"Полное собрание стихотворений. Том 3" - читать интересную книгу автора (Некрасов Николай Алексеевич)

КРЕСТЬЯНКА (ИЗ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ)

"Не всё между мужчинами

Отыскивать счастливого,

Пощупаем-ка баб!"-

Решили наши странники

И стали баб опрашивать.

В селе Наготине

Сказали, как отрезали:

"У нас такой не водится,

А есть в селе Клину:

Корова холмогорская,

Не баба! доброумнее

И глаже – бабы нет.

Спросите вы Корчагину

Матрену Тимофеевну,

Она же: губернаторша…"

Подумали – пошли.

Уж налились колосики.

Стоят столбы точеные,

Головки золоченые,

Задумчиво и ласково

Шумят. Пора чудесная!

Нет веселей, наряднее,

Богаче нет поры!

"Ой, поле многохлебное!

Теперь и не подумаешь,

Как много люди божии

Побились над тобой,

Покамест ты оделося

Тяжелым, ровным колосом

И стало перед пахарем,

Как войско пред царем!

Не столько росы теплые,

Как пот с лица крестьянского

Увлажили тебя!.."

Довольны наши странники,

То рожью, то пшеницею,

То ячменем идут.

Пшеница их не радует:

Ты тем перед крестьянином,

Пшеница, провинилася,

Что кормишь ты по выбору,

Зато не налюбуются

На рожь, что кормит всех.

"Льны тоже нонче знатные…

Ай! бедненький! застрял!"

Тут жаворонка малого,

Застрявшего во льну,

Роман распутал бережно,

Поцеловал: "Лети!"

И птичка ввысь помчалася,

За нею умиленные

Следили мужики…

Поспел горох! Накинулись,

Как саранча на полосу:

Горох, что девку красную,

Кто ни пройдет – щипнет!

Теперь горох у всякого -

У старого, у малого,

Рассыпался горох

На семьдесят дорог!

Вся овощь огородная

Поспела; дети носятся

Кто с репой, кто с морковкою,

Подсолнечник лущат,

А бабы свеклу дергают,

Такая свекла добрая!

Точь-в-точь сапожки красные,

Лежит на полосе.

Шли долго ли, коротко ли,

Шли близко ли, далеко ли,

Вот наконец и Клин.

Селенье незавидное:

Что ни изба – с подпоркою,

Как нищий с костылем;

А с крыш солома скормлена

Скоту. Стоят, как остовы,

Убогие дома.

Ненастной, поздней осенью

Так смотрят гнезда галочьи,

Когда галчата вылетят

И ветер придорожные

Березы обнажит…

Народ в полях – работает.

Заметив за селением

Усадьбу на пригорочке,

Пошли пока – глядеть.

Огромный дом, широкий двор,

Пруд, ивами обсаженный,

Посереди двора.

Над домом башня высится,

Балконом окруженная,

Над башней шпиль торчит.

В воротах с ними встретился

Лакей, какой-то буркою

Прикрытый: "Вам кого?

Помещик за границею,

А управитель при смерти!.."-

И спину показал.

Крестьяне наши прыснули:

По всей спине дворового

Был нарисован лев.

"Ну, штука!" Долго спорили,

Что за наряд диковинный,

Пока Пахом догадливый,

Загадки не решил:

"Холуй хитер: стащит ковер,

В ковре дыру проделает,

В дыру просунет голову

Да и гуляет так!.."

Как прусаки слоняются

По нетопленой горнице,

Когда их вымораживать

Надумает мужик,

В усадьбе той слонялися

Голодные дворовые,

Покинутые барином

На произвол судьбы.

Все старые, все хворые

И как в цыганском таборе

Одеты. По пруду

Тащили бредень пятеро.

"Бог на помочь! Как ловится?.."

"Всего один карась!

А было их до пропасти,

Да крепко навалились мы,

Теперь – свищи в кулак!"

"Хоть бы пяточек вынули!"-

Проговорила бледная

Беременная женщина,

Усердно раздувавшая

Костер на берегу.

"Точеные-то столбики

С балкону, что-ли, умница?"-

Спросили мужики.

"С балкону!"

"То-то высохли!

А ты не дуй! сгорят они

Скорее, чем карасиков

Изловят на уху!"

"Жду – не дождусь. Измаялся

На черством хлебе Митенька,

Эх, горе – не житье!"

И тут она погладила

Полунагого мальчика

(Сидел в тазу заржавленном

Курносый мальчуган).

"А что? ему, чай, холодно,-

Сказал сурово Провушка,-

В железном-то тазу?"-

И в руки взять ребеночка

Хотел. Дитя заплакало,

А мать кричит: "Не тронь его!

Не видишь? Он катается!

Ну, ну! пошел! Колясочка

Ведь это у него!.."

Что шаг, то натыкалися

Крестьяне на диковину:

Особая и странная

Работа всюду шла.

Один дворовый мучился

У двери: ручки медные

Отвинчивал; другой

Нес изразцы какие-то.

"Наковырял, Егорушка?"-

Окликнули с пруда.

В саду ребята яблоню

Качали. "Мало, дяденька!

Теперь они осталися

Уж только наверху,

А было их до пропасти!"

"Да что в них проку? зелены!"

"Мы рады и таким!"

Бродили долго по саду:

"Затей-то! горы, пропасти!

И пруд опять… Чай, лебеди

Гуляли по пруду?..

Беседка… стойте! с надписью!.."

Демьян, крестьянин грамотный,

Читает по складам.

"Эй, врешь!" Хохочут странники…

Опять – и то же самое

Читает им Демьян.

(Насилу догадалися,

Что надпись переправлена:

Затерты две-три литеры,

Из слова благородного

Такая вышла дрянь!)

Заметив любознательность

Крестьян, дворовый седенький

К ним с книгой подошел:

"Купите!" Как ни тужился,

Мудреного заглавия

Не одолел Демьян:

"Садись-ка ты помещиком

Под лирой на скамеечку

Да сам ее читай!"

"А тоже грамотеями

Считаетесь!..- с досадою

Дворовый прошипел.-

На что вам книги умные?

Вам вывески питейные

Да слово "воспрещается",

Что на столбах встречается,

Достаточно читать!"

"Дорожки так загажены,

Что срам! У девок каменных

Отшибены носы!

Пропали фрукты-ягоды,

Пропали гуси-лебеди

У холуя в зобу!

Что церкви без священника,

Угодам без крестьянина,

То саду без помещика!-

Решили мужики.-

Помещик прочно строился,

Такую даль загадывал,

А вот…" (Смеются шестеро,

Седьмой повесил нос.)

Вдруг с вышины откуда-то

Как грянет песня! Головы

Задрали мужики:

Вкруг башни по балкончику

Похаживал в подряснике

Какой-то человек

И пел… В вечернем воздухе,

Как колокол серебряный,

Гудел громовый бас…

Гудел – и прямо за сердце

Хватал он наших странников:

Не русские слова,

А горе в них такое же,

Как в русской песне, слышалось,

Без берегу, без дна.

Такие звуки плавные,

Рыдающие… "Умница,

Какой мужчина там?"-

Спросил Роман у женщины,

Уже кормившей Митеньку

Горяченькой ухой.

"Певец Ново-Архангельский,

Его из Малороссии

Сманили господа.

Свезти его в Италию

Сулились, да уехали…

А он бы рад-радехонек -

Какая уж Италия! -

Обратно в Конотоп.

Ему здесь делать нечего…

Собаки дом покинули

(Озлилась круто женщина),

Кому здесь дело есть?

Да у него ни спереди,

Ни сзади… кроме голосу…"

"Зато уж голосок!"

"Не то еще услышите,

Как до утра пробудете:

Отсюда версты три

Есть дьякон… тоже с голосом…

Так вот она затеяли

По-своему здороваться

На утренней заре.

На башню как подымется

Да рявкнет наш: "Здо-ро-во ли

Жи-вешь, о-тец И-пат?"

Так стекла затрещат!

А тот ему оттуда-то:

"Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!

Жду вод-ку пить!" – "И-ду!.."

"Иду"-то это в воздухе

Час целый откликается…

Такие жеребцы!.."

Домой скотина гонится,

Дорога запылилася,

Запахло молоком.

Вздохнула мать Митюхина:

"Хоть бы одна коровушка

На барский двор вошла!"

– "Чу! песня за деревнею,

Прощай, горюшка бедная!

Идем встречать народ".

Легко вздохнули странники:

Им после дворни ноющей

Красива показалася

Здоровая, поющая

Толпа жнецов и жниц,-

Всё дело девки красили

(Толпа без красных девушек

Что рожь без васильков).

"Путь добрый! А которая

Матрена Тимофеевна?"

"Что нужно, молодцы?"

Матрена Тимофеевна

Осанистая женщина,

Широкая и плотная,

Лет тридцати осьми.

Красива; волос с проседью,

Глаза большие, строгие,

Ресницы богатейшие,

Сурова и смугла.

На ней рубаха белая,

Да сарафан коротенький,

Да серп через плечо.

"Что нужно вам, молодчики?"

Помалчивали странники,

Покамест бабы прочие

Не поушли вперед,

Потом поклон отвесили:

"Мы люди чужестранные,

У нас забота есть,

Такая ли заботушка,

Что из домов повыжила,

С работой раздружила нас,

Отбила от еды.

Мы мужики степенные,

Из временнообязанных,

Подтянутой губернии,

Уезда Терпигорева,

Пустопорожней волости,

Из смежных деревень:

Заплатова, Дырявина,

Разутова, Знобишина,

Горелова, Неелова -

Неурожайка тож.

Идя путем-дорогою,

Сошлись мы невзначай,

Сошлись мы – и заспорили:

Кому живется счастливо,

Вольготно на Руси?

Роман сказал: помещику,

Демьян сказал: чиновнику,

Лука сказал: попу,

Купчине толстопузому,-

Сказали братья Губины,

Иван и Митродор.

Пахом сказал: светлейшему,

Вельможному боярину,

Министру государеву,

А Пров сказал: царю…

Мужик что бык: втемяшится

В башку какая блажь -

Колом ее оттудова

Не выбьешь! Как ни спорили,

Не согласились мы!

Поспоривши, повздорили,

Повздоривши, подралися,

Подравшися, удумали

Не расходиться врозь,

В домишки не ворочаться,

Не видеться ни с женами,

Ни с малыми ребятами,

Ни с стариками старыми,

Покуда спору нашему

Решенья не найдем,

Покуда не доведаем

Как ни на есть доподлинно:

Кому жить любо-весело,

Вольготно на Руси?..

Попа уж мы доведали,

Доведали помещика,

Да прямо мы к тебе!

Чем нам искать чиновника,

Купца, министра царского,

Царя (еще допустит ли

Нас, мужичонков, царь?)-

Освободи нас, выручи!

Молва идет всесветная,

Что ты вольготно, счастливо

Живешь… Скажи по-божески:

В чем счастие твое?"

Не то чтоб удивилася

Матрена Тимофеевна,

А как-то закручинилась,

Задумалась она…

"Не дело вы затеяли!

Теперь пора рабочая,

Досуг ли толковать?.."

"Полцарства мы промеряли,

Никто нам не отказывал!"-

Просили мужики.

"У нас уж колос сыпется,

Рук не хватает, милые".

"А мы на что, кума?

Давай серпы! Все семеро

Как станем завтра – к вечеру

Всю рожь твою сожнем!"

Смекнула Тимофеевна,

Что дело подходящее.

"Согласна,- говорит,-

Такие-то вы бравые,

Нажнете, не заметите,

Снопов по десяти!"

"А ты нам душу выложи!"

"Не скрою ничего!"

Покуда Тимофеевна

С хозяйством управлялася,

Крестьяне место знатное

Избрали за избой:

Тут рига, конопляники,

Два стога здоровенные,

Богатый огород.

И дуб тут рос – дубов краса.

Под ним присели странники:

"Эй, скатерть самобранная,

Попотчуй мужиков".

И скатерть развернулася,

Откудова ни взялися

Две дюжие руки,

Ведро вина поставили,

Горой наклали хлебушка

И спрятались опять…

Гогочут братья Губины:

Такую редьку схапали

На огороде – страсть!

Уж звезды рассажалися

По небу темно-синему,

Высоко месяц стал,

Когда пришла хозяюшка

И стала нашим странникам

"Всю душу открывать…"

"Мне счастье в девках выпало:

У нас была хорошая,

Непьющая семья.

За батюшкой, за матушкой,

Как у Христа за пазухой,

Жила я, молодцы.

Отец, поднявшись до свету,

Будил дочурку ласкою,

А брат веселой песенкой;

Покамест одевается,

Поет: "Вставай, сестра!

По избам обряжаются,

В часовенках спасаются -

Пора, вставать пора!

Пастух уж со скотиною

Угнался; за малиною

Ушли подружки в бор,

В полях трудятся пахари,

В лесу стучит топор!"

Управится с горшечками,

Всё вымоет, всё выскребет,

Посадит хлебы в печь -

Идет родная матушка,

Не будит – пуще кутает:

"Спи, милая касатушка,

Спи, силу запасай!

В чужой семье – недолог сон!

Уложат спать позднехонько!

Будить придут до солнышка,

Лукошко припасут,

На донце бросят корочку:

Сгложи ее – да полное

Лукошко набери!.."

Да не в лесу родилася,

Не пеньям я молилася,

Не много я спала.

В день Симеона батюшка

Сажал меня на бурушку

И вывел из младенчества

По пятому годку,

А на седьмом за бурушкой

Сама я в стадо бегала,

Отцу носила завтракать,

Утяточек пасла.

Потом грибы да ягоды,

Потом: "Бери-ка грабельки

Да сено вороши!"

Так к делу приобвыкла я…

И добрая работница,

И петь-плясать охотница

Я смолоду была.

День в поле проработаешь,

Грязна домой воротишься,

А банька-то на что?

Спасибо жаркой баенке,

Березовому венчику,

Студеному ключу,-

Опять бела, свежехонька,

За прялицей с подружками

До полночи поешь!

На парней я не вешалась,

Наянов обрывала я,

А тихому шепну:

"Я личиком разгарчива,

А матушка догадлива,

Не тронь! уйди!.."- уйдет…

Да как я их ни бегала,

А выискался суженый,

На горе – чужанин!

Филипп Корчагин – питерщик,

По мастерству печник.

Родительница плакала:

"Как рыбка в море синее

Юркнешь ты! как соловушко

Из гнездышка порхнешь!

Чужая-то сторонушка

Не сахаром посыпана,

Не медом полита!

Там холодно, там голодно,

Там холеную доченьку

Обвеют ветры буйные,

Обграют черны вороны,

Облают псы косматые

И люди засмеют!.."

А батюшка со сватами

Подвыпил. Закручинилась,

Всю ночь я не спала…

Ах! что ты, парень, в девице

Нашел во мне хорошего?

Где высмотрел меня?

О святках ли, как с горок я

С ребятами, с подругами

Каталась, смеючись?

Ошибся ты, отецкий сын!

С игры, с катанья, с беганья,

С морозу разгорелося

У девушки лицо!

На тихой ли беседушке?

Я там была нарядная,

Дородства и пригожества

Понакопила за зиму,

Цвела, как маков цвет!

А ты бы поглядел меня,

Как лен треплю, как снопики

На риге молочу…

В дому ли во родительском?..

Ах! кабы знать! Послала бы

Я в город братца-сокола:

"Мил братец! шелку, гарусу

Купи – семи цветов,

Да гарнитуру синего!"

Я по углам бы вышила

Москву, царя с царицею,

Да Киев, да Царьград,

А посередке – солнышко,

И эту занавесочку

В окошке бы повесила,

Авось ты загляделся бы,

Меня бы промигал!..

Всю ночку я продумала…

"Оставь,- я парню молвила,-

Я в подневолье с волюшки,

Бог видит, не пойду!"

"Такую даль мы ехали!

Иди!- сказал Филиппушка.-

Не стану обижать!"

Тужила, горько плакала,

А дело девка делала:

На суженого искоса

Поглядывала втай.

Пригож-румян, широк-могуч,

Рус волосом, тих говором -

Пал на сердце Филипп!

"Ты стань-ка, добрый молодец,

Против меня прямехенько,

Стань на одной доске!

Гляди мне в очи ясные,

Гляди в лицо румяное,

Подумывай, смекай:

Чтоб жить со мной – не каяться,

А мне с тобой не плакаться…

Я вся тут такова!"

"Небось не буду каяться,

Небось не буду плакаться!"-

Филиппушка сказал.

Пока мы торговалися,

Филиппу я: "Уйди ты прочь!",

А он: "Иди со мной!"

Известно: "Ненаглядная,

Хорошая… пригожая…"

– Ай!.."- вдруг рванулась я…

"Чего ты? Эка силища!"

Не удержи – не видеть бы

Вовек ему Матренушки,

Да удержал Филипп!

Пока мы торговалися,

Должно быть, так я думаю,

Тогда и было счастьице…

А больше вряд когда!

Я помню, ночка звездная,

Такая же хорошая,

Как и теперь, была…

Вздохнула Тимофеевна,

Ко стогу приклонилася,

Унывным, тихим голосом

Пропела про себя:

Ты скажи за что,

Молодой купец,

Полюбил меня,

Дочь крестьянскую?

Я не в серебре,

Я не в золоте,

Жемчугами я

Не увешана!

Чисто серебро -

Чистота твоя,

Красно золото -

Красота твоя,

Бел-крупен жемчуг -

Из очей твоих

Слезы катятся…

Велел родимый батюшка,

Благословила матушка,

Поставили родители

К дубовому столу,

С краями чары налили:

"Бери поднос, гостей-чужан

С поклоном обноси!"

Впервой я поклонилася -

Вздрогнули ноги резвые;

Второй я поклонилася -

Поблекло бело личико;

Я в третий поклонилася,

И волюшка скатилася

С девичьей головы…"

– --

"Так значит: свадьба? Следует,-

Сказал один из Губиных,-

Проздравить молодых".

"Давай! Начин с хозяюшки.

– Пьешь водку, Тимофеевна?"

"Старухе – да не пить?.."

У суда стоять

Ломит ноженьки,

Под венцом стоять

Голова болит,

Голова болит,

Вспоминается

Песня старая,

Песня грозная.

На широкий двор

Гости въехали,

Молоду жену

Муж домой привез,

А роденька-то

Как набросится!

Деверек ее -

Расточихою,

А золовушка -

Щеголихою,

Свекор-батюшка -

Тот медведицей,

А свекровушка -

Людоедицей,

Кто неряхою,

Кто непряхою…

Всё, что в песенке

Той певалося,

Всё со мной теперь

То и сталося!

Чай, певали вы?

Чай, вы знаете?..

"Начинай, кума!

Нам подхватывать…"

Матрена

Спится мне, младенькой, дремлется,

Клонит голову на подушечку,

Свекор-батюшка по сеничкам похаживает,

Сердитый по новым погуливает,

Странники

хором

Стучит, гремит, стучит, гремит,

Снохе спать не дает:

Встань, встань, встань, ты – сонливая!

Встань, встань, встань, ты – дремливая!

Сонливая, дремливая, неурядливая!

Матрена

Спится мне, младенькой, дремлется,

Клонит голову на подушечку,

Свекровь-матушка по сеничкам похаживает,

Сердитая по новым погуливает.

Странники

хором

Стучит, гремит, стучит, гремит,

Снохе спать не дает:

Встань, встань, встань, ты – сонливая!

Встань, встань, встань, ты – дремливая!

Сонливая, дремливая, неурядливая!

– --

"Семья была большущая,

Сварливая… попала я

С девичьей холи в ад!

В работу муж отправился,

Молчать, терпеть советовал:

Не плюй на раскаленное

Железо – зашипит!

Осталась я с золовками,

Со свекром, со свекровушкой,

Любить-голубить некому,

А есть кому журить!

На старшую золовушку,

На Марфу богомольную,

Работай, как раба;

За свекором приглядывай,

Сплошаешь – у кабатчика

Пропажу выкупай.

И встань и сядь с приметою,

Не то свекровь обидится;

А где их все-то знать?

Приметы есть хорошие,

А есть и бедокурные.

Случилось так: свекровь

Надула в уши свекору,

Что рожь добрее родится

Из краденых семян.

Поехал ночью Тихоныч,

Поймали,- полумертвого

Подкинули в сарай…

Как велено, так сделано:

Ходила с гневом на сердце,

А лишнего не молвила

Словечка никому.

Зимой пришел Филиппушка,

Привез платочек шелковый

Да прокатил на саночках

В Екатеринин день,

И горя словно не было!

Запела, как певала я

В родительском дому.

Мы были однолеточки,

Не трогай нас – нам весело,

Всегда у нас лады.

То правда, что и мужа-то

Такого, как Филиппушка,

Со свечкой поискать…"

"Уж будто не колачивал?"

Замялась Тимофеевна:

"Раз только",- тихим голосом

Промолвила она.

"За что?"- спросили странники.

"Уж будто вы не знаете,

Как ссоры деревенские

Выходят? К муженьку

Сестра гостить приехала,

У ней коты разбилися.

"Дай башмаки Оленушке,

Жена!" – сказал Филипп.

А я не вдруг ответила.

Корчагу подымала я,

Такая тяга: вымолвить

Я слова не могла.

Филипп Ильич прогневался,

Пождал, пока поставила

Корчагу на шесток,

Да хлоп меня в висок!

"Ну, благо ты приехала,

И так походишь!"- молвила

Другая, незамужняя

Филиппова сестра.

Филипп подбавил женушке.

"Давненько не видались мы,

А знать бы – так не ехать бы!"-

Сказала тут свекровь.

Еще подбавил Филюшка…

И всё тут! Не годилось бы

Жене побои мужнины

Считать; да уж сказала я:

Не скрою ничего!"

"Ну, женщины! с такими-то

Змеями подколодными

И мертвый плеть возьмет!"

Хозяйка не ответила.

Крестьяне, ради случаю,

По новой чарке выпили

И хором песню грянули

Про шелковую плеточку,

Про мужнину родню.

– --

Мой постылый муж

Подымается:

За шелкову плеть

Принимается.

Хор

Плетка свистнула,

Кровь пробрызнула…

Ах! лели! лели!

Кровь пробрызнула…

Свекру-батюшке

Поклонилася:

Свекор-батюшка,

Отними меня

От лиха мужа,

Змея лютого!

Свекор-батюшка

Велит больше бить,

Велит кровь пролить…

Хор

Плетка свистнула,

Кровь пробрызнула…

Ах! лели! лели!

Кровь пробрызнула…

Свекровь-матушке

Поклонилася:

Свекровь-матушка,

Отними меня

От лиха мужа,

Змея лютого!

Свекровь-матушка,

Велит больше бить,

Велит кровь пролить…

Хор

Плетка свистнула,

Кровь пробрызнула…

Ах! лели! лели!

Кровь пробрызнула…

– --

"Филипп на Благовещенье

Ушел, а на Казанскую

Я сына родила.

Как писаный был Демушка!

Краса взята у солнышка,

У снегу белизна,

У маку губы алые,

Бровь черная у соболя,

У соболя сибирского,

У сокола глаза!

Весь гнев с души красавец мой

Согнал улыбкой ангельской,

Как солнышко весеннее

Сгоняет снег с полей…

Не стала я тревожиться,

Что ни велят – работаю,

Как ни бранят – молчу.

Да тут беда подсунулась:

Абрам Гордеич Ситников,

Господский управляющий,

Стал крепко докучать:

"Ты писаная кралечка,

Ты наливная ягодка…"

– "Отстань, бесстыдник! ягодка,

Да бору не того!"

Укланяла золовушку,

Сама нейду на барщину,

Так в избу прикатит!

В сарае, в риге спрячуся -

Свекровь оттуда вытащит:

"Эй, не шути с огнем!"

– "Гони его, родимая,

По шее!" – "А не хочешь ты

Солдаткой быть?" Я к дедушке:

"Что делать? Научи!"

Из всей семейки мужниной

Один Савелий, дедушка,

Родитель свекра-батюшки, -

Жалел меня… Рассказывать

Про деда, молодцы?"

"Вали всю подноготную!

Накинем по два снопика, -

Сказали мужики.

"Ну, то-то! речь особая.

Грех промолчать про дедушку.

Счастливец тоже был…

С большущей сивой гривою,

Чай, двадцать лет не стриженной,

С большущей бородой,

Дед на медведя смахивал,

Особенно как из лесу,

Согнувшись, выходил.

Дугой спина у дедушки, -

Сначала всё боялась я,

Как в низенькую горенку

Входил он. ну распрямится?

Пробьет дыру медведище

В светелке головой!

Да распрямиться дедушка

Не мог: ему уж стукнуло,

По сказкам, сто годов.

Дед жил в особой горнице,

Семейки недолюбливал.

В свой угол не пускал;

А та сердилась, лаялась,

Его "клейменым, каторжным"

Честил родной сынок.

Савелий не рассердится,

Уйдет в свою светелочку,

Читает святцы, крестится,

Да вдруг и скажет весело:

"Клейменый, да не раб!"…

А крепко досадят ему -

Подшутит: "Поглядите-тко,

К нам сваты!" Незамужняя,

Золовушка – к окну:

Ан вместо сватов – нищие!

Из оловянной пуговки

Дед вылепил двугривенный,

Подбросил на полу -

Попался свекор-батюшка!

Не пьяный из питейного -

Побитый приплелся!

Сидят, молчат за ужином:

У свекра бровь рассечена,

У деда, словно радуга,

Усмешка на лице.

С весны до поздней осени

Дед брал грибы да ягоды,

Силочки становил

На глухарей, на рябчиков.

А зиму разговаривал

На печке сам с собой.

Имел слова любимые,

И выпускал их дедушка

По слову через час:

…………………..

"Погибшие… пропащие…"

…………………….

"Эх вы, Аники-воины!

Со стариками, с бабами

Вам только воевать!"

……………………

"Недотерпеть – пропасть!

Перетерпеть – пропасть…"

……………………

"Эх, доля святорусского

Богатыря сермяжного!

Всю жизнь его дерут.

Раздумается временем

О смерти – муки адские

В ту-светной жизни ждут",

…………………….

"Надумалась Корежина,

Наддай! наддай! наддай!.."

…………………….

И много! да забыла я…

Как свекор развоюется,

Бежала я к нему.

Запремся. Я работаю,

А Дема, словно яблочко

В вершине старой яблони,

У деда на плече

Сидит румяный, свеженький…

Вот раз и говорю:

"За что тебя, Савельюшка,

Зовут клейменым, каторжным?"

"Я каторжником был".

– "Ты, дедушка?"

– "Я, внученька!

Я в землю немца Фогеля

Христьяна Христианыча

Живого закопал…"

"И полно! шутишь, дедушка!"

"Нет, не шучу. Послушай-ка!"-

И всё мне рассказал.

"Во времена досюльные

Мы были тоже барские,

Да только ни помещиков,

Ни немцев-управителей

Не знали мы тогда.

Не правили мы барщины,

Оброков не платили мы,

А так, когда рассудится,

В три года раз пошлем".

"Да как же так, Савельюшка?"

"А были благодатные

Такие времена.

Недаром есть пословица,

Что нашей-то сторонушки

Три года черт искал.

Кругом леса дремучие,

Кругом болота топкие,

Ни конному проехать к нам,

Ни пешему пройти!

Помещик наш Шалашников

Через тропы звериные

С своим полком – военный был -

К нам доступиться пробовал,

Да лыжи повернул!

К нам земская полиция

Не попадала по году,-

Вот были времена!

А ныне – барин под боком,

Дорога скатерть-скатертью…

Тьфу! прах ее возьми!..

Нас только и тревожили

Медведи… да с медведями

Справлялись мы легко.

С ножищем да с рогатиной

Я сам страшней сохатого,

По заповедным тропочкам

Иду: "Мой лес!"- кричу.

Раз только испугался я,

Как наступил на сонную

Медведицу в лесу.

И то бежать не бросился,

А так всадил рогатину,

Что словно как на вертеле

Цыпленок – завертелася

И часу не жила!

Спина в то время хрустнула,

Побаливала изредка,

Покуда молод был,

А к старости согнулася.

Не правда ли, Матренушка,

На очеп я похож?"

– --

"Ты начал, так досказывай!

Ну, жили – не тужили вы,

Что ж дальше, голова?"

"По времени Шалашников

Удумал штуку новую,

Приходит к нам приказ:

"Явиться!" Не явились мы,

Притихли, не шелохнемся

В болотине своей.

Была засуха сильная,

Наехала полиция,

Мы дань ей – медом, рыбою!

Наехала опять,

Грозит с конвоем выправить,

Мы – шкурами звериными!

А в третий – мы ничем!

Обули лапти старые,

Надели шапки рваные,

Худые армяки -

И тронулась Корежина!..

Пришли…( В губернском городе

Стоял с полком Шалашников.)

"Оброк!" – "Оброку нет!

Хлеба не уродилися,

Снеточки не ловилися…"

– "Оброк!" – "Оброку нет!

Не стал и разговаривать:

"Эй, перемена первая!"-

И начал нас пороть.

Туга мошна корежская!

Да стоек и Шалашников:

Уж языки мешалися,

Мозги уж потрясалися

В головушках – дерет!

Укрепа богатырская,

Не розги!.. Делать нечего!

Кричим: постой, дай срок!

Онучи распороли мы

И барину "лобанчиков"

Полшапки поднесли.

Утих боец Шалашников!

Такого-то горчайшего

Поднес нам травнику,

Сам выпил с нами, чокнулся

С Корегой покоренною:

"Ну, благо вы сдались!

А то – вот бог!- решился я

Содрать с вас шкуру начисто…

На барабан напялил бы

И подарил полку!

Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!

(Хохочет – рад придумочке):

Вот был бы барабан!"

Идем домой понурые…

Два старика кряжистые

Смеются… Ай, кряжи!

Бумажки сторублевые

Домой под подоплекою

Нетронуты несут!

Как уперлись: мы нищие -

Так тем и отбоярились!

Подумал я тогда:

"Ну, ладно ж! черти сивые,

Вперед не доведется вам

Смеяться надо мной!"

И прочим стало совестно,

На церковь побожилися:

"Вперед не посрамимся мы,

Под розгами умрем!"

Понравились помещику

Корежские лобанчики,

Что год – зовет… дерет…

Отменно драл Шалашников,

А не ахти великие

Доходы получал:

Сдавались люди слабые,

А сильные за вотчину

Стояли хорошо.

Я тоже перетерпливал,

Помалчивал, подумывал:

"Как не дери, собачий сын,

А всей души не вышибешь,

Оставишь что-нибудь!"

Как примет дань Шалашников,

Уйдем – и за заставою

Поделим барыши:

"Что денег-то осталося!

Дурак же ты, Шалашников!"

И тешилась над барином

Корега в свой черед!

Вот были люди гордые!

А нынче дай затрещину -

Исправнику, помещику

Тащат последний грош!

Зато купцами жили мы…

Подходит лето красное,

Ждем грамоты… Пришла…

А в ней уведомление,

Что господин Шалашников

Под Варною убит.

Жалеть не пожалели мы,

А пала дума на сердце:

"Приходит благоденствию

Крестьянскому конец!"

И точно: небывалое

Наследник средство выдумал:

К нам немца подослал.

Через леса дремучие,

Через болота топкие

Пешком пришел, шельмец!

Один как перст: фуражечка

Да тросточка, а в тросточке

Для уженья снаряд.

И был сначала тихонький:

"Платите сколько можете".

– "Не можем ничего!"

– "Я барина уведомлю".

– "Уведомь!.." Тем и кончилось.

Стал жить да поживать;

Питался больше рыбою;

Сидит на речке с удочкой

Да сам себя то по носу,

То по лбу – бац да бац!

Смеялись мы: "Не любишь ты

Корежского комарика…

Не любишь, немчура?.."

Катается по бережку,

Гогочет диким голосом,

Как в бане на полке…

С ребятами, с девочками

Сдружился, бродит по лесу…

Недаром он бродил!

"Коли платить не можете,

Работайте!" – "А в чем твоя

Работа?" – "Окопать

Канавками желательно

Болото…" Окопали мы…

"Теперь рубите лес…"

– "Ну, хорошо!" – Рубили мы,

А немчура показывал,

Где надобно рубить.

Глядим: выходит просека!

Как просеку прочистили,

К болоту поперечины

Велел по ней возить.

Ну, словом: спохватились мы,

Как уж дорогу сделали,

Что немец нас поймал!

Поехал в город парочкой!

Глядим, везет из города

Коробки, тюфяки;

Откудова ни взялися

У немца босоногого

Детишки и жена.

Повел хлеб-соль с исправником

И с прочей земской властию,

Гостишек полон двор!

И тут настала каторга

Корежскому крестьянину -

До нитки разорил!

А драл… как сам Шалашников!

Да тот был прост: накинется

Со всей воинской силою,

Подумаешь: убьет!

А деньги сунь – отвалится,

Ни дать ни взять раздувшийся

В собачьем ухе клещ.

У немца – хватка мертвая:

Пока не пустит по миру,

Не отойдя сосет!"

"Как вы терпели, дедушка?"

"А потому терпели мы,

Что мы – богатыри.

В том богатырство русское.

Ты думаешь, Матренушка,

Мужик – не богатырь?

И жизнь его не ратная,

И смерть ему не писана

В бою – а богатырь!

Цепями руки кручены,

Железом ноги кованы,

Спина… леса дремучие

Прошли по ней – сломалися.

А грудь? Илья-пророк

По ней гремит-катается

На колеснице огненной…

Всё терпит богатырь!

И гнется, да не ломится,

Не ломится, не валится…

Ужли не богатырь?"

"Ты шутишь шутки, дедушка!-

Сказала я. – Такого-то

Богатыря могучего

Чай, мыши заедят!"

"Не знаю я, Матренушка.

Покамест тягу страшную

Поднять-то поднял он,

Да в землю сам ушел по грудь

С натуги! По лицу его

Не слезы – кровь течет!

Не знаю, не придумаю,

Что будет? Богу ведомо!

А про себя скажу:

Как выли вьюги зимние,

Как ныли кости старые,

Лежал я на печи;

Полеживал, подумывал:

Куда ты, сила, делася?

На что ты пригодилася?-

Под розгами, под палками

По мелочам ушла!"

"А что же немец, дедушка?"

"А немец как ни властвовал,

Да наши топоры

Лежали – до поры!

Осьмнадцать лет терпели мы.

Застроил немец фабрику,

Велел колодец рыть.

Вдевятером копали мы,

До полдня проработали,

Позавтракать хотим.

Приходит немец: "Только-то?.."

И начал нас по-своему,

Не торопясь, пилить.

Стояли мы голодные,

А немец нас поругивал

Да в яму землю мокрую

Пошвыривал ногой.

Была уж яма добрая…

Случилось, я легонечко

Толкнул его плечом,

Потом другой толкнул его,

И третий… Мы посгрудились…

До ямы два шага…

Мы слова не промолвили,

Друг другу не глядели мы

В глаза… А всей гурьбой

Христьяна Христианыча

Поталкивали бережно

Всё к яме… всё на край…

И немец в яму бухнулся,

Кричит: "Веревку! лестницу!"

мы девятью лопатами

Ответили ему.

"Наддай!"- я слово выронил,-

Под слово люди русские

Работают дружней.

"Наддай! наддай!" Так наддали,

Что ямы словно не было -

Сровнялася с землей!

Тут мы переглянулися…"

Остановился дедушка.

"Что ж дальше?"

"Дальше – дрянь!

Кабак… острог в Буй-городе,

Там я учился грамоте,

Пока решили нас.

Решенье вышла: каторга

И плети предварительно;

Не выдрали – помазали,

Плохое там дранье!

Потом… бежал я с каторги…

Поймали! не погладили

И тут по голове.

Заводские начальники

По всей Сибири славятся -

Собаку съели драть.

Да нас дирал Шалашников

Больней – я не поморщился

С заводского дранья.

Тот мастер был – умел пороть!

Он так мне шкуру выделал,

Что носится сто лет.

А жизнь была нелегкая.

Лет двадцать строгой каторги,

Лет двадцать поселения.

Я денег прикопил,

По манифесту царскому

Попал опять на родину,

Пристроил эту горенку

И здесь давно живу.

Покуда были денежки,

Любили деда, холили,

Теперь в глаза плюют!

Эх вы, Аники-воины!

Со стариками, с бабами

Вам только воевать…"

Тут кончил речь Савельюшка…"

"Ну что ж? – сказали странники.-

Досказывай, хозяюшка,

Свое житье-бытье!"

"Невесело досказывать.

Одной беды бог миловал:

Холерой умер Ситников,-

Другая подошла".

"Наддай!" – сказали странники

(Им слово полюбилося)

И выпили винца…

"Зажгло грозою дерево,

А было соловьиное

На дереве гнездо.

Горит и стонет дерево,

Горят и стонут птенчики:

"Ой, матушка! где ты?

А ты бы нас похолила,

Пока не оперились мы:

Как крылья отрастим,

В долины, в рощи тихие

Мы сами улетим!"

Дотла сгорело дерево,

Дотла сгорели птенчики,

Тут прилетела мать.

Ни дерева… ни гнездышка…

Ни птенчиков!.. Поет-зовет…

Поет, рыдает, кружится,

Так быстро, быстро кружится,

Что крылышки свистят!..

Настала ночь, весь мир затих,

Одна рыдала пташечка,

Да мертвых не докликалась

До белого утра!..

Носила я Демидушку

По поженкам… лелеяла…

Да взъелася свекровь,

Как зыкнула, как рыкнула:

"Оставь его у дедушки,

Не много с ним нажнешь!"

Запугана, заругана,

Перечить не посмела я,

Оставила дитя.

Такая рожь богатая

В тот год у нас родилася,

Мы землю не ленясь

Удобрили, ухолили,-

Трудненько было пахарю,

Да весело жнее!

Снопами нагружала я

Телегу со стропилами

И пела, молодцы.

(Телега нагружается

Всегда с веселой песнею,

А сани с горькой думою:

Телега хлеб домой везет,

А сани – на базар!)

Вдруг стоны я услышала:

Ползком ползет Савелий-дед,

Бледнешенек как смерть:

"Прости, прости, Матренушка!-

И повалился в ноженьки.-

Мой грех – недоглядел!.."

Ой, ласточка! ой, глупая!

Не вей гнезда под берегом,

Под берегом крутым!

Что день – то прибавляется

Вода в реке: зальет она

Детенышей твоих.

Ой, бедная молодушка!

Сноха в дому последняя,

Последняя раба!

Стерпи грозу великую,

Прими побои лишние,

А с глазу неразумного

Младенца не спускай!..

Заснул старик на солнышке,

Скормил свиньям Демидушку

Придурковатый дед!..

Я клубышком каталася,

Я червышком свивалася,

Звала, будила Демушку -

Да поздно было звать!..

Чу! конь стучит копытами,

Чу, сбруя золоченая

Звенит… еще беда!

Ребята испугалися,

По избам разбежалися,

У окон заметалися

Старухи, старики.

Бежит деревней староста,

Стучит в окошки палочкой,

Бежит в поля, в луга.

Собрал народ: идут – крехтят!

Беда! Господь прогневался,

Наслал гостей непрошеных,

Неправедных судей!

Знать, деньги издержалися,

Сапожки притопталися,

Знать, голод разобрал!..

Молитвы Иисусовой

Не сотворив, уселися

У земского стола,

Налой и крест поставили,

Привел наш поп, отец Иван,

К присяге понятых.

Допрашивали дедушку,

Потом за мной десятника

Прислали. Становой

По горнице похаживал,

Как зверь в лесу порыкивал…

"Эй! женка! состояла ты

С крестьянином Савелием

В сожительстве? Винись!"

Я шепотком ответила:

"Обидно, барин, шутите!

Жена я мужу честная,

А старику Савелию

Сто лет… Чай, знаешь сам".

Как в стойле конь подкованный,

Затопал; о кленовый стол

Ударил кулаком:

"Молчать! Не по согласью ли

С крестьянином Савелием

Убила ты дитя?.."

Владычица! что вздумали!

Чуть мироеда этого

Не назвала я нехристем,

Вся закипела я…

Да лекаря увидела:

Ножи, ланцеты, ножницы

Натачивал он тут.

Вздрогнула я, одумалась.

"Нет,- говорю, – я Демушку

Любила, берегла…"

– "А зельем не поила ты?

А мышьяку не сыпала?"

– "Нет! сохрани господь!.."

И тут я покорилася,

Я в ноги поклонилася:

Будь жалостлив, будь добр!

Вели без поругания

Честному погребению

Ребеночка предать!

Я мать ему!.." Упросишь ли?

В груди у них нет душеньки,

В глазах у них нет совести,

На шее – нет креста!

Из тонкой из пеленочки

Повыкатали Демушку

И стали тело белое

Терзать и пластовать.

Тут свету я невзвидела,-

Металась и кричала я:

"Злодеи! палачи!..

Падите мои слезоньки

Не на землю, не на воду,

Не на господень храм!

Падите прямо на сердце

Злодею моему!

Ты дай же, боже господи!

Чтоб тлен пришел на платьице,

Безумье на головушку

Злодея моего!

Жену ему неумную

Пошли, детей – юродивых!

Прими, услыши, господи,

Молитву, слезы матери,

Злодея накажи!.."

– "Никак, она помешана?-

Сказал начальник сотскому.-

Что ж ты не упредил?

Эй! не дури! связать велю!.."

Присела я на лавочку.

Ослабла, вся дрожу.

Дрожу, гляжу на лекаря:

Рукавчики засучены,

Грудь фартуком завешана,

В одной руке – широкий нож,

В другой ручник – и кровь на нем,-

А на носу очки!

Так тихо стало в горнице…

Начальничек помалчивал,

Поскрипывал пером,

Поп трубочкой попыхивал,

Не шелохнувшись, хмурые

Стояли мужики.

"Ножом в сердцах читаете!,-

Сказал священник лекарю,

Когда злодей у Демушки

Сердечко распластал.

Тут я опять рванулася…

"Ну, так и есть – помешана!

Связать ее!" – десятнику

Начальник закричал.

Стал понятых опрашивать:

"В крестьянке Тимофеевой

И прежде помешательство

Вы примечали?"

"Нет!"

Спросили свекра, деверя,

Свекровушку, золовушку:

"Не примечали, нет!"

Спросили деда старого:

"Не примечал! ровна была…

Одно: к начальству кликнули,

Пошла… а ни целковика,

Ни новины, пропащая,

С собой и не взяла!"

Заплакал навзрыд дедушка.

Начальничек нахмурился,

Ни слова не сказал.

И тут я спохватилася!

Прогневался бог: разуму

Лишил! была готовая

В коробке новина!

Да поздно было каяться.

В моих глазах по косточкам

Изрезал лекарь Демушку,

Цыновочкой прикрыл.

Я словно деревянная

Вдруг стала: загляделась я,

Как лекарь водку пил. Священнику

Сказал: "Прошу покорнейше!"

А поп ему: "Что просите?

Без прутика, без кнутика

Все ходим, люди грешные,

На этот водопой!"

Крестьяне настоялися,

Крестьяне надрожалися.

(Откуда только бралися

У коршуна налетного

Корыстные дела!)

Без церкви намолилися,

Без образа накланялись!

Как вихорь налетал -

Рвал бороды начальничек,

Как лютый зверь наскакивал -

Ломал перстни злаченые…

Потом он кушать стал.

Пил-ел, с попом беседовал,

Я слышала, как шепотом

Поп плакался ему:

"У нас народ – все голь да пьянь,

За свадебку, за исповедь

Должают по годам.

Несут гроши последние

В кабак! А благочинному

Одни грехи тащат!"

Потом я песни слышала,

Всё голоса знакомые,

Девичьи голоса:

Наташа, Глаша, Дарьюшка…

Чу! пляска! чу! гармония!..

И вдруг затихло всё…

Заснула, видно, что ли, я?..

Легко вдруг стало: чудилось,

Что кто-то наклоняется

И шепчет надо мной:

"Усни, многокручинная!

Усни, многострадальная!" -

И крестит… С рук скатилися

Веревки… Я не помнила

Потом уж ничего…

Очнулась я. Темно кругом,

Гляжу в окно – глухая ночь!

Да где же я? да что со мной?

Не помню, хоть убей!

Я выбралась на улицу -

Пуста. На небо глянула -

Ни месяца, ни звезд.

Сплошная туча черная

Висела над деревнею,

Темны дома крестьянские,

Одна пристройка дедова

Сияла, как чертог.

Вошла – и всё я вспомнила:

Свечами воску ярого

Обставлен, среди горенки

Дубовый стол стоял,

На нем гробочек крохотный

Прикрыт камчатной скатертью,

Икона в головах…

"Ой, плотнички-работнички!

Какой вы дом построили

Сыночку моему?

Окошки не прорублены,

Стеколышки не вставлены,

Ни печи, ни скамьи!

Пуховой нет перинушки…

Ой, жестко будет Демушке,

Ой, страшно будет спать!.."

"Уйди!..- вдруг закричала я,

Увидела я дедушку:

В очках, с раскрытой книгою

Стоял он перед гробиком,

Над Демою читал.

Я старика столетнего

Звала клейменым, каторжным.

Гневна, грозна, кричала я:

"Уйди! убил ты Демушку!

Будь проклят ты… уйди!.."

Старик ни с места. Крестится,

Читает… Уходилась я,

Тут дедко подошел:

"Зимой тебе, Матренушка,

Я жизнь свою рассказывал,

Да рассказал не всё:

Леса у нас угрюмые,

Озера нелюдимые,

Народ у нас дикарь.

Суровы наши промыслы:

Дави тетерю петлею,

Медведя режь рогатиной,

Сплошаешь – сам пропал!

А господин Шалашников

С своей воинской силою?

А немец-душегуб?

Потом острог да каторга…

Окаменел я, внученька,

Лютее зверя был.

Сто лет зима бессменная

Стояла. Растопил ее

Твой Дема-богатырь!

Однажды я качал его,

Вдруг улыбнулся Демушка…

И я ему в ответ!

Со мною чудо сталося:

Третьеводни прицелился

Я в белку: на суку

Качалась белка… лапочкой,

Как кошка, умывалася…

Не выпалил: живи!

Брожу по рощам, по лугу,

Любуюсь каждым цветиком.

Иду домой, опять

Смеюсь, играю с Демушкой…

Бог видит, как я милого

Младенца полюбил!

И я же, по грехам моим,

Сгубил дитя невинное…

Кори, казни меня!

А с богом спорить нечего.

Стань, помолись за Демушку!

Бог знает, что творит:

Сладка ли жизнь крестьянина?"

И долго, долго дедушка

О горькой доле пахаря

С тоскою говорил..

Случись купцы московские,

Вельможи государевы,

Сам царь случись: не надо бы

Ладнее говорить!

"Теперь в раю твой Демушка,

Легко, светло ему…"

Заплакал старый дед.

"Я не ропщу, – сказала я,-

Что бог прибрал младенчика,

А больно то, зачем они

Ругалися над ним?

Зачем, как черны вороны,

На части тело белое

Терзали?… Неужли

Ни бог, ни царь не вступится?.."

"Высоко бог, далеко царь…"

"Нужды нет: я дойду!"

Ах! что ты? что ты, внученька?..

Терпи, многокручинная!

Терпи, многострадальная!

Нам правду не найти".

"Да почему же, дедушка?"

"Ты – крепостная женщина!"-

Савельюшка сказал.

Я долго, горько думала…

Гром грянул, окна дрогнули,

И я вздрогнула… К гробику

Подвел меня старик:

"Молись, чтоб к лику ангелов

Господь причислил Демушку!"

И дал мне в руки дедушка

Горящую свечу.

Всю ночь до свету белого

Молилась я, а дедушка

Протяжным, ровным голосом

Над Демою читал…

Уж двадцать лет, как Демушка

Дерновым одеялечком

Прикрыт,- всё жаль сердечного!

Молюсь о нем, в рот яблока

До Спаса не беру.

Не скоро я оправилась.

Ни с кем не говорила я,

А старика Савелия

Я видеть не могла.

Работать не работала.

Надумал свекор-батюшка

Вожжами проучить,

Так я ему ответила:

"Убей!" я в ноги кланялась:

"Убей! один конец!"

Повесил вожжи батюшка.

На Деминой могилочке

Я день и ночь жила.

Платочком обметала я

Могилку, чтобы травушкой

Скорее поросла,

Молилась за покойничка,

Тужила по родителям:

Забыли дочь свою!

Собак моих боитеся?

Семьи моей стыдитеся?

"Ах, нет, родная, нет!

Собак твоих не боязно,

Семьи твоей не совестно,

А ехать сорок верст

Свои беды рассказывать,

Твои беды выспрашивать -

Жаль бурушку гонять!

Давно бы мы приехали,

Да ту мы думу думали:

Приедем – ты расплачешься,

Уедем – заревешь!"

Пришла зима: кручиною

Я с мужем поделилася,

В Савельевой пристроечке

Тужили мы вдвоем.

"Что ж, умер, что ли, дедушка?"

"Нет, он в своей коморочке

Шесть дней лежал безвыходно,

Потом ушел в леса.

Так пел, так плакал дедушка,

Что лес стонал! А осенью

Ушел на покаяние

В Песочный монастырь.

У батюшки, у матушки

С Филиппом побывала я,

За дело принялась.

Три года, так считаю я,

Неделя за неделею,

Одним порядком шли,

Что год, то дети: некогда

Ни думать, ни печалиться,

Дай бог с работой справиться

Да лоб перекрестить.

Поешь – когда останется

От старших да от деточек,

Уснешь – когда больна…

А на четвертый новое

Подкралось горе лютое,-

К кому оно привяжется,

До смерти не избыть!

Впереди летит – ясным соколом,

Позади летит – черным вороном,

Впереди летит – не укатится,

Позади летит – не останется…

Лишилась я родителей…

Слыхали ночи темные,

Слыхали ветры буйные

Сиротскую печаль,

А вам нет нужды сказывать…

На Демину могилочку

Поплакать я пошла.

Гляжу: могилка прибрана,

На деревянном крестике

Складная золоченая

Икона. Перед ней

Я старца распростертого

Увидела. "Савельюшка!

Откуда ты взялся?"

"Пришел я из Песочного…

Молюсь за Дему бедного,

За всё страдное русское

Крестьянство я молюсь!

Еще молюсь (не образу

Теперь Савелий кланялся),

Чтоб сердце гневной матери

Смягчил господь… Прости!"

"Давно простила, дедушка!"

Вздохнул Савелий… "Внученька!

А внученька!" – "Что, дедушка?"

– "По-прежнему взгляни!"

Взглянула я по-прежнему.

Савельюшка засматривал

Мне в очи; спину старую

Пытался разогнуть.

Совсем стал белый дедушка.

Я обняла старинушку,

И долго у креста

Сидели мы и плакали.

Я деду горе новое

Поведала свое…

Недолго прожил дедушка.

По осени у старого

Какая-то глубокая

На шее рана сделалась,

Он трудно умирал:

Сто дней не ел; хирел да сох,

Сам над собой подтрунивал:

"Не правда ли, Матренушка,

На комара корежского

Костлявый я похож?"

То добрый был, сговорчивый,

То злился, привередничал,

Пугал нас: "Не паши,

Не сей, крестьянин! Сгорбившись

За пряжей, за полотнами,

Крестьянка, не сиди!

Как вы ни бейтесь, глупые,

Что на роду написано,

Того не миновать!

Мужчинам три дороженьки:

Кабак, острог да каторга,

А бабам на Руси

Три петли: шелку белого,

Вторая – шелку красного,

А третья – шелку черного,

Любую выбирай!..

В любую полезай…"

Так засмеялся дедушка,

Что все в каморке вздрогнули,-

И к ночи умер он.

Как приказал – исполнили:

Зарыли рядом с Демою…

Он жил сто семь годов.

– ----

Четыре года тихие,

Как близнецы похожие,

Прошли потом… Всему

Я покорилась: первая

С постели Тимофеевна,

Последняя – в постель;

За всех, про всех работаю,-

С свекрови, с свекра пьяного,

С золовушки бракованной

Снимаю сапоги…

Лишь деточек не трогайте!

За них горой стояла я…

Случилось, молодцы,

Зашла к нам богомолочка;

Сладкоречивой странницы

Заслушивались мы;

Спасаться, жить по-божески

Учила нас угодница,

По праздникам к заутрени

Будила… а потом

Потребовала странница,

Чтоб грудью не кормили мы

Детей по постным дням.

Село переполошилось!

Голодные младенчики

По середам, по пятницам

Кричат! Иная мать

Сама над сыном плачущим

Слезами заливается:

И бога-то ей боязно,

И дитятка-то жаль!

Я только не послушалась,

Судила я по-своему:

Коли терпеть, так матери,

Я перед богом грешница,

А не дитя мое!

Да, видно, бог прогневался.

Как восемь лет исполнилось

Сыночку моему,

В подпаски свекор сдал его.

Однажды жду Федотушку -

Скотина уж пригналася,-

На улицу иду.

Там видимо-невидимо

Народу! Я прислушалась

И бросилась в толпу.

Гляжу, Федота бледного

Силантий держит за ухо.

"Что держишь ты его?"

– "Посечь хотим маненичко:

Овечками прикармливать

Надумал он волков!"

Я вырвала Федотушку,

Да с ног Силантья-старосту

И сбила невзначай.

Случилось диво дивное:

Пастух ушел; Федотушка

При стаде был один.

"Сижу я,- так рассказывал

Сынок мой,- на пригорочке,

Откуда ни возьмись

Волчица преогромная

И хвать овечку Марьину!

Пустился я за ней,

Кричу, кнутищем хлопаю,

Свищу, Валетку уськаю…

Я бегать молодец,

Да где бы окаянную

Нагнать, кабы не щенная:

У ней сосцы волочились,

Кровавым следом, матушка,

За нею я гнался!

Пошла потише серая,

Идет, идет – оглянется,

А я как припущу!

И села… я кнутом ее:

"Отдай овцу, проклятая!"

Не отдает, сидит…

Я не сробел: "Так вырву же,

Хоть умереть!…" И бросился,

И вырвал… Ничего -

Не укусила серая!

Сама едва живехонька,

Зубами только щелкает

Да дышит тяжело.

Под ней река кровавая,

Сосцы травой изрезаны,

Все ребра на счету,

Глядит, поднявши голову,

Мне в очи… и завыла вдруг!

Завыла, как заплакала.

Пощупал я овцу:

Овца была уж мертвая…

Волчица так ли жалобно

Глядела, выла.. Матушка!

Я бросил ей овцу!.."

Так вот что с парнем сталося.

Пришел в село да, глупенький,

Всё сам и рассказал,

За то и сечь надумали.

Да благо подоспела я…

Силантий осерчал,

Кричит: "Чего толкаешься?

Самой под розги хочется?"

А Марья, та свое:

"Дай, пусть проучат глупого!"

И рвет из рук Федотушку,

Федот как лист дрожит.

Трубят рога охотничьи,

Помещик возвращается

С охоты. Я к нему:

"Не выдай! Будь заступником!"

– "В чем дело?" Кликнул старосту

И мигом порешил:

"Подпаска малолетнего

По младости, по глупости

Простить… а бабу дерзкую

Примерно наказать!"

"Ай, барин!" Я подпрыгнула:

"Освободил Федотушку!

Иди домой, Федот!"

"Исполним повеленное!-

Сказал мирянам староста.-

Эй! погоди плясать!"

Соседка тут подсунулась:

"А ты бы в ноги старосте…"

"Иди домой, Федот!"

Я мальчика погладила:

"Смотри, коли оглянешься,

Я осержусь… Иди!"

Из песни слово выкинуть,

Так песня вся нарушится.

Легла я, молодцы…

…………………..

В Федотову коморочку,

Как кошка, я прокралася:

Спит мальчик, бредит, мечется;

Одна ручонка свесилась,

Другая на глазу

Лежит, в кулак зажатая:

"Ты плакал, что ли, бедненький?

Спи. Ничего. Я тут!"

Тужила я по Демушке,

Как им была беременна,-

Слабенек родился,

Однако вышел умница:

На фабрике Алферова

Трубу такую вывели

С родителем, что страсть!

Всю ночь над ним сидела я,

Я пастушка любезного

До солнца подняла,

Сама обула в лапотки,

Перекрестила; шапочку,

Рожок и кнут дала.

Проснулась вся семеюшка,

Да я не показалась ей,

На пожню не пошла.

Я пошла на речку быструю,

Избрала я место тихое

У ракитова куста.

Села я на серый камушек,

Подперла рукой головушку,

Зарыдала, сирота!

Громко я звала родителя:

Ты приди, заступник батюшка!

Посмотри на дочь любимую….

Понапрасну я звала.

Нет великой оборонушки!

Рано гостья бесподсудная,

Бесплемянная, безродная,

Смерть родного унесла!

Громко кликала я матушку.

Отзывались ветры буйные,

Откликались горы дальние,

А родная не пришла!

День денна моя печальница,

В ночь – ночная богомолица!

Никогда тебя, желанная,

Не увижу я теперь!

Ты ушла в бесповоротную,

Незнакомую дороженьку,

Куда ветер не доносится,

Не дорыскивает зверь…

Нет великой оборонушки!

Кабы знали вы да ведали,

На кого вы дочь покинули,

Что без вас я выношу?

Ночь – слезами обливаюся,

День – как травка пристилаюся…

Я потупленную голову,

Сердце гневное ношу!..

В тот год необычайная

Звезда играла на небе;

Одни судили так:

Господь по небу шествует,

И ангелы его

Метут метлою огненной

Перед стопами божьими

В небесном поле путь;

Другие то же думали,

Да только на антихриста,

И чуяли беду.

Сбылось: пришла бесхлебица!

Брат брату не уламывал

Куска! Был страшный год…

Волчицу ту Федотову

Я вспомнила – голодную,

Похожа с ребятишками

Я на нее была!

Да тут еще свекровушка

Приметой прислужилася,

Соседкам наплела,

Что я беду накликала,

А чем? Рубаху чистую

Надела в Рождество.

За мужем, за заступником,

Я дешево отделалась;

А женщину одну

Никак за то же самое

Убили насмерть кольями.

С голодным не шути!..

Одной бедой не кончилось:

Чуть справились с бесхлебицей -

Рекрутчина пришла.

Да я не беспокоилась:

Уж за семью Филиппову

В солдаты брат ушел.

Сижу одна, работаю,

И муж и оба деверя

Уехали с утра;

На сходку свекор-батюшка

Отправился, а женщины

К соседкам разбрелись.

Мне крепко нездоровилось,

Была я Лиодорушкой

Беременна: последние

Дохаживала дни.

Управившись с ребятами,

В большой избе под шубою

На печку я легла.

Вернулись бабы к вечеру,

Нет только свекра-батюшки,

Ждут ужинать его.

Пришел: "Ох-ох! умаялся,

А дело не поправилось,

Пропали мы, жена!

Где видано, где слыхано:

Давно ли взяли старшего,

Теперь меньшого дай!

Я по годам высчитывал,

Я миру в ноги кланялся,

Да мир у нас какой?

Просил бурмистра: божится,

Что жаль, да делать нечего!

И писаря просил,

Да правды из мошенника

И топором не вырубишь,

Что тени из стены!

Задарен… все задарены…

Сказать бы губернатору,

Так он бы задал им!

Всего и попросить-то бы,

Чтоб он по нашей волости

Очередные росписи

Проверить повелел.

Да сунься-ка!.." Заплакали

Свекровушка, золовушка,

А я… То было холодно,

Теперь огнем горю!

Горю… Бог весть что думаю…

Не дума… бред… Голодные

Стоят сиротки-деточки

Передо мной… Неласково

Глядит на них семья,

Они в дому шумливые,

На улице драчливые,

Обжоры за столом…

И стали их пощипывать,

В головку поколачивать…

Молчи, солдатка-мать!

…………………….

Теперь уж я не дольщица

Участку деревенскому,

Хоромному строеньицу,

Одеже и скоту.

Теперь одно богачество:

Три озера наплакано

Горючих слез, засеяно

Три полосы бедой!

………………….

Теперь, как виноватая,

Стою перед соседями:

Простите! я была

Спесива, непоклончива,

Не чаяла я, глупая,

Остаться сиротой…

Простите, люди добрые,

Учите уму-разуму,

Как жить самой? Как деточек

Поить, кормить, растить?..

……………………

Послала деток по миру:

Просите, детки, ласкою,

Не смейте воровать!

А дети в слезы: "Холодно!

На нас одежа рваная,

С крылечка на крылечко-то

Устанем мы ступать,

Под окнами натопчемся,

Иззябнем… У богатого

Нам боязно просить,

"Бог даст!"- ответят бедные…

Ни с чем домой воротимся -

Ты станешь нас бранить!.."

……………………..

Собрала ужин; матушку

Зову, золовок, деверя,

Сама стою голодная

У двери, как раба.

Свекровь кричит: "Лукавая!

В постель скорей торопишься?"

А деверь говорит:

"Не много ты работала!

Весь день за деревиночкой

Стояла: дожидалася,

Как солнышко зайдет!"

…………………….

Получше нарядилась я,

Пошла я в церковь божию,

Смех слышу за собой!

……………………

Хорошо не одевайся,

Добела не умывайся,

У соседок очи зорки,

Востры языки!

Ходи улицей потише,

Носи голову пониже,

Коли весело – не смейся,

Не поплачь с тоски!..

…………………..

Пришла зима бессменная,

Поля, луга зеленые

Попрятались под снег.

На белом, снежном саване

Ни талой нет талиночки -

Нет у солдатки-матери

Во всем миру дружка!

С кем думушку подумати?

С кем словом перемолвиться?

Как справиться с убожеством?

Куда обиду сбыть?

В леса – леса повяли бы,

В луга – луга сгорели бы!

Во быструю реку?

Вода бы остоялася!

Носи, солдатка бедная,

С собой ее по гроб!

…………………..

Нет мужа, нет заступника!

Чу, барабан! Солдатики

Идут… Остановилися…

Построились в ряды.

"Живей!" Филиппа вывели

На середину площади:

"Эй! перемена первая!"-

Шалашников кричит.

Упал Филипп: "Помилуйте!"

– "А ты попробуй! слюбится!

Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!

Укрепа богатырская,

Не розги у меня!.."

…………………….

И тут я с печи спрыгнула,

Обулась. Долго слушала,-

Всё тихо, спит семья!

Чуть-чуть я дверью скрипнула

И вышла. Ночь морозная…

Из Домниной избы,

Где парни деревенские

И девки собиралися,

Гремела песня складная,

Любимая моя…

На горе стоит елочка,

Под горою светелочка,

Во светелочке Машенька.

Приходил к ней батюшка,

Будил ее, побуживал:

Ты, Машенька, пойдем домой!

Ты, Ефимовна, пойдем домой!

Я нейду и не слушаю:

Ночь темна и немесячна,

Реки быстры, перевозов нет,

Леса темны, караулов нет…

На горе стоит елочка,

Под горою светелочка,

Во светелочке Машенька.

Приходила к ней матушка,

Будила, побуживала:

Машенька, пойдем домой!

Ефимовна, пойдем домой!

Я нейду и не слушаю:

Ночь темна и немесячна,

Реки быстры, перевозов нет,

Леса темны, караулов нет…

На горе стоит елочка,

Под горою светелочка,

Во светелочке Машенька.

Приходил к ней Петр,

Петр сударь Петрович,

Будил ее, побуживал:

Машенька, пойдем домой!

Душа Ефимовна, пойдем домой!

Я иду, сударь, и слушаю:

Ночь светла и месячна,

Реки тихи, перевозы есть,

Леса темны, караулы есть.

Почти бегом бежала я

Через деревню,- чудилось,

Что с песней парни гонятся

И девицы за мной.

За Клином огляделась я:

Равнина белоснежная,

Да небо с ясным месяцем,

Да я, да тень моя…

Не жутко и не боязно

Вдруг стало,- словно радостью

Так и взмывало грудь…

Спасибо ветру зимнему!

Он, как водой студеною,

Больную напоил:

Обвеял буйну голову,

Рассеял думы черные,

Рассудок воротил.

Упала на колени я:

"Открой мне, матерь божия,

Чем бога прогневила я?

Владычица! во мне

Нет косточки неломаной,

Нет жилочки нетянутой,

Кровинки нет непорченой,-

Терплю и не ропщу!

Всю силу, богом данную,

В работу полагаю я,

Всю в деточек любовь!

Ты видишь всё, владычица,

Ты можешь всё, заступница!

Спаси рабу свою!.."

Молиться в ночь морозную

Под звездным небом божиим

Люблю я с той поры.

Беда постигнет – вспомните

И женам посоветуйте:

Усердней не помолишься

Нигде и никогда.

Чем больше я молилася,

Тем легче становилося,

И силы прибавлялося,

Чем чаще я касалася

До белой, снежной скатерти

Горящей головой…

Потом – в дорогу тронулась,

Знакомая дороженька!

Езжала я по ней.

Поедешь ранним вечером,

Так утром вместе с солнышком

Поспеешь на базар.

Всю ночь я шла, не встретила

Живой души, под городом

Обозы начались.

Высокие, высокие

Возы сенца крестьянского,

Жалела я коней:

Свои кормы законные

Везут с двора, сердечные,

Чтоб после голодать.

И так-то всё я думала:

Рабочий конь солому ест,

А пустопляс – овес!

Нужда с кулем тащилася,-

Мучица, чай, не лишняя,

Да подати не ждут!

С посада подгородного

Торговцы-колотырники

Бежали к мужикам;

Божба, обман, ругательство!

Ударили к заутрени,

Как в город я вошла.

Ищу соборной площади,

Я знала: губернаторский

Дворец на площади.

Темна, пуста площадочка,

Перед дворцом начальника

Шагает часовой.

"Скажи, служивый, рано ли

Начальник просыпается?"

– "Не знаю. Ты иди!

Нам говорить не велено!

(Дала ему двугривенный):

На то у губернатора

Особый есть швейцар".

– "А где он? как назвать его?"

– Макаром Федосеичем…

На лестницу поди!"

Пришла, да двери заперты.

Присела я, задумалась,

Уж начало светать.

Пришел фонарщик с лестницей,

Два тусклые фонарика

На площади задул.

"Эй! что ты тут расселася?"

Вскочила, испугалась я:

В дверях стоял в халатике

Плешивый человек.

Скоренько я целковенький

Макару Федосеичу

С поклоном подала:

"Такая есть великая

Нужда до губернатора,

Хоть умереть – дойти!"

"Пускать-то вас не велено,

Да… ничего!.. толкнись-ка ты

Так… через два часа…"

Ушла. Бреду тихохонько…

Стоит из меди кованный,

Точь-в-точь Савелий дедушка,

Мужик на площади.

"Чей памятник?" – "Сусанина".

Я перед ним помешкала,

На рынок побрела.

Там крепко испугалась я,

Чего? Вы не поверите,

Коли сказать теперь:

У поваренка вырвался

Матерый серый селезень,

Стал парень догонять его,

А он как закричит!

Такой был крик, что за душу

Хватил – чуть не упала я,

Так под ножом кричат!

Поймали! шею вытянул

И зашипел с угрозою,

Как будто думал повара,

Бедняга, испугать.

Я прочь бежала, думала:

Утихнет серый селезень

Под поварским ножом!

Теперь дворец начальника

С балконом, с башней, с лестницей,

Ковром богатым устланной,

Весь стал передо мной.

На окна поглядела я:

Завешаны. "В котором-то

Твоя опочиваленка?

Ты сладко ль спишь, желанный мой,

Какие видишь сны?.."

Сторонкой, не по коврику,

Прокралась я в швейцарскую.

"Раненько ты, кума!"

Опять я испугалася,

Макара Федосеича

Я не узнала: выбрился,

Надел ливрею шитую,

Взял в руки булаву,

Как не бывало лысины.

Смеется: "Что ты вздрогнула?"

– "Устала я, родной!"

"А ты не трусь! Бог милостив!

Ты дай еще целковенький,

Увидишь – удружу!"

Дала еще целковенький.

"Пойдем в мою коморочку,

Попьешь пока чайку!"

Коморочка под лестницей:

Кровать да печь железная,

Шандал да самовар.

В углу лампадка теплится,

А по стене картиночки.

"Вот он! – сказал Макар.-

Его превосходительство!"

И щелкнул пальцем бравого

Военного в звездах.

"Да добрый ли?" – спросила я.

"Как стих найдет! Сегодня вот

Я тоже добр, а временем -

Как пес, бываю зол".

"Скучаешь, видно, дяденька?"

– "Нет, тут статья особая,

Не скука тут – война!

И Сам, и люди вечером

Уйдут, а к Федосеичу

В коморку враг: поборемся!

Борюсь я десять лет.

Как выпьешь рюмку лишнюю,

Махорки как накуришься,

Как эта печь накалится

Да свечка нагорит -

Так тут устой…"

Я вспомнила

Про богатырство дедово:

"Ты, дядюшка, – сказала я,-

Должно быть, богатырь!.

"Не богатырь я, милая,

А силой тот не хвастайся,

Кто сна не поборал!"

В коморку постучалися,

Макар ушел… Сидела я,

Ждала, ждала, соскучилась,

Приотворила дверь.

К крыльцу карету подали.

"Сам едет?" – "Губернаторша!"-_

Ответил мне Макар

И бросился на лестницу.

По лестнице спускалася

В собольей шубе барыня,

Чиновничек при ней.

Не знала я, что делала

(Да, видно, надоумила

Владычица!)… Как брошусь я

Ей в ноги: "Заступись!

Обманом, не по-божески

Кормильца и родителя

У деточек берут!"

"Откуда ты, голубушка?"

Впопад ли я ответила -

Не знаю… Мука смертная

Под сердце подошла…

Очнулась я, молодчики,

В богатой, светлой горнице,

Под пологом лежу;

Против меня – кормилица,

Нарядная, в кокошнике,

С ребеночком сидит.

"Чье дитятко, красавица?"

– "Твое!" Поцеловала я

Рожоное дитя…

Как в ноги губернаторше

Я пала, как заплакала,

Как стала говорить,

Сказалась усталь долгая,

Истома непомерная,

Упередилось времечко -

Пришла моя пора!

Спасибо губернаторше,

Елене Александровне,

Я столько благодарна ей,

Как матери родной!

Сама крестила мальчика

И имя: Лиодорушка -

Младенцу избрала…"

"А что же с мужем сталося?"

"Послали в Клин нарочного,

Всю истину доведали,-

Филиппушку спасли.

Елена Александровна

Ко мне его, голубчика,

Сама – дай бог ей счастие!-

За ручку подвела.

Добра была, умна была,

Красивая, здоровая,

А деток не дал бог!

Пока у ней гостила я,

Всё время с Лиодорушкой

Носилась, как с родным.

Весна уж начиналася,

Березка распускалася,

Как мы домой пошли…

Хорошо, светло

В мире божием!

Хорошо, легко,

Ясно на сердце.

Мы идем, идем -

Остановимся,

На леса, луга

Полюбуемся,

Полюбуемся

Да послушаем,

Как шумят-бегут

Воды вешние,

Как поет-звенит

Жавороночек!

Мы стоим, глядим…

Очи встретятся -

Усмехнемся мы,

Усмехнется нам

Лиодорушка.

А увидим мы

Старца нищего -

Подадим ему

Мы копеечку:

"Не за нас молись,-

Скажем старому,-

Ты молись, старик,

За Еленушку,

За красавицу

Александровну!"

А увидим мы

Церковь божию -

Перед церковью

Долго крестимся:

"Дай ей, господи,

Радость-счастие,

Доброй душеньке

Александровне!"

Зеленеет лес,

Зеленеет луг,

Где низиночка -

Там и зеркало!

Хорошо, светло

В мире божием!

Хорошо, легко,

Ясно на сердце.

По водам плыву

Белым лебедем,

По степям бегу

Перепелочкой.

Прилетела в дом

Сизым голубем…

Поклонился мне

Свекор-батюшка,

Поклонилася

Мать-свекровушка,

Деверья, зятья

Поклонилися,

Поклонилися,

Повинилися!

Вы садитесь-ка,

Вы не кланяйтесь,

Вы послушайте,

Что скажу я вам:

Тому кланяться,

Кто сильней меня,-

Кто добрей меня,

Тому славу петь.

Кому славу петь?

Губернаторше!

Доброй душеньке

Александровне!"

Замолкла Тимофеевна.

Конечно, наши странники

Не пропустили случая

За здравье губернаторши

По чарке осушить.

И, видя, что хозяюшка

Ко стогу приклонилася,

К ней подошли гуськом:

"Что ж дальше?"

– "Сами знаете:

Ославили счастливицей,

Прозвали губернаторшей

Матрену с той поры…

Что дальше? Домом правлю я,

Рощу детей… На радость ли?

Вам тоже надо знать.

Пять сыновей! Крестьянские

Порядки нескончаемы,-

Уж взяли одного!"

Красивыми ресницами

Моргнула Тимофеевна,

Поспешно приклонилася

Ко стогу головой.

Крестьяне мялись, мешкали,

Шептались: "Ну, хозяюшка!

Что скажешь нам еще?"

"А то, что вы затеяли

Не дело – между бабами

Счастливую искать!.."

"Да всё ли рассказала ты?"

"Чего же вам еще?

Не то ли вам рассказывать,

Что дважды погорели мы,

Что бог сибирской язвою

Нас трижды посетил?

Потуги лошадиные

Несли мы; погуляла я,

Как мерин, в бороне!..

Ногами я не топтана,

Веревками не вязана,

Иголками не колота…

Чего же вам еще?

Сулилась душу выложить,

Да, видно, не сумела я,-

Простите, молодцы!

Не горы с места сдвинулись,

Упали на головушку,

Не бог стрелой громовою

Во гневе грудь пронзил,

По мне – тиха, невидима -

Прошла гроза душевная,

Покажешь ли ее?

По матери поруганной,

Как по змее растоптанной,

Кровь первенца прошла,

По мне обиды смертные

Прошли неотплаченные,

И плеть по мне прошла!

Я только не отведала -

Спасибо! умер Ситников -

Стыда неискупимого,

Последнего стыда!

А вы – за счастьем сунулись!

Обидно, молодцы!

Идите вы к чиновнику,

К вельможному боярину,

Идите вы к царю,

А женщин вы не трогайте,-

Вот бог! ни с чем проходите

До гробовой доски!

К нам на ночь попросилася

Одна старушка божия:

Вся жизнь убогой старицы -

Убийство плоти, пост;

У гроба Иисусова

Молилась, на Афонские

Всходила высоты,

В Иордань-реке купалася…

И та святая старица

Рассказывала мне:

"Ключи от счастья женского,

От нашей вольной волюшки

Заброшены, потеряны

У бога самого!

Отцы-пустынножители,

И жены непорочные,

И книжники-начетчики

Их ищут – не найдут!

Пропали! думать надобно,

Сглонула рыба их…

В веригах, изможденные,

Голодные, холодные,

Прошли господни ратники

Пустыни, города,-

И у волхвов выспрашивать

И по звездам высчитывать

Пытались – нет ключей!

Весь божий мир изведали,

В горах, в подземных пропастях

Искали… Наконец

Нашли ключи сподвижники!

Ключи неоценимые,

А всё – не те ключи!

Пришлись они – великое

Избранным людям божиим

То было торжество -

Пришлись к рабам-невольникам:

Темницы растворилися,

По миру вздох прошел,

Такой ли громкий, радостный!..

А к нашей женской волюшке

Всё нет и нет ключей!

Великие сподвижники

И по сей день стараются -

На дно морей спускаются,

Под небо подымаются,-

Всё нет и нет ключей!

Да вряд они и сыщутся…

Какою рыбой сглонуты

Ключи те заповедные,

В каких морях та рыбина

Гуляет – бог забыл!.."

( 1873 )