"Скитания ворона" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)Глава 7 АФИНСКИЕ КАНИКУЛЫ(1985)– Две «маргариты». – Сию секунду, уважаемая. Смазливый официант картинно смахнул со столика воображаемые крошки, демонстрируя симпатичной и явно небедной иностранке свои стати, обтянутые белой униформой, словно балетным трико. Впечатления не произвел, сразу преисполнился достоинства и плавно отвалил к стойке. Таня Дарлинг усмехнулась. Над кромкой бассейна показалась мокрая голова Сони Миллер, собственного корреспондента Би-би-си. – Уф-ф! Прямо реинкарнация в мире богов! – А кто говорил, что будет плохо? Фыркая, как тюлень, Соня поднялась из бассейна и бухнулась на пластмассовый шезлонг. – Ну и денек! Удивительно, что я вообще еще живая… Мерси. – Она приняла у официанта коктейль, с наслаждением глотнула. – Ну, Акрополь я еще понимаю, приобщение, так сказать, к истокам цивилизации, хотя, между нами, можно было бы дождаться денька попрохладнее, не в сорок же градусов. Но вот троллейбус на обратном пути!.. Скажи на милость, зачем было тащиться через полгорода в этой душегубке? – Во-первых, никто тебя не неволил, могла бы спокойно заказать себе хоть кадиллак с кондиционером. Во-вторых, когда еще мы сподобимся побывать в сауне на колесиках. В-третьих, зато теперь как хорошо, сама же говоришь. А в-четвертых… в-четвертых, Соня, когда я увидела здесь, на афинских улицах, наши родные русские троллейбусы… Понимаешь, я сначала глазам своим не поверила, а потом… Помнишь у Окуджавы?.. – У кого? А, московский шансонье, я как-то брала у него интервью, и он сказал… Таня не слушала подругу. Глядя куда-то далеко-далеко, она вполголоса запела: Проходившая рядом молодая женщина с перекинутым через плечо махровым гостиничным полотенцем остановилась как вкопанная. На ее лице, бледном, утомленном, с черными кругами под глазами, отразилась сложная борьба чувств. Наконец, она чуть заметно качнула головой, беззвучно, одними губами проговорила: «Mais non…» [7] Но тут к ней резко обернулась Таня Дарлинг, затылком поймавшая ее взгляд. – Лиз! – Элизабет кивнула робко, затравленно, как пойманный с поличным магазинный воришка. – Боже, вот уж кого не ожидала здесь встретить! Ну иди же сюда… – Таня устремилась к Лиз. Они обменялись дружескими, на французский манер, поцелуями в обе щеки. – Соня, знакомься, это Лиз, моя французская подруга еще по Москве. – Миллер, – без излишнего дружелюбия представилась Соня. Двухнедельный европейский тур с любимой подругой планировался давным-давно, и никакая Лиз в эти планы не входила. Оставалось надеяться, что знакомство это относится к разряду светских и контакт ограничится получасовым трепом за коктейлями, максимум, дружеским ужином в таверне. – Мы заказали по «маргарите», присоединишься? – Лиз кивнула, и Таня просигналила официанту. – Как ты, рассказывай, мы не виделись целую вечность. Поступила, куда хотела? – Да… – Лиз готовилась в Академию художеств в Ленинграде, – пояснила Таня Соне Миллер. – Нравится учиться? – Да… А ты как? Ты так скоропалительно исчезла тем летом. Возвращаюсь в Москву, а мне говорят: вышла замуж за англичанина и улетела в Лондон… – Говорила Лиз быстро, взволнованно, взгляд бегал по сторонам, не останавливаясь на Танином лице. – Кто твой муж, чем занимается? – Червей разводит. Соня Миллер кашлянула и спряталась лицом в салфетку. Лиз удивленно хлопнула ресницами. – Как это – червей? Для рыбалки? – Лиз, он помер в прошлом году. – Извини, я не могла знать… Мои соболезнования. – Лиз, это было лучшее, что этот урод сделал для меня… Впрочем нет, он мне оставил свою фамилию. Так что теперь я почтенная вдова, миссис Дарлинг. – Миссис как? – Дарлинг. Тебе разрешается называть меня по фамилии. Лиз рассмеялась, несколько истерически, долго не могла остановиться. На остро выпирающих скулах проступили неровные пятна, стало особенно заметно, как подурнела Лиз за те три года, что Таня не видела ее. Гибкая девичья стройность перешла в болезненную, палочную худобу, нежная кожа загрубела, особенно на суставах и у висков, и даже легкомысленный морковный оттенок крашеных волос не молодил, а лишь подчеркивал преждевременную усталость лица, как бывает у стареющих травести. – Трудно живется в Союзе? – спросила Таня. – Кому как. Мне ничего, – ответила Лиз чуть резковато, словно огрызнулась. Таня щелкнула пальцами. – Повторить!.. Может, окунемся? Она показала на бассейн, призывно переливающийся прозрачной голубизной. – Неохота… Это было странно. Зачем же тогда Лиз поднялась сюда, да еще с полотенцем и пляжной сумкой? – Сюда на каникулы приехали? – любезно осведомилась Соня, почувствовав повисшее в воздухе необъяснимое напряжение. – Ну… да, в общем… – В первый раз в Греции? – Нет, уже была… – Замечательно. Тогда мы рассчитываем на ваш совет. Мы прилетели только вчера, и нам обеим совсем не улыбается в такую жару торчать здесь, в пыльных Афинах. Таня хотела прокатиться по разным историческим достопримечательностям, ну там, Фермопилы, Коринф, все прочее, но, кажется, мне удалось убедить ее просто побездельничать на хорошем пляже, где, знаете, тенек, бриз, чтобы совсем не ощущать жары. Мне рекомендовали несколько приличных отелей на Эгейском побережье и порядка дюжины островов. Может, присоветуете, на чем остановить наш выбор. – Лиз, выручай, – вставила Таня. — А то она завалила весь номер рекламными проспектами, туроператоры названивают с утра до ночи. Мисс Миллер, как и всякой деве, широкий выбор противопоказан… Соня, не делай страшное лицо, про деву я в сугубо астрологическом смысле. – Ну, я не настолько хорошо разбираюсь… – Лиз начала тускло, а заканчивать фразу вообще не стала. Над столиком повисла тишина. – Вот что, девочки. Не знаю, как вы, а я проголодалась. Почистим перышки и через полчаса встречаемся в ресторане на втором этаже, – распорядилась Таня. – …А потом он входил в комнату совершенно голый, с ног до головы перемазанный краской и начинал кувыркаться по простыням. Простыни высушивали феном, он в уголке расписывался фломастером – и все, произведение искусства готово, зрители становятся покупателями… Фасоли больше никто не будет? – Лиз рассмеялась звонким колокольчиком и опорожнила серебряный судок с остатками зеленой фасоли себе в тарелку. – Слушайте, у них все порции такие маленькие, или только утка? Давайте хотя бы закажем еще сыру и десерт, и непременно еще вина. Бордо здесь неплохое, вы не находите? – С вашего позволения, не буду ни сыра, ни десерта, ни вина, уже некуда. – Соня Миллер сыто откинулась в кресле и закурила. Лиз разлила остатки вина себе и Тане. – Ой, как хорошо, хочется петь, хочется жить… Знаете, Ленинград, Петербург – это магический, колдовской город, но магия его – это магия вампира. Я неизлечимо больна Петербургом. Он привораживает, будто впрыскивает в тебя какой-то свой наркотический яд, а потом высасывает из тебя силы, жизнь выпивает… – Лиз жадными глотками осушила бокал. – Ну, не знаю. Я родилась в Ленинграде, двадцать четыре года прожила в нем и не скажу, чтобы он как-то высасывал из меня жизнь. Хотя, конечно, бывало всякое… Таня призадумалась. Перед глазами отчетливо проступил белый больничный потолок – первое, что она увидела, выйдя из затяжной комы той далекой ленинградской зимой. И почти сразу за ней пришли – и она навсегда перестала быть жительницей Ленинграда. – Афины тоже не назовешь местом с позитивной энергетикой. Я весь день была выжатая не хуже тех апельсинов. – Соня показала на барную стойку, где в сложной конструкции с прозрачными лопастями вращались под гнетом апельсины, отдавая свежий сок. – А теперь мое единственное желание – завалиться в кроватку и бай-бай до утра… – А ты завались, – предложила Таня. – До лифта-то доползешь? Соня подозрительно стрельнула глазками. – А вы? – А у нас еще вино с сыром и десерт с кофе… Пляж был безлюден, только у самой кромки воды под большим ярким зонтом строила песочный город кудрявая девочка. Она работала старательно, высунув язычок, выкапывала речку между двумя уже построенными домиками. Вся картинка медленно и плавно, как в кино, приближалась к Тане. Таня протянула руку, дотронулась до черных кудряшек. Девочка подняла головку и оранжевым совочком показала куда-то вдаль. По берегу, не оставляя следов на песке, шла пестрая группа, возглавляемая худой и высокой старухой с пронзительным взглядом молодых, пламенных глаз. А еще был седой бородатый скрипач, громадный медведь, неуклюже переваливающийся на коротких задних лапах, и гибкая, словно гуттаперчевая, девочка в длинной красной юбке. – Кали спера, кирья Татиана, – с поклоном сказала старуха, приблизившись. – Доброго вечера… – Откуда ты знаешь мое имя? – Татиана – хозяйка дома. Ты – хозяйка этого дома. Старая цыганка начала обводить костлявой рукой берег, прибрежную рощу, кремовый купол Занаду… – Я не хозяйка… Цыганка остановила руку, показав на что-то, находящееся у Тани за спиной. Ребенок строил город из песка. Только это уже была не черноволосая девочка, а светленький мальчуган, совсем еще малыш. – Твой сын, – сказала цыганка. – Хозяин Занаду. – Но у меня нет сына. Только дочь. – Твой сын, – повторила старуха. — И внук. – Сын и внук? Так не бывает… – Так бывает, – сказала цыганка и повернулась к своим. – Анна, пляши! Запела скрипка, и девочка с плавным взмахом руки закружилась, извиваясь в пламенном танце. – Огонь, Танюша, – грустно сказала бабка. – Кто хороший, тот не сгорит… Огонь очищает. Не в силах отвести взгляда, Таня завороженно смотрела на девочку – и вдруг поняла, что это та же самая девочка, что явилась ей на берегу, только старше, лет одиннадцати… – Нюточка! – крикнула Таня Дарлинг, резко взмахнула рукой, отгоняя видение, перевернулась, раскрыла глаза и удивленно моргнула, не сразу поняв, где она находится. Она лежала на кровати в светлой, небедно обставленной спальне. Окно было открыто, занавески колыхались на ветру. Снаружи доносился шум моря. Из смежной комнаты через открытую дверь доносился самозабвенный храп Сони. Таня прикрыла глаза, глубоко вдохнула-выдохнула, откинула покрывало, бодро встала. Прошлась по комнате, на ходу разминая суставы. Напевая вполголоса, вы-глянула на балкон, с наслаждением втянула в себя чистейший воздух. Запела погромче: – Не надо печалиться, вся жизнь впереди! Вся жизнь впереди… – Она подошла к Соне, энергично встряхнула покрывало. – Эй, солнце, взойди! Соня заворочалась. – М-м-м… Да что такое… Поспать уже нельзя… – Вставайте, ваше сиятельство! Сон на закате вреден для здоровья! Синяки под глазками, потеря товарного вида. Соня протерла глаза, посмотрела на Таню. – Который час? – Да уж шесть скоро… Давай, давай, поднимайся, мы когда приехали, а еще не купались! Окрестности не осматривали! С хозяевами так и не познакомились! Позор на мою седую голову! – Нам же передали, что ждут к ужину ровно в девять. А то той поры я бы еще повалялась… Пароход, обед… Разморило… Таня настаивать не стала. Тихо прикрыв за собой дверь, она спустилась по витой лестнице в просторный беломраморный холл и вышла в сад. От раскрывшейся перед нею красоты дух захватывало. На всем пространстве, насколько хватало взгляда, царили цветы – в клумбах, в затейливых партерах, перемежаясь с камнями и кустарниками, на высоких шпалерах. Особенно много было роз, их пьянящий аромат, мешаясь с йодно-озоновым запахом морского бриза, кружил голову, и Таня не сразу заметила, что из-под мощного раскидистого кедра, одиноко стоящего посреди раскинувшейся по правую руку лужайки, на нее смотрят две пары глаз – старика и маленького, годиков двух мальчонки. Встретившись с ними взглядом, Таня улыбнулась и помахала рукой. Старик помахал в ответ. Подойдя поближе, она увидела, что под деревом насыпана куча желтого песка, белокурый малыш сидит в ней и колотит совочком по крышке пластмассового ведерка, а старик, склонившись рядом, что-то чертит палочкой на песке. – Здравствуйте! Я – Таня Дарлинг, давняя подруга Лиз. А вы, наверное, господин Рабе, мне Лиз много о вас рассказывала. Хочу от души поблагодарить вас за любезное приглашение погостить на вашем райском острове… – Милая барышня, я не очень силен в английском, – медленно, с чудовищным акцентом проговорил старик. – Если вы говорите по-немецки или по-французски… – Bien, – согласилась Таня. – Alors, Monsieur Rabe, je suis…[8] – Она повторила свою речь на безукоризненном, чуть суховатом французском. Старик улыбнулся. – Дитя мое, я очень рад, что вам нравится в моих владениях. Простите, что не успел лично встретить вас, мы немного загулялись с этим юным господином… Кстати, его зовут Нил. – Простите?.. – Нил. Довольно редкое русское имя. Фантазия нашей мамочки, вы же знаете, она помешана на всем русском. – Простите, кто?.. – Да Лиз же. Нил – ее сын. Неужели она вам ничего не рассказывала? Замечательный юноша, одна беда – большой молчун. Малыш поднялся, деловито обтер ручки о синие штанишки и потрогал Таню за колено. – Мама!.. Из окна своей спальни Лиз сквозь занавеску смотрела, как ее Нилушка, ее сыночек, бойко семенит по лужайке, держась за руку Тани Дарлинг, улыбается, лопочет что-то. Вот они подходят к белому садовому столику с вечными дедушкиными шахматами, вот Таня усаживается в плетеное кресло, а этот негодник лезет к ней на колени, теребит сережку… Лиз дернула за занавеску, нежная ткань треснула, Лиз отшвырнула оставшийся в руках длинный обрывок. Нервы, нервы, нервы! Она раненой пантерой метнулась к платяному шкафу, вытащила клетчатую дорожную сумку, дрожащей рукой извлекла из нее заветную аптечку, нетерпеливо, ломая ногти, отщелкнула замочек. Так, пять одноразовых шприцев, если каждый использовать по четыре раза, будет двадцать, вполне достаточно, главное – флаконы… Шесть, в каждом по пять доз… Если особо не увлекаться, до дома должно хватить… Дом, где он, дом? Ну не сырая же, промозглая общага с бездействующим душем, куда пришлось перебраться, когда присылаемых дедушкой денег перестало хватать на оплату съемной квартиры в академическом доме. Маринкин флэт? Бункер на даче Фармацевта?.. Нет, все-таки он умница, этот Фармацевт. Как ловко придумал насчет диабета, какую бронебойную справку изготовил для ее поездки! Даже самому ретивому таможеннику наглости не хватит вскрывать ампулы с инсулином для тяжело больной пассажирки… Лиз перетянула тощую руку резиновым жгутом повыше локтя, принялась работать кулаком. Под кожей четко обозначилась вена… – Вообще-то я плохо играю, вам со мной будет скучно, господин Рабе. – Во-первых, зовите меня дедушка Макс. Во-вторых, с интересным человеком не может быть скучно, даже если он и неважный шахматист. Ваши – белые, начинайте… Браво, е2–е4, гроссмейстерский ход… – Дедушка Макс, а как называется ваш остров? – Танафос. – Танатос? Остров Смерти? – Греки тоже так думали, поэтому, наверное, и не заселяли его. А напрасно, природа здесь, сами видите, божественная, правда, не было открытой воды, пока я не вывел наружу подземную реку. – Стикс? – Альф. Я назвал ее Альф… Что же до названия острова, то, как мне удалось выяснить в одной старинной хронике, дали его вовсе не греки, а арабские пираты, отдыхавшие здесь между набегами. Танафус – это значит «отдых, перерыв, переменка»… В центральной части есть развалины любопытного сооружения, с помощью которого они добывали воду. Громадный резервуар с камнями, уложенными особым образом. На камнях конденсировалась утренняя и вечерняя роса, с них влага стекала в специальный желобок, а оттуда – в каменную цистерну… е7–е5… Таня задумалась. – Ну, конечно же, река Альф, поместье Занаду… Маленький Нил заерзал у нее на коленях, стащил с доски фигурку коня, постучал ею по столу. – Спасибо, зайчик. – Таня взяла у малыша коня и поставила его рядом с выдвинутой пешкой. – А вы говорите, плохо играете. – Дедушка Макс довольно потер руки. – Просто удивительно, как малыш вас принял. Обычно он очень дичится незнакомых, даже на Лиз смотрит, как на чужую, а уж чтобы заговорить с кем-нибудь, да еще мамой назвать… Скажите, Таня, вы ведь живете в Лондоне? – Да. – Вас там что-нибудь держит? Семья, работа? – Только работа. У меня свой бизнес, небольшой пока, но интересный и динамично растущий. – Жаль… – Неужели вы хотите предложить мне работу няни? – У Нила есть две няни с соответствующими дипломами и рекомендациями, если понадобится, будет и третья, и четвертая. Ребенку нужна мать. – Но, простите, у него же есть мать. – Лиз… Лиз – она другая. Она нимфа, а нимфы не бывают хорошими матерями. – Говорите, нимфа? Кто же тогда, по-вашему, я? – Вы?.. Судя по тому, что вы за разговорами едва не поставили мне мат, вы – ведьма… Старый Макс рассмеялся, но в глазах его была печаль. – Добрый вечер, ваша светлость. – Кто говорит? – Мы незнакомы. Меня зовут Соня Миллер. – Откуда у вас номер моего приватного телефона? – Я журналистка, ваша светлость. Би-би-си. – Излагайте. Только коротко. – Я хотела бы показать вам кое-какой материал, прежде чем опубликовать его. – Мне? Вы часом не спутали меня с вашим редактором? – Но, сэр, он касается вас. Точнее, вашей семьи. – А если еще точнее? – Вашей дочери и вашего внука. – У меня нет дочери, достойной упоминания в прессе. Что же до якобы имеющегося у меня внука… – Ваша светлость, после публикации все «якобы» отпадут. Доказательства неопровержимы. – Тысяча фунтов. – Пять. – Две с половиной и никаких фокусов. Мой представитель навестит вас завтра в десять утра. |
||
|