"Отражение Ворона" - читать интересную книгу автора (Вересов Дмитрий)

(1)

Как Татьяна ждала этого момента: последний дубль. Самый последний – окончательная точка. «Всем спасибо, съемка закончена!» Назавтра – прощальная вечеринка, а послезавтра, первым рейсом – в Сан-Франциско, к своим милым мальчикам. Как она по ним соскучилась! Как они скучают по ней!

– Мама, а ты скоро приедешь?

– Скоро, мой птенчик. Что тебе привезти?

– Не знаю, мама. Ничего, ты, главное, сама приезжай.

После этих телефонных разговоров в горле застревал какой-то ком. И она, положив трубку, шла к бару. А теми вечерами, когда, несмотря на усталость, на нее вдруг накатывала бессонница, она, лежа в постели, вспоминала, как они скакали по ее лос-анджелесской квартире в новеньких ковбойских шляпах, как светились радостью их глаза.

Лизка с мальчиками провели в Лос-Анджелесе несколько дней. А пробыть вместе им удалось, в общей сложности, меньше суток. Татьяна даже не проводила их в аэропорт, так была загружена работой. Когда они уехали, в доме стало пусто и мертво. Как будто какая-то тихая, но страшная катастрофа лишила это место всякой жизни, заставила замолчать звучавшие здесь еще недавно голоса. Такое чувство испытала Татьяна, возвращаясь в свою опустевшую обитель после бурного съемочного дня. Наверное, что-то похожее переживает блудный сын, который, вернувшись в отчий дом, не находит там никого, только покрытую пылью фотографию – счастливые лица родителей на фоне голубого безоблачного неба и он, пятилетний карапуз, обхватил за шею улыбающегося отца.

А Татьяна получалась вроде как блудная мать. У нее тоже была фотография, сделанная здесь, в Лос-Анджелесе, уличным фотографом. Они стоят втроем, вернее – вчетвером. У Лешки на плече ручная обезьянка. А Митька, младший, получился с закрытыми глазами – моргнул, испугался вспышки.

«Внимание, сейчас вылетит птичка!», – скомандовал фотограф. Все застыли с улыбками на губах – «чи-и-из», а меньшой не выдержал и моргнул. Снимок стоял в деревянной рамочке на тумбочке у изголовья кровати. Она смотрела на счастливые детские лица, потом выключала свет, и ей начинало казаться, что комната вновь наполнилась веселым беззаботным смехом. И Татьяна засыпала с улыбкой на лице. Счастливый детский смех – лучшее лекарство от бессонницы.

А еще донимали мысли о Пашке. Где-то он теперь? Как складывается его судьба? Доведется ли им снова быть вместе? И неужели он, ее Пашка, такой светлый, добрый, такой хороший ослик-Пашка, мог совершить это?

У Татьяны даже в мыслях не поворачивался язык, чтобы выговорить это слово: ПРЕС-ТУП-ЛЕ-НИ-Е.

Как возможно? Если бы только его увидеть, за-глянуть ему в глаза: «Признайся, Паша, чистосердечно признайся – ведь ты меня обманул, обманул всех, и меня в том числе. Ведь ты невиновен! И ничего такого не было!». И тогда, терзаемая неразрешимыми сомнениями, Татьяна ворочалась в кровати до утра.

А назавтра гример сокрушалась: «Танечка, что-то ты опять не в форме. Ну нельзя же так. Я конечно, синяки под глазами замажу – в кадре будешь, как огурчик. Но ты о себе подумай, здоровье свое побереги! Все-таки ты уже не девочка». Ах, зачем ей об этом напоминать? Зачем наступать на больную мозоль? Впрочем, в каждом возрасте, если его не бояться, есть своя прелесть. Красота, помноженная на женскую мудрость, – не так уж и плохо. В конце концов, она настоящая женщина, достойная любви и уважения. И в этом ее главный козырь перед малолетками-однодневками, выстраивающимися в очереди у постелей знаменитых кинопродюсеров.

Но вот и наступил долгожданный день. Последний кадр запечатлен на пленке.

И Колин всех благодарит.

Вечеринку устроили тем же вечером – зачем откладывать в долгий ящик? Тем более что Ник Пейдж этой ночью улетал в Таиланд, где его ожидала новая роль и другая съемочная группа.

Пользуясь хорошей погодой, столы накрыли прямо на палубе «Адмирала Захарова»: икра, лососина, водка – посиделки «а-ля рус».

«Эх, кабы русское простонародье всегда вот так икру ложками хавало – не страна бы была, а земля обетованная!» – подумала Татьяна. И все-таки чего-то на столе не хватало. «Простой квашеной капустки, какую мы с Лизаветой по-нашему, по-приблудовски, квасили в деревне, с полевым тмином да клюковкой», – подумала Таня. В американских шопах и супер-пупер-маркетах этого деликатеса – днем с огнем. А если все же сыщешь где-нибудь в рашен-шопе в Нью-Йорке на Брайтоне, то попробуешь – не то! Нет, все-таки Россия и Америка – два далеких берега. И сколько мосты ни наводи, а соединить эти берега не получится.

Подавали вино, и чисто в канадо-американском стиле барбекюшных пати, обильно подавали и пиво, но Татьяна, русская душою, отклонила предложенный Колином бокал «Дом-Периньона» и отважно взяла в руки стакан с «беленькой».

Выпили за успешное окончание работы.

Колин даже принялся говорить спич, но его по-индейски заулюлюкали:

– У-лю-лю-лю-лю….

Все обнимались, как лучшие друзья, вспоминали казусы, без которых на любой съемочной площадке никогда не обходится.

– А помнишь, Таня, как Ник едва не помер, подавился твоим шашлыком, – припомнил Майк. – Я-то думал все: сейчас дубль отснимем и подсяду к костру, наверну мяса пару шампуров. И вдруг наш старпом Кутузов, вместо того чтобы сказать патриотический тост за Ленина и партию, хватается за грудь, потом за горло, а потом начинает синеть, как эти Бивис и Баттхед в той серии, где один из них подавился. Я чуть камеру не уронил! Как это так, думаю, в сценарии ничего такого не предусмотрено!

– Так он и в самом деле подавился, и помер бы, кабы Таня его не спасла, – подхватил Колин. – Нику нашему Танины шашлыки едва жизни не стоили. Я тогда в первый момент тоже не понял, что происходит. Только смотрю, Таня вскочила и бежит вокруг костра к Нику. А потом давай его по спине кулаками дубасить. А у того рожа багровая, из глаз слезы градом. Ну, не иначе эпилептический припадок. Потом уж я сообразил, что подавился наш Кутузов. Только кто же так делает, чтобы кулаками по спине, а? Таня? Разве у вас в русской школе на уроках по оказанию первой помощи не показывали способ Ремберга?

– Ну я ведь уже объяснила тысячу раз, – возмущенно протестовала Таня, – в России ваших Рембергов не знают, у нас резко бьют ладошкой по спине, вот так, – и Таня сильно шлепнула Колина по спине, типа – это тебе за то, чтобы не приставал к девочке с ерундой.

– Это ваши русские медведи друг дружку кулаками лечить могут, а по-нормальному, по-человечески все совсем по-другому делается! – продолжал наставлять Колин сквозь смех. – А тем, кто у нас приехал из диких стран, я, как ваш начальник, обязан еще раз продемонстрировать позу Ремберга.

И тут Колин поймал Таню сзади, и обнял ее обеими руками, сильно прижимая к себе… Таня визжала, пытаясь вырваться:

– Ой, люди, на помощь, начальник пристает с сексуальными домогательствами, где мой адвокат!

Колин тоже кричал:

– Дурочка, это я тебе позу Ремберга показываю, как твой начальник, дабы застраховаться от несчастного случая, учу тебя технике безопасности при еде шашлыка на съемочной площадке!

– Танька, не верь ему, это он тебя технике безопасного секса учит! – хохоча, орал Майк.

– Давайте лучше выпьем за все, что хорошо кончается. За то, что Ник остался жив. За то, что тот длиннющий эпизод мы пересняли заново с первого дубля. За то, что пока Нику подправляли грим, я успел-таки побаловаться шашлычком!

– А я хочу предложить выпить за Татьяну, – вмешался Николас, – за мою прекрасную спасительницу.

– Ну вообще-то прежде, чем спасти, она тебя чуть не угробила. Шашлыком-то ты чьим подавился? – встрял Майк.

– Все, оставим споры. Татьяна, за тебя! Мы все тебя очень любим и ценим, и ты не должна никогда об этом забывать! Мужчины пьют стоя и до дна! – и Колин первым опорожнил свой стакан.

А потом он куда-то ушел. Вернулся через несколько минут, неся в руках морской китель, тот самый, в котором Татьяна жарила шашлыки и потом снималась в заглавной сцене фильма – сцене, где капитан первого ранга Александр Чайковский, которого играл сам Колин, объясняется в любви супруге старпома Кутузова.

– Вот, Татьяна, надень, уже прохладно.

Татьяна действительно немного озябла, поэтому с благодарностью накинула на плечи этот мужской наряд: в последний разок покрасоваться – она знала, что китель ей очень к лицу.

Больше споров не было. Смеялись, рассказывали друг другу последние голливудские сплетни. И Таня забыла о том, что недавно сердилась. Она была счастлива: завтра, уже завтра она обнимет своих мальчишек, прижмет их к сердцу и пообещает им, что больше не будет разлук длиною в полгода. А потом они сядут за стол, будут пить чай и разговаривать. Им столько всего надо друг другу рассказать! И она не станет требовать, чтобы они в девять вечера они отправлялись спать. В такой день можно нарушить правила и отменить детское время. Разумеется, только на время, только на один раз.

Эти сладкие грезы разрушил Фитцсиммонс. Когда все начали расходиться, он вызвался проводить Таню до машины.