"Гвиневера: Королева Летних Звезд" - читать интересную книгу автора (Вулли Персия)

ГЛАВА 2 РАССКАЗ ИГРЕЙНЫ

– Ей так хотелось увидеть тебя. Бог услышал наши молитвы и помог Игрейне – она уже давно пришла в себя и знает, что ты здесь, – шептала аббатиса, торопливо ведя меня по тихому коридору к келье Игрейны.

Несколько безмолвных монахинь коленопреклоненно молились перед входом в келью. Юная Эттарда, компаньонка королевы-матери, была среди них, она умоляюще посмотрела на меня, как будто я могла повелевать судьбой.

В тесной келье пахло свечным воском и святостью. Пожилая монахиня, похожая на целительницу, поднялась со скамейки рядом с кроватью Игрейны. Почтительно поклонившись, она встала рядом со мной и жестом показала, что конец может наступить в любую минуту. Я поблагодарила ее и медленно придвинулась к изножью кровати, а монахиня, тихо ступая, вышла из комнаты.

Глаза Игрейны были закрыты, она спала, и дыхание ее было неглубоким. Узкое убогое ложе покрывали полотняные простыни, а когда-то золотистые волосы больной, о которых рассказывали, как о чуде, серебряными прядями рассыпались по подушке. Изможденное тело едва проступало под грубыми одеялами. Игрейна больше походила на ребенка, нежели на всевластную королеву. Бледное, искаженное страданием лицо ее сохранило остатки редкостной красоты. Под глазами Игрейны были черные круги, на вид у нее был спокойный и умиротворенный. Если вспомнить волнения, которые она пережила за всю свою жизнь, эта безмятежность перед лицом смерти казалась еще более трогательной.

Когда Игрейна уходила в монастырь, она не взяла с собой никаких атрибутов своей былой славы: в келье не было ничего, кроме кровати и некрашеного деревянного сундука. Домотканое одеяние, больше подошедшее бы жене землепашца, чем великой королеве, висело на колышке возле двери.

Через незастекленное окно было видно рассевшихся на дереве пеночек-весничек. Это были любимые птички Игрейны, и их ласковая перекличка и серебряные трели наполняли воздух, как будто они уже звали ее в путешествие на остров блаженства. Я взглянула на неподвижное тело Игрейны и громко всхлипнула.

Она приоткрыла свои темные глаза и увидела меня, стоящую в изножье кровати.

– Госпожа, о, госпожа! – заплакала я, бросаясь на колени перед кроватью и прижимая ее холодную руку к своей щеке.

– Ну… ну… дитя… нет нужды плакать. Хорошо, что ты успела вовремя. – Игрейна улыбалась, тонкими пальцами пытаясь утереть мои слезы. – Тихо, тихо… я хотела видеть тебя совсем не для того, чтобы смотреть, как ты убиваешься. Я не боюсь умереть, я уже исповедалась, но есть еще одно незавершенное дело. Ты слушаешь меня, дитя?

– Конечно, госпожа, – проговорила я, глотая слезы – Что я могу сделать?

– Сначала взбей мне подушку. Я не могу говорить лежа, а мне хочется рассказать тебе об Утере и Тинтагеле.

На мгновение мне показалось, что она будет говорить со мной, как со священником, но знакомый огонек озорства мелькнул в ее глазах, и она тихонько засмеялась.

– Есть некоторые вещи, дорогая моя, которые мужчинам не понять никогда, даже если, а может быть, особенно, если этот мужчина – духовник. Я примирилась со своей строгой монашеской жизнью и надеюсь, что скоро увижу небеса, встречу с которыми он обещает. Мы поступаем мудро, когда верим тому, чему должно верить. Своими заботами, однако, лучше всего делиться с человеком, который поклоняется старым богам, – добавила она задумчиво. – Хорошенько запомни то, что я тебе расскажу.

Итак, я взбила повыше ее подушку и молча села на скамейку, приготовившись слушать.

– Горлойс был хорошим человеком, честным, правдивым и ласковым, и я никогда не позволяла себе обижать его ни словом, ни делом. Уезжая из Тинтагеля, я, наверное, боялась за него так же, как за себя, потому что страшилась силы богини… – Так начала мать Артура свой рассказ. Вот что я узнала от нее.

Дороги в Винчестер были заполнены людьми, спешившими по вызову Утера: знатью в мехах и золоте, мелкими королями со своими воинами и даже простолюдинами, идущими пешком. Все шли, чтобы увидеть нового короля Пендрагона. Солнечные лучи блестели на крышах домов и на холмах, ставших от свежевыпавшего снега черно-белыми; голые деревья четко выделялись на фоне неба. Пар от дыхания лошадей висел в воздухе дымными облачками, когда они проезжали через ворота Саутгейт.

Беспокойство Игрейны скоро сменилось любопытством, потому что застенчивая сельская герцогиня никогда прежде не видела такого большого скопления людей. Ей даже понравился первый вечер, проведенный во дворце, хотя тогда верховный король не вышел к своим гостям.

Проснувшись следующим утром на рассвете, Игрейна надела длинный темный плащ и тихонько вышла из дворца, чтобы побродить среди деревьев на холме – ей хотелось обрести душевное спокойствие, которое всегда приходило к ней на природе. Во время прогулки она нашла на снегу молодого соколенка с разбитым крылом. Игрейна наклонилась к земле и, накрыв голову птицы своей мягкой перчаткой, чтобы успокоить ее, стала осматривать крыло.

Вдруг она увидела перед собой ноги в сапогах. Сапоги были хорошо сшиты, из блестящей кожи, со шпорами, которые говорили о силе и жестокости. От неожиданности сердце Игрейны подпрыгнуло, и у нее перехватило дыхание. Опомнившись, она подняла свои гордые глаза на мужчину, стоявшего перед ней.

– Я не знала, кто он такой, но, вглядевшись в хищные черты его лица, поняла, что он такой же неукротимый и резкий, как ветер Тинтагеля, – сказала Игрейна дрожащим от волнения голосом.

Мужчина не отрывал глаз от красавицы, сидевшей перед ним на корточках, и не знал, что сказать. Игрейна смотрела на него изучающе. И только когда он поднял руку, она увидела кольцо с драконом и поняла, что перед ней верховный король.

– Ты всегда приручаешь хищников? – внезапно спросил он, не представляясь и не здороваясь.

– Не приручаю, господин, а просто лечу, – ответила она, выдерживая его испытывающий взгляд.

Ответ был простым, но реакция Утера была для нее совершенно неожиданной. Он густо покраснел и, резко развернувшись, ушел.

Игрейна почувствовала, что по ее телу прошло тепло, и, взяв соколенка, поспешно вернулась во дворец. Пока Игрейна лечила крыло птицы, ее не покидала мысль об утренней встрече. Руки у нее дрожали, и всем телом Игрейны овладела нахлынувшая страсть.

– Я предчувствовала что-то ужасное, – шептала она, – и вечером во время празднества всячески избегала Утера.

Но Пендрагон бегал по дворцу в поисках Игрейны, как волк, высматривающий добычу. Он был раздражен и взволнован, говорил слишком громко и обрывал разговор на полуслове. Игрейна чувствовала, что он ищет ее, и старалась не попадаться ему на глаза. Когда Утер увидел Игрейну, его уже переполняла страсть, она же оставалась невозмутимой.

Не спросив разрешения у Горлойса, верховный король поцеловал руку Игрейны. Она медленно и неохотно подняла глаза и вспыхнула, встретив его взгляд. Игрейна попыталась вырвать у него руку, но Утер не отпустил ее, а повернулся и провозгласил тост.

– За герцогиню Игрейну из Корнуолла! Я выражаю тебе свое исключительное почтение, о прекраснейшая из прекраснейших в королевстве, в надежде на твою благосклонность, потому, что таким грубым мужчинам, как я, нужно, чтобы их лечили красавицы, подобные тебе!

Придворных потрясла его дерзость, а Игрейна терзалась от унижения и гнева, уверенная, что страсть, охватившую их, заметили все. Но Игрейна высоко держала голову и снисходительно приняла комплимент. И только потом, когда они с Горлойсом вернулись в свои комнаты, Игрейна в слезах бросилась к мужу.

– Конечно, Утер обратил на тебя внимание, дорогая, – рассудительно сказал Горлойс. – У него прекрасный вкус, к тому же он имеет славу соблазнителя женщин, и, если бы я не знал тебя так хорошо, я мог бы встревожиться, что он вскружил тебе голову. Поверь мне, не пройдет и недели, как наш новый король увлечется какой-нибудь хорошенькой девушкой – нужно просто немного подождать.

Услышав это, Игрейна еще больше расстроилась. Не могла же она сказать мужу, что своих чувств она боится больше, чем притязаний Утера, и мысль о том, что она может оказаться одной из многих завоеванных и забытых, уязвила ее до глубины души.

Игрейна разрыдалась, и, как ни уговаривал ее Горлойс, успокоиться она не могла. Скоро Игрейна уже рыдала, умоляя в истерике мужа:

– Увези меня домой, господин, прошу тебя, всеми богами прошу, увези меня отсюда, умоляю тебя!

– Мы уедем сразу после коронации, – обещал он, надеясь, что она успокоится, но обезумевшая женщина только застонала еще сильнее, и, испугавшись за ее здоровье, Горлойс увез ее, как только рассвело.

– Возможно… – размышляла вслух королева-мать, – Горлойс был прав, и, если бы мы остались, интерес Утера ко мне бы пропал.

Она закашлялась, и ей стало тяжело дышать.

– Госпожа, не надо говорить так много… тебе нужно беречь силы, – предостерегла я.

– Для чего? – она дышала с присвистом и указала рукой на кувшин с водой.

Руки Игрейны дрожали, и она не могла держать чашу, но когда я поднесла воду к ее губам, она посмотрела на меня и глаза ее прищурились в улыбке.

– Мне нужны силы только для того, чтобы закончить свой рассказ, как того ждет богиня… Ты должна понять, что я случайно оказалась вовлечена и то, что случилось. Запутавшись в паутине событий, сотканной мудрыми богами, я говорила и делала то, что казалось мне честным и благородным. После нашего отъезда, я надеялась, что сумею избегнуть участи, которой еще не понимала. – Она помолчала, а потом добавила: – Но волю богов никто не властен изменить.

Супруги только устроились в Тинтагеле, как приехал посланный с письмом от корнуэльского короля Марка. Он предупреждал их, что Утер объявил Горлойса изменником за то, что он не присягнул на верность ему, и посылает в Корнуолл армию.

– Марк скачет с ним, но он хочет, чтобы ты знал, что оружия против тебя он не поднимет, поскольку ты сам король корнуэльский, – угрюмо сказал посланец.

Горлойс рассмеялся.

– Мы ценим намерения его светлости. Но я не думаю, что это означает, что он будет воевать на моей стороне.

Растерявшийся малый что-то бормотал, объясняя, что Марк не хочет злить верховного короля, но после того, как он уехал, Горлойс разразился проклятиями, называя толстого юного короля Корнуолла трусом.

– Пока ты здесь, тебе нечего бояться, – сказал седой воин, накидывая себе на плечи шерстяной плащ… – Тинтагель можно захватить только чудом, потому что дорогу при необходимости может удерживать даже один воин. Значит, ты будешь командовать воинами, которые будут охранять замок, а остальных людей я забираю в Димилиок и буду там ждать Утера. Если он не захочет вести переговоры, ему придется слушать звон мечей.

Игрейна согласно кивала, но дрожала от страха. Горлойс сильными руками обнял жену, она приникла к нему и чувствовала себя в безопасности, кутаясь в складках его пушистого плаща. Он крепко прижимал ее к себе, обещая, что пришлет весточку о том, как идут дела, если только Утер не осадит его отряд в этой крепости на холме. Потом он широкими шагами вышел из дома, и Игрейна осталась одна.

– Я не могу описать то чувство ужаса, которое переполняло меня, когда ушел Горлойс, – шептала она. – Той ночью я лежала, съежившись на середине нашей большой резной кровати, и молилась, чтобы мой муж вернулся. Днем я несколько раз забиралась на крепостной вал, оглядывая ворота, защищающие Тинтагель и убеждая себя в том, что, пока я нахожусь по эту сторону ворот, мне не страшна война, которую развязал Утер. Но все равно рев прибоя у подножия утесов заставлял меня переживать, а приглушенный шум прилива отдавался в моем сердце. Все время я чувствовала присутствие какой-то мощной силы, казалось, сама богиня поселилась в пещере под крепостью.

На третью ночь Игрейна была очень испугана и пошла на крепостной вал, когда небо уже усыпали яркие звезды. Слуги ничего об этом не знали и считали, что она уже давно спит. Горизонт на западе залил яркий свет, а легкий ветерок с моря дул необыкновенно ласково, как будто на календаре был не март, а июнь. Ночь выдалась чудесной, она сулила рождение и обновление, и молодая королева испытывала то страх, то восторг. Перед ней открывалась Вселенная, и Игрейне казалось, что она стоит на краю света. А потом Игрейна увидела огнедышащего дракона, похожего на одного из тех драконов, появление которых предсказывал Мерлин. Он летел к ней по небу через звезды. Дракон появился из глубины Вселенной и мчался к земле в блеске яркого пламени. Подумав, что он может упасть на Тинтагель, Игрейна убежала с крепостной стены.

Метеор пролетел в западном направлении, его свет медленно тускнел, а яркая головка исчезла за горизонтом. Но королева корнуэльская не видела этого, потому что ее внимание отвлекла суматоха у двери с задней стороны замка.

Вырубленная на краю обрыва дверь закрывала тайный выход из центра крепости. О его существовании знали немногие, и мало кто из этих немногих осмелился бы подниматься ночью по крутым мокрым ступеням. И все же три человека, закутанные и плащи с капюшонами, требовали, чтобы их впустили, и Игрейна, затаив дыхание, внимательно наблюдала за ними.

Заспанный часовой светил факелом, осматривая тени людей, которые возникли перед ним, потом торопливо поприветствовал человека в черном плаще, который быстро прошел мимо него и зашел в помещение стражи. Игрейна вскрикнула от радости: вернулся Горлойс. К ней постепенно приходило чувство безопасности и здравый смысл. Радуясь счастливому возвращению мужа, Игрейна побежала вниз по лестнице, через сад и вбежала в их спальню.

Он поднимался по внутренней лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и задержался у входа, когда из двери появилась она, торопясь встретить его. На лестничной площадке она бросилась в его объятия.

Уткнувшись в его плащ, Игрейна на мгновение забылась, а он взял ее на руки и перенес через порог, ногой захлопнув за собой дверь.

Может быть, непринужденность его движений или легкость и уверенность, с которой он держал ее, заставили ее насторожиться. И еще до того, как он позволил ей встать на ноги, отступил назад и откинул с лица капюшон, Игрейна догадалась, что это не ее муж. И все же она смотрела в глаза Утеру скорее с удивлением, чем с гневом.

Долго они стояли, неотрывно глядя друг на друга.

Верховный король настороженно наблюдал за ней, понимая, что чем дольше она будет раздумывать, поднимать ли ей тревогу, тем меньше вероятность того, что она сделает это. А Игрейна потрясенно смотрела на него, ужасаясь риску, на который он решился.

Наконец Пендрагон взял ее за руки и попытался привлечь к себе.

– Что с Горлойсом? – спросила Игрейна, сопротивляясь ему, хотя для этого она подавила собственное желание.

Она спросила об этом хладнокровно, не спуская с него взгляда своих невозмутимых глаз.

– Он спит на своей походной кровати в Димилиоке, госпожа, – ответил Утер. – Я пришел сюда совсем не как победитель, чтобы овладеть вдовой моего поверженного врага. Я здесь потому, что ты хочешь меня так же сильно, как и я тебя, и мы встречаемся на равных.

Охваченная сильной дрожью, Игрейна рассматривала мужчину, стоящего перед ней, пытаясь оценить правдивость его слов и достоинство, с каким они были сказаны.

Королева стояла в нерешительности, как будто ожидая дальнейшей схватки.

Ни один из них не двигался, хотя в его руках руки Игрейны горели.

– Мы оба охвачены страстью, – прошептал Утер, наклоняясь к ней, но не дотрагиваясь до нее. Я знаю это так же, как знаю то, в каком направлении дует ветер на рассвете. Но ты станешь моей по доброй воле, я не хочу даже думать о том, чтобы взять тебя силой.

Утер ждал, и его губы были совсем близко с ее губами.

Игрейна чувствовала на своем лице тепло его дыхания и чувствовала, как бешено стучит ее сердце, когда она приподнялась на пальцах, чтобы дотянуться до его губ.

Страсть закипела в ней, и одним движением она высвободила свои руки и вплела их в его волосы, а се губы отыскали его рот, и они слились в страстном поцелуе. Утер прижал Игрейну к себе, и она обняла его, не заметив, когда он успел опустить ее на кровать.

– В ту ночь я стала воплощением богини, а та огромная резная кровать была моим алтарем, – шептала королева-мать. – Когда мы удовлетворили нашу первую неистовую страсть, мы лежали и разговаривали, и Утер рассказал мне, что это Мерлин придумал, как пробраться в Тинтагель через боковой вход. Каким-то образом волшебник узнал пароль на эту ночь и, изменив свою внешность и внешность Ульфина так, что они стали походить на людей Горлойса, провел их по тайной тропе в скалах. Но самой хитрой его выдумкой был черный испанский плащ: если действовать осмотрительно, даже стражников можно заставить увидеть того, кого они ожидают увидеть.

– Утер был невероятно горд тем, что ему удалось пройти через эту дверь, а я восхищалась его храбростью. Позднее, когда он заснул, я лежала и смотрела на него и внезапно поняла, что за одну эту ночь мне доверилась страстная, свободная душа, которой время от времени нужно было какое-то убежище, иначе он бы просто умер. Я не знаю, Гвен, поймешь ли ты меня, ведь ты никогда не видела его.

– Может быть, пойму, – пробормотала я.

В это время в комнату неслышно вошла Эттарда и сказала, что за дверью ожидает священник, но королева-мать отрицательно покачала головой, и Эттарда осторожно удалилась.

Когда закрылась за ней дверь, Игрейна сказала:

– Этой девушке я оставила то немногое, что не отдала монахам в Тинтагеле. Этого ей хватит, чтобы прожить безбедно, и мне будет приятно, если ты найдешь для Эттарды место у себя… Она все еще вспоминает те месяцы, когда мы были при дворе, а вы с Артуром только поженились, и мне было бы легче, если бы ты взяла Эттарду под свою защиту.

– Я позабочусь о ней, госпожа, – пообещала я.

– Хорошо. – Игрейна слегка пожала мою руку.

– Я могу рассказать тебе еще кое-что о той ночи, – прошептала королева-мать, снова возвращаясь в мыслях к Тинтагелю. – Признаюсь откровенно, я сразу догадалась, что Утер – это не мой муж, и те, что говорят, будто Мерлин сделал его столь похожим на Горлойса и смог обмануть меня, приписывают магу то, чего не было. – Она криво усмехнулась. – Можешь ли ты поверить, что женщина не сумеет отличить одного мужчину от другого?

Когда в дверь громко постучал Ульфин, который сопровождал короля, притворившись одним из людей Горлойса, Утер поднялся и торопливо оделся. Он накинул на плечи черный плащ, а Игрейна встала и, подойдя к нему, поплотнее запахнула плащ и надвинула пониже его капюшон, чтобы никто из часовых не смог увидеть его лица.

Еще раз пристально посмотрев в суровое лицо Утера и его блестящие глаза, Игрейна приготовилась попрощаться. Их отношения были даром богов, прикосновением, неподвластным времени, с которым не смел спорить ни один смертный. Они были не первыми, и не последними, кого богиня свела вместе подобным образом. Но Игрейна не верила, что будет какое-то продолжение. Она погладила Утера по щеке, потом приподнялась на пальцах и шепотом попрощалась с ним. Выражение лица Утера было строгим и настороженным, как будто он уже крался мимо стражников и часовых, стараясь выбраться незамеченным из крепости врага. Но на минутку его лицо смягчилось, и он пообещал, что найдет какой-нибудь предлог, чтобы заключить с Горлойсом достойное перемирие. После этого он ушел. Игрейна легла в кровать, слишком измученная, чтобы думать о событиях прошедшей ночи, и слишком обессиленная, чтобы гадать, какое дитя может получиться от этой связи. Она лежала на скомканных одеялах, вцепившись руками в подушку и ожидая, когда наступит утро. А на рассвете пришло сообщение, что Горлойс убит во время нападения на лагерь верховного короля, и все ее слуги бросились обсуждать, как дух короля мог возлежать с женой спустя много часов после его смерти. Услышав новость, Игрейна почувствовала головокружение, и весь мир словно раскололся надвое. Она потеряла самообладание и страдала от печали и гнева. Неподвижно, как статуя, она стояла на ветру, глядя на море и слушая крики парящих чаек. Перепуганные дочери Игрейны пробрались в комнату матери и залезли на смятую кровать, в страхе прижимаясь друг к другу. Моргаузе было тринадцать лет, она выросла красивой девушкой, со здоровым цветом лица, унаследованным от Горлойса, но сейчас она побледнела от страха и тихонько всхлипывала. А десятилетняя Моргана, смуглая и хитрая, прищуренными зелеными глазами оглядывала комнату, как затравленный зверек.

– Теперь король Утер сделает нас рабами? – голос Моргаузы был едва слышен. – Или убьет нас сразу, как отца?

– Я думаю, что он не сделает ни того, ни другого, – ответила Игрейна, пытаясь казаться уверенной. – А, кроме того, мы не знаем точно, кто убил вашего отца. Если он возглавлял нападение на лагерь короля, его, вероятно, убил в бою кто-то, питавшийся спасти свою жизнь.

Голос овдовевшей Игрейны затих, потому, что дочери смотрели на нее недоверчиво, убежденные, что смерть Горлойсу могло принести только коварное убийство. Черные брови Морганы сошлись на нахмуренном лице, и она спрыгнула с кровати с криком.

– Я чувствую, что… – кричала она, – Утер, этот римлянин, который называет себя верховным королем… он подкрадывается к Тинтагелю, как зверь, пытаясь утолить свой голод нашей семьей!

Игрейна с изумлением уставилась на Моргаузу. Может ли быть, чтобы ребенок обладал даром видения? Возможно ли, что она знает, кто так недавно лежал на этой кровати? Неужели она воспримет поведение матери как коварное предательство, а не как исполнение воли богини? И как сам Утер посмотрит на это, Утёр, который ради нее, а может быть, и ради себя, обещал, что не причинит вреда королю-вассалу? Мучают ли его сейчас угрызения совести, или он зол на такой неожиданный поворот судьбы?

Утер Пендрагон приехал в Тинтагель в тот же день, ближе к вечеру. Он подъехал к замку по главной дороге торжественно, как полагается человеку его положения. В паланкине он привез тело павшего Горлойса, накрытое черным плащом. Королева корнуэльская величественно и неподвижно стояла на возвышении в конце зала, когда вошел Утер, и яростный взгляд его голубых глаз заставил Игрейну стоять на месте. Удары его шпор по каменному полу высекали искры, а хлыст в его руке ритмично покачивался от каждого его шага.

Утер был высокомерен и сух, как и полагалось быть победителю, но он сделал поклон в знак уважения к горю Игрейны.

– С огромной печалью и тревогой я привез тебе тело твоего мужа, – начал Пендрагон, и в голосе его слышались гнев и горечь.

Дети прижались к матери, потрясенные видом и речью этого человека. Игрейна смотрела в его лицо и за суровыми чертами видела разочарование смятенной души, пытающейся безуспешно распутать паутину, сотканную судьбой.

– А теперь я оставляю тебя с твоим горем, – объявил Пендрагон. – Ты можешь похоронить своего мужа, где найдешь нужным, и по обряду, который сама выберешь. Но когда пройдут две недели траура, я вернусь, чтобы сделать тебя своей женой, дабы искупить свою вину.

Потрясенная Игрейна смотрела, как Утер повернулся на каблуках и ушел, не взглянув ни на кого и даже не задержавшись, чтобы посмотреть на нее. Игрейна чувствовала, что Утера распирает ярость, которая гонит его от других людей, и не удивилась, когда узнала, что в тот день он часами скакал по болотам, загнав лошадь и вернувшись в лагерь на кляче, которую отобрал у разбойника, встретившегося ему в лесной чащобе. Жалость к себе и другим не была свойственна Утеру, его достоинствами скорее были гордость, благородство и свирепость.

Свадьба состоялась через две недели. Это было событием, в котором смешалось огорчений столько же, сколько радости. Девочки воспылали лютой ненавистью к своему отчиму, и их отвращение к нему было таким сильным, что Игрейна опасалась за их жизнь под одной крышей в будущем.

Поэтому с душевной болью и в то же время с облегчением она согласилась, чтобы их отослали из дома, как только они с Утером поженятся.

Моргауза уже была обручена с Лотом, королем Лотиана и Оркнейских островов, одним из тех молодых королей, которые спорили друг с другом по любому пустячному поводу в своих королевствах за северным валом. Его выбор был удачным, потому что девушка была дерзкой по характеру и могла бы верховодить в семье, если бы ей достался человек более нерешительный.

Моргану отослали в монастырь на севере, в котором она могла бы научиться искусству врачевания. Это сделали скорее для того, чтобы она была под присмотром монахинь, чем из религиозных убеждений Игрейны, потому что новая верховная королева все еще оставалась язычницей.

– И только тогда, когда я поняла, что мне нужно будет расстаться с ребенком, которого зачала той ночью, я начала сомневаться в силе старых богов, – вздохнула королева-мать. – Потерять всех своих детей, включая еще не рожденного младенца, – слишком высокая цена за любовь, моя дорогая. Но Утер не соглашался оставлять ребенка в своем доме; сначала он говорил, что люди будут считать его ребенком Горлойса, потому что зачат он был сразу после смерти короля-вассала. Потом Утеру стало казаться, что он винит этого еще нерожденного ребенка за то, что он вовлек всех нас в эту ловушку. – Игрейна тихо вздохнула. – А может быть, как утверждает Мерлин, каждый из нас был просто пешкой в руках богов. Перед рождением Артура чародей пришел ко мне и попросил позволения забрать младенца и самому воспитать его. Я никогда не чувствовала себя спокойно рядом с чародеем, но он сдержал свое слово, и Артур стал мужчиной, которого каждая женщина с гордостью назвала бы своим сыном. – Она устремила на меня свой взгляд. – Я не знаю, захочет ли он услышать это, но при случае скажи ему, что я им горжусь. – Еще минуту она бездумно смотрела в пространство, собирая остатки сил. – И только потом, когда пришли раскаяние и бесплодие, только тогда я стала искать прощения и понимания и нашла их в новой христианской вере. – Королева-мать хотела подержать меня за руку. – Становится темно, – проговорила она, крепко схватив мои пальцы. – Мне было тяжело жить с Утером и постоянно выполнять обязанности верховной королевы. Сначала я ненавидела свое новое положение, в душе я боялась толпы и страшно хотела, чтобы нам можно было уехать в какое-нибудь спокойное место, где бы мы могли остаться вдвоем. Но королева должна быть с народом, и я принадлежала людям так же, как принадлежала ему. С годами я стала смелее, перестала робеть, а он стал менее грубым и резким. И наше правление было счастливым, в этом я уверена, потому что он сдерживал саксонских завоевателей и народ процветал. – Игрейна тяжело дышала, молча глядя в пространство и видя тени, которые не видела я. Неожиданно она сильнее сжала мои пальцы. – Я любила его, несмотря ни на что, и он по-своему любил меня. Как ветер Тинтагеля, он вдохнул в меня жизнь, а я дала ему спокойствие. Но ты должна понять, какой ценой мы заплатили за эту любовь, Гвен… ценой детей, которые остались без матери с такого юного возраста… Исполняя свои желания, мы забыли наши обязанности… мы понесли наказание, и наша совесть кровоточит. И все же… – Из горла вырвался предсмертный хрип… она повернула ко мне лицо, как это делают слепые, и ласковая улыбка появилась на нем. – …второй раз я бы сделала то же самое.

Эти слова стали последними словами Игрейны.