"Тайны Питтсбурга" - читать интересную книгу автора (Чабон Майкл)

17. Знакомство

По дороге в центр я взвешивал вероятность того, что снова окажусь в том самом злосчастном итальянском ресторане. Во всяком случае, в этом была бы какая-то жутковатая симметрия. Однако случилось так, что у отца в номере сидели несколько мужчин. Их приглушенный смех достиг наших ушей, когда мы шагали по вытертому плюшу прохладного и сумрачного отельного коридора. Щеки мои горели от мышечных усилий и волнения. И тут Кливленд поразил меня: когда я остановился перед дверью номера и обернулся к нему за поддержкой, он выдернул галстук из кармана кожаной куртки и затянул его под воротником рубашки. Галстук был серо-коричневый, с любопытным рисунком из ромбов и овалов.

— Шкура гремучей змеи, — пояснил Кливленд.

Из-за двери послышался очередной взрыв смеха. Я подождал, пока он утихнет, не желая становиться причиной нового зловещего приступа веселья, и, услышав, что отец прочищает глотку, постучал. Спустя несколько секунд, которые потребовались им, чтобы обменяться тихими репликами и выбрать того, кто откроет дверь, нам отворил один из Них. Я попытался заглянуть в комнату, но не увидел ничего, кроме скамейки, зеркала и гладиолусов в вазе. Открывший нам мужчина в рубашке с короткими рукавами и костюмных брюках выглядел бледным и скверно постриженным. Он узнал меня, а я никак не мог вспомнить, видел ли его раньше. Он улыбнулся и вышел к нам в коридор, закрыв за собой дверь.

— Эй! — сказал он. — Как вам это нравится? Это же малый Джо Бехштейна! — Он пожал мне руку. — Я Джимми. Джим Бризи. Когда я тебя видел последний раз, ты был еще совсем пацаном. Слушай, Арт. — Он положил мне руку на плечо и передвинул меня чуть ближе к себе и чуть дальше от двери, потом бросил взгляд мне через плечо и, казалось, впервые заметил Кливленда. — Это твой друг?

— Да. Я тоже рад тебя видеть, Джимми.

— Слушай, Арт… твой папа сейчас немного занят. Ну, знаешь, разговаривает кое с какими людьми. Вот. Занят он.

— Как жаль.

— Ну да. Понимаешь? Я вот думаю, не прийти ли тебе, скажем, через часик или полтора, а?

— Да? Ладно, Джимми, конечно. Скажем, часов в пять?

Он согласился, даже не взглянув на часы, и тут же вернулся обратно в номер. Дверь захлопнулась.

— Ну что ж, в пять так в пять, — сказал я. — Отец занят.

Кливленд закатил глаза:

— Бехштейн, ты просто размазня. Медуза. — Он снова постучал в дверь.

— Да? — произнес, все еще улыбаясь, Джимми Бризи.

— А нельзя нам встретиться с мистером Бехштейном сейчас, а не в пять часов? — спросил Кливленд.

— Ты кто? — спросил его Джимми, только уже без улыбки.

— Я друг. Кливленд Арнинг.

— Пусти их, — услышал я голос отца.

Джимми Бризи убрался с нашего пути, как ворота.

В комнате было семеро мужчин, не считая Их. Они расположились в креслах вокруг длинного низкого кофейного столика, на котором лежали прочитанная и неровно сложенная газета, ключ и билет на самолет. Отец, одетый для гольфа, собранный, но не напряженный; дядя Ленни, в белых ботинках и широких светлых штанах; и пятеро других, один из которых, тоже бледный, резко выпрямился при виде Кливленда. Наверное, это был Фрэнки Бризи, слегка удивленный появлением одного из своих подручных-байкеров. Фрэнки оказался тщедушным человечком, желавшим — я это сразу увидел, — чтобы всякому было заметно, какую кучу денег он вложил в свой гардероб. Он был самым большим показушником в этой комнате, старой, затхлой, элегантной и большой, как и весь отель. Мужчины с удовольствием курили сигары и потягивали напитки: мой отец и дядюшка Ленни — кофе глясе, как всегда, другие — что-то имбирное или что-то неразбавленное с кусочком лимона. Все улыбались. Все, кроме Фрэнки Бризи.

— Здравствуй, пап, здравствуйте, дядя Ленни, — сказал я, решив не подходить к отцу для привычного поцелуя в щеку. Я кивнул остальным мужчинам, которые кивнули мне. — Прости, что побеспокоил вас. Это мой друг Кливленд.

Отец поднялся навстречу и поцеловал меня. Они с Кливлендом обменялись рукопожатиями.

— Джо, я знаю Кливленда, — осторожно произнес Фрэнки.

Отец посмотрел на меня.

— Очень рад знакомству с вами, мистер Бехштейн, — вмешался Кливленд. — Это я виноват в том, что мы вам помешали. Я хотел встретиться с вами.

— Рад познакомиться, — тихо произнес отец.

— Это один из моих ребят, — вставил слово Фрэнки.

— Почему бы вам с Кливлендом не занять себя чем-нибудь на пару часов, Арт? А потом мы поужинаем вместе. — Он смотрел на меня не моргая.

— Да. Не у всех тут летние каникулы, Арт, — захихикал дядюшка Ленни. — Кое-кому приходится работать даже в самые жаркие деньки.

— Все, ребята, я занят. До встречи.

— Джо, пусть побудут чуток, — сказал лысеющий блондин с доброжелательными голубыми глазами и сломанным, как у боксера, носом. Он поднял газету и положил ее рядом с собой. Это был Карл Пуники, по кличке Пун. Правда, в то время я этого еще не знал. Как не знал еще трех вещей. Первое: он считался крупнейшим скупщиком краденых драгоценностей. Второе: он целый год воевал с Фрэнки Бризи за небольшой участок долины Мононгахилы. И третье: у него был сын, байкер, которого он обожал и с которым встречался каждое воскресенье за обедом. — Я ни разу не видел твоего парня, Джо.

Мой отец был вынужден вести дела с этим человеком, поэтому встал, положил руку мне на плечо и сказал:

— Артур, это мистер Пуники.

И мы пошли по комнате. Я пожимал руки. Кливленд тоже. Я заметил, как мистер Пуники с отеческим умилением рассматривает галстук Кливленда.

— Ну что? — спросил отец. — Вы просто зашли поздороваться?

— Да, — ответил Кливленд.

— Нет, — возразил я. — У нас было к тебе дело.

Наверное, мы с Кливлендом обменялись парой взглядов, достойных Хейли Миллс[49] и как бы говоривших: ну и что нам теперь делать? — потому что все присутствующие рассмеялись.

— Этому парню здесь не место, — вдруг взбеленился Фрэнки. — Он шестерка.

— Пап, Кливленду нужна работа, — заметил я.

Фрэнки Бризи вскочил и сжал кулаки.

— Кливленд хотел бы найти работу — поправил он.

— Это глупо, — поморщился отец.

— Я дам Кливленду работу, — вмешался мистер Пуники. Он вытащил из кармана ручку, оторвал аккуратный клочок от цветного конверта, в который был вложен отцовский билет, что-то написал на нем и отдал его Кливленду.

— Увидимся в пять, — произнес отец почти шепотом. Он так сильно нахмурился, что, казалось, его лоб пересекает одна длинная бровь. И побагровел. — Наедине.

В ту же секунду я понял, что зашел слишком далеко и никакой ужин мне теперь не поможет.

— Я не смогу прийти, пап, — буркнул я. — Извини, я занят. — Я начал было плакать, потом остановился. Мне захотелось зевнуть. — Пойдем, Кливленд.

— Готов поспорить, что работа будет веселенькая, — тихо говорил Кливленд, пока мы шли через нарядный вестибюль. — Более соответствующая моим дурацким вкусам и предубеждениям.

Мы долго ждали лифта. В прохладном коридоре было очень тихо. Наконец медные створки разъехались. По пути вниз Кливленд намеренно встал под объявлением: «Не курить. Штраф пятьсот долларов» — и зажег сигарету. Меня передернуло от никчемности и театральности этого жеста.

Я не заметил, как проглотил половину своего пива. Мы оба были не в себе, только Кливлендом владели нервические мечтания, а мной — апатия. Когда я наконец признал легкий хлебный вкус пива и огляделся, то не смог вспомнить, как попал в бар. Я сидел на самом последнем стуле возле окна и мог видеть яркий день и солнечные красные кирпичи Маркет-сквер. Я позволил себе на мгновение расслабиться в теплых токах воздуха, подгоняемого ленивыми лопастями вентиляторов, и успокоительных солоноватых испарениях мертвых моллюсков, которые витали вокруг. Карл Пуники прошел мимо бара, не заглянув в окно. Прежде чем пропасть из виду, он провел рукой по редеющим светлым волосам и передернул плечами. С моей подрагивавшей сигареты упал столбик пепла.

— Ох, Арт, я только сейчас понял, — произнес Кливленд. — Прости.

— Ха! Спасибо.

— Нет, правда. Это испортит твои отношения со стариком?

— Да. Не знаю. Нет, наверное. У нас и без этого не все было в порядке.

— Ты злишься на меня, Бехштейн? Не надо. — Белая оправа придавала его лицу проказливый вид. Вдруг он сказал спокойно: — У меня прекрасное предчувствие! — И допил свое пиво. — Все получается по-моему. «А кукуруза вымахала слону по глаз…»[50]

Я засмеялся и наконец посмотрел на него. В какое-то мгновение этого дня, на излете знойного июля, который побил рекорд двадцать шестого или какого-то еще года, мои отношения с Кливлендом стали терять напряженность и рождали неловкое желание посмеяться надо всем.

— Я должен позвонить Флокс, — сообщил я, думая, что должен позвонить Артуру. Соскользнув со своего стула, я пошел мимо старых фотографий и мужчин возле барной стойки, нащупывая в кармане монеты.

— Алло? — Боже мой, это был голос Флокс.

— А, привет!

«Оператор, оператор, тут какая-то ошибка!»

— А, это ты!

— Здравствуй, Флокс. Мне очень плохо, и я не хотел бы сейчас об этом разговаривать. Как ты?

— Злюсь. — Она постукивала по трубке. — Ты где?

— В центре. С Кливлендом.

— Хорошо. Там и оставайся.

— А может, я сейчас приеду к тебе?

— Нет, — сказала она уже тише. — Я не хочу. — Она была очень холодна. — Почему бы тебе не позвонить Артуру?

— Флокс! Хорошо, я так и сделаю.

— Нет, Арт, приезжай!

— Нет, я последую твоему совету и позвоню Артуру. — Возникла пауза. Компьютер игрового автомата, стоявшего слева от меня, имитировал женские оргастические стоны. Я осознал, какую глупость только что сморозил.

— Ладно, — согласилась она.

— Ох, Флокс, давай я сейчас приеду.

— Нет, — отрезала она. — Я слишком зла, чтобы тебя сейчас видеть. Я могу наговорить лишнего. Приезжай позже.

События развивались слишком быстро, чтобы у нас было это «позже».

— Я выезжаю.

— Нет. — И она повесила трубку.

Когда я снова набрал ее номер, линия была занята. Поэтому я позвонил Артуру и разбудил его. Он велел мне немедленно приезжать. Я вернулся к столику, чтобы предупредить Кливленда, что уматываю, но его уже не было — только записка на столе и пара смятых долларовых банкнот. Я прочитал записку, сунул ее в карман и пошел садиться на автобус до Шейдисайд.

Артур сочувственно хмыкнул, увидев меня, и милостиво протянул мне руку Я обнял его и прижал к себе. Мы отстранились друг от друга. У него было загорелое сонное лицо, ресницы на левом глазу слиплись. Запах новой туалетной воды от Кристиана Диора отдавал цитрусом. Как же я был рад его видеть!

— Бедняга! — сказал он. — Выглядишь отвратительно.

— Чувствую себя так же, — признался я. — Обними меня еще раз.

— С тобой действительно случилось что-то ужасное.

— Я и правда в ужасе. Артур, можно…

— Пожалуйста.

Я не почувствовал особой разницы. Мне показалось, что он только что съел сливу.

Он слегка оттолкнул меня, потом снова прижал к себе.

— Ты в состоянии управлять собой?

— Нет, кажется.

— Ну что ж. Тогда сейчас самое время, — объявил он и ущипнул меня за мочку уха. — Пойдем, будем исследовать новые возможности.

— Только, пожалуйста, нельзя ли делать это медленно?

— Нет, — изрек он и оказался прав.

Все произошло очень быстро, на кровати Предсказательницы Погоды. Мы перешли от глубоких поцелуев и одновременно привычной и какой-то перевернутой предварительной игры к совокуплению, которое так долго маячило перед моими глазами, черное и жестокое, улыбающееся, более чуждое, вывороченное наизнанку и знакомое, чем все остальное. Через десять или пятнадцать минут после того, как ноги мои переступили его порог, я, сжимавший правой рукой его твердую, упругую плоть, а левую положивший на его живот, был захвачен чувством, которое, казалось, сделало уготованные нам черные предначертания неизбежными. Мое сердце было разбито и одновременно наполнено вожделением. Я изнемогал, но наслаждался каждой минутой. Я оказался в роли ведомого, и это было странно и приятно.

— Сюда, — произнес я. — Сюда.

— Ты уверен?

— Да. Пожалуйста. Все нормально. Сейчас, или я никогда не решусь на это.

— Тогда нам нужна какая-нибудь смазка.

— Скорее.

Он выбрался из кровати и стал бегать по спальне, разбрасывая газеты и роясь в ящиках, потом исчез в ванной. Я слышал, как он распахнул и захлопнул дверцы аптечки. Он выскочил голышом из дверей спальни, а я ловил топот его ног, торопливо спускающихся на первый этаж. Я лежал на скомканных простынях, бессмысленно глядя на движущиеся стрелки будильника. У меня болели бока от частого дыхания и отчаянного желания быть оттраханным. Стрелки двигались, на окне шевелилась неплотно приставленная москитная сетка. Я снова услышал шаги Артура на лестнице. Он влетел в спальню, задыхаясь, но с улыбкой, и держал в руках бутылку кукурузного масла.

— Смазка! — объявил он, и я засмеялся. Мой смех был похож на разноцветные пузыри, поднимающиеся из глубин расплавленного дегтя.

— Давай!

— Расслабься! Дай мне перевести дыхание! Поцелуй меня, — попросил он.

Было очень больно. Масло оказалось холодным и странным, но когда он сказал, что кончил, я не захотел, чтобы он останавливался. Я попросил его об этом, и он старался изо всех сил, но я заплакал. Он обнял меня, я успокоился, и мы стали снова смеяться над звуком, который, по его словам, я издал. Наши лица были близко друг к другу, но он вдруг резко сел и придвинулся еще ближе, чтобы лучше меня рассмотреть.

— У тебя идет кровь из носа, — сказал он.

Он встал, подошел к широким высоченным окнам спальни, раздвинул шторы и открыл ставни. В комнату ворвался ветер и вечерний свет, сочившийся сквозь кованую железную решетку. На пол упали тонкие прямые тени. На моей подушке были следы крови. Я встал, чтобы взять салфетку, Артур же снял наволочку и направился с ней к окну. Когда я вернулся, он стоял возле подоконника и улыбался новости, которую только что выставил на обозрение всего района.