"Пятеро в лодке, не считая седьмых" - читать интересную книгу автора (Лукин Евгений Юрьевич, Лукина Любовь...)

5

Туман над великой рекой Итиль истаял. Не знающий поражений полководец, несколько скособочась (последствия давнего ранения в позвоночник), сидел в высоком седле и одним глазом следил за ходом переправы. Другого у него не было — вытек лет двадцать назад от сабельного удара. Правая рука полководца с перерубленным еще в юности сухожилием была скрючена и не разгибалась.

Прибежал толмач и доложил, что захватили какую-то странную ладью с какими-то странными гребцами. Привести? Не знающий поражений полководец утвердительно наклонил неоднократно пробитую в боях голову.

Пленников заставили проползти до полководца на коленях. Руки у членов экипажа были связаны за спиной сыромятными ремнями, а рты заткнуты их же собственными головными уборами.

Полководец шевельнул обрубком мизинца, и толмач, поколебавшись, с кого начать, выдернул кляп изо рта Намазова.

— Мин татарча! Мин татарча! — отчаянно закричал врио завРИО, резко подаваясь головой к копытам отпрянувшего иноходца.

Татары удивленно уставились на пленника, потом — вопросительно — на предводителя.

— Помощником толмача, — определил тот, презрительно скривив рваную сызмальства пасть.

Дрожащего Намазова развязали, подняли на ноги и в знак милости набросили ему на плечи совсем худой халатишко.

Затем решили выслушать Чертослепова.

— Граждане каскадеры! — в бешенстве завопил замдиректора, безуспешно пытаясь подняться с колен. — Имейте в виду, даром вам это не пройдет! Вы все на этом погорите!

Озадаченный толмач снова заправил кляп в рот Чертослепова и почесал в затылке. Услышанное сильно напоминало непереводимую игру слов. Он все-таки попробовал перевести и, видимо, сделал это не лучшим образом, ибо единственный глаз полководца свирепо вытаращился, а сабельный шрам поперек лица налился кровью.

— Кто? Я погорю? — прохрипел полководец, оскалив остатки зубов, оставшиеся после прямого попадания из пращи. — Это вы у меня в два счета погорите, морды славянские!

Воины спешились и побежали за хворостом. Лодку бросили в хворост, пленников — в лодку. Галопом прискакал татарин с факелом, и костер задымил. Однако дрова были сырые, разгорались плохо.

— Выньте у них кляпы, и пусть раздувают огонь сами! — приказал полководец.

Но садистское это распоряжение так и не было выполнено, потому что со дна гребного устройства поднялся вдруг представительный хмурый мужчина в бежевом плаще. Татары, издав вопль изумления и ужаса, попятились. Перед тем, как бросить лодку в хворост, они обшарили ее тщательнейшим образом. Спрятаться там было негде.

— Я, собственно… — ни на кого не глядя, недовольно проговорил мужчина, — оказался здесь по чистой случайности… Прилег, знаете, вздремнуть под скамьей, ну и не заметил, как лодка отчалила…

Он перенес ногу через борт, и татары, суеверно перешептываясь, расступились. Отойдя подальше, капитан Седьмых (ибо это был он) оглянулся и, отыскав в толпе Намазова, уже успевшего нахлобучить рваную татарскую шапчонку, неодобрительно покачал головой.