"Расколотый идол" - читать интересную книгу автора (Эйлат Гидеон)

Глава III «Медведь, юнга, капитан»

В стальной клетке зашевелился зверь. Медленно поднялся на четыре лапы, пошатнулся, встряхнул косматой головой и взвыл человеческим голосом. Затем выругался. Лапы разъехались, и медведь плюхнулся на живот.

Присные Ахамура, сидевшие вокруг клетки на скамей и просто на земле под фруктовыми и декоративными деревьями, дружно захохотали. Им вторил визгливый, захлебывающийся смех Маагра. Паквид Губар выразил свое весели кривой улыбкой. Только Пузо остался серьезен. Он угрюмо смотрел на клетку, полагая, что радоваться преждевременно.

Из бурых запястий зверя высунулись две загорелые человеческие кисти, схватились за прутья решетки. Рывками перемещая руки вверх, медведь кое-как поднялся на задние лапы. Потом ухватил себя за шкуру на животе, рванул изо всех сил. Затрещали нитки, образовалась широкая прореха, В несколько резких, яростных движений Конан освободился от шкуры и пинком отправил ее в угол.

Люди Пуза — весьма живописное сборище шадизарских бандитов, с малолетства привыкших не страшиться ни зверей, ни людей и почитать лишь закон кулака и ножа, — потешались вовсю. Они сделали свое дело — дождались, когда люди Губара выволокут из цирка клетку с оглушенным «медведем», помогли им отбиться от разъяренных артистов и служителей цирка и перенесли пленника в надежные стены «резиденции» Пуза. Здесь они не боялись ни городской стражи.

(да если на то пошло, они вообще ее не боялись), ни циркачей, жаждущих отомстить за кровь хозяина. Они заслужили выпивку, еду и потеху. Выпивку и еду они уже получили — каждому был выдан вместительный кубок или оплетенная бутыль, и в сад вынесли несколько больших корзин съестного, а потехой будет скорая расправа над отступником, каковым бандиты считали Конана.

Но их главарь строил иные планы. Глядя в перекошенное злостью лицо киммерийца, на огромную лиловую шишку посередине лба, Пузо улыбнулся, как ему самому казачин, дружелюбно и ободряюще.

— Остынь, кипяток, — сказал он, — Здесь тебе не цирк, если так охота корчить из себя пещерное чудовище, зачем было шкуру сбрасывать?

Шайка заржала.

— А у него линька началась, — хихикая, пояснил Маагр. — И к тому же блохи заели.

— Ты, Конан, правда, расслабься, — посоветовал Ахамур еще добродушнее. — Разговор нам с тобой серьезный предстоит. Присядь, успокойся. Может, хочешь горло промочить? — Он щелкнул пальцами. — Вина гостю!

Один из приспешников подскочил к клетке, просунул между прутьями кубок с вином. Он был осторожен, но все-таки не учел тигриной ловкости и стремительности пленника.

Конан наступил ему на предплечье, опустился на корточки, аккуратно, чтобы не разлить вино, забрал кубок у верещавшего от боли бандита и оглушил его ударом огромного кулака по макушке.

Только после этого он последовал совету Пуза — сел и успокоился.

А ты и впрямь шустрый, — удовлетворенно заметил Пузо.

— Хочешь мне что-то предложить, — сообразил Конан. Глотнув вина, он спросил: — Работенку?

— Точно. — Ахамур сузил глаза. — И догадливый.

— Тут любой дурак догадается. Слыхал я, что ты меня ищешь, да решил, посчитаться хочешь. Выходит, ошибся я. Если б ты на меня зуб держал, просто подослал бы убийцу, и дело с концом. Все знают, Пузо — дядька крутой, пустого риска не любит. Нет, раз уж ты за меня так серьезно взялся, раз велел холуям отбить меня и через полгорода на себе тащить, — значит, нужен я тебе.

Пузо согласно кивнул. Ему нравился этот юноша, приглянулся, когда, сбежав от Губара, попросил у него убежища. Только независимый нрав киммерийца помешал сразу взять его к себе телохранителем. Главарь бандит решил хорошенько присмотреться к чужестранцу. Приказал своим людям оберегать его и все разумные просьбы выполнять. «Если не подойдет он мне, — решил он тог, выдам Губару». Но Конан вскоре сбежал, так и оставшись для него загадкой.

— Вот и хорошо, что не надо нам ходить вокруг около. Поговорим о деле.

— А вот так не пойдет, — заупрямился Конан. — Не будет никаких разговоров о деле, пока ты меня из клетки не выпустишь.

— Выпущу, непременно выпущу, — пообещал Пузо, как только мы с тобой поладим. А и не поладим, все равно выпущу. Отвезут тебя за ворота и в ров скинут. Мертвого конечно. На что ты мне, живой, будешь нужен?

Конан предпочел ответить угрюмым молчанием. Сочтя его за признание довода неопровержимым, Ахамур хлопну в ладоши.

— Все — кыш! Хватайте жратву и бегом отсюда! Паквид, Маагр, это и вас касается…

Маагр подобострастно закивал и рысью кинулся к выходу из сада, Губар встал и удалился неторопливо, степенно, пряча от взора Ахамура перекошенное гневом лицо. Ему нисколько не понравилось, что Пузо явно причислил его к своим холуям.

— Эй! — крикнул Пузо вслед приспешникам. — А это мне выносить прикажете?

Четверо поспешили назад, ухватили за руки и за ноги все еще не пришедшего в себя товарища и бегом вынесли из сада. Ахамур проводил их безучастным взглядом и повернулся к Конану.

— Вот что я тебе скажу, голубок. Мы с тобою не первый день знакомы. В этом вонючем городишке меня каждая собака знает и подтвердит мои слова, если вдруг усомнишься. Есть у меня два главных правила, я им с малолетства следую. Наверное, я их с молоком матери впитал, за что буду до гроба благодарен шлюхе, которая меня родила. Никому не уступай и ничего не забывай. Вот такие нехитрые правила. Смекаешь, к чему я клоню?

Конан, разумеется, отрицательно покачал головой. — Знаешь, бывают в жизни случаи, когда тебя припрут к стенке и даже не рыпнуться. Кажется, пиши пропало. Выпало с тобой такое?

Киммериец кивнул.

— Ну, и как же ты выкручивался? — поинтересовался Пузо.

— Да по-разному, — уклончиво ответил Конан.

— Выслушивал, наверное, претензии, а потом бил недруга по башке, как сегодня моего недоумка, и уходил преспокойненько, верно?

— Бывало и так.

— Вот то-то и оно. — Пузо с глубокомысленным видом поднял толстый волосатый палец. — Не бывает безвыходных положений. И не бывает единственного выхода, этакой мышиной норки, в которую тебе дадут протиснуться, если по-быстрому скинешь жир. Знал бы ты, парень, сколько раз всякие друзья-приятели приставляли ножик к моему горлу и говорили: ну давай, Ахамур, худей. А то больно у тебя живот велик, ты им чуть ли не полгорода накрыл. Выбирай: или ты покойник, или отдай нам все, что нажил праведно и неправедно, а потом забейся в норку и сопи себе на здоровье, только носа не кажи. Много их было, ой, много! И где они все? А я — вот он, винцо попиваю, девочек щупаю и половиной шадизарской сволочи помыкаю. И с тобой имею честь беседовать. И никто никогда, — назидательно заключил Пузо, — не заставлял и не заставит меня пойти наперекор моей совести.

«Было б чему идти наперекор», — усмехнулся про себя Конан.

— Вот и сейчас нашелся приятель, — сказал Ахамур, — который меня припер к стенке. Правда, этот не требует, чтобы я с ним поделился деньгами и властью. Ни то, ни другое ему не нужно. Странный тип, не правда ли, Комли?

По некотором размышлении киммериец сказал:

— Пожалуй.

— Ты когда-нибудь встречал человека, которому нужны деньги и власть?

Конан снова был вынужден задуматься. На своем коротком веку он встречал самых разных людей.

— Нет такого человека, — уверенно заявил Пузо. — Нет не было и не родится никогда.

— А твой приятель? — удивленно спросил Конан.

— Разве я сказал, что он человек?

Пузо умолк, чтобы вволю насладиться замешательство собеседника. Потом снисходительно пояснил:

— Мой приятель — идол племени юэтши, островитян моря Вилайет. Вернее, дух, обитавший в каменной статуэтке. До недавнего времени он был моим верным помощником. Когда-то, в романтической юности, довелось мне ходить по морю на купеческом судне…

Он проклинал свою мать — за то, что родила его на свет и бросила, когда ему не исполнилось и пяти. Он проклинал своего приемного отца — вора-домушника, который его лазать по ночам в чужие окна и отпирать двери, а в тринадцать лет продал его капитану торгового судна. Он проклинал своего «опекуна» — потому, что не выносил произвола над собой.

С тех пор, как на купеческом корабле «Воля ветров» появился юнга, у капитана и команды не было лучше развлечения, чем издеваться над ним. «Ахамур, нож в зубы и бегом на мачту — ты сегодня еще не соскребал с топа помет чаек». «Ахамур, мне не нравится, что ты толстеешь. На море лучший способ похудеть — меньше жрать и больше работать. А ну, живо драить палубу!» «Молодец, Ахамур. Ты хорошо потрудился и заслуживаешь награду. Дарю тебе гальюн — он твой до конца плавания. И чтоб ни пятнышка, понял?»

«Когда я буду капитаном, — мысленно говорил мальчик жестокосердным морским бродягам, тая за угодливой улыбкой кипучую ярость, — вы у меня будете чистить гальюн языком».

Но он понимал, что никогда не станет капитаном. Он ненавидел море и совершенно не выносил качку. Ежеутренне сгоняя с топа и рей наглых чаек, так и норовящих загадить оснастку, он едва не терял сознание от страха высоты. Уже будучи взрослым, Ахамур чуть ли не каждую ночь возвращался во сне в те годы, полные невыразимых мучений и безумного страха — вот он болтается в вышине, под нежными голубыми разводами облаков, и вот сейчас легонько дунет ветерок, и он, точно капля белого птичьего помета, разобьется о палубу под хохот безжалостных матросов.

Он мечтал о твердой почве под ногами. И чтобы ни единой наглой рожи, ни единой подлой души поблизости. Забиться бы, как мышь, в норку…

— Ахамур, — сказал ему однажды капитан, вонзая в плечо крепкие просмоленные пальцы, — видишь остров прямо по курсу?

Мальчик заслонил пухлой ладошкой глаза от солнца, посмотрел на северо-восток и увидел впереди тонкую дымчатую полоску.

— Остров Каменных Истуканов, — сказал капитан, — древнее капище язычников юэтши. Он не так велик и знаменит, как остров Железных Идолов, это просто клочок безжизненной суши. Ходят слухи, что здесь иногда отсиживаются пираты, но ведь с таким удальцом, как ты, нам никакие разбойники не страшны, верно я говорю?

Ахамур съежился — он давно привык к тому, что капитанская похвала неразлучна с гнусными шутками. Вот и сейчас седой шкипер оправдал худшие ожидания мальчика.

— Нам нужна питьевая вода, — сказал бывалый мореход. — Так нужна, что ради трех паршивых бочонков я готов рискнуть старой шлюпкой и одним дармоедом. Постарайся высадиться в укромном местечке, чтобы пираты или дикари, если они сейчас на острове, тебя не заметили. Мы простоим ночь на якоре, но под парусом — чтобы в случае чего удрать. Это нелегкая работенка, Ахамур, ветерок свежеет, нас будет сильно сносить, и никому из всей команды не удастся сомкнуть глаз. Понял, к чему я клоню, дружок? Если к утру не воротишься, мы уйдем. А вернешься без воды — пеняй на себя.

— А если там вообще нет воды? — одеревенелым от страха языком спросил мальчик.

Капитан пожал широкими плечами.

— Тогда можешь считать, что судьба плюет тебе в рожу.

Судьба и впрямь не слишком благоволила несчастному юнге. Шестивесельная шлюпка, ведомая одной парой маленьких неопытных рук, у самого берега была подхвачена сильным прибоем и застряла между острыми рифами, которые торчали из воды, точно окаменелые челюсти исполинской древней акулы, одной из тех, что во времена незапамятные рыскали в этом море.

Мальчик чуть не разрыдался в голос, когда обнаружил, что уровень прилива сейчас на верхнем пределе и море уже вызволит шлюпку из ловушки. Для этого нужны по меньшей мере двое сильных мужчин.

Перенося бочонок на берег, он сорвался с рифа и вымок до нитки. А когда выполз на сушу, сообразил, что выбрал не слишком удачное место для высадки. Здесь прямо и тонкой полоской каменистого пляжа вздымалась трудноодолимая круча, и не было видно пути в обход. Подыскивая, по совету капитана, укромное местечко, он начисто позабыл о том, что надо подобраться с бочонками к источнику питьевой воды, а потом еще и переправить их, уже наполненные, к шлюпке. В каждый бочонок, по его прикидкам, должно было вместиться не меньше пяти ведер воды. Как, спрашивается, не расколоть их, скатывая с такой крутизны?

«А может быть, капитан просто решил отделаться от меня? — с тоской подумал Ахамур. — Понял, что моряк из меня никогда не получится, вот и придумал высадить на необитаемый остров».

Предположение казалось настолько обоснованным, что мальчик задрожал от страха.

А вдруг корабль так и не встал на якорь? Вдруг он уже ушел?

Ахамур повернулся к морю, но ничего не разглядел в незаметно подкравшихся сумерках.

Он открыл рот, чтобы выругаться, — и прикусил язык. Остров не был необитаемым. Откуда-то из-за обрыва ветер донес взрыв нечеловеческого, неописуемо дикого хохота.

«Он чужой, — говорили голоса. — Он не молится нам. Он не юэтши».

Вздрагивая и озираясь на каждом шагу, при любом шорохе падая ничком и замирая, Ахамур пробирался в глубь острова, к каменному сооружению посреди столовидной горы, каковую представлял собой остров Каменных Истуканов.

«Зачем он пришел? — вопрошали голоса. — Мы его не ввали».

Никогда в жизни он не видел, чтобы луна и звезды светили так ярко. Словно задались целью лишить его малейшего укрытия. Но он не замечал и своих недоброжелателей — тех, кому принадлежали голоса. Хотя им тоже негде было спрятаться.

Впрочем, это его нисколько не успокаивало. Он уже понял, что голоса звучат у него в голове.

«Капище, — вспомнил он, снова поглядев на каменное сооружение. — На этом острове язычники поклоняются своим богам или демонам. Наверное, это и есть демоны».

— Он нас не любит, — обиженно заявил кто-то.

— А сам-то ты себя любишь, Яшмовый? — язвительно поинтересовался другой. — Только и знаешь, что ныть и жаловаться на судьбу. Забыл золотое правило: «уважай себя сам, тогда и другие тебя зауважают».

— Все бы тебе морали читать, Халцедоновый, — проворчал третий невидимый островитянин. — А ты бы лучше поинтересовался у нашего гостя, зачем он сюда явился нежданно-негаданно.

— Ну, уж коли ты, Ониксовый, просишь, — насмешливо откликнулся Халцедоновый. — Как я посмею тебе отказать! Эй ты, недолговечный, что за нелегкая тебя принесла? Лучше отвечай правдиво, мы шуток шутить не любим.

— Я моряк, — хрипло ответил Ахамур. — Мне ну питьевая вода. Там мой корабль. — В этом он вовсе не был уверен, но на всякий случай показал рукой назад.

— Мне нужна питьевая вода! — зло передразнил Яшмовый. — Ему нужна наша питьевая вода. Все они, люди, из одного камня тесаны. Являются незваными-непрошеными и говорят: было ваше, стало наше. А известно ли тебе, недолговечный, что ты идешь не по земле, а по костям бесчисленных любителей чужой питьевой воды?

Мальчик этого, разумеется, не знал.

— Они тоже не знали, — уверил его Халцедоновый. Ты не подумай о нас плохо, дружок. Мы не изверги какие-нибудь, чтобы убивать из-за пустяка. Просто мы свято блюдем свои принципы, которые сами же на досуга выдумываем. А досуга у нас хоть отбавляй, мы же не скитаемся по морям и чужим странам, как некоторые смертные бездельники.

— А я бы поскитался. — В голосе Ониксового мальчику почудился тоскливый вздох.

— Ониксовый, не знаю, как Яшмового, а меня ты замучил своей романтикой дальних странствий. Честное слово, если найдется дурак, который согласится забрать тебя отсюда вместе со всеми твоими причудами, — ноги ему облобызаю.

— Так вот, моряк, — обратился к Ахамуру Яшмовый, — воду мы бесплатно не раздаем. Что в мире смертных, что в мире духов закон один — услуга за услугу. Ты на нашем острове человек новый, а вот будь на твоем месте юэтши, он бы сразу все понял. Мы можем дать тебе все, о чем ни попросишь, — но не «за так». Понял?

«За так» мы готовы поделиться с тобой только свободным временем, все равно его некуда девать, — подхватил Халцедоновый. — Но уж тогда не взыщи, что перед смертью небо с овчинку покажется. На развлечения мы горазды. Для того и созданы, как нам кажется.

— А мне надоели здешние развлечения, — посетовал Ониксовый. — Все одно и то же. Убили, зажарили, поплясали вокруг костра, съели. Не мы, конечно. Юэтши, наши приверженцы.

Халцедоновый хихикнул.

— Ониксовый у нас привереда. Но когда ему мажут лоб свежей кровью, он почему-то не брюзжит.

— Мне обрыдло однообразие, — пожаловался Ониксовый, как решил мальчик, не своим собратьям, а ему.

— Ты сам разрабатывал ритуал, — напомнил Яшмовый. — Да и чего еще требовать от скудоумных, неизобретательных дикарей? Все их таланты без остатка отданы ловле рыбы.

— Но ведь мы посылаем богатый улов, — возразил Ониксовый, — всякий раз, когда они просят.

— И что, наши дары идут впрок? — Халцедоновый был явно не из тех, кто лезет за словом в карман, если так можно выразиться о бестелесном, а потому бескарманном духе. — Юэтши всякий раз пожирают только часть рыбы, остальное благополучно тухнет. И снова им приходится голодать, пока в их руки не попадает какой-нибудь купец или пират, или просто бродяга, которого можно принести нам в жертву.

— Вот я и говорю, скучища, — Ониксовый отчетливо вздохнул. — Порочный круг.

— В этом море водятся пираты, — неохотно произнес Яшмовый. — Давайте как-нибудь попробуем с ними договориться. Может, ты и прав, Ониксовый, — насчет того, что нам пора обновить паству.

Ониксовый возмущенно фыркнул.

— Кто бы говорил?! Или ты забыл, кто однажды вас убеждал попробовать с пиратами? Не прошло и полвека, и ты выдаешь мои слова за свои. А чем дело кончилось в тот раз? Вы с Халцедоновым довели их до умопомрачения, они передрались, а затем попрыгали с обрыва и разбились, и море унесло их трупы. Наверное, кто-то все-таки остался жив, и когда вновь обрел рассудок, обо всем рассказал другим морским разбойникам. С тех пор пиратские суда обходят наш уютный островок стороной.

Мальчик слушал потусторонних спорщиков, замирал от страха. Какая там вода — унести бы ноги! Добраться моря и прыгнуть в волны, как те безумные пираты, а там будь, что будет. Ни о чем другом он уже не мечтал. Ни видимо, островные боги (или демоны?) отчетливо улавливали страх юнги. Но никто ему не сочувствовал. Кроме разве что сущности по имени Ониксовый.

— Может, все-таки отпустим ребенка? — спросил он своих товарищей.

— Так вот сразу возьмем и отпустим? — проворчал Яшмовый. У него был неприятный, кашляюще-дре-безжащий голос. Если б Ахамур не знал почти наверняка, что голос принадлежит бесплотному духу, он бы вообразил его обладателя дряхлым капризным старикашкой, у которого вечно болит и не разгибается спина и который любит устраивать окрестной детворе мелкие пакости. — А он потом на все море раструбит, что Каменные Истуканы растрескались от скуки и церемонятся с нахлебниками. Этак через неделю сюда целая толпа набежит за нашей питьевой водой.

Сам того не желая, он подал Ониксовому идею, и поспешил за нее ухватиться.

— Вот именно, Яшмовый! Он расскажет обо всем сородичам, и у нас будет новая паства. Больше мы никого отсюда не выпустим. Пускай они нас боготворят, пусть молятся, выдумывают разные обряды и ритуалы. Нам только этого и надо, верно?

— А жертвы? — вмешался Халцедоновый. — Откуда возьмутся жертвы, если их не отпускать с острова? Да и хорошего в том, что они день-деньской будут нам мозолим, глаза? Я, конечно, люблю компанию, но и к уединению успел привыкнуть.

Наступило молчание. С замиранием сердца, готовый вот упасть в обморок, мальчик ждал решения своей участи. Похоже, Яшмовый и Халцедоновый всерьез обдумывали идею Ониксового, а тот напряженно искал новый довод и свою пользу.

— Чем хороши дикари? — проговорил Яшмовый. — Приплыли — уплыли. Никаких неудобств.

— Ну да, никаких неудобств, — согласился Ониксовый. — Кроме скуки и, как следствие, вечной грызни между собой. Мы до смерти надоели друг другу, неужели вы этого еще не поняли? Мы перестаем цапаться, только когда находим себе иное развлечение. То есть, когда на нашем острове появляется люди. Друзья мои, я же не требую принять решение раз и навсегда. Давайте только попробуем. Дадим цивилизованным людям поселиться на острове, а если они будут нам докучать, долго ли от них избавиться? Между прочим, мы сможем даже устраивать между собой войны, и люди будут нашими солдатами. Все, как у больших богов.

— А вот эта идея мне уже нравится, — неохотно признал Халцедоновый. — Я бы хотел иметь собственную армию религиозных фанатиков. И даже распространить свое влияние на ближайшие острова.

— А потом тебе захочется покорить весь мир смертных, — насмешливо произнес Яшмовый. — Вот уж правду говорят, аппетит приходит во время еды.

— А что? — сердито спросил Халцедоновый. — Чем я хуже других? Почему я должен прозябать на заброшенном островке, когда остальные боги купаются в людском обожании?

— Точно за такие же речи, — сказал Ониксовый, — вы меня называете неисправимым мечтателем и безнадежным романтиком. Ах, друзья мои, до чего же вы непоследовательны!

— Ладно, я за то, чтобы попробовать. — Упрек явно задел Халцедонового за живое. — Но что от этого меняется? Яшмовый все равно ни за что не согласится, а без него мы не…

— Отчего же? (Мальчик услышал кашляюще-дребезжащий смех). Я согласен попробовать. Давайте отпустим ребенка. Моряк, ты уверен, что на корабле ждут твоего возвращения с питьевой водой?

— Нет. — Ахамур облизал пересохшие губы. — Боюсь, что корабль ушел. Меня просто бросили.

Яшмовый снова захихикал.

— Возможно, твои подозрения не лишены оснований, маленький мореплаватель. Но ты все-таки рискнешь, верно? Наберешь питьевой воды, сядешь в лодку и поплывешь на поиски корабля. А иначе тебе придется жить на острове. Впрочем, мы тебя не гоним. Оставайся, если хочешь, и будь нашим священнослужителем.

Ахамур встретил это предложение без всякого восторга.

— Я бы предпочел вернуться, — хрипло произнес он. — Но мне не хватит сил перенести бочки с водой в шлюпку. А если я вернусь без воды, меня изобьют до смерти и сбросят ид борт. К тому же моя шлюпка застряла между камнями…

— Насчет этого не волнуйся, — сказал Ониксовый. — К тому времени, как ты вернешься на берег, все будет устроено. Плыви спокойно и ничего не бойся. На корабле тебя и пальцем никто тронуть не посмеет. Ибо теперь, — в его голосе зазвучала торжественная нотка, — ты — под моим личным покровительством.

— Э, э! — возмутился Яшмовый. — С какой это стати — под твоим? У нас на него прав не меньше, чем у тебя.

— Да, верно, — поддержал его Халцедоновый.

— Этот недолговечный — мой! — твердо заявил Ониксовый. — Если б не мое заступничество, вы бы его уже умертвили из-за паршивого глотка питьевой воды.

— Ты нарушаешь закон, который придумывал вместе с нами, — раздраженно произнес Яшмовый. — Все, что на этом острове находится, принадлежит всем нам. Личного имущества здесь нет и быть не может.

— Я беру ребенка, а вы всех, кого он приведет, — предложил Ониксовый. — А закон предлагаю сейчас же и отменить. Или вы забыли, что мы собрались воевать между собой? А воевать боги могут только руками смертных, это непреложный принцип мироздания. Не мы его устанавливали, не нам и отменять. Войска придется делить, и я готов уступить свою долю. Ради мальчика.

— На что он тебе?

— Отныне он под моей опекой до тех пор, пока не прогневает меня. Я хочу покинуть этот постылый остров и повидать другие страны. Теперь этот мальчик принадлежит мне, как и мое каменное тело. Считайте его моим средством передвижения. — Гораздо более ласковым тоном он обратился к Ахамуру: — Не бойся меня, малыш. И никого не бойся. Никто тебя не обидит, пока я тебе покровительствую.

На баке старого купеческого судна «Воля ветров» капитан и лоцман то переглядывались друг с другом, то снова устремляли на север изумленные взоры. Вся команда выбилась из сил за бессонную ночь, сражаясь с налетевшим нежданно-негаданно шквалом, а на рассвете корабль напоролся на риф и получил пробоину в левом борту. В трюм хлынула круто посоленная вилайетская вода. Пробоину можно было легко заткнуть товарами, которыми был под завязку набит трюм, но тут капитан допустил непростительную промашку: не желая портить тюки с шелком и атласом, он распорядился перенести из другого трюма запасной парус и с его помощью устранить течь. С этой задачей команда справилась, однако нижние штуки тканей пострадали. И тут, как назло, снова налетел ураганный ветер и растерзал в клочья самый большой прямой парус на единственной мачте.

Поистине, воля ветров в этот день была злой. Капитан торгового судна клял себя за неосмотрительность, матросы глядели на него с упреком. Все понимали, что парус-затычку теперь придется вынимать, и уйма товара будет безнадежно испорчена.

Но не эти горькие мысли заставляли капитана изумленно смотреть вдаль. Толстый неуклюжий мальчишка — бесполезный рот, никогда не упускающий случая заблевать палубу, — возвращался. Греб против сильного течения, которое вопреки все той же воле ветров принесло корабль обратно к острову.

Капитан, высаживая Ахамура на клочок суши, о котором среди моряков ходила дурная слава, нисколько не сомневался, что видит сопляка в последний раз в жизни. И вот он плывет обратно.

— Но ведь вчера, — оторопело произнес кривоногий плешивый лоцман, — тут не было никакого течения.

— И откуда берется ветер? — Капитан указал на кудрявые облака. — Взгляни, они не движутся! Чудеса, да и только!

Средняя пара весел поднималась и опускалась, словно по собственной воле. Но мальчик, хоть и греб против невероятно сильного течения, вовсе не выглядел изнуренным. Словно провел ночь на пуховой перине, а не выбивался из сил на чужом, возможно таящем опасности, острове.

— Боги, смилуйтесь над нами, — пролепетал лоцман. — Он везет воду!

Лодка заметно оседала на корму, где лежали три вместительных бочонка.

— Этого не может быть, — пробасил капитан.

— А что, если ему помогли? — предположил кто-то из матросов. — Дали воды и отпустили с миром?

Капитан недоверчиво покачал головой.

— Об этом острове такие страсти рассказывают…

Шлюпка ткнулась носом в борт судна. Раздался гнусавый голос Ахамура:

— Капитан! Капитан! Я привез воду! Капитан и лоцман снова переглянулись.

— Шлюпку на борт, — буркнул капитан.

К борту кинулось полдюжины крепких матросов. Ахамур поднялся сам по веревочному трапу, его круглая физиономия сияла торжеством. Матросы вынули из шлюпки бочонки и поставили на палубу.

— А вот этот легкий! — воскликнул один из матросов, прижав бочонок к животу и стуча по нему ладонью.

— Пустой, что ли? — В глазах капитана сверкнула зло6а, — Ахамур! Я, кажется, велел привезти три бочонка воды!

Улыбка сгинула без следа, лицо мальчика исказилось страхом и недоумением.

— Он не пустой, — сказал матрос. — В нем чегой-то брякает. — Он легонько встряхнул бочонок, внутри громыхнуло.

— Открой, — велел ему капитан. И обратился к Ахамуру: — Кто тебе помог? Юэтши?

— Нет. — Мальчик энергично замотал головой. — Там сейчас нет юэтши. Мне помогли их покровители.

— Ух ты! — воскликнул матрос.

К нему бросились его товарищи. Руки матроса утонули в бочонке, а затем на свет появилось каменное изваяние.

— Красотища! — восхитился лоцман.

Скорее всего, похвала относилась не к чертам истукана, а к материалу, из которого он был изготовлен. Просвечивающий камень в бледных лучистых прожилках сразу чем-то пленял взгляд. Матовый отлив поверхности смягчал ядовитую желтизну, которая, казалось, кипела в глубине. Камень наводил на мысль о застывшем ведьмином вареве.

— Это дорогой камень, — тоном знатока произнес капитан. — Медовый оникс называется.

— А работа какая тонкая! — сказал, разглядывая идола, лоцман.

Резец скульптора показал малейшие детали, буквально каждый волосок на теле.

Вместе с тем истукан был невероятно уродлив, походил на помесь дикого кабана с обезьяной, увенчанной рваными собачьими ушами. Глаза были огромны и начисто вылезли из орбит — два мутно-желтых шарика, прикрепленных к черепу чуть ли не на висках. Широкий скошенный лоб был в бурых пятнах — матросы безошибочно узнали засохшую кровь.

— В Хоарезме за него большие деньги можно выручить, — проговорил капитан, подсчитывая в уме, на какую сумму уже испорчено товара и сколько его еще подмокнет, когда из пробоины вынут парус. Пожалуй, этот идол покроет львиную долю убытков. А что, если на острове есть и другие сокровища? Капитан повернулся к Ахамуру. — Украл?

— Нет. — Мальчик настороженно зыркнул на него. — Это подарок.

Матросы встретили эту наглую ложь оглушительным хохотом.

— И кто же тот щедрый человек, — поинтересовался капитан, — который дарит такие дорогие вещи никчемным ленивым мальчишкам?

— Это не человек, — признался мальчик, и в тот же миг у нем в голове цыкнул Ониксовый: «Молчи, Ахамур. Говорить с ними буду я». — Это не человек, — повторил юнга, удивленно вслушиваясь в собственный голос, — это два человека, щедрее которых не найти в целом мире. Они давным-давно поселились на острове Каменных Истуканов; один взял себе имя Яшмовый, другой — Халцедоновый. Их жизнь однообразии и скучна, а потому они неописуемо рады каждому гостю, и единственное их стремление — угодить. Меня там ждал поистине царский прием, я был обласкан, накормлен, развлечен и вдобавок получил вот этот великолепный подарок. И еще мне дали питьевой воды и ничего не потребовали взамен.

— Он как-то странно говорит, — заметил лоцман. — Точно по писаному. И где это видано, чтобы за питьевую воду с моряка брали плату?

Тут вообще чересчур много странного. — Капитан насупился. — Странный ветер, странное течение. Идол тоже загадочный. Там есть еще такие? — спросил он Ахамура.

— По меньшей мере, два, — честно ответил мальчик.

— Гм… — Капитан взглянул на лоцмана. — В этом плавании у нас большие убытки. Может, рискнем, а? Посмотрим, что делается на острове? Что это за отшельники, и с чего вдруг такая щедрость?

— Плохие слухи об этой земле ходят, ой, плохие. — Лоцман с сомнением поскреб щетинистый подбородок и поглядел на желтого идола.

— Но три драгоценных истукана… — Капитан криво улыбнулся. — По-моему, овчинка стоит выделки.

— Там есть и другие сокровища, — подал голос мальчик. И уточнил: — Так утверждают гостеприимные отшельники. Они откопали пиратский клад и теперь не знают, куда его девать.

Ни один уважающий себя вилайетский моряк, будь ж» трезв или пьян, не станет всерьез говорить о пиратских кладах, ибо в тавернах Хоарезма, Аграпура и других портовых городов на восточном берегу моря Вилайет эта темп давным-давно набила оскомину. Но здесь, рядом с загадочным островом, при виде драгоценного изваяния, прибывшего на борт «Воли ветров» в пустом бочонке для воды, лица моряков зажглись золотой лихорадкой.

— А вдруг это западня? — высказал лоцман закономерное подозрение.

— Но ведь юнга вернулся живым и здоровым, — логично возразил капитан. — Будь на острове юэтши, нашего жирного гусенка попросту насадили бы на вертел. На коварный сговор с ним у этих дикарей не хватило бы мозгов. К тому же они не знают нашего языка.

— А вдруг там пираты? — спросил один из матросов. — Они народ хитрый, запросто могли подговорить мальчишку.

— Пираты? — Капитан рассмеялся. — Я знаю несколько пиратских шкиперов, у них при одном упоминании об острове Каменных Истуканов волосы встают дыбом, а зубы от тряски вылетают из десен. Пиратов туда никакими посулами не заманишь. Но кто-то из них рассказывал мне, что на этом острове действительно стоят три жутких идола, им поклоняются дикие рыбаки-людоеды. Похоже, эта желтая обезьянка — один из тех идолов. По мне, так он выглядит вполне симпатично.

— Пираты, — поддержал капитана старый матрос, — не додумались бы положить в бочку каменного болвана. Это слишком ненадежная приманка для морских купцов. Нет, пираты бы насыпали золота или серебра.

— Все-таки, думается мне, надо побывать на острове, — сказал капитан. — Познакомиться с добрыми отшельниками. Может быть, даже заключить с ними сделку. Наверняка их одежда давно превратилась в лохмотья… а у нас есть несколько штук ткани, которые все равно сгниют, пока мы их довезем до Акита. Да и вообще, стоянка не помешает — рею надо заменить, парус новый поставить. Все, решено. Но сначала подойдем к острову на шлюпках — разведаем, пройдет ли судно между рифами. Малыш, — обратился он к Ахамуру, и впервые мальчик не увидел в его улыбке плохо скрытой угрозы, — мы сейчас бросим якорь и высадимся на остров. Поглядим на твоих щедрых отшельников. А ты жди нас здесь.

Едва гребцы по команде капитана оттолкнулись веслами от борта корабля, сильное течение подхватило обе шлюпки и быстро понесло их к острову. Точно такое же течение совсем недавно несло одну из этих шлюпок и противоположном направлении, помогая Ахамуру добраться до судна.

Поистине этот остров был щедр на чудеса. Мальчик, опираясь на планшир, провожал команду странным взглядом. У его ног на палубе «купца» стоял открытый бочонок, в нем матово сияла в косых лучах утреннего солнца уродливая голова Ониксового.

— Один я не так силен, как в компании моих друзей, — проговорил в мозгу Ахамура голос идола, — но кое на что способен. Ахамур, я помогу тебе, если ты поможешь мне. От тебя требуется лишь немного уважения, которого я, как божество, несомненно, заслуживаю. Кроме того, ты должен брать меня с собой, куда бы ни направлялся. Ну и, разумеется, изредка приносить человечески жертвы. Не то, чтобы я остро нуждался в них, но зачем бросать многолетнюю привычку? Скажи, мальчик, ты способен убить человека?

Ахамур пожал плечами и ответил вслух:

— Не знаю.

— Зато я знаю. Ты только что обрек на верную смерть целую дюжину человеческих существ. Конечно, их нельзя назвать твоими друзьями, ведь они обращались с тобой очень плохо, но тем не менее ты сделал это с завидным хладнокровием.

— Но твои братья, — произнес мальчик, — говорили, что пока не собираются их убивать.

— Мои братья, — возразил Ониксовый, — создания очень капризные и непредсказуемые. Но одно несомненно: рано или поздно твои приятели начнут их раздражать, и тогда с ними будет покончено, а на остров вернутся примитивные и покорные юэтши.