"Тайные желания джентльмена" - читать интересную книгу автора (Гурк Лаура Ли)

Глава 11

Если судить по хаосу, царившему в кухнях Эвермор-Хауса, майский бал маркиза Кейна имел потрясающий успех.

Шум в помещении под лестницей стоял оглушительный: Бушар, его помощники-повара и Мария выкрикивали заказы, подручные поваров громко кричали в ответ, судомойки гремели посудой, лакеи грохотали подносами. Мария даже не слышала звуков музыки, хотя бальный зал находился прямо над их головами.

- Стой-стой! - крикнула она, увидев, как мисс Декстер с подносом в руках мчится к выходу из кухни. Ее подручная остановилась, и Мария аж застонала при виде расположенных рядами на подносе «апельсинов», изготовленных из цельной апельсиновой кожуры, наполненной вместо плода заварным кремом. - Их надо хоть чем-то украсить, мисс Декстер.

- Я и сама это вижу, мадам, но у меня ничего не было под рукой.

Оглядевшись вокруг, Мария схватила миску взбитых сливок, не обращая внимания на протестующие крики специалиста по соусам, который только что закончил взбивать сливки.

- Будет тебе, не бесись, Вильфор! - крикнула она, стараясь перекрыть заряд отборных французских ругательств, брошенных в ее адрес. - Я взобью тебе еще сливок! - Она схватила с рабочего стола ложку. - Поставьте поднос, мисс Декстер, и взбейте сливки для месье Вильфора, пока он не снял с меня голову. А я закончу это и сама отнесу поднос наверх.

- Да, мадам, - сказала мисс Декстер, и поспешила выполнять поручение.

Мария положила немного взбитых сливок на каждый «апельсин», не слушая брань месье Вильфора, который все еще ругал ее на чем свет стоит. Добавив по щепотке засахаренных апельсиновых корок и по засахаренному цветку фиалки к каждому десерту, она схватила поднос и направилась к двери.

- Стоит ли так раздражаться по пустякам, - пробормотала она, спиной открывая дверь. Потом, повернувшись, она закрыла ее за собой ударом пятки и стала подниматься по лестнице для слуг. - Не понимаю, почему французские повара всегда бывают такими обидчивыми.

Поднимаясь по лестнице, она услышала веселую мелодию польки, но даже не задержалась, чтобы взглянуть на танцующих, а продолжила свое шествие по коридору, где ей пришлось не раз распластываться, прижимаясь к стене, чтобы пропустить спешащих в противоположном направлении хорошеньких дебютанток и джентльменов во фраках. Войдя в столовую, где был сервирован ужин, она обошла комнату по периметру, направляясь в противоположный конец, где находился стол с десертами. Она поставила на стол «апельсины» с заварным кремом, забрала оставленные там три пустых подноса и мысленно отметила, какие из десертов требуется пополнить. С подносами в руке она отправилась в обратный путь, но что-то привлекло ее внимание, и она остановилась.

Филипп стоял в окружении своих знакомых и улыбался. Именно его улыбка и привлекла ее внимание. Это была широкая, открытая улыбка, осветившая его обычно строгое лицо, которое вдруг стало таким красивым, что у Марии перехватило дыхание, и она застыла на месте. Прижимая к груди подносы, она удивленно глядела на него, но была потрясена еще сильнее, когда он откинул назад голову и рассмеялся. В тот момент ему что-то оживленно говорила красивая темноволосая женщина в восхитительном шелковом бальном платье небесно-голубого цвета. Это она, догадалась Мария, заставила его смеяться и улыбаться. По необъяснимой причине она вдруг испытала жгучую ревность.

Много лет назад, когда они были детьми, ей время от времени удавалось заставить Филиппа смеяться. Но когда он начал важничать и вести себя так, как будто общение с ней ниже его достоинства, она больше никогда не пыталась его смешить.

Мария сказала себе, что ее ждет работа. Она сказала себе, что ей не следует торчать здесь и попусту тратить время. Однако она просто не могла сдвинуться с места. Она снова взглянула на брюнетку и пришла в отчаяние. Женщина была настоящей красавицей. Мария внимательно вгляделась в ее профиль - грациозный изгиб шеи, бриллианты в волосах, платье, которое, должно быть, стоит целое состояние. Потом она перевела взгляд на свою тускло-коричневую немаркую юбку и белую блузку, заметив пятна на надетом поверх них белом фартуке, и скорчила гримасу. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя более непривлекательной, чем в этот момент.

Она снова взглянула на эту пару и увидела, как Филипп предложил женщине руку, и они направились в бальный зал. Мария судорожно глотнула воздух, особенно остро почувствовав пропасть, разделявшую их.

Пара исчезла в бальном зале, и Мария возобновила свой путь. Теперь, когда играли вальс, в коридоре было гораздо меньше народа, и обратный путь она проделала значительно быстрее, но перед дверью на служебную лестницу снова остановилась, заметив Пруденс.

Пруденс стояла в каких-нибудь десяти футах от нее дальше по коридору рядом со своим мужем герцогом Сен-Сиром. Она выглядела великолепно в бархатном платье цвета красного вина и белых перчатках, с рубиновым колье, украшавшим ее шею. Они разговаривали с другой парой столь же элегантно одетых людей. Наблюдая за Пру, Мария вспомнила те дни, когда они вдвоем снимали квартирку, с трудом выкраивая деньги на ее оплату. В те дни они были неразлучны. Но сейчас, хотя Пруденс всячески старалась не обращать внимания на разделявшую их пропасть в социальном положении, ничто не могло изменить того факта, что ее подруга была теперь герцогиней. Огромное наследство и ее брак с аристократом стали разделившей их непреодолимой пропастью. Они больше не принадлежали к одному классу. Пруденс была приглашена на бал, а Мария бал обслуживала. Она почувствовала себя изолированной и одинокой.

Наблюдая за Пруденс, она вспомнила слова Филиппа, которые он сказал ей о Лоренс в своей конторе: «Если бы у тебя было большое приданое и он женился бы на деньгах, люди, возможно, посмотрели бы сквозь пальцы на твое происхождение и отсутствие родственных связей…»

Мария отвернулась и спустилась по служебной лестнице на кухню. Путь вниз показался ей очень длинным.

Остальная часть бала прошла как в тумане. Они были так загружены работой, что ей удалось забыть об охватившей ее хандре до конца вечера, но когда закончился последний танец, когда музыканты уложили в футляры свои инструменты, когда гости начали разъезжаться, а посуда была принесена в судомойню, чтобы ею занялись судомойки, подавленное настроение вновь вернулось к Марии.

Тем не менее она приняла из рук Бушара бокал оставшегося шампанского, чтобы отпраздновать успех вечера с членами кухонного персонала.

- Я хочу сказать вам несколько слов, - заявил Бушар, когда в передней кухне собрались все, притихшие и застывшие в ожидании. Но маленький шеф-повар широко улыбался. - Великолепно! - воскликнул он. - Вы все хорошо поработали, и я, Бушар, поздравляю вас.

В комнате раздались радостные возгласы, и Мария выпила шампанское вместе с другими. Однако несколько мгновений спустя ей пришлось выйти вперед, потому что Бушар потребовал, чтобы она тоже сказала несколько слов.

- Не робей, малышка, - сказал он ей, снова наполняя ее бокал шампанским из бутылки, которую держал в руке. - Твои пирожные были изумительны, и ты заслуживаешь восторженной похвалы.

Толпа слуг одобрительно взревела, заставив ее улыбнуться. Дождавшись, когда они угомонились, она подняла бокал.

- Леди и джентльмены, - начала она, - позвольте поблагодарить всех и каждого из вас за работу. С начала и до конца она была выше всяких похвал.

- Я полностью с этим согласен.

Звук этого мужского голоса не только предупредил аплодисменты, но и заставил всю комнату погрузиться в полную тишину. Все головы повернулись к вошедшему в кухню маркизу Кейну. Толпа расступилась, кланяясь и освобождая ему проход. Когда он добрался до своего шеф-повара, в комнате стояла абсолютная тишина.

- Месье Бушар, - сказал он, останавливаясь перед поваром, который был значительно ниже и гораздо толще его, - вы проделали, как всегда, отличную работу. Особенно хорош был холодный фазан.

- Милорд очень добр, - сияя от гордости, сказал Бушар и поклонился. - Мерси.

Филипп повернулся к ней:

- Мисс Мартингейл, позвольте поблагодарить вас и ваш персонал.

Губы его дрогнули, но это не было настоящей улыбкой. Мария вспомнила о красивой брюнетке, с которой она видела его сегодня и которая сумела заставить его улыбаться и смеяться, и вновь почувствовала ревность. Она постаралась подавить это чувство, напомнив себе, что не имеет ни малейшего права ревновать.

- Мне очень понравились маленькие шоколадные пирожные, которые вы делаете, - продолжал он, - те, которые с мятным мороженым внутри.

Она посмотрела ему в лицо и поняла, что он думает о той ночи на кухне, когда он поцеловал ее. В выражении его лица было что-то похожее на нежность, и ее наполнила радость, словно целительный бальзам, успокаивающий мучительную боль, вызванную ревностью. Все смотрели на них, и она заставила себя сказать:

- Спасибо, милорд.

Он поклонился ей и снова повернулся к шеф-повару:

- Бушар, разделите оставшуюся еду, и пусть каждый из присутствующих возьмет с собой домой свою долю. Они этого заслуживают.

Раздались довольные возгласы, и Филипп направился к двери. Мария, у которой все еще не прошла радость, вызванная его словами, наблюдала за ним, надеясь, что он посмотрит на нее еще разок, но он не оглянулся, и после его ухода она была вынуждена вернуться к своим обязанностям. Хотя бал и закончился, работы еще оставалось немало.

Пока Бушар со своими помощниками подсчитывали по головам присутствующих и делили еду, Мария собрала свой персонал и вытащила из кармана юбки кошелек. Каждому повару и каждой из служанок, которых она наняла через агентство Люси, она дала по полкроны чаевых и по шиллингу на кеб. Потом, когда они присоединились к очереди ожидавших своей доли оставшейся еды, она собрала своих постоянных кондитеров и дала каждому по кроне и шиллингу.

- Я договорилась с лакеями маркиза о том, чтобы они собрали здесь наши подносы и кухонную посуду, - сказала она им. - Как только вы получите свою часть оставшейся еды, можете идти домой. Только не вздумайте идти пешком, чтобы сэкономить деньги на такси, - строго добавила она. - Сейчас четвертый час утра, а в такое время респектабельные женщины по Лондону не гуляют. Вам понятно?

- Да, мадам, - в один голос заявили все шестеро.

- Вот и хорошо. Завтра я намерена открыть магазин только в полдень, так как хочу, чтобы вы как следует отдохнули. Увидимся примерно через девять часов.

Распустив свою группу, она помогла Бушару делить еду. Уходила она почти самая последняя и, когда добралась до раздевалки, даже служанки, дежурившие там, уже ушли. К сожалению, исчез также и плащ Марии.

Она осмотрела вешалку, где остались только два мужских пальто, черная шерстяная накидка и шаль с кистями, расшитая бутонами желтой розы.

- Ох, пропади все пропадом! - пробормотала она и заглянула под пальто и накидку, но не обнаружила под ними своего длинного макинтоша с капюшоном из темно-синей прорезиненной ткани и с подкладкой в зеленую с синим клетку. Кто-то случайно или умышленно ушел в нем.

Ругаясь себе под нос, она обыскала всю раздевалку и даже туалеты, но безуспешно. Ее макинтоша нигде не было. Она спустилась по черной лестнице к служебному выходу. Как всегда, пытаясь найти в ситуации что-то положительное, она подумала, что, хотя лондонские кебы - не самое теплое транспортное средство, сейчас ведь не середина зимы, а весна. Обойдется она и без плаща. По крайней мере так она думала, пока не открыла дверь, ведущую в проулок.

Шел проливной дождь.

Остановившись на пороге, Мария сердито смотрела на стену воды. Она была готова поклясться, что именно ливень был причиной того, что исчез ее такой тепленький, такой водонепроницаемый макинтош.

- Пропади все пропадом! - повторила она, совсем расстроившись. Эвермор-Хаус выходил на Уимпол-стрит, где прямо на углу находилась стоянка такси. Однако Марии, как члену обслуживающего персонала, не разрешалось входить и выходить через парадную дверь дома. Чтобы добраться до стоянки такси, ей надо было обойти вокруг всего дома. По пути могла встретиться другая стоянка, но это уже не имело бы значения. Она все равно промокла бы до костей.

- Пошевеливайтесь, мисс, пошевеливайтесь. - Голос за ее спиной заставил ее оглянуться, и она узнала дворецкого Филиппа. В одной руке он держал связку ключей, а другой застегивал свой макинтош. Мария с завистью взглянула на его плащ, не сразу поняв, что он обращается к ней. - Выходите за дверь, - сказал он, звякнув ключами. - Милорд попросил меня запереть все двери. Не могу же я всю ночь ждать, пока вы выйдете из задумчивости.

Мария снова выглянула наружу и увидела, что дождь хлещет с той же силой. Делать было нечего. Она шагнула под дождь, поморщившись, когда холодные струи ударили ей в лицо.

К тому времени как Мария обогнула Эвермор-Хаус, она, как и следовало ожидать, насквозь промокла. Выйдя из-за угла, она увидела, как припаркованный на стоянке кабриолет пришел в движение и покатился по улице. Даже если бы ей удалось втиснуться туда, было бесполезно догонять такси, потому что они брали пассажиров только на стоянках. Их нельзя было окликнуть и остановить просто у обочины тротуара.

Она замедлила шаги и взглянула в обе стороны вдоль Уимпол-стрит, но больше не было видно ни одного такси. Улица, собственно говоря, была совсем пустой, если не считать роскошного одноконного двухместного экипажа и еще более роскошной кареты, которые только что появились из конюшни и принадлежали, видимо, задержавшимся гостям. Но от них ей не было никакого толку.

- Вот что я получаю после того, как всех отправила по домам, снабдив деньгами на оплату такси, - пробормотала она и направилась по Уимпол-стрит в сторону более оживленного перекрестка, где было больше шансов поймать такси.

Мария шла по улице так быстро, как могла, но она устала, ноги у нее болели, и заставить себя еще ускорить шаг не было сил. Занятая своими мыслями, она не заметила, как ее обогнал двухместный экипаж, который она видела раньше, но когда за ним последовала карета, остановившаяся в нескольких ярдах от нее, она не могла ее не заметить. Роскошная карета, подумала Мария, торопливо проходя мимо нее, черная с золотом, запряженная четверкой великолепных вороных лошадей и с ливрейным грумом, который спрыгнул с запяток кареты.

Заглядевшись, она ушибла локоть о фонарный столб, и это заставило ее сосредоточить все внимание на тротуаре, по которому шла, но она все-таки подумала, не прыгнуть ли ей на запятки кареты рядом с лакеем, когда карета тронется с места. Джентльмен, имеющий такую карету, вернее всего живет где-нибудь поблизости, но он ехал в нужном ей направлении, возможно в Мейфэр или Найтсбридж. Никто бы не пострадал, если бы…

Неожиданно сильная рука схватила ее сзади за талию.

- Какого черта?… - воскликнула она, но ее приподняли над землей и потащили назад к роскошной карете, мимо которой она прошла. - Что вы делаете? Отпустите меня!

Она брыкалась и вырывалась из рук напавшего на нее человека, но ей мешали насквозь промокшие юбки. Потом она услышала, как за ее спиной открылась дверца кареты, и ее охватила паника.

- Отпусти меня, черт бы тебя побрал! - крикнула она, изо всех сил стараясь освободиться.

Ее втолкнули головой вперед в открытую дверцу, и она вдруг поняла, что дело принимает опасный оборот. Она попыталась ухватиться за края дверного проема, но холодные, онемевшие пальцы соскальзывали с мокрой поверхности, и она не могла задержаться. Ее засунули внутрь кареты, и она, налетев на подушку для ног, покачнулась и чуть не протаранила головой противоположную дверцу. Услышав, что мужчина сел в карету следом за ней, она попробовала открыть дверцу, в которую ударилась, и нащупала ручку, но дверца была заперта. Она в панике повернулась, готовая выцарапать глаза похитителю, но неуклюже шлепнулась на изумительно мягкое кожаное сиденье.

Она наклонилась вперед, собираясь наброситься на похитившего ее незнакомца, но, увидев его лицо при свете боковых фонарей кареты, находившихся за ее спиной, замерла на месте. Напротив нее сидел человек, которого она в данной ситуации меньше всего ожидала увидеть.

- Филипп? - Она поморгала глазами. - Что, черт возьми, ты делаешь?

- Я мог бы задать тебе тот же вопрос, - сказал он в ответ. - Почему, черт возьми, ты идешь домой пешком в такую погоду? Ты что, рехнулась?

- Слава Богу! - с облегчением воскликнула она, откидываясь на спинку сиденья. - Ты напугал меня до смерти. Я уж думала, что меня похитили торговцы белыми рабынями или что-нибудь еще в этом роде.

Он сердито взглянул на нее:

- Ты намерена ответить на мой вопрос?

- Скажи на милость, почему ты не сказал мне, что это ты? - требовательно спросила она, сразу же повысив голос, как только схлынула паника. Теперь, когда опасность миновала, она была зла, как тысяча чертей. - Я никогда в жизни не бывала так испугана! Почему ты ничего не сказал?

- В данный момент я слишком зол, чтобы разговаривать! - Видимо, он говорил правду, потому что, хотя он не повышал голос, его синие глаза горели такой яростью, какой она раньше у него не замечала. - Я не думал, что мне нужно называть себя. Мой герб изображен на дверце кареты, и ты смотрела прямо на него, когда проходила мимо. Ты столько лет жила в моем доме, как же ты не узнала мой герб?

- Сама не знаю. Возможно, я стала плохо видеть, потому что почти не спала двое суток. А может быть, замерзшая и промокшая, я становлюсь менее наблюдательной. А возможно, это объясняется тем, что дождь хлестал мне в лицо и я промокла до костей!

- Это я и сам вижу, потому что с тебя натекли на пол кареты целые лужи. - Он окинул ее взглядом и нахмурился еще сильнее. - Боже милосердный, на тебе даже плаща нет! - воскликнул он и принялся расстегивать свой плащ. - Таких дурочек с куриными мозгами…

- Я без плаща потому, что кто-то его надел! У меня был чудесный макинтош, который я оставила в раздевалке. Но кто-то его взял. Возможно, какая-нибудь богатая, избалованная девица из высшего общества, чья вычурная шелковая шаль годилась для того, чтобы прибыть на бал, но оказалась недостаточно теплой, чтобы идти в ней домой!

- Почему ты не взяла такси или - что еще лучше - не попросила меня отправить тебя домой в экипаже? Я стоял в вестибюле и разговаривал со своим старым школьным другом. Ты, должно быть, прошла рядом, а я тебя не заметил, потому что был поглощен разговором, но удивительно, что ты меня не заметила. Может быть, и тогда был виноват дождь, хлеставший тебе в лицо?

Она сердито взглянула на него.

- Может быть, я и увидела бы тебя, - сказала она, запинаясь, потому что от холода у нее зуб на зуб не попадал, - если бы я выходила через парадную дверь, но я вышла из дома через черный вход, со стороны проулка.

- Со стороны проулка за домом? - переспросил он, уставившись на нее, как будто она совсем лишилась разума. - Но там нет стоянки такси. Почему ты не вышла через главный вход?

- Потому что слугам не дозволено пользоваться парадным входом! - заорала она, старательно выговаривая слова, так как зубы у нее выбивали от холода дробь. - Мы должны пользоваться черным входом, а для главного входа недостаточно хороши. Я удовлетворила ваше любопытство, милорд?

Мгновение помолчав, он вздохнул. Пересев на ее сиденье, он закутал ее в свой тяжелый плащ. В плаще было невероятно уютно от теплоты его тела, и она чуть не застонала вслух, до того это было приятно. Но это еще не означало, что она кончила его отчитывать.

- И я не потерплю такого плохого обращения с твоей стороны! - продолжала она, когда он, опустившись на колени, снял с нее ботинки. - Я устала, промокла, мне холодно, а ты еще вздумал меня пугать!

Он поставил ее ноги на соболью подушку для ног, и на этот раз она застонала вслух, наслаждаясь теплом, исходившим от горячей грелки, спрятанной под мехом.

- Боже мой, Мария, ноги у тебя холодные как лед. - Он поднялся с колен. - Я и не знал, что пугаю тебя.

- Ну так теперь знай. Это совсем не по-джентльменски.

- Извини, - сказал он. Он начал застегивать на ней свой плащ, но по непонятной причине остановился, потом вдруг сорвал плащ с ее дрожащего тела и, не обращая внимания на ее протесты, отбросил его в сторону. Сняв ее ноги с подушки, он подхватил ее на руки, а затем уселся, держа ее на коленях.

- Что ты делаешь? - воскликнула она и хотела встать, но его рука крепко держала ее за талию.

- Хоть один раз в жизни не спорь со мной. Поставь свои ноги снова на подушку. - Подождав, пока она сделала это, он завернул в плащ их обоих и, отклонившись на спинку сиденья, уложил ее голову в уютное местечко между плечом и предплечьем.

Она, конечно, могла бы сказать, что джентльмену неприлично так вести себя, но от его тела исходило тепло, как от печки, и это было так приятно, что едва ли стоило продолжать ругать его за плохие манеры. И она устроилась поуютнее у него на коленях.

Обнимая одной рукой ее за плечи, он выпростал из-под плаща другую руку и постучал в крышу костяшками пальцев. Карета сразу же тронулась с места. Другой рукой он принялся массировать ей спину.

- Согреваешься?

- Да, - сказала она, но, не желая, чтобы он останавливался, добавила: - Понемногу.

Вместо того чтобы массировать энергичнее, он замедлил движения, массируя лопатки.

Она уткнулась в его плечо и пошевелила пальцами ног, наслаждаясь теплом, исходящим от меховой подушки.

- Филипп? Скажи, почему ты поцеловал меня?

Его рука остановила свои движения.

- Не думаю, что это подходящая тема разговора. - Он возобновил массаж спины и добавил: - Особенно в такой момент, как этот.

- А почему не в такой момент, как этот? - спросила она, хотя знала ответ.

- Я думаю, что нам лучше разговаривать о погоде, - с некоторой иронией сказал он. - Это безопаснее.

- Безопаснее? - Она удивленно подняла голову и, стараясь показаться легкомысленной, улыбнулась ему через плечо. - Что происходит, Филипп? Разве ты мне не доверяешь?

- Я не доверяю… - Он замолчал и откашлялся. Потом при тусклом свете фонаря посмотрел ей в глаза и сказал: - Я не доверяю самому себе.

- Зато я доверяю, - прошептала она и, сама не успев понять, что делает, повернулась и прижалась губами к его губам.

- Значит, ты дурочка, - пробормотал он, не отрываясь от ее губ. Он схватил ее за предплечья, как будто хотел оттолкнуть от себя, но потом со стоном крепко прижал ее к себе.

Она обвила руками его шею и прижалась к нему всем телом. Плащ соскользнул с ее плеч. Губы ее раскрылись, с готовностью принимая его поцелуй.

Это был настоящий, полноценный поцелуй. Его язык хозяйничал в ее рту. Он бесстыдно ласкал ее язык, проникая глубоко, потом возвращаясь назад, словно подзадоривал ее, предлагая сделать то же самое. По ее телу стало распространяться тепло. Это было восхитительное тепло, которое, казалось, проникает до самых костей.

Он ненадолго прервал поцелуй, и у нее появилась возможность глотнуть воздуха, потом принялся снова медленно целовать ее нежными, завораживающими поцелуями, которым, казалось, не будет конца. Он обследовал ее рот, смакуя вкус, потом нежно прикусил губами ее нижнюю губу. Жар в ее теле становился все сильнее, сосредоточиваясь в груди и внизу живота. Она застонала, не отрываясь от его губ.

Он снова прервал поцелуй, и ей показалось, что он как бы высвобождает из-под нее свое тело. Испугавшись, что он остановится, она ухватилась пальцами за атласные лацканы его фрака, стараясь удержать его. Это было чисто инстинктивное движение, потому что она едва ли соображала, что делает. Она знала лишь, что не хочет, чтобы эти великолепные ощущения прекратились. Опустившись на колени, он склонился над ней, тяжело дыша, но не двигаясь.

Она открыла глаза. В его лице как будто застыла боль. Глубокая морщина, образовавшаяся на лбу, свела его черные брови в одну линию, а его горящий взгляд словно пригвоздил ее к сиденью.

- Мария… - хрипло прошептал он. Это был вопрос. А возможно, мольба. Но времени на ответ у нее не было, потому что она тут же почувствовала на себе немалый вес его тела.

Он покрыл поцелуями ее лицо, и она, ощутив движение рук у себя под подбородком, поняла, что он расстегивает ее блузку. Потрясенная, она замерла под ним, едва дыша, а он, приподнявшись, расстегнул все пуговицы до конца. Она не знала, что делать, потому что в столь интимной ситуации никогда не бывала. Потом он распахнул полы блузки и поцеловал ее в горло, и она невольно охнула, с удивлением почувствовав от этого огромное удовольствие. Это был еще один вид поцелуя, совершенно ей незнакомый и создававший ощущения, о существовании которых она даже не догадывалась. Когда его рука скользнула под блузку и пальцы прикоснулись к обнаженной коже, она вздрогнула, ощутив острую реакцию всего тела. Он положил ладонь на ее грудь, нащупав ее под несколькими слоями одежды, и она выгнулась навстречу его руке.

- Филипп, - простонала она, - о да, еще, прошу тебя, еще…

Она просила «еще», но чего именно, сама не знала. И даже не догадывалась.

- Проклятие, - выругался он, прикасаясь к ее коже губами. От его горячего дыхания ее бросило в дрожь. - Проклятие, проклятие, проклятие.

При каждом слове он целовал ее, проделывая поцелуями горячую дорожку вдоль горла, а его пальцы тем временем скользнули под нижнюю сорочку и добрались до соска.

Столь острого ощущения она не вынесла и вскрикнула, ее бедра шевельнулись под ним, и она вдруг поняла, что прикоснулась к особого рода утолщению, появившемуся в том месте, где его тело прижималось к ней. Даже под несколькими слоями одежды можно было безошибочно определить по его конфигурации, что это такое. Наверное, она в этот момент покраснела с головы до пят.

Она выросла в сельской местности, училась во французской школе-интернате, раз или два ее пытались прижать в углу похотливые лакеи. В результате посещений фермы в детстве, перешептывания с другими девочками после посещения музеев и приобретенного в целях самозащиты навыка бить коленом в нужный момент в нужное место она знала, что означает это утолщение на теле мужчины. Она знала также, к чему это может привести.

Она попыталась призвать на помощь здравый смысл.

- Филипп, - задыхаясь, прошептала она, - я никогда… я не такая… - Она схватила его за запястье.

Его рука замерла. Он дышал учащенно и хрипло возле ее уха.

- Так ты вообще никогда не была с мужчиной?

- Конечно, не была! - Она еще крепче ухватилась за его запястье, приказав себе оттолкнуть его руку, заставить его остановиться. Но сама не двинулась с места. - Я не какая-нибудь женщина легкого поведения, - прошептала она, хотя убеждала себя, что его мнение о ней не имеет никакого значения.

- Кто бы сомневался, - пробормотал он, целуя ее в ухо. - Разве хоть что-нибудь связанное с тобой можно назвать легким, Мария Мартингейл?

Он хотел было вынуть руку, но по непонятной причине ее пальцы вцепились в руку, не отпуская ее.

- Что ты хочешь? - прошептал он. - Что ты от меня хочешь?

- Я не знаю, - прошептала она в ответ, но, говоря это, накрыла ладонью его руку и прижала к своей груди.

Он застонал и прижался лицом к ее шее, а его пальцы скользнули по соскам, насколько это позволял корсет. Она снова вскрикнула, и ее бедра, совершенно независимо от ее воли, прижались к его бедрам.

Он пробормотал ругательство и освободил свою руку.

- Скажи, чтобы я остановился, - приказал он. Его ладонь скользнула вниз по ее бедру. Он приподнял свое тело ровно настолько, чтобы задрать ее юбку. - Ради Бога, скажи, чтобы я остановился, пока не поздно, Мария!

Она не сказала ни слова, а когда он перенес вес тела на одну сторону, протестующе вскрикнула, испугавшись, что он остановится. Но его рука поползла вверх по ноге, он, приложив ладонь к ее животу, опустил ее еще ниже, протискиваясь между бедрами.

- Мария, - пробормотал он сквозь стиснутые зубы, - ради Бога…

Его пальцы скользнули в разрез на панталонах, и он прикоснулся к ней в самом сокровенном месте. Она резко вскрикнула от острого наслаждения, которое доставило это прикосновение. Кончиком пальца он принялся ласкать ее, массируя круговыми движениями, и это казалось сладкой пыткой. Она застонала и прижалась бедрами к его руке.

- Мария, ты такая нежная. Я в жизни не прикасался ни к чему более нежному, - пробормотал он возле ее уха. - Я знал, что ты окажешься именно такой. Я всегда знал это.

Эти слова озадачили ее, но она не успела даже подумать над их смыслом, потому что его палец скользнул между складками, окружающими вход внутрь ее тела. Потрясенная новыми ощущениями, о существовании которых она даже не подозревала, Мария уткнулась лицом в его шею и, обняв за плечи, изо всех сил прижалась к нему, потому что он был единственной устойчивой опорой в этом водовороте. Каждое едва заметное движение его пальца вызывало целую бурю новых ощущений. Но она хотела еще, потом еще, и чем больше получала, тем больше хотела. Ее тело уже лишь беспомощно вздрагивало, прижимаясь к его руке, но и этого было еще недостаточно.

- Да, любимая, - уговаривал он ее, - да, ты достигаешь наивысшей точки наслаждения. Это я тебя туда веду.

Она не понимала, что он имеет в виду, но слышала хриплые вскрики, срывающиеся с ее губ, какие-то первобытные, животные звуки, означающие отчаянное желание. Потом на нее волной обрушилось чувство наслаждения. Он взял губами ее губы и ловил все эти всхлипывающие звуки ртом, не переставая ласкать ее быстрыми, уверенными движениями, распространявшими волны наслаждения по всему ее телу, пока она наконец, совершенно обессилев и тяжело дыша, не рухнула на сиденье.

Поцеловав ее еще раз, он вытащил руку из-под юбки. Она смотрела на него, потрясенная, не в силах ни говорить, ни думать, находясь в блаженном состоянии эйфории. Он чуть переместил вес, и она по движению его рук поняла, что он расстегивает брюки.

Карета, качнувшись, остановилась.

Рука Филиппа замерла, и он поднял голову.

- Черт возьми, - пробормотал он. - Пропади все пропадом! - Скатившись с нее, он пересел на противоположное сиденье. Продолжая ругаться себе под нос, он принялся застегивать брюки.

Мария поднялась и села, опустила юбки и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь прийти в себя и понять, что произошло. Ничего подобного она никогда в жизни не испытывала. Она даже представить себе не могла, что такое бывает. А вот Филипп это знал. Он знал, что надо делать и как пользоваться губами, руками и словами, чтобы вызвать у нее такое потрясающее плотское наслаждение.

Мария внимательно посмотрела на него, пораженная тем, что Филипп, такой правильный, такой воспитанный, мог заставить ее почувствовать себя такой бесстыжей и распущенной и в то же время такой сексуально привлекательной и красивой.

Он поднял голову и некоторое время напряженно вглядывался в ее лицо.

- Тебе лучше застегнуть блузку, - посоветовал он. - В таких ситуациях это принято делать мужчине, но я… - Он глубоко вздохнул и отвел глаза. - Я не могу.

Значит, есть специальные правила поведения для таких ситуаций, как эта?

Это показалось ей таким нелепым, что она чуть не рассмеялась, но, взглянув на его строгое лицо, вовремя остановилась, опасаясь, что Филиппу это смешным не покажется.

Мария застегнула пуговицы блузки и, взглянув на него, увидела, что он за ней наблюдает, но как только их взгляды встретились, он снова отвел глаза.

Приведя в порядок одежду, она тихонько кашлянула, и он раздвинул штору на окошке и потянулся за своим плащом.

- Вот, - сказал он, подавая ей плащ, - надень его. Дождь все еще льет как из ведра.

Она подчинилась, и он постучал в окошко. Дверь кареты открылась, и лакей подкатил лесенку. Наклонив голову, она сошла по ступенькам на землю и побежала к своей двери. Путаясь под тяжелыми складками его плаща, она достала ключ из кармана юбки и открыла дверь, оглянувшись через плечо, но увидела, что Филипп за ней не последовал.

Прежде чем закрыть за собой дверь, она приподнялась на цыпочки и успела заметить, как он взбегает по ступеням лестницы, ведущей к его парадному входу. Он на секунду задержался перед дверью и, взглянув в ее сторону, увидел, что она за ним наблюдает.

Их взгляды на мгновение встретились, потом он повернулся и, не сказав ни слова, вошел в дом.

Запирая за собой дверь, она подумала, что это, наверное, к лучшему. Да и что можно сказать после всего, что произошло?