Александр Потёмкин МАНИЯ (Отрывок из повести)

Она шла в кабинет босса. Госпожа Ладыгина выглядела моложе своих лет. В ней не было ничего соблазнительного, а недостатки сразу обращали на себя внимание. Выпученные, огромные, с какой-то едва уловимой злостью глаза, болезненная худоба верхней части тела и непропорциональная округленность нижней, острые черты лица, при определенном ракурсе даже несколько мужские, цепкие длиннющие руки и узкий лоб указывали на этническую мешанину в роду женщины. Казалось, это было смешение кавказского* и тянь-шанского типов. Это был коктейль из жилистой, упрямой злючки, болезненной особы, лишенной природой женских форм, — с одной стороны, и хищницы, страдающей комплексом собственной неполноценности, а потому агрессивной и напористой, — с другой. У нее был мелкий, но быстрый шаг, впрочем, как у всех низкорослых, худющих женщин. Перед тем как открыть дверь шефа, она пристально взглянула на коробочку. Видимо, что-то в ней разглядела, потому что прошептала очень злорадно, даже желчно: "Я еще посмеюсь, как взметнется твой самый гордый. Ха, ха, ха! Такую красавицу ты еще не видел, ты еще не познакомился с ее эротическими способностями, с ее дурманящим волшебством". Она вошла в кабинет, услышала нудные звуки падающей воды в ванной и направилась к патрону. Увидев ее, господин Нелипов тут же бросил: "Помой меня и взбодри егесtiсus. Ну, как обычно!" — "Я так и думала, — пронеслось в ее голове, — он попробовал эту новенькую на вкус, а теперь страдает, что его гордец уныло прикорнул".

Тут необходимо отметить одну яркую особенность Алексея Семеновича, впрочем, не совсем русскую, а скорее какую-то грузинскую, а может быть, даже азербайджанскую. Господин Нелипов никак не хотел ощущать себя опустошенным после стремительного фонтана егесtiсus. Струйки душа прятали и скрывали эти его мрачные, нездоровые ощущения. Поэтому после этого приятного он тут же залезал под душ и вызывал свою сотрудницу Алю Ладыгину, чтобы та самыми различными манипуляциями и хитроумными технологиями пробуждала самую гордую часть тела московского предпринимателя. И было совершенно неважно, где он сам в этот момент находится, в офисе или каком-нибудь другом столичном месте. Ведь он являлся истинным хозяином своего российского бизнеса и своих столичных кадров. Правда, когда ему приходилось выезжать, ну, скажем, в Ростов или Челябинск, а уж тем более в голландский Утрехт или испанскую Кордову, чтобы не впасть в расходы, он тайно брал с собой тот самый инструментарий, которым пользовалась госпожа Ладыгина. Но не чужой, а свой частный, нелиповской, скрывающийся в специальном сейфе банка "Водочный". А когда этих причиндалов под рукой не оказывалось, ему на помощь приходил собственный lingua. Он выключал свет и пользовался им ничуть не хуже, чем сама его московская референтка. Но эта была тайна за семью замками, о ней никто не знал, и никаких подозрений ни у кого не возникало, кроме самого мастера ремесла Али Ладыгиной. Изучив своего босса, она почувствовала, что без ее рецептов он никак не найдет спокойствия и уверенности. Впрочем, стеснялся Алексей Семенович своего командировочного скрытого обыкновения совершенно напрасно. Ведь уже давно всем известно, что немцы, чтобы сберечь копейку на лишнюю кружку пива и сосиску, стригут себя сами, весьма тщательно и без рекламаций. Англичане, не доверяя своего тела арабским фантазерам, блуждающим по баням, как отдыхающие по Английской набережной в Ницце, давно научились собственноручно мылиться, даже ухитряются старательно тереть мочалкой собственные спины, чему еще не научились мужчины никакой другой нации. Французы, чтобы за границей не быть обвиненными в голубизне или в других цветах сексуальной ориентации, привыкают гулять сами по себе, нарочито демонстрируя, что всегда готовы гульнуть, как с дамой, так и с мужчиной, что у них открытые и передовые взгляды, особенно в вопросах пола и философии времяпрепровождения. И только одни итальянцы так и норовят на счет фирмы пригласить в командировку модниц из Румынии, Словакии, других стран, где бедность давно перестала быть пороком, превратившись в университет весьма престижной и прибыльной профессии.

Итак, госпожа Л. сбросила одежду, встала под душ, накапала на язык шампунь, опустилась на колени, привычно и собранно, и стала намыливать самые чувствительные части тела своего хозяина. Нет, не о гигиене заботилась женщина. Это была ее стихия. Страсть! В этот момент glossа — становился совершенно необычной частью ее анатомии. По ее команде он мог оказаться бархатным и нежным, шершавым и колким, длинным и узким или широким и коротким, ядовитым и взбадривающим. У нее сохранилась методика тренировки собственного языка, которую она заимствовала в университетские годы у преподавательницы с лесбийскими наклонностями, проведшей в сталинские годы в холмогорской женской колонии не одну пятилетку. Да, да, она была тоже великая мастерица глоссовских увлечений и причуд. Нигде в мире linguа не оттачивался, не гравировался, не шлифовался так бесподобно, так фантастически причудливо, не имел способности так слащаво угождать хозяину, так беспощадно губить, смертельно жалить, до смерти больно кусать недруга властителя, как в СССР. Поэтому и сегодня многие считают, что самая лучшая на планете школа мастерства linguа была в коммунистической империи. Госпожа Ладыгина овладела этим мастерством безукоризненно, ее способности расцвели, совершенствовались не только на практических занятиях с госпожой профессоршей, но и на комсомольских тусовках. О ее мастерстве говорили в курительных комнатах, в Сандуновских банях, в рюмочных, в Матросской тишине и в Бутырских камерах. На фирме "Шоко трейдинг" она была вне конкуренции. Если бы в Москве проводился чемпионат города по glossa мастерству, то она могла бы претендовать на призовое место. Сказать за всю Россию сложно, но в столице она была вне конкуренции. Она мылила тело повелителя страстно, бережно, маниакально. Самоотверженно взявшись за егесticus, она самым непостижимым образом стала осыпать его ласками, с истерзанным, отрешенным самодовольством голубить его, уснувшего, сморщенного. Потом ее язычок начал счищать перхоть на голове, выкорчевывал шматки бельевого хлопка из пупка, серу из ушей. С коленок слизывал ссадинки, между пальцами ног старательно доставал соринки, счищал с пяток мозолевые наросты. Ее lingua срезал лишние волосы у паха, на спине, под мышками; старательно, словно чистильщик в пятизвездочной гостинице начищает до блеска обувь, нет, как горничная — бронзовые ампирные лампы, нет, пожалуй, как ювелир перед продажей натирает бриллианты в золотой оправе, именно так Ладыгина готовила егесticus. Особенно она глянцевала розовую шляпку, ее язычок очищал кутикулу на пальцах, мылил мошонку, старательно с причмокиванием, чтобы нравиться хозяину, вылизывал анус. Вдруг она услышала требовательный голос хозяина: "Что, не понимаешь, начинай главное! Говорю уже третий раз!" Она хотела сказать, что увлеклась, забылась, увязла в чувствах, не расслышала, но решила промолчать. Госпожа Ладыгина выключила воду и полотенцем насухо вытерла все части тела. После этого она достала флакончик с какой-то жидкостью, взяла ее на язычок и стала кончиком glossa наносить ее на шляпку самого гордого органа, приговаривая самой себе: "Сейчас натру тебя, голубчик, напущу на тебя слабый раствор меда акации, подожду, пока ты пообсохнешь, чтобы легкая липучесть возникла, а затем посажу одно милое существо, которое тебя в должный порядок приведет". Тут надо отметить, что госпожа Ладыгина имела обыкновение разговаривать с егесticus, как с живым существом, имеющим слабый, ограниченный, но интеллект. Впрочем, не она одна, в нашем городе многие женщины, чтобы не докучать мужчинам болтовней, после перестройки и гласности приспособились разговаривать исключительно с этим самым, часто задумчивым и не очень активным органом. Ее разговоры с ним нередко носили дискуссионный характер. И ей самой казалось, что он реагирует на ее критику и рекомендации. Что только не придет в голову сумасбродной москвичке? Госпожа Ладынина вытащила из коробочки какое-то насекомое и посадила его на шляпку. Алексей Семенович закрыл глаза, тихо и коротко спросил: "Кто?" — "Новинка. Поющая цикада из Батуми. Наслаждение неописуемое. Крылья у нее оборваны, она с такой нежностью начнет крутиться по шляпке, потому что липучесть меда не позволит ей набирать скорость шажков для полета. Надышится пьянящим ароматом акации, ее любимого растения, и запоет протяжные песенки. Всё это так возбуждает! Таинственней, деликатнее, чем самая откровенная порнуха! Всего несколько таких волнительных минут, и он поднимется. Еще древние греки пользовались подобными уникальными способами. Может быть, сам Платон или Аристотель." У дамы было университетское образование. Она легко могла вбрасывать громкие имена в любую дискуссию, словно сердобольный повар, подкидывающий кости голодным, обездоленным собакам. Но если животные сразу определяли пищу и качество, то собеседники столичного спеца по деликатным поручениям, как правило, не могли оценивать ее высказываний. Кого сегодня интересуют великие имена прошлого? Столица увлечена лишь именами быстроменяющегося административного ресурса. Назовите студенту, аспиранту, ученому-физику или филологу, предпринимателю или бездельнику, путане или милиционеру имя любого главы районной администрации, любого префекта Москвы, главы управы, члена правительства, его заместителей или более мелких чиновников: они знают о них всё! Имена любовниц, размеры взяток, крышу, потенцию, сексуальные предпочтения, лекарства, которыми пользуются во время этой потехи и другие, даже самые мельчайшие подробности биографии и привязанностей. Что там Сократ, Аристотель или Кант? Разве с этими именами проживешь? "Если вам не понравится поющая цикада, у меня приготовлены еще два сюрприза", — нисколько не отвлекаясь от поставленной задачи, бросила эксперт по мастурбации. — "Нет, нет, — почти шепотом сказал господин Нелипов. — Хорошо! Ой, прекрасно! Помолчи! Ой, ой, ой! Замечательно! Еще чуть-чуть!" Господин Нелипов в своем необычном состоянии буквально ликовал — как умирающий от жажды, которому поднесли воду, как лапландец, оказавшийся в цветущем яблочном саду или на берегу пронизанного июльским солнцем моря, как сибиряк, обретающий бронзовый загар. Чем можно было бы сейчас заменить сказочный дурман южного насекомого? Какое другое чувство своей энергией смогло бы подавить эрос? Существовала ли музыка, способная заглушить такое волнительное пение цикады? Можно ли найти в природе другие существа, которые своими шажками по шляпке плоти так бесподобно будоражили бы воображение? Нет, среди доступных человеку живых и искусственных инструментов такого средства не было.

Вернувшись в кабинет, Аля Ладыгина продолжила заполнение экспортных деклараций на отправку кондитерских товаров в Ташкент. Узбекский рынок развивался слабо. Местное производство восточных сладостей имело многовековые традиции, и внедрять в торговую сеть европейские бренды было затратным и хлопотным делом. Рабочую тишину нарушила вошедшая в кабинет Ольга Ивонина. Не обращая ни на кого внимания, она подошла к Наталье Никитичне. Поцеловав свой указательный палец, она приложила его к ее губам: "Меня посылают на переговоры с транспортниками. Железная дорога поднимает цены, и возникает необходимость поиска альтернативных перевозчиков. Трейлеры МЧС, военная авиация... Они тоже мечтают заработать.

Становится всё так дорого, что ума не приложу: как развивать бизнес? Как торговать с регионами? Каждый губернатор имеет местные правила по продаже "своих" и "чужих" товаров, мечтает сам полакомиться, и члены его команды на отсутствие аппетита не жалуются. Но я о тебе всегда думаю. Ты такая милая. Вот записка, в ней указан мой домашний адрес и номер мобильного телефона. После восьми вечера я тебя жду. У меня прекрасная музыка, волнительные помыслы и открытое сердце. Приходи!" Палец Ольги коснулся ее бровей, прошелся по носу, подбородку, опустился к груди. Тут карие глаза хорошенькой Ивониной заблестели, выдавая непреодолимое желание тут же обладать Натальей Никитичной. Под натиском чувств Ольга стремительно опустилась на колени Натальи и надолго впилась в ее губы. Молодых дам связал не только поцелуй, да и можно ли было назвать их такое страстное слияние этим достаточно обычным словом. Сейчас их бросило друг к другу то необыкновенное магнетическое притяжение, противостоять которому человеческое естество не в силах. Нет, это не была любовь. Это рвались наружу вожделение, похоть, что не ведают ни стыда, ни сомнений, ни границ. Их желание обладать друг другом, мужчиной, женщиной, всеми вместе и сразу, всеядность их либидо, выражались самым причудливым образом. Не душевные чувства двигали их поведением — плотский каприз властвовал над телами, бахвалясь собственным эротическим обжорством. Да, им обеим постоянно казалось, что этого мало, каждой хотелось большего, не в отдельные минуты, а всегда, вечно! Их бойкие, неистовые glossа совершенно не управлялись разумом, они возникали там, откуда берутся чувственные вспышки. Linguа встречались, чтобы ласкаться, сходились, имитируя борение влюбленных тел, расходились, чтобы опьянено прикоснуться к нёбу. Один пылко гладил зубы, другой пламенно прижимался к десне, облизывал всю слизистую, наполнял ее собственным ароматом, охмелевший, словно в оргазме, доставал горло, упиваясь волшебством эроса. Господь Бог так надолго отвел свой лик от граждан нашего замечательного мегаполиса, что они погрузились в неописуемое, всепоглощающее распутство и полную духовную опустошенность. Справедливо ли упрекать их в этом соблазнительном скитании по тропам прегрешений? Да и являются ли тропы таковыми? Впрочем, все упреки, пожалуйста, и к церкви! А кому не терпится, обращайтесь с претензиями к власти, а еще лучше, чтобы окончательно определиться, спросите самих себя. Может быть, разгул плоти окажется вовсе не таким уж страшным грехом. А совершенно новой формой познания мира! Но тут необходимо отметить, что тотальный блуд охватил не только москвичей, но молодую поросль многих городов Отечества. Не означает ли это, что мы, русские, нащупываем свой философский ответ на предостережение ученых, что, дескать, начался и прогрессирует шестой период естественного вымирания всех живых существ? Может быть, именно такая сладчайшая мания сохранит нас, спасет от исчезновения человечество? Правда, некоторые эксперты отмечают одну существенную особенность этого повального увлечения: бедность в душах является основной причиной, склоняющей людей к кипучему вожделению. Она быстрее и основательнее, чем бедность в карманах, изменяет моральные основы нескольких поколений. Но как связать тогда академические пророчества с эротическим бунтом граждан нашего замечательного мегаполиса? Когда в столице официально объявили о сборе за приличную плату использованных презервативов, так как несколько предприимчивых бизнесменов решили сделать эту продукцию многоразовой, когда другие деловые люди стали проводить соревнования на дальность струи эротического фонтана, третьи — увеличивать егесticus, объем груди, округлости бедер, устанавливать на языке и vagina пирсинги, под мышкой хирургическим способом подшивать стволы для сбора spermа, когда отдельные издательства стали выпускать пособия по национальным экзотическим приемам — повальное увлечение тотальным сексом повсеместно возросло. Оно овладело умами россиян. Если бы священнослужители вовремя заметили эти повальные тенденции и внесли бы изменения в свои библейские заповеди, то жители Москвы не так азартно и рьяно погрузились бы в нынешнее чувственное сумасшествие. Ну, в какой стране можно встретить в супермаркетах мужчин, покупающих вишневое или персиковое варенье с той лишь целью, чтобы обмазать им егесticus и в полном одиночестве смаковать это лакомство? Не пионерами ли мы стали в борьбе c природой! Не нужно ли нам обеспокоиться, что приближается период исчезновения видов?

Секс в жизни граждан нашего мегаполиса, пробиравшийся сквозь ветхие завалы ортодоксальных традиций православия и горьких иллюзий коммунистической идеологии, вдруг мощным потоком хлынул на миражи патриархальных семейных устоев. Вначале голос эроса звучал стыдливо и приниженно, затем сдержано, потом низко, но увлеченно. Разлом страны, вызвавший у москвичей вседозволенность — если империя разваливается, то почему не должны исчезнуть прежние моральные обязательства, — повысил этот голос. Тут же изо всех медийных источников послышалось уверенное, возбужденное многоголосье. 3атем голос перешел в крик, потом в вопль большей части жителей и приезжих нашего замечательного города. Блуд, беспутство, гульба, распущенность перестали сеять в обществе тревожное осуждение, а короткое время спустя уже не стали вызывать даже легкий трепет удивления. Нынче бунт тотальной вседозволенности вошел в сознание так основательно и прочно, что наглухо умолк мельчайший протест граждан великой Москвы. Порой кажется, а не егесtiсus ли закрыл рты нашим землякам? Надо же чем-то объяснить это загадочное, это преступное молчание. Авторы, щедро использующие в своих сочинениях ненормативную лексику, в давке выстраиваются перед камерами телеканалов. Спрос на них такой же рыночный и бойкий, как на путан, толкущихся по дороге в Шереметьево. Количество дам полусвета, ожидающих клиентов за отдельными столиками столичных элитных ресторанов, или молодых женщин и кавалеров, жаждущих случайного уличного знакомства для распущенного времяпрепровождения, множится, достигая невероятных размеров. Модельеры гордятся, что мастерят сексуальные одежды, парикмахеры — что создают возбуждающие прически. Хирурги лепят силиконовые груди, эротично подтягивают ягодицы, увеличивают и бунтарят егеcticus; косметологи, добиваясь сексапильности, устраняют эпителии. Чтобы эротизировать архитектуру тела, медики проводят липосакции; чтобы ножки выглядели аппетитнее, обувщики совершенствуют, вытягивают каблучки; для пролонгации орального секса дантисты ставят нежнейшие фарфоровые протезы; для усиления ощущения оргазма гинекологи имплантируют в самые нежные части причудливые шипы; сосками грудей и шляпкой егесticus массажисты нежат тела клиентов, улучшая их кровообращение и добрый нрав.

Половое распутство, торговля телом и обслуживание эроса стало у нас бытовой нормой, вполне приличным и обыденным, не вызывающим ни малейших возражений делом. Делом не только весьма прибыльным, но и востребованным всеми фибрами души. Одним словом, самовозрастающей манией.