"Тихий Дон Кихот" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)

Глава 5

Недавно по грунтовке прошел трактор. Несмотря на густо падающий снег, еще была видна его топорная, вернее, ножевая работа.

– Скоро мы его догоним, – сказал Корнилов.

– Кого? – не поняла Аня.

Михаил уже жил дорогой, а ее мысли были еще там, за монастырскими полуобвалившимися стенами. Она еще видела Акулину с матерчатым узелком в руках. Сунув его Ане, стряпуха вдруг расплакалась, словно ей было жалко расставаться с теплым, живым узелком.

Аню немного задело, что отец Макарий, благословив ее и пожелав счастливого пути, наклонился к Михаилу и несколько минут говорил ему, судя по осанке и движению головы, не церковное, а что-то особенное, личное.

Перейкин сунул им на прощание по визитке, просил звонить ему запросто, без церемоний. Но с утра был немногословен, разворачивал и скручивал между делом какие-то чертежи, во время прощания ронял в снег сметы и расходные ордера. К тому же за ним тенью следовал худощавый, быстро зябнувший архитектор, появившийся в монастыре невесть откуда, как до него шестиструнная гитара и бутылка французского коньяка.

– Тебе Перейкин не понравился? – спросила Аня.

– С чего ты взяла?

– С утра вы напоминали двух мужчин, которые накануне подрались, а потом вынуждены были терпеть друг друга. Было похоже, что вы все уже друг другу сказали и даже сделали, а оставшиеся на утро слова уже ничего для вас не значат.

– Не пила б ты, Аннушка, медовуху ковшиком, – засмеялся Корнилов. – Кстати, Перейкин тоже оказался единоборцем. Оказывается, мы с ним у одного тренера дзю-до занимались, только в разное время. У Нестерова… Потом Перейкин в карате ушел, выступал на первом чемпионате Ленинграда в конце семидесятых, вел какие-то группы. Говорит, первые серьезные деньги заработал, издав книжку по карате. Это уже в начале девяностых. С этого его бизнес и начался… Врет, наверное, как все каратисты.

Машину вдруг повело в сторону. Михаил тут же выправился, но Ане показалось, что этот маневр муж сделал умышленно, отвлекая ее внимание, сворачивая на другую тему разговора.

– Вел ты себя довольно странно, напряженно, – Аня не поддалась на его уловку. – Слушай, Медвежонок, а ты часом не приревновал меня к Перейкину?

– Как ты меня к отцу игумену? – спросил Михаил, подмигивая ее отражению в зеркале заднего вида.

– Иногда трудно жить с опером, – вздохнула Аня. – Наблюдательный слишком, проницательный сверх меры. Оформи в протоколе чистосердечное признание. Обидно, конечно, когда святой старец твою душу словно стороной обходит, а какого-то мента примечает и опекает неизвестно почему. Какая-то детская обида. Понимаешь? Родной отец играет с моей подружкой в куличики. Как тут не дать ей совочком по башке? Признайся теперь ты: что игумен тебе такого особенного сказал на прощание?

– Да я сам до конца не понял, – ответил Корнилов серьезно. – Достоевщина какая-то или толстовщина. То ли судьбу мою какую-то особую предвидит. Хотя сам говорил, что верить в судьбу православному христианину грешно. Запутал меня окончательно. Я думал в монастыре отдохнуть, успокоиться, а ничего из этого не вышло…

За поворотом действительно показался трактор, расчищавший дорогу от снега. Корнилов сначала пристроился за ним, и некоторое время они медленно ехали, слушая тарахтение, наблюдая, как справа вырастает снежный гребешок. Наконец, Михаил не выдержал и остановился.

– Ты так и не ответил мне, – сказала Аня. – Откровенность за откровенность. Ты меня приревновал?

– Да.

Смотреть на удаляющийся трактор почему-то было грустно.

– Ты серьезно? – спросила опять Аня.

– Еще как.

Корнилов занялся приемником, поискал на фиксированных частотах музыкальное сопровождение их разговора, но ничего подходящего не нашел.

– Это очень глупо, – сказала Аня. – Я не дала тебе ни единого повода к ревности. Я не сказала Перейкину и двух слов, кроме того, он мне совсем не понравился…

Аня вспомнила, как обозвала Владислава про себя «дураком». И на всякий случай этим же словом сейчас мысленно обозвала своего мужа.

– Не нравятся мне такие человеки-оркестры, – продолжила она. – Семнадцатилетняя дурочка может им, конечно, здорово увлечься. По-моему, он надоедает раньше, чем успевает понравиться. Я тебя убедила? Или продолжить?

– Можешь не продолжать. Потому что не в этом дело.

Трактор быстро уменьшался в размерах, а потом вдруг пропал, видимо, на повороте.

– Это все странно, на уровне ощущений, – заговорил опять Корнилов. – Я даже не знаю, как это тебе объяснить. Помнишь, ты мне говорила, что мысль изреченная есть ложь? А высказанное чувство? Наверное, еще больший обман. Что же это было такое? Ревность к воображаемому? Ревность к возможности другой жизни для тебя?

Их взгляды встречались то в панорамном зеркале, то наяву, но каждый раз первым взгляд отводил Корнилов.

– Ты представляешь? Я стал мечтать за тебя. Что по этому поводу говорит мировая литература? Это любовь или ревность? Вот бы, думаю, Ане это или то. Вот увидел этого Перейкина и подумал, что тебе как раз и нужен такой праздник. Праздник, который всегда с тобой. Он-то тебе гораздо больше подходит, чем усталый, нервный следователь, или, как ты неграмотно выражаешься, опер…

– Это что еще за моления мученика Христофора? – строго спросила Аня. – От меня ты собачьей мордочки не дождешься. Меньше тебя любить я не буду, Христофор, и мечтать за меня больше не смей.

– Кстати, насчет собачьей мордочки, – улыбнулся Корнилов. – Если подобрать ко мне собачью породу, то я, пожалуй, самая неинтересная и неудобная в быту. Какая-нибудь охотничья. Сеттер, например, или гончая. В городской квартире такую собаку держать бесполезно. Тапочки приносить она не будет, соображает плохо, играть с ней неинтересно. У нее – один только нюх, след, охотничий инстинкт. Только почуяв кровавый след, эта собака преображается, пропадает ее глупость и вялость…

– Пока ты это говорил, я не почувствовала в тебе глупости и вялости, – перебила его Аня. – Или ты уже вышел на кровавый след? А может твой кровавый след – это я?.. Если бы знала, что православный монастырь на тебя так подействует, никогда бы тебя туда не потащила. В прошлом году после синтоистского или буддистского ты был гораздо бодрее. Я-то думала немного отогреть твою оперативно-следственную душу, а ты уж совсем раскис. Чего доброго возьмешь котомку, посох и пойдешь по святой Руси.

– Интересно, а почему бы современным странникам ни перемещаться по земле на автотранспорте? Святых мест можно посетить больше, и ночевать гораздо комфортнее. На бензин можно собирать милостыней. Вот православные священники освящают избирательные округа на самолетах, опыляют местность святой водой с «кукурузника»…

Они уже ехали по грунтовой дороге, стараясь не спешить, чтобы не догнать машину дорожной службы. Но за поворотом вместо одинокого трактора они увидели нервную вереницу автомобилей. Оказывается, они остановились в каких-то пятистах метрах от шоссе.

– На наших дорогах ничего святого давно не водится, – сказала Аня, радуясь, что муж перешел на шутливый тон, пусть даже насчет святых странников и священников. – Где наши гаишники подежурили, там уже Христа не встретишь.

– Я недавно сказал Акулине что-то похожее, – ответил Михаил, выруливая на шоссе, но в этот момент позади серого «жигуленка» на трассе мелькнул полосатый жезл.

– Про волка речь, а он навстречь, – вспомнил Корнилов одну из любимых поговорок друга и напарника Санчука.

– Добрый…стрш…птр…пс…жбы Орешкин, – представился старшина ГИБДД. – Попрошу предъявить документы.

Было похоже, что «добрый Орешкин» только-только отсмеялся, еще не восстановил дыхание и не смахнул слезу. Щеки его горели запретительным сигналом светофора, видимо, от мороза. Маловероятно, что от стыда. С видимым удовольствием он приступил к неторопливому чтению документов.

– Покажи ты ему удостоверение, – толкнула Аня мужа локтем, но тот изображал в зеркале человека с плаката сталинских времен о молчании и бдительности.

– Вы белому генералу случайно не родственник? – дружелюбно поинтересовался «добрый Орешкин».

– А у вас тут какая власть? – задал встречный вопрос Михаил. – Белая или красная?

– У нас власть черно-белая, – загоготал старшина, покачивая полосатым жезлом.

– Тогда родственник, но по «незаконнорожденной» линии от белого генерала и черной крестьянки.

Аня посмотрела на мужа с уважением, а старшина почему-то с подозрением.

– А вы откуда такие с питерскими номерами? – спросил «добрый Орешкин».

– Из монастыря.

– То-то я вижу, что вы уже причастились, – подмигнул гаишник.

– Вчера пробовали монастырскую медовуху, – кивнул Корнилов. – Но вчера и под присмотром духовенства.

– А сегодня не желаете?

– Нет, не желаю, – ответил Михаил. – В дороге я трезвенник, диетик и йог.

– Жаль, – вздохнул «добрый Орешкин», – хотел выпить с тобой за компанию. Может, передумаешь? Согласись, не каждый день можно выпить с ГИБДД на трассе.

– А чем угощаешь? – заинтересовался Корнилов.

– Коньяк «Московский», даже звездочки есть, – старшина достал из-за пазухи плоскую бутылочку. – Твоя спутница не желает пригубить?

Аня отвернулась, молча. Ее раздражал не только радушный гаишник, но и собственный супруг, зачем-то вступивший в эти сомнительные разговоры. Она подумала, что и тот и другой шутят по поводу дорожной выпивки, но Корнилов и «добрый Орешкин» уселись на заднее сиденье «Фольксвагена».

– У тебя и стаканчики есть? – услышала Аня голос своего супруга. – Это тебе в отделе выдали?

– Они выдадут! – шумно вздохнул старшина. – Конфискат.

Забулькала жидкость, звякнули металлические стаканчики. Аня словно слушала радиопостановку какого-то спектакля. Один из артистов был ей хорошо знаком.

– Отмаливать грехи ездил? – спросил «добрый Орешкин».

– Понимаю, – отозвался Михаил. – Проблема грехов тебе тоже близка.

– А ты как думал! Денисов, правда, любит повторять, что дорога все спишет. Дорога, как война. По количеству жертв война и есть…Вон Денисов, напарник мой, прячется.

– Он что, не пьет?

– В паре всегда кто-то должен быть трезвым, – пояснил старшина. – Сегодня он – ведущий, а я – ведомый. В следующий раз поменяемся ролями.

Аня посмотрела в сторону. Сосновый лес будто бежал, бежал и остановился перед непрерывным потоком машин. Старшие деревья – в отдалении, сосенки, не нажившие еще серьезной коры, – поближе. От шоссе в сторону леса тянулся узкий след какого-то осторожного зверя, который ночью перебежал дорогу, полагая, что на этой стороне жить ему будет лучше.

– Хочу вот тебя спросить, – говорил Корнилов. – Христа на дороге не встречал?

– Иисуса? – «добрый Орешкин», кажется, не удивился странности вопроса. – Пока не случилось. А ты думаешь, он пешком ходит или автостопом ездит?

– В старину вот верили, что Бога можно встретить на дороге. Когда душа так изнемогала, что дальше некуда, простые люди снимались с насиженных мест и шли Ему навстречу. Сейчас такого уже нет? На твоей дороге не видал?

– Да кто сейчас странствует? Развращенное, ленивое нищенство у нас в стране! – возмутился гаишник. – Сидят в подвалах, на батареях центрального отопления, клей «Момент» нюхают, травку покуривают. Ждут второго пришествия.

Аня подумала, что эти двое наверняка знакомы, давно знают друг друга, просто ломают сейчас комедию, точнее, радиокомедию.

– Тебя как звать-то? – спросил в этот момент «добрый Орешкин». – Фамилию «срисовал», а имя не запомнил… Я тебе так скажу, Миша. Я бы за Христом пошел. Бросил пост и пошел.

– Кончено, людей ловить ты уже умеешь, – поддакнул Корнилов. – Чуть-чуть подучиться только.

– Разве я людей ловлю?! Кентавров, – прочувствованно сказал старшина. – Железных кентавров. Стоит нормальному человеку сесть за руль, с ним что-то происходит. Думает по-другому, поступает тоже не так. Ты за себя скажи. Прав я или не прав?

– Прав, конечно, – ответил Михаил. – Вот средневековый рыцарь обязательно был на коне. Я понимаю, конечно, в доспехах пешком далеко не уйдешь. Но такое впечатление, что без коня не было бы рыцарского благородства и доблести. Конь живой или железный, все имеет решающее значение. Есть такое ощущение у тебя?

– Есть, – подтвердил рыцарь полосатого жезла. – Дон Кихот без этого… Ну, ты меня понял… никакой не Дон Кихот.

– Без Росинанта он никто. Это факт.

– Знаешь, Миша. Что-то родное есть в кликухе этого коня, российское, – мечтательно произнес «добрый Орешкин». – Росинант…

Аня хотела напомнить не на шутку интеллектуально разошедшимся ментам, что Росинант переводится как «бывшая кляча», но промолчала. Ее заняла и позабавила обратная мысль, что испанцам в названии нашей родины, возможно, тоже слышится «кляча». Вот тебе и птица-тройка!

– А вспомни всадников в Древнем Риме, – говорил ее муж. – Они же все были сенаторами и даже одного коня сделали сенатором.

– Что ты там несешь? – не выдержала Аня. – Чему ты учишь… – она чуть не ляпнула «младших по званию», но удержалась. – Всадники были привилегированным сословием в Риме, но сенаторами не были. А коня привел в сенат Калигула.

– Умная жена, – констатировал «добрый Орешкин». – В библиотеке работает?.. А к нам в отдел как-то приходила библиотекарша в порядке культурной работы. Приносила книжки по нашему профилю, то есть про водителей, машины и дороги. Слушай, сколько всего про это понаписано! Она список на доске потом вывесила. Мне за всю жизнь не прочитать. Одну книгу я все хочу в библиотеке взять или даже купить. Немца какого-то. У меня записано, только сейчас не вспомню. Там, Миша, не поверишь, война описывается между пешеходами и автолюбителями. В самом натуральном виде, как в Чечне. Пешеход занимает огневую позицию и ведет прицельный огонь по всем проезжающим мимо машинам. А автомобилисты охотятся за пешеходами, наезжают в прямом смысле, давят в коровью лепешку…

Аня вспомнила и автора, и название книги, но подумала: не слишком ли она умная? Не побыть ли ей немного «пробкой», женщиной до эмансипации, «бывшей клячей»?

– Мне пришла мысль, – продолжил старшина, снимая шапку и почесывая большую, почти академическую, голову. – Мы, работники ГИБДД, – в некотором роде, миротворцы, голубые каски, голуби мира. Без нас давно бы конфликт между пешеходами и водилами перерос в полномасштабную войну. Они пока еще считают врагами нас, гаишников. Ладно, мы готовы принять удар на себя, в смысле, все фишки, то есть шишки… Этот немец тоже умный, как и его земляк Карл Маркс. Я вот эту книгу даже куплю. Будет и у меня настольная книга. Как же она называется, какой-то «волк»?.. Нет, не «дорожный»…

Как будто подсказки Аниной ждут? Что она им – толстая энциклопедия, что ли?

– Вон Денисов, «дорожный волк», уже машет, – вздохнул с заметным сожалением «добрый Орешкин». – Не даст посидеть, поговорить с умным человеком. Не хочет мерзнуть в одиночестве. Ну, я ему в другой раз тоже не больно дам расслабиться.

Гаишник открыл дверцу, развернулся, заскрипев портупеей, и поставил обе ноги на землю, словно вставал утром с кровати. «Фольксваген» подпрыгнул, когда старшина, наконец, «нащупал тапочки». Аня на прощание посочувствовала жене «доброго Орешкина», но тот и не думал прощаться.

– Гражданин Корнилов, прошу пройти на медицинское освидетельствование, – неожиданно выпалил гаишной скороговоркой «добрый Орешкин».

– Ты что, старшина? – не понял Корнилов.

– Визуальный осмотр показывает у вас наличие степени опьянения, – пробубнил старшина, делая скучное, бесстрастное лицо. – Придется дыхнуть в «трубочку» для медицинского освидетельствования нетрезвого лица.

– Орешкин, ты что Ваньку валяешь?! – рассердился Михаил. – Мы же с тобой только что пили?

– С кем вы пили, меня не интересует. А вот прапорщик Денисов проведет освидетельствование по всей форме, предусмотренной законодательством. Денисов, гражданин явно нетрезв…

– Разберемся, – сказал подошедший усач, похожий на казака Григория Мелехова, но только озябшего в донских степях.

– Разбирайтесь, – в тон ему ответил Корнилов, – но только медицинское освидетельствование и «дыхнуть в трубочку» – разные вещи. И что-то я не вижу передвижного наркологического пункта, специально оборудованного в соответствии с установленными правилами, с высотой потолка не менее метра ста восьмидесяти пяти сантиметров, с холодильником и биотуалетом. Где биотуалет, старшина?

– Грамотный! – удивился Денисов.

– Вообще умный мужик, – подтвердил «добрый Орешкин».

– Ты, грамотный, ну-ка руки – на капот, ноги – в стороны! – выкрикнули гаишники почти хором.

Аня даже зажмурилась, ожидая ответных действий Корнилова. Перед глазами промелькнули эпизоды из известного фильма с клюквенным соком на снегу и говорящими отрубленными головами, а также прошлогодняя сцена на дороге перед красной «девяткой», еще более страшная и героическая, чем в кино. Но следователь только руку спрятал на мгновение, будто шарф поправил. На фоне белого снежного поля Аня увидела красную книжицу вместо крови и застонала разочарованно, как подросток, попавший не на тот фильм. Правда, увидеть наказание хитроумных злодеев было тоже неплохо. В отсутствие самураев с катанами и неуловимые мстители могут сойти или комиссар в кожанке.

Но вместо пресных казенных и соленых нецензурных фраз Аня услышала смех Корнилова. Вместо стремительно броска или резкого удара Михаил ткнул в дрогнувшее было пузо «доброго Орешкина» и щелкнул пальцем по заиндевевшей кокарде прапорщика Денисова. Вот и все наказание.

– Капитан, что же ты сразу не признался? – заговорил старшина с укоризной. – Нашелся бы тогда коньяк и подороже.

– Так ты меня еще и отравил? – изумился следователь.

– На это я никак не способен.

– И многих вы так «разводите»? – поинтересовался Корнилов на прощание.

Гаишники только переглянулись. Корнилов был им больше неинтересен, а его присутствие на данном участке трассы просто мешало.

– Что же ты не составил протокол? – спросила Аня, когда они уже мчались по шоссе в разноцветной и разнолитражной колонне без начала и конца. – Не заставил этого философа Сковороду дыхнуть в его же трубочку? Я бы была понятой. Да ты только рукой махни, набрал бы десяток свидетелей на трассе.

– Как тебе сказать? Показалось мне, может быть. В монастырь ехали – за нами серая «восьмерка» пристроилась, сегодня выезжаем на трассу – опять она. Жаль, номера я не срисовал. Когда нас гаишник тормознул, она тоже остановилась на обочине. Вот я и потянул время, понаблюдал.

– Серая «восьмерка» – это стереотип российских дорог, – авторитетно сказала Аня. – Думаешь, это «хвост»?

– Вряд ли. Ты права – простое совпадение, – ответил Корнилов. – Кроме того, мне гаишник понравился. Он рыбачил тридцать лет и три года и никогда не слышал, чтобы рыба говорила. Вот и отпустил я ее в синее море. Пущай гуляет себе на просторе.

– Дурачина ты, прямой простофиля, – добавила она. – Не желаю я быть черною крестьянкой…

– Вот и я о том же думаю, – перебил ее Михаил. – Посмотри направо. Видишь этот поселок неказистый, ни одного домика приличного?

– Куда собака похромала?

– Да. А между тем здесь проживают несколько миллионеров, криминальных авторитетов. Например, всем известный Корейчик.

– Шутишь?

– Ну не проживают, а только прописаны, формально, для российского гражданства. Но все равно забавно. Поселок Новый Суглинок, пять старух, пьяный сторож и хромая собака – международная криминальная столица. Тебя это удивляет?

– Нет, – ответила Аня. – Меня что-то последнее время мало что удивляет. Старею?

– Взрослеешь, – поправил ее Михаил. – И я, кажется, тоже…