"Океан Бурь. Книга вторая" - читать интересную книгу автора (Правдин Лев Николаевич)

СНЕЖКОВ ВХОДИТ В ДОМ

И в самом деле, Елена Карповна улыбалась. Грозная старуха Еления, про которую говорили, что она и себя-то любила один раз в год, улыбнулась Снежкову. Только-только познакомились, пяти минут не проговорили, а она уже с улыбкой разглядывала нового знакомого и, смягчая свой трубный голос, говорила:

— Мастер он был великий. Дерзкого ума человек и больше всего любил, когда люди кругом радуются. Вот и построил дом для веселой жизни…

Она водила Снежкова по всем комнатам чудесного дома и все рассказывала о необыкновенном мастере, построившем это чудо на радость и удивление людям. Володя ходил следом и слушал ее рассказы про Великого Мастера — своего деда, удивляясь необыкновенным словам, какими она украшала речь. Никогда еще не слыхивал он, чтобы Еления так говорила с кем-нибудь.

Он мог бы и сам показать Снежкову свой дом, который с этого дня становился и домом Снежкова. «Нашим» домом. Мог бы, но так рассказать он никогда бы не сумел. Да и не знал всего того, что сейчас услыхал от Елены Карповны. Никому она ничего такого не рассказывала, даже Ваонычу — своему собственному сыну.

И никому она так не улыбалась. Снежков — необыкновенный человек. Володя это сразу понял и гордился тем, что это он разыскал и привез его.

— В таком доме нельзя жить просто так, — сказал Снежков.

— Вот и я тоже говорю, — подхватила Еления, — грешно жить в таком доме. Так разве меня кто слушает?..

— Послушают, — пригрозил Снежков. — Заставим.

— Мой сын, вы, конечно, знаете его, раньше тоже говорил, что здесь должен быть организован музей народного творчества, а сейчас ничего не говорит. Что у него на уме — не знаю.

Это она проговорила полным голосом, и Володе показалось, будто цветные стекла галереи вздрогнули и зазвенели, как от удара грома.

По лестнице с точеными перилами поднялись на вершицу — в мастерскую, и снова Володя услыхал приглушенный голос Елении:

— Здесь он работал. Резал дерево. Удивительные вещи делал. Руки у него были сильные, жилистые и в то же время нежные, как у девушки. Все его работы в музее на сохранении. А одну я выпросила. Он все смеялся: «Зачем тебе, в сундук свой запрешь…» А потом, когда я уж и ждать отчаялась, сам принес. На радость свою, что внук родился, Володимир. Все свое земное он внуку завещал. Теперь он всему хозяин.

Это Володя уже слыхал от Елении, но вдруг она сообщила:

— И я тоже все свое ему завещаю, Володимиру Вечканову, внуку Великого Мастера.

— Это здорово! — воскликнул Снежков и добавил: — Я хочу сказать — грандиозно.

— Не надо смеяться.

— Нет. Тут ничего смешного нет. Искусство может быть веселым, радостным, но смешным — никогда!..

— Да, я понимаю, — сказала Еления. — Он был веселый человек и работал веселые вещи. Идемте, я покажу вам последнюю его работу.

Внизу она распахнула дверь в свою комнату, и Володя сразу вспомнил, как он пришел сюда в первый раз и как тогда его поразили необыкновенная какая-то солнечная чистота этой красивой комнаты, и блеск желтого пола, и стены, сплошь увешанные пестрыми домоткаными коврами, вышивками, набойками и коми-пермяцкими поясами, вытканными из разноцветной шерсти. И потом каждый раз, когда он переступал порог, у него замирало сердце, как будто от всего привычного, обыкновенного он попадал в сказочное царство. А может быть, он все еще побаивался грозной Елении?

Но ведь Снежков-то никого не боится, а тоже вон как притих — стоит, оглядывается. И глазами мигает, будто он из темноты сразу попал на солнечный свет.

А Еления уже скрылась в своей кладовой, где у нее хранятся ее главные богатства, и оттуда, из темноты, слышится ее трубный голос:

— Заходите сюда!..

А Снежков все еще стоит да оглядывается и будто ничего не слышит. Тогда Володя взял его за руку и повел в кладовую. Там в темноте что-то таинственно поблескивало и переливалось многоцветными искрами. С легким скрипом разошлись в стороны внутренние окладные ставни. Веселый солнечный свет ворвался в кладовую. Все ожило и заиграло яркими красками, как бы обрадовавшись солнечному свету, и теплу, и людям, которые наконец-то пришли и прогнали темную надоедливую скуку.

Ожили все эти сказочной красоты кони, звери, птицы, человечки, расписные чашки, невиданные существа, придуманные и сделанные сотнями веселых мудрых мастеров. Обязательно веселых. Таких, каким был его дед. «Забегу к нему на вершицу, — рассказывала мама, — смотрю — он режет дерево тоненькой стамесочкой и сам улыбается в бороду: „Вот удивлю людей своим сотворением!“».

Так вспоминал Володя, глядя, с каким радостным удивлением рассматривает Снежков все, что показывает ему Еления. Он сейчас очень похож на маленького мальчика, попавшего в замок к доброй волшебнице. Это Еления-то? Володя даже растерялся — грозная, непреклонная старуха вдруг обернулась доброй волшебницей. Как это так получилось?

И, как бы издалека, до него долетел ее торжественно-ликующий шепот:

— Это еще не все! Не все здесь поместилось! Сколько еще в сундуках этих!

И веселый голос Снежкова:

— Да уж и то, что есть, — это целый музей!

— Вот об этом у нас и будет разговор.

— Да я уже все знаю. Володя мне говорил об этом.

— Володя. Как это превосходно, что он вас отыскал! Постойте, да вы еще самого главного-то и не видели.

Она обернулась к витрине, на верхнем стекле которой стоял «Лебеденочек», укрытый цветастой шалью. Еления осторожно сняла шаль, и Володе, как и всегда, показалось, будто большая белая птица с шумом распахнула для первого взлета легкие крылья.

Наверное, Снежкову тоже показалось что-нибудь такое же, тем более что он видел «Лебеденочка» впервые. Он даже слегка отшатнулся.

— Да-а, — сказал он и через минуту повторил: — Да-а…

И после этого он долго ничего не говорил. А помолчав, рассмеялся, совсем как мальчишка, и пошел вокруг витрины, разглядывая «Лебеденочка» со всех сторон. В тесноте он наткнулся на Елению и только тогда перестал смеяться.

— Я много про вас слыхал, — заговорил он торопливо, — но никак не думал…

— А вам и не надо про меня думать. Сама с этим управлюсь. С думами этими. — Она бережно прикрыла «Лебеденочка» цветастой шалью и заговорила усталым голосом: — Видели богатство мое? Только двое знают о нем как следует: вы да наследник мой Володимир Вечканов. Сын не в счет, он — западник, модник. А на вас я еще посмотрю…

Она закрыла ставню, и в чулане снова стало темно.

В своей чистой, светлой комнате она опустилась в кресло, велела и Снежкову сесть и сейчас же загудела:

— Таежного нашего края мужики еще в древности славились мастерством своим необыкновенным. Знаменитые резчики среди них жили: наша деревянная скульптура на весь мир известна.

— Знаю, — начал было Снежков, но Еления грозно взмахнула рукой.

— Да это все теперь знают. А каких трудов стоило первому собирателю отыскать в старых церквах и часовнях это богатство — деревянных богов! Кто про это знал, то забыл. А кто сейчас знает Великого Мастера Володимира Васильевича Вечканова? Он изо всех чудотворцев, я считаю, самый первейший. Такие еще не рождались на нашей земле. Музейные наши деятели еще не вполне все понимают, а про отцов города и говорить нечего. А дом этот — единственный в мире по художеству своему, — того и гляди, на слом приговорят.

— Не дам, — проговорил Володя. — Мы не дадим…

Наступила тишина в расписной, расшитой Елениной горнице, и даже сама грозная хозяйка притихла, поглядывая на Снежкова требовательно и ожидающе. Поняв, чего от него ждут, Снежков задумчиво проговорил:

— Искусство, особенно наше, конечно, штука могучая. А вот каждое отдельное произведение искусства вполне беззащитно. Как вот этот дом. И то, что вы сберегли, за что великое вам спасибо…

— Не обо мне речь, — перебила его Еления.

Не совсем понимая, как это может быть — могучее и в то же время беззащитное, Володя еще увереннее повторил:

— Не ладим…

Взгляд Елении смягчился.

— На тебя вся и надежда, — тихо сказала она и спросила у Снежкова: — Я так понимаю, что у вас уже все решено с Валентиной?

Снежков положил руку на Володино плечо. — Конечно.

— Ну вот и отлично. Поди-ка ты, Володимир, погуляй, а мы гут еще потолкуем.