Фрэнсис Кинг Мегатерион.[1] Зверь 666

1. МАГИЧЕСКОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

Вечером 18 ноября 1899 года двадцатитрехлетний поэт по имени Алистер Кроули пребывал в нетерпеливом ожидании в приемной лондонского Масонского храма, находившегося в Марк Мейсонс Холле, на Грейт Квин Стрит. Он был убежден, что ему вот#8209;вот откроются окончательные тайны жизни и смерти.

На нем была доходившая до лодыжек черная мантия, глаза были завязаны, а вокруг пояса обвивалась тройным кольцом веревка. Рядом с поэтом, держа правой рукой концы обязательной связующей веревки, находился другой человек, который должен был стать его проводником во время намечающейся церемонии. Проводник был наряжен более импозантно, чем Кроули. Он также носил черную мантию, но поверх нее ниспадал волнами белый плащ с красным крестом на левой груди. Вокруг шеи была обвязана широкая тесьма белой орденской ленты, с которой свисал большой крестообразный значок#8209;символ, а в левой руке проводник держал скипетр из красного золота, увенчанный миниатюрной епископальной митрой резной работы.

С сильным порывом горячего, отяжелевшего от ладана воздуха, двери, у которых стояли двое мужчин, распахнулись изнутри, и Кроули с завязанными глазами провели через порог. Он чувствовал, как его окропили водой, его нос морщился от вяжущего острого запаха тлеющих благовоний, когда вокруг его головы махали кадилом, и тут он услышал голос, обращенный к нему: «Дитя Земли, к чему стремишься ты, вступив в наш священный чертог?» Проводник Кроули ответствовал от его имени: «Моя душа блуждает во тьме и ищет света скрытого знания, и я верю, что в этом Ордене знание такого света может быть обретено».

Кроули, все еще с завязанными глазами, был проведен вперед и поставлен на колени перед алтарем кубической формы, на котором лежали красный крест и белый треугольник, его правую руку поместили на треугольник. Затем, под суфлирование своего проводника, он дал клятву, что:

Клятва оканчивалась заверением, что если «я нарушу мое магическое обязательство, я покорюсь, по моему собственному согласию, смертоносному и враждебному потоку воли, приведенному в действие Тайными Главами этого Ордена, благодаря которому я могу пасть замертво и быть парализованным без применения видимого глазу оружия, будто сраженный вспышкой молнии».

Затем Кроули обвели вокруг храма, «очистили водой и освятили огнем» — другими словами, подвергли дальнейшему окроплению и окуриванию — и воззвали к «Господу Вселенной», продекламировав над ним следующее: «дитя Земли, долго тебе пришлось пробыть во тьме, покинь ночь и встречай день!». С этими словами повязку сняли с его глаз, и он наконец#8209;то смог разглядеть свое окружение.

Он стоял перед трио облаченных в мантии магов, двое из которых держали жезлы, а третий — меч над его головой. Перед ним находился алтарь, на котором, кроме ранее упомянутых креста и треугольника, были хлеб, соль, вино, оттененная красная лампа и чаша с сухими розовыми лепестками. С другой стороны алтаря виднелись две колонны, белая и черная, за ними находилось возвышение, на котором сидели три неподвижные фигуры, одна облаченная в желтое, другая — в ярко#8209;голубое, а третья — в алое, цвета пламени. Троица, окружавшая Кроули, обратилась к нему в унисон: «Мы принимаем тебя в Золотую Зарю».

Оставшаяся часть церемонии стала чем#8209;то вроде анти#8209;климакса. Кроули был посвящен в тайную ступень, ему были сообщены секретные знаки, рукопожатие и слово в градусе неофита в Ордене Золотой Зари — такие же банальные, как эквиваленты «таинств» других оккультных обществ — и он получил объяснение символов, используемых в инициации, через которую только что прошел. Ему было сказано, например, что белый треугольник на алтаре являлся образом «того Триединого Света, который вошел во тьму и сформировал этот мир из мрака», тогда как алтарь сам по себе был символом «видимой природы, скрывающей внутри себя таинства и загадки всех измерений».

Наконец, собрание было закрыто со своеобразным ритуалом притворного причащения — каждый его участник съел маленький кусочек хлеба с солью, «как прообраз Земли», и сделал глоток вина, «освященный символ элементаля Воды» — сопровождаемый молитвой: «Да поможет то, что мы отведали, поддержать нас в нашем поиске «пятой сущности»,[2] Камня Философов, summum bonum,[3] Истинной Мудрости и Совершеннейшего Счастья».

Таково было посвящение Алистера Кроули в Герметический Орден Золотой Зари, наиболее влиятельный из множества оккультных обществ, расцветших пышным цветом в последней четверти девятнадцатого века.

Кто же такой был Алистер Кроули, и какие личностные и социальные причины побудили его искать мудрости Золотой Зари? При рождении ему были даны имена Эдвард Александр (только в конце своей юности он принял имя Алистер), родился он в Лимингтоне, не так далеко от шекспировского Стратфорда#8209;на#8209;Эйвене, 12 октября 1875 года. Его родители оба были «Дарбитами»,[4] членами наиболее экстремального крыла ультра#8209;протестантской секты, известной как Единое Братство. Молодой Алистер — так, наверное, будет лучше ссылаться на него, используя имя, которое он сам предпочитал — был воспитан в традициях фундаменталистских верований своих родителей и потому убежден, что любое духовенство являлось отрицанием духовной святости всех верующих, что все не#8209;члены Секты Дарбитов были обречены на муки в адском пламени, и, помимо всего этого, что каждое отдельно взятое слово Ветхого и Нового Заветов было ниспослано Святым Духом. И так сильны были эти доктрины, навязанные ему, что в первые одиннадцать или около того лет своей жизни, мальчик совершенно не мог поверить, что кто#8209;либо способен серьезно сомневаться в них. Он был вынужден прийти к заключению, будто те, кто принадлежал к другим религиозным конфессиям, таким как Англиканская церковь или Методисты, поступили так из чистого упоения греховностью и злобой.

Впрочем, в начале 1887 года отец Алистера умер, и вскоре после этого мальчик был отослан в Дарбитскую школу в Кембридже. Испытания, которые он перенес там, оказавшись в лапах директора школы, похоже, сочетавшего в себе черты религиозного маньяка и садо#8209;мазохиста, были настолько ужасны, что вера в Дарбитскую версию евангелического христианства трансформировалась в неистребимую ненависть к этой секте и к тем, кто поддерживал ее доктрины.

Вышеупомянутый директор школы, бывший англиканский священник по имени д`Арси Чэмпни, поощрял любую форму доносительства и распространения сплетен и слухов. Доносчики считались «орудиями Господа Иисуса», и каждая история, которую они рассказывали, хотя по сути и неправдоподобная, воспринималась как истинная, словно «Господь ведет к свету тому, что был скрыт во тьме». Последствия оказались неизбежны; юные воспитанники изо всех сил добивались благосклонности директора, наушничая о воображаемых проступках, совершенных тем или иным из их сверстников.

Одним из таких доносчиков был мальчик по фамилии Глэскотт, рассказавший д`Арси Чэмпни, что посетил Кроули в выходные и обнаружил того лежащим в пьяном ступоре у подножия лестницы. Не было сделано ни малейшей попытки проверить подлинность этой истории, например, спросив мать Кроули, есть ли в рассказанном хоть крупица истины. Вместо этого несчастный мальчик, только лишь двенадцати лет от роду, стал объектом жестокого бойкота и жил в режиме полуголодания. Он был посажен на диету из хлеба и воды, никому не разрешалось играть с ним, а его школьным знакомым было запрещено с ним разговаривать. Даже учителям запретили вступать с мальчиком в беседу, исключение делалось лишь по воспитательным поводам.

Жестокое обращение продолжалось полтора семестра, и запуганный возможностью позорного исключения из школы, Кроули «сознался» в правдивости абсурдной выдумки Глэскотта и в других, в той же степени воображаемых, грехах — что он притворно молился на собраниях, и что пытался развратить другого мальчика. В конце концов, вмешался его дядя, и Кроули, к тому времени физически и психически истощенного мучениями, забрали из школы. На протяжении следующих двух лет он обучался на дому у частных преподавателей, и всех их находил «непревзойденными самодовольными ничтожествами и педантами», за исключением единственного, Арчибальда Дугласа, который завоевал признательность и восхищение своего ученика, открыв тому бридж, бильярд и женщин.

В 1892 году Кроули был отправлен в Малверн, привилегированную частную школу для мальчиков, которую ненавидел, и где, по его словам, «содомия была правилом» — его школьный приятель делал деньги, оказывая гомосексуальные услуги. Кроули рассказал об этом своей семье, его забрали из школы и послали в Тонбридж, где его здоровье испортилось по причине, которая, как он сам довольно загадочно выражался, «должна быть моей собственной ошибкой или несчастьем, если бы я надлежащим образом обучался, но на самом деле являлась прямым следствием отвратительной системы, которая… связала меня по рукам и ногам и ослепила перед лицом неистового величия Природы».[5] То, что произошло в действительности, обстояло так: игнорируя сексуальную гигиену, он подхватил гонорею от проститутки из Глазго.

Занятия у частных преподавателей продолжались вплоть до осени 1894 года, а вскоре Кроули отправился в Кингз Колледж, в Лондон, с целью изучать химию и другие сопутствующие медицинские дисциплины. Он, очевидно, изменил свое мнение в отношении медицинской карьеры, поскольку в октябре 1895 года перебрался в Кембридж, изначально намереваясь изучить Духовные Науки (то есть философию, психологию и экономику), но в самом скором времени переключился на классику.

Три года, проведенные Кроули в Кембридже, оказались счастливыми. У него было довольно много денег, отец оставил ему значительное состояние, и юноша отлично питался, пил самые изысканные напитки, имел роскошно обставленные комнаты, покупал редкие прекрасно переплетенные издания своих любимых поэтов и проводил каждый отпуск либо карабкаясь по скалам в Альпах — он был достаточно хорошим неортодоксальным альпинистом — или же занимаясь зимними видами спорта.

В течение этого периода он вел энергичную сексуальную жизнь, сначала, несомненно, традиционного толка, пользуясь услугами проституток и близко общаясь с девушками, с которыми ему удавалось знакомиться в пабах и сигарных лавках, но затем расширил ее до гомосексуальных контактов, в которых, как правило, играл пассивную роль. Это, вероятно, началось во время кратких каникул в Киле — есть стихотворение в «Белых Пятнах», первой публикации поэтического сборника Кроули под псевдонимом, определенно намекающее, что таковым был один из случаев. Большая часть этой гомосексуальной активности была свободна от эмоционального вовлечения, увлечение Кроули гомосексуализмом происходило из стремления удовлетворить сильный мазохистский элемент в его психологической натуре. Впрочем, к одному мужчине, другу Обри Бердслея по имени Герберт Чарльз Джером Поллитт, исполнителю женских ролей, называвшего себя Диана де Роуги,[6] он, казалось, испытывал неподдельную искреннюю привязанность, и в конце 1910 года опубликовал комплиментарное стихотворение о нем.

В Кембридже Кроули представлял собой романтика из романтиков. Он отдавал предпочтение загадочному поэтическому облику, носил мягкие широкополые шляпы и свободно болтающиеся галстуки; писал много стихов, по большей части в подражание Суинберну и Браунингу, которые публиковал за свой счет; он глубоко почитал искусство Бердслея и прозу Патера.[7] Он даже интересовался сомнительными деяниями европейских ультра#8209;правых, поддерживая Дона Карлоса, претендента на испанский трон, и присоединился к Карлистской добровольческой группе, в которой научился собирать и разбирать пулемет, а также стрелять. К счастью для него самого, он не оказался на борту «Светлячка», британской яхты, груженной ружьями и английскими Карлистами, когда та была захвачена испанской таможней в 1899 году.

Английские Легитимисты — замечательная смесь Карлистов, Якобитов и приверженцев такой эксцентрики, как поддержка претендентов на Имперский Трон Византии — были столь же любопытны в своих религиозных взглядах, сколь и в политике. Многие из них, например, стали членами Ордена Корпоративного Воссоединения, крошечного объединения, чей лидер Ф.Д.Ли, экстремальный англо#8209;католик, утверждал, что был рукоположен в епископы, и сделал своим бизнесом пере#8209;посвящение в «правомерный» духовный сан стольких англиканских священников, скольких он смог убедить пройти через эту церемонию.

Кроули не стал исключением в плане религиозной эксцентрики, характеризовавшей его знакомых Легитимистов. Он присоединился к «Кельтской Церкви», организации еще более маленькой и даже более загадочной, чем Орден Корпоративного Воссоединения, и какое#8209;то время воспринимал ее эксцентричные выходки и фиглярство достаточно серьезно. Он жил и передвигался, как сам позже признавал,[8] в мистической дымке фей, русалок, волшебства и магии, и когда ему было пожаловано Карлистское рыцарство, провел предыдущую ночь в молитве и медитации перед своим мечом и шпорами.

Темные интеллектуальные сумерки Кельтской Церкви недолго удовлетворяли запросы Кроули. Он начал чувствовать, что за ней — и, конечно, за всеми религиозными группами, имевшими что#8209;то от истины в своих учениях — должна скрываться одна истинная церковь, Тайное Святилище Праведников. Вдохновленный намеками на такое Тайное Святилище, которые он нашел в одной из публикаций оккультного писателя А.Э. Уэйта, Кроули написал ему, спрашивая совета. Ответ Уэйта был характерно неопределенным. Он рекомендовал Кроули читать мистическую литературу, особенно «Облако Над Святилищем»,[9] и ожидать пришествия «Мастера». Кроули последовал совету Уэйта и принялся изучать мистические трактаты. Вскоре он заинтересовался алхимией и ее символизмом, в котором, с типично юношеской самоуверенностью, он быстро начал расценивать себя как эксперта.

Летом 1898 года, когда Кроули совершил восхождение на Зерматт, он отправился в пивную и, желая произвести впечатление, начал демонстрировать свою алхимическую компетентность, продолжительное время рассуждая о предмете. К его удивлению, один из присутствовавших, молодой человек по имени Джулиан Л.Бейкер, как оказалось, знал об алхимии гораздо больше, нежели сам Кроули. «Неужели это был, — спросил себя Кроули, — Мастер, которого я искал»? День или два спустя Кроули набрался храбрости и задал Бейкеру тот же самый вопрос. Бейкер ответил отрицательно, он не был Мастером, но по своему возвращению в Лондон обещал представить Кроули тому, кто им был.

Этим «Мастером» оказался Джордж Сесил Джонс, промышленный химик, живший в Бэйсингстоуке, Хэмпшир, но имевший небольшой офис и аналитическую лабораторию в Лондонском Сити. Кроули произвел впечатление на Джонса, и тот представил его Золотой Заре, действуя как один из ее офицеров на инициации, описанной ранее, и заверил своего протеже, что, несмотря на не особо впечатляющие предписания, данные ему в конце ритуала — Кроули пожаловался, что его «инструкторы» связали его ужасными клятвами секретности и затем доверились Ивритскому алфавиту для их безопасного удержания — он предпринял первый шаг в путешествии, которое сможет привести его в Святилище Праведников.

Впрочем, несмотря на подобные заявления, Золотая Заря не была особенно праведной организацией. Ее действительной функцией была практика того, на что посвященные ссылались как на «средневековые оккультные науки», причем основной упор делался на ритуальную магию, предполагаемое искусство «вызывать изменение, чтобы оно совершилось в соответствии с волей». Удивляться этому не стоит. Последние двадцать лет девятнадцатого века — и особенно заключительное десятилетие — были периодом, когда многие западноевропейские интеллектуалы, и среди них так называемые декаденты, отреагировали на материалистскую убежденность тогдашних ученых и философов интересом к оккультному в целом и к церемониальной магии в частности. Такой интерес был отображен Оскаром Уайльдом, построившим сюжет своего романа «Дориан Грей» на магическом взаимодействии портрета и личности, его изобразившей, Обри Бердслеем, нарисовавшим портрет демона Асмодея и «как он открывает Черное Искусство Неофиту», и Артуром Мэченом, написавшим свою знаменитую новеллу «Великий Бог Пан». И неудивительно, что среди них нашлись те, кто желал продвинуться гораздо дальше художественного творчества, и действительно практиковать магию. Довольно интересно, что одной из таких личностей была жена Оскара Уайльда Констанс, которая, подобно Кроули, прошла инициацию посвящения в Золотую Зарю.[10]

Ассоциация между декадентством и магией возникла во Франции достаточно рано, в 1840#8209;е и 1850#8209;е, когда поэт и писатель Адольф Эскуаро выпустил роман, главный герой которого был магом#8209;гермафродитом, писавшим любовные письма луне, и Альфонс#8209;Луи Констант, под псевдонимом Элифас Леви, написал две книги,[11] в которых в крайне романтизированной форме была представлена магическая традиция, в то же время, рационализированная путем представления трех принципов, согласно Леви, приводящих магию в область науки.

Три принципа Леви были достаточно простыми и вскоре захватили воображение многих европейских оккультистов. Первая из этих теоретических посылок заключалась в том, что материальная вселенная является только частью, и ни в коем случае не наиболее важной, общей реальности — другими словами, есть и другие «проекции» и «плоскости» существования, как и иные типы сознания, помимо физического. Вторая, которую Леви, вероятно, заимствовал у Месмера, хотя не один писатель времен Реннессанса предполагал аналогичное, состояла в том, что человеческая воля есть реальная сила, и что, тренируемая и концентрированная, она, несомненно, способна вызвать паранормальные эффекты. Третья была переформулировкой средневековой теории макрокосма («великого мира», вселенной как единого целого), и микрокосма («маленького мира», которым являлся сам человек). Каждый фактор, представленный в макрокосме, как утверждал Леви, также отображен в самом человеке, и с помощью использования соответствующих магических техник возможно связать эти два мира.

Леви, всегда, скорее, романтический теоретик, нежели практик магии, сделал лишь одну попытку экспериментально проверить свои принципы. Попытка эта прошла не очень удачно — он получил какие#8209;то мрачные удручающие ответы на вопросы, поставленные им перед «другим миром», и, похоже, слегка угорел, отравившись парами древесного угля, воскуряемого в жаровне.

Несмотря на это, довольно просто рассматривать любой магический ритуал в понятиях принципов Леви. Предположим, маг желает достигнуть знания некой загадочной и непостижимой оккультной науки, предмета, традиционно являвшегося одним из атрибутов бога Гермеса (Меркурия). В этом случае его задача состоит в том, чтобы восполнить свои физические герметические (то есть меркуриальные) пустоты черпанием герметических свойств вселенной как единого целого — используя терминологию мага, он должен «призвать бога Гермеса». Он осуществляет эту церемонию, окружая себя вещами, числами и веществами, традиционно ассоциируемыми с Гермесом. Число Гермеса — восемь, так что маг имеет восьмисторонний алтарь, стоящий в восьмиугольнике; его храм освещается восемью светильниками; он ставит восемь плошек курящегося фимиама и ест рыбу и пьет белое вино — пищу и питье, связанные с Гермесом со времен античности. Обставив свою церемонию с соответствующим пиететом, маг использует силу воли, чтобы послать «луч», который протянется до других измерений или проекций и уловит герметические энергии макрокосма, таким образом, предоставляя ему способности, подходящие для обретения знания таинственных наук.

Сперва Леви считался не более чем забавным эксцентриком. Немногие читали его книги, и первые их издания были все еще доступны в продаже через четверть столетия после публикации. В 1875 году Леви умер почти забытым. В течение десяти последующих лет, впрочем, он обрел небольшую, но впечатляющую компанию посмертных учеников — французских интеллектуалов. Это произошло благодаря влиянию поэта и романиста Катулла Мендеса, человека, знавшего Леви лично — именно он на самом деле представил того Виктору Гюго. Приблизительно в 1884 году Мендес познакомился с Маркизом Станисласом де Гуайта, многообещающим молодым поэтом, и убедил его прочитать Леви. Маркиз последовал совету своего друга, прочитал Леви и немедленно стал объектом того, на что сам ссылался как на coup de foudre occulte, «оккультный удар молнией».

Он полностью изменил образ жизни, читал магические и алхимические работы куда больше, чем поэтические тексты, пытался контактировать с гномами, ундинами и другими «элементарными существами», о которых писал врач шестнадцатого века Парацельс, и в своей обитой алой тканью учебной#8209;и#8209;алхимической лаборатории экспериментировал с гашишем, кокаином и другими наркотиками в попытке «ослабить крепления души» — то есть, позволить своей душе временно покинуть земную обитель и скитаться по вселенной, как она пожелает.

Вскоре де Гуайта окружил себя небольшой компанией сходно думающих литературных и артистических личностей, и в 1885 году они основали каббалистический Орден Розы#8209;Креста с намерениями изучать и практиковать магию, распространяя знание оккультных принципов среди французской публики и восстанавливая в этом ключе артистическую жизнь Западной Европы. Ее члены#8209;лидеры включали в себя не только самого Маркиза, но и Эрика («эзот»#8209;Эрика) Сати, композитора и пианиста, чьи произведения иногда исполняются и по сей день; Жозефа «Сар» Пеладана, колдуна, писателя, фанатичного Вагнерианца и неортодоксального католика; и Освальда Вирта, эксперта по картам таро, считавшего жизненно необходимым посвятить свою жизнь любопытным «оккультным битвам» против тех, коих он рассматривал как «черных магов».

Тогда как Гуайта был наиболее заинтересован в традиционных оккультных практиках, Пеладан был более мотивирован на сотворение подлинного мистического «Розенкрейцерского» искусства и совершал безумные неистовые попытки для достижения этого. Так, вдобавок к написанию собственных романов, таких как «Высшее Зло», и эксцентрично озаглавленных работ оккультного предназначения — одна называлась «Как стать Эльфом» — между 1892 и 1897 годами он организовал шесть художественных выставок, «Салонов Розы#8209;Креста». Среди представленных на этих выставках талантов были замечены наиболее «декадентские» художники своего времени — Густав Моро, Фелисьен Ропс, Жорж Руаяль и Граф де Ларманди. Магическая артистическая теория, доминировавшая на выставках, была суммирована Пеладаном в манифесте, выпущенном его орденом.

Сходные оккультные интересы были выражены и в творчестве на удивление большого числа английских писателей восьмидесятых и девяностых. Возьмем, например, Ф.У. Рольфа («Барона Корво»), автора прелестных рассказов Тото, после публикации А.Дж. А. Саймонса «Поиски Корво» в 1934 году, ставшего чем#8209;то вроде культовой фигуры. Рольф не только до конца верил в астрологию и был, по своему собственному разумению, компетентным астрологом, но также занимался и ритуальной магией в качестве хобби. Однажды ему действительно удалось вовлечь Р.Х. Бенсона, сына Архиепископа Кентерберийского, который умудрился стать одновременно римско#8209;католическим священником и автором популярных бестселлеров, в магический эксперимент. Описание этого случая приведено Вивианом Холландом,[12] младшим сыном Оскара Уайльда:

Отец Бенсон… находился под глубоким впечатлением от умения Рольфа составлять гороскопы… Он сказал, что Рольф, несомненно, посвятил огромное количество своего времени изучению звезд, обнаружил ряд очень загадочных изданий по этому предмету, включая одну неизвестную книгу Альберта Великого, и что тот, вероятно, знал об астрологии больше, чем любой из живущих.

Наиболее интересная история из всех, что рассказал мне Отец Бенсон, была об эксперименте с Белой Магией, который он осуществил по просьбе Рольфа. Рольф написал ему в один прекрасный день в состоянии великого возбуждения и рассказал, что нашел, либо в своей книге Альберта Великого, либо в каком#8209;то другом средневековом манускрипте, указания на то, как вызвать определенное событие. Он не мог, при сложившихся обстоятельствах, открыть, что это было за событие, но умолял Отца Бенсона провести эксперимент.

Так как эксперимент состоял, в основном, в повторении определенных молитв и в отдельных периодах религиозных медитаций, Отец Бенсон не усмотрел никакого вреда в его проведении. Также в письмах Рольфа были изложены особые правила относительно часов подъема и отхода ко сну и воздержания от определенной пищи и напитков. Помню, что никакого алкоголя вообще не допускалось! Период такого режима составлял от десяти дней до двух недель.

В конце установленного периода Отец Бенсон рассказал мне, что отчетливо разглядел белую фигуру, чьи черты были довольно смазанными, сидящую верхом на лошади, едущую медленно по середине комнаты и остановившуюся там на полминуты, после чего она также медленно скрылась. Он немедленно сел и написал о своих впечатлениях Рольфу, который ответил по получении, приложив то, что, как подразумевалось, было переводом отрывка из книги, содержащего инструкции по проведению этого эксперимента. В отрывке было сказано, что, если предписания были точно исполнены, по истечении десяти дней или двух недель экспериментатор должен увидеть «подъезжающего к нему Белого Рыцаря с опущенным забралом». Бенсон показал мне этот отрывок в свое время и был глубоко впечатлен последними словами, которые, казалось, объясняли, почему он не смог различить черты всадника.

Гораздо более загадочные литературные фигуры, чем Корво, проявляли сходный интерес к магии и другим оккультным верованиям. Возьмем, к примеру, графа Стенбока (Штенбока), рифмоплета и писателя коротких оккультных рассказов, который, проживи он дольше, вполне бы мог развиться в еще одного Алистера Кроули, и чей интерес к поклонению дьяволу и оккультному эротизму может быть использован как характеристика декадентов в целом. Эрик Стенбок родился в Челтенхэме в марте 1860 года, и был сыном эстонского аристократа, который умер, когда Эрику исполнился всего год, и его жены англо#8209;германского происхождения. О детстве Стенбока и о его юности известно немногое, за исключением того, что он люто ненавидел своего отчима, Фрэнсиса Моуатта, и своих полукровных братьев, но четыре семестра его пребывания в Оксфорде были достаточно насыщены событиями. Он был обращен в католичество, по крайней мере, формально, влюбился — совершенно безответно — в Чарльза Фаулера, больного туберкулезом сына оксфордского священника, и выпустил томик стихов («Любовь, Сон и Грезы», 1881), который побудил его семью, шокированную откровенной гомосексуальностью таких строчек, как:

настаивать на его продолжительном пребывании в Колке, имении его деда в Эстонии.

В феврале 1885 года его дед, Граф Магнус Стенбок, умер, и Эрик унаследовал как титул, так и имение. В течение двух лет он жил в Колке, проводя большую часть своего времени в задрапированных алой тканью апартаментах наверху. Там он заботился о физических потребностях своих жаб, ящериц и других необычных питомцев; там он бездельничал, освобождая «крепления своей души» курением опиума и гашиша на псевдо#8209;восточных диванах; там он осуществлял свои эксцентричные богослужения перед огромным алтарем у дымохода в спальне.

Джон Эдлард, биограф Стенбока, оставил описание алтаря и комнаты, в которой он находился. Алтарь, как он говорит, был:

Причудливо украшен восточными шалями, петушиными перьями, лампами и четками. В середине комнаты стояла зеленая бронзовая статуя Эроса. В светильнике беспрерывно горело небольшое пламя, горели и смолы в медной чаше, наполняя ароматом воздух. Пол был покрыт толстыми коврами из Смирны, над кроватью висела большая пентаграмма, чтобы удерживать злых духов в безвыходном положении. (На самом деле, он разработал и развил свою собственную религию, сочетавшую буддизм, католицизм и идолопоклонство).

В 1887 году Стенбок вернулся в Лондон, сняв по адресу 21 Глосестер Уок, описанный Артуром Саймонсом «характерный дом, отстающий довольно далеко от дороги, один из тех домов, где живут дегенераты». Именно здесь, если верить Эрнесту Райсу, Стенбок упал в обморок, увидев как Оскар Уайльд прикуривает сигарету от освященной лампы, горевшей перед бюстом Шелли. Уайльд, добавляет Райс, равнодушно перешагнул через тело валяющегося в прострации графа.

Несмотря на слабое физическое здоровье, еще более ухудшившееся из#8209;за невоздержанности в употреблении алкоголя и наркотиков, Стенбок предпринял искреннюю попытку понять свою собственную гомосексуальность в терминах традиционного оккультизма, и, в конце концов, пришел к рассмотрению своего состояния как аспекта вампиризма и ликантропии. Он выразил свои заключения в двух коротких рассказах, «Подлинная История Вампира» (первоначально включенного в «Изыскания в Любви и Смерти», 1894 г.) и «Другая Сторона», который был вкладом в сотрудничество с гомосексуальным журналом Лорда Альфреда Дугласа «The Spirit Lamp».

В первом из этих рассказов вампир, аристократ по имени Вардалек, это сам Стенбок; Габриэль, мальчик#8209;жертва символического сексуального развращения Вардалека — более молодая версия Чарльза Фаулера, школьника, в которого был влюблен Стенбок; и его смерть в финальных объятиях Вардалека должна воплощать в себе отражение, разумеется, изнурительного туберкулезного кровотечения Чарльза Фаулера.

Мальчик по имени Габриэль также является протагонистом «Другой Стороны» — рассказа, опубликованного со зловещим подзаголовком «A la joyeuse Messe noire».[13] Габриэль, идеализированная версия самого Стенбока, разрывается между жизнью своей деревни — существованием, сосредоточенным на празднествах в католической церкви, и ее дьявольской противоположностью — жизнью, процветающей на другой стороне реки, с которой граничит деревня, и особенно с Лилит, загадочной женщиной#8209;волчицей, тайной хранительницей волков. В конце концов, Габриэль выбирает жизнь своей деревни, но «раз в год в течение девяти дней странное безумие поражает его». Таким образом, Стенбок символически описывает свою собственную судьбу, метания между католицизмом и поклонением дьяволу; он умер в 1895 году, введя всех в заблуждение, будто бы огромная кукла стала его сыном и наследником.

Когда кто#8209;то будет рассматривать интеллектуальную среду девяностых годов девятнадцатого века, то для него не будет ничего удивительного в том, что Кроули присоединился к магическому ордену. Но каковы были корни ордена, в который он вступил? Откуда произошла Золотая Заря, и кто были ее ведущие члены?