помпей; горы эти должны были представить собой серьезные затруднения для новых раскопок на окраинах города и в его окрестностях. Фиорелли поэтому решил построить наклонную железную дорогу, по которой вагонетки, двигаясь своей собственной тяжестью, уносили весь мусор далеко от города, за амфитеатр.
Великой заслугой Фиорелли было и то, что он сделал изучение Помпей, которое раньше было очень затруднено для иностранцев, доступным для всех. Организовал он и превосходное обслуживание туристов: по воскресным дням город был открыт бесплатно для всех; в остальные дни посетители должны были платить скромную сумму в два франка. За эту плату они получали прекрасно обученного проводника, который грамотно объяснял им все, что они видели. Фиорелли, сразу же по вступлении в свою новую должность, добился повышения окладов всему своему персоналу, но зато повел энергичную борьбу со всякого рода подачками, на которые так были падки надзиратели раскопок и служащие музея, всегда готовые за хорошие деньги препроводить в карман беззастенчивого посетителя вещь из раскопок. Фиорелли сумел воспитать у себя на службе честных и преданных делу людей и создать прочные традиции: соблазнить взяткой помпейского проводника стало с его времени делом невозможным.
Фиорелли руководил раскопками вплоть до 1875 г., когда его назначили на место главного директора всех итальянских музеев и раскопок и отозвали в Рим. На помпейском форуме ему поставили статую — честь, им вполне заслуженная. Организация раскопок и после него осталась той же; он создал хорошую школу учеников, и дальнейшие руководители раскопок работали в его духе и по его плану. Со времени Фиорелли в работе археологов все больше и больше намечается поворот в самом характере археологических исследований; теперь мало уже только описывать, надо объяснять, расставляя полученные факты в исторической перспективе. Уже Фиорелли, исследуя материал и технику помпейских построек, установил несколько периодов в жизни города. Немецкий ученый, Август May, занявшись изучением стенной росписи в Помпеях, дал историю этой росписи, выделив четыре стиля, последовательно сменявших друг друга. В последние годы археологов особенно привлекает древнейшая история города — лопата поднимает все более древние слои.
К началу Первой мировой войны раскопано было значительно больше половины города. К этому надо прибавить ряд античных деревенских усадеб, открытых за чертой города, иногда на расстоянии нескольких километров от него. Усадьбы эти дали богатый материал не только для истории сельского хозяйства древней Италии. В некоторых из них были найдены любопытнейшие произведения искусства: таков, например, знаменитый клад из усадьбы под Боскореале, состоявший из большого количества серебряной посуды высокохудожественной работы. Роспись в одной из усадеб, названной по фамилии нынешнего владельца участка, где ее раскопали, «виллой Итем», оказалась копией с картин какого-то крупного античного художника. Ее сюжет дает редкую и любопытную версию мифа о посвящении в вакханки. Замечателен образчик эллинистической пейзажной живописи, сохранившейся в другой усадьбе, принадлежавшей Агриппе Постуму и перешедшей после его смерти в римскую императорскую семью.
Война прервала раскопки, возобновившиеся только после ее окончания. Самый замечательный результат этих «Новых раскопок» (так они официально и называются) — это кварталы на улице Изобилия, к востоку от пересечения ее со Стабиевой улицей.
До «Новых раскопок» утварь и художественные произведения из помпейских домов отправляли обычно в Неаполитанский музей; предметы же менее важные и менее ценные оставлялись в маленьком музее в Помпеях. Что касается фресок, то орнаментальную живопись обычно оставляли на месте, но изображение фигур вырезали и отправляли опять-таки в Неаполитанский музей. Тем самым цельное впечатление от стены исчезало, да и весь дом, лишенный своих украшений и утвари, не мог дать сколько-нибудь полного представления о своей былой жизни. В 1894 г. в доме Веттиев был сделан первый опыт сохранения, а частично и помпейских построек, установил несколько периодов в жизни города. Немецкий ученый, Август May, занявшись изучением стенной росписи в Помпеях, дал историю этой росписи, выделив четыре стиля, последовательно сменявших друг друга. В последние годы археологов особенно привлекает древнейшая история города — лопата поднимает все более древние слои.
К началу Первой мировой войны раскопано было значительно больше половины города. К этому надо прибавить ряд античных деревенских усадеб, открытых за чертой города, иногда на расстоянии нескольких километров от него. Усадьбы эти дали богатый материал не только для истории сельского хозяйства древней Италии. В некоторых из них были найдены любопытнейшие произведения искусства: таков, например, знаменитый клад из усадьбы под Боскореале, состоявший из большого количества серебряной посуды высокохудожественной работы. Роспись в одной из усадеб, названной по фамилии нынешнего владельца участка, где ее раскопали, «виллой Итем», оказалась копией с картин какого-то крупного античного художника. Ее сюжет дает редкую и любопытную версию мифа о посвящении в вакханки. Замечателен образчик эллинистической пейзажной живописи, сохранившейся в другой усадьбе, принадлежавшей Агриппе Постуму и перешедшей после его смерти в римскую императорскую семью.
Война прервала раскопки, возобновившиеся только после ее окончания. Самый замечательный результат этих «Новых раскопок» (так они официально и называются) — это кварталы на улице Изобилия, к востоку от пересечения ее со Стабиевой улицей.
До «Новых раскопок» утварь и художественные произведения из помпейских домов отправляли обычно в Неаполитанский музей; предметы же менее важные и менее ценные оставлялись в маленьком музее в Помпеях. Что касается фресок, то орнаментальную живопись обычно оставляли на месте, но изображение фигур вырезали и отправляли опять-таки в Неаполитанский музей. Тем самым цельное впечатление от стены исчезало, да и весь дом, лишенный своих украшений и утвари, не мог дать сколько-нибудь полного представления о своей былой жизни. В 1894 г. в доме Веттиев был сделан первый опыт сохранения, а частично и восстановления дома в том виде, в каком он был до своей гибели. В «Новых раскопках» это стало правилом. Во всем своем блеске явились тогда результаты длительной школы, какую прошли поколения археологов, трудившихся над раскопками Помпей: из простой работы по отрытию зданий раскопки превратились в работу по их воскрешению. За раскопщиками шаг за шагом шли реставраторы; они прочно связывали расшатанные части верхних этажей с их нижними основаниями, укрепляли растрескавшиеся и покосившиеся стены, тщательно подбирали и ставили на прежние места (в стенах или на потолке) куски обвалившейся штукатурки; поднимали и чинили упавшие крыши, заделывали дыры, ставили, где это требовалось, перегородки. Теперь ничего уже не уносили; все, до мелочей включительно, оставалось на своих старых местах. Улица Изобилия за Стабиевой улицей некогда являлась самой оживленной частью города: работники «Новых раскопок» сумели показать ее почти в том самом виде, в каком она была две тысячи лет назад. Реставрация этих кварталов по справедливости может быть названа гордостью современной археологии.
Последняя мировая война не пощадила и Помпей; немцы неоднократно бомбили их и нанесли им немало тяжелых повреждений; пострадал, между прочим, один из лучших, и притом один из старейших домов города, так называемый «дом Фавна»; в большой театр попали три бомбы; в третьем квартале третьего района{6} совершенно разрушили все лавки и харчевни. Раскопки, однако, не прекращались и в это время; их руководитель, А. Майури, еще раньше поставил своей целью раскрытие древнейшей истории города. В 1927 г. ему удалось найти остатки древнейшей стены, возведенной вокруг города; за период 1938–1945 гг., раскапывая форум и рынок, он нашел остатки построек, которые относятся ко II в. до н. э. и которые позже, уже в римское время, были переделаны или отстроены заново.
Скажем еще несколько слов, чтобы ориентировать читателя в прилагаемом в конце книги.плане Раскопанные улицы получили от археологов названия или по своему направлению (например, Стабиева, Ноланская — это улицы, идущие в сторону города Стабий, города Нолы и т. д.), или по наиболее важным и характерным зданиям, которые на эти улицы выходили (улица Евмахии — от шерстяного крытого рынка, выстроенного Евмахией; улица Висячего балкона, названная так по дому, чей выступающий закрытый балкон определил собой вид целого переулка), или, наконец, по своему общему виду (Кривой переулок). Улица Изобилия была названа по изображению на одном колодце, находящемся в начале ее (изображение это приняли за фигуру Изобилия). Город на современном плане разделен на районы, обозначенные римскими цифрами (всего девять районов). Кварталы внутри каждого района и дома в каждом квартале имеют свои номера. Наиболее замечательные дома носят еще дополнительные названия, данные им по причинам часто совершенно случайным: нередко, например, дом получил свое условное обозначение по имени того или иного важного посетителя, в присутствии которого его раскапывали; так, имеется дом Иосифа II, есть дом русской императрицы. Иногда же дом получал свое название по тем или иным особенно интересным или характерным бытовым вещам или предметам искусства, какие были в нем найдены: дом Хирурга, дом Мелеагра (в передней комнате фреска изображающая Мелеагра). Иные названы по имени античного их владельца, часто ошибочному (дом Саллюстия). Только в конце XIX в. начали появляться на помпейских домах мраморные доски с именами их былых владельцев; свидетельству этих досок можно верить, потому что в большинстве случаев они дают имя, засвидетельствованное или именной печатью владельца, найденной в доме, или какими-либо другими документальными указаниями.