"Чёрный Дьявол" - читать интересную книгу автора (Басаргин Иван Ульянович)

1

Широким наметом уходил пес, радуясь обретенной свободе. Вихрился снег под сильными лапами, навстречу неслись ветер и тайга.

Отмахав верст двадцать, пес долго трусил рысью. Что-то непонятное творилось с ним: тянула его к себе тайга, а собачий инстинкт звал домой, — в тайге столько незнакомых запахов и звуков, они пугали и настораживали.

Над тайгой гулял ветер. Гудел в морозных сучьях, стонал в дуплах, выл и попискивал. Кругом лежал плотный снег, его даже ветер не мог сдуть. Снег лежал на пнях, как высокие шапки, забился в кедровую хвою, змеился по сучьям.

На вершине сопки от порыва ветра грохнулся кедр-сухостой — отстоял свое. Дерево подмяло под себя молодую поросль, подняло столбы снега. Пес метнулся от страшного грохота, влетел в распадок, затем выскочил на сопку, постоял, снова сел на хвост-полено, поднял морду в небо, где метались косматые тучи, и завыл. Тугой, протяжный звук рванулся по ветру, прошел над сопкой и упал в глубокий распадок, зарылся в снегу. Пес послушал, послушал, покрутил головой и еще раз провыл. Ему ответил чужой и зловещий вой. В нем звучало голодное и смертельное предупреждение. Собачий инстинкт подсказывал, что надо бежать. Он побежал.

Следом накатывалась серая лавина волков. Январь — время волчьих набегов, волчьих свадеб. Волки всей стаей мчались за собакой. Хвосты наотлет, мощные лапы рвут снег. Шли полукольцом, надеясь, что пес начнет кружить, как это обычно делают изюбры и косули, но он шел по прямой, след его был как струна, лишь отворачивал от деревьев. Сейчас он был сыт, силен и надеялся уйти от волков. Но эти звери опытные бегуны, измором берут. Ведь как ни скор на ногу изюбр, но они и его догоняют благодаря своей выносливости и хитрости. И наверно, не уйти бы собаке, если бы под сопкой не грохнул выстрел. Сбоку, гремя валежником, серой тенью проскочил раненый изюбр. В ноздри ударил запах крови. И враз умолкло завывание. Волки выскочили на след раненного охотником зверя. Секунда, другая — и вой с новой силой раздался позади, теперь в нем слышалось звериное торжество. Потом вой начал удаляться и наконец затих за сопкой, развеялся по ветру — волки ушли за изюбром-подранком. Через какое-то время вдали прозвучали хлесткие выстрелы. Это охотник настиг волков и расстреливал их.

Пес остановился. Снова сумятица в душе, неуверенность. Упал на снег, начал хватать его запаленной пастью, часто хакать. Отдохнул. Чуткие ноздри уловили знакомый запах — по орешнику петлял заяц. Уж зайцев-то он знает, десятки съел. Он помнил, как легко ловить косых. Прыжок, давок — и готов зайчишка. Пес обнюхал обглоданную осинку, оставил на ней метку — помочился, начал распутывать следы. Никто его этому не учил.

Он повел носом. Запах острее — значит, зверек близко. А где? Вот здесь косой сделал петлю, затем прыгнул в сторону и затаился на день под елью. Видит пса, но смирно сидит и ухом не ведет, весь белый, лишь кончики ушей черные. Раскосо уставил глаза на пса, в них страх и настороженность.

Пес чутким носом уловил, откуда шел сильный запах, сжался в пружину и прыгнул на зайца. Но косой ждал этого, он взвился вверх под самым носом собаки, перепрыгнул через ее спину и снежным комом покатился в гущу орешника. И тут же исчез из глаз. А пес опешил. Ему еще не приходилось видеть, чтобы так прыгали зайцы. Пес взлаял, бросился следом, но тут же уперся в стену шаломанника. Чаща была настолько густа, что крупной собаке не пробиться. Он заметался у орешника. Косой сидел за валежиной и прядал ушами. Пес хорошо видел его. А как взять? Он злобно метнулся на чащу, начал рвать зубами кусты, но они, мерзлые, крепкие, не поддавались. Пес зашелся в неистовом лае. Но заяц, заяц-старик, мало обращал внимания на этот шум. Пусть, мол, себе лает, а я посижу под защитой кустов. Видимо, такое ему было не впервой. Ярился, ярился пес, но устал, потерял интерес к зайцу, затрусил дальше. Теперь он бежал уже не так, как вначале, без цели. Теперь он трусил и высматривал, кого бы поймать на ужин.

На снегу глубокие круглые вмятины. Аккуратные, след в след. Таких следов пес еще не встречал. Но инстинкт предков-собак и предков-волков подсказывал ему, что этот след — самый страшный в тайге. Горе тому, кто посмеет войти во владения хозяина этого следа. Здесь у него стадо кабанов, которое он пасет с давних пор. Не дает волкам нападать на стадо, сечь молодняк и чушек. Это все — его. Сбоку проходила наторенная кабанья тропа.

Стоголовый табун направлялся на новые кормовые места. Шел за кабанами и тигр. Вот у валежины страшный зверь оставил пахучую мочу, чтобы другие знали, что здесь прошел он. Волки и собаки всегда спешат свернуть с этого следа. На кабана или изюбра тигр обычно делает всего один прыжок, а если промахнется, не бросится следом, тут же отойдет в сторону, даже не посмотрит вслед счастливцу, безразлично этак зевнет, не поймал, ну и ладно! А вот когда выйдет на след собаки или волка, будет бежать и пять и десятв верст, пока не нагонит, пока не устанет. Только самые сильные могут уйти от него.

Пес зарычал от страха, метнулся от следа и тут угодил лапой в лунку — это в снег на ночь залез рябчик, — наступил птице на хвост, рябчик с шумом выпорхнул, обдал собаку снегом, сбоку вылетел другой, третий, и началось: фыр-р-р-р-р! Фыр-р-р-р-р-р-р-р-р! Фыр-р-р-р-р!

Поджав хвост, пес сломя голову сиганул от страшного запаха, от фыркающих «зверей». Ведь он никогда в жизни не видел ни тигра, ни рябчиков. Кто знает, может быть, эта фыркающая тварь и есть тот, кто так страшно пахнул. На бегу не заметил деревце, ударился в него и, забыв о боли, рванулся вниз по распадку. Таким-то вот образом он и свалился с Сихотэ-Алинского перевала в бассейн Уссури. Отсюда берет свое начало Фудзин, тысячи ключей и речушек, питающих эту бурную, с хрустальной водой реку. Выскочил на прилавок высокой сопки и застыл.

Полосатый владыка дрался с бурым медведем-шатуном. И не понять, что остановило собаку — страх или любопытство.

Тигр рвал медведя. Медведь рвал тигра. Исполины-бойцы подымались на задние лапы, всю мощь и силу обрушивали друг на друга, рвали кожу когтями, раздирали клыками, ревели. Вот медведь ударом мощной лапы сбил тигра с ног, тот волчком скатился с прилавка, но, несмотря на свой огромный рост и вес, он гибкой кошкой вскочил, рванулся на медведя, цапнул его лапой за бок. Раздался истошный рев, медведь завалился, тигр прыгнул ему на спину, вонзил клыки в загривок, но зверь, оставляя лоскуты кожи в зубах тигра, вырвался. Снова встали друг против друга, ощерили клыки с белой синевой, враз зарычали. Владыка медленно приседал для последнего прыжка. Медведь медленно отступал, ставя лапы вкривь, под себя, чуть сбочась, отходил, сдавался. Царь требовал покорности, и медведь покорился сильному. Выбрал момент, резко прыгнул в сторону, сбил грудью гнилую ель, бурым комом сиганул вниз. Грохот катился следом. Владыка рыкнул, поежился от боли, лег, чтобы зализать раны. Лег победителем, лег, как и прежде, царем.

Пес поспешил оставить это место. Теперь он знал этих зверей, знал, кто царь, а кто подданный, знал тот запах. А те, что фыркали и взлетали, против этого мошка.

Бежал Шарик быстро и долго. Влетел под раскидистый балаган виноградника, чтобы там перевести дух. Из дупла старой липы ему на спину свалился кто-то неизвестный. Уж так ли неизвестный? От него пахло тем же запахом, что и от владыки, разве что чуть послабее. Он, дикий уссурийский кот, вонзил когти в спину собаки, вспушил свой грязно-серый хвостище и противно замяукал, зашипел, тремя лапами придерживался за кожу, четвертой рвал псу уши, лоб, норовил вырвать глаза. В дупле у дикой кошки пищали котята.

Пес от страха и боли перевернулся через голову, прокатился на спине, чтобы сбросить кота, но тот, как клещ, не отпускал его. Сломя голову пес бросился в куст таволги. Инстинкт самосохранения подсказал ему, что только так можно сбросить с себя врага. Так делали его предки. Морозные прутья отбросили кота в сторону, он отряхнулся, встал боком к убегающему псу, снова грозно зашипел. Как только пес скрылся за сопкой, кот метнулся в дупло — малыши звали к себе, и пришелец больше не придет к их дому…

А пес все бежал, бежал.

Вот сбоку что-то сильно треснуло. Пес метнулся в сторону, долго нюхал зыбкую тишину. Но ничем угрожающим не пахло. Кто-то подозрительно прошуршал снегом.

Ночь, одиночество и страх давили. От страха в нем снова пробуждалась собака, которая хотела бы услышать голос доброго хозяина, знать, что в трудный момент он защитит ее. Но где он, тот хозяин? Попасть бы в деревню, лечь в конуру и спокойно закрыть глаза. Уснуть без тревог и волнений.

Пес все чаще и чаще стал поворачивать голову назад. Одно у него желание: попасть в деревню, лизнуть теплые руки Федьки. Многие собаки возвращаются домой только своим следом. Есть старые собаки, которые, зная тайгу, идут к дому прямой дорогой. Ведь если за день набродишь десятки верст, то стоит ли идти обратно след в след? Но Шарик еще неопытен, он еще новичок в этой тайге, он может идти назад только по своему следу. Только там, позади, скопилось столько опасностей. Его след стерегут кот, тигр, волки.

Пес заметался: бросился в сопку, сбежал в распадок, кинулся вверх по ключу, вывершил высокую сопку. Сел на ее хребте.

Ив-ив-ив-воууууууу! — стал он звать далекого друга. У-у-у-у-у-у-у! — прогудела тайга, отозвалось разбуженное эхо.

Пес взъерошил шерсть на загривке, попятился от эха. Лапы стали тяжелыми, спина прогнулась от усталости. Слабо тявкнул и смолк. Над головой бисер холодных звезд. Луна забралась в крону косматого кедра, греется в его хвое. И, пересилив страх, пес протяжно завыл. И не мольба, не стон были в его вое, а злоба и отчаяние. Злоба на весь мир, на все, что его окружало. Пусть любой идет сюда, на эту холодную вершину сопки, он найдет еще силы, чтобы драться.

Из-под горы отозвался одинокий волк. В такое время и одинокий? Значит, он глубокий, глубокий старик, поэтому и не пошел вслед за брачной сукой. Сильные и молодые отогнали его, и он отступил. И пес услышал в его вое страх, мольбу, волк тоже у кого-то просил защиты. Роли менялись. В сильном псе просыпался кровожадный волк. Волк, которому ничего не стоит съесть своего собрата.

Пес ответил угрожающим воем, он ждал ответа. Ждал две, три, пять минут. Еще раз провыл, в ответ — молчание. Волк струсил, по голосу узнал о его силе и поспешил уйти от опасного места. Такова судьба старых зверей в тайге. Они рады довольствоваться малым, только бы их никто не трогал. Только бы прожить еще одну зиму, час, минуту. Только бы потосковать еще под луной, повыть, но и выть-то во весь голос нельзя — убьют. Убегай, старик, на слабых ногах, уходи, вот и пес наметил тебя себе на ужин. Может, ты окажешься все еще сильным, но у тебя совсем слабое сердце, на длительный бой тебя не хватит, а вот у пса, хоть он и устал, хватит.

Пес не дождался ответа. Сбежал с сопки и затрусил по распадку, смелый и сильный. Не пугали его больше шорохи и треск, он сам шел на них. Впереди промелькнули три зверька. Гибкие, верткие, они враз зашипели на собаку, зафыркали. Ночь донесла до пса их запах. Пес рванул с места, выбросив далеко комья снега. Вихрем, смерчем налетел на растерянных харз — куниц. Только что они, злодейки, задавили кабаргу и теперь пировали. И имеет ли право слабый пировать на глазах у сильного? Нет. Пес теперь знал, что нет. Враз разметал хищниц, на ходу успел поймать за середину тонкого тела замешкавшуюся харзу, рванул в сторону, ударил ею себя по бокам; предсмертный зевок — и она задохнулась в его пасти. Пес швырнул вонючую харзу на снег, где она еще дважды дрыгнула ногами, потом бросился к остаткам кабарожки. Вогнал клыки в парное мясо и жадно, с рычанием, начал есть. Наконец-то и он насытился. Две другие харзы по вершинам деревьев поспешили убраться от опасного врага.

Кабаргу съел в один присест, тем более что от нее осталось меньше половины. Ведь кабарожка — маленький олень — и пуда не тянет. А после такого бега пес съел бы и пуд мяса. Взялся за вонючую, сероватую, с рыжими подпалинами харзу, а в ней и двух фунтов не наберется.

Десяток раз жамкнул и проглотил вместе с костями не жуя. Волчья привычка: меньше всего жевать, а быстрее добычу спрятать в желудок, не то вырвут из зубов собратья. Да и харзы, когда поедают добытое сообща, также спешат насытиться побыстрее. Шипят, дерутся между собой, рвут друг у друга куски мяса: в такой колготне, драке могут съесть в два раза больше своего веса. А потом расползутся по дуплам и будут дремать двое суток подряд.

После обильной еды пес разрыл под липой снег, свернулся калачиком и сладко задремал. Но спал чутко, настороженно, по-звериному. Видел собачьи сны в коротком забытьи: то он убегал от кого-то, поэтому его лапы дергались, то злобно рычал, наверное, видел ненавистного хозяина, то тихо поскуливал, словно ласкался к кому-то.

Проснулся оттого, что кто-то настойчиво стучал по дереву. Пес рыкнул, вскинул желтые глаза с темными обводами на вершину дерева, увидел дятла, вскочил. Дятел испуганно присел на хвост, оттолкнулся лапками и взлетел, предупредил кого-то об опасности: трык! трык! трык!

Пушистая белочка спрыгнула с кедра, поднялась на задние лапки, быстро поводила головой по сторонам, но, не заметив ничего опасного, поскакала по снегу в поисках шишки. Ведь с кедров ветер-северяк сдул все, а шишки могли быть только под снегом. Нашла. Заработала лапками, разметала снег по сторонам, выхватила целехонькую парную — из снега — шишку, как баба из печи булку хлеба, проворно пробежала зубками по шелухе, очистила от шелухи шишку, надкусила сверху орех, не вытаскивая его из шишки, осторожно вытянула зерно. Вкуснота! Хорошо! Зубки точат орехи, лапки придерживают шишку, все споро и ловко. Вот она простучала зубом по другому ореху — звук, как у пустой бочки, не стоит зря тратить времени, надо брать орех с зерном.

Пес внимательно следил из-за дерева за пушистым комочком. Прицеливался, как бы его взять ловчее. Припал на лапы, уши к вискам прижал, затаился: а вдруг белочка доест шишку и побежит в его сторону… Но белочка знай точит зубками по орехам, спокойно занимается своим делом. Пес не выдержал, пополз к ней на животе. Прогудел от ветра кедр, тревожно загомонили деревья. Белочка подняла голову, будто ей что-то сказала тайга. Встретилась глазами со страшным зверем, черным и огромным. Гур-гур-гур-гур! — испуганно закричала и метнулась на кедр. Шишку псу оставила.

Пес подбежал к шишке, нюхнул — пахло смолой и белкой, а что толку!

Цок-цок-цок! — начала белка бранить с дерева пса. Пес тявкнул — смешал в себе волка с собакой. Ведь настоящий волк не стал бы голос подавать неведомо кому. Но что делать, проснулся в собаке волчий зов, а привычка собачья не забыта — облаивать каждого, кого не можешь достать зубами. Должен бы прийти охотник и добыть найденное. Но где он? И пес лишь облаял белку и побежал прочь.

Ветерок принес запах фыркающих птиц. Пес теперь уже понял, что они не опаснее белки, начал подкрадываться, но на всякий случай поднял шерсть на шее, хвост припустил. Подкрался к лунке в снегу. Понюхал вход — и бац на него обе лапы. А рябчик выпорхнул сбоку и с фырканьем улетел. Пес прыгнул на другую, но снова промах. И тут началось беспрерывное фырканье. Пес метался от одной птицы к другой. Приходилось следить за тем, чтобы не наскочить на дерево. Но такое надо уметь, этому надо научиться: пес налетел на куст орешника, чуть не выколол глаза. Гавкнул пару раз и бросил никчемных птиц.

А утро разгоралось. Из-за сопок выползло красное солнце. Горело небо. Стучали дятлы, цвиркали поползни, пищали синицы, тренькали снегири.

Пес попытался поймать кого-нибудь из маленьких птиц, но скоро понял, что тех, кто летает, добыть трудно, а вот тех, кто бегает, легче, но и здесь нужны сноровка и осторожность.

Так прошел день. Ночь догнала собаку под седой вершиной перевала, здесь голодный пес забился под скалу и уснул тревожным сном. Ему бы не спать надо, а охотиться. Ночью выходят пастись косули, кабарожки, изюбры. Но где было знать об этом псу? Он пока еще не постиг многого.

Забрезжил рассвет. Пес поднялся и затрусил по тайге, сам не ведая куда. Переваливал за сопки, карабкался на их крутые бока, пока не вышел в пойму речки Янмутьхоузы. Здесь было очень много следов колонка, густо натропили белки. Отроги сопок рыжели дубками, орешником, зеленели массивы кедров. На берегу речки стоял дуплястый тополь. В стволе его темнел лаз, из лаза курился парок. Пес обнюхал лаз. Запах знакомый, едкий, густой — запах медведя. А что если?..

Пес обежал тополь, поставил лапы на дерево и громко взлаял. Так делали все его предки — собаки, когда они звали к себе охотника-друга. Но так бы не сделал волк. У волка нет друзей. Он редко лает, разве что волчица, когда хочет предупредить свой выводок об опасности. Если бы волки лаяли на каждого зверя, да еще лаяли в одиночку, то охотники давно бы перебили их. Одинокий волк все делает молча, скрытно. Лишь когда они идут стаей, тогда им никто не страшен, кроме тигра. Ведь волки во время гона как бешеные.

В дупле было тихо. Пес залаял сильнее. В дупле зашуршали гнилушки. Пес поднял яростный лай. Раздался рык зверя. Утроенный пустотой дупла, он был громче грома. Из пролаза вывалился белогрудый гималайский медведь, злюка и забияка. Утробно рыкнул, чертом кинулся на собаку. Успел шлепнуть пса лапой, отчего тот свалился с обрыва, шлепнулся на припорошенный лед и юзом проехал по нему. Это было похоже на удар палки или бича прежнего хозяина. Взъярился пес. Забыв о боли, рванулся на медведя, медведь прыгнул ему навстречу, но пес увернулся. Благо, на льду не было кустов, лежал плотный снег, а то поймал бы зверь собаку, разорвал своими мощными лапами. Пробегая мимо медведя, пес успел с ходу рвануть его за «штаны», так что клочья шерсти полетели, брызнула на снег кровь. Ахнул медведь, присел на зад, выбросил вперед лапы, но пес снова ловко обошел их. Описав круг, ринулся на зверя. Медведь тоже хотел схитрить и прыгнул туда, где, по его расчетам, могла оказаться собака, но пес отскочил в сторону, потом рванул медведя за бок сильными челюстями… Медведь ревел от ярости. Пес припадал на лапы, неистово лаял, лаял.

Медведь бросился с рыком на пса, но он снова увернулся и успел «починить» ему бок. И тут началось: медведь гонялся за псом, скользил лапищами по льду, падал, ревел, а пес, словно челнок, проскакивал мимо него, хватал, зубами за что попало, но в лапы не давался.

Понимал ли пес, что ему не задавить эту зверину? Ясно, понимал, но собачья привычка держать зверя сказалась здесь. Понимал и то, что если попадет в лапы косолапому, то тот разорвет его. Но понимая, наступал все яростнее.

Наконец медведь запалился. Прижался задом к обрыву и заревел, начал хватать камни, куски глины и бросать в надоевшую собаку. Сделал рывок, отогнал ее и тут же бросился к тополю, чтобы наверху передохнуть. Но пес поймал его за «штаны», не отпускал зверя. Медведь выволок его на берег. Не останавливаясь, метнулся к тополю и полез на дерево. Пес не разжал зубов, волочился следом за медведем. И лишь когда зверь оторвал его лапы от земли, пес отпустил его и больно шмякнулся о корни тополя. Еще сильнее озверел. Начал рвать зубами мерзлые корни, рыть стылую землю лапами, рычать и лаять.

Медведь же ловко примостился в развилке тополя, уркал на пса, порыкивал, чавкал; не слезал, застыл черным пятном на дереве. Понял, что нет противнее зверя в тайге, чем собака. Ему не раз приходилось драться со своими собратьями, даже с тиграми, но там сила брала силу.

Наконец и пес устал. А медведь уже и не уркал: пусть себе гавкает. И пес замолчал. Пошел от тополя. Но стоило медведю пошевелиться, снова бросался к дереву. Наконец оставил несбыточную затею и затрусил, чуть кособочась, на взлобок сопочки. Хрупал снег под его лапами.

По пути попадались мыши, он ловил их, но это еще больше возбуждало голод и гнало, гнало вперед. Хотелось поймать кого-то покрупнее, но пока не получалось. Прошел еще мимо одной берлоги медведя. Немного дальше догнал зайца, этот был поглупее. Съел. Теперь можно было и отдохнуть.

Пес становился волком.

Пахнуло колонком. Пес бросился по следу, низко опустив нос. И вот рыжий бесенок метнулся от него. Пес в несколько прыжков догнал колонка, но тот успел юркнуть под корень дуба. Пес начал яростно рыть землю лапами, рвать корни зубами, пытаясь просунуть нос в нору. Просунул, поймал колонка за хвост, но хвост вырвался из зубов. Тогда пес добрался до задней лапки колонка и выдернул его из временного убежища. Колонок пронзительно заверещал, извернулся и хватил острыми зубками за щеку пса. Тот взвыл, сильно тряхнул головой и отбросил прочь зверька, но тут же схватил его за спину и придушил. Наступил лапами на тушку, разорвал ее надвое и, не торопясь, съел. Слизал бусинки крови со снега, еще раз обнюхал разрытое убежище и побежал дальше.