"Зимой змеи спят" - читать интересную книгу автора (Ильин Владимир)Глава 8Майор Владимир Звягинцев считал, что убивать людей следует только в самом крайнем случае. Этого правила он старался придерживаться всегда: и тогда, когда, будучи рядовым патрульным, испытывал соблазн не чикаться с каким-нибудь бомжом, извлеченным им среди ночи из недр грязного подвала или чердака, а вдарить ему пару раз по затылку дубинкой и запротоколировать «обнаружение трупа неизвестного, скончавшегося в результате тяжелой черепно-мозговой травмы, последовавшей явно в результате падения с лестницы» — и тогда, когда занялся подпольным бизнесом, сопряженным с опасностью получить «вышку», а следовательно, требовавшим от всех участников строжайшей дисциплины, конспирации и, как ни странно, честности по отношению друг к другу… Тем не менее, жизнь есть жизнь, и люди попадаются разные, поэтому не раз Бизнес висел на волоске из-за того, что какой-нибудь придурок проболтался об источнике своих доходов либо о том, кто ему помог так быстро разбогатеть. Но даже в этом случае Звягинцев не рубил сплеча головы виновным и разгильдяям, особенно если последствия проступка уже были непоправимыми. В отличие от своих зарубежных коллег по Бизнесу, месть он считал делом, не только недостойным, но и даже вредным для истинного Бизнесмена. Когда горит дом, справедливо полагал майор, надо спасать дорогие вещи и близких людей, а не швырять в окно канистру с бензином, вызвавшим пожар… Может быть, именно поэтому Звягинцеву удавалось так долго держаться «при деле» и сохранять свое инкогнито для подразделений по борьбе с организованной преступностью. Бывали в ходе занятий Звягинцева Бизнесом и такие эпизоды, когда ему переходили дорогу коллеги по преступному миру. Но он ни разу не пошел на поклон к наемным киллерам, чтобы убрать конкурентов… Нет, пакости всякие им он устраивал… тем более, что порой это было запросто в его-то положении… но чтоб на чью-то жизнь покуситься без нужды — ни-ни!.. И теперь, когда эта проблема внезапно возникла перед ним самим, он искренне недоумевал, за что его могли взять на мушку. Кто был тот человек, который желал его смерти, — это уже другой вопрос, в общем-то, не такой уж и важный. Судя по методам работы, вряд ли это были государственные органы. Те не стали бы подсылать наемных убийц к Звягинцеву, а постарались бы взять его с поличным — хоть это было не так-то легко сделать — и шумно судили бы, как какого-нибудь коррумпированного чиновника. Значит, щупальца, тянувшиеся к горлу майора, принадлежали спруту, затаившемуся в подполье преступности, а это означало, что кому-то выгодно было убрать Звягинцева. Но в чем, мать твою, заключалась эта самая выгода?.. Конкуренты? Или мстительные «воры в законе», посчитавшие, что он чем-то обидел их?.. Узнал же Звягинцев о том, что за ним разворачивается охота, совершенно дурацким путем. В один прекрасный день позвонил ему на службу неизвестный и сухо, не вдаваясь в детали и не отвечая на какие-либо вопросы, предупредил, что жить Владимиру Анатольевичу осталось, в сущности, всего — ничего, потому что решение о его ликвидации принято и будет исполнено в самые кратчайшие сроки. На исполнителя или инициатора приговора аноним похож не был, во всяком случае, у Звягинцева сложилось такое впечатление, и больше этот человек Владимиру Анатольевичу не звонил, но дилемма перед майором была поставлена: верить или не верить таинственному «доброжелателю»… Пару дней Владимир Анатольевич колебался, не делясь, разумеется, ни с кем своими сомнениями. В достоверности полученной информации его убедил, на первый взгляд, технически совершенно естественный отказ рулевого управления у его служебной «Волги», чуть не повлекший за собой падение машины с набережной Москва-реки в воду. А буквально через два дня, возвращаясь вечером домой, Звягинцев ткнул случайно не ту кнопку в лифте и проехал на один этаж выше, чем нужно. Лифт в доме Владимира Анатольевича был старой конструкции, с закрывающимися решетчатыми створками, и перед человеком, ехавшим на нем, один за другим мелькали этажи и лестничные площадки. Когда лифт ехал мимо этажа Звягинцева, майору показалось, что чей-то темный силуэт занимает выжидательную позицию на лестничной площадке, прижавшись к стене. Человека этого Владимир Анатольевич разглядеть не успел, а потом, выйдя из лифта и с массой предосторожностей подкравшись сверху к своему этажу, Звягинцев никого там не обнаружил. Как это обычно бывает, через несколько минут майор уже сомневался в том, что ему не почудилась фигура неизвестного на лестничной площадке, но сомнения эти он успешно переборол. К тому же — «береженого Бог бережет!»… Вот почему Звягинцев распорядился временно доставлять его на работу и с работы под охраной автоматчиков. Официальных объяснений и предлогов для этого у него нашлось достаточно. Совсем недавно в соседнем округе неизвестные расстреляли в упор капитана милиции, когда он вышел во двор, чтобы помыть свой личный автомобиль. На другом конце Москвы средь бела дня вооруженные преступники совершили дерзкий налет на здание дежурной части и изрешетили троих сотрудников автоматной очередью… Помимо этого, по своим, уже подпольным, каналам, Звягинцев организовал разведку возможного противника и кое-какие меры, направленные на то, чтобы в случае необходимости ответить ударом на удар… И, тем не менее, до конца спокоен он не был. Тот, кого наняли убить его, — а Звягинцев почему-то в глубине души был убежден, что убить его собираются именно с помощью киллера — не давал о себе знать, а это могло свидетельствовать о том, что киллер либо испытывает затруднения в выполнении своей зловещей миссии, либо, наоборот, готовится так тщательно, что избежать смерти будет практически невозможно — даже если ты и майор милиции и имеешь оценку «отлично» по специальной подготовке. За время своей службы майор Звягинцев повидал немало убийц, в том числе и профессиональных, и отлично знал, что нападать из-за угла гораздо легче, чем защищаться, потому что нападающий обладает неоспоримым преимуществом — внезапностью. Если его судьбой занялся «профи» — а в этом Звягинцев тоже не сомневался — то шансов остаться в живых было маловато. Гораздо меньше половины… В тот день он впервые вынужден был сломать устоявшийся за последние десять дней распорядок дня. С утра позвонили из городского управления внутренних дел и приказали к тринадцати ноль-ноль явиться на служебное совещание. Звонил не кто иной, как один из высоких милицейских чинов, и отказаться майор не мог, даже если очень хотел бы этого (а он, естественно, хотел). Мелькнула было мысль взять освобождение у врача от исполнения служебных обязанностей на пару дней, но благоприятный момент в разговоре с начальством был упущен, да и особых подозрений этот вызов, несмотря на всю его подозрительность, не вызывал: не мог же Константин Алексеевич Захаров, полковник и честнейший до отвращения мент, выманивать своего подчиненного под прицел снайперской винтовки!.. Рассудив так, Звягинцев героически прибыл на совещание, не менее героически отсидел его, что называется, «от» и «до» и благополучно вернулся в свои служебные пенаты только к концу рабочего дня. Собственно говоря, возвращаться в отделение уже не было особого смысла, и можно было бы напрямую ехать домой, но майор обнаружил, что оставил все наличные деньги в своем сейфе, а в тот вечер ему предстояло расплачиваться с поставщиками «товара» — несмотря на глухую оборону, в которую ушел Звягинцев, Бизнес продолжался, и надо было участвовать в нем как ни в чем не бывало, чтобы не спугнуть партнеров… Дежурный по отделению доложил майору, что в его отсутствие чрезвычайных происшествий не случилось, если не считать одной кражи со взломом, двух пьяных драк и массы случаев мелкого хулиганства. В ответ на вопрос майора о том, где Борисов, дежурный отрапортовал, что капитан убыл на проверку постов. Звягинцев собирался уже проследовать в свой кабинет, как дежурный вдруг вспомнил: — А, чуть не забыл, товарищ майор!.. Ребята тут одного чудика задержали у метро. Хулиганил, приставал к прохожим, разбил витрину коммерческого киоска — в общем, буйствовал по причине нетрезвой невменяемости… Он у нас в шестой камере теперь сидит… — На кой черт вы его сунули в нашу камеру, лейтенант? — поморщился Звягинцев. — Нельзя было отправить его в вытрезвитель? — Так он же… это… — растерянно начал лейтенант. — Материальный ущерб нанес частному предпринимательскому лицу… И еще кое-что выяснилось. Пока ребята везли его в отделение, он спьяну болтал языком всё, что ни попадя… может, думал, что его за это отпустят?.. И в потоке своей нецензурной речи проболтался этот тип по-крупному, товарищ майор! Потом-то он уже, видать, опомнился, и в отделении замолчал, как рыба, но Савченко и Орлов — ребята ушлые, они хорошо расслышали, что он сказал… Поэтому мы его и решили до утра в камеру запереть, а капитан Борисов сказал, что утром отправит этого алкаша в УБНОН… — И что же такого выдающегося он сказал? — поинтересовался майор. — Я точно не знаю, товарищ майор, какими словами он выразился, но в том плане, что, мол, знает кое-что про некоего Эльфа… ну, в смысле, как на него выйти и где его искать… А вы же сами знаете, что «убноновцев» типчик с этой кликухой давно интересует… Конечно же, Звягинцев знал об этом, потому что Сергеев, из Управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, уже всю плешь проел майору насчет Эльфа. Этот таинственный тип, о котором в столице ходили легенды, был одним из основных перекупщиков «наркоты», но выйти на его след было невозможно. Главным образом, потому, что на самом деле Эльф был правой рукой самого Звягинцева в рамках общего Бизнеса, и отдать его в объятия правосудия означало срубить под корень сук под самим собой. Именно потому Эльф и был таким неуловимым, что ему покровительствовал не кто иной, как сам начальник ОВД, только об этом, кроме них двоих, никто не должен был знать. Но если Эльф кому-то проболтался, и его теперь заметут, то нетрудно предположить, кого он «заложит», в свою очередь… И, слушая дежурного, майор почувствовал, как по его спине ползет струйка ледяного пота. Но мозг его в мгновение ока проанализировал ситуацию и принял решение. Сейчас ему было нужно ни в коем случае не проявлять излишней заинтересованности каким-то пьяным придурком, потому что мало ли что он сболтнул при задержании: в конце концов, это еще ничего не значит… Вот если и когда этот дебошир попадет на официальный допрос к сотрудникам УБНОНа, только тогда из него вытянут всю правду-матку, ведь по наркотикам мужики крутые работают, уж это майор знал точно… — Ладно, — сказал наконец Звягинцев дежурному, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно небрежнее, — вы вот что, лейтенант: принесите-ка мне документы на этого знатока преступного мира… протокол, личные бумаги, вещи… всё, что у вас по нему имеется… А я сам попытаюсь разобраться с ним… Однако, сразу после этого Звягинцев не сунулся изучать данные о «болтуне», а вначале проинструктировал дежурный наряд, отправил его на посты, побеседовал о том, о сем с Борисовым, вернувшимся к тому времени в отделение, и отпустил его домой. Только тогда он принялся штудировать досье задержанного хулигана. «Досье» — это слишком громко сказано. Имелся в тощей папке лишь протокол задержания гражданина Климова Константина Захаровича, 1967 года рождения, русского, работающего… нет, временно не работающего… ранее не судимого… адрес назвать отказался… документов, удостоверяющих личность, с собой не имел, в связи с чем сделан запрос в компьютерную базу данных ГУВД г. Москвы… Фотография… Нет, раньше мы с ним определенно не встречались… рожа-то какая гнусная, про такую говорят: «Тюрьма по нему плачет»… Отпечатки пальцев, приметы… особые приметы… Ого, при осмотре выявлены шрамы от пулевых ранений на правой руке и на спине — может, раньше этот тип не одним только хулиганством занимался?.. Вывод… Задержан на двадцать четыре часа ввиду грубого нарушения в нетрезвом виде общественного порядка (ругался… сломал… упал… ударил… всё ясно), причинения материального ущерба частному предпринимателю Кавазашвили Г.Г. (объяснительная записка прилагается), а также для установления личности… М-да-а-а… Так, что там у него при себе было? Звягинцев высыпал на стол содержимое полиэтиленового пакета, где находились личные вещи задержанного. Негусто, подумал он, обводя глазами жалкую кучку предметов. Не то, что обычно пишут в детективах. Ни записной книжки с массой адресов сообщников и наспех зашифрованных заметок про преступные делишки, ни перочинного ножа со следами крови на лезвие, которая потом обязательно окажется кровью от недожаренного бифштекса из общепитовской «забегаловки», ни даже бычков с марихуаной… Только замызганный носовой платок, спички, сигареты, связка ключей от простеньких замков дверного типа, горсть монет на сумму пятьсот двадцать три рубля без учета деноминации, сплющенная пальцами пробка от пивной бутылки да книжечка абонементов для проезда на общественном транспорте, причем четыре абонемента уже продырявлены… Откуда же этот тип может знать Эльфа? Неужели тот проболтался о Бизнесе случайному дружку? Хм, на Эльфа такое не похоже, он даже своим партнерам по Бизнесу и то не очень-то открывается… Родственников у него, насколько известно, давно нет, да и друзей-приятелей тоже… Ладно, что там думать да гадать, пусть об этом скажет сам задержанный. Звягинцев посмотрел на часы. Было начало восьмого, но за окном уже стемнело — часы на летнее время еще не переводили. Майор вышел в коридор и прошел по своим владениям. Людей здесь осталось немного. Дежурный, три бойца с автоматами, исполнявшие функции телохранителей Звягинцева, дежурная смена в количестве пяти человек во главе с прапорщиком Гершиковым, да дежурный надзиратель камер для арестованных и задержанных старший сержант Голубничий. Палыч, водитель «Волги» — не в счет, он к милиции отношение только своей формой имеет, и то лишь два раза в год — когда надевает ее на День Победы и на День милиции… Что ж, тянуть время нет смысла, а то скоро подчиненные удивляться будут, по какой причине начальник задерживается на службе, если в районе всё спокойно, ЧП никаких нет, отчетов и проверок в ближайшее время не предвидится. Пора побеседовать с гражданином Климовым, причем желательно — без свидетелей, и не в своем кабинете, а прямо в камере… А наутро Голубничий обнаружит, что задержанный гражданин Климов предпочел по каким-то, известным лишь ему причинам покончить жизнь самоубийством. Дело, конечно, грязненькое, но ничего не поделаешь — в данном случае заниматься этим придется тебе самому, Владимир Анатольевич, больше-то никого под рукой нет… Звягинцев спустился в подвал, где располагались камеры. На табурете за столиком у двери-решетки, отделявшей подвал от лестницы, ведущей в отделение, старший сержант Голубничий увлеченно решал кроссворд в газете «Московский комсомолец». Увидев Звягинцева, он вскочил и, отдав честь, начал было рапортовать о том, что все в порядке, но майор небрежно махнул рукой в знак того, что продолжать не надо. — Как сам, Сережа? — заботливо поинтересовался он у надзирателя. Тот махнул рукой: — Да нормально, товарищ майор… Зуб вот только, сволочь, на ночь глядя разнылся, а я из дома никаких таблеток не захватил… У вас, случайно, анальгинчика не найдется? А то, боюсь, не выдержу я всю ночь с больным зубом дежурить!.. Это было удачным совпадением, потому что майор уже собирался выдумать какой-нибудь предлог, чтобы отослать Голубничего из подвала — хотя бы на несколько минут. — Ты знаешь, — тем временем сказал он сержанту, — я, как назло, сегодня сам последнюю таблетку из своих запасов принял… Башка с утра разламывалась, давление, что ли, подскочило… — Магнитная буря, — авторитетно заявил сержант. — У меня теща второй день уже страдает… — Соболезную. — Что вы, товарищ майор, ей, наоборот, такие страдания только на пользу!.. Сразу тише воды, ниже травы становится! — Он вдруг скривился, схватившись за щеку. — Уй, проклятый, как простреливает!.. — Да не мучайся ты, — великодушно предложил майор. — Какие проблемы?.. Сходи в аптеку, купи там какой-нибудь «эффералган упса», а утром — прямиком с дежурства отправляйся к зубному. Зубы — это такое дело, запускать ни в коем случае нельзя… Иди, иди, я разрешаю. А я пока посмотрю, как себя чувствуют наши кролики в клетках. Ну что ты, не доверяешь мне, что ли? Голубничий мялся, колеблясь. В принципе, оставление поста надзирателя было грубым нарушением инструкции, но никакого криминала в данном случае видно не было. Наконец, сержант широко улыбнулся и протянул майору связку ключей от камер. — Ладно, — сказал он, — я мигом обернусь… Одна нога здесь, другая — там! И побежал вверх по лестнице. Давай, давай, подумал насмешливо Звягинцев. Твое «мигом» минут пятнадцать займет, не меньше. Для начала ты будешь спрашивать анальгин у всех, кто тебе попадется в отделении, но, как всегда, дежурная смена окажется непредусмотрительной в отношении медикаментов, аптечка у дежурного вот уже год как не пополняется — кстати, пора уже вставить фитиля начальнику штаба за это — так что сам Бог велел тебе, Сергей, мчаться в аптеку, а та, что за углом, уже закрылась, а ближайшая дежурная аптека находится за два квартала отсюда, так что, даже если ты устроишь себе пробежку до нее — в чем я сильно сомневаюсь, учитывая твои вес и лень, — то вернешься ты через четверть часа, не раньше… Этого времени мне вполне хватит. Он выбрал в связке нужный ключ и открыл шестую камеру, предварительно поглядев в глазок. Мебели в камере не было. Спальное место представляло собой бетонное возвышение вдоль стены напротив двери. В свете тусклой лампочки было видно, что на нем, скрючившись в три погибели и укрывшись с головой курткой, спит человек. Войдя, Звягинцев тщательно прикрыл за собой дверь, чтобы обеспечить звукоизоляцию, и с садистским удовольствием рявкнул: — Задержанный, па-одъем!.. Георгий Ставров вовсе не спал. Ложе, на котором он скорчился, вовсе не располагало ко сну. Поэтому, когда в замочной скважине заскрежетал проворачиваемый ключ, он приготовился к тому, чтобы продолжать изображать из себя ничего не понимающего спросонья, до конца еще не протрезвевшего и физически не очень развитого человека. — Задержанный, подъем! — гаркнули над головой. Это был не кто иной, как начальник отделения майор Звягинцев, и, увидев его, Ставров испытал мгновенное удовлетворение: всегда приятно, когда всё идет так, как ты задумывал. Стянув с себя куртку, которой он укрывался с головой, жмурясь от света и неразборчиво канюча себе под нос нечто вроде: «Ну что такое, начальник, почему вы не даете поспать несчастному человеку?», Георгий сел на жесткой лежанке, спустив ноги на пол. По лицу Звягинцева было заметно, что он совершенно забыл к этому времени про то, что его жизнь подвергается постоянной опасности, а если и помнил об этом, то уж никак не считал заключенного из камеры номер шесть своим опасным противником. — Вставать надо, сволочь, когда с тобой разговаривает офицер милиции! — беззлобно сказал Звягинцев и ударил Ставрова по лицу. Удар был не очень сильным, но болезненным. При иных обстоятельствах Георгий успел бы среагировать и избежать его, но сейчас это было ему противопоказано. Размазывая кровь по лицу и плаксиво приговаривая: «Ну чего ты, начальник, ну чего ты дерешься?», Ставров как бы с трудом поднялся с лежака и встал, стараясь держаться расслабленно. «Как мешок с говном», как говорит в таких случаях Ольга. — Значит, ты знаешь Эльфа? — не то спросил, не то констатировал Звягинцев. Такой уверенный в себе — аж противно!.. Уже не молодой, но и не старый. Мордастый, да и накаченный как полагается, чтобы сдавать проверку по «физо» только с оценкой «отлично». Стоит по школе — одна нога впереди, другая, развернутая под углом в сорок пять градусов, сзади, полусогнута, чтобы обеспечить мах. Волосатые кулачищи наготове повторить удар, и нет сомнения: переборщит майор, не рассчитает замах и силу хука — и запросто убить может. Тем более, такую макаронину, как задержанный хулиган и алкоголик Климов… Теперь — максимум ужаса и удивления на физиономии, чтобы даже дураку сразу стало ясно, что врешь ты, как первоклассник. — Что вы, начальник!.. Какой такой Эльф? И понятия не имею, о чем вы… Ой-ой-ой, только не бейте!.. Это — реакция на вторую зуботычину со стороны майора. Сейчас следует рухнуть на пол, как бы будучи сбитым ударом, и начать ползать, цепляясь за ноги Звягинцева. Противно, конечно, но надо играть свою роль до самой последней минуты, чтобы майор ничего не заподозрил. Интересно, будет он меня еще допрашивать насчет Эльфа или в его распоряжении времени маловато? Звягинцев, словно читая мысли Ставрова, пнул его в грудь, чтобы освободить свои ноги от цепких рук пресмыкающегося перед ним задержанного и достал из кармана брюк нож. Нажал кнопку в рукоятке — тут же выскочило матово блестящее лезвие. Разумеется, Ставров не поверил в то, что майор настолько глуп, чтобы прирезать его, как барана, но, тем не менее, положение обязывало Георгия заорать благим матом: — Ты что, нача-альник, офонарел?.. Ты не имеешь права, поял? За что ты меня хочешь замочить, мент проклятый? Я сейчас охрану позову, поял? Звягинцев ощерился одним углом рта. — Можешь орать, сколько твоей поганой душе угодно, — сказал он. — Тебя все равно никто не услышит. — («Вот он и подтвердил, что надзиратель на своем посту отсутствует. Значит, действительно собирается убрать меня, но, конечно же, так, чтобы потом никто не заподозрил неестественность моей смерти»). — Снимай рубаху! — З-зачем? — начиная заикаться, с огромным ужасом в широко распахнутых глазах спросил Ставров. — Снимай, я сказал!.. Или ножичком тебя пощекотать? Звягинцев сделал вид, будто собирается кольнуть Ставрова ножом под ребра. Георгий на четвереньках отскочил к лежаку и, преувеличенно дрожа и то и дело шмыгая носом, принялся снимать рубашку. Он уже знал, что задумал его противник. Рубаха была сделана из плотной байковой ткани. Достаточно порвать ее на длинные лоскуты, чтобы изготовить некое подобие веревки. А затем — один конец на шею, а другой, уже после удушения, закрепить на решетке, которая закрывает крошечное оконце под потолком камеры — дотянуться до него можно, встав на цыпочки на бетонные нары… — Быстрее! — скомандовал Звягинцев и угрожающе повел ножом в сторону Ставрова. — Что ты возишься, как сонная муха? А ведь он прав, время надо экономить, а не то вот-вот вернется дежурный по камерам, ведь не навсегда же майор его отослал куда-то!.. — Ну ладно, — сказал он своим естественным голосом, переставая расстегивать пуговицы на рубашке и поднимаясь на ноги. — Пора заканчивать эту комедию, майор Звягинцев! Челюсть у начальника отделения отвалилась вниз, но не более, чем на несколько секунд. — Что-о-о? — протянул Звягинцев. — Что ты сказал, гнида? — Моя фамилия — Ставров, — сказал Георгий. — Я работаю в отделе по особо тяжким преступлениям управления ФСБ по городу Москве… Мое пребывание в этой камере является частью операции, с целью ликвидации той шайки по сбыту наркотиков, которой вы имеете честь руководить!.. Вчера мы обработали Эльфа, и он нам всё про вас выложил… Больше Ставров ничего сказать не успел, потому что майор приступил к делу. Естественно, ему было уже не до того, чтобы пытаться изобразить самоубийство узника шестой камеры. Надо было как можно скорее убрать «эфэсбешника», а потом пуститься в бега и исчезнуть, затеряться на просторах нашей бескрайней Родины!.. Поэтому Звягинцев применил то, что у него было под рукой, а точнее — в руке. Тот самый ножичек, которым он хотел вначале лишь попугать Ставрова да надрезать ткань рубахи для последующего разрыва на лоскуты. Майор шагнул вперед и отработал прием «Атака безоружного противника с помощью ножа». При этом нож он держал вполне грамотно — возле своего правого бедра, острием вперед, большой палец лежит сверху, со стороны тупой части клинка. Только профессионалы знают: чтобы убить человека, совсем не обязательно полосовать ему горло, пронзать насквозь сердце или разрезать живот. Достаточно, например, рассечь косым ударом лезвия лучевую артерию, проходящую всего на глубине нескольких миллиметров по внутренней стороне запястья, — и противник примерно через полминуты грохнется в обморок, а еще через пару минут скончается от большой потери крови. Тем же грозит и глубокий порез локтевого и коленного сгибов либо внутренней стороны подмышечной части руки. Во всяком случае, удовольствие, которое испытает раненый, будет ниже среднего… И, прыгнув вперед, Звягинцев целился достать ножом не живот или горло Ставрову, а его руки, и не кончиком лезвия, а всей режущей частью. Но Георгий ловко увернулся и блокировал опасную руку. Мгновенно захватив кисть, он вывернул ее наружу и одновременно ударил майора ногой в живот. Тот согнулся, но не упал, а только оперся на одно колено. Ударом по руке Звягинцева сверху Ставров сломал своему противнику локтевой сустав, и майор взвыл от дикой боли. Но в ту же секунду его левая рука скользнула под китель и вновь вынырнула, уже сжимая пистолет. Пришлось лишить майора нездоровой тяги к стрельбе, выбив ногой пистолет. После этого Ставров приподнял Звягинцева, прислонил его к стене и обрушил на него серию коротких, но мощных ударов, самый последний из которых он произвел ногой в грудь, ломая грудную клетку майора. Всё это произошло так быстро, что его противник застыл, словно вбитый ударами в стену, а затем качнулся всей своей расплющенной, окровавленной массой вперед и рухнул лицом на бетонный пол. При этом он даже не попытался выставить руки вперед, чтобы смягчить падение. Он уже не чувствовал боли. Еще до того, как упасть, майор Звягинцев был уже мертв: видимо, обломок ребра повредил его сердце. Ставров наклонился над трупом и вытащил из кармана связку ключей. Оружие его не интересовало — сейчас оно вряд ли поможет ему, а вот потом может стать неопровержимой уликой против него. Выскользнув из камеры, Ставров прислушался. Наверху все было тихо. В тесном пространстве, куда выходили двери камер, никого не было. Наверху, на посту дежурного надзирателя, — тоже. Георгий поднялся по лестнице наверх и, отперев дверь-решетку, выскользнул в коридор первого этажа. И тут же, почти нос к носу, столкнулся с одним из бойцов дежурной смены, который зачем-то околачивался под древним стендом под названием «Жизнь нашего отделения», где красовались выцветшие, от руки написанные заметки и мутные, неразборчивые фотографии. Увидев Ставрова, милиционер что-то крикнул через плечо вглубь коридора и тут же проявил свою врожденную тупость, потому что умные люди никогда не станут хватать своего противника не только за горло, но и за другие части тела, ведь от любого захвата можно, при наличии умения, освободиться легко и быстро. Боец сжимал шею Георгия так старательно, что в глазах Ставрова помутилось. Волей-неволей пришлось для начала нанести удар коленом в пах милиционеру, чтобы его перестало привлекать горло Ставрова. Потом Георгий ударил костяшками согнутых под углом указательных пальцев по вискам своего противника, и тот с коротким вскриком рухнул ему под ноги. Из-за угла коридора, между тем, уже спешила к месту схватки целая толпа вооруженных людей, если судить по тому шуму, который доносился до Ставрова: топот множества ног, бряцание оружия, неразборчивые возгласы. У Георгия было два выхода: либо вниз, обратно в подвал, либо ломать решетку, закрывающую окно в конце коридора. И третий выход — отстреливаться до последнего патрона из автомата поверженного милиционера. Ставров взял его и привычным движением передернул затвор. Патрон вошел в ствол, и его-то Ставров и выпустил над головой первого, кто показался из-за поворота. Тот, словно сломавшись в поясе, упал, а остальные отпрянули назад, под укрытие выступа стены. Выбив оконное стекло и стреляя короткими очередями вдоль коридора, Ставров принялся сбивать решетку с окна прикладом автомата. Наконец, решетка загремела вниз, и Ставров выпрыгнул наружу. Оказавшись на грязном снегу, он в недоумении огляделся. Окно выходило в тупиковый закоулок. Отправляясь буйствовать к метро, Георгий предусмотрительно поставил свои «Жигули» именно в этот тупичок. Дверца с водительской стороны открывалась от сильного рывка, а ключи зажигания были спрятаны под сиденьем машины, в комке промасленной ветоши. Всё это было призвано обеспечить бегство Ставрова из-под носа у милиционеров в случае погони. Но сейчас Георгий вновь и вновь обводил взглядом переулок, где не было никакой машины. Не только настоящей, но даже игрушечной… Угнали? Или гаишники отбуксировали на свою стоянку?.. Какая разница!.. Главное — теперь не на чем удирать!.. Ставров кинулся к тому месту, где переулок соединялся с улицей, но из-за угла здания выскочил человек и присел на полусогнутых ногах. В сведенных вместе руках у него был длинноствольный пистолет, и дуло его смотрело прямо в лоб Георгию. Расстояние было таким, что бесполезно было надеяться на промах. — Стоять! — приказал человек. — Брось автомат и — лицом к стене, руки за голову! Человек был в обычной гражданской одежде, и Ставров не сразу узнал его. Только послушно отшвырнув автомат в сторону, он вспомнил, что это не кто иной, как заместитель Звягинцева капитан Борисов. Значит, все это время он терпеливо поджидал его в этом переулке, находясь в засаде… но почему? Откуда он узнал?.. Только теперь до Георгия дошло и другое: там, в коридоре отделения милиции, в него не стреляли — видимо, были предупреждены, что убегавшего следует брать живым… Между тем, остальные милиционеры, успевшие выбраться через оконный проем вслед за Ставровым и подбежавшие к нему сзади, видимо, посчитали, что настало время отыграться за свои потерянные нервные клетки. По почкам, ребрам и голове Ставрова посыпались беспорядочные жестокие удары, и, чтобы уберечь свои внутренности от повреждений, Георгий упал и сжался в комок. Раздался чей-то окрик, и удары прекратились. Щелочками заплываюших глаз Ставров еще успел увидеть, как, размахивая пистолетом, капитан Борисов бежит к милиционерам, а потом эта картинка закружилась, как в каком-нибудь рекламном видеоклипе, и Георгий отключился. |
|
|